Текст книги "Избранные (СИ)"

Автор книги: Анна Жадан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

– Пожалуйста, Корал, пойдем со мной. Я покажу тебе другую жизнь. Ты сможешь вернуться к своему брату. Ты снова сможешь стать свободной.

– Не слушай ее! – надрывается Оракул прежде, чем Адриан зажимает ей рот рукой, – она врунья! Тебя повесят за предательство! Или, того хуже – просветят!

Но я вижу, что слова о свободе сыграли для Корал решающую роль. Она мрачно смотрит на маму, затем поднимает на меня глаза и в них сверкает боевой дух. Если эти полгода перевернули все мое существо, сковали меня в цепи и заставили позабыть о том, что это вообще такое – быть свободной, то каково было Корал, которую с самого детства закрывали в комнатах дворца и заставляли делать то, что ей не нравилось? Каково было маленькой девочке, которую мать тоже наверняка обучала болью с жестокостью монстра? Девочке, которую отлучили от брата, чтобы тот принял смертельную миссию? Как Оракул, которая радела за будущее своих детей, согласилась на такую судьбу для них? О нет, она беспокоилась только за себя саму. Она отдала свою родную кровь на службу королю, чтобы тот проникся к ней доверием и исполнял все, что она скажет. Она просто уничтожила все, что ей дорого, ради власти.

Теперь эта женщина больше не вызывает во мне ужаса или трепета, или того восхищения, которое я испытала, впервые ее встретив. Я смотрю в ее жестокие голубые глаза, в ее скульптурное лицо и голую голову, которые больше не скрыты под черным капюшоном, но чувствую только презрение. Эта женщина ничего не достойна. Пусть останется здесь в полном одиночестве и ответит не только за то, что сделала с тысячью невинных Искупителей, но и с собственными детьми.

Корал берет переливающуюся золотом Стигму в руки, шагает вперед и протягивает ее мне.

– Нет! – заходится диким криком Оракул, – нет!

Ее глаза сияют сумасшедшим огнем, она вырывается и трясет головой, а подбородок ее заливает слюна:

– Нет!! Как ты можешь, глупая дура?! Ты предала все, чему тебя учили! Глупые алхимики не смогли вбить тебе в голову понятие преданности, но я смогу!

– Нет! – кричу я.

Оракул вырывается из рук Адриана, с силой толкая его назад, и рвется вперед, целясь когтистыми пальцами в свою дочь. Я заслоняю собой Корал и смотрю Оракул в глаза, выстраивая перед собой стену из усталых языков пламени. Оракул издает дикий вопль, и моя стена взрывается, отлетая в меня, кусая голову моим же собственным огнем. Я кричу, когда мой мозг взрывается, и падаю на землю, корчась от невыносимой боли, но, внезапно, все заканчивается. Не в силах поверить своему счастью, я осторожно поднимаю голову, и вижу безжизненно распростертое на земле тело Оракул. Над ней возвышается Хранитель. У него в руках меч, с которого мерно капает кровь. Адриан стоит позади и его глаза темнеют от ужаса.

Корал кричит и, огибая меня, подбегает к матери и падает рядом с ней на колени. Она накрывает ее тело своим и прислоняется к ее лбу губами.

– Мамочка, – шепчет она, – пожалуйста, пожалуйста, очнись. Прости меня, мама...

– Она держала тебя здесь на цепи, – выплевывает Адриан, проходя мимо.

Корал вздергивает голову и шипит на него.

– Иди своей дорогой, принц. Ты сам хранишь в глубине себя тьму, о которой тебе лучше не заикаться.

– Во мне нет тьмы, – рычит в ответ Адриан.

– Адриан...– слабо произношу я, подзывая его к себе.

Он помогает мне подняться, и я несколько секунд стою, пытаясь прийти в себя. Почему-то один только взгляд на неподвижное тело Оракул вызывает у меня тошноту. Я трясу головой, отгоняя от себя дурные мысли и успокаивая тем, что она убила бы меня.

– Я угодил вам, господин? – озабоченно встревает Хранитель.

Адриан кивает ему и произносит:

– Спасибо за твою службу, храбрец.

На негнущихся ногах я подхожу к Стигме, поднимаю ее с пола и вручаю ему:

– Иди обратно в Солнечный город и спрячь ее под плащом. Я буду через несколько минут. Мне надо забрать Корал. Возьми с собой Хранителя.

Мой голос звучит странно, а предложения выходят отрывистыми, как будто кто-то обрезал их с двух сторон. Раньше я сталкивалась со смертью только в теории, а теперь передо мной лежит то, что когда-то было человеком. Не знаю, куда все отправляются после, но сомневаюсь, что Оракул заслужила себе местечко под солнцем в раю.

Надо взять себя в руки.

Адриан кивает и неуверенно смотрит на девушку, которая мучительно рыдает над телом матери.

– Ладно. Будь осторожна, хорошо? Хранители прибудут с минуты на минуту, а мы даже не знаем, как прошли дела на Совете. Не задерживайся здесь и беги так быстро, как сможешь.

Я наблюдаю за тем, как он исчезает в тени коридора, и подхожу к Корал, стараясь оторвать ее от Оракул. Она качает головой и захлебывается слезами, отталкивая мои руки.

– Послушай меня, – тихо и твердо говорю я, сжав ее подбородок руками и заставив посмотреть на меня, – ты должна быть сильной, слышишь? Ты нужна своему брату.

Корал поднимает на меня помутненный взгляд, и я начинаю тянуть ее за собой. Мы должны уходить, а я ни за что не оставлю здесь сестру Эйдана. Я не хочу даже думать о том, что мы уже и так оставляем здесь тело его матери... в смерти которой виновата я.

Неожиданно, она вскрикивает и округлившимися глазами смотрит мне куда-то за спину.

– Какого черта? – бормочет она.

Я оборачиваюсь на долю секунды прежде, чем что-то тяжелое опускается мне на голову, оглушая меня резким ударом. Перед глазами все темнеет, но я успеваю заметить знакомое лицо, маячащее в проеме стены. Сначала меня одолевает недоумение, но через секунду оно перечеркивается другой мыслью. Как только я приехала, на одном из уроков политики, Оракул рассказала нам, что любое действие на королевской сцене – результат тщательно выверенных планов, стратегий и совокупностей тактик. Этот человек всегда был в тени, никогда не требовал награды или признания. Я должна была догадаться, что в мире королей ничего не бывает "просто так". Никто не бывает настолько добрым и бескорыстным. Но, к сожалению, как и многие другие истины, эта дошла до меня слишком поздно.

Глава двадцать шестая

Селеста

... Ты любишь вовсе не меня, а совсем другого человека и страдаешь оттого, что я никак не становлюсь на него похожим.

Братья Вайнеры. Завещание Колумба

Я сижу в зале Советов в смешанных чувствах. Возможно, потому, что в прошлый раз меня здесь прилюдно отчитали, поставили мое правительство под сомнение, а еще попытались навеки заточить в этом дворце, чтобы я никогда даже не задумалась об истинном значении слова «свобода».

И, самую малость потому, что последнюю неделю мне не давала покоя картинка, стоящая перед глазами: Габриэль и Эсмеральда в опасной близости друг от друга, тайно воркуют о чем-то в спальне моего будущего жениха.

И, можете ли подумать, но часы тикают, а их как нет, так и не было.

– Ваше величество, – опасливо произносит Норман, – может, послать за его высочествами?

Я с гордостью оглядываю своих мать и отца. Между прочим, я – единственный их ребенок, который отнесся к Совету с должным уважением и не опоздал на него, как все остальные.

Ну ладно, это обычное позерство. Просто тут находится посол Стейси и буравит он меня весьма неприязненным взглядом. Конечно, он не станет поднимать уже закрытый вопрос о моей некомпетентности перед другими послами из Кравера и Бишопа, но мне же будет лучше, если он замолвит обо мне словечко перед своими государями.

В общем, кажется, будущее в Стейси меня все же подкупило. Правда, мой жених что-то не горит желанием видеть меня в качестве своей суженой, но я это проходила уже множество раз. Я была не самым желанным ребенком, не лучшей сестрой и партией для Габриэля была определенно неудачной. Я привыкла. Привыкнет и он.

Просто, может за своим напускным равнодушием я пытаюсь скрыть, что такая мелочь, как Габриэль и Эсми в одном кабинете, причинила мне боль. Я понимаю, что королевой она будет лучшей, чем я – она всегда во всем была лучшей, – но это же моя Эсми, и я никогда не стала бы винить ее за то, что она по праву заслужила все свои привилегии. Черт возьми, пока я скакала по полям, она занималась политикой и социальными нуждами жителей, так что негоже мне теперь воротить нос и удивляться, почему ее любят больше, чем меня.

Послы нетерпеливо барабанят пальцами по столу. Невысокая, стройная женщина в плаще, чьи запястья увешаны тысячью украшений – посол из Кравера – раздраженно произносит:

– Ваша светлость, это уже просто непозволительно.

Герб Кравера – дельфин, что заставляет меня непочтительно захихикать, ведь у них и выхода к морю-то нет. Кравер знаменит своими горными реками и лютым холодом, а вовсе не песчаными пляжами, бухтами и морской гладью, как, например, Бишоп или Лакнес. Но, судя по всему, они яро стремятся отбить себе немного острова, а дельфин намекает на дружелюбные меры, которые они для этого применят. Как по мне, все это более, чем забавно, и моему братцу стоит бежать куда-нибудь за пределы Ламантры, если такие, конечно, существуют.

– Тысяча извинений, – кланяется мой отец с заискивающей улыбкой, занимая главное место за столом, – они будут сию же секунду.

Дверь в зал открывается, но вместо Эсмеральды, Габриэля или хотя бы Адриана, к нам прорывается Луиза. Мамины глаза округляются, и она выпрямляется, слегка улыбаясь, стараясь скрасить ситуацию:

– Прошу прощения, господа. Луиза, – как можно спокойнее произносит мама, – какие-то неприятности? Это зал Советов, дорогая.

Луиза кивает и, пригибаясь почти до пола, мелкими шажками семенит ко мне. Остановившись возле меня, она опасливо оглядывается по сторонам.

– Лу, какого черта? – шиплю я.

Посол из Стейси хмыкает, глядя на меня, и я подавляю желание подарить ему убийственный взгляд в ответ.

– Вас вызывает ее высочество принцесса Эсмеральда в свои покои, – бегло бормочет она.

Я недоуменно пялюсь на нее в ответ.

– Сейчас? Какого черта она делает в своих покоях?

– Простите, мне больше ничего неизвестно...она лишь попросила срочно вызвать вас.

– Как я уйду? – рычу я, – мы и так задерживаемся.

Если я сейчас увижу Эсмеральду, то точно закачу ей самый грандиозный скандал в ее жизни. В самом деле, какого черта? Она прекрасно осведомлена, что меня сейчас во дворце не жалуют, а посол из Стейси и так противно ухмыляется, глядя, как я снова позорюсь. Зачем же она меня компрометирует?

Но, если для меня что-то и имеет значение, так это семья. Эсмеральда знает, что я пойду за ней, куда угодно, но нехорошо этим пользоваться. С другой стороны, если сестра меня вызвала в такой момент, значит, у нее была на то причина.

Я встаю под убийственными взглядами отца, матери и посла Стейси. Уходить – так с музыкой.

– Господа, – произношу я с обворожительной улыбкой, которая противно стягивает мне губы, – я вынуждена удалиться на некоторое время. Обещаю вернуться, как только смогу, вместе с принцессой.

Отец смотрит на меня взглядом, который говорит: "Можешь не возвращаться, потому что ты уже труп", но при послах он делает вид, что все в порядке. Женщина из Бишопа издает страдальческий стон, но мама все берет в свои руки и начинает что-то ворковать. Ох, Эсми, надеюсь, это того стоит.

Я быстрым шагом покидаю зал Советов, а как только мы с Луизой оказываемся в коридоре, срываюсь на бег. Я пролетаю несколько лестниц и поднимаюсь на три этажа выше, где располагаются королевские спальни. Я толкаю одну из дверей и с порога заявляю:

– Черт бы тебя побрал, Эсми! Я конечно, благодарна, что ты вытянула меня из этого цирка, но, в конце-то концов...

Я не успеваю договорить, потому что мои руки скрючивают за спиной и меня с силой толкают лицом вперед. Двери за моей спиной с шумом захлопываются. Я издаю крик и пытаюсь вырваться, но двое мужчин, которые меня держат, в несколько раз превосходят меня в размерах. И с каких это пор я стала такой рассеянной и беспечной? За последние несколько месяцев меня уже дважды превращали в жертву. Беспредел.

Эсмеральда сидит на своей огромной кровати в холодных тонах и безучастно смотрит на меня. На ней сегодня не платье, а костюм цвета слоновой кости, который красиво прилегает к ее стройному телу и подчеркивает изумрудные глаза. Только почему-то у меня такое ощущение, будто передо мной сидит не моя сестра, а кто-то другой. Ее взгляд совсем не добрый и не сочувствующий, как обычно, а скорее злой и колючий.

– Эсмеральда, что происходит? – растерянно кричу я, отбиваясь от своих захватчиков.

Сестра делает им знак отпустить меня, и я раздраженно вырываюсь из рук двух Хранителей.

Секундочку...двух Хранителей?

Я недоуменно задерживаю взгляд на их желтой униформе – символе королевства – и медленно оборачиваюсь к Эсмеральде:

– С каких это пор ты им приказываешь?

Эсми смотрит на меня с непривычной холодностью, и указывает на место напротив ее кровати.

– Сядь.

Я невозмутимо скрещиваю руки на груди. Не хватало еще, чтобы мне приказывала моя собственная сестра.

– Ладно, – Эсмеральда пожимает плечами, – тогда, кажется, тебе придется наслаждаться представлением стоя.

– Каким еще представлением? О чем, черт возьми, ты говоришь?

Внезапно, за дверью начинают раздаваться крики. Я изумленно оборачиваюсь и стремглав кидаюсь к двери, но дорогу мне преграждают двое Хранителей. Я презрительно смотрю на них и рычу:

– Не трогать принцессу. Или вас просвещали не так?

– Их просвещали так, как выгодно мне.

Прекрасный ротик моей сестры способен издавать звуки, складывающиеся в слово "выгодно"? Она понятия не имеет о выгоде. Я сама никак понять не могла, как за годы, проведенные за обучением политике и экономике, она так и не разобралась в том, как переиграть все в ее пользу. Казалось, она даже не задумывалась никогда о том, что может поступать не так, как должно, а так, как хочется ей. Ведь все, что она делала, направлено на счастье Лакнеса, а значит, и на ее счастье. Или я не права?

Я слегка поворачиваюсь и смотрю на нее в упор.

– Раз ты им приказываешь – один черт знает как – прикажи им отпустить меня, иначе здесь начнется кровопролитие, видеть которое ты не захочешь.

Эсми продолжает буравить меня безучастным взглядом, не меняясь ни в лице, ни в идеально отточенной позе.

– Кровопролитие уже началось, но ты не станешь его частью. Пожалуйста, Селеста, сядь.

Глядя на нее с абсолютным недоумением я все же решаю, что лучше выслушать то, что она хочет сказать, а потом уже бросаться выяснять, что происходит за дверью. В конце концов, я всегда доверяла своей старшей сестре.

Я плюхаюсь в кресло и нетерпеливо подпрыгиваю на месте.

– Ну и что тут происходит?

– Демитрий, сделай так, чтобы никто не входил и не выходил, пока остальные мои подданные будут выполнять поручения, – скучающим голосом говорит она одному из Хранителей, делая ему жест рукой.

Замерев, я наблюдаю за тем, как Демитрий склоняется перед сестрой и выдает такое знакомое мне:

– Как вам угодно, моя госпожа.

Все внутри у меня переворачивается. Я вскакиваю с кресла и зажимаю рот рукой:

– Какого черта это только что было?

– Понравилось? – хвастливо облизнувшись, восторженно хлопает в ладошки Эсмеральда, – я сама все еще в восторге!

У меня так быстро стучит сердце, что, кажется, еще секунда и я умру прямо здесь.

– Они подчиняются только нашему отцу. Как ты это сделала? И почему на тебе этот костюм? Ты же ненавидишь костюмы!

– Я много чего ненавидела, потому что мне так говорили, – скривившись, произносит Эсми, – сядь и я все тебе объясню.

Я качаю головой, все еще не в состоянии прийти в себя, и она вздыхает:

– Всегда ты такой была. Взбалмошной, упрямой, безрассудной! Надо признать, это очень утомляет.

– Раньше у тебя с этим проблем не было, – рычу я, чувствуя, как у меня странно сжимается сердце. Моя сестра не такая. Она не говорит таким едким голосом и не смотрит так насмешливо, как будто обставила меня в неизвестно какой игре.

– Раньше...– усмехается она, – ты просто не замечала. Ты вообще мало чего замечаешь, Селеста. Ты постоянно пыталась сбежать, а поэтому отдалилась от всех – от меня, от Адриана, от мамы и отца. Знаешь, когда мне исполнилось двенадцать, я кое-что поняла. Тебе и Адриану я не нужна, потому что я слабее вас, медленнее вас и более послушная. Мама слишком занята попытками отгородиться от славы принцессы Бишопа, а отец...отца волнует только власть, которая дарует ему безопасность. Но я всегда буду нужна своему региону и людям, живущим в нем.

Я смотрю на нее с нарастающим чувством ужаса, какого не испытывала, наверное, еще никогда в своей жизни, и начинаю отчаянно мотать головой. Впервые я чувствую себя по-настоящему виноватой в чем-то – больше я не могу прикрываться жаждой свободы или строгими правилами.

– Ты моя сестра, – срывающимся голосом шепчу я, – и я всегда любила и всегда буду любить тебя. И мне все равно, слаба ты, сильна или не можешь сдвинуться с места.

Кажется, это на секунду пробирает ее, и она вскидывает голову в каком-то мучительном жесте, как будто на свободу вырвалась маленькая, испуганная двенадцатилетняя девочка, которая чувствовала себя такой одинокой, какой я никогда не была. Но в следующую минуту она снова превращается в незнакомую девушку, которая буравит меня ледяным взглядом.

– Ты понятия не имеешь о любви, – тихо рычит она, заставив меня болезненно вздрогнуть, – особенно о той любви, которую я всегда испытывала к своему народу. С двенадцати лет целью моего существования была корона Лакнеса, но разве могла я рассчитывать на нее? Неважно, как искусна я стану в политике, как сильно полюбят меня люди, как активно будут добиваться моей руки принцы всей Ламантры – отец никогда не допустит, чтобы его единственный сын отправился в чужой регион в качестве принца-консорта. И уж тем более он никогда не позволит женщине встать во главе Лакнеса, который он почему-то всегда считал своим, пусть и управлял им чертовски бездарно.

Мои руки беспомощно скользят в попытке ухватиться хоть за что-то, но, в итоге, беспомощно падают вдоль вытянутого от напряжения тела.

– Ты хотела...корону?

Эсмеральда презрительно ухмыляется:

– А чего ты думаешь я из шкуры вон лезла, чтобы всем угодить? Подсказывала отцу, что отправлять меня никуда нельзя, что здесь я полезна? Думаешь, я – самый глупый ребенок Лакнесов, которому нравится, что ею все пользуются?

Я смотрю на нее, чувствуя, как у меня волосы встают дыбом. Эсмеральда...Я жила с ней бок о бок с самого рождения, я видела, как она взрослела, как влюблялась, как разочаровывалась и ошибалась. Я наблюдала за тем, как она становится истинной принцессой, принимает долг, который казался мне слишком тягостным. А все это оказывается лишь притворством – погоней за честолюбивыми желаниями и властью – всем тем, что сгубило моего отца. Как могла Эсми последовать по стопам человека, на которого мы поклялись, что никогда не станем похожи?

– Я вижу, что ты думаешь, – рявкает она, – и сейчас же прекрати. Я ни капельки не похожа на него. Начнем с того, что я в десять раз умнее и закончим тем, что меня действительно волнует кто-то, кроме себя. Именно поэтому ты все еще сидишь здесь.

– Отец убил своих братьев ради власти, – севшим голосом произношу я.

– Да – и он глупец. Его братья были умнее его. Впрочем, у него не было силы, которой обладаю я, – она поднимает глаза и начинает тихо смеяться, и от этого так напоминает прежнюю себя, что у меня перехватывает дыхание, – не бойся. Я не собираюсь убивать тебя.

– Я не боюсь, – твердо говорю я, – ты же знаешь, смерть – еще одна авантюра, на которую я всегда готова была подписаться. Меня пугает совсем не это. Меня пугает тот человек, которым ты стала.

– И кем же, по твоему мнению, я стала?

– Ты жестокая. Фанатичная. И, наверное, у тебя совсем крыша поехала, – мой голос срывается, но я делаю быстрый вдох и добавляю беспечным голосом, как будто Эсми меня разыгрывает, и я прекрасно об этом знаю: – И что же, ты все это время обманывала всех нас?

На самом деле меня больше интересовало другое: как Эсмеральда могла обмануть меня?

– Ровно настолько, насколько ты могла бы назвать это обманом, – махнув рукой, произносит она, – во мне столько любви, сколько я всегда проявляла. Просто, возможно, я чуть менее бескорыстна и чуть более упряма, чем ты думала. А еще я чертовски умна. Я же сказала, Селеста. Ты просто никогда ничего не замечала. Но, судя по всему, если ты уже сейчас считаешь меня монстром, то все остальные открытия еще впереди.

Она протягивает руку за чем-то, что находится позади нее и достает стеклянную сферу, переливающуюся золотом. Я недоуменно разглядываю это странное сооружение, которое не похоже ни на что, виденное мною раньше. Меня завораживает то, как волшебно светятся всполохи чистейшего золота, скрытого хрустальной оболочкой. Я поднимаю глаза и впервые чувствую что-то жестокое в себе при взгляде на сестру.

– Что это? – напряженно спрашиваю я.

– Ах да, – она раздосадовано всплескивает руками, – он же и тебя не посвящал в свои дела. Это Стигма, сестренка. Штука, в которой собрана сила тысячи Искупителей, которую наш отец так преданно охранял в Солнечном городе и собирался использовать для своей защиты, – она невозмутимо смотрит на меня: – я украла ее.

У меня внутри все переворачивается. Эсмеральда любовно прижимает Стигму к себе и внимательно наблюдает за мной, как будто ожидает нападения. Странно, что Эсми надеется, будто такая сомнительная тактика убережет ее – она просто прекрасно знает меня и понимает, что я не смогу причинить ей боль. Но так ли это? Я слегка поворачиваю голову в сторону Хранителей – они мрачно на меня смотрят, постукивая пальцами по эфесам мечей. Если эта штука действительно обладает такой силой, то едва ли мне хотелось бы видеть ее в руках Эсмеральды.

– Каким образом?

– Это уже тебя не касается. С помощью одной маленькой, глупой Искупительницы, которая еще узнает о своей наивности перед тем, как испустить свой последний вздох.

Кажется, куда уж удивляться больше, но от кровожадности, прозвеневшей в ее голосе, мне становится совсем уже не по себе. Я решаю пока проигнорировать слова о неизвестной Искупительнице и ее судьбе, потому что, черт возьми, на кон сейчас поставлено куда большее:

– И что ты собираешься делать с этой...Стигмой?

Она улыбается, поглаживая сферу с такой нежностью, как будто на ее руках притаился милейший зверек с гладкой шерсткой.

– Много всяких вещей. Например, продолжать просвещать Хранителей моего отца, как я уже начала делать. Эта штука способна на столько всего интересного! Она подавляет любую магию, позволяя мне наложить свои чары наверх, представляешь? Я думала, на такое способны только живые люди, но, когда узнала о существовании этой красотки, буквально помешалась. Но это все лирика, – она похлопывает сферу и вновь поднимает на меня глаза: – я готовлюсь к тому, что должна была начать еще много лет назад. Я захвачу королевство, надену корону на голову и буду такой правительницей, какую Ламантра еще не знала.

Я недоуменно смотрю на нее расширившимися глазами. Эсми, возможно, и разбирается во всех тонкостях политических дел в сто раз лучше меня, но даже я понимаю, что у нее нет никаких шансов в престолонаследии.

– Ты с ума сошла? – хриплю я, – тебя никогда не выберут королевой, и ты это прекрасно знаешь.

– Кто говорит о выборе? – фыркает она, – я не собираюсь лебезить перед послами и глупыми правителями регионов, которым просто достался удачный билет в генетической лотерее. Они ни черта не понимают в правлении. На сегодняшний момент я обладаю максимальными возможностями и силой, которой мой отец никогда не решился бы воспользоваться. И как ты думаешь, кто будет лучшим правителем – я или наш отец, бежавший от собственной тени?

– Адриан законный король, – с расстановкой, медленно рычу я. Пусть только попробует оспорить власть нашего брата.

– Совета не было! – взвивается Эсмеральда.

И тут я с удивлением понимаю, что она все еще держится за наши старые правила и установки. Она так тщательно старается сломать систему, но не замечает, насколько сильно в ней увязла. Эсмеральда выросла на политике Ламантры – она не может взять и поменять все за одну секунду – хотя бы потому, что сама еще к этому не готова.

Это и есть мой шанс.

– Эсми, – осторожно подбирая слова, начинаю я, но она смотрит на меня убийственным взглядом.

– Эсмеральда или моя королева.

Она всегда ненавидела это прозвище, хотя все домочадцы звали ее именно так. И сейчас я не могу отделаться от мысли, что моим напоминанием о ее старой жизни она задета глубже, чем желает показать. Ведь мы-то с ней знаем, что сколько ни беги – от себя не убежишь. Мы знаем, что даже если она будет пытаться убедить всех, что она Эсмеральда, найдется человек, который расскажет – она Эсми.

– Эсмеральда, – поправляюсь я, – не будет никакого Совета. А если он и будет, то тебя на нем будут только судить. За предательство. Пожалуйста, позволь мне...

– Предательство?! – выкрикивает она, – спасти этот чертов регион, весь этот катящийся к чертям мир – это предательство?

– От кого ты собралась его спасать?

– Да хотя бы от тебя! Что, роль злодейки тебе уже не по душе?

– Я никогда не была злодейкой.

– О, да брось! Давай достанем список всех людей, просвещенных тобой! Или как насчет нашего братишки, идиота и разгильдяя, не способного вытащить свою голову из-под бесчисленных юбок? Посмотри на человека, в которого я превратила его! Я сделала из него образцового принца, интересующегося политикой, экономикой, всем чертовым Лакнесом! Признаюсь, вместо меня должен был править он, а я – всего лишь стоять у него за спиной, но какого черта? Это моя заслуга! Моя, а не его.

Я вздрагиваю с совершенной уверенностью, что ослышалась. Сердце колотится так громко, что я слышу его отголоски в своих ушах.

– В каком смысле "превратила"?

Она слегка улыбается, похлопывая пальцами по покрывалу.

– Эта мысль созрела в моей голове несколько лет тому назад. Адриан был главным претендентом на престол, – на этой фразе она пренебрежительно фыркает, как будто считает это невиданной глупостью, – но вел он себя, как последний болван. Ты же помнишь, что он вытворял? – она смотрит на меня в ожидании поддержки, но я лишь в ужасе качаю головой, – я знала, что он погубит мой народ. Я все ходила и думала, как замечательно было бы, если бы я могла как-то повлиять на него, переубедить, набросить на него оковы той власти, которую давало мне просвещение, – она издает тихий звук, напоминающий удовлетворенное мурлыканье, – а потом я узнала об Искупителях. Чем больше я общалась с Оракул, тем больше понимала, что их возможности не ограничены. Они обладали большей властью, чем мы когда-нибудь могли себе даже представить, и я воспользовалась этим. Я подкупила одну из Искупительниц и заставила ее подавить магию Адриана ровно настолько, чтобы я...– она на мгновение замирает, как будто ей неприятно то, что она собирается сказать, но в следующую секунду уже вызывающе вскидывает голову.

Я мелко дрожу, не в силах поднять на нее глаз. Мир вокруг крутится, но я заставляю себя стоять на месте, пробуя на вкус такие незнакомые доселе слова:

– Эсмеральда...ты просветила его?

Она холодно смотрит в мои глаза, бросая мне вызов.

– Не может быть... – шепчу я, – это невозможно. Нельзя просветить Просветителя. Мы бы почувствовали, что он находится под чьими-то чарами. Любой член королевской семьи, посещавший Лакнес, почувствовал бы это!

Эсмеральда сглатывает, поправив светлый локон, и хмыкает с напускной бравадой, за которой не может скрыть тень своих сомнений, и, возможно, боли:

– Как только я просветила Адриана, его магия тут же вернулась, и он мог пользоваться ею, как и раньше. Она подавляла тот факт, что Адриан сам был просвещен, и рядом с ним вы чувствовали только его магию. К сожалению, – она вздыхает, приподняв глаза к потолку, – моя Искупительница не выжила. Подавить магию просвещения в Просветителе оказалось сложнее, чем я думала. Больше я так рисковать не могла, поэтому мне пришлось найти более действенный способ. И я, разумеется, нашла его.

Мой брат, который еще недавно подшучивал надо мной и казался таким беззаботным, настолько...самим собой, оказался просвещен. Эсмеральда растоптала его, бросила мне в лицо нашу любовь друг к другу. Я мгновенно вспоминаю, как мы с Адрианом и Эсмеральдой держались друг за друга в зале Советов, обещая, что всегда будем вместе, и к горлу начинает подступать тошнота.

– Я сделала то, что было необходимо. Более того, я оказала ему услугу – избавила его от страданий по этой простолюдинке Аделии. Так будет лучше всем нам – и королевству тоже, – с совершенной уверенностью, лишь на мгновение омраченной мимолетной заминкой, заявляет она.

– Как ты могла? – бормочу я, качая головой из стороны в сторону. – Как ты могла уничтожить нашего брата?

– Уничтожить? – взрывается Эсмеральда, – да как ты смеешь так лицемерить? Ты просвещала бессчетное количество людей из-за обиды на родителей, и всегда аплодировала, когда мама совершала казни. Ты отбирала у людей все, что у них было прихоти ради, а теперь смеешь винить меня в том, что я сделала для всех нас?

– Эти люди были преступниками, – дрожащим голосом произношу я, – а ты просветила невинного человека...родного брата...ты чудовище.

Эсмеральда закатывает глаза, как будто слышать от меня такие слова ей очень смешно, и выпрямляется еще сильнее, отчего ее натянутый позвоночник кажется тонкой стрункой под тканью костюма.

– Вот поэтому, Селеста, ты никогда бы не смогла управлять регионом, – презрительно произносит она. – Ни у тебя, ни у Адриана, ни у нашего отца никогда не хватило бы духу сделать то, что я сделала. Вы воины, но вы чрезвычайно слабы. Только я знаю, как сделать мой народ счастливее. И если ради этого придется просветить всю мою семью, то что ж, я пойду на это. Ты никогда не понимала, что значит быть королевой. Я же – истинная правительница.

– Да если бы тебя заботило процветание Лакнеса, ты бы не стала красть Стигму и просвещать Адриана! Нет, тебе нужна абсолютная власть над всеми. Ты хочешь править Ламантрой, а не Лакнесом.

Эсмеральда приподнимает бровь и издает надменный смешок.

– А тебя это удивляет? Что эти чертовы старики в потертых камзолах понимают в политике? Они ввязали нас в Слепую войну, а с тех пор сидят, как на пороховой бочке, отовсюду ожидая удара. Все это было обречено на поражение с самого начала, а с магией Искупительниц, скорее всего, закончится кровавой резней между народами. Если я буду управлять Ламантрой, опасения бессмысленны. Все Искупительницы и Просветители смогут примкнуть ко мне, и мы обеспечим мир на этой земле. С оружием, которым я сейчас обладаю, моя победа обеспечена. Народ меня любит, а когда узнает, на что я готова пойти ради них – будут обожать меня. Селеста, тебе нет никакой нужды враждовать со мной. Я сделаю так, как будет лучше для Ламантры. Или ты больше доверяешь глупым королевским домам других регионов, чем собственной сестре? Ты же знаешь, что я смогу предотвратить неизбежную войну, а они – только ускорить ее.