Текст книги "Строптивая женщина"

Автор книги: Аннемари Шоэнли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

3

Когда Марлена позже вспоминала это лето, оно казалось ей самым прекрасным временем ее жизни. Она хорошо сдала все экзамены и передала свой аттестат доктору Бенде, чтобы он внес результаты в ее личное дело. Он поздравил ее, заглянул в самую глубину ее глаз: он действительно был убежден в том, что с того достопамятного вечера между ними завязалось особое взаимопонимание. Она печально посмотрела на него, как будто с трудом могла сдержаться, чтобы не броситься ему на шею. Потом Марлена поблагодарила Бенду за перевод Габи Шиллер в машбюро; там она может в полном покое, не нервируя Марлену, мечтать о своей беременности. Марлена же получила сотрудницу, которая была в ее полном подчинении.

Теперь она гораздо чаще виделась с Давидом Эриксоном. Он поручил ей заняться изучением текстовых систем и посещать для этого различные выставки и ярмарки. Она понимала, что ее предложения по компьютеризации издательства пришлись ему по душе. Марлена все еще испытывала восхищение перед этим человеком, но, к сожалению, за это время он женился на Кароле Винтерборн.

Между тем Марлена была влюблена. В Никласа. А может, в это лето, кто знает? Ах, что это было за лето! В те дни не думалось ни о прошлом, ни о будущем, важно было лишь настоящее. Хотелось любить людей и постичь самую суть вещей. Все было сегодня, сейчас и здесь. Огни уличных кафе сверкали и искрились, уходя высоко в небо. В Английском саду лебеди лениво клевали крошки. Свечи мерцали на прибрежных мостках, раскачивались на судах, вспыхивали в голове – множество свечей, как в Рождество. Наконец она забыла о Бернхарде, его злобное лицо ушло из ее снов; она забыла о той злополучной поездке в Зальцбург, о комнате, где пахло холодным дымом, забыла о своем ощущении леденящей пустоты. Можно было просто сидеть на траве и любоваться Никласом, играющим с Андреа. Он вешал девочке на уши вишенки, надевал на нее свою футболку, учил плавать куклу.

Рядом с Никласом волшебным образом исчезали все ее проблемы. Ей не на что купить дочери летние вещи? Никлас мчался в супермаркет и покупал Андреа льняные брючки и цветные кроссовки, о которых она так давно мечтала. Марлена боялась посещений Бернхарда и чувствовала себя уличной девкой от его презрительного молчания или агрессивных пошлых вопросов. Никлас одолжил у друга темный костюм, повязал галстук, представился юридическим советником фрау Шуберт и произвел на Бернхарда такое впечатление, что он оставил Марлену в покое. И ее страхи перед экзаменами он развеял с веселой улыбкой. Он зубрил вместе с ней все экономические предметы, пичкал ее кальцием и витаминами, будто был личным врачом, занимался домашними делами и уходил с Андреа гулять, когда ей надо было заниматься.

Занимался домашними делами! Когда Никлас в первый раз выступил в роли домохозяйки, когда ей осталось только усесться за накрытый стол, она вообразила, что находится в раю. Марлена была Евой, возвратившейся после штурма жизненных высот. Адам, нагой, сексуальный, стоит у плиты – это сам змий-искуситель манит ее тарелкой спагетти с соусом. И она позволила себя соблазнить, она совершила грехопадение в тот же вечер, с привкусом свежего базилика на губах. Ни одна из его политических идей, ни одно другое достоинство не убедили ее так, как эта тарелка с макаронами и грибным соусом, как тот факт, что он не считает домашние дела исключительной обязанностью женщины.

Когда Марлена сказала ему об этом, он посмотрел на нее, как на редкое насекомое, какого еще не было в его коллекции.

– Многие молодые люди считают абсолютно нормальным делить домашние дела с женщиной. При этом у меня к женщине свои требования…

– Какие? – с замиранием сердца спросила Марлена.

– Во-первых, женщина должна иметь специальность и работать. Потому что в браке или при других достаточно близких отношениях я не собираюсь в одиночку содержать семью и отвечать за нее. Во-вторых, я хочу только одного ребенка, чтобы первое требование не стало фикцией. А в-третьих, мужчина и женщина должны так организовать домашнюю работу, чтобы у каждого были свои твердые обязанности, которые обусловлены не разницей полов, а целесообразностью.

Марлена онемела. Он что, прилетел с другой планеты? Если бы она не была твердо убеждена, что больше не свяжет себя брачными узами, непременно предприняла бы охоту на это сокровище.

Да, они хорошо понимали друг друга. Никлас ценил ее честолюбие. Он был молод, умен, уверен в себе, и удачливая женщина не отпугивала его. Он заходил так далеко, что даже подтрунивал над другими мужчинами.

– Парни, которые боятся эмансипированных женщин, просто слабаки. Они не могут смириться с мыслью, что их жены более способные и удачливые, чем они.

Марлена обожала его за эти высказывания. Ах, нет, она просто обожала его! Или его способ жизни? Она не могла бы это разделить, да и зачем?

Солнечным августовским утром 1982 года брат Марлены Гейнц женился на той самой девушке, которую звали Агнес и которая не желала гладить и стирать его белье.

– Он во всем слушается ее, потому что она обожает его в постели, – горько сказала Тилли, и Марлена не могла не улыбнуться ее словам.

– Ты тоже поэтому во всем слушаешься отца? – спросила она.

Тилли так разволновалась, что ей даже изменила привычная сдержанность:

– Я? Да я вообще ни о чем не думаю, когда на него находит. Максимум, о том, что он испачкает мне постель.

– Почему же ты тогда все ему позволяешь?

– А что я, по-твоему, могу сделать? Ты думаешь, он когда-нибудь изменится? Пока им не исполнится пятьдесят, они все неразумные, как дети. А после пятидесяти начинается уже старческий маразм.

– Выходит дело, ничто не меняется, – вздохнула Марлена.

Гейнц пригласил на свадьбу Марлену и Никласа. Марлена была уверена, что Никлас не выкажет никакого интереса к подобным бюргерским традициям, и поэтому сразу сказала ему, что не обидится, если он придумает какую-нибудь отговорку и не пойдет на свадьбу. Но Никлас покачал головой:

– Почему? Я не имею ничего против семейных праздников. Я был бы счастлив, если бы у меня была нормальная семья.

Так Марлена наконец узнала, что мать Никласа двадцать лет назад не устояла перед обаянием американского фермера и сбежала с ним. Никлас остался в Берлине вместе со своим отцом. Его отец был нотариусом, вел замкнутый образ жизни и почти не замечал сына.

– По-моему, мы с ним ни разу в жизни толком не поговорили.

Марлене показалось, что за этим кратким, сухим рассказом скрывается безрадостное детство, и она попыталась утешить его:

– Для моего отца я тоже никогда не существовала, только мои братья.

Но Никлас тут же закрыл тему:

– Мне не нужен психиатр и разговор по душам. Отец присылает мне чек, а я отсылаю сообщение о моих успехах в учебе. Таким образом, он имеет то, что хочет, а я – то, что мне нужно.

Во время свадебной церемонии в церкви Никлас не раз морщился, когда матери жениха и невесты оплакивали свои потери, громко сморкаясь в вышитые носовые платки. Тилли теряла сына, отдав его гордячке, мать Агнес вручала дочь эгоисту. Собственно говоря, думала Марлена, обе женщины должны бы быть счастливы подобным соединением. Возможно, это как раз была единственная возможность сгладить крайности. Во время застолья Никлас ни словом не возразил, покорно слушая политические разглагольствования Марлениного отца. Он был вежлив и сдержан, этот симпатичный, любезный и предупредительный молодой человек, очаровавший буквально всех. Настоящий хамелеон. Кто же он на самом деле?

В следующую субботу поздно вечером кто-то позвонил в ее дверь. Это была Иоганна. Неужели это действительно она? Распухшее лицо, глаза, красные от слез. Никогда еще Марлена не видела подругу в таком состоянии. Она испугалась. Иоганна всегда была скалой, ее оплотом, как могла она вдруг стать такой слабой? Что случилось?

Ее бросили? Да. Стефан оставил ее. Он получил должность главного менеджера и не захотел брать с собой Иоганну. На новом месте уже была секретарша, да еще из хорошей состоятельной семьи, и это Стефану было нужнее, чем Иоганна в постели. Таким образом, этот порядочный Стефан избавился не только от старого кабинета, но и от Иоганны. Невозможно даже представить себе последствий, если вдруг жена узнает об их отношениях! А вдруг Иоганна отправится к главе фирмы и устроит там скандал? Иоганну перевели в отдел сбыта. Стефан сказал, что он ничего не знал об этом решении. Но и тут он солгал – это было его распоряжение. Из квартиры Иоганны Стефан забрал свои личные вещи и сложил их в пластиковый пакет из супермаркета и выкинул в мусоросборник в ее дворе. Это же он проделал со второй кисточкой для бритья, второй зубной щеткой и пакетиком презервативов, сверхнадежных, как гарантировалось в аннотации.

Марлене нечем было утешить Иоганну, она могла лишь быть рядом и поддерживать ее. Марлена достала бутылку водки и плеснула немного в стакан для Иоганны.

– Ты должна уйти из фирмы.

– Тогда мне придется все начинать сначала.

– Ну и что?

Иоганна уставилась в угол комнаты.

– Почему, черт побери, эта скотина должна так дешево отделаться?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Почему я не могу закатить немыслимый скандал? Сказать, что он имел связь со мной, обещал мне повышение по службе, а теперь хочет избавиться от меня?

– Неужели у тебя нет гордости?

– Будет, и сколько угодно, когда я с ним покончу.

– Но что конкретно ты собираешься делать?

– У меня есть его письмо ко мне.

Он написал его, сидя в ярком лунном свете на сицилианской веранде летнего коттеджа. Рядом что-то бубнила жена, шумели непослушные дети. Ночь пробудила в нем тоску, кровь забурлила, сладкие мечты сменились сильным возбуждением – и он схватился за перо. О, что это было за письмо! Мягкие округлости ее бедер он сравнивал с холмами, спускающимися к морю, ее грудь – с виноградником, опьяняющим его вкусом и ароматом…

Иоганна отчаянным движением опрокинула стакан:

– Прозит! За написанное слово! Что написано пером, не вырубить топором! – провозгласила она.

Осенью, когда канцлеру Шмидту был выражен вотум недоверия и коалиция разрушилась, Марлена целые ночи просиживала с Никласом и его друзьями. Все встречи проходили по одной и той же схеме. Сначала сплетничали об университете и застывших профессорских мозгах, потом – о равнодушном благополучном обществе, а затем принимались перемывать косточки политикам.

Марлена восхищалась Никласом. Она была воспитана в реалистичном духе, да и сама по себе, будучи женщиной практического плана, любила людей с идеями и фантазиями. Когда Никлас, подавшись вперед, смахивая со лба непокорные каштановые пряди, говорил о необходимости перестройки общества, она чувствовала, как высвобождается из своего затхлого, обывательского мирка, из узколобой реальности. Она всегда соглашалась с Никласом, хотя частенько и не понимала его.

Никлас жил в маленькой комнате в центре города, но проводил большую часть времени у Марлены. Иногда, когда Марлена ставила тарелки с ужином на стол или Андреа весело болтала с ним, он как-то уходил в себя, и, казалось, умиротворение снисходило на него при виде этой семейной сцены.

Однажды утром, когда они проснулись на узкой кушетке Марлены, Никлас сказал:

– Как ты отнесешься к предложению выйти за меня замуж?

Марлена захихикала:

– Что за шутки? – Она положила голову на его грудь. Марлена любила его тело, ей нравилось заниматься с ним любовью, в нем не было ничего, отталкивающего ее. – Я больше никогда не выйду замуж, Никлас, и ты знаешь это.

– Ты находишь это справедливым?

Марлена удивленно подняла голову и села:

– А при чем тут справедливость?

– Ты была уже один раз замужем, а я еще не был женат.

Она озадаченно вглядывалась в него, однако он явно не шутил.

Марлена принялась объяснять ему, что никогда в жизни не согласится больше оказаться в зависимости от кого-либо. А брак – это всегда зависимость, даже если ты работаешь и имеешь собственные деньги. Возможно, тогда это не давит материально, но уж эмоционально – в любом случае. Супруги то и дело путают свидетельство о браке с правом на пожизненное и безраздельное владение своей половиной.

– А как ты себе представляешь нашу дальнейшую жизнь без брака?

– Когда ты станешь референтом и будешь чуть больше зарабатывать, мы могли бы жить вместе и снять квартиру побольше. Но жениться – нет.

– Ага. Значит, если мы станем жить в одной квартире нерасписанными, ты не ощутишь эмоционального давления?

– Не надо будет думать о разводе, если у нас что-то не склеится. Я буду чувствовать себя свободной и ходить, когда хочу и куда хочу.

– Ты сможешь так поступать и став моей женой.

– Зачем же тогда тебе жениться?

– Потому что мне кажется прекрасной сама мысль жениться на тебе. – Он улыбнулся ей ласково и почти испуганно.

Она нежно провела ладонью по лицу Никласа и показалась себе старушкой, утешающей юного, неопытного сына.

– Когда люди женаты, отношение мужчины к женщине меняется чисто инстинктивно. А я боюсь этого.

Он вскочил с кровати, подошел к столу и взял фломастер. Потом вернулся обратно к кушетке.

– Через год в этот день мы будем женаты. Спорим?

Никлас нарисовал на стене большое красное сердце, перечеркнул его стрелой и поставил под ней дату.

– Ставлю десять бутылок шампанского, – сказал он.

– На Востоке за такую, как я, просили бы по меньшей мере десять верблюдов.

– Шампанское лучше пахнет. – Никлас хлопнул ее по заду и придвинулся так близко к ее лицу, что их носы почти соприкоснулись. – Я был бы счастлив иметь семью, – прошептал он, и Марлена вдруг подумала, что вполне может проиграть пари.

В начале 1983 года Давид Эриксон был назначен начальником производственного отдела, а его жена Карола создала новую должность для себя, чтобы обеспечить беспрепятственную связь между администрацией и производственным отделом. Между этими службами в прошлом слишком часто случались трения, и слишком часто, как сетовал Георг Винтерборн, правая рука не знала, что делает левая. Для его дочери это была неплохая возможность проявить себя.

Теперь, по прошествии времени, стало ясно, что Карола может похвастаться не только красивым личиком и привлекательной фигурой. Первым делом она предложила новый план реорганизации. Марлена надеялась, что в новой структуре ее должность будет приписана к производственному отделу. Тогда бы у нее появилась мощная поддержка в лице Давида Эриксона, с его заинтересованным и доброжелательным вниманием к ее планам. Но ей пришлось разочароваться. Ее подразделение осталось в административном комплексе, и, что еще хуже, она теперь подчинялась новому начальнику отдела, представителю нового поколения динамичных деловых людей, которые с легким сердцем жертвовали своей индивидуальностью ради карьеры. Его звали Герд Бехштайн, ему было тридцать лет. Стройный благодаря диете и гимнастике, всегда покрытый ровным загаром, приобретенным в солярии, консервативно одетый в костюмы с ярлычком «Босс», с хорошо подвешенным языком – результатом посещения специального семинара. Мориц прозвал его «засранным приспособленцем». Марлене этот Бехштайн с самого начала показался несимпатичным, и она попыталась договориться с Каролой, чтобы ее маленькое подразделение присоединили к другому отделу. Но Карола только недоуменно подняла брови и высокомерно заявила, что, прежде чем принять это решение, все досконально обдумала.

– Не сомневаюсь в этом, – делая над собой усилие, произнесла Марлена, – но не было бы лучше…

– Нет, фрау Шуберт. Все останется так, как я решила. Поскольку господин Бехштайн возглавляет отдел внешней службы, ваша сфера деятельности как раз вписывается в схему.

Марлена понимала, что Карола права, но все же пыталась возражать:

– Но почему? Я отвечаю за всю почту, приходящую от клиентов.

– Вы отвечаете за почту, приходящую во внешнюю службу.

– Не только.

– На девяносто процентов.

Карола продолжала с пренебрежением смотреть на Марлену, и та чувствовала, что Карола вспоминает слова отца об этой дельной и инициативной фрау Шуберт. Марлена понимала, что Карола, непонятно по какой причине, всеми силами будет пытаться доказать, что отец был не прав. Почему этой богатой наследнице, похоже, доставляет удовольствие ставить ей палки в колеса? Ведь Карола наверняка знала, что Бехштайн любыми способами будет подавлять вокруг себя все и всех, способных проявить себя.

Марлена сказала:

– Господин Бехштайн не обладает тем опытом, который я уже успела приобрести. И тем не менее пытается ограничить круг моих полномочий.

– Дайте ему время. Если все происходящее будет удовлетворять его, он сам станет передавать вам часть своих заданий.

– Вы ведь прекрасно знаете, что он никогда не сделает этого. Я никогда не смогу достичь большего, если буду работать под его…

Карола прервала ее:

– Я не собираюсь обсуждать с вами деловые качества вашего начальника. – Она полистала документы, лежащие у нее на столе. – Что вы, собственно, хотите, госпожа Шуберт? Должность, которую вы занимаете, даже выше того, на что вы можете претендовать при вашем образовании. Следовательно, мы и так во многом пошли вам навстречу. – Она перелистнула еще пару страниц. – Незаконченная школа, домашнее хозяйство, потом эта… вечерняя школа, если я не ошибаюсь…

Слова «домохозяйка» и «вечерняя школа» прозвучали так, словно подразумевалось «умственно отсталая» и «вспомогательная школа».

Марлена рассердилась:

– Я посещала весьма уважаемое учебное заведение, а кроме того, еще окончила компьютерные курсы.

– Все это похвально. Но тем не менее у вас нет законченного профессионального образования.

– Вы не верите, что я обладаю достаточным опытом, чтобы компенсировать этот… изъян?

– Не верю! – резко ответила Карола.

Марлена ждала.

– И я хочу уже сейчас установить известные границы вашему стремлению наверх. Поэтому для начала хотела бы попросить вас не ставить больше под вопрос компетентность господина Бехштайна. Мы с вами поняли друг друга?

Они в упор посмотрели друг на друга. Потом Марлена сказала:

– Я дискутировала с вами исключительно по поводу сферы моей профессиональной деятельности. Ничего больше.

– Я не собираюсь обсуждать с вами свои решения.

Марлена сжала кулаки. Высокомерная стерва!

– Диктатура в Германии закончилась в 1945 году. Похоже, вы забыли об этом, госпожа Винтерборн.

Она резко повернулась и пошла к двери.

– Госпожа Эриксон. – Карола сладко улыбнулась ей вслед. – Я сменила свою девичью фамилию. Теперь я госпожа Эриксон.

Марлена обернулась и так же сладко улыбнулась в ответ:

– Прекрасная фамилия, госпожа Винтерборн.

Вечером она позвонила Морицу и пригласила его на ужин. Никлас участвовал в очередном марше, на этот раз в защиту лесов, уничтожаемых кислотными дождями, и покинул дом на несколько дней.

Марлена испытывала угрызения совести по отношению к Морицу. С тех пор как Никлас стал помогать ей с Андреа, она совсем забросила старого друга и очень жалела об этом. Кроме того, ей нужно было обязательно поговорить с ним. Он имел удивительную способность расставлять все по своим местам, чего не умели делать ни Никлас, ни она сама.

Мориц держал себя по отношению к Никласу абсолютно нейтрально. Он никогда не высказывался ни за, ни против его политических убеждений. Сам Мориц не признавал никакой политической деятельности, слишком уж часто он разочаровывался в этом.

Марлена рассказала ему о своей стычке с Каролой.

Мориц хмыкнул:

– Ты за короткое время ухитрилась нажить себе опасного врага.

– Она и раньше была моим врагом.

Мориц понимающе кивнул:

– И я даже знаю, почему.

– Да? Тогда, может, и мне объяснишь, мудрец?

– Вы обе очень похожи. Между вами возможна или дружба, или борьба, и никаких других отношений.

Марлена вовсе не считала, что они хоть в чем-то похожи. Она и эта ограниченная гордячка!

– Без денег своего отца она была бы полным нулем.

– Не была бы. И ты знаешь об этом. – Он провел ладонью по ее волосам.

Ладно, ладно… Как у него идут дела, сменила Марлена тему. Лицо Морица засветилось, он был смущен. Так… У него явно кто-то появился. Да, объяснял Мориц, но юноша слишком молод для него. Такой светленький, хрупкий, охотнее всего сидящий в ванне и поглощающий шампанское. Раскладывающий желтые сливы и синие виноградные гроздья на красной льняной скатерти и сочиняющий об этом стихи. Студент, работающий официантом, или официант, учащийся в университете, ученик театральной студии… Легкий, как перышко, он словно не от мира сего.

Марлена поражалась. Кем она считала Морица? Мечтателем? А почему бы нет? Разве она сама не мечтала? Разве она не влюблена?

– Никлас хочет, чтобы мы поженились, – сказала она и разлила вино в два пузатых тонких бокала.

– Я тоже, – ответил Мориц. – Устроим двойную свадьбу?