Текст книги "Избранные (СИ)"

Автор книги: Анна Жадан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Скилар разражается громким смехом, а Эйдан, слегка изменившись в лице, приподнимает бровь.

– Она тебя уделала, Эйдан! – кричит он, – да и что ты удивляешься? Все знают, что каждая Искупительница только и ждет повода, чтобы броситься к принцу в постель.

– У некоторых из нас есть самоуважение.

К нам подходит Давина – светлые волосы собраны в пучок, а черный костюм смотрится на ней на редкость хорошо. Я замечаю, как несколько Искупительниц оценивают ее глазами и завистливо фыркают.

– Ну да, – ухмыляется Скилар, – а разве не ты несколькими днями ранее пыталась ублажить принца прямо в королевской зале Солнечного города?

Лицо Давины вспыхивает и она, заикаясь, отнекивается под нашими пристальными взглядами.

– Вовсе нет! И с чего ты такое взял?

– У этих стен есть уши, красотка.

Она испуганно смотрит на Эйдана, а затем пристыженно отводит глаза.

– Это не твое дело, Скилар.

– Да ладно тебе, не дуйся. Об этом и так уже всем известно.

Давина бросает на него уничтожающий взгляд и отходит от нас в сторону. Я старательно сдерживаю рвущуюся наружу улыбку и принимаюсь оглядываться по сторонам. Другая группа направляется в таинственную комнату тренировок, но Эйдан загораживает мне вид.

Он требовательно смотрит на меня темными, как сумрачная поверхность моря глазами, и ровным тоном произносит:

– Эланис, самое время вам отправляться к принцессе. Она уже ждет. Я провожу.

– А можно Давина меня проводит? – невинно улыбнувшись, интересуюсь я.

Он долго смотрит на меня, как будто пытается прочитать обратную сторону моей души, затем сдается и кивает.

– А почему не я? – возмущенно вопит Скилар, пока я удаляюсь от него. – Я бы тебя проводил!

– В другой раз, Скилар! – улыбнувшись, машу ему рукой я, – а если не будешь дуться, то в следующий раз я тебя поцелую!

Он издает победный клич, чем зарабатывает хороший подзатыльник от Эйдана.

Мой расчет был прост: в данную секунду Давина ни на чьей стороне. Она обижена на принца, а значит и на королевскую семью, а еще и на весь Солнечный город за то, что они в курсе ее интрижек. Обиженная девушка – лучший источник информации, вот уж это я знаю не понаслышке.

Я не надеялась, что она все расскажет незнакомке. Мне лишь хотелось, чтобы в моем лице она нашла поддержку, с которой можно было бы разделить свое горе. И сведения. Ведь, в конце концов, на данный момент я – единственный человек, у которого может хватить духу ей помочь.

– Эй, Давина.

Она стоит ко мне спиной, обняв себя руками. Услышав о моем приближении, она вздыхает.

– Что такое?

– Ты в порядке?

Давина поворачивается ко мне лицом и поправляет светлую прядь, вьющуюся у основания головы.

– Да. А с чего бы мне быть не в порядке?

Я несколько секунд медлю, а затем начинаю осторожно подбирать слова:

– Слушай, принц может быть очень убедителен. В этом нет твоей вины. Тебя незаслуженно бранят.

Она усмехается, недоверчиво поглядывая на меня.

– А с чего бы тебе защищать меня?

– Просто...люди не всегда такие, как о них говорят.

Давина снова обхватывает себя руками, и мы прижимаемся к углу. Отсюда открывается хороший обзор на пять дверей, ведущих из помещения, а еще – на каждого Искупителя, который сейчас слоняется по залу без дела.

– Что ж, я – такая. Тебе стало легче?

Я молчу, потому что не знаю, как реагировать на такой поток нелюбви к себе, и она вздыхает:

– Слушай, Эланис, ты не понимаешь. Не думаю, что вообще кто-то понимает, каково одинокой девушке, ставшей заложницей дворца. Мне нужны деньги, чтобы прокормить свою семью, а иначе...они умрут от голода. Единственная возможность – хороший брак.

– Погоди, разве твоим родителям не заплатили, когда тебя продали?

– Они меня не продавали, – проговорила Давина, глядя в сторону. – Я сама ушла. У нас не было ни гроша за душой, а у меня несколько младших сестер и братьев.

– Почему же их тоже не забрали?

– Они не обладают моим даром. Судя по всему, я – единственная Искупительница в нашей семье. Способности перешли ко мне от моей бабушки. К сожалению, никто до конца не знает, как именно работает наша магия. Это же не просто какая-то игра в генетику. Это...благословение.

Ну да, с этим я трижды готова поспорить.

Давина собирается с мыслями и продолжает:

– Когда моим родителям предложили стандартный контракт, они отказались. Я ушла по своей воле, поэтому их не стали просвещать, но отказали в деньгах. В общем, им сейчас куда тяжелее, чем мне, а я даже помочь толком не могу. Я думала, работа Искупительницей поможет мне выплатить хоть часть наших долгов, но мне ничего не платят. Так, десяток весенцев в год, но этого недостаточно. Вот мне и приходится делать все, чтобы они как-то жили.

– Но разве принц не посочувствовал бы тебе, если бы узнал? Разве принцесса Эсмеральда не стала бы...

– Принц? Принцесса? – невесело хмыкнула Давина. – Очнись, Эланис. У них нет доступа к казне, их собственные деньги тщательно курируются. Единственный, кто может помочь мне – это король, но ему нет дела до тех, кто отказывается от контрактов. Он скажет, что родителям уже предлагали сделку, а этого вполне достаточно. Я знаю, что выйти замуж за принца нет шансов – он уже помолвлен с Кристиной Кравер. Я не подхожу для политического союза. Но у меня была надежда, что если я угожу ему, то он повлияет на отца. Все же, королю Тристану не чужды родственные чувства. У меня все равно нет других вариантов.

Я молчу, и Давина приглядывается ко мне, понимающе кивая головой:

– Но, кажется, ты оказалась в другой ситуации. Тебя продали, да?

– Так все говорят, – вздыхаю я, – но я не верю ни единому слову.

Давина пожимает плечами.

– Что ж, понимаю. Такое тяжело принять – особенно, когда ты молода.

И тут я замечаю то, что до этого ускользало от моего внимания. Все присутствующие Искупители действительно очень молоды – тут есть ребята, которым едва лет пятнадцать, а самым старшим не больше двадцати пяти. Единственная взрослая Искупительница, которую я видела – это Нора, но, судя по ее словам, она выросла во дворце. Это вызывает у меня недоумение.

– Но зачем им забирать именно детей?

– Дар детей еще только развивается, – пожимает плечами Давина. – Их легче обучать.

– То есть легче управлять ими.

– Эланис, хватит уже повсюду видеть заговоры. Серьезно, не одна ты их видишь, но это бессмысленно. Да, мы – действительно оружие, но ты думаешь, королю не хотелось бы иметь преимущество после Слепой войны, когда нам даже армию иметь не позволено? Мы живем не в самое мирное время, а дар Искупителей – это гарантия.

– Ты не можешь быть такой наивной, Давина. И ты веришь, что король обучает и кормит нас только, чтобы иметь запасной план? – хмыкнув, отвечаю я. – Я уверена, что мы – это уже наступление. И когда я в этом убежусь, у меня будет шанс переубедить вас и вернуться к своим родителям.

Давина смотрит на меня с жалостью:

– Эланис, я знаю, что тебе трудно осознать, что близкие люди могли пойти на такое. Но...деньги способны на страшные вещи. Не все выбирают подчинение и вековую службу, когда могут получить безбедное существование и спокойствие.

Во мне закипает гнев. Я сжимаю кулаки и приближаюсь к ней вплотную:

– Ты не знаешь моих родителей, а король пока еще ничем не заслужил моего доверия. Я не поверю ни одному его слову, пока не услышу все это от них. И если чтобы доказать тебе правдивость моих слов мне нужно добыть доказательства, что король не так чист, ладно.

Давина вздыхает и поднимает руки в знак поражения:

– Делай, что хочешь. Я просто хотела помочь. Все это очень плохо для тебя кончится, Эланис, и, если ты действительно желаешь добра своим родителям – оставь их в покое. А еще, постарайся сносить голову на плечах. У короля, возможно, нет власти над твоей душой, но он все еще способен за секунду лишить тебя тела. Решать тебе.

Давина не понимает. Это не дело чести, долга или справедливости. У меня просто нет другого выбора. Если я хочу получить свободу, выбраться отсюда живой и найти своих родителей, мне надо переманить Искупителей на свою сторону. А для этого мне нужно узнать, зачем королю взращивать магию, способную его погубить.

Глава восьмая

Селеста

Жертва не означает ни безвозвратного отчуждения чего-то своего, ни искупления. Прежде всего это действие. Это отдача себя сущности, от которой ты считаешь себя неотделимым.

Антуан де Сент-Экзюпери. Военный лётчик

Моя мама – это отличный пример человека, оказавшегося в тюрьме у короны. Сюда же можно было бы причислить мою сестру, отца, да и всю нашу семью, но ни у кого это не проявлялось так ярко, как у моей матери. Элизабет Бишоп не принадлежала к могущественному роду Лакнеса, а стала лишь частью политической игры, способствующей усилению союза между регионами. Я видела, как трудно приходится маме доказывать свою преданность чужому народу. Она сама сделала из себя идеальную королеву – ее любили все, начиная со служанок и заканчивая моим отцом. Но хоть всем и казалось, что она счастлива, я знала, что это не так. Она скучала по райским пляжам Бишопа, по своей родне, по своим старым поданным, которые обожали ее куда больше жителей Лакнеса, если такое вообще возможно. У моей мамы никогда не было права выбора, как и у каждого из нас. И если отцу повезло, и он действительно полюбил ее до безумия (хотя мою маму сложно было не полюбить), то вряд ли она оказалась так же удачлива. Думаю, в конце концов, она просто приняла свое бремя и сделала из себя самую лучшую правительницу из всех существовавших. Эсмеральда напоминала маму куда больше, чем мы с Адрианом, пусть надежды на удачный брак и возлагали именно на нас.

Но, к сожалению, мамин пример возымел обратный эффект, ведь именно мне приходилось видеть грустные огоньки в ее глазах после показушных улыбок, и замечать, как она устало вынимает шпильки из прически после очередного приема. Я поняла только одно: я никогда не хочу притворяться, что мне нравится престол и навязанный мне родителями муж. Я не была такой сильной, как мама и сестра, чтобы отказаться от свободы во имя долга. Возможно, я просто не умела поступать правильно.

Я сидела в комнате для тренировок, ожидая первого урока с Эланис. Я совершенно не горела желанием заниматься с кем-либо сегодня, но меня уговорил Эйдан под предлогом, что "она подает большие надежды". Я не смогла отказать капитану и очень надеялась, что его планка не упала за последнее время. Она задерживалась, поэтому я стала вспоминать события предыдущей ночи. Накануне у меня не было никакого желания идти на бал и встречаться с принцем Габриэлем. Я его особо не знала, но сам факт того, что он был навязан мне помимо моей воли, заставлял мне кривиться.

Я непростительно задерживалась, но меня это не волновало. Я просидела перед зеркалом около часа, перебирая волосы и поглядывая на часы, усмехаясь тому, какой переполох, должно быть, устроила. Вот сейчас советники суетятся и заявляют послам, что я жутко занята и опаздываю именно поэтому. Пусть эти напыщенные индюки, которые пришли шпионить за нами, понервничают.

После десятого стука в дверь и очередного слуги, которого я прогнала под предлогом, что не одета, раздался робкий голос:

– Можно войти?

– О, мама! Да, конечно.

Разумеется, мама знала, что отец не подпускает меня и близко к политике, поэтому занята я могу быть разве что изготовлением лука. Эта мысль заставила меня схватиться за шпильки и начать в срочном порядке выстраивать из них аккуратную композицию на голове. Мама, одетая в нарядное золотое платье и корону, со смехом наблюдала за мной.

– Что, стараешься всеми силами улизнуть? – улыбнулась она, подходя ближе, чтобы поправить мои локоны.

– Ты же знаешь, какая я горячая поклонница шпионов из Стейси, – хмыкнула я ответ.

– Солнышко, они – члены парламента, а не шпионы. Наши представители так же ездят к ним несколько раз в год, чтобы удостовериться, что все решения принимаются на благо процветания королевства, а не одного региона. Твоя сестра – наш посол мира.

– Ну, думаю, ты весьма разочарована, что я не такая, – вздохнула я.

Мамино лицо, тронутое едва заметными морщинами, озарила очередная улыбка. Она повернула к себе мою голову и посмотрела в глаза.

– Я счастлива, что ты такая, какая есть, Селеста. Смелая, умная, сообразительная и находчивая. Кому какое дело, что ты не любишь ходить в вычурных платьях и обладаешь своими представлениями о том, что лучше для народа? Однажды ты станешь великой правительницей.

Я вздыхаю, отводя глаза. Мама и понятия не имеет, какие у меня представления о том, что лучше для народа. Я бы соврала, если бы сказала, что они вообще у меня есть. Все, чем я занималась в последнее время – это совершала ошибки, за которые всегда платил кто-то другой. Мне хотелось бы, чтобы она мною гордилась, но день за днем я доказывала самой себе, что из меня никогда не выйдет истинной королевы.

– Я не могу, мам. Мне не нравится Габриэль, не нравится сама идея власти...мне даже Лакнес не очень нравится. Мне кажется, что я не подхожу всему этому. Ни этому морю, ни этим уличным забавам, ни балам. Я просто...другая.

– Послушай, милая, возможно, если бы ты дала окружающему миру шанс, он смог бы удивить тебя. Габриэль – прекрасный, честный и мудрый молодой человек, который будет тебя сдерживать.

В последний раз, когда мы встречались, он показался мне скучным и поверхностным. Это вполне способствовало идее Адриана о том, что Габриэль пылко в меня влюблен, потому что только у кого-то вроде него могла возникнуть идея о навязчивых чувствах после нескольких коротких свиданий.

Мама взяла со стола ожерелье из драгоценных камней и приложила его к моей шее.

– Тебя много чего ждет, моя хорошая. Тебе придется стать не просто королевой, а еще и Просветительницей. Ты должна будешь совершать казни и поступать так, как правильно. К сожалению, такова твоя судьба. Ты была рождена для великих целей – гораздо больших, чем многие из людей.

– Мама, я умею драться, а не становиться кумиром всех, как ты.

– Тебе придется научиться, Селеста, – проговорила она, застегивая ожерелье на моей шее, – научиться нравиться, научиться покорять. Тебе надо заставить их полюбить себя.

– Мне все равно, что обо мне думают. У меня есть лук и дар Просвещения – этого вполне достаточно, чтобы поставить людей на колени.

– Страх – это еще не все. Не абсолютная мера. Она, разумеется, приведет тебя к определенному числу приспешников, но количество бунтов против тебя будет непреодолимым. Тебе должно хватить мудрости править так, чтобы тебе поклонялись из любви, а не из ненависти. Ты еще очень молода. Ты поймешь, и ты научишься. Но пока, – она наклоняется ближе и смотрит мне в глаза, – пока я хочу, чтобы ты развлекалась. Ходила на балы, заводила друзей, относилась к жизни легкомысленно. Ты еще успеешь убить достаточно людей.

Ее слова заставляют меня вздрогнуть – я всегда весьма агрессивно относилась к нашей внутренней политике, но мне никогда не хотелось никого убивать.

А, возможно, я просто себя обманываю.

Несколько лет назад, когда мне едва исполнилось пятнадцать лет, моя магия вышла из-под контроля. Мы играли с моей служанкой в саду, и я случайно просветила ее. Я с трудом могла бы вспомнить, как именно это случилось: я подняла руку, чтобы позвать ее и почувствовала, как каждая пустота в моем теле заполняется силой. Уже через секунду она сидела на коленях и смотрела на меня преданными глазами. Когда родители узнали об этом, они побледнели и строго приказали мне никому об этом не рассказывать. Позже я стала замечать, что эта служанка куда-то исчезла, а на все мои вопросы поданные тупили взоры и отделывались различными оправданиями. Через несколько месяцев я узнала от отца, что ее убили, чтобы не накликать беду на королевскую чету и не поставить наш авторитет под сомнение перед другими регионами.

– Селеста, если бы кто-то узнал, – бормотал отец, глядя в мои глаза, – что ты нестабильна, что ты так легко можешь выйти из-под контроля...тебя могли бы взять под стражу, сказать, что ты представляешь угрозу для королевства. Войну никто не забыл.

Я не могла принять это объяснение. Наверное, как только я услышала эти слова от отца, мне действительно захотелось выйти из-под контроля. Я начала просвещать людей за мельчайшие поступки без следствия, и Эсмеральде приходилось разбираться с моими проблемами. Думаю, я сознательно хотела накликать на нас беду под лозунгом "Ну что, убьете их всех?". Мне претили лицемерные идеи отца и вообще королевский строй, где страх за себя ставится выше пресловутой справедливости и жизни других. Именно поэтому меня удивляло, почему все грозно кричат на меня, когда я поступаю точно так же. Как по мне, лучше обладать абсолютной властью и не врать на этот счет, чем приторно лебезить перед регионами.

Может, Эсмеральда права и все это действительно просто большая истерика. Глупый переходный возраст и мои слабые попытки бросить родителям вызов, потому что я обижена на них, потому что я сознательно хочу отомстить им. Возможно, дело даже не в моей погибшей подруге, а в том, что меня никто никогда ни во что не ставил, а я была всего лишь генетическим недоразумением. Я выбрала быть сильной и превратить Просвещение из проклятия в дар, заставив его служить мне и вершить мое возмездие. Эсмеральда и мама не поняли бы этой стороны монеты, но тогда все это казалось мне справедливым. В шестнадцать лет я считала, что только я знаю, как поступить правильно. Оказывается, у моих ошибок слишком долгое эхо.

Габриэль входит без стука, что заставляет меня без удовольствия отметить, что он уже чувствует себя, как дома. Я плохо знала Габриэля, но у него было одно неоспоримое достоинство: он мог помочь мне сбежать. Порой, проезжая на жеребце по улицам Лакнеса или отправляясь на охоту с Адрианом, я только и мечтать могла о том дне, когда окажусь где-то в другом месте. Стейси представлялся мне бесконечной поляной свободы. Конечно, я буду навещать свою семью, но я никогда не чувствовала особой привязанности к Лакнесу. Мне всегда казалось, что я должна быть где-то еще.

– Принцесса, – произносит он, низко поклонившись.

Мама уже ушла, оставив нас наедине. Я склоняюсь в вынужденном реверансе, пока он обводит меня восхищенным взглядом.

– Вы выглядите...

– Габриэль, заходить в покои принцессы – дурной тон.

– Только если она не ваша будущая супруга, – возражает он.

– Даже в этом случае.

Я пытаюсь отвернуться, но он приближается ко мне и хватает за локоть. Его взволнованное лицо находится так близко, что я вижу каждую крапинку в его серых глазах.

– Неужели я ничуть не мил вам, Селеста?

Я вздыхаю, стараясь соблюдать почтительное расстояние между нами. Может быть, ему уже хватит думать обо мне, как о разнеженной барышне.

– Я не знаю, что это значит. Я оцениваю достоинства мужчины по его поступкам и качествам характера. Я не слишком сентиментальна.

Габриэль выпрямляется и смотрит на меня, усмехаясь, что очень меня напрягает.

– Ну, уж это я заметил, ваше высочество. Но неужели вы еще не усмотрели ни единого качества характера, за который стоило бы меня полюбить?

– Габриэль, это пошло, – морщусь я.

– Что – пошло?

– Выпрашивать любовь.

– Я не выпрашиваю любовь, – он кладет ладони на мой столик и суровеет, – я знаю, что у вас нет выбора, Селеста. Так же, как его нет и у меня. Но мне бы хотелось, чтобы вы не испытывали отвращения, находясь со мной. Чтобы вы хотя бы уважали меня, как человека, если я не достоин вашей любви.

Я все еще не сентиментальна, но его слова заставляют меня смягчиться.

– Габриэль, я слишком плохо вас знаю. В моем случае любовь скорее может появиться из дружбы и взаимной привязанности, а не из того из чего... – я делаю вздох, – из чего, вынуждена предположить, она появилась у вас.

Габриэль выпрямляется, потирая мужественный подбородок, и насмешливо поглядывает на меня.

– Вы думаете, я уже влюблен?

– Я этого не говорила, но ваши действия...скажем, я сделала выводы.

– Что ж... А что, если и так? Может быть, мне повезло больше вас. Мне повезло встретить прекрасную юную женщину, которая смела и говорит то, что думает, и у которой нет ни малейшей причины тут же не вскружить мне голову.

Он прикасается ко мне, и я вздрагиваю. Я мало что понимаю в любви – у меня нет патриотических чувств к своему региону, и я никогда не испытывала трепета при взгляде на симпатичного портного, как делала каждая подружка, которая когда-либо была у меня во дворце. Хотя, надо признать, даже друзей у меня особо не водилось после случая со служанкой. В конце концов, я просто смирилась с тем, что я – одиночка – и это устраивало меня. Я ни с кем не могла разделить ношу своего дара или хотя бы место в клетке, называемой троном. И с самого детства меня приучили не надеяться на любовь, а заставлять других ее почувствовать – что тоже мне особо не удавалось. Может быть, я всегда считала, что одиночество слилось с моей кровью и стало горящей печатью на коже, уничтожая ту, кем я могла бы быть.

– Скажи, – задумчиво помолчав, пробормотала я, – какой он? Стейси?

Габриэль, ожидавший от меня ответа на свою тираду, теряется и застывает на секунду, все еще дотрагиваясь до моей руки.

– Там много гор, – наконец прочистив горло, говорит он. – Он обдувается всеми ветрами, а еще там полно лесов и равнин. В Лакнесе чувствуешь себя, как дома, а в Стейси...чувствуешь себя свободным.

Свобода...то, чего мне так не хватало. Я закрываю глаза и ощущаю на своей коже ласковый шепот ветра и обжигающий холод, заставляющий меня почувствовать себя живой. И впервые я не думаю о браке, как об еще одной клетке. Впервые я чувствую, что, возможно, Габриэль сможет стать моим союзником.

Дверь неслышно открывается, и я вздрагиваю, одергиваю полы темного плаща. Впереди идет Давина, а за ней следует рыжая девушка в черном облачении с самым растерянным выражением лица. Обе они склоняются предо мной в реверансе.

– Здравствуйте. Чем быстрее мы начнем, тем быстрее я смогу...

Прежде, чем кто-либо успел сказать что-то еще, в зал ворвался Эйдан. Когда он на меня посмотрел, все в моей душе перевернулось – капитан был взволнован, а это никогда еще не было хорошим знаком. Он осторожно оттолкнул оторопевших девушек в сторону и протянул мне руку.

– Принцесса, вы сейчас же должны пройти со мной.

Мое сердце бьется так быстро, что я отчетливо слышу его шум в ушах.

– Что произошло?

Он оглядывается на девушек, но по моему лицу понимает, что объяснения нужно дать прямо сейчас. Вздохнув, он тихо произносит:

– Ваша сестра была на мирной миссии в Стейси. Она сопровождала послов и принца Габриэля обратно в регион, чтобы обсудить ваш предстоящий брак и наше сотрудничество...на них напали, когда они пересекали границу. Возможно, кто-то из остатков горных племен. Нарушители были убиты при захвате...

Я хватаюсь за руку Эйдана, чтобы не упасть. Мое сердце звучит оглушительно громко.

– Что с моей сестрой? Где она?

– Она в порядке, – сглотнув, ответил Эйдан. – Ее только что доставили во дворец Спасителей, и она почти невредима.

– А Габриэль?

– Он ранен. На них напали, когда они остановились переночевать у границы – целью была принцесса Эсмеральда. Он бросился защищать ее, и один из преступников оставил ему рваную рану мечом на плече. Но не беспокойтесь, наши лекари делают все возможное и его жизнь вне опасности.

Я чуть расслабляюсь, и мое сердцебиение понемногу успокаивается.

– Он тоже здесь?

– Да. Он настоял, чтобы принцессу привезли домой первой. Они оба в больничном крыле.

Я срываюсь с места, огибая девушек, которые испуганно смотрят мне вслед, и пробегаю мимо недоумевающих Искупителей. Судя по всему, Оракул уже осведомили, потому что ее нигде не видно. Я оставляю за спиной мрачные катакомбы, пробегаю через копию дворцового зала и преодолеваю двести ступенек, ведущих наверх, за несколько секунд. Покинув Солнечный город, я мчусь по освещенным дневным светом коридорам – больничное крыло находится в восточной части дворца. Достигнув нужной комнаты, я рывком открываю дверь и врываюсь внутрь.

– Селеста, потише, – угрожающе шипит на меня мама.

Внутри снуют лекари и их ассистентки с таким количеством бинтов и различных пробирок, что мне становится плохо. Я сомневаюсь, что капитан врал члену королевской семьи, но он вполне мог преуменьшить размер опасности.

Две кровати заняты – на одной лежит Габриэль с повязкой на плече. Без величественного облачения он кажется мне совсем молодым, а его серые глаза, направленные на меня, сияют юным задором. Рядом лежит моя сестра – ее запястье перевязано, а красивое лицо и шею украшают несколько царапин, но, в целом, она действительно в порядке. Возле них собралась вся королевская семья и несколько представителей различных регионов, в том числе – послы из Стейси.

– Было бы странно, если бы она не устроила переворот, – улыбнулась Эсмеральда, поглядывая на меня.

– Во имя создания, ты в порядке? – я подбежала и дотронулась до ее пальцев.

– Да, дорогая, ничего страшного.

Я поймала себя на том, что сжимаю пальцы сестры так сильно, как будто она сейчас пропадет в мгновение ока. Я никогда не думала, что кто-то может ненавидеть Эсмеральду, но, как правило, добрым людям всегда причиняют самую сильную боль.

– Что произошло?

Адриан стоял рядом, подпирая стену плечом.

– Судя по всему, несколько экстремистов решили отомстить за последствия Слепой войны, – проговорил он. – На ком еще лучше выместить свою злость, как не на принцессе?

– Столько лет прошло, а они никак не могут нам этого простить, – хрипло пробормотал отец, поднимая глаза к небу. Он сидел возле постели Эсмеральды и дрожащими руками сжимал ее простынь.

Что ж, это вынудит отца принять еще больше мер в отношении собственной безопасности. Я вздыхаю, глядя на Эсмеральду:

– Будь там я и мой лук, то мы выбили бы из них все желание когда-нибудь еще произносить твое имя.

Эсмеральда хмыкает и поворачивает голову к Габриэлю, улыбаясь.

– Зато принц оказался рядом.

Он улыбается в ответ, но более сдержанно. Я подхожу к нему и осторожно касаюсь его плеча, пробегая пальцами до запястья. Все это время он внимательно следит за мной глазами, не произнося ни слова.

– Что ж, принц, – усмехаюсь я сквозь слезы, – рановато вы решили начать доказывать свою преданность Лакнесу. Я же еще не согласилась быть вашей навек.

Он смотрит на меня без улыбки.

– Селеста, я сделал бы это ради кого угодно.

Я знала. Теперь я это знала. Я смотрела на Габриэля и понимала, что не испытываю ничего из того, о чем пишут в романах, которые я украдкой читала, когда все выходили из библиотеки. У меня не было дрожи в коленках, романтического кружения головы, мои слова не путались, а разум оставался ясным. Но впервые глядя ему в глаза, на секунду я поняла, что смогу гордиться своим будущим мужем. Возможно, уважение – это вовсе не то, что завоевываешь за секунду. Вполне вероятно, заслуживать его надо каждый день все новым и новым поступком, но порой одна ситуация меняет все. Сегодня Габриэль спас самого дорогого человека мне на свете. Я сколько угодно могу говорить, что мы с Эсмеральдой разные, а ругаться с ней я готова вечность, но никто и никогда не был мне более предан, чем она.

Я должна отплатить такой же преданностью и поступить так, как правильно, из любви к моей семье. Иногда нужно уметь жертвовать всем.

Я провожу костяшками пальцев по его щеке и улыбаюсь.

– Спасибо вам, мой принц.