Текст книги "Госпожа президент"

Автор книги: Анне Хольт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

4

В Фармингтоне, штат Мэн, было полтретьего ночи.

Ал Муффет проснулся. Он видел сон, только не помнил о чем. Надо бы поспать еще, но вряд ли удастся. Простыни мокрые от пота, плед комком сбился в ногах. Он переменил позу. Без толку.

Весь день он смотрел по телевизору новости. Исчезновение президента стало для него таким же потрясением, как и для миллионов других американцев, но вдобавок его охватила необъяснимая тревога.

Ему позвонил брат.

Последний раз он звонил три года назад. Когда мать лежала при смерти. Энергичную, деятельную женщину свалил инсульт, и жить ей оставалось считаные часы. Ближайшим рейсом Ал Муффет вылетел в Чикаго. Но опоздал. Мать уже лежала в открытом гробу, красиво подкрашенная, в лучшем своем наряде.

Хотя и она, и отец сохранили верность исламу, религиозным консерватизмом семейство Муффаса не отличалось и вполне приспособилось к жизни в предместье, где других арабов почти не было. В епископальной церкви, расположенной в квартале от их дома, миссис Муффаса пользовалась большим уважением. Самые вкусные пироги на День благодарения, который церковь праздновала на широкую ногу, пекла именно она. И с группой подростков из малообеспеченных семей занималась тоже она. И цветочные гирлянды никто не умел плести лучше, чем миссис Муффаса, и за многочисленными пасторскими детьми она присматривала, когда жена пастора, произведя на свет очередного младенца, на несколько недель выбывала из строя.

Однако на богослужениях семья Муффаса никогда не появлялась.

Дома они старались соблюдать рамадан. Отмечали Ид вместе с родней из Лос-Анджелеса, которая непременно приезжала погостить. Мистеру Муффасе, увы, не удавалось пять раз в день возносить молитвы в сторону Мекки, но нередко он находил время для молитвы в те спокойные часы после работы, когда автомастерская пустела, а он еще не запер гараж на ночь.

Мистер и миссис Муффаса любовно читали Коран. Благоговели перед пророком Мухаммедом – мир Ему! – однако это ничуть не мешало им наряжать елку на Рождество, чтобы их дети не слишком отличались от других.

Когда мать умерла, дети нашли в ее ночном столике что-то вроде завещания. Панихиду по миссис Муффасе надлежало устроить в Church of the Epiphany,[23]23
  Церковь Богоявления (англ.).


[Закрыть] под руководством супруги пастора.

Родня заворчала, а старшая сестра матери в голос разрыдалась над покойницей, которая с молитвенно сложенными руками лежала в гробу, по бокам украшенном крестами. Но вдовец стоял на своем: жена его была в здравом уме, когда выбрала для себя прощальный обряд, и никто не помешает ему исполнить ее последнюю волю. Вот так и вышло, что миссис Муффаса упокоилась в освященной земле, в присутствии многочисленной христианской паствы.

На похоронах Ал Муффет последний раз видел старшего брата.

Три года молчания. А вчера вечером вдруг звонок.

Ал Муффет встал с постели, быстро и без шума оделся. Есть кой-какая бумажная работа, ею он сейчас и займется. Всё лучше, чем лежать без сна, изнывая от непонятной тревоги.

Они с Файедом никогда не дружили. Относились друг к другу вполне терпимо, но понимания между ними не было. Маленький Али хвостом ходил за матерью, и ее епископальные приятельницы души в нем не чаяли, Файед же один слонялся по улице, тоскуя по многочисленной лос-анджелесской родне. В Лос-Анджелесе он каждый день посещал с дядей мечеть. Ел традиционную пищу и узнавал куда больше арабских слов, чем из отцовских молитв, откуда выхватывал порой отдельные фразы. Повзрослев, он не сделался совсем уж ортодоксальным мусульманином, хотя в целом соблюдал традиции и женился по мусульманскому обряду. А когда Али Сайд Муффаса в 70-е стал Алом Муффетом, Файед обозвал брата арабским дядей Томом. С тех пор оба почти друг с другом не разговаривали.

Ал Муффет не сумел понять, что Файеду от него нужно. И спросил его об этом, вполне однозначно и притом вежливо. Что ни говори, они братья, а поскольку отец еще жив, ссориться Алу не хотелось. Их разрыв подкосит отца.

Брат приедет в гости.

Файед, руководитель среднего звена в чикагской электронной компании с резиденцией в Атланте, едва находил время повидать собственных детей, а тут вдруг позвонил и сказал, что заедет к нему 18 мая. Пытаясь найти объяснение, Ал кое-как убедил себя, что ничего удивительного тут нет: брат просто хочет посмотреть, как ему и девочкам живется в этом захолустье.

«Заеду» – так он сказал.

Ал Муффет на цыпочках прокрался мимо спален дочек. Он уже хорошо изучил старый дом и осторожно перешагивал через скрипучие половицы. У лестницы замер, прислушался. Ровное дыхание Кэтрин и похрапывания Луизы вызвали у него невольную улыбку. Он немного успокоился. Здесь его дом и его жизнь. Пусть Файед заезжает, если хочет.

Никто не посмеет навредить Алу Муффету и его дочерям. Он тихонько спустился вниз, включил на кухне все лампы. Перед тем как достать сумку с документами, которую захватил домой из конторы, Ал поставил на плиту кастрюльку с водой и вытащил из посудомоечной машины стеклянную кофеварку.

– Папа? – послышался от двери удивленный голос Луизы.

Он вздрогнул, уронил кофеварку на пол.

– Что-то случилось? – спросила дочка.

Волосы у нее торчали во все стороны, не по размеру большая пижама висела мешком.

– Нет-нет, милая. Не спится мне, вот и все.

Он принес из чулана совок и веник.

– А почему ты оделся, папа? – Луиза вроде как всполошилась, подошла ближе.

– Осторожно, там осколки! – предостерег Ал. – Все в порядке, все хорошо, не тревожься. Мне просто не спалось, вот я и подумал: раз такое дело, займусь конторской работой. Может, горячего молочка выпьем? Поговорим немножко, а потом ты вернешься в кровать. Согласна?

Девочка широко улыбнулась и села за кухонный стол.

– Хорошо тут, уютно. – Она взяла яблоко. – Совсем как когда я была маленькая. Ой, я тебе расскажу, что случилось, когда мы с Джоди…

Ал Муффет слушал вполуха, заметая осколки стекла. По крайней мере, Луиза успокоилась. Увы, о себе он этого сказать не мог.

5

Молодой полицейский юрист изрядно устал. Почти три часа кряду штрафовал народ, чтобы очистить переполненный КПЗ. Половина задержанных – юнцы, толком не протрезвевшие после праздничных возлияний 17 Мая. Сейчас они, страдая похмельем, один за другим представали перед ним и, глядя в пол, бормотали вежливые извинения, каялись и обещали исправиться. Несколько вполне взрослых водителей, севших за руль в пьяном виде, попытались было вступить в пререкания, но мигом присмирели ввиду угрозы остаться под арестом и были отпущены впредь до суда.

Остальные – старые знакомцы. Большинство из них, по сути, радовались бесплатному ночлегу – как-никак крыша над головой, тепло, сухо. Полицейский юрист никогда не понимал, какой смысл облагать штрафом людей, которые пойдут за деньгами на оплату штрафа в социальное ведомство. Тем не менее он делал свое дело и мало-помалу добрался до конца списка.

– Как жизнь?

Юрист подал руку Грызуну Спретту. Обычно он здоровался с задержанными только кивком, но Грызун – случай особый. Профессиональный вор. Когда-то вполне успешный. Однако в 70-е годы при неудачной попытке подорвать сейф он лишился пальцев на левой руке, а с тех пор пьянство превратило его в полную развалину. На самом деле Грызуна звали Снорре. Прозвище Грызун прилипло к нему давным-давно, из-за длиннущих зубов, которых теперь, увы, уже не осталось. На склоне лет он пробавлялся кражами из незапертых автофургонов, подвальных складов с простенькими замками, а иной раз и магазинов. И его всегда брали с поличным. Современные охранные системы остались для него китайской грамотой. Он безнадежно замирал с добычей в руках, да так и стоял, пока на истошный вой сигнализации не прибегала охрана.

Но на людей Грызун Спретт в жизни руку не поднимал.

– Похвастаться нечем, – вздохнул он, осторожно садясь на хлипкий стул.

– Вид у тебя тоже не ахти какой здоровый, – сказал юрист.

– Рак. Тут вот, внизу живота. Хреновая штука.

– Лечишься?

– Да мне уж, считай, ничего не помогает.

– Зачем же ты тогда пытался влезть в аптеку?

– Больно ведь. Чертовски больно.

– С аптекой тебе не совладать, Грызун. Там сигнализация и все такое. А сильнодействующие средства хранятся под замком, в сейфе, и, честно говоря, по-моему, ты этот сейф нипочем не откроешь, даже если сумеешь попасть в помещение. Зря ты туда полез, глупость это.

Грызун жалобно запыхтел, провел по затылку искалеченной рукой.

– Оно конечно, – пробормотал он. – Да ведь больно же, черт подери.

Юрист покачался на стуле. В тесной комнатушке было тихо, только из дежурной части долетали резкие голоса. Там кто-то плакал, вроде бы молодая девчонка. Юрист глянул на Грызуна: ей-богу, в глазах у этого испитого человечка стоят слезы.

– Вот, держи, – неожиданно сказал он, доставая бумажник. – Нынче винные открыты. Купи себе чего-нибудь покрепче. – И положил на стол пятисотенную купюру.

Грызун недоверчиво разинул беззубый рот. Быстро покосился на полицейского в форме, стоявшего на посту у двери. Тот улыбнулся и отвел взгляд.

– Спасибочки, – прошептал Грызун. – Все ж таки вы печетесь об своей душе-то.

– Однако на это я глаза закрыть не могу. – Юрист положил руку на документы. – Думаю, как всегда, суд присяжных?

– Само собой. За содеянное я отвечу. Как положено. И спасибочки. – Он нежно погладил купюру.

– Ладно, иди. И завязывай со взломами. Не твое это дело. Договорились?

Грызун встал так же осторожно, как и сел. Спрятал деньги в карман. Обычно он норовил убраться из участка со всем проворством, на какое были способны его тощие ноги. Однако сейчас замер, чуть покачиваясь, словно погрузившись в свои мысли.

– Было десять минут пятого, – вдруг сказал он. – Когда она, президентша то есть, села в машину.

– Что-что?

– Я вчерась телик смотрел. И аккурат тогда смекнул, что видал ночью эту самую дамочку, которую вы ищете.

Юрист прищурясь уставился на него, будто не вполне понял, о чем речь. Полицейский в форме шагнул к задержанному.

– Сядь, – сказал юрист.

– Вы же говорили, я могу идти.

– Сядь, Грызун. Сперва потолкуем.

Старикан нехотя сел и хмуро буркнул:

– Так я уже все рассказал.

– Давай-ка поподробней. Где ты был вчера ночью?

– Пирушку мы устраивали, у Берит. В Бурете, на Шеппергата. А потом я, само собой, двинул домой. А когда проходил мимо башни с часами возле Центрального вокзала, аккурат и увидел. В десять минут пятого. Двое мужиков и дамочка пересекли площадь и сели в машину. Дамочка – блондинка, в смысле крашеная, нынче они все такие. В красной жакетке, точь-в-точь как по телику показывали.

Юрист молча достал табакерку, сунул в рот щепотку табаку, потом протянул табакерку Грызуну, который выгреб чуть не половину содержимого и запихал в беззубый рот. Полицейский в форме положил руку ему на плечо, будто опасаясь, что он сбежит.

– И было это вчера, Семнадцатого мая, – медленно проговорил юрист.

– Ну да, – с досадой подтвердил Грызун, выплюнув черную слюну. – Я, конечно, человек болезненный, но пока в своем уме и национальный праздник помню прекрасно!

– Значит, было это под утро. В десять минут пятого. Ты уверен?

– А то! Сказал же: я посмотрел на часы. Черт, пора бы пойти в винный.

Он опять выудил из кармана купюру. Положил на колено, разгладил. Снова сложил, любовно и осторожно, спрятал в другой карман. Юрист и охранник в форме переглянулись.

– К сожалению, придется тебе задержаться еще немного, – сказал юрист. – Но мы дадим тебе что-нибудь обезболивающее.

Взявшись за телефон, он никак не мог нажать нужные кнопки.

6

– Они начинают злиться.

– Кто?

– ФБР. Или как их там. Американцы.

Начальник Службы безопасности Петер Салхус сморщил нос.

– И чем же они недовольны? – уныло спросил он.

– Да всем, по-моему. – Начальник полиции Бастесен пожал плечами, взял в руки чашку кофе. – Инцидент в Гардермуэне только подлил масла в огонь. Сперва из-за какой-то накладки никто не встретил два десятка агентов, прибывших утром. А потом… – Он фыркнул. Но, поскольку Салхус даже не улыбнулся, Бастесен поднес руку ко рту, кашлянул и уже серьезно продолжил: – Один ретивый таможенник отобрал у них оружие и в общем-то правильно сделал. На что им оружие тут, у нас? Парни из Secret Service были вооружены, а что толку? Хотя таможенник действовал несколько… недипломатично.

В спортзале полицейского управления не было окон. И начальник полиции уже принялся от духоты теребить ворот рубашки. Человек пятьдесят сосредоточенно работали за столами, подковой расставленными вокруг громадного круглого стола посередине. Стены увешаны таблицами и картами. Техническое оборудование распространяло пресный запах пыли, к которому примешивались запахи пота и сырых кроссовок.

– И помещениями они тоже недовольны. – Бастесен залпом допил кофе. – Мы предоставили им три комнаты на третьем этаже, в красной зоне. Насколько я знаю, они ими не пользуются. Мне, конечно, все равно. Здесь у нас собраны твои парни из Службы безопасности, лучшие сотрудники из Новой уголовной полиции и мои ребята. Это…

– Женщин тут тоже хватает, – вставил Салхус.

– Само собой, – кивнул Бастесен. – Я по привычке. Вообще-то я просто хотел сказать: нельзя, чтобы эти американцы шастали повсюду и мешали работать. По-моему, ничего путного из подобного расследования не получится. Взять хотя бы языковые проблемы… Пока что они фактически ничем с нами не поделились. Молчат как рыбы.

– По нашей информации, они предпочли устроить штаб в посольстве, – сказал Салхус. – Как мы и ожидали. Движение на Драмменсвейен значительно возросло, притом что гражданские службы они прикрыли. В посольстве они могут делать что угодно. На их месте мы бы действовали точно так же. Ну а что до молчания…

Он обернулся к начальнику полиции. Секунду помедлил и неожиданно дружеским жестом взял его за локоть.

– Американцы сообщают информацию, только если им это выгодно. И если доверяют получателю. Строго говоря, отчасти я могу понять, что в данный момент они не особо нам доверяют.

Не дожидаясь ответа, Салхус с кофейной чашкой в руке спустился с возвышения, устроенного в южном углу зала. Остановился он рядом с толстяком лет сорока, который, подперев ладонью подбородок, неотрывно смотрел на дисплей компьютера.

– По-прежнему ничего? – негромко спросил Салхус.

– Ничего.

Сотрудник потер воспаленные глаза. Схватил бутылку фарриса, жадно выхлестал половину и, рыгнув, закупорил.

– Я трижды просмотрел все записи с камер наблюдения. Замедленно, ускоренно и в реальном времени. Ничего. Никто не входил и не выходил. Дама не иначе как упорхнула в окно.

– Нет, – спокойно возразил Салхус. – Не упорхнула. Нам известно, что один из людей Secret Service дежурил… вот здесь.

Аэрофотоснимок территории, примыкающей к отелю «Опера» висел на стене за монитором. Салхус указал на крышу соседнего здания.

– А техника в порядке? Никто ею не манипулировал? Пленку не переклеивали?

– Если кто-нибудь тут орудовал, то не иначе как спец высочайшего класса, – вздохнул толстяк и почесал затылок. – Мы абсолютно ничего не обнаружили. Я не понимаю…

Он поднял голову, явно удивляясь неожиданно громкому цокоту шагов. Все в импровизированном офисе старались соблюдать тишину. Большинство ходило чуть ли не на цыпочках. Даже гул аппаратуры приглушили чехлами и резиновыми матами.

По залу быстро шла рыжеволосая женщина и, сияя от радости, размахивала телефоном, будто получила его в подарок.

– Свидетели! – воскликнула она, подойдя к Бастесену, который стоял за спиной у Салхуса и сосредоточенно смотрел на пустой коридор десятого этажа «Оперы». – Наконец-то появились свидетели, причем много!

– Свидетели… – недоверчиво повторил Бастесен. – Свидетели чего?

Женщина перевела дух, отбросила за ухо рыжую прядь.

– Как чего? Похищения, конечно.

Толстяк тоже в полном недоумении уставился на нее.

– Нет тут никаких свидетелей! – Он возмущенно ткнул пальцем в монитор. – На пленке ни души!

– Да не тут, – сказала женщина. – Снаружи. И позднее. За пределами гостиницы.

– Где именно? – Салхус тронул ее за плечо, но, заметив, что она слегка поморщилась, тотчас убрал руку.

– Девушка… – сказала она, уже спокойнее. – Выпускница… Они с подружкой сидели на парковке с морской стороны Центрального вокзала, когда вот оттуда, – она проворно повернулась к аэрофотоснимку и показала, – вышли двое мужчин и женщина, подходящая под описание Хелен Бентли. Все трое сели в синий «форд».

– Ну-ну, – протянул Бастесен. – Неужели?

Он скрестил руки на груди, глядя куда-то на стену. Петер Салхус медленно ущипнул себя за мочку уха. Толстяк за монитором не удержался от ехидной усмешки и буркнул:

– Так мы и поверили.

– Но она не единственная. В смысле они с подругой. Сегодня ночью замели одного из старых знакомцев полиции, и утром, когда его допрашивали, перед тем как отпустить, выяснилось, что он был на том же месте и в тот же час. И его рассказ совпадает с показаниями девчонок.

– В тот же час. – Петер Салхус оставил ухо в покое. – Это когда же?

– Девчонки говорят, около четырех. По словам алкаша, в десять минут пятого. Он-де аккурат посмотрел на вокзальные часы. И… – Она торопливо порылась в кармане, доставая блокнот. – Еще трое свидетелей независимо друг от друга сообщили по телефону о синем «форде» с двумя мужчинами и спящей женщиной в красном жакете. Автомобиль направлялся в сторону Свинесунна. Их видели в… – Рыжая полистала блокнот. Между тем вокруг собралось довольно много слушателей, но все молчали. Она помуслила палец, перевернула страницу. – На Е-шесть у Мосса, на бензозаправке. На автостоянке возле Фредрикстада и… – она осеклась, покачала головой, – и в Ларвике. Хотя это ведь не на пути в Швецию, верно?

– Да уж, маленько в другую сторону, – фыркнул толстяк за монитором.

– Обычная песня, – сказал Бастесен. – Кое-кто вправду что-то видел, а кое-кто просто хочет привлечь к себе внимание или ошибается. Во всяком случае, надо все проверить. Покажите-ка мне записи.

Он ободряюще похлопал сотрудницу по плечу и следом за ней вышел из зала. Петер Салхус с места не сдвинулся. Безучастно смотрел на монитор, меж тем как толстяк прокручивал запись вперед, к кадрам, запечатлевшим дверь президентского номера в четыре часа утра.

– Пусто! – Он развел руками. – Это что, эпизод из «Звездного пути»? Может, она телепортировалась на парковку, а?

– Прокрути-ка назад… Когда президент пришла в свои апартаменты? Без двадцати час?

Толстяк кивнул, набрал на клавиатуре указанное время.

Президент выглядела усталой. Шла медленно и, ожидая, когда дверь откроется, тронула рукой затылок. Быстрая улыбка, адресованная двум агентам, скользнула лишь по губам, глаза не смеялись. Один из агентов что-то сказал, она кивнула и вошла в номер. Дверь за нею закрылась. Агенты зашагали в сторону камеры, исчезли из виду. Коридор снова опустел.

– Тебе это что-нибудь говорит?

– Что? – Петер Салхус вздрогнул от неожиданности.

– Эти кадры тебе хоть что-нибудь говорят?

Две выпускницы и пьянчужка, думал Салхус. Свидетели, звонящие с автозаправок и стоянок по разные стороны Осло-фьорда. Все видели одно и то же, совершенно независимо друг от друга. Синий «форд», двое мужчин и женщина в красном жакете.

А ведь будут еще звонки, вдруг сообразил он. Не только из Эстфолла и Вестфолла. Объявится еще много свидетелей, и заслуживающих доверия, и охочих до сенсации, но все будут клясться, что видели синий «форд», двух мужчин и женщину в красном.

При мысли об этом лицо обдало жаром. Воздух в зале был спертый, влажный. Он ослабил галстук, дыхание участилось.

– Хоть что-нибудь они тебе говорят? – повторил толстяк.

– Нет, – ответил Салхус. – Ставят в тупик, как и все прочее в этом деле.

Он снял галстук, сунул его в карман и пошел за кофе, рассчитывая заодно добыть пару таблеток парацетамола.

7

Малышка Рагнхильд в машине уснула. Ингер Юханна проскочила мимо свободного парковочного места прямо у калитки в низкой каменной ограде. Кварталом дальше, на Лилле-Фрогнер-алле, обнаружился новый просвет, и она зарулила туда, объехав фургон с искореженной выхлопной трубой. Рагнхильд тихонько пискнула, когда поддон лязгнул, но не проснулась.

Ингер Юханна чувствовала себя уверенно, а одновременно терзалась сомнениями.

Примут ее с радостью, она знала. В этом доме всегда царила удивительная атмосфера дружелюбия и обособленности – будто солнечный островок вдали от берегов. Обитатели, похоже, из дому не отлучались. Чудаковатая старуха-служанка действительно никогда за порог не выходила, и, как слыхала Ингер Юханна, все необходимое им доставляли прямо на квартиру. Последние полгода она бывала здесь довольно часто, примерно раз в три недели. На первых порах потому, что нуждалась в помощи. Но мало-помалу визиты на Крусес-гате стали приятной привычкой. Здесь она располагала собой, могла отдохнуть от Ингвара и остальных домашних. Старая служанка сразу брала Рагнхильд под свою опеку. И двум женщинам никто не мешал.

Они просто сидели как давние друзья и вели серьезный разговор.

Ингер Юханна всегда чувствовала, что ей здесь рады. И все-таки почему-то медлила. Пожалуй, вещи можно пока оставить в машине. Особой необходимости в них сейчас нет. Сперва надо бы прозондировать почву. Сделать вид, будто просто заехала в гости, и разведать обстановку. Удобно ли это? Не помешает ли им, что она заявилась с младенцем и хочет пожить у них, у людей, с которыми, в сущности, познакомилась совсем недавно?

Решение Ингер Юханна приняла быстро.

Заглушила мотор, вынула ключ из зажигания. От тишины Рагнхильд, как всегда, проснулась. И обрадовалась, когда мама извлекла ее из детского сиденья.

– Агни спала, – весело сообщила девчушка и без возражений позволила взять себя на руки.

Ингер Юханна быстро зашагала вдоль каменной ограды, вошла в калитку и направилась к подъезду. На ходу бросила взгляд на окна верхнего этажа. Шторы в гостиной полузадернуты. Свет погашен, что, впрочем, неудивительно – в середине-то дня. Тени могучих дубов резко вырисовывались на асфальте, а у самого дома ее на миг ослепил яркий солнечный блик в каком-то окне.

Лифтом она поднялась наверх и без колебаний позвонила.

После неимоверно долгого ожидания наконец послышался лязг замков. Дверь отворилась.

– Батюшки, неужто моя красоточка!

С Ингер Юханной служанка даже не поздоровалась. Решительно выхватила у нее Рагнхильд и посадила себе на бедро, что-то ласково приговаривая. Малышка немедля уцепилась за ее бусы – большие разноцветные деревянные шарики. Марри уковыляла на кухню и закрыла за собой дверь, так и не сказав ни слова Ингер Юханне.

В глубине просторного холла виднелась стеклянная стена. Из гостиной выехала женщина в инвалидном кресле – черный силуэт на фоне дневного света, льющегося в большие окна.

– Привет! – сказала Ингер Юханна.

– Привет! – отозвалась женщина в кресле и подъехала ближе.

– Можно побыть у тебя?

– Да. Входи.

– Я имею в виду… – начала Ингер Юханна. – Можно мне… можно нам с Рагнхильд… остаться здесь? На несколько дней?

Женщина подъехала еще ближе. Колеса кресла чуть поскрипывали, хотя, возможно, поскрипывали по паркету резиновые шины. Она тронула пальцами панель на стене – и с легким жужжанием на окнах опустились шторы. В передней воцарился уютный полумрак.

– Разумеется, можно. Входи. Закрой дверь.

– Всего на несколько дней.

– Мы всегда вам рады.

– Спасибо.

Горло перехватило, Ингер Юханна не пошевелилась. Женщина в кресле подъехала к ней вплотную, протянула руку.

– Полагаю, никто не умер, – спокойно сказала она. – Иначе бы ты вряд ли приехала.

– Никто не умер, – тихонько всхлипнула Ингер Юханна. – Все живы-здоровы.

– Сколько хочешь, столько и оставайся. А пока входи наконец и закрой дверь. Я вообще-то проголодалась и хотела закусить.

Ханна Вильхельмсен развернула кресло и не спеша покатила на кухню, где слышался смех Рагнхильд, звонкий и счастливый.