Текст книги "Старый новый мир"

Автор книги: Анна Катруша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

– Может это просто не мы? Хотя я вообще не понял, где в этом сне были люди… – не унимался ЭрДжей.

– Я чувствую, что это вы, – мягко сказал Мирас.

– А как твоя жизнь будет связана с одним из нас? – спросила Мята.

– Я не знаю, ведь сны не более чем черновой набросок.

– Может это и правда, не мы? – засомневался Альфред. – Всё-таки в твоём видении путешественников было трое, а нас четверо, и к тому же никто из нас не связан с чем-то подобным.

– А вот и нет! – осенило Мяту. – Там были цветы, а ты врачеватель. Это точно ты!

– Ты врачуешь? – удивился Мирас. – Какое сложное и благородное ремесло ты выбрал.

– Да ладно…. Тут скорее, оно меня выбрало, – Альфред улыбнулся и похлопал себя по больной ноге.

– Ты кстати говорил, что через лес сюда пришел. Ты часом, ни в какие странные места не проваливался? – отозвался из угла комнаты ЭрДжей.

– Подсядь ближе к нам, и я расскажу тебе о лабиринтах леса всё, что мне известно.

– Ну уж нет! Мне и тут хорошо.

ЭрДжей показательно отвернулся, но любопытство было его самым слабым местом. Ребята улыбались, зная, что он не устоит.

– Только из любви к науке и фактам!

И он уселся рядом с Альфредом.

Почему-то смотреть в глаза Мирасу было тяжело для ЭрДжея, хотя на лице мастера было полное спокойствие, и его совершенно не заботил негативный настрой собеседника. Но вот ЭрДжея эта чрезмерная доброта и всепонимание только сильнее выводили из себя.

– Я знаю лишь легенду и не могу сказать, что правда в ней, а что вымысел. Но согласно тому, что я слышал, было время, когда жизнь была совсем другой. Какой именно – никто не помнит, но люди были везде и возможности их были безграничны. Они возводили дома высотой до небес и запускали страшные машины к небесам, тем самым гневя Богов. И тогда те послали кару на этот мир и жизнь начала умирать. Смерть была отовсюду, и погибших было больше, чем можно сосчитать. И когда гибель стала привычным делом, появились почитатели Смерти. Согласно древнейшему ритуалу погребения, тела не сжигали, а закапывали в землю. Я думаю, поэтому почитатели выбрали туннели. Они погребали себя заживо в тех подвалах, переживая смерть при жизни. Эту историю рассказал мне один скиталец много лет назад. В его родном мегаполисе были точно такие же туннели. Я спустился в лабиринты леса однажды, но мне не понравилась энергетика тех мест и я больше туда не заходил.

Эта история объяснила ровным счётом ничего. Друзья и так знали, что раньше жизнь была иной, и что потом по каким-то причинам всё пошло на перекос, а историю про разгневанных богов Мята знала наизусть, потому что это была самая популярная поучительная история старших. И только ЭрДжей знал, что не было никаких богов. Эту кару люди послали на себя сами…

– Ну, в любом случае, туннели вырыли люди, – небрежно кинул ЭрДжей.

– А как вы туда попали? Нашли один из входов?

– Мы провалились! Было очень страшно… – вспомнила жуткие события Мята.

– И странно… – добавил Альфред. – Мы просто шли по лесу, как вдруг Мята увязла в землю, а потом и ЭрДжей.

– Так лес разделил вас, – отметил для себя Мирас.

– Поправка: не лес разделил, а мы разделились. Так вышло, – отрезал ЭрДжей.

– Ошибаешься, мой друг. Лес, через который вам пришлось пройти – не обычный. Все, у кого есть сомнения в сердце – теряются в нём, а если находят выход, значит, смогли обрести себя. Я уверен, что когда вы зашли в него, у вас были вопросы к самим себе, а когда вышли – на душе стало гораздо легче.

– Ну… немного… – улыбнулась Мята.

– Это бред, – бросил ЭрДжей.

– Ты называешь бредом всё, что не в состоянии объяснить?

– Ха? Не в состоянии объяснить? Да что тут объяснять? Перекрывающая плита под весом грунта деформировалась, потом прошли мы, и она сломалась, а время, сырость, корни деревьев и прочие факторы только способствовали этому! Нет тут магии леса, разделяющей людей. Весь этот суеверный бред с летающими духами, разгневанными богами, душами, переходящими из тела в тело – всё это сказки, которые мешают развиваться умственно!

– То есть у тебя есть ответ на вопрос, что случится с человеком после смерти?

– Да, есть. С ним ничего не случится! Он просто умрёт. Мозг прекратит свою деятельность, клетки начнут отмирать, а сердце перестанет гонять по венам кровь и всё. Сознание угаснет и больше ничего не будет. Ни великих врат, ни страшного суда, ни новой жизни! – выпалил на одном дыхании ЭрДжей.

– Я тебя понял, – спокойно ответил Мирас. – Это твоя точка зрения, я не могу её разделить, но отдаю ей должное. Ты волен верить в то, во что хочешь.

– Тц! Это не точка зрения, это правда. У каждого религиозного учения разный исход. У одних ад, у других карма, у третьих ещё что-то, а истина одна – и она в науке!

– Почему обязательно должен быть один единственно верный исход? Почему только одна версия должна оказаться правдивой? На земле несколько континентов, почему там не может быть так же?

– Ох, континенты загробного мира… Не смеши меня!

– Почему ты так хочешь навязать другим свою точку зрения?

– Больно надо! Я хочу, чтобы люди начали думать головой, а не другими местами. Конечно, каждый хочет быть уникальным и избранным, вот великая Вселенная его направляет и ведёт к его цели. Ага, больше дел у неё нет! Так проще оправдать свою лень! Не получилось – значит, такая судьба, ничего не достиг – ну, может, в другой жизни больше повезёт. И сейчас это чуть ли не первостепенная проблема! Я не могу людей расшевелить, чтобы они чему-то учиться начали!

– И ты решил, что просто покричав во всё горло о том, что их убеждения ложны, люди одумаются и изменят свою точку зрения?

– Нет, но… Подожди, не о том речь! И что значит, «покричав»?! Я не…

– Нет, именно об этом. Я с тобой полностью согласен, вера – может быть губительной, если слепо следовать правилам, не осознавая их сущности, но учение не виновато в глупости последователей. И я, как и ты, не хочу, чтобы мир пришел в ещё больший упадок. Я избрал свой путь, чтобы предотвратить это. Я хочу раскрыть наш потенциал при помощи искусства. Ты выбрал путь науки, но неужели ты думаешь, что такими словами ты достучишься до кого-то?

– Если бы у меня было достаточно электричества, я бы показал всем, чего можно достичь при помощи знаний, но мне опять-таки нужны люди, чтобы всё это сделать, а люди ничего делать не хотят. И вот мы снова пришли к началу!

– ЭрДжей, я чувствую в тебе огромную силу, способную многое изменить, но ты ещё юн и не зрело смотришь на вещи.

– Тц! Я между прочи…

– Не перебивай меня, пожалуйста. Я не закончил свою мысль.

ЭрДжей был недоволен, но замолчал.

– Возможно не стремись люди в прошлом так сильно доказать свою правоту другим, всего этого можно было бы избежать. Разве все конфликты происходят не из-за нежелания прислушаться к мнению другого? Вместо того, чтобы просто выслушать друг друга и почерпнуть знания с другого истока, мы пытаемся перестроить его под себя. Мы пытаемся сломать собеседника, чтобы тот принял твою истину и начал смотреть на мир твоими глазами, но это, как ты понимаешь, невозможно. В этой разности мнений и видений заключена великая сила дополнять друг друга. В этом бесконечном количестве комбинаций, которые могут породить объединения взглядов и умов, и заключается сущность развития. Мы мыслим и видим по-разному. Даже на объективные вещи, мы всё равно смотрим субъективно.

– Нет, есть абсолютно объективные вещи, с которыми никто поспорить не может. Человек давно понял мир, понял его структуру, вывел химические формулы, физические законы, мы строили роботов, летали в космос…

– И посмотри, где мы оказались.

– Хочешь сказать, наука в этом виновата?

– Ты даже не пытаешься меня услышать.

– Как и ты меня! Ты тем же самым занимаешься – пытаешься перестроить меня под себя, навязать свою точку зрения!

ЭрДжей смотрел на Мираса из-подо лба, насупивши брови. Взгляд мастера был таким же спокойным и понимающим, но Изобретателю казалось, что на него давит целая гора.

– Разве? И как это проявляется? Я не сказал ничего оскорбительного в адрес твоей точки зрения, не назвал её ложной и не призываю перестать так думать. Всё, чего я попросил – выслушать меня, а уже делать выводы или нет – решать тебе. И вот что я думаю: прежде чем летать в космос на больших машинах, человеку стоило бы сначала изучить свою собственную Вселенную, – Мирас ткнул пальцем в грудь ЭрДжея. – То, что находится здесь – наука никогда объяснить не сможет. В такие глубины ни одна подводная лодка не доберётся, и к таким высотам ни одна машина не долетит, – Мирас прожигал взглядом ЭрДжея. – Ты ведь ещё не решил… ещё сомневаешься…

– Не лезь ко мне…. – тихо процедил ЭрДжей.

Мирас перевёл взгляд на рюкзак ЭрДжея, который стоял рядом с ним.

– То, что ты там прячешь. Причина всех бед…

ЭрДжей резко откинул руку Мираса.

– Я сказал, не лезь ко мне!

Изобретатель был ужасно зол. Хотя слова Мираса можно было истолковать как угодно, но почему-то мурашки пробежали по его спине. Будто мастер знал, что в рюкзаке находятся разработки Рэймонда.

Мирас ровным и серьёзным тоном продолжил:

– Этого не может быть, потому что этого не может быть – не аргумент. Ты родился во времена, когда вера в зыбкие вещи стала последней надеждой на спасение. Если хочешь что-то изменить, покажи всем во что ещё можно верить, а не пытайся отнять эту веру.

Раньше наука искала разгадки таинств мира, а потом стала средством удовлетворения бесконечно растущих потребностей. Небывалый взлёт технологий, за которым последовал духовный кризис, и всё стало товаром, даже человеческая жизнь. И всё это описывалось в учебниках истории, как стремительное развитие человечества. Ты с этим согласен? Лично я отказываюсь верить, что превращать две монеты в десять – это вершина того, на что мы способны.

Разгневались Боги или нет, но мир, в котором ты живёшь сейчас – это результат моральной деградации тех времён. Наука и духовность должны идти рука об руку, иначе человечество обречено ходить по кругу и совершать те же самые ошибки, – закончил свою мысль Мирас.

Блюм сидел с видом настоящего философа и почёсывал свой подбородок. Казалось, будто его не заботит спор, перерастающий в конфликт. Блюм размышлял о чём-то своём и видимо ушел в эти мысли достаточно глубоко.

– Ты дал нам кров на эту ночь, спас от стихии и я благодарен тебе за это. Я выслушал тебя, как ты и просил. Это всё? – тихо и холодно процедил ЭрДжей.

– Да, это всё, – всё так же ровно и спокойно произнёс Мирас. – Я утомил вас, извините. Вы и так устали с дороги.

– Нет-нет, что ты! – Мята попыталась как-то разрядить обстановку. – Всё, что ты рассказал, было очень интересным! И про медитацию и про… всё остальное.

Внезапно Мирас встал.

– Мне нужно сделать ещё несколько набросков. Образы пришли ко мне во время медитации, не хочу их забыть, а вы можете ложиться спать прямо здесь. Приятных сновидений.

Он улыбнулся ребятам и направился к выходу. Блюм внимательно провожал его взглядом, пока тот не скрылся из виду.

– Почему ты так ведёшь себя с ним? – спросила Мята, как только звук шагов Мираса отдалился.

– Отстань, Перчик.

– Если бы я впустил тебя к себе в дом, а ты мне так отвечал, я бы тебя выставил, даже не смотря на проливной дождь, – сказал Альфред.

– Чёрт… Да я и сам не знаю… Не нравится он мне и всё! Странный он. Ведёт себя так, как будто всё знает!

– Кого же он мне напоминает?.. – съязвила Мята.

– Очень смешно, Перчик…

– Вы с ним очень похожи – в этом вся проблема, – сказал Блюм.

– Чего? Мы с ним?

– Вы оба выбрали целью своей жизни познание мира и стремитесь постичь его. Изучаете мир, его структуру и законы. Только зашли вы с противоположных сторон. У вас одна цель, но разные средства её достижения, и этот конфликт неразрешим ещё с давних времён. Вместо того чтобы увидеть в разных точках зрения перспективу, вы предпочитаете соревноваться. В результате вы двигаетесь медленней, но если бы вы объединили свои силы, то ваши поиски ускорились бы.

– Не смеши меня! К чему приведёт моё с ним объединение? Он научит меня добывать огонь трением? Или расскажет про мою судьбу по линиям на руке?

– Тебе есть, чему у него поучиться.

После этих слов все принялись укладываться спать прямо на полу в этой мистической комнате.

Духовность. ЭрДжей очень редко обращался к этому понятию. Что есть духовность для него, и чем она была для Рэймонда? В том его дневнике он постоянно говорил о ней, и вот к чему привела его вера в столь зыбкие вещи. Опираться нужно только на факты, а не потакать своим внутренним порывам.

С этой мыслью он и лёг спать, хотя уснуть получилось не сразу, ведь рисунки на стенах снова проявились, и ребята ещё некоторое время разглядывали их, пока усталость не взяла верх…

Веки Мяты медленно открылись и вот она уже не спит. Она приподнялась, чтобы осмотреться вокруг. Странный и тревожный сон приснился ей, но она совершенно не помнила его. Чувство внутреннего опустошения не покидало её, будто ей только что дали очень важную подсказку, а она её забыла. Из дверного проёма доносился еле заметный тёплый свет. Неужели Мирас ещё не спит?

Одна безумная мысль забралась к ней в голову, но Мята поспешила прогнать её. Она снова попыталась уснуть, но та мысль всё никак не оставляла её в покое. С другой стороны, почему бы и нет? Мята тихонечко встала и на цыпочках пошла к выходу.

В мастерской и, правда, горел свет. Она осторожно заглянула в дверной проём и увидела Мираса, сидящего за его рабочим столом. Он переоделся и теперь рисунки на его теле были скрыты за чёрной футболкой. Перед ним стояла странная деревянная конструкция, которая держала холст под небольшим наклоном, а сам Мирас что-то увлечённо рисовал. Сейчас он выглядел совсем не так, как вечером, когда они пришли к нему.

Его спокойствие и безразличие куда-то исчезли, и теперь на его лице была целая палитра эмоций. Он проживал и чувствовал каждый мазок своего рисунка. Его пристальный взгляд был направлен на холст, но в тоже время, он будто смотрел сквозь него. Для мастера в это мгновение не существовало реальности и вымысла. Всё, что сейчас имело значение – образ, пришедший к нему из холодных далей космоса. В его руках был инструмент, но и он сам был инструментом. Он творил страстно и самозабвенно, совершенно не замечая пару любопытных голубых глаз. Мята замерла и боялась даже дышать, чтобы не спугнуть его состояние.

Одна кисть была решительно отложена в сторону и рука творца потянулась к другой, более тонкой. Только сейчас Мята заметила, сколько же всего стояло на его столе. Жестяные банки из-под еды теперь служили подставками для кисточек и карандашей, и некоторые из них были разукрашены или декорированы бечёвкой. Маленькие коробочки хранили в себе уголь и пастель. Палитры, грязные и чистые, хаотично валялись на столе, а среди вспомогательных инструментов Мята заметила ножи и тряпочки. Краски, которые Мирас использовал в этот раз, были не из тех больших банок, а из тюбиков.

Сама комната была просторной, но свободного места здесь практически не было. Вдоль стен под весом содержимого гнулись широкие стеллажи, а пол был завален коробками и инструментами.

Помимо бумажных набросков, здесь так же были и полотна в рамах, но они стояли друг за другом у стены, и полюбоваться можно было только первым, а вот рисунков – не сосчитать! Они висели, стояли, лежали, были скручены, сложены, скомканы. Но, не смотря на такое огромное количество вещей, в этом безумном обители беспорядка определённо был свой порядок. Всё лежало на своих местах, и даже в этом хаосе была своя гармония.

Мята снова посмотрела на Мираса. Под его уверенной рукой прямо сейчас рождался новый мир, и простая мысль превращалась в реальность. Его рука двигалась очень утончённо – такая грация не свойственна людям. Это скорее были движения самой природы. Его рука поднималась вверх подобно ветру, стремящемуся взлететь на холм. Он макал кисть в краску, как журавель погружал свой клюв в воды реки. Когда Природа создавала всё вокруг, она двигалась именно с такой страстью и утонченностью, уверенностью и трепетом.

Всё новые и новые краски принимали участие в этом акте творения. Мята чувствовала, что не правильно вот так подглядывать за чужой работой, но сил оторваться от этого зрелища у неё не было.

Вдруг кисть остановилась.

– Как давно ты там стоишь?

Хотя голос мастера звучал так же тепло и радушно, но Мяте было неловко. Будто она подсмотрела за чем-то слишком откровенным.

– Я… прости меня, Мирас… – её слабый голос было еле слышно. Она сгорала со стыда. – Я хотело только глазком взглянуть, а когда увидела, как ты рисуешь, не смогла оторваться и… осталась. Прости, пожалуйста!

Мирас удивлённо посмотрел на неё, затем откинулся на спинку стула.

– За что ты извиняешься? Входи.

Он улыбнулся ей и кивнул головой, подзывая к столу.

– Правда?.. Можно?..

– Ну конечно.

Мята вышла из-за дверного проёма и осторожно направилась к столу.

– Я давно не писал при ком-то, мне ужасно неловко. Надеюсь, я выглядел не очень безумно… – Мирас устало потёр свои глаза.

– Это мне очень стыдно, я не должна была подсматривать…

Она остановилась у стола и не решалась зайти за него, а саму картину не было видно из-за подставки.

– А что это? – спросила Мята, указывая на неё.

– Это мольберт. Когда работа лежит на столе, и ты долго сидишь за ней, начинает болеть спина, а с мольбертом легче. Но ещё он помогает избежать случайных касаний пальцами или ребром ладони, да и оценивать работу со стороны проще под таким углом.

Мята легонько улыбнулась.

– Я, наверное, задаю глупые вопросы. Парней постоянно достаю, теперь тебя.

– Каждый человек на твоём пути – учитель. Я рад, что есть что-то, чем я могу поделиться с тобой.

Мирас встал из-за стола, попутно вытирая руки довольно испачканной тряпкой. Он небрежно бросил её на стол и пошел к ведру с водой, чтобы смыть остатки красок. У неё был шанс рассмотреть стол и его принадлежности поближе. Использованные кисточки отмокали в баночке, а краски на палитре перемешались.

– Эти цвета такие красивые. У нас в мегаполисе есть только баллончики, и они ужасные, а ещё воняют…

– Это масляные краски. Я знаю одного перекупщика, он специально поставляет мне их. Но те, которые я использую для рисунков на теле, я делаю сам из того, что подарила природа.

Мята только сейчас заметила, что шум дождя прекратился. У Мираса больше не было причин оставлять их у себя, но он их не прогонял.

– Вы в Парк идёте? – внезапно спросил Мирас.

Мята не какое-то время оторопела, не зная, что ответить.

– А как ты?..

– Просто предположил. Можешь не рассказывать, если не хочешь.

– Да рассказать особо не чего. Мой брат пошел в Парк за желанием, ничего не сказав, Блюм решил помочь мне вернуть его, у Ала есть желание, а ЭрДжей туда идёт «разоблачить обман». Как-то так.

– Разоблачить обман? Интересно. А ты бы чего хотела, чтобы испытания Парка оказались правдой или выдумкой?

– Ну… как бы мне не было страшно, я бы хотела, чтобы там были испытания. У Альфреда есть желание, и если бы он смог его загадать, я была бы очень рада. Да и мой брат тоже пошел туда не просто так. Все идут туда не просто так, так что… – слабо улыбнулась девочка. – К тебе, кстати, не заходил мальчик моих лет с таким же цветом волос, глаз и с родинкой на щеке?

– Нет, Мята, мне очень жаль, но твой брат не приходил ко мне.

Она опустила глаза. Мирас сразу понял, как взбодрить её.

– Хочешь взглянуть? – он вернулся к рабочему месту и встал напротив картины.

Мята вопросительно посмотрела на него, но тот только улыбнулся в ответ и немного отошел в сторону, приглашая её на это место.

Она осторожно зашла за стол, следя за тем, чтобы ни во что не врезаться в этот раз, и как только она увидела работу мастера – весь мир вокруг перестал существовать. Она утонула в этих красках, рельефных мазках, мягких переходах от одного цвета к другому. Искусное сочетание цветов вместе с невероятной техникой исполнения заставили эту картину буквально ожить. Мяте казалось, что нарисованные облака вот-вот начнут плыть по предзакатному небу, а трава заволнуется от мельчайших порывов ветра.

– Не всё должно иметь смысл, не всё должно делаться с целью. Все эти картины не имеют ни малейшей практической ценности, но именно любовь к ним делает меня человеком. Я верю, что если что-то и заставит людей одуматься, так это искусство. Тяга к прекрасному всегда будет побеждать животную сущность.

Мята хотела запротестовать, сказать, что эти картины имеют большую ценность, но почему-то молчала. Слова застряли в её горле, и она не смогла их озвучить. Чувство собственной незначительности перед трудами этого мастера ввели её в ступор. Снова она встретила удивительного человека с удивительной историей. Ещё один гений на её пути. ЭрДжей сказал в лесу, что она тоже так может. Нет, не может. Так – точно не может. У этого человека дар. Он был рождён, чтобы творить. Эта картина была чем-то не из этого мира. Крупица истины, залетевшая сюда волей случая. С каких далей пришла эта мысль? Как не заблудилась, нашла проводника и смогла ожить в этом мире?..

Мята хотела отложить в памяти каждый мазок. Мирас искоса глянул на её сосредоточенное лицо и улыбнулся.

– Что ты чувствуешь глядя на неё?

– Мне грустно… – тихонечко ответила Мята.

– Почему?

– Потому что…я только и делаю, что смотрю на других, а сама ничего толком за свою жизнь не сделала. Я никогда не смогу создать что-то подобное. Поэтому мне грустно…

– С чего ты взяла, что никогда не станешь мастером в каком-то деле?

– Ну, я думаю… нужно родиться для этого. Я уверена, что ты, как ЭрДжей и Альфред с ранних лет знал, чего хочешь.

Мирас легонько засмеялся.

– Я был намного старше ЭрДжея, когда пришел в этот дом, а до моего прихода сюда я не занимался рисованием. Я даже не умел читать или писать.

Мята удивлённо посмотрела на него.

– Не важно, когда ты найдёшь то, к чему лежит твоя душа. Главное, чтобы ты нашел это. Да, мастерство требует времени, но и поиск, и обучение – это тоже важная часть твоего становления. По сути это и есть жизнь. Всё своё время, которое ты проведёшь здесь, ты будешь что-то искать и чему-то учиться. И нет такого понятия, как родиться для чего-то. Нет определённого пути и известного исхода. Судьба будет меняться в зависимости от принятых тобою решений и сказанных слов. Она меняется постоянно. Нить судьбы прямо сейчас готова сделать новый виток вокруг кого-то или чего-то, но только после твоего решения.

Мирас закончил свою мысль и пошел ко второму столу, стоящему глубоко в комнате. Он принялся доставать какие-то другие краски с ящичков, оставив Мяту размышлять.

– Когда будешь готова, подходи сюда.

Не сразу, но всё же слова Мираса достигли её сознания.

– Готова к чему?.. – нерешительно переспросила она.

– Ты ведь пришла, чтобы сделать татуировку?

Мята нервно сглотнула.

– Эмм… Мне нечем заплатить, так что…

– Вещи очень редко имеют ценность. Подойди сюда, ближе к свету.

Мята неуверенно зашагала к столу.

– Хмм… – Мирас внимательно смотрел на её запястье. – Я хочу вот эту и улыбку.

Он указал пальцем на голубой браслетик, сплетённый из ниток замысловатыми узлами, с камушком посередине.

Мята растерянно посмотрела на своё запястье, а потом перевела свой взгляд на Мираса.

– Я отдам тебе все! – светясь от счастья, она начала снимать все браслеты подряд.

– Не стоит, Мята. Мне хватит одного.

– Я настаиваю! – обещанная улыбка не сходила с её лица.

Когда она сняла свою плату, села на стульчик по другую сторону стола.

– А как ты поймёшь, что мне нарисовать?

– Положи свои руки на стол ладонями вверх. Хорошо. А теперь закрой глаза и думай о белой реке, русло которой восходит к небесам.

– Млечный путь!

– Именно! Думай о Млечном пути. Думай о своём собственном пути…

Мята закрыла глаза и ощутила, как две большие тёплые ладони легли поверх её рук. Очень хотелось высвободиться, но она успокоилась, преодолела смущение, и как было велено, начала думать о Млечном пути.

Мирас же сделал глубокий вдох. По мере того, как воздух заполнял его лёгкие, сердце его успокаивалось. Живот работал подобно мехам для растопки, разжигая огонь его духа. Дыхание опускалось всё ниже, а душа поднималась выше. Не заблудиться, не улететь слишком далеко. Судьба человека всегда рядом с ним. Заглянуть внутрь, в самую сущность этой души. Чего она хочет, к чему стремится. Зачем пришла в этот мир? Какой опыт хотела получить? Её сердце полно любви и желания заботиться. У неё могло бы быть прекрасное будущее, вот только, где оно? Где её будущее? Почему из всех возможных путей она выберет этот?..

Мирас открыл глаза. Сосредоточенная Мята выглядела очень забавно. Она старательно думала о Млечном пути, но в то же время её смущали руки Мираса, а ещё у неё чесался нос, но она боялась, что любое движение собьёт процесс, поэтому из последних сил терпела.

Мирас убрал свои руки.

– Всё? Я могу двигаться? – умоляюще спросила Мята.

– Да, конечно.

– Ну что, что ты увидел? – спросила Мята, почёсывая кончик носа.

Мастер ничего не отвечал. Он изучал цвет её глаз. Красивый голубой оттенок. Нужно запомнить его и сделать на следующей картине небо такого цвета.

– У тебя очень храбрая душа. Нет такой подсказки, которую я мог бы оставить тебе, потому что она тебе не нужна – ты никогда не собьёшься с верного пути. Все решения, которые ты примешь в будущем, станут доказательством этой силы. У меня есть один особенный образ, я хочу подарить его тебе.

Мята совершенно не понимала, о какой силе он говорит. Все эти качества были настолько далеки от неё, что она сомневалась, ту ли судьбу он увидел, но мастер уже достал из ящика стола один из своих эскизов, сделанных карандашом, и протянул ей.

– Это Древо Жизни.

Мята держала в руках изображение дерева, корни которого сплетались с его кронами и образовывали круг. Ствол дерева был крепким, но в тоже время утончённым. Мелкие листья покрывали верхушку, а корни с ветками переплетались не в хаотичном порядке, а образовывали изящные пересечения линий.

– Это дерево – символ единства. Всё в жизни взаимосвязано и мы все связаны. Мы живём в этом цикле, умираем в нём и возрождаемся, чтобы снова стать частью единого… Я бы хотел нарисовать его на запястье твоей руки, как напоминание о том, что жизнь – это бесконечный круг и даже смерть не в силах разомкнуть его.

Мята всё ещё держала эскиз в руках и не могла поверить, что скоро такой искусный рисунок будет на её теле. Она протянула его обратно Мирасу, а сама посильнее закатила рукав на левой руке.

Приготовления заставляли сердце Мяты учащённо биться. Она уже немного пожалела, что ввязалась в это. Инструменты выглядели пугающе. Мирас достал несколько тонких длинных палочек с примотанными к ним заострёнными наконечниками. Иглы были разные по калибру, и мастер сосредоточено подбирал нужный для нанесения именно этого рисунка. Краски для тату тоже отличались от тех, которые она видела на палитре. Каждый цвет хранился в отдельной маленькой, плотно закрывающейся баночке.

Видя, как Мята переживает, Мирас решил немного отвлечь её.

– Наконечники одноразовые, всегда новые, так что можешь не переживать. А это настой из коры ивы, дуба и тысячелетника. Эти травы обладают прекрасным обеззараживающим эффектом.

– Это Альфред знаток по травам, а я понятия не имею о чём ты… – нервно захихикала Мята.

Мирас поставил на край стола баночку с сушеными травами и поджег их, – запах не заставил себя ждать. Девочка принюхалась.

– Здесь есть Мята?

– Да, – улыбнулся Мирас. – Ещё мелиса, лаванда, тимьян, ромашка и валериана. Кстати, почему тебя зовут Мятой?

Мирас к этому времени уже разложил необходимые инструменты на столе, убрал всё лишнее, поставил перед собой краски и положил подушечку, на которую следует класть руку.

– Ну… Альфред нашел мяту, заварил чай и мне понравилось слово, – Мята говорила на автомате. Всё её внимание было приковано к палочкам с иглами. – А это сильно больно?.. – нерешительно спросила она.

– Нет, не сильно, – мягко сказал он. – Но потерпеть немного придётся.

Смочив иглу в краску, Мирас склонился над рукой Мяты. Она сжалась всем телом, не зная, чего ожидать, но вопреки её страхам, боль была терпимой. Это было неприятно, но в жизни ей доставалось и покрепче. Мирас наносил рисунок, резко и точечно вводя иглу в верхний слой кожи.

Разные участки кисти оказались разными по чувствительности. Боль была то тупой и несильно ощутимой, в иной раз пронзала электрическим током и отдавала по всему телу. Но Мята ни разу даже не пискнула. Она прикусила губу и просидела так почти всё время, принимая вызов этой боли и перенося её с достоинством.

А Мирас внимательно и осторожно выводил контуры на её запястье. Тёмно-коричневый, практически чёрный ствол и корни были уже готовы. Крона требовали большего внимания. Мята думала, что весь рисунок будет тёмным, но ведь это Мирас, мастер росписи по телу. Листья её Древа Жизни наносились глубоким и благородным изумрудным цветом. На некоторых листочках он даже добавлял более тёмный зелёный цвет или более светлый голубой, создавая утончённый градиент. Такое сочетание цвета листьев с тёмным стволом и ветками создавало контрастный и в то же время выразительный рисунок.

Боль отошла на самый последний план. Мята завороженно наблюдала за тем, как на её теле оживает Древо. С каждой новой каплей краски Мирас отдавал свою энергию, а Мята чувствовала, как силы прибывают к ней. И когда рисунок, казалось бы, был готов, творец потянулся за новыми красками. Он принялся наносить на ствол, ветки и корни другие оттенки коричневого, создавая объём. Тёмные, полутона и светлые составляющие дорисовывались и на листьях тоже.

Это дерево будто было живым и тоже обладало душей. Душой творца, создавшего его.

– Всё готово.

Мяты приподняла руку и внимательно рассматривала Древо Жизни. Невероятной красоты рисунок украшал её запястье. Кожа вокруг татуировки покраснела, и кое-где просачивалась кровь, но Мяту это совсем не волновало. Крошечное дерево, смыкающее круг жизни, теперь навсегда буде с ней.

– Спасибо тебе, Мирас. Это… я… я в жизни такой красоты не видела…

– Не за что, – улыбнулся он. – Я дам тебе специальный настой для протирки. Будешь пользоваться им утром и вечером на протяжении недели. С тобой в пути врачеватель, поэтому заживление пройдёт хорошо, в этом я уверен. А сейчас, позволь я обмотаю кисть ненадолго.

– Зачем? – Мята не хотела прятать рисунок, даже не смотря на покрасневший вид.

– Будет лучше, если свежая рана будет прикрыта. Завтра утром промоем, и я сделаю новую повязку.

Мята протянула ему руку, и Мирас бережно забинтовал её.

– Ты уверен, что браслетов достаточно за такую работу? Может, я могу что-то сделать для тебя? Помочь? Убрать, например.