Текст книги "Волчица лунного князя (СИ)"
Автор книги: Анна Замосковная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)
– Принято лучше узнавать друг друга.
– Ну, обо мне ты знаешь достаточно. А я с удовольствием узнал бы о тебе, женщина-загадка.
Невольно улыбаюсь, хотя говорить о себе не слишком хочется. Впрочем, пара бокалов вина – и даже об этом можно поболтать.
– Не так-то много я о тебе знаю. – Утыкаюсь в меню. – На самом деле, о тебе как о личности я знаю всего три факта: ты великолепный охотник, ты молчалив, а ещё достаточно смел, чтобы броситься в огонь для спасения чужих оборотней.
– Это не так уж мало. Больше, чем знает обо мне большая часть моей стаи.
– Но этого слишком мало, чтобы выбрать себе спутника жизни.
– Ну, с точки зрения оборотней я бы так не сказал: я надёжен, силён. И, как ни крути, из правящего рода и всегда могу рассчитывать на личный холм, отряд охотников и жирный кусок общего пирога.
– Тогда почему не женат? Такой завидный жених…
Улыбнувшись, Дьаар бросает убийственный взгляд в сторону – ту самую, где сидит Михаил. Оглядываюсь: тот отвернулся, а его блондинка шипит, нервно взмахивая рукой.
Пристальный взгляд Дьаара обращается на меня.
– Не нашёл достаточно интересной женщины.
– Значит, я интересная?
– Конечно, – неожиданно мягко улыбается он. – Иначе я бы здесь не сидел, будь ты хоть тысячу раз жрица.
Официант с вопросом о заказе нарушает наш странный разговор.
* * *
Руки Дьаара при всей его силе могут быть удивительно мягкими. Ведя меня по мерцающему огнями городу, он то и дело поглаживает мою ладонь или подносит пальцы к губам и целует. С ним, молчуном, я говорю удивительно много о достопримечательностях и человеческой жизни, о которой Дьаар знает потрясающе мало.
Прохожие засматриваются и на него, и на меня. Но стоит Дьаару глянуть на слишком пялящихся мужчин, как они чуть не спотыкаются, обходят нас стороной.
– Забавно ты с ними управляешься, – усмехаюсь после очередного побега любителя поглазеть.
– Они чувствуют мою звериную натуру. Это странно: у нас считается, что люди утратили дар видеть даже свою сущность, не то что чужую.
Неловко ставлю ногу, и лодыжка стреляет болью. Дьаар подхватывает меня молниеносно, и я утыкаюсь в его грудь, сдерживая стон.
– Ты в порядке? – спрашивает он в макушку.
– Ногу немного больно, но это пустяк. Хотя вряд ли смогу идти.
– Это не проблема, ты лёгкая, как пушинка. Где живёшь?
И меня посещает дерзейшая мысль: а донесёт он до гостиницы? Это ведь пара километров… Коварно улыбаясь в ключицу Дьаара, начинаю объяснять маршрут.
* * *
Дьаар лошадь, а не волк: доносит, не запыхавшись. Кажется, у него ни капельки пота не выделяется. Это вообще как? Я не настолько пушинка. И получается, если они такие сильные… да женихи могли меня по городу до полусмерти уходить!
Изумлённо разглядываю поставившего меня на крыльцо Дьаара. Он усмехается:
– Впечатлил?
– Даа, – тяну я. – Это действительно мощно.
Касаюсь его лба, пробираюсь пальцами за воротник рубашки, ныряю под мышки и ощупываю спину под пиджаком: сухо. Ни капли пота. Снова заглядываю в лицо.
– Сильнее меня только отец, но когда его время придёт, и мы с братьями сойдёмся на арене, чтобы определить следующего вожака, не будет иметь значения, к какой линии наследия я принадлежу. Будет важна только сила, и её у меня достаточно. – Дьаар притискивает меня к себе, и дыхание перехватывает. Я точно пойманная бабочка. – Прекрасная жрица…
Он очерчивает мои губы пальцем. Резко меня наклоняет, заставляя судорожно вдохнуть, и припечатывает вдох поцелуем. Ласка губ и языка Дьаара подавляет, каждое движение, пока он выпрямляет меня, полно желанием подчинить, завладеть, навсегда сделать своей. И от этого жутко, но где-то внутри – тревожно-приятно. С ним не придётся думать, не придётся решать, он будет стеной и опорой, он навсегда определит, как мне жить…
И это ощущение, этот прочувствованный посыл вынуждает задуматься: а чего я хочу от брака? Чувство защищённости и детей – это да, но что помимо этого?
В номере, свернувшись калачиком, касаясь припухших от яростного поцелуя губ, я снова пытаюсь понять, кто станет лучшим мужем. Но даже когда лиловый свет заката проползает сквозь щель между штор, я не знаю ответа на этот вопрос.
По-прежнему не знаю.
* * *
Просыпаюсь я раньше, чем надо для сбора на свидание. Последнее свидание, после которого ждёт сражение на арене.
От нечего делать включаю новости, но Сумеречный мир не радует: преступления, политические дрязги, мрак-мрак-мрак… И даже на супер-пупер кабельных каналах посмотреть нечего: фильмы все не сначала, и не понять причин их беготни, слёз и смеха.
Отбросив пульт, наблюдаю в окно, как на город опускаются сумерки, а он в отместку им зажигает огни.
– Не спишь? – уточняет Ксант.
Вздрогнув, оборачиваюсь: он стоит, склонив голову набок и сунув руки в карманы.
– Разве не заметно? – сипло отзываюсь я.
– Ты не двигалась, не моргала и не заметила, как я подошёл. Это очень похоже на сон с открытыми глазами.
– Я просто думала… Как считаешь, кого мне выбрать?
Ксант усмехается и качает головой:
– Это, красавица, ты должна решить сама. А то не срастётся с мужем, и я виноват останусь.
– Но я не знаю, кого выбрать, – в голосе прорываются слёзы.
– Мысленно выбери любого и прислушайся к себе. Если понравится без возражений, его и хватай. А если что-то не то, выбирай следующего. И так пока женихи не кончатся.
– Ты так же себе женщину искал?
Снова усмехнувшись, Ксант разворачивается к двери:
– Собирайся, девочки ждут свою любимую куколку.
А я думала, он посоветует Ариана…
* * *
Маленькое чёрное платье, чулки с кружевами, манто из чернобурки, ожерелье и серьги с жемчужинами, словно маленькие луны… какое это имеет отношение к Лерму и его стае? Какая-то дисгармония в этом наряде, в отличие от чутко подобранных к женихам предыдущих.
Но отражение шикарное. Главная по красоте с умилённым выражением поправляет петельку волос в коконе.
– Прелесть ты наша, как жаль, что у тебя так мало женихов.
Да мне и столько много.
– Спасибо, – привычно благодарю я отражения девушек, и меня выводят на крыльцо.
Ариан отталкивается от белого кабриолета и идёт навстречу. Колени дрожат, дрожь пробегает по всему телу. Улыбаясь, я вкладываю руку в ладонь Ариана. Он целует кончики пальцев, обхватывает меня за талию и ведёт за собой.
Глава 41
– Но… – шепчу я, мелко переступая на шпильках, – Лерм…
– Решил, что ему ничего не светит, и отказался. Но ты уже такая нарядная и столик заказан, зачем усилиям пропадать. Ты ведь не против? – последнее он спрашивает практически в ухо, и я задыхаюсь от волнения.
– Не против, – голос дрожит, – конечно, не против. Очень даже за, было бы жаль, если бы меня столько красили и наряжали напрасно.
Великолепное он придумал оправдание для нашего свидания.
– Вот и я о том же. – Практически прижимая меня к роскошной машине, Ариан отворяет дверцу пассажирского сидения.
Меня лихорадит, и не знаю, что сказать.
Ариан рулит молча. Смотрит больше на меня, чем на дорогу, а я даже замечания сделать не могу: задыхаюсь при попытке что-то сказать, сладко задыхаюсь – от бурных, трепетных эмоций.
Я ведь соскучилась. За эти несколько дней я дико соскучилась.
Опираясь на ладонь Ариана, выхожу из кабриолета. Опьянённая его близостью, под восторженный лепет хостеса поднимаюсь по мраморной лестнице, даже забываю оглядеть зал. Ариан усаживает меня на привычное место и, не отпуская моей руки, обходит столик – сесть рядом. Просто смотрит, а в голове всё путается.
– Как провела время? – Ариан нежно-нежно поглаживает мою руку, согревает её в ладонях.
– Нормально… в смысле, хорошо… э…
Ариан хмуро косится в сторону, и я тоже оглядываюсь: на этот раз Михаил один, если не считать бутылку вина. Он пьёт, пристально глядя на нас поверх бокала.
– Тебе мешает? Вывести? – мягко спрашивает Ариан.
– Да ну его.
Знакомая улыбка Ариана одним уголком губ освещает лицо, в глаза приливает чуточку веселья, и лишь теперь я понимаю, как много грусти таится в их тьме.
Он целует мои пальцы, тыльную сторону ладони, надолго прижимается губами к запястью, будто прислушивается к безумно частящему пульсу. Выпрямляется, снова заглядывает в лицо.
– Ну как тебе свидания? Всё ли организовано на сумеречный манер?
– Да, бесспорно, всё получилось…
Михаил возникает тёнью на границе суженного до Ариана поля зрения.
– Шлюха, по рукам пош… – шипение Михаила заканчивается вскриком.
Я не улавливаю, как Ариан вскакивает и обходит столик, только результат: Михаил с заломленной рукой согнут почти до пола, и бледное от гнева лицо Ариана с ходящими желваками.
Схватив Михаила за шкирку, Ариан тащит его через зал в противоположную лестнице сторону. Пинком открывает дверь в стене и утаскивает вопящего Михаила. Крики отдаются эхом, посетители переглядываются. Даже официанты в растерянности, и я глупо хлопаю ресницами.
Придерживая манто, срываюсь с места. Запнувшись на высоких каблуках, едва удерживаюсь за чей-то стул. Выровнявшись, бросаюсь дальше. При спуске по тёмной лестнице приходится держаться за стену.
Внизу кричат. Под дружный цокот каблуков пробегаю коридор и выскакиваю на задний двор ресторана. Одного яркого фонаря хватает, чтобы охватить взглядом всю картину: Михаил, завывая, уползает от медленно идущего следом и пинающего его Ариана.
– Что ты сказал? Попробуешь повторить?
– Нет, – стонет-рыдает Михаил.
– А может, тебе язык отрезать?
– Простите, простите, – лепечет Михаил, и пинок впечатывает его в асфальт.
– Как ты посмел что-то вякать, ничтожество, – рычит Ариан, дёргает Михаила за шиворот. – Ну, попробуй мне это в глаза повторить, тряпка!
Воздух тяжёлый и наэлектризованный, точно перед грозой. Исходящие от Ариана волны ярости ощутимы физически. Подвывая, Михаил стелется перед ним, даже, вроде, силится поцеловать ботинки разбитыми в кровь губами, мямлит:
– Прости, прости, больше не посмею.
Как-то заметив меня сквозь щёлки заплывших глаз, Михаил распластывается по земле:
– Тамара, Тамара, защити.
Застыв на томительно долгое мгновение, Ариан оборачивается. В глазах пылают две луны.
– У него дети, – тихо напоминаю я. – Пусть ползёт.
– Ползи. – Пинок Ариана отшвыривает Михаила на три метра, и ещё метра два тот едет по асфальту половиной лица. – Рядом с ней увижу, пакость о ней услышу – голову отверну.
Михаил, подвывая, ползёт прочь. В его движениях и впрямь есть что-то змеиное.
У меня приступами перехватывает дыхание, и когда взгляд сталкивается со взглядом Ариана, больше не могу оторваться от его лица – бледного, точно высеченного из камня, с медленно чернеющими глазами. Как же он прекрасен! Он приближается плавно и величественно, хищно, и у меня опять дрожат ноги, я вся дрожу и горю.
Ариан обхватывает моё лицо ладонями и впивается в губы. Не даёт дышать, крадёт дыхание этим поцелуем, и сердце, и душу. Обнимает неистово. Прижимает к стене. И я прижимаюсь к нему, выгибаюсь навстречу. Ариан целует моё лицо, шею, в его руках трещат трусы, и я по первому же толчку его ладони вскидываю ногу. Подол соскальзывает с кружева чулок. Ариан расстёгивает штаны, и нет для меня звука слаще и соблазнительнее этого, предвещающего соединение.
Я вскрикиваю от каждого движения, цепляюсь за волосы, ощущая зубы и поцелуи на шее. Задыхаюсь от удовольствия, пока Ариан снова и снова берёт меня, нашёптывая: «Тамара». Никто не произносил моего имени так сладко. Впиваюсь в плечи, под пальцами бугрятся его мышцы в такт мощным толчкам восхитительно идеального ритма.
* * *
Развалившись на диванчике, я не могу плотно сдвинуть ноги: после бурного воссоединения на улице мы зашли в туалет привести себя в порядок, и… задержались повторить.
– Просто удивительно, что нас после всего случившегося не выгнали, – шепчу я.
Столики вокруг нас пусты, осталось лишь несколько посетителей в углах зала.
– Это мой ресторан, – Ариан притягивает мою руку и целует запястье.
– Аа… Я так понимаю, Михаил будет отлучён от любимого места отдыха и ведения переговоров.
– Да, теперь он здесь нежеланный гость.
– Из города только не выгоняй, подумай о его семье.
Судя по задумчивому виду Ариана, из города он Михаила думал попереть.
– Хорошо, не буду. – Ариан прижимается губами к моему запястью.
– Ты меня любишь? – Я замираю в ожидании ответа.
– Да. – Ариан печально улыбается. – Разве это не очевидно?
– Нам, глупым женщинам, часто нужны слова.
– Я люблю тебя, – грустно повторяет Ариан, и от этой интонации ёкает сердце. – Так лучше?
– Да, но почему так печально?
– Потому что совершенно непонятно, любишь ли меня ты. И я не знаю, что с этим делать.
К сожалению, не могу похвастаться тем, что в моём к нему отношении что-то очевидно. Опускаю взгляд. От неловкого молчания нас спасает официант, несущий традиционный для оборотней стейк и мороженое для меня. После сегодняшнего буйства мне надо охладиться.
* * *
Когда солнце только выбирается из-за горизонта, свет у него холодный, будто не нагревшийся после бега в космическом холоде. Ночная чернота давит сверху, подмигивает, но кромка темноты расплавляется на фиолетово-лиловые оттенки, размешивается голубым, алым и, наконец, тёплым жёлтым.
– Раньше, когда встречала рассвет на улице, для меня он был… символом одиночества. – Запрокидываю голову на плечо Ариана.
Заднее сидение его кабриолета очень удобно, и при открытом верхе вид на всходящее над полями солнце просто чудесный. А уж когда от ночной прохлады спасает тёплое тело с одной стороны и верблюжий плед сверху, рядом контейнеры с бутербродами от шеф-повара, пара бутылок отменного вина и бокалы… то чудесность несоизмеримо усиливается.
Ариан не спрашивает, почему так, целует в висок и шепчет:
– Для меня тоже… Осмысленно я встречал рассвет только в одиночестве, когда от тоски невозможно было уснуть.
– А меня выгоняли из дома, и я бродила до утра, а потом смотрела на восходящее солнце с большого моста через реку и думала, не лучше ли спрыгнуть вниз.
– Хорошо, что не спрыгнула. – Он переплетает наши пальцы. – Иначе у меня никогда бы не было этого тёплого рассвета с тобой.
– Ты меня соблазняешь.
– Боюсь, что да… Ладно, – произносит он прежде, чем успеваю спросить, чего боится. – Нам пора: тебе принять душ и поспать перед сражением за твой дар и сердце, а мне подготовить всё это старомодное безобразие.
– Но в Лунном мире сейчас наступает время сна.
– Вот именно: самое время спать. – Ариан снова целует меня в висок, в макушку и обнимает крепко-крепко. – Мне безумно нравится сидеть с тобой, но идти надо.
Холодок пробегает по нервам. Смотрины, состязание, выбор… передышке конец, пора нырять в мучительные раздумья.
* * *
К месту перехода Ариан отправляется в знакомой белой тунике. Ноги щекочет трава.
– А может, не надо? – всё же прошу я.
– Мне будет спокойнее, если оставшееся время ты проведёшь под присмотром Велиславы. – Ариан вытаскивает из чудо-тоги что-то блестящее и охватывает моё запястье холодным металлом. – Так будет проще ждать.
Золотые часики блестят на солнце. Стрелки тактично сообщают, что сейчас полдесятого утра. Это если по Земному исчислению суток.
Нас окутывает туман, но над головой не вспыхивает всесильная луна. В кромешной тьме Ариан обнимает меня, и, слушая стук его сердца, я привыкаю к тусклому освещению.
Мы в коридоре дома жриц. Будто почувствовав, что зрение у меня прояснилось, Ариан сжимает мою ладонь. Дотрагиваясь свободной рукой до деревянной обивки стен, следую за ним к спальне.
– Встретимся на состязании, оно будет в шесть. – Ариан целует в лоб. – Спокойного сна.
И уходит, точно белый призрак, в темноту дома.
О каком сне можно говорить, если скоро последний этап состязания? Пусть не обязательно выбирать сразу, но каждая минута промедления – камень, ложащийся на плечи. Даже просто лежать и ждать тошно. Невыносимо.
Помаявшись в мягкой постели, вздохнув, накидываю халат и отправляюсь подышать свежим воздухом. Дом тих тишиной деревенского дома: что-то пощёлкивает, будто он дышит. Крадучись, выхожу на крыльцо и чуть не спотыкаюсь о Велиславу.
В одной корзине перед ней набиты веретёна с белой светящейся шерстью, на дне другой лежат клубки из неё же. Велислава, постепенно разворачивая веретено, в исступлении скручивает клубок. Искоса взглядывает на меня.
– Не спится, – глухо поясняю я.
– Бывает, – кивает Велислава.
Уголки её губ скорбно опущены, взгляд усталый, но руки двигаются споро.
Я опускаюсь на тёплую ступеньку крыльца.
– Расскажите об устройстве этого мира, о лунной силе, правлении. Я слышала, слово князя нерушимо, и свои интересы выше интересов стай он поставить не может чисто физически.
– Не может, – вздыхает Велислава, продолжая раскручивать веретено. – У того, что стоит судьёй над князем, сердца нет. Это не человек, не оборотень, не одно из существ и даже не бог, Оно не было живым, не понимает нас. Это даже разумом нельзя назвать, это… идея абсолютной справедливости, но бесчувственной, бездушной.
Мурашки бегут по коже, вдруг становится холодно, я обхватываю колени руками. А Велислава роняет слово за словом:
– Это сделано для защиты подданных. Чтобы князь думал, что делает, чтобы не мог в угоду своим интересам и чувствам использовать власть. Чтобы и над ним была абсолютная власть, как над его подданными, чтобы он понимал, каково им.
– Значит, этот судья понимает, оценивает поступки?
– Да.
– Но почему не оставили править этого судью? Зачем усложнять, назначая князя?
Велислава поднимает на меня усталый взгляд:
– Это было бы жестоко, и не было бы возможности подстраиваться к изменениям. Князь придаёт закону пластичность. Лишь живой разум может интерпретировать события и букву закона, создать логические конфликты таким образом, чтобы в правилах возникали исключения, а закону следовали не только по букве, но и по духу.
– В каком смысле?
– Есть бесконечное множество возможных ситуаций, и мир постоянно меняется, а судья князя… как у вас там… не эволюционирует, вот, и его закон неизменен, изменения вносят князья или, создав логический конфликт, заставляют его принять отклонения.
– А с чем связанно ограничение на слово князя? Разве не удобнее, когда можно менять приказы?
– Так заведено. Наверное, для пущей его весомости. И в рамках закона княжеское слово можно изменить: если князь приговорит преступника к наказанию и появятся новые свидетельства, он не просто может, но и должен принять их во внимание и изменить своё слово. Но когда речь идёт о… чувствах… чувства не считаются веской причиной.
Муторную тишину я нарушаю почти сразу и тут же жалею о сказанном:
– Почему отец Ариана не отдал вместо вас наречённому вам жениху другую женщину?
– Он отдал, конечно, мою троюродную сестру, ей через год приходил брачный возраст. Но меня он получил благодаря своему положению, а я была оптимальной данью для погашения конфликта: моя семья в нём сильнее всех виновата, я на выданье, с точки зрения потомства более всего подходила жениху: у нас не было родственников в ближнем колене, в отличие от той же троюродной сестры. А любовь для судьи – не оправдание, она в законы не входит.
– Что, князь совсем не может использовать силу для себя? Защитить себя, семью?
– Защитить, конечно, может, в этом полномочия широчайшие. Но вне законов и правил взять принадлежащее стаям – нет.
– Понятно…
Тошно и нервно. Шуршит разматываемая шерсть. Похоже, много работы Катя задала, пустив на склад моль.
– Почему вы сами этим занимаетесь? – киваю на клубки. – Разве девочки не помогают?
– Эту шерсть я должна остричь и выпрясть сама. – Велислава откладывает освободившееся веретено.
– Но почему?
– Некоторые вещи нужно делать самой, даже если трудно и нельзя просить поддержки, даже если кажется, что это невозможно, потому что только тогда они будут иметь нужный вес.
Растерянно моргаю. А она неистово накручивает моток. Отодвинуться хочется, настолько жутко от её усердия. Но я остаюсь на месте. Велислава, вздохнув, чуть расслабляется, хотя руки продолжают действовать с безумной скоростью.
– Да и девочкам есть, чем заняться. Учиться нашим правилам и сумеречным. Поиграть им тоже хочется, ну и всякие пения, танцы, умение подать себя.
Укол ревности неожиданно болезнен, я будто невзначай произношу:
– Хорошо князю: такой малинник под боком.
Надо же прощупать обстановку. Велислава покачивает головой:
– Если под малинником ты подразумеваешь возможность развлечься, то князь не вправе портить жриц, да и выбирать в жёны жрицу не должен, ведь это лишает какую-то стаю лунного дара. А жрицы воспитаны с осознанием их долга, сами выбрать князя даже не думают.
– Но получается, сами они его могут выбрать и соблазнить?
– Те, кого распределяют – нет, конечно. Но раньше, когда обычаи были другими, пару раз случалось и такое.
– Значит, это возможно?
– Когда позволяют правила.
Правила, заданные Арианом. Правила, по которым я должна выбрать мужа из тех, кто состязается за меня все три этапа отбора.
* * *
Насидевшись с Велиславой, накрутившись в постели, я засыпаю слишком поздно, и когда меня будят, несколько минут лежу в мутном полузабытьи, из которого вырывает взгляд на золотые часики: пять двадцать, совсем недолго до…
Сердце заходится, нервная дрожь пробегает по телу, изгоняя остатки сна.
– Волосы, – причитает Леона, размахивая коробочкой с заколками.
– Одежда. – Велислава заносит расшитый жемчугом и серебром сарафан, заработанный мной на посвящении в жрицы.
Судорожные забеги в душ и обратно, причитания, руки в моих волосах, тяжесть сарафана и жемчужной диадемы… «Маленькое чёрное платье на последнем свидании подходило к жемчугу, жемчуг – он как маленькие луны, символ жриц и самого князя. Последнее свидание Ариан изначально готовил для себя, – вдруг понимаю я. – А Лерм, наверное, отказался сразу после свидания по своим обычаям, ведь волшебное место отчётливо дало понять, что между нами нет ни намёка на взаимный интерес».
С холодеющим сердцем, наряженная, как на свадьбу, я выхожу из дома жриц.
* * *
С девочками и перематывающей шерстяные нити Велиславой мы подходим к основанию лунной скалы почти ровно в срок.
Привычная к чудесам Лунного мира, я нисколько не удивляюсь, что вместо площадки там огромный, углублённый в землю амфитеатр с ареной на дне. На каменных ступенях, привычно разбитые на сектора, сидят волки. И это море хищников всколыхивается, оборачиваясь или поднимая взгляды на нас.
– Жрица…
– Жрица…
– Та самая…
– Волчица лунного князя…
– Сколько же их, – шепчет Леона за моей спиной.
Навстречу нам из каменной глубины поднимается Ксант в набедренной повязке. Его дикарский облик идеально вписывается в волчий Колизей.
Кто-то машет с соседнего сектора: Катя и Вася. Улыбнувшись мне, они обращаются в волков и тесно прижимаются друг к другу. Добегались. С соседнего сектора машет на миг обратившаяся в девушку племянница Ариана. Она сидит рядом с кряжистым серым волчищем.
– Отлично выглядишь, Тамара. Девочки, за мной. – Подхватив меня под локоть, Ксант ведёт нас к выступающей над ареной ложе напротив лунного трона – места, откуда Ариан будет наблюдать сражение кандидатов.
Сев на тёплое каменное сидение, опускаю взгляд на часы: ровно шесть. И пока смотрю на них, на троне разгорается сияние, возвещая о приходе Ариана. Сердце пропускает удар. Я вглядываюсь в свет, но не могу рассмотреть скрытого им мужчину.
Громогласный голос прокатывается над нами, выбивая мурашки, учащая сердцебиение:
– Сегодня кандидаты в мужья для моей жрицы покажут силу на арене. Я испытаю их лично.
Изумлённый шёпот пробегает по волчьим рядам.
– Сам князь, – охает маленькая жрица.
Ксант сжимает моё плечо, и это горячее прикосновение помогает вдохнуть.
Призрачная лента света протягивается от трона к центру арены. Ариан спускается, наклоняясь, на ходу вытягиваясь в очень большого волка, но постепенно уменьшаясь и угасая.
На песок он выходит белоснежным, но всё же обыкновенным зверем.
– Он будет драться без своей силы? – шепчу я.
– Конечно, иначе это было бы не испытание, а избиение, – шепчет на ухо Ксант, в звенящей тишине наш шёпот кажется слишком громким.
– Это не слишком опасно? – едва слышно шепчу я.
– Пьер – нет. Он хорошо дерётся в человеческом виде, но в зверином опыта мало, и его тренировок перед состязанием недостаточно, чтобы действительно научиться. Самый опасный Дьаар. Он очень силён и признаёт только силу, и ко времени драки с ним Ариан будет потрёпан. А на арене… на этой арене можно безнаказанно убивать даже князя.
– А Ариан как дерётся? Как у него с опытом?
– Князья лично тренируют лунных воинов, это традиция.
Лунная дорожка истаивает, под нами что-то щёлкает, и на арену выходит волк Пьер.
Сердце ухает в бездну, я вскакиваю, впиваюсь пальцами в каменный бордюр: если на этой арене можно убивать даже князя, то и князь может убить!
Ариан ощеривается и срывается на Пьера мгновенно. Они схлёстываются, Ариан закусывает его шею, прёт всей массой. Пьер извивается, щёлкает зубами. Кровь капает на песок под слаженный, почти заглушивший рык выдох зрителей.
Пьер изворачивается, отскакивает, но Ариан мчится следом, налетает, сбивая на землю, придавливая и снова вгрызаясь в шею.
– Когда они остановятся? – бормочу я. – Когда остановятся?
– Когда кто-то признает себя побеждённым. – Поднявшись, Ксант нервно стукает пальцем по каменному парапету. – Ну же, сдавайся, дурак.
Кровь на шерсти ослепительно яркая. Ариан мотает головой, и крови становится больше. Пьер сучит лапами, силится перевернуться на спину, ударить. На миг ему даже удаётся выскользнуть, но клыки вновь смыкаются на его горле под самой мордой.
Рык Ариана оглушителен, от него трясёт. И в ответ раздаётся короткий придушенный вой. Всё, Пьер признал поражение.
Только Ариан и дальше сжимает его горло. Рычит, страшно рычит.
– Хватит! – Ксант шлёпает ладонью по парапету. – Бой окончен!
Ответ ему – рык. Пьер снова дёргается. Разжав челюсти, рыча, Ариан отступает на несколько шагов, но продолжает скалить окровавленную пасть и провожает шатающегося Пьера яростным взглядом.
Под ложей щёлкает выпустившая Пьера дверь, и Ксант облегчённо выдыхает. А у меня слабеют колени, приходится сесть.
Уход Пьера не успокаивает Ариана, он взъерошен и выглядит бешеным.
Щелчок внизу. В пару окровавленному белому волку настороженно, прижав уши, выходит белоснежный Ламонт.
Он ждёт нападения и увёртывается от клыков, сшибается с Арианом грудь в грудь, отскакивает. Отскакивает несколько раз, увлекая Ариана к краю арены. Юрко кидается под ноги и клацает зубами у самого горла отпрянувшего Ариана. Рыча, они проходят круг – оба грациозные, мощные. В каждом движении Ламонта ощущается человеческая осмысленность, а Ариан с каждой секундой звереет сильнее.
С безумным исступлением он наскакивает на Ламонта, тесня его к стене, замарывая кровью Пьера, клацая зубами у морды, бока, шеи. Ламонт огрызается, рычит, брыкает лапами и щёлкает челюстями в ответ, разрывает Ариану ухо.
Ещё один торопливый пробег по кругу, не сводя друг с друга глаз, и Ариан срывается с места, подскакивает, приземляется Ламонту на хребет. Тот перекатывается, пытается укусить, и Ариан стискивает клыками его нос. Пятится, мотая головой, утягивая за собой Ламонта и снова заливая арену кровью.
А я опять стою у парапета. Кусаю пальцы. Мысленно молю: «Хватит, Ариан, хватит!»
Ламонт взвывает. Видимо, после этого он чуть расслабляется, ожидая освобождения, но Ариан дёргает его за нос, и Ламонт пролетает метр и катится по арене, марая шкуру алым. Рыча и щёлкая челюстями, Ариан гонит его прочь. Поджав хвост, Ламонт спешит под ложу.
Под ней щёлкает механизм. Широко расставив лапы, готовясь к прыжку, Ариан смотрит туда, с оскаленных зубов капает кровь и слюна.
Дьаар вылетает чёрной стрелой, перед самой мордой Ариана резко уходит в сторону и с немыслимой ловкостью налетает сбоку, целясь в шею. Толчок едва не роняет Ариана, он успевает повернутся, кусает в ответ, но Дьаара там уже нет, он бежит по кругу, выискивая другое слабое место, вынуждая Ариана разворачиваться к себе мордой. Бежит-бежит-бежит. Взбешённый Ариан прыгает. Они катятся по песку извивающимся рычащим комом. Мелькают зубы, алая шерсть.
Врезавшись в стену, волки подскакивают, катятся кубарем в другую сторону, расшвыривая клочки чёрной и белой шерсти. Они катаются долго и упорно, брыкаясь, царапаясь и кусаясь. Приходится несколько раз заставлять себя дышать, иначе задохнулась бы от ужаса.
Наконец расцепившись, помятые Ариан и Дьаар кружат по арене. Рычат. Дёргают хвостами. Скалятся. Оставляют после себя кровавые следы.
– Почему они так упорствуют? – шепчу напряжённо застывшему Ксанту.
– Самые кровавые драки из-за женщин, – бормочет тот. – Но для Дьаара… он кровный родственник Ариана, убив его на арене, он сильно повышает свой шанс стать князем.
Воспоминание о свидании накатывает ярко и всеобъемлюще: как Дьаар обнимал меня, говорил, что станет вожаком, и его подавляющий поцелуй. Дьаар любит подавлять. И власть. И сражения – битва на священном холме это доказала.
Они сцепляются – горло в горло, обхватив друг друга лапами, пытаясь вырвать клыками плоть. Чёрное и почти алое от крови белое.
– Не смотри. – Ксант закрывает ладонью мои глаза и притягивает к себе, утыкает в грудь. Он слегка подрагивает, а я… я трясусь, как в лихорадке.
Рык то оглушает, то стихает, его раскаты заглушают дыхание зрителей. А может, зрители не дышат, пытаясь угадать, переживёт ли князь проверку силы.
Через мучительно долгое время чей-то рык поднимается, истончается и наконец переходит в измученное скуление.
«Только не Ариан, пусть это будет не Ариан, – стискиваю кулаки. – Иначе Дьаар его убьёт».
– Всё, можешь смотреть.
От быстрого разворота кружится голова, но почти сразу узнаю главное: Ариан победил. Растопырив лапы, умытый кровью, со слипшейся шерстью он один стоит на арене. Дьаар, тяжело дыша, лежит перед ним.
Луч серебристого света падает на Ариана, его шкура наполняется сиянием. Кровь истаивает, он поднимается светящейся фигурой человека, и я очень, просто всем сердцем надеюсь, что свет луны исцеляет раны.
– Лунная жрица Тамара, – в оглушительном голосе Ариана ощущается лёгкая дрожь изнеможения… или страха. – Все женихи показали себя. Готова ты выбрать сейчас или хочешь дальше использовать отмеренный на раздумья срок?
– Сейчас, – мой голос сотрясает воздух. До боли стискиваю кулаки, молясь, чтобы задумка сработала. – Я выберу сейчас.
Шепотки пробегают по рядам.
– Я… слушаю… твой выбор… жрица.
Ариан ждёт внизу, скрытый непроглядным светом, но я чувствую его напряжение, волнение, страх. Пальцам больно – с такой силой я их стискиваю, но разогнуть не могу. И голос подрагивает:
– Лунный князь, ты велел выбрать между теми, кто будет за меня состязаться, между теми, кто пройдёт все назначенные тобой испытания: пригласить меня на три дня в стаю, сводить на свидание по лунным обычаям и по земным, то есть сумеречным, и показать силу на арене. Так вот, лунный князь, я три дня жила по твоему приглашению у тебя, ты водил меня на свидания лунное и человеческое, и ты показал свою силу на арене. Так получается, что ты тоже участвовал в состязании. И я выбираю тебя. Ты… ты дал мне это право. Выбрать. Вот…
