Текст книги "Сламона"

Автор книги: Анна Овчинникова

– Джон, поторопись! – раздраженно окликнула госпожа Доррис. – Хочешь, чтобы мы опоздали на поезд? Дай руку и перестань крутить головой… Боже мой, что за ребенок!

Джон, отставший на пару шагов, быстро догнал тетю, послушно дал ей руку и смирно пошел рядом. Но его примерного поведения хватило только до ближайшего перекрестка: ткнув пальцем в одну из боковых улиц, он сказал:

– Теть Магда, видите во-он тот кирпичный дом? Меня однажды оставили там за окном на всю ночь… Почти в одной пижаме! Они там все такие психи, в этом приюте…

– Что?!

Госпожа Доррис как раз размышляла, стоит ли брать такси: в нижнем городе такси попадались на каждом углу, но ведь и до вокзала было уже недалеко… Дикая реплика племянника сразу отвлекла ее от этих мыслей.

Нет, пора было унять необузданную фантазию филологического вундеркинда! Мало того, что Джон время от времени начинал нести ахинею про говорящие флюгера и про разгуливающих по городу каменных медведей – так теперь он еще пустился врать про свои приключения! В Шеке она первым делом отдаст мальчика в хорошую христианскую школу, где ему живо объяснят, что – хорошо, а что – дурно; в здешней школе его явно ничему подобному не учили, поощряя его разнузданное вранье. Но кое-какие элементарные истины госпожа Доррис решила объяснить племяннику немедленно, чтобы потом не пришлось краснеть за него перед знакомыми…

Замедлив шаги, она принялась объяснять Джону, какой это постыдный поступок – ложь.

– Если ты будешь продолжать лгать, Джон, у нас не получится настоящей семьи. В семье всё построено на доверии, а о каком доверии может идти речь, если один человек все время обманывает другого? Ты меня понимаешь?

К тому времени, как они вышли на центральную площадь, юный Мюнхгаузен успел целых три раза попросить прощения, но госпоже Доррис давно уже не нравилась та легкость, с какой Джон научился говорить: «Простите, я больше не буду!», и она решила заодно побеседовать с ним и на эту тему тоже…

Их беседа продолжалась до тех пор, пока госпожа Доррис не заметила, что ее племянник как-то странно ссутулится и прижимает руку к животу.

– В чем дело, Джон? – недовольно спросила госпожа Доррис. – У тебя что, болит живот?!

– Не…

– Ну так выпрямись, что ты горбишься, как обезьяна? Боже мой, что за ребенок!

Она сильно дернула Джона за руку, тот ойкнул, споткнулся, и вдруг из-под его джинсовой куртки выпал на асфальт туго набитый полиэтиленовый сверток.

Госпожа Доррис остановилась и уставилась на этот предмет.

– Эт-то еще что такое? Джон!

Мальчишка низко опустил голову, его уши засветились из-под модной прически «юный паж», как новогодние красные лампочки из-под мохнатых лап елки.

– Я больше не бу…

Нет, дорогой, больше этот номер у тебя не пройдет!

– Та-ак, – переводя взгляд с преступника на улику, медленно протянула госпожа Доррис. – Подними-ка это и дай мне… Живо!

Джон подобрал полиэтиленовый пакет и дрожащими руками протянул разгневанной тете, боясь даже на секунду поднять на нее глаза…

Госпожа Доррис взяла контрабандный сверток, заглянула внутрь – и… Боже мой, чего там только не было! И исписанные тетрадки, и какая-то жуткая акварельная мазня, и фломастерные рисунки, и даже камень с дыркой, нанизанный на веревочку!

– Что все это значит, Джон? – ужасным голосом спросила госпожа Доррис (мальчишка переступил с ноги на ногу и еще ниже опустил голову). – Я задала тебе вопрос! ЧТО ЭТО ТАКОЕ?!

Племянник застыл перед ней в оцепенелом молчании, и госпоже Доррис волей-неволей пришлось засунуть руку внутрь полиэтиленового пакета и достать одну из бумажек.

– «Портрет моих крестных», – вслух прочитала она надпись под рисунком. – Что-о-о?!

Сунула рисунок обратно в пакет и начала доставать бумажки одну за другой, громко читая накарябанные на них каракули и не обращая внимания на удивленные взгляды редких прохожих и на то, что Джон при каждой ее декламации вздрагивает, будто в него тычут ножом.

– «Карта Острова Русалок»… «Драконье го-ро-дище»… Что такое?! «Битва с кроккой»… «Заклинания Хер»… Что-о-о?! «Хер-ви»… «Шабаш на Горе Дьявола»… У меня просто нет слов!!! «Портрет моей мамы» – господи боже мой!!! Да ты совсем  рехнулся, похоже!!!  ДЖОН! В последний раз спрашиваю: ЧТО – ЭТО – ТАКОЕ?!

Она потрясла пакетом перед носом племянника, но с тем же успехом она могла бы задавать вопросы афишной тумбе – Джон даже не соизволил поднять головы, и госпожа Доррис с трудом удержалась, чтобы не огреть его по уху контрабандным пакетом.

Сделав несколько глубоких выдохов и вдохов, она все же овладела собой настолько, что смогла заговорить почти спокойным тоном. Слава богу, она точно знала, какие слова могли развязать язык несносному паршивцу!

– Очень хорошо, Джон, – громко сказала она. –   Раз ты даже не желаешь со мной разговаривать, думаю, самым правильным будет пойти и сдать обратно твой билет!

Как и ожидала госпожа Доррис, последняя фраза подействовала на Джона сильнее оплеухи. Он вздрогнул, вскинул на нее глаза и умоляюще выпалил:

– Теть Магда, я больше не буду!

– Это я уже слышала много раз! И теперь знаю, какова цена твоим обещаниям!

Джон затоптался, засопел, зашевелил губами, но больше не выдавил ни слова – так что в конце концов госпоже Доррис пришлось подхлестнуть его вопросом:

– Ты еще что-то хочешь мне сказать?

Паршивец топтался и сопел еще целую вечность, прежде чем наконец промямлил:

– Я… Это… Я так играл…

– Играл?! Вот этот кошмар ты называешь игрой?! – госпожа Доррис швырнула пакет племяннику – тот едва успел подхватить свое отвратительное сокровище.

– «Шабаш на Горе Дьявола» – да как только у тебя рука не отсохла, когда ты карябал эти слова! Не говоря уж о о том, чтобы изобразить родную мать с отвратительным зеленым хвостом… При всех ее недостатках… Это… Это!!. Где ты такого нахватался, господи боже?! И объясни мне, наконец, почему ты тащил эту гадость тайком, чуть ли не запихав ее в штаны?!

Джон быстро заморгал, сглотнул и снова уронил голову ниже плеч.

– Я больше не буду… – чуть слышно прошептал он – и по его прерывистому сопению госпожа Доррис поняла, что мальчишка готов разразиться большим ревом.

Только рева ей сейчас не хватало! А где потом прикажете приводить зареванное страшилище в порядок – в поездном туалете?! Ладно, негодяй, придется отложить серьезный разговор, но даже не надейся, что тебе все это сойдет с рук!

– Мне стыдно за тебя, Джон! – отчеканила госпожа Доррис. – Очень стыдно! Мы с тобой еще поговорим о твоем ужасном поведении – и обо всем остальном. А теперь выкинь эту гадость в урну, да побыстрей, поезд нас ждать не будет!

Госпожа Доррис не сомневалась, что при ее последних словах Джон подпрыгнет от восторга и со всех ног бросится выполнять приказание смилостивившейся тети – скорее, пока она не передумала его забирать!

Но она угадала лишь отчасти.

Джон и вправду бегом рванул к урне на углу, выкинул в нее пакет… Но вместо того, чтобы так же быстро вернуться, почему-то застыл рядом с урной, как чучело в безветренную погоду.

– Джон, что ты встал?! Немедленно иди сюда! Ты хочешь загнать меня в гроб, несносный ребенок?.

«Это не я, это Тройное Заклятье! Я должен ее слушаться, раз она сказала волшебное слово „сламона“! Я не могу не выполнить то, что она велит…»

Но Рон ничего не ответил на эти торопливые отчаяные объяснения. Он молча сунул руки в карманы, повернулся к Дэви спиной и медленно пошел прочь.

– Рон, куда ты?! Ты же мне обещал!..

Принц светлых эльфов даже не обернулся на этот умоляющий вскрик, и скоро его огненная шевелюра скрылась за углом дома.

– ДА ТЫ СОВСЕМ РАСПУСТИЛСЯ, ДЖОН!!

Вопль госпожи Доррис раздался прямо над головой Мильна, и тот с трудом удержался, чтобы не зажать уши руками.

– Это уже выходит за всякие рамки – я что же, должна бегать за тобой по всему городу?! И изволь смотреть мне в глаза, когда я с тобой разговариваю!

Согнутый палец подцепил его подбородок и резко вздернул его голову вверх.

– Так и будешь молчать?! Не выводи меня из терпения! Отвечай немедленно, Джон Доррис! ТЫ ЧТО, НЕМОЙ?!

Мильн шарахнулся назад, острый ноготь больно пробороздил его подбородок.

– Я НЕ ТВОЙ! – выкрикнул он в разгневанное лицо Черной Королевы, даже не успев понять, что отвечает.

– Ах, ты, паршивец!..

Даже Люк Синджон никогда себе такого не позволял! – и госпожа Доррис звонко, наотмашь, ударила обнаглевшего племянника по щеке…

То, что случилось потом, застало ее врасплох, как автомобильная катастрофа.

Голова Джона мотнулась, из глаз брызнули слезы – и он истошно заорал на всю площадь:

– Я не твой, не твой, не твой! Поняла?! Дура!!!

Госпожа Доррис испуганно отшатнулась от спятившего мальчишки, а Джон выхватил пакет из урны и сломя голову бросился бежать через площадь, словно за ним по пятам гнались голодные волки.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Предел. «Сламона» в последний раз

 
Твоя рука ложится на мою —
вселенные на миг соприкоснулись,
пересеклись орбитами планет,
приливами и грозами столкнулись.
 
 
А что же дальше?..
 

Эрик Снайгерс, неоконченное стихотворение

Вот и все, дальше бежать было некуда.

Позади остался весь Мурленбург, позади остался бетонный забор, в дыру в котором он только что пролез, – а впереди был только грохочущий мимо заброшенной старой платформы поезд.

Вагон за вагоном, вагон за вагоном скорый мчался из Мурленбурга в Шек, и в одном из этих вагонов ехала госпожа Доррис, на чем свет стоит ругая своего полоумного племянника…

Вот так и выглядит Край Света.

Финиш.

Конец.

Предел.

Он не может вернуться в школу – он больше не числится там. И Домашним Ребенком ему теперь никогда не быть. Даже Рон от него отказался, и вряд ли у него хватит мужества вернуться в Запределье, у него не осталось никого и ничего, он сам загнал себя в тупик, из которого нет выхода!!!

Кроме одного…

Крепко прижимая к груди полиэтиленовый пакет, двигаясь медленно, как под черной глухой водой, Мильн шагнул вперед, навстречу грохочущему мельканию вагонов.

Это так просто, правда?

Нужно только сделать еще два шага вперед… А потом еще один – самый последний…

Наверное, это будет быстро и не очень больно, наверное, это будет ничуть не страшнее, чем переступить порог мурленбургского приюта…

НЕТ!!! В ПРИЮТ ОН БОЛЬШЕ НЕ ВЕРНЕТСЯ, НИ ЗА ЧТО, НИКОГДА!!!

Уж лучше…

Двигаясь завороженно-обреченно, как литт, идущий на голос волшебной трубы, Мильн сделал еще один шаг… На миг ужаснулся тому, что творит, и все-таки шагнул снова… Хотел было остановиться – но вдруг понял, что уже не может, словно сквозь адский грохот колес его и впрямь зовет труба принца эльфов!

Нет!!.

Мильн зажмурил глаза…

– ХЕЙ, А НУ, ПРИТОРМОЗИ!

Этот голос грянул за его спиной сквозь колесный гром, и тут же за плечо его схватила сильная рука, а когда Мильн с полузадушенным писком машинально рванулся вперед, к размазанному скоростью боку вагона, вторая рука ухватила его подмышку.  Его подняли в воздух, крутнули, прижав спиной к чьей-то груди, и мгновенье спустя он уже стоял довольно далеко от края платформы, а промчавшийся мимо поезд подмигнул ему огоньками последнего вагона…

– Пустите! – вырываясь, заорал Мильн. – Пустите, пустите, пусти…

Его поставили на ноги, он отскочил от схватившего его человека, продолжая прижимать к груди пакет, и так резко развернулся, что чуть не упал.

– Что, команчи вышли на тропу войны?

Сперва на Мильна свалился этот неожиданный вопрос, а потом, подняв глаза, Джон увидел копну солнечных волос, россыпь веснушек на переносице и темную разбойничью щетину на подбородке…

Рыжеволосый парень почесал эту щетину и ухмыльнулся.

– У тебя такой видок, будто ты только что вырвался с горящего ранчо! – объяснил он. – Надеюсь, в спине у тебя не засела парочка-другая стрел?

– Что?! – Джон пробежал взглядом по черному свитеру возвышавшегося над ним человека, по его затрепанным черным джинсам, по висящей на боку незнакомца гитаре.  – Н-нет…

– Тогда все в порядке! – рыжеволосый вытащил из кармана сигаретную пачку, сунул в рот сигарету, скользнул по Мильну взглядом и спросил:

– Как тебя зовут, незнакомец?

– Дж… – начал было Мильн, но запнулся.

Поезд давно уже исчез за поворотом, но платформа продолжала мелко трястись (или это дрожали его колени?), и сердце Мильна грохотало громче вагонных колес, а в голове царил полный кавардак…

– Как-как? – переспросил парень, щелкая зажигалкой.

– ДЭВИ!!! – выкрикнул Мильн, вздернув подбородок над краем прижатого к груди пакета.

То был не простой ответ на самый обычный вопрос – то был воинственный клич перед смертельной схваткой, или вызов на поединок, или вопль перед прыжком в водопад!

– А я – Эрик Снайгерс, – спокойно кивнул парень. – А как называется ваш милый городок?

– Мурленбург…

Вот этот самый простой ответ на самый обычный вопрос почему-то заставил Эрика громко захохотать. Он чуть не подавился сигаретой, выплюнул ее и так стукнул себя кулаком по бедру, что гитара у него на боку отозвалась обиженным звоном.

– Ну, здорово! – сквозь смех проговорил он. – Вот везенье! Просто одно к одному… Похоже, этим летом наверху меня здорово невзлюбили!

Он дернул плечом, вскинув повыше рюкзак за спиной, снова поскреб щетинистый подбородок пальцами с содранными костяшками и махнул рукой.

– Ладно, если хуже уже нельзя, значит, должно стать лучше! – философски заметил он. – Придется подождать следующего дилижанса, ничего не поделаешь… – заглянув в сигаретную пачку, он сунул ее в карман и, полуобернувшись, бросил через плечо: – Кстати, Дэви, можешь придумать рифму к слову «подожди»?

«Дэви»!

Мильн покраснел, побледнел, облизнул губы, но не нашелся, что ответить…

А Эрик, похоже, и не ждал ответа. Он повернулся и пошел к ступенькам платформы по растрескавшемуся бетону, из которого торчала желтая трава.

Несколько мгновений Мильн стоял в обнимку со своим пакетом, молча глядя ему вслед. В тусклом свете пасмурного утра шевелюра Эрика полыхала, как копна осенних желто-рыжих листьев, и он сильно прихрамывал на правую ногу…

Мильн судорожно вздохнул и пошел следом, сперва – медленно, а потом – торопливой рысцой.

* * *

 
– …Подожди, подожди,
там, в горах, идут дожди,
заливают скалы,
горы, перевалы!
 
 
Подожди, подожди,
лес остался позади —
темный и молчащий,
с непролазной чащей.
 
 
Подожди, подожди,
город будет впереди —
утренний, росистый,
вымытый и чистый.
 
 
Подожди, подожди,
скоро будем выходить,
но спешить не надо, —
здесь ни мух, ни града!
 
 
Подожди, подожди…
 

Подожди, давай запишем все это, жаль будет, если такие рифмы пропадут для потомства! Подержи-ка гитару, Дэви…

«Дэви»!

Мильн глупо заулыбался, заерзал на куртке Эрика, расстеленной на верхней ступеньке платформы, и обеими руками осторожно принял гитару. Он погладил пальцем ее гладкий коричневый бок и стал читать выжженные на гитаре названия городов: Кет… Кет-Бихау… Шутанна… Палангут… Кассиз… Шек… Сэтерленд! Тэннисоль!!! Джамбл!!!

– Это где мы с ней побывали, – объяснил Эрик – строча в пристроенном на колене блокноте, он ухитрялся видеть, чем занимается Джон. – Памятка для грядущего склероза.

– И в Тэннисоле вы тоже были? – восхищенно выдохнул Мильн.

– И в нем.

– И в Джамбле?

– Угу.

Джон долго ерзал, прежде чем задать следующий вопрос:

– А это правда, что в Джамбле прямо по пляжам бегают крабы?

Эрик поднял глаза от блокнота, и Мильн испуганно съежился, почти коснувшись щекой гитары. Взъерошив свои и без того лохматые волосы, Эрик посмотрел мимо его плеча туда, где светились самые дальние железнодорожные светофоры за еле видным отсюда мурленбургским вокзалом.

– Да, в Джамбле по пляжам и вправду бегают целые полчища крабов… А над улицами там летает больше чаек, чем голубей… Даже с самых дальних окраин там слышны гудки маяков, а мостовые сложены из пресованных ракушек. В конце июля все жители Джамбла ловят креветок, а в августе…

Эрик перевел взгляд с семафоров на Мильна и слегка прищурился.

– А в августе на тамошние пляжи выбираются по ночам из моря сотни тридакн… Ты знаешь, что такое тридакна, Дэви?

«Дэви»!

Мильн расплылся в улыбке и быстро закивал – знает ли он, что такое тридакна? Охэй, еще бы!

– Эти гигантские ракушки очень любят понежить свой жемчуг в лунном свете – тогда он быстрее растет, – продолжал Эрик. – Они распахивают створки навстречу луне, и горе несчастному, который случайно наступит на раскрытую тридакну! Ракушка тотчас захлопывает створки и уволакивает беднягу в морскую пучину. Говорят, в порту у десятого пирса скопилось под водой сотни две скелетов таких бедолаг. Правда, это все скелеты приезжих, потому что жители Джамбла с пеленок знают, что надо делать, когда тебя хватает тридакна…

– Я тоже знаю – надо сказать Усыпляющее Заклинание!

Эти слова вырвались у Мильна сами собой, и он тут же в ужасе прикусил язык, но было уже поздно!

Положив подбородок на сжатые кулаки, Эрик с интересом посмотрел на него и переспросил:

– Какое заклинание?

Мильн багрово покраснел и пригнулся, мечтая сделаться таким маленьким, чтобы можно было юркнуть в гитарную дырку и затаиться внутри!

Но Эрик терпеливо ждал ответа, и когда молчание стало совсем уж невыносимым, Джон пробормотал, не поднимая глаз:

– Такое заклинание: «Не злись – не бойся – засни – откройся…»

– Ха! Здорово! Ну-ка, повтори еще разок! Может, пригодится, если я снова попаду в Джамбл!..А теперь давай-ка споем нашу «Дорожную» сначала – вдруг по ходу дела всплывет еще какая-нибудь рифма? Давай сюда гитару, Дэви… Ну, поехали!

 
Подожди, подожди,
там, в горах, идут дожди,
заливают скалы,
горы, перевалы!
 
 
Подожди, подожди,
лес остался позади,
темный и молчащий,
с непролазной чащей.
 
 
Подожди, подожди,
город будет впереди —
утренний, росистый,
вымытый и чистый.
 
 
Подожди, подожди,
скоро будем выходить,
но спешить не надо —
здесь ни мух, ни града!
 
 
Подожди, подожди,
здесь уюта – пруд пруди,
жить совсем неплохо
под колесный грохот…
 

Конечно, так и должно было случиться!

После той дурацкой драки в Кассизе, после оставившей его без гроша нелепой пьянки в Рокше, после аварии на автостраде, после того, как он перепутал поезда и очутился на сотню миль южнее Стракрасвета с последней пачкой сигарет кармане и с последней парой бутербродов в рюкзаке – после всех неудач нынешнего лета ему обязательно должно было повезти!

Поэтому неудивительно, что на заброшенной платформе в безвестном городке, куда его занесла нелегкая, ему повстречался незнакомец лет девяти-десяти, умеющий подбирать рифму к слову «подожди», прекрасно знающий, что такое тридакна, и владеющий секретом Усыпительного Заклинания! Интересно, какая жизненная буря забросила сюда малыша, одетого как дитя с обложки журнала детских мод, но с глазами человека, чудом вырвавшегося из лап маньяка-убийцы?

Хотя – не все ли равно?

Нет ничего хуже, чем заглядывать в окна чужих домов, и третья заповедь бродяги гласит:

 
«Гляди на жизнь из окна вагона:
и грусть, и радость промчатся мимо,
исчезнут люди, дома и клены,
растают в прошлом, как клубы дыма.
И если дорог тебе покой,
не пробуй дым удержать рукой!»
 

В том-то и заключается одно из главных достоинств Дороги, что любая встреча в пути – и хорошая, и плохая –   мимолетнее звука гитарной струны…

– По-моему, у нас с тобой неплохо получилось, Дэви! Хотя тебе стоило бы научиться петь погромче… Эй, в чем дело, соавтор?

Проследив за взглядом вытянувшегося в струнку мальчишки, Эрик и сам сразу понял, в чем дело. А дело было в том, что в дырку в заборе пролезли два пацана, по виду – ровесники Дэви, но одетые в тусклую казенную одежду, и теперь эта парочка шагала к платформе, глядя на Дэви, как на какого-нибудь зеленого Человечка-с-Луны…

Эрик сунул обратно в пачку вынутую было сигарету и с интересом стал ждать, что будет дальше.

Нет, Малое Заклятье Харро не сильно потрепало Никласа и Бэк-Джоя! Они остались такими же уродливыми, наглыми, отвратительными… И страшными.

Мильн не видел их со своего последнего приютского утра, но когда они, разъезжаясь ногами по гравию, подошли к платформе и уставились на него со знакомыми мерзкими улыбочками, по его телу разлилась такая тошнотворная слабость, будто в последний раз приютские издевались над ним только вчера.

– Привет, Джонни! – протянул Бэк-Джой. – Ты чего это тут торчишь, а?

Мильн сглотнул, пряча за спиной руки с пальцами, сложенными в Знак Щита. Он лихорадочно думал, что бы такое соврать, чтобы его не тронули, – и чуть не подпрыгнул, когда рядом вдруг раздался тихий перезвон гитарных струн.

Сто чертей и одна ведьма, ведь рядом с ним сидит Эрик, как он мог про это забыть!!!

Джон выпрямился и начал улыбаться, глядя прямо в глаза Бэк-Джою. Ха, пусть они только попробуют тронуть его при взрослом! Эрик – это вам не невидимый дракон Харро…

Эрик прижал ладонью струны, потянулся и встал.

– Пойду-ка я, прогуляюсь по городу, – лениво сказал он, закидывая гитару за плечо. – Посмотрю, куда меня забросила нелегкая!

Мильн тоже взлетел на ноги и схватил Эрика за рукав.

– Можно, и я с вами, господин Снайгерс?! – умоляюще спросил он.

А зачем спрашивать, ведь не нанимался же он сидеть на этой платформе, верно? А может, его уже ждут в городе, дома, да? Конечно, Эрик разрешит ему с собой пойти!

Эрик наклонился, чтобы поднять куртку, и Мильн совсем рядом увидел его серо-зеленые глаза, в которых танцевали ехидные прибойные бесенята. Но голос Эрика прозвучал совершенно серьезно, когда тот вполголоса сказал:

– Если у тебя чешутся кулаки, не сдерживайся, соавтор! Лучше дать по морде и получить сдачи, чем потом всю жизнь жалеть, что ты этого не сделал!

Мильн ошарашенно приоткрыл рот.

Неужели Эрик хочет, чтобы он подрался?!

Не может быть! Взрослые всегда против драк, даже Зверь всегда разнимал дерущихся, даже Куси-Хватай никогда не позволял мальчишкам драться… А Эрик хочет, чтобы он сам, первый, пошел и дал по морде Бэк-Джою?!

БЭК-ДЖОЮ?!!

Эрик улыбнулся, надел куртку, забросил рюкзак за спину и стал спускаться по ступенькам, заросшим одолень-травой.

Мильн глядел ему вслед, стараясь не подавиться своим бешено колотящимся сердцем.

Сейчас Эрик уйдет, как недавно ушел Рон, скроется за бетонным забором, даже не оглянувшись на такого жалкого труса, как Джон. А если он уйдет, не все ли равно, что с Мильном сделают приютские твари – сколько выбьют ему зубов и сколько переломают ребер?

Эрик еще не шагнул на нижнюю ступеньку, как Джон скатился по лестнице и с разгону налетел на Бэк-Джоя…

Его страх просто не поспел за ним, оставшись где-то позади, на платформе, и не успел Бэк-Джой сообразить, что происходит, как он уже лежал на спине, а Вундер сидел у него на животе и исступленно молотил его кулаками.

– Ты что, сдурел? – взревел Бэк-Джой, рванулся – и они поменялись местами.

Краем глаза Мильн успел заметить, как опомнившийся от неожиданности Никлас тоже ринулся было в драку, но Эрик перехватил его за шиворот со словами:

– Куда? Подожди своей очереди!

Бэк-Джой стал колотить Мильна затылком о гравий, но это было не очень больно и вовсе не страшно; в тот миг Джон ужасно боялся только одного: что Эрик не захочет ждать и уйдет… Но пламенная шевелюра продолжала маячить наверху – и Мильн дрался так, как не дрался бы даже за спасение своей жизни!

– Врежь ему, Дэви!.. – гаркнул Эрик.

Это имя и этот голос придали Мильну силу ста берберийских львов. Он и сам не понял, как это у него получилось, но мгновенье спустя Бэк-Джой снова очутился на спине, а Дэви, сидя на нем верхом, самозабвенно лупил гада по ненавистной прыщавой роже, запихивал ему в рот чахлую вокзальную траву, сыпал ему за шиворот гравий – и опять лупил его, лупил, лупил!

Сперва Бэк-Джой пробовал ругаться и отбиваться, потом только закрывал лицо руками, а потом взревел, как раненный тюлень, вывернулся из-под Мильна и с громким ревом бросился бежать к забору. Следом за ним припустил Никлас, и Дэви вскочил, чтобы ринуться вдогонку, чтобы бить ублюдков снова и снова – и да здравствует Час Возмездия и Справедливости! – но Эрик схватил его за плечо.

– Хватит, хватит, ты победил! Пусть себе эти неудачники драпают!

– Псих придурочный! – сквозь слезы проорал «неудачник» Бэк-Джой, на секунду притормозив у дырки в ограде. – Кретин филологический! Все Куси-Хватаю скажу-у!

– Сам псих! – завопил в ответ Дэви. – Сам кретин! Неудачник! Аку…

Он захлебнулся кровью, прижал руки к лицу – и испуганно увидел, что его новая светло-голубая джинсовая куртка перепачкана в грязи и в крови, и все новые красные капли падают ему на грудь… Напрасно пытаясь остановить частое кровавое капанье, Мильн с дрожью вспомнил, как позавчера он пролил на куртку всего одну каплю какао и как тетя Магда сказала (кротким, но убийственным голосом), что если подобное повторится, он будет ходить голым до тех пор, пока не научится беречь свою одежду… Видела бы она его одежду теперь!..

– Да-а, то было потрясающее сражение! – заявил Эрик.

Отвел руки Дэви от лица, прижал к носу мальчишки носовой платок и надавил ладонью на его лоб, запрокидывая его голову назад.

– Пошли, герой… Нет, как ты его разделал, а? Просто раскатал по шпалам в тонкий блин! Приятно было посмотреть! Молодчина!

Пятна крови на груди у Дэви мгновенно превратились в почетные ордена, а разноцветные круги, плавающие перед глазами, вспыхнули победным праздничным салютом.

И если бы сейчас здесь появился весь мурленбургский приют во главе с самим Куси-Хватаем, он, не раздумывая, ринулся бы в новый бой!

– …Да, досталось тебе… Ну ничего, тому типу досталось еще больше, ты его здорово разукрасил! Так, держись, осталась еще парочка царапин…

Дэви лежал на расстеленной куртке Эрика, положив голову на его красно-синий рюкзак, а Эрик сидел рядом и прижигал ссадины на лице победителя какой-то ужасно щипучей жидкостью из плоской фляги. Это было в сто раз больней, чем сама драка, но вместо того, чтобы ойкать и морщиться, Дэви улыбался блаженной счастливой улыбкой.

Ему и вправду было хорошо, как никогда в жизни.

Он победил Бэк-Джоя, он его излупил!

И Эрик сказал, что он молодчина! Он даже назвал его героем! Да пускай теперь кто-нибудь попробует еще хоть разок назвать его Вундером или Джоном!

– Что улыбаешься, герой? – спросил Эрик, прикладывая жгучий влажный платок к ссадинам на руке Дэви.

– Та-ак, – отозвался Дэви. Посмотрел на свои содранные костяшки и поднял на Эрика сияющие глаза.

– Господин Снайгерс, у меня теперь, как у вас…

– Слушай, сделай одолжение, не называй меня во множественном числе, – перебил Эрик, обрабатывая царапины у него на шее. – А то мне кажется, что у меня за спиной стоит куча народу. Ты – Дэви, я – Эрик, договорились?

– Договорились…

– Вот и чудненько. Черт, у тебя цепочка порвалась… Возьми крестик, спрячь, не то потеряешь!

Дэви только что казалось – он не дрогнул бы, даже если б Эрик принялся отпиливать ему ухо тупым ножом. Но когда в его ладонь вложили серебряный крестик, он дернулся так, словно это был это был не крест, а раскаленный уголь, и невольно отшвырнул штуковину подальше, за край платформы.

Эрик присвистнул, но не стал спрашивать, в своем ли Дэви уме, что швыряется серебряными крестами? Он удивительно умел не задавать лишних вопросов…

– Ладно, думаю, жить будешь, – сказал он, закручивая крышку фляги. – Подожди, не вставай! Что тебе надо в твоем рюкзаке, я сам достану?

– Там… В пакете… Такой камешек с дыркой… – пробормотал Дэви.

Эрик снова не стал спрашивать, зачем Дэви срочно понадобилась всякая никчемная ерунда; он достал злополучный полиэтиленовый пакет и вытянул оттуда за шнурок маленький невзрачный камешек.

– Ого, «куриный бог»! – он опустил камешек в протянутую ладонь Дэви. – На каком море ты раздобыл такое чудо?

– Мама подарила… – пробормотал Дэви, надевая на шею свой привычный талисман.

– Понятно! – Эрик убрал флягу и небрежно спросил: – Кстати, мама тебя еще не потеряла, герой?

– Не… Она… Господин Снайгерс…

– Эрик.

– Ой, да… А вы… Ты… знаете песню про кошку, которая спаСЛА МОНАрха?

– Нет, что-то не припомню такой… А что?

– Нет, ничего… – вздохнул Дэви. – А… Песню о том, кто уплыл на Скай, вы знаете?.. Знаешь?

– Это из фильма «Острова сокровищ»? Слышал, только вряд ли вспомню слова…

Дэви шмыгнул разбитым носом.

– Что, последняя просьба умирающего? – ухмыльнулся Эрик. – Ладно, так уж и быть, попробую… Но если забуду какой куплет, тебе придется мне подсказать!

Он потянулся за гитарой, подкрутил пару колков и запел.

Конечно, его низкий хрипловатый голос был ничуть не похож на голос русалки Яниссы, но все равно он отозвался в груди Дэви сладкой щекочущей дрожью, как и вибрация гитарных струн. Дэви вздохнул, закрыл глаза, и платформа качнулась под ним палубой яхты «Дельфин»…

От черного свитера Эрика знакомо пахло табаком и звериной шерстью, а еще – дымом… Не дымом камина, а гарью железнодорожных путей – но то был запах большого мира, запах дальних дорог!

Над утренними лесами взлетали птицы, соленый ветер разгонял над морем клочки тумана, поезда летели по гудящим рельсам, звонили часы на вокзальных башнях чужих городов… Острова с дремучими джунглями вставали из ярко-синего океана, маяки посылали в темноту призывный огонь, прибой захлестывал песчаный берег, и белые чайки несли на крыльях ветер уходящим за горизонт кораблям…

А может, Эрик видел даже цунами?!

 
– …Спой мне о том, кто ушел на Скай,
быть может, он – это я,
весел душой, он в море ушел,
скрылась вдали земля…[1]1
  Р.Л.Стивенсон.


[Закрыть]
 

Ну что, помогло? Покажи-ка свой нос… Вроде, порядок! Голова не кружится, не болит?

– Не-а…

– Тогда садись, отметим твою победу бутербродами и горячим чаем. Не возражаешь?

Дэви не стал бы возражать, даже если бы Эрик предложил отметить победу литром какао и кастрюлей манной каши!

– Господин Снайгерс, а вы… – сказал он, садясь.

– Эрик.

– Ой, да! А в… ты… може… те сказать такую скороговорку: «ПоСЛА МОНАко укусила собака, спаСЛА МОНАко другая собака»?

– Где уж мне! – хмыкнул Эрик, вытаскивая из рюкзака термос. – Лучше ты попробуй сказать: «Кривая креветка в кроватке кричала картаво и кратко: „Я кроткой креветкой не буду, в куски покрошу барракуду!“»

Эрик не сразу почуял опасность, которая подкралась к нему на мягких кошачьих лапах и ненавязчиво примостилась неподалеку.

Он просто сидел рядом с разукрашенным боевыми отметинами мальчишкой, больше ничуть не похожим на образцового ребенка с обложки журнала детских мод, и отвечал на его бесконечные вопросы о городах, названия которых были выжжены на боках гитары. Несколько подходящих поездов уже промчались на север, но Эрик продолжал сидеть на верхней ступеньке нагретой солнцем платформы, болтая с Дэви о море, о сухопутных мостах Тэннисоля, о памятнике неудачникам в Сэтерленде, об одолень-траве, о повадках морских дьяволят, о диких и домашних торни – темы цеплялись одна за другую, и не было им конца…

Потому что Дэви тоже заговорил!

Сперва он еще то и дело спохватывался и переходил на простые «детские» фразы, но мало-помалу осмелел и начал выдавать такие удивительные вещи, что Эрик сам не заметил, как докурил последнюю сигарету!