Текст книги "Дом с привидением"

Автор книги: Анна Михалева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Глава 2

Тяжелая дверь кабинета приоткрылась, и в узкий проем просунулась голова Инны Ильиничны – секретарши. Она взглянула на Аркадия Петровича с плохо скрываемым сочувствием:

– Я приготовила вам чай.

– А я просил чай? – рассеянно спросил он, не отрываясь от нового варианта договора строительной компании «Аппекс», которая, по сути, принадлежала ему, с правительством Москвы о возведении торгового комплекса.

– Нет, не просили, – Инна Ильинична всегда была слишком точна. – Но вы такой бледный, вот я и решила, что хороший чай вам не повредит.

Она была слишком сентиментальна и, как подозревали многие, чересчур трепетно относилась к своему начальнику.

– В самом деле? – Аркадий Петрович слегка улыбнулся, вскинул брови, но так и не удостоил ее своим взглядом. – Тогда конечно. Я вам, Инна, как всегда, признателен.

Секретарша тихо прошла по большому кабинету, поставила поднос с чаем и печеньем на стол и так же тихо удалилась. Он опять остался один.

Горячий напиток действительно благотворно повлиял на его разбитый организм. После сегодняшней кошмарной ночи Аркадий Петрович так и не смог окончательно прийти в себя. Даже сейчас строчки договора прыгали в глазах, а смысл их терялся. Он не мог сказать, зачем вообще пытается читать – это же не его обязанность. Он давно уже стоял во главе своей империи, и у него был целый штат референтов, которым вменялось в обязанность изучать и править договоры. Империя Мамонова была слишком огромна, он был физически не в состоянии контролировать каждую сделку, которую заключают его работники. И все-таки этот ничем не примечательный договор был у него в руках. А мог бы оказаться и любой другой. Он схватил его по дороге в свой кабинет. Схватил наугад, видимо, насмерть перепугав человека, которому этот факс действительно был предназначен. Бедняга, наверное, решил, что шеф его проверяет, и теперь стирает в туалете обмоченные со страху штаны.

«Ничего, это поможет ему быть всегда в тонусе».

Аркадий Петрович невесело усмехнулся и допил чай.

Он хотел было вызвать Инну Ильиничну, чтобы отдать ей злополучный договор, в котором он все равно не в состоянии разобраться, но рука, потянувшаяся к кнопке селектора, неожиданно ослабла и упала на стол. Горло сдавила неведомая сила. Сдавила так, что он начал задыхаться. Где-то сбоку раздался зловещий треск лопнувшего огромного зеркала. В ушах зашумело, и сквозь этот шум он услыхал далекий, уже ставший знакомым шепот, от которого все его существо наполнилось паническим ужасом. Ужасом перед неизвестным, чужим, неподвластным его пониманию могуществом. Могуществом, превышающим власть любого смертного. Он схватился за горло, безнадежно пытаясь побороть невидимые пальцы, сдавившие его. В глазах потемнело.

– Я пришел к тебе, – услыхал он, все еще не веря в то, что слышит голос наяву.

– Кто ты? – он хотел крикнуть, но из горла вырвался лишь булькающий хрип. – Кто ты?!

– Я? – переспросил голос.

– Да, ты! – Первый раз в жизни он устал сопротивляться и откинул голову на спинку стула.

– Разве ты не догадываешься?

– Нет.

– Неправда. Ты знаешь, кто я, но боишься признаться себе в этом.

– Кто же? – Аркадий Петрович закрыл глаза.

Он чувствовал тяжесть на сердце. Страшную тяжесть, словно в грудь заложили порядочную порцию тротила и теперь она готова взорваться.

– Я скоро приду к тебе…

Все разом смолкло. Наступила обычная тишина городского кабинета, прерываемая звуками бурно живущей улицы.

«О господи!» – он закрыл лицо руками.

– Аркадий… Пе-Петрович…

Он оторвал ладони и увидел Инну Ильиничну. Женщина, бледная, как смерть, стояла в проеме двери, не зная, что ей предпринять. Ее сотрясала мелкая дрожь:

– Аркадий Петрович, что с вами?

– Со мной? – он попытался принять здоровый вид, даже выпрямился в кресле.

Черты лица секретарши застыли, превратившись в восковую маску. Только губы подрагивали:

– Вам плохо?

– Мне? – он прижал руку к груди. Тяжесть исчезла, но все равно было как-то не по себе.

«Наверное, дело движется к инфаркту», – мелькнуло в голове.

– Вам плохо? – она сделала робкий шаг к его столу и, охнув, всплеснула руками: – Ой! Зеркало треснуло!

– Плохой знак… как говорят.

– Только не берите в голову! – слишком горячо залепетала она. – Это все бабушкины сказки. У меня сто раз всякие зеркала разбивались, и ничего. Только однажды кенарь околел… Ой, да что я вам говорю-то! Может, еще чайку?

Он отрицательно покачал головой. Потом, подумав, попросил:

– Вызовите моего врача. Хочу провериться на всякий случай. И начинайте готовить документы по слиянию.

Инна быстро исчезла, бесшумно прикрыв за собой дверь, но через минуту ее голова снова просунулась в кабинет.

– Что-то еще? – Мамонов поморщился, скорее от уходящей головной боли, нежели от недовольства. Но секретарша все же побледнела и выдавила из себя извиняющуюся улыбку:

– К вам дочь.

– С каких это пор Виола решила заявлять о себе через секретаря? – он удивленно вскинул брови.

Тут дверь открылась широко.

– А это вовсе и не Виола, папочка, – улыбнулась ему Сашка и, легонько подвинув Инну, скользнула через порог.

– Не верю глазам своим, – Аркадий Петрович тяжело поднялся из-за стола и, раскинув руки в стороны, тоже улыбнулся ей. Широко и радостно.

Она быстро подошла к нему и прильнула к его плечу щекой.

– Ну-ну, – он погладил ее по голове.

Сашка зажмурилась, как котенок. Ей одной, единственной из всех на свете, разрешалось появляться в кабинете отца внезапно, без предупреждения. Она одна могла рассчитывать на его ласку в любое время дня и ночи, когда бы ей ни заблагорассудилось ее получить. Отец – суровый и всегда занятый для других – при ее появлении «расплывался в сироп», откладывал свои дела и, похоже, с удовольствием погружался в пучину ее проблем. Однажды, года три назад, в этом самом кабинете он решал с ней какую-то жутко сложную задачку по физике. И все это время в приемной толпились важные дяди, которых он вытурил из-за своего стола, прервав совещание. Сознание своего превосходства по части отцовской любви и опеки заставляло Сашкино сердце гордо биться.

– Помнишь, как ты звонил тогда декану физмата МГУ и просил решить мою задачку, – промурлыкала она.

– Что-то припоминаю, – он легонько похлопал ее по спине. – По-моему, он ее так и не решил.

– Точно. Тогда ты позвонил министру образования, наорал на него и заставил решать его самого.

– Да? – он отстранил ее, заглянув в глаза с тревожной внимательностью. – Но ведь ты уже кончила школу. Неужели опять проблемы с обучением, детка. На дворе же каникулы.

– Папа! – она даже возмутилась. – Разве я не могу приехать к тебе просто так, потому что соскучилась? Мы же не виделись двое суток.

Он обнял ее одной рукой за плечи и подвел к окну.

– Сколько лет тут околачиваюсь и все не перестаю восхищаться этой красотой! – он вздохнул скорее грустно, чем восторженно.

Под ногами раскинулась огромная, затянутая пеленой Москва. Дальние границы города терялись в сероватой дымке.

– Ты одна?

– He-а. В дом приехал шеф-повар и тут же принялся ворчать, что чего-то там не купили для его коронного блюда. Кажется, какой-то травы. Галя засобиралась в японский супермаркет, ну и мы с Серегой увязались. Так что поехали на моей машине. И Рябой с нами, разумеется. Он ждет в приемной, Галю отвезли в магазин, а Серега сидит в машине. Я ненадолго, просто хотела тебя увидеть, вот и все.

– И все? – усмехнулся Аркадий Петрович, недоверчиво взглянув на дочь.

Но та лишь хлопнула огромными ресницами:

– Ага.

– Серега, – повторил отец, – Сергей Коновалов… – И вдруг спросил: – Как он тебе?

– В каком смысле?

– Он тебе нравится или, может быть, что-то больше?

– Больше? – она покраснела, упрямо не отрывая взгляда от окна.

– Да-да. Именно об этом я давно хочу тебя спросить. Ты любишь его?

– Ну нет, – усмехнулась Сашка. – Да и потом… – Она вдруг совсем смутилась, невнятно пролепетав: – в общем, не знаю… Мне нет и двадцати…

– В твои годы я уже по уши втюрился в твою маму, – заметил он. – Серега – хороший парень. Но он не тот, кто тебе нужен. Он не единственный.

– Единственный?

– Если ты знаешь мужчину добрых десять лет и до сих пор не можешь дать ответ, любишь ли ты его, значит, ты его не любишь. Значит, он не единственный.

– А ты сразу же полюбил маму?

– На ней было сиреневое платье… – голос отца стал тихим и задумчивым, – с белым воротничком. И на руке у нее блестели маленькие часики. Знаешь, у твоей мамы были очень тоненькие руки. Как у балерины. Она стояла в нотном магазине, в руке держала ноты и смотрела в них не отрываясь… морщила лоб и не шевелилась, просто застыла посреди огромного зала. А вокруг сновали люди, но она не обращала на них внимания. Она слышала то, чего никто не слышал, – она слышала музыку, написанную в нотах.

Сашка повернулась к нему, ошарашенная. Никогда отец не рассказывал ей о матери так: спокойно и отрешенно. Он смотрел перед собой, и казалось, что сейчас он видит вовсе не крыши и здания московских улиц под своими ногами, а тот самый зал книжного магазина и ту самую девушку в сиреневом платье с белым воротничком, в которую заново влюбился спустя столько лет. Глаза его блеснули в желтом жестоком солнце.

– Ты помнишь? – прошептала она.

Он кивнул, дрогнувшей рукой медленно вытер лицо и хрипло ответил:

– Я помню каждое мгновение нашей жизни. Каждое мгновение застыло в моей голове маленькой цветной фотографией. Мы прожили с ней двадцать счастливых лет, из которых я помню каждую секунду. Вот что называется любовью.

– Но такое встречается нечасто, – вздохнула Сашка. – Вам просто повезло.

Он повернулся к ней, обнял и крепко прижал к себе:

– Распахни свое сердце, детка. Твой единственный где-то рядом. Будет жаль, если он толкнется в закрытую дверь.

* * *

– Она приехала! Она приехала! О-о! – Вован Паршин на сей раз изменил своей привычной сдержанной отстраненности и влетел на кухню, крича и размахивая руками так, что кухарка Галя испуганно подскочила к полке со специями, чтобы придержать закачавшиеся баночки.

– Совсем сбрендил, – буркнул Скупой, не прекращая поглощать искусно приготовленное Галей фондю. Чтобы никто, кроме него, не покусился на это лакомство, он подвинул горшочек с горячим сыром к себе поближе.

Остальная компания разместилась вокруг большого стола, наблюдая за ним с умилением. Серега грыз зеленое яблоко. Больше ему на обед ничего не досталось. Впрочем, ничего он больше и не хотел – жара стояла страшная, горячее просто в горло не лезло. Сашка была с ним солидарна. А Андрею Фокину, как всегда, было на все плевать. Он никогда ничего особенно не хотел, даже голод его не мучил: вот такой был счастливый человек Андрей Фокин. Возмущалась поведением Скупого только кухарка Галя – добрая и очень скромная женщина. Но она справедливо решила, что раз уж молодая хозяйка дома позволяет своему гостю такую вопиющую бестактность за столом, то не ей, кухарке, делать ему замечание. Поэтому она лишь поджала губы и тихо возненавидела невоспитанного Скупого.

При бурном появлении Паршина все вздрогнули. Серега выбросил яблоко, вскочил со стула и ринулся на улицу. Сашка последовала за ним. И Галя тоже. Впереди себя она толкала все еще размахивающего руками Паршина, так как очень опасалась оставлять его среди бьющихся предметов. С криками и визгами все подлетели к парадной лестнице дома, у которой уже стоял «Мерседес», посланный Аркадием Петровичем в Шереметьево за сестрой. Двери его были открыты Игнат – садовник и привратник по совместительству – занимался тем, что вытаскивал из багажника объемистый кожаный чемодан. Виктории рядом с машиной не было.

– Где она? – взволнованно выдохнула Сашка и растерянно оглянулась.

– Да в дом уже вошла, – добродушно отозвался Игнат.

– Вы бы хоть погудели, – упрекнула она шофера, который молча курил в сторонке.

Тот равнодушно пожал плечами.

– Вика! – Сашка понеслась вверх через две ступеньки. – Вика!

Из раскрытых дверей холла послышались мастерски взятые аккорды. Затем шторы колыхнулись от дуновения ветра, и донеслись плавные переливы шопеновского ноктюрна.

Сашка зачарованно перешагнула порог и замерла. На нее тут же налетел и замер Серега. Остальные подтянулись уже более осторожно.

У черного рояля, в пересечении световых лучей сидела хрупкая Виктория. Она самозабвенно перебирала клавиши. Музыка лилась из-под ее пальцев так естественно, будто она с ней родилась.

Сашка моментально вспомнила ту самую Викторию, которая являлась на званые приемы и покоряла абсолютно всех. Ту Викторию – в черном открытом платье, с забранными назад черными волосами и с длинным мундштуком в тонких пальцах. И не важно, что вместо того роскошного платья сейчас на ней был оливковый дорожный костюм, не важно, что волосы ее были не гладко зачесаны в пучок, а обрамляли ее узкое лицо аккуратным каре, она все равно была так прекрасна, что все вошедшие затаили дыхание, боясь потревожить ее странный музыкальный покой. Боялись развеять это видение совершенной женской красоты и природной гармонии.

Она взяла последний аккорд. Виктория вздохнула и наконец повернулась к дверям.

– Вика! – выдохнула Сашка и сделала ей навстречу неуверенный шаг.

– О боже, Александра! – Виктория встала и, улыбаясь, протянула руки. – Здравствуй, племянница.

Встреча была бурной. Оправившись от первой неловкости, молодежь наперебой кричала Вике что-то восторженное. Вова Паршин от избытка чувств даже прыгал вокруг и размахивал руками. Кухарка Галя просто беззвучно плакала, утирая глаза уголком фартука.

Виктория тепло поцеловала Сашку и обняла всех остальных. И Серегу, которого знала лишь нескладным подростком, и даже Паршина, которого видела впервые в жизни.

– Я теперь год мыться не буду, – восторженно выдохнул Серега, все еще сжимая тонкие пальцы Виктории в своих руках.

Такая пылкость была для него большой редкостью. В свои двадцать три он привык изображать гордую неприступность, соответствующую статусу богатого и влиятельного человека, коим он уже почти являлся.

– Я тебя умоляю, – улыбнулась Виктория и, приложив, похоже, немалые усилия, отстранилась от него. – Я обещаю обнимать тебя каждый день, только не забывай принимать душ. – Она повернулась к Александре: – Так вы теперь друзья?

– Более чем, – фыркнула та.

Виктория, разумеется, поняла, что Саша хотела сказать, но виду не подала. Она вообще принимала мир таким, каким ей его предлагали, не вдаваясь в подробности чужой жизни. А поэтому, раз Сашка дружит с Серегой, даже находя эту дружбу вынужденной от безысходности, – что ж, в конце концов, это ее дело. Виктория отнесется к другу своей племянницы именно как к другу, без всяких скидок на это фырканье.

– А я о вас много слышал! – вклинился в паузу Володя Паршин. – Лидия мне так много рассказывала!

– Лидия? – переспросила Виктория. – А она тоже здесь?

На что Сашка пожала плечами:

– И да и нет.

– Как же это может быть?

Племянница округлила глаза и перешла на заговорщицкий шепот:

– Теперь она поселилась в Виолиной части дома!

Виктория понимающе кивнула, представив на мгновение красочную картину семейных баталий.

– Сегодня ты ее еще увидишь, – добавила Сашка.

– Не-а, – посерьезнел Паршин. Он всегда становился предельно сосредоточенным, когда речь хотя бы вскользь заходила о Лидии. – Сегодня у нее интересная встреча. Она собирает материал для будущего романа.

– Не может быть! – усомнился Серега. – Если учесть специфику ее романов…

– Я бы попросил! – взревел Паршин, но, покосившись на гостью, тут же притих, добавив уже совсем еле слышно: – Быть корректным.

– Ну, конечно! – Сереге было чихать на возмущение литературного агента. Он и бровью не повел, продолжая в том же нахальном тоне: – Если учесть специфику ее, с позволения сказать, романов, то важная встреча, должно быть, носит глубоко интимный характер.

– Сереж, в самом деле! – Сашка дернула его за штанину шорт.

Она не любила, когда начинали обсуждать недостатки человека у него за спиной. Да еще в семейном кругу. Тем более Лидкины недостатки, у которой их было явно больше, чем достоинств. И вообще, она была человеком уязвимым. К тому же Серега не тот человек, который имеет право кидать камень в другого. Сам по уши в камнях.

– Сашка, милая моя! – Виктория нежно обняла ее. – Ты все такая же добрая. Как я тебя люблю!

При этом Серега стух, конечно.

Тут Виктория сочла своим долгом повернуться к Паршину:

– Так вы тот самый потрясающий литературный агент, о котором мне много писали?

– Ну… – Володя смутился, от чего пошел красными пятнами (обычное для него явление. Он часто смущался и посему почти всегда ходил «пятнистым»). – Стараюсь как могу…

Сашка только ухмыльнулась.

«Интересно, где это в моих письмах она усмотрела эпитет «потрясающий»? Мне помнятся совсем иные характеристики, коими я награждала Вована».

* * *

Ужин проходил в теплой, семейной атмосфере. За большим столом собрались все. Аркадий Петрович восседал во главе и с усталым умилением глядел на сестру. Он даже ничего не ел. Иногда в его глазах мелькала загадочная грусть, на бледных губах плавала задумчивая улыбка, а его квадратная ладонь то и дело потирала седой затылок. Он всегда тер затылок, когда слишком уставал за день или если его мучили головные боли. Это знали все, но отец терпеть не мог быть слабым или больным, поэтому родные скрывали свою осведомленность, делая вид, что ничего не замечают. Сегодня он выглядел действительно неважно. Сашка, бросая на него робкие взгляды, заметила, что он не просто бледен. Щеки его были уж совсем неживого серого оттенка, глаза стали большими и блестящими, нос заострился, вообще лицо как-то нездорово вытянулось книзу, а под подбородком явственно обозначился кадык.

«Наверное, опять обострение язвы», – волнуясь, решила она.

Посоветовать отцу заняться своим здоровьем или хотя бы прилечь было совершенно невозможно. Он даже не станет уверять, что здоров. Он разозлится и надуется – вот и все. И, конечно, не примет совет.

Сашка глянула на Виолу, которая тоже хмурилась, изредка посматривая в сторону отца. На ее долю выпадает самое трудное – именно ей придется уговаривать папу показаться врачу. А отец сначала смешает ее с грязью, а уж потом отвергнет «наглые приставания».

«Может, Викторию попросить?» – Сашка улыбнулась тетке.

Та как раз заканчивала довольно забавный рассказ о недавнем вступлении своего мужа в какой-то чересчур элитный клуб игроков в поло. По ее словам, Сэму пришлось пожертвовать двумя лучшими жеребцами из своей конюшни, чтобы «американские буржуа» приняли его за своего. Ну и теперь, разумеется, он для них свой в доску.

– Как интересно, – Борис хмыкнул. – У нас, чтобы тебя приняли в элитное общество, нужно пожертвовать как минимум нефтяной скважиной.

– Вы вообще живете другими мерками, – Виктория подмигнула брату. – Два скакуна чистых арабских кровей – это же тьфу, смешно, право!

За столом завязался оживленный спор.

– Как тебе дом? – спросил хозяин и ласково улыбнулся гостье.

Сашке опять показалось, что сделал он это через силу.

«Господи! Ну если так болит, что же над собой издеваться-то!»

– Дом превосходный. Такой классический Юг, я бы сказала, – со знанием дела оценила Виктория, потом скосила глаза в сторону и закончила невинным голоском: – Только вот в цивилизованном мире, чтоб так жить, совсем не обязательно держать в кулаке всю огромную страну. На Юге такой дом имеет каждый университетский профессор.

– Понеслось, – вздохнула Виола, – села на любимого конька.

– Что поделаешь, дорогая, кони – теперь моя стихия.

– Да разве речь только о доме?

– Нет, ну профессор, конечно, не живет в постоянном страхе, не проводит все сутки в офисе и уж точно не ходит в туалет с тремя телохранителями.

– А как насчет отдыха на Канарах или в Швейцарских Альпах? – съехидничал Серега.

– Профессор-то может себе это позволить. Я имею в виду отдых.

– Но не в своем же особняке.

– Зато в своей жизни, – Виктория обвела аудиторию хитрым взглядом и сочла нужным пояснить: – Его жизнь и его достаток принадлежат ему, и только ему. А как насчет вашей жизни и вашего достатка?

– Ой, перестань, ради бога! – не выдержала Виола. Она скривилась так, словно засунула в рот дольку лимона.

– Будет вам, – поддержал ее Аркадий Петрович и вдруг совершенно искренне повеселел. – Вика, скажи лучше, что ты думаешь по поводу приема в твою честь?

– Приемы в свою честь я очень люблю, ты же знаешь.

– Вот и славно, – он тяжело поднялся из-за стола. – Два дня вам на подготовку. В воскресенье и устроим. Вы простите меня, – он кивнул всем присутствующим разом, – у нас по-прежнему не принято обсуждать дела за ужином. А как правильно заметила моя сестрица, мы себе не принадлежим. Во всяком случае, мы с Виолеттой. Пойдем в кабинет, детка.

Виола, преисполненная гордости за то, что отец подчеркнул их общность, живо вскочила со стула и понеслась в кабинет отца на полусогнутых.

– Это теперь до самой полуночи, – тоскливо протянула Сашка.

– А ты, значит, не в деле? – участливо обратилась Виктория к оставшемуся Борису.

Тот пожал плечами:

– Видимо, меня оставили тебя развлекать.

– Ну и славно, – Виктория хлопнула ладонями по скатерти и тоже поднялась. – Кофе вы пьете по-прежнему в гостиной?

* * *

Виола сжала руки, а глаза ее наполнились мольбой:

– Папа, позволь мне поговорить с тобой еще раз!

Мамонов поморщился и склонился над бумагами, приняв крайне неприступный вид.

– Папа!

– Вот уже который раз ты начинаешь этот бессмысленный разговор, – буркнул он. – Когда же тебе надоест?

– Папа! – она села за стол и робко посмотрела на него. – Объединение – это не во вред, а на пользу.

Аркадий Петрович протяжно вздохнул, но ответил:

– Мне не нравится твой проект. И не нравится, что ты за моей спиной собрала представителей моих компаний. Не нравится!

– Почему же за спиной? Председателем собрания будешь ты.

– Не понимаю, зачем тебе вообще понадобилось это собрание. Я не изменю своего решения даже перед лицом смерти, потому что объединение всех моих компаний под одной крышей означает создание холдинга и уменьшит наши доходы ровно вдвое! Как бизнесмен я не могу пойти на такой шаг в трезвом уме и твердой памяти. Нужно спятить, чтобы такое совершить, понятно?!

– Но зато ты легализуешь свой бизнес, – тихо заметила дочь.

– Да. А зачем? Чтобы меня сжевали в конце концов. Пока мои предприятия работают по отдельности, все идет отлаженно и спокойно. А стоит объединиться, как я столкну лбами чуть ли не половину всех конкурентов, которые существуют в нашей стране, да еще и из-за границы прихвачу.

– Но ты станешь чуть ли не самой мощной экономической силой. Тебе будет многое подвластно.

– Мне и так почти все подвластно, – Аркадий Петрович кашлянул, – власти у меня предостаточно. А стоять на пьедестале мне не хочется. Слишком заметен, могут скинуть.

– И что будет на собрании?

– Выпьем пива и разойдемся.

– Но папа!

– Хватит об этом, – рявкнул Мамонов. – Ты берешься за то, о чем не знаешь.

* * *

Кухарка Галя поставила поднос с кофейным сервизом на стол и тихо замерла в проеме дверей. Она осталась полюбоваться Викторией. Та села за рояль, тонкие пальцы пробежали по клавишам длинным арпеджио. Потом она закинула голову назад и закрыла глаза, задумавшись.

– Мне нравится этот дом, – тихо произнесла она.

Остальные разместились на диванах и креслах вокруг столика. Только Борис облокотился на крышку рояля, приняв причудливую позу, правда, при его пухлой комплекции это выглядело не совсем эстетично. Владелец обширных ягодиц сохранял на своей физиономии налет романтического ожидания, какое свойственно лишь юнцам.

– Как ты находишь тетушку? – Серега сделал акцент на последнем слове, словно слово «тетушка» по отношению к Виктории было не просто неуместным, а прямо-таки неприличным.

– Не слишком изменившейся, – пожала плечами Сашка.

– Знаешь, а ведь вы похожи, – он взял ее руку, поднес близко к лицу и принялся с интересом вглядываться в ее ладонь, словно надеялся там прочесть причины этой поразительной внешней схожести.

– Да? – усмехнулась Сашка и выдернула руку. – Ты весь вечер так пялился на мою тетю, что мне показалось, ты больше ничего заметить не в состоянии. И вот усмотрел…

– Нет, в самом деле, – настаивал он и положил свою ладонь на ее локоть. – Тот же разрез глаз, линия губ, овал лица и цвет волос… – Серега уперся в нее немигающим взглядом, от чего Сашка почувствовала себя как-то неуверенно.

Ей захотелось пересесть на другой диван, хотя бы поближе к Андрею Фокину и Скупому, которые в течение ужина не проронили ни слова (Скупой, потому что постоянно что-то жевал, а Фокин по обычной причине – он вообще редко говорил, если первым словом не должно было звучать «я»). Но, во всяком случае, эти молчаливые ребята не вводили ее в странное замешательство и не мешали наслаждаться вечером. А Серега своими разговорами мешал. Сашка даже дернулась, чтобы встать, но он удержал ее рядом с собой и продолжил, не сводя с нее глаз:

– Вот если бы волосы твои не вились мелкими колечками, а были бы прямыми, и если бы…

– И если бы мне было уже за сорок! – не выдержала она.

– Когда-нибудь эта угловатая девочка с порывистыми жестами и детской припухлостью на скулах вырастет и пройдет по холлу нью-йоркского отеля «Паллас» поступью королевы. И все присутствующие, от эмира, снимающего пентхауз, до мальчика-коридорного, застынут в этом холле соляными столбами, – с неожиданной патетикой в голосе заключила Виктория и, открыв глаза, уставилась почему-то на Бориса. – Поверьте мне. Я наблюдала эти чудесные превращения не один раз.

– Твоими бы устами да мед пить, – буркнула Сашка, которой было решительно плевать на подобные перспективы.

– Ах, Виктория, – Вовка Паршин в один прыжок оказался у рояля, – в вас гибнет великая романистка.

– Да что вы! – притворно удивилась та.

– Правда, – со знанием дела кивнул литературный агент, – вы просто обязаны поговорить с Пророком!

– Пророком? А кто это?

– О! – Вовка закатил глаза. – Это человек высшего порядка. Он предсказатель. Я уверен, он посоветует вам писать. Лида как раз сегодня к нему поехала.

– Чтобы узнать, что ей нужно писать?

– Мне почему-то кажется, что даже он не сможет дать ей гарантии… – проворчал Серега.

– Молчите вы! – отмахнулся от него Паршин. – Вам-то вообще не понять, что такое талант.

– Еще бы!

– А Лиде необходимо подтверждение своего писательского дара из уст именно Пророка? – усмехнулась Виктория. – Пятнадцать собственных романов для нее не достаточно убедительный аргумент?

– Ну… – Вован замялся, но ненадолго, тут же продолжил с энтузиазмом: – Когда у нее случается кризис, вы меня понимаете…

– Критические дни, что ли? – снова огрызнулся из своего угла Серега.

Сашка смерила его уничижительным взглядом.

– Вот! – разъярился Паршин. – Вот что я имею в виду, говоря о потере духовности! – он красноречиво ткнул пальцем в сторону Сереги. Потом снова повернулся к Виктории: – От каждого писателя иногда уходит муза…

– Это такая тетка с крыльями и арфой, которая летает над головой у Лидки, когда она кропает свою очередную пошлятину, – пояснил Серега.

На сей раз Сашка отвесила ему подзатыльник.

– Неужели именно эта дама пройдет по холлу «Паллас»-отеля так, что все попадают? – усомнился он, но затих.

– Кстати, я вот хотел выяснить между делом, – Борис скромно скосил глаза в сторону, словно заранее понимал неприличность вопроса. – Почему ты перестала заниматься Дали?

– Боже мой! – тут же возмутился Паршин. – Заниматься Дали! Это не люди, это же неучи! Как можно заниматься Дали! Не вопрос, а безвкусица какая-то!

– Да мы вообще полные ничтожества, – хохотнул Серега.

– Я бы попросила не обобщать, – тихо заметила Сашка.

Борис к тому моменту уже побледнел и готов был сквозь землю провалиться. Выставляться недалеким человеком в присутствии людей, а потом страдать от насмешек было его призванием.

– Ну как бы там ни было, мне тоже интересно, – продолжил Серега. – Неужели в этой убогой Америке никому не интересен Дали? Почему ты его бросила, Виктория? Ты же многого достигла. А твоя книга «Скачки гения» – это просто чудо. Я, правда, не смог прочесть ее на русском, но на французском она прекрасна.

– Я и писала ее на французском. В России ее так и не издали, – загадочно улыбнулась та. – Это была первая и последняя книга, которую я написала. На последних страницах рукописи я поняла, что занимаюсь мертвечиной. Видишь ли, описывать чье-то творчество, по сути, нелепо. Дали сказал миру все, что хотел. И никакие статьи о нем с этой точки зрения не имеют смысла. Поэтому я занялась тем, что имеет смысл здесь и сейчас.

– В твоих интерьерных разработках много сюрреализма, – заметил Серега, выказывая тем самым свою причастность к искусству, а значит, и свой расширенный по сравнению с остальными кругозор. Он любил это демонстрировать. То, что он владеет тремя языками, хорошо осведомлен во всех областях жизни и умеет управлять самолетом, аудитория обычно узнавала раньше, чем фамилию этого потрясающего парня.

Сашка поморщилась.

– Разговор наш стал очень тяжеловесным. Давайте я вам лучше сыграю. Дивная штучка…

С этими словами Виктория, вздохнув, положила руки на клавиши. А потом заиграла Сен-Санса.

Сашка откинулась на спинку дивана и думала, что вряд ли Серега прав насчет ее схожести с теткой. Даже если некоторыми чертами лица она отдаленно напоминает свою красивую родственницу, то ей никогда не только не перенять, но и не понять чарующую загадку ее манер. Как она умудряется быть милой для всех без исключения, каким непостижимым образом заставляет мир со всеми его колючками и углами плавно вертеться вокруг себя, не задевая и не раня свою повелительницу, которая произведение Сен-Санса легкомысленно называет «дивной штучкой», но при этом играет его так, словно у нее под пальцами не клавиши рояля, а собственная душа.