Текст книги "Госпожа президент"

Автор книги: Анне Хольт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

– Алло?

– Я слушаю, – сказал Уоррен. – Полная хреновина.

– Да уж. И слишком все складно, чтоб оказаться правдой.

– Ты о чем?

– Слушай, у меня мало времени. Но я хочу, чтобы ты знал. Речь идет о двухстах тысячах долларов. Деньги, конечно, пропущены по обычным каналам, для обезлички, однако удалось отследить их до плательщика. Ребята на Пенсильвания-авеню потратили на это ровно пять часов.

– И кто же он?

– Держись крепче.

– Я лежу в постели.

– Двоюродный брат нефтяного министра Саудовской Аравии. Живет в Иране.

– Shit.

– Вполне уместное восклицание.

Уоррен схватил отчет своего отдела. Бумага прилипла к пальцам. Нет, это неправда. Не может такого быть. На самом деле правы они – Колин, Уоррен и остальные сотрудники маленького, отверженного отдела профилистов, которых никто не желал слушать.

– Этого не может быть, – тихо сказал Уоррен. – Виновный не мог действовать настолько непрофессионально, чтобы позволить нам отследить деньги.

– Что?

– Не может быть!

– Потому я и звоню, Уоррен! Слишком уж все просто. А что, если перевернуть все с ног на голову?

– Что-что? Не слышу, тут…

– Если перевернуть все с ног на голову! – крикнул Колин. – Давай допустим, что след в Саудовскую Аравию проложен нарочно… Если мы правы и кто-то действительно хотел, чтобы мы нашли деньги и отследили, откуда они пришли…

…то все фрагменты встают на свои места, подумал Уоррен и перевел дух. Именно так Виновный и действует. Именно этого хочет. Жаждет хаоса, создает кризис и…

– Понимаешь? Согласен со мной? Голос Колина звучал в дальней дали. Да Уоррен толком и не прислушивался.

– Эта информация наверняка очень скоро просочится, – сказал Колин. Слышимость быстро ухудшалась. – Ты следил за биржей?

– Более-менее.

– Когда связь с Саудовской Аравией и Ираном станет достоянием гласности…

Цены на нефть, подумал Уоррен, взлетят как никогда в истории.

– …индекс Доу-Джонса резко упал и продолжает упорно и круто снижаться и…

– Алло! – крикнул Уоррен.

– Алло? Ты слушаешь? Мне пора закругляться, Уоррен. Надо бежать, поскольку…

Уоррен едва не оглох от треска в трубке, отвел ее подальше от уха. Внезапно снова прорезался голос Колина. И впервые за все время разговора совершенно отчетливо.

– Толкуют о сотне долларов за баррель, – мрачно сказал он. – Уже на следующей неделе. Именно этого он и добивается. Все правильно, Уоррен. Все правильно. Мне пора. Звони.

Отбой.

Уоррен встал с кровати. Придется еще раз принять душ. Расставив ноги, чтобы клейкие ляжки не липли друг к другу, пошел к чемодану.

Он так и не собрался распаковать вещи.

Виновный – человек с огромным состоянием, прекрасно знающий Запад, вспомнились ему строки профиля. Человек весьма недюжинного ума, на редкость терпеливый, способный строить планы на долгий срок и мыслить перспективно. Он сумел создать чрезвычайно широкую и сложную международную сеть пособников, вероятно прибегая к угрозам, деньгам и дорогостоящей подготовке. Есть все основания считать, что лишь единицы из них знают, кто он. А может быть, таких нет вообще.

Чистых трусов Уоррен не нашел. Тщетно обшарил боковые карманы чемодана. Пальцы наткнулись на что-то тяжелое. Секунду помедлив, он извлек этот предмет.

Часы?

Verus amicus rara avis.

Он решил, что потерял их. Это мучило его куда больше, чем он себе признавался. Он любил эти часы и гордился, что получил их от госпожи президента. И никогда не снимал.

Кроме тех случаев, когда занимался сексом. Секс и время несовместимы, поэтому он снимал часы.

В глубине души Уоррен опасался, что часы украла рыжеволосая женщина. Он не помнил ее имени, хотя познакомился с ней всего-то неделю назад. В баре. Кажется, она работала в рекламе. Или в кино.

Whatever,[59]59
  Здесь – какая разница (англ.).


[Закрыть] подумал он, надевая браслет на руку. Чистых трусов не нашлось. Ладно, обойдемся.

Скорее всего, он не американец. Уоррен словно бы слышал, как профиль, записанный на пленку, прокручивается в голове. Если он мусульманин, то, пожалуй, тяготеет больше к либерализму, чем к фанатизму. Живет, предположительно, на Среднем Востоке, но, возможно, временно находится в Европе.

Тридцать три минуты седьмого. Спать Уоррену Сиффорду совершенно расхотелось.

3

Направляясь в гостевую комнату, Ал Муффет бросил взгляд через перила второго этажа вниз, на дедовские часы в холле. Тридцать три минуты первого. Кажется, он где-то читал, что самый крепкий сон у людей между тремя и пятью ночи. Но, поскольку брат вечером изрядно напился, Ал рассчитывал, что он уже сейчас спит каменным сном.

Ему не хватило терпения ждать дольше.

Он старательно обходил скрипучие половицы. Шел босиком, досадуя, что не надел носки. Влажные подошвы отлеплялись от деревянного пола с легким чмоканьем. Файед, может, и не услышит, но девочки, особенно Луиза, спали очень чутко. С тех пор как умерла их мать, ноябрьской ночью, в три часа десять минут.

К счастью, вечером Ал сумел взять себя в руки, когда слова Файеда о последних минутах матери на миг совершенно выбили его из колеи. Наведавшись в ванную, где ледяной водой вымыл лицо и руки, он смог спуститься к брату и дочерям и более-менее спокойно продолжить ужин. В десять он отослал девочек спать, невзирая на их отчаянные протесты, и обрадовался, когда уже через полчаса Файед сказал, что хочет лечь.

Ал подошел к двери, за которой спал брат.

Мать никогда не путала своих сыновей.

Во-первых, разница в возрасте. Во-вторых, Али с Файедом натурой были совершенно разные. Ал Муффет знал, что, по мнению матери, он, дружелюбный, открытый всему и вся, больше походил на нее.

Файед вообще стоял в семье особняком. Учился он лучше брата, был одним из первых во всей школе. Зато руками работать не умел. Отец быстро понял, что нет смысла принуждать Файеда помогать в мастерской. А вот Али, напротив, уже к восьми годам знал, по какому принципу работает автомобильный мотор. В шестнадцать он получил водительские права и собрал себе машину из старых запчастей, которые отец позволил пустить в дело.

Угрюмая, недоверчивая натура рано наложила отпечаток и на физический облик брата. На мир он смотрел искоса, исподлобья, и зачастую окружающие сомневались, слушает ли он их вообще. Вдобавок Файед и ходил как-то боком, словно все время опасался наскока и предпочитал заранее выставить для защиты плечо.

Правда, лицом братья были необычайно похожи. Но мать все равно никогда их не путала. Нет, не могла она их спутать, подумал Ал Муффет и осторожно повернул ручку двери.

Если же в самом деле спутала, за несколько минут до кончины, уже не способная ясно видеть и мыслить, то возможна катастрофа.

В комнате царила кромешная тьма. Несколько секунд Ал постоял на пороге, чтобы глаза привыкли.

У стены проступили очертания кровати. Файед лежал на животе, свесив одну ногу с постели, а левую руку подложив под голову. Он ровно и негромко похрапывал.

Ал достал из нагрудного кармана фонарик. Прежде чем включить его, удостоверился, что чемодан брата стоит на низком комоде у двери в ванную, самую маленькую во всем доме.

Фонарик он заслонил пальцами, так что лишь тоненький лучик света падал на пол и Ал мог подойти к чемодану, ни на что не налетев.

Чемодан был заперт.

Он попробовал еще раз. Кодовый замок не открывался.

Файед громко всхрапнул и повернулся в постели. Ал замер. Даже фонарик погасить не рискнул. Несколько минут стоял, слушая дыхание брата, снова медленное и ровное.

Чемодан самый обыкновенный, черный, самсонайтовый, средней величины.

Обычный кодовый замок, подумал Ал, устанавливая на дисках замка дату рождения брата. У обычного замка и код, наверно, самый обычный.

Дзинь.

Он повторил те же цифры на левом замке. Порядок. Медленно, бесшумно поднял крышку. В чемодане была одежда. Два свитера сверху, брюки, несколько трусов и три пары носков. Все чистое, аккуратно уложенное. Ал медленно сунул руку под эти вещи, вынул их, положил рядом.

На дне лежали восемь мобильных телефонов, ноутбук и ежедневник.

Зачем человеку восемь мобильников? Разве только на продажу, подумал Ал. Пульс еще участился. Все телефоны отключены. На миг его охватило искушение забрать ноутбук с собой и проверить, что там. Но он поспешил отбросить эту мысль. Наверняка все запаролено и файлы ему не открыть, к тому же слишком велик риск, что брат проснется прежде, чем он вернет компьютер на место.

Черный кожаный ежедневник запирался на ремешок с кнопкой, одновременно служивший держателем для шикарной шариковой ручки. Ал взял фонарик в зубы, направил луч на книжку, открыл.

Обыкновенный органайзер. Каждый разворот – неделя, слева – графы для трех первых дней, справа – для четырех оставшихся. Под воскресенье отводилась самая маленькая графа, и, насколько Ал мог судить, на воскресные дни брат встреч не назначал.

Он тихонько полистал ежедневник, раз и другой. Пометки о встречах мало что ему говорили, разве только свидетельствовали, что брат – человек занятой. Но это он и так знал.

Потом, по внезапному наитию, он открыл календарные страницы, где каждому дню отводилась одна строчка на широком раскладном листе. В собственном его ежедневнике календари располагались в конце, но брат, видимо для удобства, переместил их в начало. Таких календарей у Файеда было пять, за все последние годы. Знаменательные дни аккуратно помечены. В 2003 году его семья праздновала 4 Июля на Санди-Хуке. День труда 2004 года – на Кейп-Коде, у кого-то по фамилии Колли.

11 сентября 2001 года отмечено черной звездочкой.

Ал почувствовал, что вспотел, хотя в комнате было прохладно. Брат по-прежнему спал глубоким, спокойным сном. Пальцы у Ала дрожали, когда он пролистал календари до дня смерти матери. Увидев, что записал брат, он уверился окончательно.

Несколько секунд неотрывно смотрел на эту строчку. Потом закрыл ежедневник, положил на место. Руки успокоились, действовали быстро и четко. Он закрыл чемодан, запер замки.

Так же тихо, как пришел, снова прокрался к двери. Остановился. Посмотрел на спящего, как много раз в детстве смотрел на брата со своей кровати, ночью, когда не спалось. Воспоминания отчетливо стояли перед глазами. После долгих утомительных дней в зоне военных действий между родителями и Файедом Али бывало садился в постели и глядел на спину, которая медленно поднималась и опускалась в другом углу комнаты. Порой он часами сидел вот так, без сна. Иногда беззвучно плакал. Хотелось ему, по сути, одного – понять строптивого, несправедливо обиженного старшего брата, упрямого, неуправляемого подростка, который вечно доводил отца до белого каления, а мать – до беспредельного отчаяния.

И сейчас, стоя у двери комнаты, где спал брат, Ал чувствовал такое же уныние. Когда-то он очень любил Файеда. Но теперь понял, что их больше ничего не связывает. Он не знал, когда это случилось, в какой момент все разбилось.

Может быть, когда умерла мать.

Он осторожно закрыл за собой дверь. Надо подумать. Выяснить, что брату известно о похищении Хелен Лардал Бентли.

4

– Есть новости?

Ингер Юханна Вик обернулась к Хелен Лардал Бентли и улыбнулась, убавив громкость телевизора.

– Я только что включила. Ханна прилегла. Ой, кстати, доброе утро. Выглядите вы гораздо… – Ингер Юханна осеклась, покраснела и встала.

Торопливо провела ладонью по блузке. На пол посыпались крошки дочкина завтрака.

– Госпожа президент, – сказала она и хотела было сделать книксен.

– Забудьте о формальностях, – быстро сказала Хелен Бентли. – Ведь у нас тут совершенно экстраординарная ситуация, верно? Называйте меня Хелен.

Губы у нее были уже не такие распухшие, и она сумела улыбнуться. Синяки и ссадины, конечно, остались, но все же душ и чистая одежда совершили чудо.

– Таз и стиральный порошок тут найдутся? – спросила Бентли, озираясь по сторонам. – Мне бы не хотелось доставлять… лишние хлопоты.

Узкая рука шевельнулась, показывая в сторону гостиной и красного дивана.

– Ах, это! – беззаботно воскликнула Ингер Юханна. – Забудьте. Марри уже все сделала. Кое-что надо отдать в чистку, но это…

– Марри, – машинально повторила Хелен Бентли. – Прислуга.

Ингер Юханна кивнула. Президент подошла ближе.

– А вы? Простите, вчера вечером я была не вполне…

– Ингер Юханна. Вик. Ингер Юханна Вик.

– Ингер, – старательно выговорила Хелен Бентли, протягивая руку. – А малышка…

Рагнхильд сидела на полу, играла с крышкой от кастрюли, ложкой и коробкой от шоколадок. И весело лепетала.

– Это моя дочка, – улыбнулась Ингер Юханна. – Ее зовут Рагнхильд. Обычно мы зовем ее Агни, она и сама себя так называет.

Рука у президента была сухая, горячая, и Ингер Юханна на секунду задержала ее в своей.

– У вас тут что-то вроде… – Хелен Бентли явно опасалась допустить бестактность и потому помедлила. – …коллектива?

– Нет-нет! Я живу не здесь. Мы с дочкой просто в гостях. Заехали на несколько дней.

– А-а… Значит, вы живете не в Осло?

– Да нет. Я живу… Это квартира Ханны Вильхельмсен. И Нефис. Подруги Ханны. В смысле, подруги жизни. Она турчанка и сейчас уехала вместе с Идой, их дочкой, в Турцию, навестить деда и бабушку. Они живут здесь втроем. А я просто…

Президент подняла руки, и Ингер Юханна тотчас умолкла.

– Отлично, – сказала Хелен Бентли. – Я понимаю. Можно мне посмотреть телевизор вместе с вами? Си-эн-эн здесь ловится?

– А вы не хотите… поесть? Я знаю, Марри уже…

– Вы американка? – с удивлением спросила президент.

В ее глазах появилось новое выражение. До сих пор взгляд был настороженно-нейтральный, словно она все время, по обыкновению, стремилась держать окружающее под контролем. Даже вчера, когда Марри притащила ее наверх из подвала и она едва стояла на ногах, взгляд был твердый, гордый.

Теперь же в нем, кажется, сквозил страх, и Ингер Юханна не могла понять почему.

– Нет, – поспешно заверила она. – Я норвежка. Коренная норвежка!

– Вы говорите по-американски.

– Я училась в США. Принести вам что-нибудь? Поесть?

– Попробую угадать, – сказала президент, страх исчез. – Бостон.

Звук «о» она произнесла врастяжку, почти как «а». Ингер Юханна на всякий случай улыбнулась.

– Ишь ты, жизнь бьет ключом, – проворчала Марри, которая приковыляла из холла с полным подносом в руках. – На часах и семи нет, а тут все на ногах. В договоре моем про ночную смену ни слова не написано.

Президент как завороженная смотрела на Марри. Та водрузила поднос на стол.

– Кофи, – сказала она. – Пенкейкс. Эгг. Бейкон. Милк. Эппелсинджус. Прошу. – Она прикрыла рот ладошкой и шепнула Ингер Юханне: – Про блинчики я по телевизору видала. Они завсегда едят блинчики на завтрак. Чудной народ. – Марри покачала головой, погладила Рагнхильд по головке и уковыляла обратно на кухню.

– Это вам или мне? – спросила президент, садясь за стол. – Вообще-то тут на троих хватит.

– Ешьте, – сказала Ингер Юханна. – Она обидится, если хоть что-то останется, когда она снова придет.

Президент вооружилась ножом и вилкой. Казалось, она толком не знала, с какой стороны подступиться к столь обильной трапезе. Осторожно подцепила блинчик, свернутый в трубочку и щедро наполненный вареньем и сливками, а сверху посыпанный сахарной пудрой.

– Что это? – тихо спросила она. – Похоже на crepes suzette?

– По-нашему, это блинчики, – шепнула Ингер Юханна. – Марри думает, что американцы едят их на завтрак.

– Ммм. Вкусно. В самом деле. Только очень уж сладко. Кто это?

Хелен Бентли кивнула на телевизор, где повторяли вчерашнюю программу «Редакшн-Эн». НРК и ТВ-2 по-прежнему круглые сутки транслировали экстренные сообщения. После часу ночи снова передавали вечернюю информацию, пока в половине восьмого не начинали новые передачи.

В студии опять была Венке Бенке. Запальчиво дискутировала с отставным полицейским, который после не слишком удачной карьеры частного детектива заделался комментатором по криминальным вопросам. Последние сутки оба они то и дело мелькали на всех крупных каналах. Всегда давали добротную информацию.

Друг друга они терпеть не могли.

– Она… вообще-то писательница. – Ингер Юханна схватила пульт. – Я переключу на Си-эн-эн.

Президент застыла.

– Подождите! Wait!

Ингер Юханна в замешательстве замерла с пультом в руке. Переводя взгляд с президента на экран и обратно. Хелен Бентли сидела, приоткрыв рот и сосредоточенно покачивая головой.

– Эта дама сказала Уоррен Сиффорд? – прошептала она.

– Простите?

Ингер Юханна прибавила громкость, прислушалась.

– …и вообще нет причин обвинять ФБР в применении противозаконных методов, – сказала Венке Бенке. – Я уже говорила, что лично знакома с Уорреном Сиффордом, руководителем агентов ФБР, сотрудничающих с норвежской полицией. Он…

– Вот, – прошептала президент. – Что она говорит?

Шестидесятилетний полицейский в больших очках и розовой рубашке наклонился к ведущему.

– Сотрудничающих? Сотрудничающих? Если бы госпожа детективщица… – Он прямо-таки выплюнул сей титул, словно прокисшее молоко. – …имела хоть малейшее представление о том, что сейчас происходит в стране, где чужая полиция полагает себя вправе…

– Что они говорят? – решительно спросила президент. – О чем идет речь?

– Они спорят, – прошептала Ингер Юханна, пытаясь одновременно слушать.

– Из-за чего?

– Погодите. – Она жестом попросила Хелен Бентли помолчать.

– Во всяком случае, я… – Ведущий изо всех сил старался, чтобы его услышали. – Позвольте мне подвести черту, поскольку наше время истекло. Я уверен, мы продолжим эту дискуссию в ближайшие дни и недели. Благодарю вас.

На экране появилась заставка. Президент так и сидела, подняв вилку. С блинчика на стол капало варенье. Она не замечала.

– Эта женщина говорила об Уоррене Сиффорде, – как зачарованная повторила она.

Ингер Юханна взяла салфетку, вытерла стол.

– Да, – тихо отозвалась она. – Я не особенно много уловила из дискуссии, но мне показалось, у них были разногласия насчет того, насколько ФБР… Они спорили… э-э… о том, что ФБР слишком много позволяет себе на норвежской территории, я так поняла. Это, так сказать, вроде как тема последних суток…

– Значит… Уоррен здесь? В Норвегии?

Рука Ингер Юханны замерла. Президент уже не казалась ни сдержанной, ни особо величественной. Сидела открыв рот.

– Да…

Ингер Юханна не знала, как быть, подхватила Рагнхильд, усадила к себе на колени. Девочка завертелась ужом, но мать не отпускала ее.

– Пусти! – завопила Рагнхильд. – Мама! Агни хочет на пол!

– Вы знаете его? – спросила Ингер Юханна, просто чтобы не молчать. – Сугубо лично, я имею в виду…

Президент не ответила. Несколько раз тяжело вздохнула, потом снова принялась за еду. Медленно, осторожно, словно жевание причиняло боль, она проглотила полблинчика и немного бекона. Ингер Юханна не смогла удержать Рагнхильд. Девчушка слезла с ее колен, вернулась к игре. Хелен Бентли залпом выпила сок, а молоко вылила в кофейную чашку.

– Я думала, что знаю его, – сказала она, поднося чашку ко рту.

Голос звучал на удивление спокойно, учитывая, что буквально минуту назад она была в шоке. Ингер Юханне почудилось, что голос слегка дрогнул, когда Хелен Бентли осторожно провела рукой по волосам и продолжала:

– Если не ошибаюсь, мне предлагали выход в Интернет. Конечно, необходим компьютер. Пора разобраться в этой скверной истории.

Ингер Юханна сглотнула комок в горле. Раз и другой. Открыла рот, но не сумела выдавить ни звука. Заметила, что президент смотрит на нее. Хелен Бентли положила руку на локоть Ингер Юханны.

– Я тоже когда-то знала его, – прошептала та. – Думала, что знаю Уоррена Сиффорда.

Возможно, все дело в том, что Хелен Бентли была чужая. Возможно, именно уверенность, что эта женщина никак не связана со здешней жизнью – с существованием Ингер Юханны, с Осло и с Норвегией, – побудила ее рассказать. Госпожа президент рано или поздно уедет отсюда. Сегодня, завтра, в любом случае скоро. Они никогда больше не встретятся. Через год-два президент и не вспомнит, кто такая Ингер Юханна Вик. Возможно, огромная пропасть между ними – в статусе, в образе жизни, в географии – как раз и побудила Ингер Юханну наконец-то, после тринадцати лет молчания, рассказать о том, как жестоко Уоррен обманул ее и как она потеряла ребенка, которого ждала от него.

Когда она закончила, Хелен Бентли отбросила последние сомнения. Мягко привлекла Ингер Юханну к себе, обняла, погладила по спине. Та постепенно перестала плакать, президент встала и тихо попросила разрешения поработать с компьютером.

5

Название «Троя» придумал сам Абдалла ар-Рахман.

Эта мысль очень его забавляла. Выбирать название было необязательно, но таким образом оказалось значительно легче выманить госпожу президент из гостиничного номера. После того как стало известно, что в середине мая президент отправится в Норвегию, он несколько недель обрабатывал американские спецслужбы, используя тактику партизан.

Молниеносный наскок. И столь же быстрое отступление.

Подброшенная им информация была фрагментарна и, по сути, ничего не говорила. Но тем не менее давала основания заключить, будто что-то готовится. И, разумно вставляя такие слова, как «изнутри», «неожиданная внутренняя атака», а вдобавок упомянув о «коне» в записке, обнаруженной ЦРУ на трупе, прибитом к берегам Италии, он подвел их туда, куда хотел.

Когда информация дошла до Уоррена Сиффорда и его людей, они клюнули незамедлительно. И выбрали наименование «Троя», как он и желал.

После верховой прогулки Абдалла вернулся в кабинет. Утро в пустыне – что может быть прекраснее! Жеребец хорошо размялся, а после оба искупались в пруду, что под пальмами возле конюшни. Конь был старый, один из самых старых в его табуне, и Абдалла с удовольствием подумал, что он по-прежнему легок на ногу, бодр и весел.

День начался хорошо. Он уже успел переделать массу рутинных дел. Ответил на мейлы, провел телефонное совещание. Прочел отчет дирекции, не содержавший ничего интересного. Ближе к полудню заметил, что внимание ослабевает. Коротко предупредил секретаря, чтобы ему не мешали, и выключил компьютер.

Плазменный экран на стене беззвучно показывал передачи Си-эн-эн.

На другой стене висела огромная карта США.

Множество булавок с цветными головками натыкано по всей территории. Он подошел к карте, провел пальцами между булавок. Рука замерла возле Лос-Анджелеса.

Наверно, это Эрик Ариёси, подумал Абдалла ар-Рахман, тронув желтую булавку. Эрик был сенсей, американец в третьем поколении, японского происхождения. Около сорока пяти лет, без семьи.

Жена бросила его после четырех недель брака, когда в 1983-м он потерял работу, и с тех пор он жил у родителей. Однако Эрик Ариёси не пал духом. Брался за любую работу, какую удавалось найти, пока в тридцать лет не закончил вечернюю школу и не стал электромонтером.

Подлинная катастрофа грянула, когда умер отец.

Во время Второй мировой войны старик был интернирован на Западное побережье. Совсем мальчишка в ту пору. Вместе с родителями и двумя маленькими сестрами три года отсидел в лагере. Из интернированных мало кто хоть в чем-то провинился. С самого рождения эти люди были добропорядочными американцами. Мать, бабушка Эрика, умерла еще до того, как в 1945-м их выпустили на свободу. Отец Эрика так и не превозмог ее смерть. Когда повзрослел и поселился на окраине Лос-Анджелеса, открыв маленькую цветочную фирму, чтобы прокормить себя, жену и двоих детей, он вчинил иск американскому государству. Тяжба затянулась. И стоила огромных денег.

Когда в 1994-м отец умер, Эрик получил в наследство лишь огромные долги. Домик, в который он почти пятнадцать лет вкладывал все свои доходы, оставался зарегистрирован на отца, а потому отошел к банку, и Эрику пришлось опять начинать с нуля. Процесс по поводу незаконного интернирования, затеянный отцом против американского государства, кончился ничем. Все, чего старик Дэниел Ариёси добился, следуя правилам и обращаясь к дорогим адвокатам, была жизнь в горечи и смерть в полной нищете.

И уговорить Эрика, судя по донесениям, не составило труда.

Само собой, он хотел денег, много денег, по его нищенским меркам, и он их заслужил.

Абдалла перебегал пальцами от одной булавки к другой.

Он не хотел, как Усама бен Ладен, использовать бомбистов-самоубийц и фанатиков для атак на США, на страну, которую они ненавидели и никогда не понимали.

Вместо этого он создал целую армию из американцев. Из недовольных, обманутых, угнетенных, одураченных американцев, заурядных людей, граждан этой страны. Многие из них там родились, все они там жили, в своей стране. Они были гражданами США, но США отплатили им только обманом да полным разочарованием.

– The spring of our discontent,[60]60
  Весна тревоги нашей (англ.) – перефраз цитаты из Шекспира, «Ричард III», акт 1, сц. 1.


[Закрыть] – прошептал Абдалла.

Палец остановился у зеленой булавки возле Тусона, штат Аризона. Возможно, ею обозначен Хорхе Гонсалес, чьего младшего сына застрелил помощник шерифа во время налета на банк. Шестилетний мальчик случайно проезжал мимо на велосипеде. Шериф решительно заявил в местной прессе, что его превосходный помощник не сомневался, что мальчик – один из грабителей. Вдобавок все произошло очень быстро.

Маленький Антонио был ростом четыре фута два дюйма и находился в шести метрах от полицейского, когда тот выстрелил. Ехал мальчик на зеленом детском велосипеде, а одет был в великоватую футболку с изображением человека-паука на спине.

В результате никого даже не оштрафовали.

Даже дела не завели.

Отец, работавший в «Уол-Марте» с тех самых пор, как тринадцатилетним подростком перебрался из Мексики в страну своей мечты, не смог примириться со смертью сынишки и с неуважением, проявленным теми, кому полагалось защищать его и его семью. Когда он получил предложение, сулившее деньги, которые позволят ему вернуться на родину состоятельным человеком, а сделать надо было сущий пустяк, вроде бы совершенно неопасный, он жадно ухватился за эту возможность.

Абдалла мог рассказать много таких историй.

Что ни булавка, то судьба, целая жизнь. Разумеется, он никогда не встречался с этими людьми. Они знать не знали, кто он, и никогда не узнают. Точно так же и примерно тридцать человек, которые с начала 2002 года разыскали и наняли эту армию потерпевших крушение мечтателей, понятия не имели, откуда поступали приказы и деньги.

Красные отблески плазменного экрана заставили Абдаллу оглянуться.

На экране бушевал пожар.

Он вернулся к письменному столу, включил звук.

– …на складе под Фарго. Уже второй раз менее чем за двенадцать часов незаконное хранение бензина приводит к пожару. Местные власти утверждают, что…

Американцы начали кое-что припрятывать.

Абдалла сел. Положил ноги на громадный письменный стол, взял бутылку воды.

Цены на бензин растут чуть ли не с каждым часом, мрачные выпуски новостей сообщают о все более резких заявлениях средневосточных дипломатов, и народ начал запасать горючее. В США сейчас еще ночь. А на экране – очереди злющих водителей с автомобилями, полными бочонков, ведер, старых нефтяных бочек и пластиковых канистр. Репортер, оказавшийся на дороге перед пикапом, который наконец-то подъехал к бензоколонке, отскочил в сторону, чтобы не угодить под колеса.

– Они не могут запретить нам покупать бензин! – рявкнул в камеру толстенный фермер. – Раз власти не способны позаботиться о приемлемых ценах, мы вправе принять собственные меры!

– Что вы намерены теперь делать? – спросил репортер, меж тем как камера показывала двух молодых парней, дерущихся из-за канистры.

– Сперва наполню вот это, – крикнул фермер и стукнул ладонью по одной из пяти бочек в кузове джипа. – Потом вылью их в новое хранилище. И снова приеду сюда, снова и снова! Пока в штате есть хоть капля бензина, я…

Звук отключили, репортер в замешательстве смотрел в объектив. И тотчас на экране возникла студия.

Абдалла осушил бутылку и швырнул ее в карту, утыканную булавками, в своих солдат.

Они не имели касательства к нефти и бензину. Большинство работало на кабельном телевидении.

Некоторые – в «Сирее» или «Уол-Марте».

Остальные были компьютерщиками. Юные хакеры, которые за небольшую мзду готовы сделать что угодно, и более опытные программисты. Иные из этих людей потеряли работу, поскольку их сочли слишком старыми. В отрасли не осталось места для прилежных, надежных трудяг, которые осваивали информатику в ту пору, когда в ходу были перфокарты, и отчаянно стремились не отстать от технического прогресса.

Самое замечательное, думал Абдалла, потянувшись к фотографии своего покойного брата Рашида, самое замечательное, что эти люди-булавки ничего не знают друг о друге. Каждый из них выполнит совсем маленькую задачу. Прямо-таки пустяковую – совершить оплошность, допустить которую не очень-то и рискованно, учитывая размер вознаграждения.

В сумме же результат будет катастрофическим.

Не только огромное число headends, станций, принимающих кабельные телесигналы и рассылающих их абонентам, будет выведено из строя. Эти станции работают в основном автоматически, и устроить там сбой оказалось куда проще, чем предполагал Абдалла. Саботаж затронет также усилители и кабели, в таком объеме, что ремонт потребует недель, а то и месяцев.

А развал тем временем еще усилится.

Ведь выйдут из строя системы безопасности и кассовые аппараты в крупнейших торговых сетях. Атака на торговлю будет осуществляться поэтапно – быстрые наскоки на выбранные регионы, затем новые сбои в других регионах, непредсказуемые и стратегически не поддающиеся трактовке, эффективные партизанские акции.

Незримая армия американцев, рассеянных по всему континенту и не подозревающих друг о друге, точно знала, что делать, когда поступит команда.

И будет это завтра.

Целую неделю с лишним Абдалла разрабатывал окончательную стратегию. Сидел здесь, в этом офисе, положив перед собой длинные списки наемников. Семь дней он переносил их на карту, вычислял и прикидывал, оценивал силу удара и максимальный эффект. А когда наконец записал все на бумаге, осталось только вызвать в Эр-Рияд Тома О'Рейли.

И Уильяма Смита. И Дэвида Коуча.

Он вызвал трех курьеров. Все трое находились во дворце одновременно, не зная друг о друге. Каждый на своем самолете вылетел назад, в Европу, с интервалом всего в полчаса. При мысли об этом Абдалла улыбнулся и бережно провел ладонью по фотографии брата.

Ни на что на свете положиться нельзя, но, сжигая три самые надежные свои карты, он имел шанс, что хотя бы одно письмо попадет в американский почтовый ящик.

Он послал трех курьеров, и все трое скончались, как только отправили письма, все три одинакового содержания. На конвертах значился один и тот же адрес, а содержание никому, кроме адресата, ничего не говорило, на случай если письмо вдруг попадет в чужие руки.

Здесь было самое слабое место плана – то, что письма направлены одному и тому же адресату

Как любой хороший военачальник, Абдалла знал свои сильные и слабые стороны. Сильные его стороны – в первую очередь терпение, огромный капитал и тот факт, что он незрим. Но незримость одновременно и самое уязвимое место. Ведь он зависит от массы людей, через которых действует, используя подставных лиц и электронные обходные пути, маневры прикрытия, а изредка и чужие имена.