Текст книги "Дом с привидением"

Автор книги: Анна Михалева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Сашка откинула тетрадь в сторону, вскочила с кровати и, вылетев из комнаты, понеслась к лестнице. Миновав два пролета на одном дыхании, она не останавливаясь пробежала по коридору третьего этажа и наконец, достигнув цели, ворвалась в кабинет отца.

– Инна, мы готовим бумаги к глобальному слиянию, почему и следует провести ревизию во всех компаниях, в которых мы имеем более 15 процентов акций. Иначе просто нельзя, – Аркадий Петрович в упор посмотрел на секретаршу и вдруг улыбнулся, переведя взгляд ей за спину. – В чем дело, детка?

Инна вздрогнула и повернулась к двери. Павел, сидевший в кресле и неспешно пережевывавший печенье, кивнул ей в знак приветствия.

Сашка выпалила на выдохе:

– Пап, а почему Непал?

– Что? – он нахмурил лоб. – Непал?

– Да, ты весь вечер говорил про Непал. Почему Непал? Почему не Китай, Монголия или Таиланд? Почему все-таки Непал?

– Котенок, у нас важный разговор, – он зажмурился и потер переносицу.

– А что важнее на самом деле? – неожиданно спросил Павел.

Спросил ненавязчиво, тихо, но очень внятно. Аркадий Петрович открыл глаза, покосился на него с неприязнью, потом вдруг вздохнул и обмяк как-то:

– Конечно, Непал. Конечно, Непал сейчас важнее.

– Непал?! – округлила глаза секретарша. – Но у вас ничего нет в Непале!

– Вот поэтому он и важнее всего. – Аркадий Петрович подошел к растерянной Сашке, обнял ее и поцеловал в макушку.

Ей почему-то стало очень грустно. И жалко отца. Впервые в жизни. Раньше она могла ему сочувствовать, могла стараться его понять и даже поддержать, но вот жалость – это она считала недостойным чувством по отношению к нему. А теперь она вдруг поняла, как он устал и что по неясным причинам в нем умерла надежда попасть в этот самый призрачный Непал. Может быть, эта надежда умерла вместе со всеми остальными надеждами и желаниями.

«Он прощается со мной!» – мелькнуло в мозгу. И тут же глаза ее наполнились слезами. Спазм сдавил горло горячей болью.

Аркадий Петрович погладил ее по голове и прижался щекой к ее уху:

– Ну что ты, девочка моя? Что такое?

– Я… – она всхлипнула, – я хочу поехать с тобой в Непал.

– Разумеется, – тихо пообещал он, но обещание это прозвучало неубедительно.

«Нет! Ты обманываешь меня! Ты не поедешь!» – хотела крикнуть она, но не смогла. Уткнулась в его плечо и снова всхлипнула.

– Ну, будет, будет, – он легонько похлопал ее по спине, – что на тебя нашло?

– Папа, пообещай, – выдавила она из себя, краснея от досады за собственное поведение, которое присутствующие скорее всего сочли за капризы великовозрастной инфантильной девицы.

– Я обещаю, – в его голосе слышалась лишь тусклая усталость.

Она подняла на него глаза:

– Что происходит, папа?

Он натужно усмехнулся. Похоже, улыбка давалась ему с большим трудом:

– Да ничего не происходит. У нас важные дела, которыми я занимаюсь с самого утра. У тебя завтра тоже не простой день, придется все-таки поговорить со следователями. Так что шла бы ты спать.

– Спать?! Да разве я засну?

– Конечно, заснешь. День был слишком длинным, – он повел ее к двери.

– Аркадий Петрович, – подала голос Инна, – а что делать с компаниями в Германии и Прибалтике?

– Мы вкладывали в них деньги, пусть теперь пошевелятся, – раздраженно ответил он, не оборачиваясь.

– А если они не согласятся войти в холдинг?

– Спустим акции на бирже, им же хуже будет, – на этот раз он остановился и медленно к ней развернулся.

– Финансовые потоки, которые идут… – уверенно начала было секретарша.

Но шеф прервал ее довольно резко:

– Я прекрасно осведомлен о финансовых потоках, которые контролирую. А эти компании нам все равно больше не понадобятся.

– Но бюджет…

– И о бюджете я тоже все знаю.

– Я что хочу сказать… – уже совершенно подавленно пролепетала Инна.

– Разговор окончен, – отрезал Аркадий Петрович.

– Мне выслать им уведомления по факсу? – она изобразила деловую собранность, с трудом давя в себе ростки протеста.

– Никаких уведомлений. Я вообще еще не решил насчет объединения.

– Как это? – окончательно ошалела секретарша.

Он открыл дверь и вывел Сашку в коридор:

– Идем, я провожу тебя.

– Спасибо, – она благодарно улыбнулась. – Пап, а к чему такая спешка с объединением?

– Как? – он удивленно вскинул брови, совсем как это делала Виктория. – Разве мы уже не собираемся в Непал?

– А когда? – тоска начала потихоньку рассеиваться. Отец снова был таким, каким она привыкла его видеть, – сильным и уверенным в себе Мамоновым, человеком, которому подвластен если не весь мир, то большая его часть. Та часть, в которой существовала она сама.

– Когда, – задумчиво повторил он, – вот насчет «когда» – это сложно с ходу ответить. Но я думаю, что скоро.

Глава 9

Разбудил ее телефонный звонок. Она сонно ответила в трубку и тут же услыхала веселый голос Сереги:

– Эй, красотка, мне можно нанести вам визит сегодня?

– Ты что, не спишь никогда?

– Очнись, солнышко! На дворе полдень.

– Полдень?! – Сашка открыла глаза.

– Ну, что-то около того…

– О боже, – стрелки часов показывали половину первого.

Она села на кровати и вялой рукой взъерошила волосы.

– Так я могу унизить вас своим присутствием? – настаивал Серега.

– Если я скажу нет, ты все равно явишься, – ворчливо отозвалась она, на что он усмехнулся и повесил трубку.

Сашка посчитала это непременным предвестником скорого визита.

Она включила телевизор.

– Сегодня с нами известный специалист по паранормальным явлениям, магистр белой магии господин Ко Си Цин, который ко всему прочему умеет читать мысли на расстоянии, – объявил ведущий передачи и повернулся к своему гостю: – Я правильно вас представил?

Господин Ко Си Цин – тот самый Лидкин знакомый, которого она с пафосом представила на недавнем приеме как своего психоаналитика, сидел в небольшой бедненько декорированной студии малопопулярного дециметрового канала. Выглядел он очень сосредоточенным. Как и на приеме, на нем был все тот же красный балахон, но теперь в ансамбле с красной шапочкой-тюбетейкой. Он глядел в упор на ведущего передачи, не скрывая презрения как к нему, так и к телевидению в целом. На поставленный вопрос он ответил вялым кивком.

– Я имел в виду, – ведущий заволновался, даже покраснел, – правда ли, что вы и умеете угадывать мысли на расстоянии?

– Почему вы все время думаете, что я придурок? – вкрадчиво осведомился Ко Си Цин. – Я ведь с вами еще даже парой фраз не перекинулся…

Ведущий крякнул, потом закашлялся и, наконец, хрипло пробасил:

– Ну, что же… давайте посмотрим сюжет.

Столь неуклюжая попытка спасти положение крайне удивила Сашку: «Кого только не пускают вести телепрограммы. Докатились!»

При этом она прониклась к Ко Си Цину некоторым подобием уважения. Возможно, он и не читал мыслей на расстоянии, но очень остроумно предположил, что крутится в голове у усталого ведущего, которого скорее всего продюсер заставил принимать в своей студии столь странного гостя.

Сюжет оказался неинтересным: что-то из области все той же парапсихологии. Она переключила канал.

«Прошлой ночью был убит молодой питерский журналист Кирилл Новиков. Неизвестный расстрелял журналиста в его собственном подъезде, – беспристрастным голосом сообщил ведущий новостей. – Следствие не исключает, что убийство было совершено по политическим мотивам. С недавнего времени Кирилл активно разрабатывал дела многих известных политических деятелей как Петербурга, так и Москвы…»

Сашка переключила телевизор на канал MTV. Журналисты с их бессмысленным копанием в грязном белье известных людей, а тем более убийства этих журналистов ее мало занимали, если не сказать, что вообще не интересовали. Коли человек лезет в столь опасную сферу, как тайная жизнь богатых и значимых людей, чего же удивляться, что рано или поздно кто-нибудь нашлет на него наемного убийцу.

В столовой было тихо и пустынно, как и во всем доме. Ей даже показалось, что дом их покинут жильцами и она осталась одна среди всех этих шкафов и диванов. Ни единого звука не было слышно.

«Куда все делись?»

На кухне она тоже никого не нашла. Открыв холодильник, она решила, что родственники, выезжая, видимо, забрали с собой все продукты, потому что полки были практически пусты, если не считать нескольких йогуртов, початого пакета апельсинового сока и небольшого кусочка сыра рокфор, который она ненавидела.

«Отлично!» – невесело усмехнулась Сашка, чувствуя, что суточное голодание переносится ее желудком не очень хорошо. Проще говоря, под ложечкой у нее уже не сосало, а сводило болезненными судорогами.

Сжав в руке клубничный йогурт, она отошла от холодильника с мерзким чувством неудовлетворенности и поплелась на улицу. Там тоже стояло полуденное затишье: даже птицы не пели, даже ветер не шуршал листвой. На какое-то мгновение Сашке показалось, что, пока она почивала, мир поразила страшная эпидемия, унесшая жизни всех на свете, и только она осталась на этой опустошенной земле. Она даже успела взгрустнуть. Поэтому, натолкнувшись у куста жасмина на Вована, она обрадовалась ему как Робинзон Пятнице. Тот явно куда-то спешил и, коротко поприветствовав ее, вознамерился было пронестись мимо, но она схватила его за руку:

– Что происходит?

– В смысле? – не понял тот и, вытащив из кармана шорт мобильник, тут же принялся деловито тыкать в его клавиши.

– Да перестань, пожалуйста! – она раздраженно вырвала у него из рук трубку. – Где все?

– Я что, нанят в дворецкие? – нагло возмутился он. – Почем я знаю?

– Но должен же ты хоть что-нибудь знать? – разочарованно протянула она, тут же сдавшись. – Где Лида?

– Лидок? Она с этим, с новым почитателем, – беспечно отозвался Вован. – С майором Ляповым в беседке у пруда. Изволят обсуждать тенденции развития современной литературы.

– Значит, тебя оттуда поперли? – съехидничала Сашка.

И напрасно, Вован тут же надулся, заявив:

– Почему поперли? Я сам ушел. У меня дела. И вообще, отдай мобилу!

Он попытался отобрать у нее телефон, но она закинула руку за спину и, склонив голову набок, продолжила допрос:

– А Виктория где?

– Объясняется с капитаном Синичкиным. Умора, а не допрос. Смотрит он на твою тетушку преданными коровьими глазами, только что языком не облизывает.

– Моветон, Вован! – Сашка скривилась. – Что за сравнения!

– Что вижу, то пою, – отвечал он.

– А чем вы завтракали?

– А почему ты думаешь, что во мне бродит недовольство бытием… – он явно настроился на поэтический лад, но вдруг снова соскочил на обывательскую прозу. – Я со вчерашнего вечера не жрал ничего.

– Ты такой грубый! – она вернула ему телефон. – С тобой просто невозможно разговаривать.

– А в вашем доме жить стало невозможно, – огрызнулся он и юркнул в дверь кухни. Видимо, рассчитывал поживиться чем-нибудь.

«Напрасно», – усмехнулась Сашка и побрела дальше.

* * *

– Есть мнение критики, что я слишком открыто описываю некоторые интимные моменты… – послышалось из беседки.

«Только не это!» – Сашка резко развернулась и пошла по аллее в другую сторону, заметно прибавив шагу.

Она хорошо знала, что Лидке всегда недостаточно одного слушателя, ей нужно собрать толпу, чтобы с упоением вещать о своем творчестве, или о недостойном поведении некоторых критиков, или о ничтожестве прочих авторов, включая классиков XIX века как русских, так и зарубежных.

«Влип, бедный, – подумала она о майоре. – Теперь она его до самого вечера не отпустит».

И тут она почему-то опять подумала о Рябом. Вернее, не «почему-то», а потому, что его отсутствие уже бросалось в глаза. Никогда раньше он не позволял (или ему не позволяли) отходить от нее более чем на пять минут.

«Что ему, отпуск дали?»

Два раза в год Рябой действительно покидал ее на две недели, но тогда к ней приставляли довольно противного Кирилла – одного из телохранителей отца.

Однажды она заикнулась о хотя бы относительной свободе, на что Рябой, по своему обыкновению, вяло заметил:

– Помнишь прогулку по парку десять лет назад?

Сашка отлично помнила эту прогулку. Был май. За ней в школу заехал какой-то дядька, представившийся ее новым телохранителем. В те годы отец только начал формировать собственный штат охранников, до этого он был ему ни к чему, он лишь иногда пользовался услугами охранного агентства «Легион». Так вот, этот парень представился ей сотрудником данного агентства. Она немного удивилась, потому что за ней никогда раньше посторонние люди в школу не заезжали. Он набрал номер на своем мобильном, попросил ее сказать отцу, что она немного задержится, потому что хочет погулять. Она так и поступила, а потом они сели в машину. Дядька оказался весьма веселым, все время шутил, они гуляли по Парку Горького, катались на аттракционах, потом зашли в «Шоколадницу», съели по полкило мороженого, а уже ближе к вечеру, когда на улице стало смеркаться и она заволновалась, что пора бы вернуться домой, ее спутник снова позвонил по телефону. После чего, попросив ее подождать за столиком и никуда не уходить, вышел на улицу. Она ждала примерно полчаса. А потом в «Шоколадницу» влетел отец, почему-то страшно бледный и перепуганный. Уже потом, года три спустя, он как-то сказал, что ее прогулка по парку стоила ему ровно половину его состояния на тот момент. Что на самом деле ее не развлекали, а похитили. Вот после этого случая к Сашке и прикрепили Рябого.

«Наверное, он до сих пор дуется, что я сбежала, – подумала она о телохранителе, – видеть меня не желает».

Вообще-то она сознавала, что обидела Рябого. Он скорее всего за те четыре злополучных часа успел всю Москву на машине облететь, да и вообще, страшно переживал.

«Интересно, с того самого дня мы с Викторией даже не говорили об этом. Ну… хотя она, конечно, пыталась узнать, что делала я, зато ни словом не обмолвилась, что делали они. А ведь по всем разумным доводам, Рябой должен бы был прибить ее на месте за пособничество. Разумеется, если она не забыла ему сообщить о своем участии в побеге. Нет, этого и не нужно было делать: он – профессионал, скорее всего, сам догадался».

Сашка дошла до парадной лестницы дома и вновь подивилась тишине, царящей как внутри него, так и снаружи. Потом вспомнила, что и отцу никто из участников злополучной поездки в Москву не доложил о ее четырехчасовом исчезновении. Может, они сговорились молчать? Тогда почему ее не предупредили, чтобы не проболталась? Она ведь могла. Не отцу, так Виоле или еще кому-нибудь. Просто так, не по подлости душевной, а от переполнявших на тот момент чувств.

«Где, интересно, Павел? – понятно, почему она тут же подумала о своем странном знакомом. – Его-то почему нигде не видно?»

Удивительно, что она подумала о нем только спустя час, после того как проснулась. Действительно, странно, если учесть, что вчера она заснула с мыслями о нем.

Вечером она спросила отца, кто такой Павел. На что тот только улыбнулся и поцеловал ее в лоб.

– Но ты же не ответил! – возмутилась она, потому что отец не отвечал на ее вопросы лишь в том случае, если ответы она все равно понять не в состоянии. Случалось такое крайне редко, а точнее, всего дважды. Первый раз, когда она спросила его насчет матери: «В чем мы виноваты? Почему она погибла? Почему она покинула нас?» А второй раз, когда Сашка заинтересовалась, откуда у отца так много денег. Это было четыре года назад, в тот момент, когда он впервые привез ее на строительство дома, в котором они все теперь обитают. Она так и спросила: «Папа, откуда ты берешь деньги?» Тогда он тоже грустно как-то улыбнулся, покачал головой и произнес: «Потом как-нибудь, когда ты научишься извлекать интегралы…» Поскольку она даже представить себе не могла, что такое интеграл и откуда его следует извлекать, то и не стала больше спрашивать. А вчера произошло примерно то же самое, в смысле с его ответом.

– Пап, – она плюхнулась на кровать и взглянула на него с нескрываемым протестом, – я уже имею представление об интеграле.

– Этого недостаточно, чтобы понять, кто такой Павел, – загадочно ответил отец.

– Да? – она усмехнулась. – А ты сам-то понимаешь?

– Я-то? – переспросил он и, как-то неуверенно хмыкнув, ответил: – Достаточно того, что мы вместе работаем.

– Он твой сотрудник?

– Скорее партнер, – Аркадий Петрович выудил из кармана брюк платок и вытер лоб. Руки его подрагивали.

Сашка это заметила и разволновалась. Отец редко давал волю чувствам. Практически никогда. Странно, что теперь, в довольно спокойной обстановке ее спальни, не смог сдержаться.

«Кто ж такой этот Павел? И почему у него такая власть над отцом?»

– Пап, – спросила она, – ты его боишься?

– Я? – он выпрямился и убрал платок. – Ты же знаешь, что я никого не боюсь.

– Ты боишься его? – она повторила с нажимом.

– Да нет, – слишком беспечно ответил он, – нет, что ты. Просто он нужен мне как партнер. Без него я теперь и шагу не могу ступить.

– Новое дело? – его фраза ее озадачила.

– Новое дело, – быстро повторил за ней отец, – новое и очень ответственное.

– Это связано с объединением твоих компаний? – ничего другого ей в голову не пришло. Она вообще с трудом себе представляла, как такой юнец мог заниматься серьезным бизнесом или вообще вести какие-либо дела, уровень которых был бы близок к уровню дел Мамонова.

– Да, – снова слишком быстро согласился с ней отец.

– А почему ты рушишь собственную империю? – она вскинула голову и взглянула на него с вызовом: – Когда я вошла в кабинет, ты отдал приказ спустить акции нескольких компаний. Это же прямое разорение, не так ли?

Он потрепал ее по щеке:

– А девочка-то наша будет крутым бизнесменом. Не передумала еще насчет своего журналистского факультета, а?

Сашка поморщилась:

– Хороший журналист должен разбираться в азах экономики. Но я настаиваю, ответь, почему тебе больше не нужны компании в Германии и Прибалтике? Почему ты не хочешь вкладывать в них деньги?

Он пожал плечами:

– Для меня они отработали свое, так что больше не представляют интереса, – он снова поцеловал ее в лоб. – Ну, что? Я ответил на все твои вопросы?

– Ты даже не представляешь, сколько у меня вопросов, – Сашка улыбнулась ему.

– Ладно, оставим что-нибудь на завтра, детка. Я должен закончить дела.

С этим он и вышел.

Сейчас Сашка закинула голову и зажмурилась: когда-нибудь она все поймет. Но почему когда-нибудь, почему не сейчас?!

* * *

Сегодня вчерашний разговор с отцом показался ей не столько уж значимым. Подумаешь, он всегда занят. Всегда в их доме решаются жизненно важные вопросы относительно каких-нибудь компаний или целых синдикатов. Вечно кого-то разоряют, чтобы потом скупить на корню, или, наоборот, инвестируют. А как же без этого? Такой у отца бизнес. А он очень часто вечерами выглядит бледным и уставшим, потому что дни на его долю выпадают нелегкие. Так что вчера был один из долгих трудных дней, особенно если учесть смерть Галины.

Сашка мотнула головой и тут же услыхала тягучие арпеджио, доносящиеся сверху, – наверное, Виктория высвободилась из пут неугомонного следователя Синичкина и решила перевести дух, перебирая клавиши. Играла она «Лебедя» Сен-Санса. Добежав до середины лестницы, Сашка замерла и прислушалась. Тетушка играла вдохновенно. Сашке захотелось встать на пуанты, как балерине. Но она была плохой ученицей, и ее уже лет пять как выперли из балетного училища, так что она передумала, справедливо решив, что позориться, даже тут, на дворе, где и зрителей-то нет, все равно не стоит. Иногда она немного жалела, что ей уже не придется выступать на сцене Большого театра. Но что ж поделаешь. Балериной она быть никак не могла. Она лишь однажды вышла на сцену – в шесть лет. Был какой-то важный концерт. В нем же пела и ее мать, а отец с Виолой сидели в зале. Они танцевали всем младшим составом – тремя начальными классами. Но папа сказал тогда, что он заметил в концерте лишь двух истинных женщин, двух красавиц и двух настоящих профессионалов – это были его жена и его дочка. А чего еще можно было ожидать от настоящего мужчины, такого, как отец, который к тому же обожал свою семью. Но тогда Сашку его признание вдохновило. Теперь же, вспомнив, она улыбнулась. С другой стороны, даже хорошо, что мать никогда не узнает о ее несложившейся балетной карьере, она бы расстроилась. Она очень хотела, чтобы дочери продолжили ее путь на сцене. Но Виола страдала полным отсутствием как голоса, так и слуха. А Сашка оказалась не слишком способной танцовщицей. Все, что у нее осталось на сегодняшний момент от изнурительных занятий в балетном классе, так это длинные, «вытянутые батманами» худые ноги да редкое желание вспомнить былое, встав на носочки под музыку Сен-Санса.

Она еще раз тряхнула головой и медленно продолжила восхождение вверх по лестнице. Музыка неожиданно оборвалась, словно лебедь умер раньше, чем этого хотел композитор.

«Вот, – даже радуясь, подумала Сашка, – кто-то меня опередил».

Она не слишком-то хотела говорить с Викторией. Странно это было для нее, ведь она не могла дождаться ее приезда, чтобы посоветоваться обо всем на свете. А теперь, похоже, даже избегает общества тетушки. Та, наверное, чувствует это и не теребит племянницу. Вика многое утратила в своей Америке, но только не чувство деликатности. Если ее не желают, она нипочем не станет навязываться.

Сашка подошла к приоткрытому окну и осторожно заглянула в малую гостиную. Комната показалась ей темной, даже сумрачной. Виктория, как и ожидалось, сидела за роялем. Сашка видела ее фарфоровый профиль. Тонкие пальцы покойно лежали на белых клавишах.

– Это удивительно… – услышала она знакомый голос и замерла, так и не позвав тетушку, как намеревалась за секунду до этого, – я и представить себе не мог.

– Что вам кажется удивительным? – тихо спросила Виктория и вздохнула.

– It’s impossible![1]1
  Это невозможно! (англ.).


[Закрыть] Либо я идиот, либо пророк, либо… я даже не знаю, – Серега перескакивал с одного языка на другой. Он всегда так делал, когда сильно нервничал.

«Прямо буйство страсти! – фыркнула Сашка. – Как-то уж слишком сразу наш тихий дом превратился в бурлящий котел! Стоило ему только войти в дверь!»

– Don’t fret, please! It’s unreasonable[2]2
  Перестань нервничать! Это неразумно (англ.).


[Закрыть]. – Виктория резко поднялась, что совсем не соответствовало ее плавным, несколько медлительным манерам.

– Но в прошлый раз мы договорились…

– Тсс! – она прижала палец к губам и одарила его чарующей улыбкой.

Сашка не могла видеть Серегу, потому что он стоял рядом с дверью, но, скорее всего, тот растаял, как мороженое в микроволновке, – сразу. Во всяком случае, голос его плыл.

– Я помню о нашем уговоре. Только не понимаю, почему я должен притворяться? Я был так рад, что ты…

– Дорогой, – Вика подошла совсем близко к окну, и Сашка, чтобы скрыть свое присутствие, прижалась спиной к шершавой стене дома. Впрочем, стать свидетелем чужих откровений ей все равно не удалось.

– Мы не одни. Этот дом населяет с десяток человек, и я не знаю, кто стоит сейчас за окном…

Сашка икнула, понимая, что близка к позорному разоблачению.

– …или за дверью, или в другой комнате. Тут всегда бедлам и вероятность неожиданной встречи слишком велика. Тебе как будущему дипломату не следует пренебрегать конспирацией.

– Да какая, к чертям, конспирация! – возмутился Серега. – Просто ужасно хочется знать: ты меня используешь, зачем? Вот хотя бы с этими признаниями, с этим убийством. Это потому что я…

– Хм… – Виктория снова улыбнулась. – Я бы тоже хотела это знать. Ты не нажимал на курок?

– Не нужно так шутить. Я имел в виду другое…

– Хватит об убийствах, прошу тебя! – она прижала ладонь ко лбу. – Это невыносимо.

– Но я же видел своими глазами!

– И что из того, – она устало вздохнула и отошла к роялю. – Я прошу тебя. Нам нужно защитить Сашку.

– Но каким образом этот глупый журналист мог бы стать опасным? Тем более для нее?

– При чем тут журналист? – разом удивились и Виктория в комнате, и Сашка на улице.

Только Виктория удивилась вслух, а Сашка про себя.

– Никто бы не дал толкнуть материал о том, что творится в доме, в его поганую газету, – продолжил Серега, все еще не понимая, что обе его слушательницы уже окончательно запутались в том, что он пытается выразить в своей сумбурной речи. – Я тут околачиваюсь постоянно и все равно не понимаю, что у вас тут вообще творится. Не дом, а главное управление гестапо. Каждое слово оценивается, переоценивается и может стать опасным только потому, что сказано не с той интонацией или не в тот момент. Знаешь, я стажировался в японской корпорации, так вот японцы по сравнению с вами просто дети! А я-то думал, что их нация самая загадочная и непредсказуемая на свете. И этот Павел мне совсем не нравится! – он неожиданно перескочил на другую тему: – Вот как он появился, так и поехало. Просто злой гений какой-то!

– Ну… – снисходительно заметила Виктория, – никакой он не гений.

– Согласись, он странный.

– С этим трудно спорить.

При упоминании о Павле Сашка, разумеется, вытянулась в струну.

– Он рядом с Аркадием, – продолжила тетушка, – и это главное. Теперь все будет хорошо.

– Он рядом с Александрой, – упрямо заявил Серега, – и ничего хорошего я в этом не нахожу. Не знаю, как для Аркадия Петровича, а для Сашки он опасен. Я чувствую это спинным мозгом.

– Умерь свой пыл, – Виктория села за рояль и взяла вступительный аккорд, проговорив напоследок: – К тому же чувства, исходящие из спинного мозга, лгут…

Она снова заиграла. На этот раз «Вальс № 6» Шопена. Настроение ее явно испортилось. Разговор был окончен. Серега вышел из гостиной сильно раздраженный тем, что не получил ответа ни на один из своих вопросов.

Сашке его чувства тут же передались. Она отступила от окна, ощущая, что ее голову загрузили обрывками фраз, продолжение которых она даже придумать не в силах. Такое с ней иногда случалось, в основном на уроке философии в лицее. Но тут был совсем другой случай, поэтому на Викторию и ее нерадивого собеседника она разозлилась куда сильнее, чем на своего учителя.

«Сейчас прижму его к стене и потребую объяснений!» – решила она относительно Сереги и пошла в дом.

* * *

Однако Серегу ей встретить так и не удалось. Войдя через парадную дверь, она замерла. Пыль взвивалась к потолку, уносимая легким движением воздуха в такт далекому вальсу.

«Странный запах, – мелькнуло у нее в голове. – Боже мой, я становлюсь домохозяйкой!»

Она испугалась и принюхалась, чтобы понять, не показалось ли ей. Нет, не показалось. Прохладная сырость, впитавшаяся в тяжелые гардины, плохо пропускала солнце. Огромная люстра мерцала тусклым голубым хрусталем. На секунду Сашке представилось, что холл вовсе не тот, знакомый давно, а какой-то иной, может быть, зал забытого замка Спящей царевны.

Сашка содрогнулась. Мысль была ей неприятна. И все-таки замереть ее заставили вовсе не сырость и прохлада. На широкой лестнице, уходящей ввысь, стоял Павел. Он стоял между этажами, а ей вдруг почудилось, что он висит у люстры, как ангел. Густой послеобеденный солнечный свет, пробившийся сквозь зеленые гардины, окутал его силуэт желтым ореолом.

Все перемешалось в Сашкином сознании. Серега с его странными загадочными фразами исчез без следа. Павел медленно спустился вниз, подошел к ней и осторожно, словно робея, поднял глаза.

– Здравствуй, – его голос прозвучал тихо и неуверенно. Похоже, он и в самом деле стеснялся.

– Ты был в доме? – ничего лучшего спросить она не нашлась, потому как в этот момент странное волнение захлестнуло ее волной, из которой она никак не могла вынырнуть на поверхность. А поэтому начала краснеть, стыдясь повисшей паузы.

– Тебе идет, – он слабо улыбнулся. Его голубые глаза наполнились теплым светом. Пальцы дрогнули, и он сжал их в кулаки.

– Идет что?

– Растерянность, – прозвучало еле внятно, – ты выглядишь такой беспомощной… Хочется тебя оберегать…

Она могла себе представить разные типы признаний в сердечной привязанности: и страстные, и нежные, но такое определение ей и в голову прийти не могло, хотя, по большому счету, оно было истинным. Мужчине действительно «хочется оберегать», как бы он это желание ни назвал. К тому же в устах Павла оно прозвучало искренне настолько, что ей захотелось поверить ему.

– А… – она замялась, судорожно соображая, что сказать.

– С утра мы были на деловых переговорах, а потом мне надоело, и я вернулся, – он выручил ее и улыбнулся, довольный своей находчивостью.

– Вернулся? Домой? – слова застревали в горле.

– Нет… я хотел увидеть тебя, – он кашлянул, – со вчерашнего вечера…

– А… – Никогда еще она не ощущала себя такой идиоткой. Ну надо же, никак не может подыскать хоть какой-то приличный ответ. Пожалуй, Павел поймет это в скором времени и окончательно в ней разочаруется.

Сашка вздохнула. И вдруг неожиданно для себя самой выпалила:

– Не понимаю, почему я не сержусь на тебя? Ведь я должна на тебя сердиться! Нет, я просто обязана ненавидеть тебя, но…

Она осеклась. Обхватив плечи руками, отвернулась и зажмурилась. Пожалуй, сейчас она была честна. Слова слетели с губ, прежде чем она успела хорошенько подумать.

Его руки легли ей на плечи. Их тепло осторожно проникло ей под кожу и растворилось в крови с легкой быстротой, как наркотик. Она даже испугаться не успела. Сашке стало очень хорошо, так же, как было с ним тогда на катере. И в ушах точно так же гудел откуда-то взявшийся ветер.

– Открой глаза, – его шепот щекотнул ухо.

– О боже! – вырвалось у нее.

Стены, пол и потолок, окна, картины и дверь смешались воедино так, словно по акварели провели мокрой рукой. А потом неизвестный то ли злодей, то ли волшебник бросил на испорченную картину пригоршню блесток. И солнечный свет разорвался на тысячи маленьких желтых точек, которые падали под ноги, растворяясь в коричневой бездне паркета.

– Что это? – хрипло выдохнула она.

– Не знаю, – его ладони стали горячими.

– Кто ты? Откуда ты взялся?

– Тсс, – прошелестело у уха.

– Но…

– Тсс…

И тут все стало на свои места. Ветер затих… Сквозь пыльную тишину в холл снова проникли далекие звуки рояля.

– Ты ничего не помнишь? – она повернула голову. – Ты не помнишь катер, набережную, того, как мы обменялись телефонами?

Павел помолчал с минуту и, наконец, тихо ответил:

– Видишь ли, появление в вашем доме для меня столь же неожиданно, как и для тебя. Иногда я теряюсь. Даже теперь, спустя несколько дней, я все еще не уверен в том, что среди вас… а поэтому мне трудно сконцентрироваться на воспоминаниях. Есть реальность, которая давит…

– Это не ответ. Это бред, а не ответ.

– Это не совсем правильный ответ в твоем понимании. Но поставь себя на мое место.

– Это невозможно! Я никогда…

– Точно, – он прижал ее к себе с такой осторожностью, словно боялся повредить хрупкий фарфор, – это действительно невозможно.

– Я не понимаю.

– Я тоже многого не понимаю. Ты думаешь, что мир – набор стройных формул? Вовсе нет. Мир – это головоломка, это сеть лабиринтов, и выход из одного чаще всего находится в середине другого. Не стоит пытаться понять. Мы вместе, разве не это главное?