Текст книги "Госпожа президент"

Автор книги: Анне Хольт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

26

– Кто позвонит в полицию – ты или я? – прошептала Ингер Юханна Вик, порываясь достать мобильник.

– Звонить мы не будем, – тихо ответила Ханна Вильхельмсен. – Пока не будем.

Американский президент сидела на ярко-красном диване, со стаканом воды в руке. Запах экскрементов, мочи и холодного пота был так силен, что Марри без долгих церемоний настежь распахнула окно.

– Даме-то сей минут нужна ванна, – проворчала она. – Не пойму я, как можно сидеть тут и вонять на всю квартиру. Президент все ж таки, негоже унижать-то ее.

– Уймись, – решительно сказала Ханна. – Само собой, ванну она примет. Да и поесть ей не помешает. Ступай приготовь что-нибудь горячее, будь добра. Супчик. Наверно, супчик лучше всего?

Марри уковыляла на кухню, что-то бормоча себе под нос. Даже когда она закрыла дверь, они все равно слышали ее ворчливый голос вперемежку с сердитым лязгом кастрюль и сковородок.

– Нет, надо позвонить, – повторила Ингер Юханна. – Господи… весь мир ждет…

– Лишние десять минут погоды не делают, – сказала Ханна, направляясь к дивану. – Она отсутствовала более полутора суток. И мне кажется, президент вправе решать сама. Может, она не хочет, чтобы ее видели в таком состоянии. В смысле, не только мы, но и другие.

– Ханна! – Ингер Юханна положила руку на спинку инвалидного кресла, стараясь задержать ее, и с жаром, хотя и приглушенным голосом воскликнула: – Ты же служила в полиции. Ей нельзя ни мыться, ни переодеваться, пока ее не осмотрят врачи и криминалисты! Она же, считай, ходячая куча улик! И не исключено, что ее…

– На полицию мне наплевать, – перебила Ханна. – Зато не наплевать на нее. А улики я и сама не пропущу.

Она посмотрела на Ингер Юханну. Глаза стали совсем синими и от черного ободка вокруг радужки казались огромными. Решительность стерла складки у рта, Ханна словно помолодела. Не отрывая взгляда от Ингер Юханны, она легонько повела бровью, и та, будто обжегшись, выпустила кресло. Впервые за все полгода знакомства Ингер Юханна на миг увидела ту Ханну, о которой так много слыхала: блестящего, холодного аналитика и упорного следователя.

– Спасибо, – тихо сказала Ханна и покатила к дивану.

Президент не шевелилась. Опустевший стакан стоял перед нею на столике. Она сидела выпрямившись, сложив руки на коленях, устремив взгляд на громадную картину на стене.

– Who are you?[39]39
  Кто вы? (англ.)


[Закрыть] – неожиданно спросила она, когда Ханна остановилась рядом.

Первые слова с тех пор, как Марри привела ее в квартиру.

– I'm Hanne Wilhelmsen, Madam President. I'm a retired police officer.[40]40
  Я Ханна Вильхельмсен, госпожа президент. Офицер полиции в отставке (англ.).


[Закрыть] А это Ингер Юханна Вик. Вы можете ей доверять. Женщина, которая нашла вас в подвале, моя домработница, Марри Олсен. Мы желаем вам добра, госпожа президент.

Ингер Юханна не знала, что озадачило ее больше: что президент в таком состоянии оказалась способна говорить, или что Ханна назвала ее человеком, которому можно доверять, или изрядная высокопарность Ханниных слов? Даже Ханна Вильхельмсен как будто бы испытывала почтение к американскому президенту, сколь ни жалкое зрелище являла собой Хелен Бентли.

Ингер Юханна толком не знала и как ей себя вести. Сесть вроде бы неловко, а стоя посреди комнаты чувствуешь себя дурой или нежелательным свидетелем доверительной беседы. Нелепая ситуация, даже с мыслями собраться трудно.

– Мы, конечно, известим надлежащие ведомства, – тихо сказала Ханна. – Но я подумала, что сначала вы, наверно, хотите привести себя в порядок, передохнуть. У меня найдется одежда, которая вам подойдет. Если вы, понятно, желаете переодеться. Если же…

– Нет-нет, – перебила Хелен Бентли, по-прежнему не шевелясь и вперившись здоровым глазом в абстрактное полотно на стене напротив. – Не надо никому звонить. Как моя семья? Моя дочь… Как…

– Ваша семья в полном порядке, – спокойно ответила Ханна Вильхельмсен. – По сообщениям СМИ, их под усиленной охраной переправили в безопасное место и у них все хорошо.

Ингер Юханна стояла не шевелясь.

Женщина на диване была в грязной одежде, один глаз заплыл, и пахло от нее ужасно. Здоровенная шишка у виска, волосы слиплись космами от засохшей крови – выглядела она как те несчастные бедолаги, великое множество которых и Ханна, и Ингер Юханна повидали на своем веку. Президент напомнила Ингер Юханне кое-что, о чем она никогда не вспоминала, не желала вспоминать, и на миг у нее закружилась голова.

Десять с лишним лет она занималась насильственными преступлениями и успела почти забыть, с чего, собственно, все началось. Движущей силой было стремление понять, острое желание проникнуть в то, что, по сути, казалось ей необъяснимым. Даже сейчас, получив докторскую степень, выпустив две книги и более десятка научных статей, она не намного приблизилась к пониманию того, почему некоторые мужчины обращают свое физическое превосходство против женщин и детей. И когда приняла решение продлить отпуск по уходу за ребенком, мотивировала его бессознательной ложью: семейными обстоятельствами.

Она останется дома еще год – ради детей.

На самом же деле она просто зашла в тупик. В научный тупик. И не знала, что делать. Всю свою взрослую жизнь она пыталась понять преступников, потому что не сумела превозмочь себя, по-прежнему оставалась жертвой. Не могла справиться со стыдом, верным спутником насилия – ни со своим, ни с чужим.

А вот Хелен Бентли, похоже, стыда не испытывала, и Ингер Юханна не могла этого понять. Никогда ей не доводилось видеть, чтобы избитая женщина держалась так гордо и с таким достоинством. Подбородок поднят, эта женщина не склонила головы. Плечи прямые, как по линейке. Она словно бы ничуть не смущалась. Скорее наоборот.

Когда взгляд здорового глаза внезапно переместился на Ингер Юханну, ее будто током ударило. Взгляд был пытливый и прямой, казалось, президент каким-то образом поняла, что вызвать помощь хотела именно Ингер Юханна.

– Я настаиваю, – сказала президент. – По некоторым причинам я не хочу, чтобы меня нашли. Пока не хочу. И мне совершенно необходимо принять ванну… – Она обернулась к Ханне и попыталась вежливо улыбнуться, отчего разбитая нижняя губа опять треснула. – И я с радостью воспользуюсь чистой одеждой.

Ханна кивнула.

– Я сейчас же распоряжусь, госпожа президент. Однако надеюсь, вы понимаете, что мне нужна причина не афишировать ваше пребывание здесь. Строго говоря, я совершаю проступок, не извещая полицию…

Ингер Юханна нахмурила брови. С ходу она не могла припомнить ни единого пункта Уголовного кодекса, где бы говорилось, что подобное решение наказуемо. Но ничего не сказала.

– …и потому смею попросить объяснений. – Ханна быстро улыбнулась и добавила: – Хотя бы минимальных.

Президент попробовала встать. Пошатнулась. Ингер Юханна бросилась к ней, опасаясь, что она упадет. Но на полпути резко остановилась.

– No thanks. I'm fine.[41]41
  Нет, благодарю вас. Все в порядке (англ.).


[Закрыть]

Хелен Бентли на удивление твердо стояла на ногах, когда дотронулась до виска и попыталась оторвать прилипшую к коже окровавленную прядку. Гримаса боли скользнула по ее лицу и тотчас исчезла. Она кашлянула и посмотрела на обеих женщин.

– Я здесь в безопасности?

– Вполне, – кивнула Ханна. – Вы не могли попасть в более безопасное место, оставаясь при этом в центре Осло.

– Вот, значит, где я. В Осло?

– Да.

Президент одернула перепачканный жакет. Впервые за все время на ее лице отразилось легкое смущение.

– Я конечно же позабочусь, чтобы вам возместили ущерб. И здесь… – Она шевельнула рукой, указывая на темные пятна на диване. – И… в подвале?

– Да. Вы сидели в подвале. В заброшенной студии звукозаписи.

– Тогда понятно, почему стены там мягкие. Вы не покажете мне, где ванная? Мне нужно хоть немного привести себя в порядок.

По лицу ее опять скользнула заносчивая улыбка.

Ханна улыбнулась в ответ.

Ингер Юханна была в замешательстве. Не верилось ей, что президент на самом деле так владеет собой. Контраст между жалким внешним видом и учтиво-решительным тоном был слишком велик. Больше всего ей сейчас хотелось взять эту женщину за руки. Крепко обнять, стереть кровь со лба. Помочь ей. Только вот она понятия не имела, как утешить Хелен Лардал Бентли.

– Вообще-то меня никто не бил, – сказала президент, словно прочитав мысли Ингер Юханны. – Меня, видимо, чем-то одурманили, да еще и руки связали. Все вспоминается как в тумане. Но я точно помню, что упала со стула. И сильно ушиблась. И я не… – Она осеклась. – Какое сегодня число?

– Восемнадцатое мая, – сказала Ханна. – Вечер, двадцать минут десятого.

– Почти двое суток, – подытожила президент. Казалось, она говорит сама с собой. – Мне нужно кое-что сделать. Отсюда можно выйти в Интернет?

– Да, – кивнула Ханна. – Но, как я уже говорила, хотелось бы услышать объяснение…

– Меня считают мертвой?

– Нет. Пожалуй, предположений никто не строит. Все просто… в смятении. В США думают, что…

– Даю вам слово, – сказала президент, протягивая узкую руку. Она слегка пошатнулась и невольно сделала шажок в сторону, чтобы удержать равновесие. – Даю вам слово: очень-очень важно, чтобы никто пока не знал, что я нашлась. Надеюсь, моего слова вам достаточно?

Ханна пожала протянутую руку. Холодную как лед.

Они переглянулись.

Президент сделала еще шажок в сторону. Казалось, одна нога у нее подгибается, но она все-таки сумела выпрямиться и лишь после этого выпустила руку Ханны и прошептала:

– Не звоните никому! Прошу вас!

Она медленно опустилась на диван. Упала на бок, словно тряпичная кукла. Головой на подушку. Да так и замерла – одна рука на бедре, другая под щекой, словно вдруг решила вздремнуть.

– Вот и суп, – сказала Марри и остановилась посреди комнаты с дымящейся чашкой в руках. – Бедняжка, должно, до смерти умаялась. – Она повернулась к хозяйке и Ингер Юханне: – Ежели кто желает супчику, милости прошу на кухню.

– Давай все-таки позвоним, – с отчаянием сказала Ингер Юханна, присев на корточки подле бесчувственного президента. – Хотя бы врача вызовем!

27

Майская ночь опустилась на Осло.

Иссера-черные тучи нависали так низко, что скрывали верхние этажи отеля «Плаза». Казалось, стройная башня таяла в вышине. Воздух дышал прохладой, но теплые дуновения обещали, что завтра будет хороший день.

С весной Ингвар Стубё не ладил. Не любил погодные контрасты: то прямо-таки летняя жара, то жалкие три градуса выше нуля, то ледяной дождь, то впору купаться – непредсказуемые, резкие перепады. Одеться по погоде совершенно невозможно. Пойдешь на работу в свитере, поскольку утро выдалось холодное, а к полудню обливаешься потом. Утром мечтаешь о тепле, а в полдень это тепло оборачивается сущим кошмаром.

И пахнет по весне плохо. Особенно в центре. Под стаявшим снегом обнаруживался зимний мусор, гниль минувшей осени и экскременты несчетных собак, которым в городе вообще не место.

Ингвар любил осень. И больше всего – ноябрь. Сплошные дожди, мало-помалу понижающаяся температура, так что в лучшем случае еще до сочельника ложился снег. Ноябрь пах только сыростью и тленом, предсказуемый, унылый месяц, который, однако, всегда приводил его в хорошее настроение.

Не то что май.

Он сел на лавочку, глубоко вздохнул. От ветра пруд в Средневековом парке подернулся легкой рябью. Ни души кругом. Даже птицы, которые в эту пору года гомонили с утра до вечера, и те ушли на покой. Маленькая стайка уток дремала на берегу, спрятав головы под крыло. Только упитанный селезень вперевалку бродил поблизости, охраняя свое семейство.

События последних суток, казалось, обессилили не только Осло, но и весь западный мир. Ингвар успел посмотреть вечерние новости. Улицы Нью-Йорка безлюдны, как никогда. Бессонный город словно оцепенел, скованный ожиданием. В Вашингтоне и Лиллесанне, в маленьких городках и столицах – повсюду царила напряженная атмосфера, будто пропажа президента предвещала что-то еще более страшное, а потому самое милое дело сидеть дома, заперев двери и закрыв шторы.

Ингвар зажмурился. Немолчный шум большого города и рев трейлеров, нет-нет да и проезжающих по магистрали на том берегу, напоминали ему, что он в центре столицы. Если б не это, он мог бы вообразить, что находится совсем в другом месте. Один как перст.

Больше часа он пробовал связаться с Уорреном Сиффордом. Нет смысла ехать домой, не переговорив с американцем. Дважды он оставлял сообщения и на мобильном автоответчике и в посольстве. В гостинице сказали, что последний раз видели мистера Сиффорда вскоре после полудня.

Мертвого агента Secret Service Джеффри Уильяма Хантера нашли уже через час после того, как замотанный таксист принес в полицию удостоверение, которое обнаружил в кармане куртки умершей матери. Поскольку служба «Скорой помощи» точно сообщила, где они забрали сраженную инсультом женщину, искать стали в ближайших окрестностях.

Труп нашли в двенадцати метрах от указанного места. В ложбине, недалеко от дороги. Голова пробита девятимиллиметровой пулей «Зиг-Зауэра Р-229», который он сжимал в руке. Некоторое время криминалисты недоумевали по поводу того, что правая рука оказалась зажата между двух камней. На первый взгляд поза довольно странная. Однако быстрая неформальная реконструкция падения убедила их, что здесь произошло самоубийство. К такому же выводу пришел и патологоанатом, хотя и оговорился, что окончательное заключение потребует еще нескольких дней работы.

Было уже почти пол-одиннадцатого, Ингвар зевнул. Он устал и мечтал прилечь. Во всем теле чувствовалась тяжесть. Но вместе с тем его терзала тревога, которая наверняка не даст заснуть.

Полицейское управление превратилось в невыносимо сумбурное место. Никто уже не сетовал на незаконные сверхурочные, не заикался о том, что пора бы по домам. Народ сновал туда-сюда, как в муравейнике. Людей в большом здании, казалось, все прибывало, но никто не уходил. В коридорах кишмя кишели сотрудники. Свободных комнат нет. Чуланы и те были заняты многочисленным конторским персоналом.

Вдобавок управление находилось как бы в осаде. Импровизированный поселок на площади возле Грёнланнслейр непрерывно разрастался. Несколько шведских телеканалов устроились по другую сторону здания и даже на время перекрыли двумя своими автобусами Окебергсвейен. Теперь их выпроводили на Борггата, к церкви, но эта улочка была до того узкая, что автобусы мешали проезду полицейских машин. Шведы ругались с пресс-отделом уже минут сорок пять, когда Ингвар понял, что больше тут не выдержит. Срочно надо передохнуть.

Всю вторую половину дня он то и дело налегал на еду. И перед уходом отхватил щедрый кусок теплой пиццы от «Пеппе». Плоские коробки лежали повсюду. За двое суток ословская полиция стала крупнейшим клиентом сети быстрого питания.

Но ему по-прежнему хотелось есть.

Ингвар хлопнул себя по животу. Те времена, когда он мог назвать себя высоким, давно канули в Лету. Незаметно поредели волосы, а сам он растолстел. Живот свешивался поверх ремня, который он, когда никто не видел, спешил распустить. Последний вызов к полицейскому врачу Ингвар проигнорировал, сославшись на нехватку времени. На самом-то деле просто не рискнул пойти. И мысленно возблагодарил рутину, благодаря которой следующий вызов состоится лишь через год. Порой, проснувшись ночью и собираясь в туалет, он прямо чувствовал, как холестерин, точно мерзкая, опасная слизь, облепляет сосуды. Вроде бы замечал неровный пульс и легкие покалывания в сердце и в левой руке и иной раз, лежа без сна, размышлял о собственном здоровье.

А когда наступало утро, с облечением думал, что все это ему пригрезилось, и, как всегда, завтракал яичницей с беконом. Он – мужчина крупный и должен питаться как следует. К тому же скоро непременно возобновит тренировки. Как только станет чуть посвободнее.

В кармане заурчал мобильник.

– Ингер Юханна, – сказал он и выронил телефон.

Дисплей смотрел в землю, и, быстро подняв телефон, Ингвар не проверил, кто звонит, а сразу поднес его к уху:

– Алло?

– Привет. Это Уоррен.

– А-а, привет. Я пробовал с вами связаться.

– Потому я и звоню.

– Вы лгали насчет человека на пленке.

– Неужели?

– Да. Вы знали, кто он. Тот, в костюме, был агент Secret Service. Вы солгали. И нам это очень не нравится.

– Понятно.

– Мы его нашли. Джеффри Хантера.

На другом конце линии царила тишина. Ингвар не сводил глаз с селезня. Повертев хвостом, тот уселся на большую кочку в нескольких метрах от семейства, словно караульщик на вышке. Отблеск света сверкнул в черном глазу. Ингвар попытался плотнее запахнуть плащ, но безуспешно, плащ был узковат. Уоррена он не торопил.

– Shit! – в конце концов буркнул американец.

– Совершенно верно. Он мертв. Самоубийство, надо полагать. Впрочем, вы наверняка догадывались.

Опять тишина.

Селезень пристально смотрел на Ингвара. Раз-другой негромко крякнул, словно уверяя его, что он по-прежнему начеку.

– Думаю, нам лучше всего встретиться, – неожиданно предложил Уоррен.

– Уже без малого одиннадцать.

– Такие дни тянутся бесконечно.

На сей раз промолчал Ингвар.

– Встретимся через десять минут, – настаивал Уоррен. – Салхус, вы и я. Больше никого.

– Не знаю, сколько раз я должен вам повторять, что это полицейское расследование, – устало заметил Ингвар. – Стало быть, необходимо присутствие начальника полиции или кого-нибудь из его людей.

– Ладно, будь по-вашему, – холодно отозвался Уоррен; Ингвар прямо воочию увидел, как он с безразличным высокомерием пожал плечами. – Скажем, в четверть двенадцатого.

– Приезжайте в управление. Я буду там через десять минут. Посмотрим, удастся ли заловить начальника полиции и Петера Салхуса.

– Думаю, заловим, – сказал Уоррен и отключился.

Ингвар сидел, глядя на телефон. Через секунду-другую дисплей погас. А он вдруг рассвирепел. В животе заурчало. Он был голоден как волк и чертовски зол. По сути, именно он имел все основания злиться на Уоррена. Однако американец каким-то образом сумел перевернуть ситуацию, превратить Ингвара в подчиненного. Видимо, все дело в том, что Уоррен чувствовал себя совершенно независимым, как и страна, откуда он явился, а потому вовсе не стыдился, что его поймали на банальной лжи.

Снова заурчал телефон.

Ингвар сглотнул, когда на дисплее высветилось имя жены. Один звонок, два, три, четыре. В ушах шумело, он прямо-таки чувствовал, как поднимается давление. Старался дышать ровно, потом нажал зеленую кнопку.

– Привет, – тихо сказал он. – Поздненько звонишь.

– Привет, – отозвалась она, тоже тихо. – Как ты?

– Ничего. Устал, конечно, но ведь и все устали.

– Где ты?

– А ты где?

– Ингвар, – сказала она. – Мне жаль, что утром так вышло. Я ужасно обиделась, и расстроилась, и разозлилась, и…

– Ладно, все в порядке. Главное, скажи мне, где вы. И когда ты вернешься домой. Я могу за вами заехать примерно… через час. Максимум через два.

– Нет.

– Я…

– Уже почти одиннадцать, Ингвар. Ты же прекрасно понимаешь, как глупо будить Рагнхильд среди ночи.

Ингвар приложил к одному глазу большой палец, к другому – указательный и нажал. Молча. Красные круги и искры заплясали в пустой черноте под веками. Он чувствовал себя невероятно тяжелым, словно весь лишний вес обернулся свинцом. Скамейка больно врезалась в спину, правая нога затекла.

– Так или иначе, я, наверно, вправе узнать, где вы.

– Не могу сказать.

– Рагнхильд – моя дочь. Мое право и обязанность – знать, где она. В любое время.

– Ингвар…

– Нет! Я не могу заставить тебя вернуться домой, Ингер Юханна. Ты права, глупо будить Рагнхильд среди ночи. Но я хочу… я хочу знать, где вы!

Селезень крякнул и легонько встрепенулся. Другие утки тоже проснулись и подали голос.

– Кое-что произошло, – сказала Ингер Юханна. – Поэтому…

– С вами все в порядке?

– Да-да, – быстро и громко сказала она. – С нами обеими все хорошо, но я не могу сообщить, где нахожусь, как бы мне этого ни хотелось. О'кей?

– Нет.

– Ингвар…

– Слышать этого не хочу, Ингер Юханна. Мы же с тобой не такие. Не сбегаем с детьми из дома и не отказываемся говорить друг другу, где находимся. Мы так не поступаем.

Она молчала.

– Если я скажу, где я, – наконец сказала она, – ты дашь мне честное слово, что не приедешь, пока я не разрешу?

– По правде говоря, мне порядком надоели все эти обещания, каких ты постоянно требуешь, – ответил он, стараясь дышать спокойно. – Мы же взрослые люди! Что-то постоянно происходит, ситуация меняется. Нельзя все время наобум клясться и…

Он замолчал, сообразив, что Ингер Юханна плачет. Тихие всхлипывания шорохами отдавались в трубке. По спине у него пробежали холодные мурашки.

– Случилось что-то серьезное? – сдавленным голосом спросил он.

– Да, кое-что случилось, – всхлипнула она. – Но я обещала ничего не говорить. Это не имеет отношения ни ко мне, ни к Рагнхильд, поэтому тебе незачем…

Она расплакалась не на шутку. Ингвар попробовал встать со скамейки, но правая нога вконец затекла. Он скривился и, опершись на спинку, все-таки выпрямился, чтобы восстановить кровообращение.

– Милая ты моя, – мягко сказал он. – Я обещаю, что не приеду, пока ты не разрешишь, и допытываться ни о чем не стану. Но где ты?

– У Ханны Вильхельмсен, – опять всхлипнула она. – На Крусес-гате. Номер дома я не знаю, но это легко выяснить.

– Что… черт побери, что ты делаешь у…

– Ты обещал, Ингвар. Обещал не…

– Ладно, – поспешно сказал он. – Ладно.

– Тогда доброй ночи.

– Доброй ночи.

– Пока.

– Пока.

– Я тебя люблю.

– Ммм…

Она отключилась, а он еще долго стоял с телефоном возле уха. Заморосил дождь. Нога по-прежнему как ватная. Утки уплыли, не понравилось им его соседство.

Почему я всегда позволяю оставить себя в дураках? – думал Ингвар, ковыляя по мокрой свежей траве к развалинам церкви.

Почему я всегда уступаю? Всегда и всем?