Текст книги "Госпожа президент"

Автор книги: Анне Хольт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

30

– Мы нашли президента, – прошептала Ингер Юханна Вик. – Это же совершенно…

Она не знала, что сказать, хотела было засмеяться, но опять же осеклась, поскольку смех сейчас не более уместен, чем на похоронах. В результате из глаз опять хлынули слезы. Ее одолевало изнеможение, а оттого, что Ханна упорно не желала поднимать тревогу, нелепость ситуации ничуть не уменьшалась. Ингер Юханна испробовала все: и приводила разумные доводы, и упрашивала, и угрожала – безрезультатно.

– Такая женщина, как Хелен Бентли, лучше знает, что делать, – тихо сказала Ханна и бережно укрыла президента пледом. – Помоги-ка мне, будь добра.

Дышала Хелен Бентли тяжело, но ровно. Ханна легонько приложила пальцы к ее запястью, посмотрела на часы. Губы беззвучно шевелились, считая удары пульса, потом она осторожно вернула руку президента на прежнее место.

– Пульс ровный, спокойный, – шепнула она. – Думаю, это не обморок. Она уснула. Отрубилась. Обессилела душевно и физически.

Ханна бесшумно покатила в другую комнату. Попутно приглушив освещение, подчинявшееся голосовой команде:

– Темно!

Лампы медленно погасли. Ингер Юханна прошла за ней и закрыла дверь. Эта комната была поменьше. Красивый газовый камин в раме из матированной стали работал на полную мощность, на стенах играли зыбкие тени. Ингер Юханна устроилась в глубоком шезлонге, откинула голову на мягкий подголовник.

– Врач Хелен Бентли сейчас не требуется, – сказала Ханна, остановив кресло рядом. – Но на всякий случай надо каждый час будить ее. Возможно, у нее небольшое сотрясение мозга. Первой могу подежурить я. Когда Рагнхильд обычно начинает беспокоиться?

– Около шести, – ответила Ингер Юханна и зевнула.

– Тогда первая вахта моя. А ты вздремни часок-другой.

– Ладно. Спасибо тебе.

Но Ингер Юханна не встала. Смотрела в огонь за искусственными дровами. Он словно завораживал ее, прозрачно-синий внизу, а поверху оранжево-желтый.

– Знаешь… – На нее вдруг пахнуло ароматом Ханниных духов. – Мне кажется, я никогда не встречала такого человека…

– …как я, – улыбнулась Ханна, глядя на нее.

Ингер Юханна коротко улыбнулась и пожала плечами.

– Да, и как ты. Но вообще-то я имела в виду Хелен Бентли. Я хорошо помню избирательную кампанию. В смысле я всегда довольно внимательно слежу…

– Довольно внимательно, – перебила Ханна Вильхельмсен с негромким смешком. – Да у тебя прямо-таки нездоровый интерес к американской политике! Мне казалось, я сама не в меру увлечена этой страной, но с тобой обстоит куда хуже. Может… – Она покачала головой. Словно прикидывала, не нарушит ли ее вопрос важную границу, отделяющую дружелюбность от дружбы. Но все-таки спросила: – Может, стоит выпить по бокальчику вина? – И тут же спохватилась: – Хотя глупо, наверно. В такую поздноту. Забудь.

– А я бы с удовольствием. – Ингер Юханна опять зевнула. – Не откажусь.

Ханна подъехала к встроенному шкафу. Открыла его, легонько нажав на дверцу, и без колебаний достала бутылку красного вина; при взгляде на этикетку Ингер Юханна вытаращила глаза.

– Зачем такое, – быстро сказала она. – Мы же всего по бокальчику!

– Вина – епархия Нефис. Она только рада будет, что я тоже отведала хорошего вина.

Ханна откупорила бутылку, зажала ее между колен, взяла два бокала, тоже осторожно пристроила на коленях, закрыла дверцу и вернулась на прежнее место.

– Вообще-то чудо, что ее избрали, – сказала Ингер Юханна, пригубив вино. – Изумительно! В смысле вино.

Она приподняла бокал: дескать, твое здоровье! – и отпила еще глоток.

– Ты что-то хотела сказать по поводу ее избрания, – заметила Ханна. – Как ей это удалось? Чем она взяла? Ведь поголовно все комментаторы твердили, что рановато еще выбирать женщину.

Ингер Юханна улыбнулась:

– Главное тут – фактор «икс».

– Фактор «икс»?

– То, что не поддается объяснению. Сумма достоинств, которые невозможно определить и указать. У нее было все. Если кто из женщин и имел шансы, то она. И только она.

– А Хиллари Клинтон?

Причмокнув, Ингер Юханна проглотила капельку вина, которую смаковала во рту.

– Думаю, это лучшее из вин, какие мне доводилось пробовать, – сказала она, глядя на бокал. – Для Хиллари время еще не пришло. Она и сама это понимала. Но, возможно, настанет и ее черед. Попозже. Она вполне здорова и до своего семидесятилетия, как мне кажется, имеет все шансы. Так что время у нее есть. Преимущество Хиллари в том, что вся подноготная уже известна. Прежде чем она стала первой леди, ее жизнь перетряхнули до основания. Я уж не говорю о годах в Белом доме. Вся грязь давно на глазах. Нужно время, чтобы это отошло подальше.

– Но ведь и под Хелен Бентли тоже копали, – заметила Ханна, пытаясь сесть поудобнее. – Гонялись за ней, как стая кровожадных псов.

– Само собой. Штука в том, что они ничего не нашли. Ничего существенного. Ей хватило ума признать, что студенческие годы она провела отнюдь не как монашка. И сказала она об этом, не дожидаясь вопросов. Причем с широкой улыбкой. Даже подмигнула. В упор глядя на Ларри Кинга. Погасила гол в зародыше. Гениально.

Она подняла бокал, посмотрела сквозь него на огонь, вино заиграло всеми оттенками красного – от глубокого темного до светло-кирпичного, по краю бокала.

– Вдобавок Хелен Бентли служила во Вьетнаме, – сказала Ингер Юханна и опять улыбнулась. – В семьдесят втором. В двадцать два года. И до поры до времени разумно молчала об этом, сообщила, только когда в начале президентской кампании какой-то индюк или, вернее сказать, ястреб напомнил, что США фактически находятся в состоянии войны с Ираком. И что Commander in Chief просто обязан иметь военный опыт. Полнейшая чепуха, конечно! Посмотрите на Буша! В молодости покрасовался чуток в мундире летчика, но никогда не выезжал и не вылетал за пределы США. И тебе известно… – От вина в голове уже сейчас чувствовалась легкость. – Хелен Бентли сумела повернуть все в свою пользу. Выступила по телевидению и серьезно заявила, что никогда не афишировала свои двенадцать месяцев во Вьетнаме, так как, питая глубокое уважение к ветеранам, получившим физические увечья и психические травмы, не желала зарабатывать популярность на том, что, по сути, было чисто конторской работой. На войну она пошла не по принуждению, а из чувства долга. И вернулась домой, по ее словам, взрослым и поумневшим человеком, понимая, что вся эта война – роковая ошибка. Точно так же и война с Ираком, которую она поначалу поддерживала, обернулась кошмаром, и необходимо найти достойный и правомерный способ выйти из нее. Причем как можно скорее.

Она быстро прикрыла бокал ладонью, когда Ханна хотела подлить вина.

– Нет, спасибо. Чудесное вино, но я собираюсь поспать.

Ханна не настаивала, заткнула бутылку пробкой.

– Помнишь, как мы сидели тут и смотрели церемонию инаугурации? – сказала она. – И говорили о том, что, наверно, они очень здорово спланировали свою жизнь. Помнишь?

– Да, – отозвалась Ингер Юханна. – Пожалуй, я тогда… переживала больше, чем ты.

– Потому что ты не такой скептик, как я. По-прежнему способна восхищаться.

– А как же иначе! – воскликнула Ингер Юханна. – Хиллари Клинтон отрабатывает имидж жесткого, несговорчивого и самоуправного политика, тогда как…

– …она всеми силами старается создать совершенно другой образ, верно?

– Да. Безусловно. Однако это требует времени. В Хелен Бентли есть что-то… – Она покачала головой, отвела за ухо прядь волос. И тут только заметила, что линзы очков сплошь захватаны пальчиками Рагнхильд. Сняла очки, протерла подолом блузки. – Что-то не поддающееся определению, – добавила она немного погодя. – Факторы «икс». Теплая, красивая, женственная, а вместе с тем сумела доказать свою силу карьерой и участием в войне. Она, без сомнения, крепкий орешек, и врагов у нее предостаточно. Но и с ними она обращается… иначе? – Ингер Юханна надела очки, взглянула на Ханну. – Понимаешь, о чем я?

– Да, – кивнула та. – Другими словами, она мастерица пудрить народу мозги. Даже ожесточенных противников заставляет поверить, что относится к ним с должным уважением. Но мне любопытно, как обстоит с ней самой.

– С ней самой? Что ты имеешь в виду?

– Брось, – улыбнулась Ханна. – Ты ведь не думаешь, что она вправду такая белая и пушистая, как кажется?

– Но… Если б там что-то было, кто-нибудь наверняка бы давно докопался! Американские журналисты как раз по этой части здорово наторели, что угодно разнюхают.

Как ни странно, Ханна выглядела оживленной, впервые за все время их неблизкого и не слишком продолжительного знакомства. Казалось, тот факт, что пропавший американский президент сейчас в полной отключке лежит на диване, выгнал ее из непроницаемого кокона дружелюбной безучастности, каким она обыкновенно себя окружала. Весь мир затаил дыхание, изнывая от страха за Хелен Лардал Бентли. И Ханна Вильхельмсен, похоже, наслаждалась всеобщими мучениями. Ингер Юханна вообще не знала, как все это понимать. И по душе ли ей это.

– Глупышка! – засмеялась Ханна и толкнула ее в бок. – Нет ни одного человека, ни одного на всем свете, кто бы не имел какого-нибудь постыдного секрета, который он тщательно скрывает от других. Чем выше стоишь на иерархической лестнице, тем опаснее для тебя даже самый пустяковый проступок в прошлом. У нашей подруги наверняка тоже что-то есть…

– Пойду лягу, – сказала Ингер Юханна. – Ты посидишь?

– Да, конечно, – кивнула Ханна. – Во всяком случае, пока ты не проснешься. Подремлю, наверно, прямо тут, в кресле, и почитать у меня есть что.

– Пока Рагнхильд не проснется, – уточнила Ингер Юханна и, опять зевнув, ушаркала в гостевых тапках на кухню за водой. На пороге она обернулась и тихо сказала: – Ханна…

– Да?

Ханна не повернула кресло. Сидела, по-прежнему глядя на игру пламени. Она успела подлить себе вина и приподняла бокал.

– Все-таки почему ты не хочешь сообщить, что она здесь?

Ханна отставила бокал. Медленно повернулась к Ингер Юханне. В комнате было темно, только горел огонь в камине да с улицы проникал свет майской ночи. Среди густых теней лицо Ханны казалось совсем худым, глаз не рассмотришь.

– Потому что я ей обещала, – ответила она. – Неужели непонятно? Я пожала ей руку. Потом она отключилась. Обещания надо выполнять. Ты согласна?

Ингер Юханна улыбнулась.

– Да. Как раз в этом мы с тобой согласны.

31

На Восточном побережье США было ровно шесть вечера.

Младшая дочь Ала Муффета, Луиза, получила разрешение приготовить обед. Приезд дяди надо отметить, так она считала. После смерти бабушки, папиной матери, они почти потеряли связь с отцовской родней, и Луиза настояла на своем. Ал закрыл глаза в безмолвной молитве кухонным богам, глядя, как она снова и снова открывает шкаф с деликатесами.

Так-так, гусиная печенка.

Последняя банка русской икры из ящика, которым семейство отпускников расплатилось с ним за то, что он вылечил их щенка от запора.

– Луиза, – негромко сказал он. – Совершенно не обязательно доставать все, что у нас есть. Притормози, будь добра.

Девочка обиженно надула губки.

– Хоть ты и считаешь, что с родней особо незачем церемониться, я думаю, это самый подходящий повод устроить обед с размахом, папа. Кого нам угощать, если не дядю? Моего дядю, папа! Моего родного дядю!

Ал Муффет набрал воздуху и медленно выдохнул:

– Не забудь, он мусульманин. Свинина исключается!

– А ты как раз обожаешь ребрышки. Фу, стыдись!

Он любил дочкин смех. Она смеялась точь-в-точь как ее мама; смех – последнее, что сохранилось в памяти, когда Ал Муффет закрывал глаза и пытался представить себе жену, а не ту изможденную тень, какой она стала от болезни. Но ничего не выходило. Лицо забылось. Он помнил лишь легкий аромат духов, которые подарил ей на помолвку и которым она с тех пор отдавала предпочтение. И смех. Мелодичный, звонкий, как колокольчик. Луиза унаследовала этот смех, и порой Ал нарочно рассказывал что-нибудь смешное, чтобы закрыть глаза и слушать, как она смеется.

– Что здесь происходит? – спросил Файед, появившийся на пороге. – Кто у вас глава семьи? Ты?

Он подошел к кухонному столу, взъерошил Луизе волосы. Девочка улыбнулась, взяла баклажан и начала привычными движениями срезать кожуру.

Мне не разрешается ерошить ей волосы, подумал Ал Муффет. С не по годам взрослой девочкой так обращаться нельзя, Файед. Ведь ты совсем не знаешь ее.

– Хорошие у тебя дочки, – сказал Файед, поставив бутылку вина на незатейливый дубовый стол посреди кухни. – Думаю, оно вам понравится. А где Шерил и Кэтрин?

– Шерил уже двадцать, – буркнул Ал. – В прошлом году она уехала из дома.

– Вот как. – Файед отступил немного в сторону, чтобы, выдвинув ящик, сохранить равновесие. – Штопор тут найдется?

Алу почудился запах алкоголя. Когда же Файед обернулся к нему, определенно заметил, что глаза у брата влажные, а рот словно обмяк.

– Ты пьешь? – спросил он. – Я думал…

– Крайне редко, – перебил Файед и кашлянул, будто стараясь взять себя в руки. – Но в такой день, как сегодня… – Он опять засмеялся и локтем подтолкнул племянницу: – Вижу, ты решила устроить настоящий пир. И я с тобой согласен. Кстати, у меня и подарки приготовлены для вас, для девочек. После обеда откроем. В самом деле очень приятно повидать вас всех!

– Вообще-то, кроме нас двоих, ты пока никого не видел. – Ал выдвинул ящик. – Но Кэтрин скоро придет. Я предупредил, что обедать будем примерно в полседьмого. У нее сегодня игра. Сейчас, наверно, матч уже кончился.

Штопор зацепился за взбивалку. Ал осторожно вытащил его, подал брату.

– Что ты говоришь! – с жаром воскликнул Файед, забирая штопор. – Моя племянница участвует в спортивном матче, а ты молчишь! Могли бы пойти посмотреть! Мои ребята спортом не интересуются. – Он покачал головой и недовольно поморщился. – Ни один. Нет у них соревновательного инстинкта.

Луиза смущенно улыбнулась.

Файед откупорил бутылку, огляделся, высматривая бокалы. Ал достал из шкафа один бокал, поставил на стол.

– А ты не будешь? – удивленно спросил Файед.

– Сегодня среда. Завтра мне рано вставать.

– Один-то бокальчик, – просительно сказал Файед. – Один-то бокальчик наверняка осилишь! Разве ты не рад видеть меня?

Ал вздохнул. Потом достал еще один бокал, поставил рядом с первым.

– Вот столько. – Он отметил сантиметра два от донышка. – Стоп!

Файед щедро налил себе и поднял бокал.

– За нас, – сказал он. – За воссоединение семьи Муффаса!

– Наша фамилия – Муффет, – тихо сказала Луиза, не глядя на дядю.

– Муффет, Муффаса. Same thing![46]46
  Все равно! (англ.).


[Закрыть]

Он осушил бокал.

Ты пьян, с удивлением подумал Ал. А ведь из нас двоих именно ты всегда был религиозен. Я даже не видел, чтобы ты пил пиво с приятелями! И вдруг заявляешься сюда, как чертик из табакерки, после трех лет полного молчания, и успеваешь напиться, хотя я ничем тебя не угощал.

– Можно садиться за стол, – сказала Луиза.

Против обыкновения, вид у нее был смущенный.

Словно она вдруг поняла, что дядя слегка не в себе. И, когда он наклонился погладить ее по плечу, с неловкой улыбкой отстранилась.

– Прошу! – Она жестом пригласила в столовую.

– Может, подождем Кэтрин? – спросил Ал, кивая дочке: мол, не волнуйся. – Она скоро придет.

– Уже пришла! – крикнул звонкий голос. Хлопнула дверь. – Мы выиграли! Я сумела далеко послать мяч!

Файед с бокалом в руке направился в столовую.

– Кэтрин! – ласково сказал он и остановился, глядя на племянницу.

Пятнадцатилетняя девочка замерла как вкопанная. Она с недоумением смотрела на гостя, до того похожего на отца, что впору спутать, только взгляд совсем другой, влажный, непроницаемый. Вдобавок эти усы, неприятные какие-то, толстые, с мокрыми кончиками. Острыми стрелками они обрамляли рот, закрывая верхнюю губу.

– Привет, – тихо сказала Кэтрин.

– Я же говорил, что дядя Файед, вероятно, заедет к нам сегодня, – с напускной бодростью сказал Ал. – И он здесь! Давайте-ка за стол. Луиза приготовила обед, и он стынет.

Кэтрин осторожно улыбнулась.

– Я только отнесу в комнату вещи и помою руки. – В четыре прыжка она взбежала вверх по лестнице.

Из кухни появилась Луиза с двумя тарелками в руках и еще двумя на худеньких предплечьях.

– Вы только посмотрите! – воскликнул Файед. – Настоящий профессионал!

Они сели за стол. Кэтрин спустилась вниз так же быстро, как и взбежала наверх. Короткостриженая, с красивым, энергичным лицом и широкими плечами.

– Значит, ты играешь в софтбол, – сказал Файед довольно-таки невпопад и отправил в рот кусочек гусиной печенки. – Твой отец играл в бейсбол. В свое время. Давно это было! Верно, Али?

С тех пор как умерла бабушка, никто не называл отца Али. Девочки переглянулись, Луиза прикрыла рот ладошкой и тихонько хихикнула. Ал Муффет что-то неразборчиво пробурчал, пресекая разговоры о своей жалкой спортивной карьере.

Файед осушил бокал. Луиза хотела было встать, чтобы принести из кухни бутылку, но отец жестом остановил ее.

– Дяде Файеду больше не надо вина, – мягко сказал он. – Нальем ему холодной, свежей воды.

Он наполнил большой стакан и подвинул брату, который сидел напротив.

– Пожалуй, я выпью еще немного вина, – улыбнулся Файед, не прикасаясь к стакану с водой.

– Думаю, не стоит. – Ал чуть не просверлил его взглядом.

Что-то здесь не так. Конечно, за те годы, что они не видались, Файед мог измениться и пристраститься к выпивке. Но это маловероятно. Вдобавок, судя по всему, он плохо переносит горячительные напитки. И пусть даже явно хлебнул чего-то, прежде чем явился на кухню, от одного-единственного бокала вина сразу сильно захмелел. Нет, Файед пить не привык. И Ал не мог взять в толк, зачем брату сейчас понадобилось напиваться.

– Н-да, – сказал Файед, нарушив тягостную тишину. – Ты прав. С меня довольно. Выпивка хороша в малых дозах и ох как опасна в больших.

При слове «опасна» он нарочито погрозил пальцем девочкам, сидевшим друг против друга у торцов стола.

– Как поживает твоя семья? – спросил Ал с полным ртом.

– Гм, как семья… – Файед снова принялся за еду. Медленно жевал, словно целиком сосредоточился на этом процессе. – Пожалуй, хорошо. В общем и целом. Если в этой стране кто-то может поживать хорошо. Я имею в виду при нашем этническом происхождении.

Ал мгновенно насторожился. Отложил вилку и нож, облокотился на стол, подался вперед.

– У нас никаких сложностей нет, – сказал он и улыбнулся дочерям.

– Я говорю не о таких, как ты, – отозвался Файед, вполне трезвым голосом.

Алу хотелось возразить, но при девочках это неуместно. Он спросил, все ли закончили с закуской, и начал собирать грязные тарелки. Луиза пошла за ним на кухню.

– Он не заболел? – шепотом спросила она. – Странный какой-то. Вроде как… суетный.

– Суетливый, – тихонько поправил Ал. – Он всегда был такой. Не суди его слишком строго, Луиза. Ему пришлось потруднее, чем нам.

Файед так и не сумел преодолеть одиннадцатое сентября, думал он. Многие годы он поднимался по иерархической лестнице взыскательной и щедрой системы. А после катастрофы все резко оборвалось. Хотя достигнутых позиций он не лишился. Файед – человек обиженный, Луиза, а ты еще мала, чтобы понять.

– Вообще-то он хороший, – улыбнулся он дочке. – И как ты сама говорила, он твой родной дядя.

Они вернулись в столовую, неся дополнительное лакомое блюдо – русскую икру и лук-шалот со своего огорода.

– …И с этой несправедливостью они так и не сумели ничего сделать. И не сделают. – Файед покачал головой и повертел пальцем у виска.

– О чем это вы толкуете? – спросил Ал.

– О черных, – отозвался Файед.

– Об афроамериканцах, – поправил Ал. – Ты имеешь в виду афроамериканцев.

– Как хочешь, так их и называй. Факт тот, что они позволяют себя эксплуатировать. Такими уж созданы, знаешь ли. Они никогда не смогут взбунтоваться.

– В этом доме подобные разговоры не допускаются, – сказал Ал, ставя перед братом тарелку. – Предлагаю сменить тему.

– Это обусловлено генетически, – продолжал Файед, будто и не слышал. – Рабы должны быть трудолюбивыми и сильными, а думать им особо незачем. Если в Африке и попадались умники, их отпускали на свободу. Генетический материал, который попал сюда, обеспечивает разве что способность стать спортсменом. Или гангстером. Другое дело мы. Нам в дерьме сидеть ни к чему.

Трах!

Ал Муффет так грохнул своей тарелкой об стол, что она разбилась.

– Изволь заткнуться! – процедил он. – Никому, даже родному брату, я не позволю болтать такую галиматью. Ни здесь, ни в другом месте. Понятно? Понятно?!

Девочки оцепенели, только глаза перебегали с дяди на отца и обратно. Даже Фредди, маленький терьер, привязанный во дворе и обычно заливавшийся лаем во время любой трапезы, на которую его не допускали, и тот притих.

– Может, продолжим обед, – в конце концов сказала Луиза, необычно тонким голосом. – Папа, возьми мою тарелку. Я вообще-то не очень люблю икру. И, по-моему, как Кондолизе Райс, так и Колину Пауэллу ума не занимать. Хоть я с ними и не согласна. Я демократ. – Двенадцатилетняя девочка неуверенно улыбнулась. Братья молчали. – Держи! – Она протянула отцу свою тарелку.

– Ты прав! – наконец сказал Файед, пожал плечами, как бы извиняясь. – Давайте сменим тему.

Задача оказалась весьма трудной. Все молча принялись за еду. Пауза затянулась. Если бы отец посмотрел на Луизу, он бы заметил, что на ресницах у нее висят слезинки, а губы дрожат. Но Кэтрин, судя по всему, находила ситуацию чрезвычайно интересной. Она неотрывно смотрела на дядю, словно не вполне понимала, что он здесь делает.

– Вы жутко похожи, – вдруг сказала она. – Если не считать усов.

Братья наконец подняли глаза от тарелок.

– Мы с детства об этом слышим. – Ал взял кусочек хлеба, чтобы подобрать остатки икры. – Невзирая на разницу в возрасте.

– Даже мама нас путала, – вставил Файед.

Ал скептически посмотрел на него.

– Мама? Нет, она никогда нас не путала. Ты же на четыре года старше меня, Файед!

– Перед смертью… – В голосе Файеда сквозило что-то, чего Ал никогда раньше не слышал и не мог истолковать. – Перед смертью она фактически приняла меня за тебя. Наверно, потому, что всегда больше любила тебя. И хотела, чтобы с нею был ты. Чтобы любимый сын сидел рядом и разговаривал с нею в последнюю светлую минуту. Но ты… не успел приехать.

Улыбка была неоднозначна. Ал Муффет отодвинул тарелку. Комната медленно закружилась перед глазами. Кровь отхлынула от головы, адреналин ударил во все мышцы, во все нервы его существа. Ладони прилипли к столу. Он крепко вцепился в столешницу, чтобы не упасть со стула.

– Возможно, – будничным голосом произнес он, стараясь не пугать детей, которые смотрели на него так, словно он нацепил на себя красный клоунский нос, – она думала…

– Что с тобой, папа? Ты сам не свой…

Луиза потянулась через стол, положила узкую ладошку на большую отцовскую руку.

– Ничего… Все хорошо. Все в порядке. – Он неловко изобразил успокоительную улыбку, чувствуя, что от него ждут объяснения: – Желудок вдруг заболел, на минутку… Наверно, из-за икры. Сейчас пройдет.

Файед посмотрел на брата. Глаза его еще больше потемнели. Казалось, он обладает сверхъестественной способностью втягивать их в череп или выдвигать лоб вперед, делая лицо совсем мрачным, прямо-таки пугающим. Алу вспомнилось, что точно так же брат смотрел на него в детстве, устроив очередную скверную проказу, из тех, что кончались непременным, а с годами все более сердитым отцовским выговором. И он понял, что это может означать.

И догадался, толком не понимая как, к чему могло привести то, что на смертном одре мать спутала сыновей.

Одного он понять никак не мог: почему брат решил приехать именно сейчас, спустя три года, ни с того ни с сего, вести себя будто чужой, нарушить привычную спокойную жизнь, которую Ал Муффет создал себе и дочерям в захолустье на северо-востоке США.

– Пожалуй, мне нужно прилечь. Ненадолго.

Что-то не так, думал он, направляясь к лестнице на второй этаж. Здорово не так, и мне необходимо собраться с мыслями.

Али Сайд Муффаса, думай, думай хорошенько!