Текст книги "Вероломство"

Автор книги: Анна (Энн) Харрелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Фактически, это была первая встреча Томаса Блэкберна и Жана-Поля Жерара, родовитого бостонца и французского гонщика. До этого их связывала только Гизела. Она с любовью рассказывала им друг о друге. Томас был ее благородным приятелем, чья обстоятельность ее и восхищала, и забавляла. Они познакомились в Париже в 1931 году, когда он был безнадежно влюблен в Эмилию. Гизела и несколько ее обожателей – иногда по отдельности, чаще все вместе – показывали ему город. Естественно, это случилось задолго до того, как Гизеле вздумалось объявить себя репрессированной венгерской баронессой. Тогда она была просто Гизелой Жерар, шаловливой, очаровательной молодой женщиной, которой нравилось танцевать, смеяться и любить. После смерти Эмилии Гизела не послала ни цветов, ни формального соболезнования. Она написала Томасу, что передаст деньги в некий монастырский приют в Провансе в память его супруги, и сестры-монахини обещали назвать одну из сироток Эмилией. Томас не мог поручиться, что так оно и произойдет, ибо Гизела легко загоралась новыми идеями, но редко их осуществляла. Однако он оценил ее красивый жест.

Жан-Поль был ее единственным сыном – ее «капризом», как она называла его, появившимся на свет потому, что ей вдруг очень захотелось иметь ребенка. Кто его отец, она не говорила, поскольку презирала социальные конвенции вроде замужества и моногамии. Вторая мировая война ее несколько отрезвила, но Гизела сумела сохранить жажду жизни. Когда Жану-Полю исполнилось шестнадцать лет и он пожелал жить самостоятельно, она искренне обрадовалась. Ее сын стал профессиональным автогонщиком, обладателем Гран-При. Это ее не огорчало и не радовало, поскольку Жан-Поль не признавал ее матерью. Она поселилась на Ривьере под именем баронессы Гизелы Мажлат и наслаждалась новым периодом своей жизни.

Томас часто спрашивал себя, знала ли Гизела, что Жан-Поль развлекается под личиной Кота? Не это ли разочарование толкнуло ее на самоубийство? Или она не смогла примириться с потерей Камней Юпитера?

Однако все эти вопросы не относились к разряду тех, что можно задать гостю, а посему Томас любезно сделал вид, будто не узнает сына покойной приятельницы, а ныне вора в бегах. Очевидно, он или покинул Францию без украденных драгоценностей, или успел промотать добычу. Годы, проведенные в Иностранном Легионе, ожесточили его. Хотя ему было всего двадцать восемь, вокруг глаз легли глубокие морщины, а огрубевшая кожа делала его много старше. Но он был крепок и мускулист – сказывалась постоянная тренировка. Интересно, подумал Томас, увиваются ли вокруг него женщины, как прежде, или они узнают в Жане-Поле Жераре человека, много повидавшего и испытавшего, которому практически нечего терять? Во время разговора он сообщил, что уволился из легиона и приехал во Вьетнам, потому что здесь его знание французского и армейская выучка могут пригодиться, как ни в одном другом месте.

Томас подумал, что выбор француза пал на Индокитай еще и потому, что здесь развернула свою деятельность компания «Вайтейкер и Рид».

– Вам нравится убивать людей? – спросил Томас.

В ответ на него посмотрели влажные глаза Гизелы на обветренном лице Жерара:

– Нет, просто я хочу выжить.

Стивен был смущен резким вопросом отца, но остаток вечера Томас вел себя вполне корректно. Он понял, что молодые мужчины прониклись друг к другу симпатией. Ну так что ж? Четыре года, проведенные и Иностранном Легионе, – это достаточное наказание за любые грехи.

Через неделю в Сайгон прилетела Абигейл Рид. Томас разнервничался при мысли о том, что произойдет, если она случайно столкнется с Жераром. Хватит того, что Томасу придется самому встретиться с ней и посмотреть прямо в глаза.

– Ты меня обманула, – заявил он ей с упреком. – Бенджамин не просил у тебя развода.

Она закурила сигарету и выдохнула дым в стиле Бетт Дэвис.

– Но это не означает, что он этого не хочет, уверяю тебя. Просто он трус. Томас, ну перестань сердиться. Когда еще у тебя появилась бы возможность быть соблазненным женщиной на двадцать лет моложе тебя? Она улыбнулась, совершенно не чувствуя за собой вины. – Ты должен быть мне благодарен.

Что мог возразить Томас? Он знал Абигейл всю жизнь и обязан был понять, что она изо всех сил борется со скукой, что у нее особые представления о чести и порядочности. Он должен был отдавать отчет, во что ввязывается, ложась с ней в постель, а если не сообразил это, то он еще больший болван, чем думал.

– Надеюсь, – сказал он, – что ты не расскажешь Бенджамину о нашей глупости. Этим ты лишь причинишь ему боль.

Она отмахнула сигаретный дым.

– Не волнуйся, он ничего не узнает. Хотя, – добавила она с упреком, – я не считаю это глупостью, Томас. То, что мы совершили, называется...

– Я знаю, как это называется, – оборвал он, не позволив ей произнести намеренную грубость. – Ты ведешь себя точно гадкая девочка десяти лет. Зачем ты вернулась в Сайгон?

– По той же причине, по какой прилетала сюда в прошлый раз: своими глазами посмотреть, что делает Бенджамин с моими деньгами. Не будь назойливым, Томас. Я сыта тобой по горло.

– Возвращайся в Бостон.

Она погасила окурок.

– Только когда сочту нужным.

Наутро после первого визита Жан-Поль опять пришел в квартиру Томаса Блэкберна. Томас предложил выпивку на выбор, но молодой француз явился не за этим. Он открыл папку и разложил на кухонном столе шесть черно-белых фотографий.

– Как видите, я не вчера прибыл в Сайгон, – сказал Жан-Поль.

– Вижу.

На фотографиях были Абигейл и Томас во время своей короткой, изнурительной связи. За ужином в ресторане, прогуливающиеся за ручку по бульвару Нгуен-Хуэ, целующиеся в аэропорту и одна, самая компрометирующая, – на ней Абигейл снимала блузку в то время, как Томас открывал дверь в свою квартиру.

– Не замечали меня? – спросил Жан-Поль, довольный собою.

– Никогда. Вы изменили внешность?

– Я был с бородой. А вообще за последние годы я научился сливаться с окружающей обстановкой.

– Надо полагать, – спокойно сказал Томас. – Однако для чего все это?

Лицо Жана-Поля стало серьезным.

– Мне нужны Камни Юпитера.

– Вы думаете, что они у меня?

– Нет, – он показал взглядом на фото Абигейл с голой грудью. – У нее.

Против этого Томас не мог ничего возразить: мало того, они с Абигейл никогда не обсуждали эту тему. Каждый раз, как Томас пытался перевести разговор на Кота, Гизелу и Камни Юпитера, Абигейл уклонялась, увиливала или просто отмалчивалась. А Томас был до глупости деликатен и не настаивал.

– А если она не согласится отдать Камни Юпитера, – сказал Томас, – то вы, надо полагать, покажете эти фотографии Бенджамину?

– Совершенно верно. Но это только начало. В голову приходит немало людей, заинтересованных в компромате на Томаса Блэкберна, к примеру, из администрации президента Кеннеди, посольские служащие, и может быть, даже сам президент.

– Вы хотите, чтобы я оказал давление на Абигейл?

– Мне надо получить Камни Юпитера любой ценой, месье Блэкберн, – холодно проговорил Жан-Поль.

Томас отодвинул фотографии.

– Если бы вы пришли ко мне как сын Гизелы, может быть, я помог бы вам. А теперь нет.

– В смелости вам не отказать, – горько усмехнулся Жерар. – Понятно, почему вы связались с Абигейл. А мне нужно лишь одно – Камни Юпитера, принадлежащие моей матери.

– Тогда ступайте к Абигейл.

Жан-Поль привалился к спинке стула и стал едва различим в сумерках удушливого рассвета.

– Я уже был у нее.

Естественно. Томас не удивился. Но Абигейл не приходила к нему за помощью.

– И что она сказала?

– Пожелала сгореть мне в адском пламени.

Через два дня Абигейл улетела в Бостон, ни словом не обмолвившись о Камнях Юпитера. Не прошло и недели, как сбылась ее мечта: Жан-Поль Жерар, единственный, оставшийся в живых после нападения вьет-конговцев, убивших Стивена Блэкберна, Бенджамина Рида и Куанг Тая, попал в плен к коммунистическим партизанам.

Томас организовал поездку по дельте Меконга с целью сбора информации. Место это считалось относительно безопасным, хотя известный риск все же существовал. А как исключить риск, будучи в стране, где идет война? Водителем джипа Томас пригласил Жана-Поля. Он сноровистый, отчаянный. Видимо, он блефовал, когда сказал, что приходил к Абигейл с фотографиями. Стивен и Бенджамин стали его друзьями, и он, как бы ни ненавидел Абигейл за то, что она предала его в 1959 году, не захочет подвергать их опасности. Томас надеялся, что Жан-Поль, пусть медленно и трудно, но прощается со своими ошибками.

Первоначально поездка задумывалась с участием Томаса, Жана-Поля и Тая. Однако в последний момент Бенджамин решил тоже поехать, посмотреть, что делается в провинции, а посол Нолтинг вдруг захотел встретиться с Томасом.

И вместо отца в дельту Меконга отправился Стивен.

В ходе последующего анализа восстановили, как разыгрывались события во время трагического инцидента: Тай был убит сразу, а Стивена ранили в ногу, и он умудрился подстрелить одного из нападавших из армейского кольта, прежде чем был убит выстрелом в голову. Еще двоих партизан уничтожил Жан-Поль из своего автомата.

Раненый в живот Бенджамин Рид принял медленную, ужасную смерть.

Его вдове решили не сообщать об этом. И Томас сначала с готовностью поддержал это решение.

Через несколько дней, однако, он передумал. Не стоило скрывать от Абигейл ни одной подробности этой бойни.

«Ты ложишься в постель с гадюкой», – сказал ему Тай вскоре после второго визита Абигейл во Вьетнам.

«Ты знал?»

«Да, но я знал также, что твой здравый смысл предохранит тебя от ее чар».

Томас улыбнулся. Тай отработал на Абигейл пять лет. Он имел право ненавидеть ее.

«В следующий раз, как я воспылаю любовью, непременно покажу тебе свою избранницу».

Но Тай говорил совершенно серьезно.

«Томас, у нее контакты по всей столице. С преступными главарями, с полицией, с Вьет-Конгом. Она добьется всего, чего ни пожелает. Она может уничтожить кого ей вздумается. Она в Сайгоне зря время не тратила. У нее есть средства получить все, что она захочет».

«Господи, да она так неопытна, что с трудом могла найти дорогу в свой отель...»

«Она быстро делает успехи, мой друг. Поверь мне. У нее есть деньги, и ей нужна война – для того, чтобы пощекотать себе нервы. Боюсь, она разыгрывает очень опасную комбинацию. Она употребит связи, чтобы взять под контроль мужа и самой делать деньги для «Вайтейкер и Рид». Но не верь ей, Томас, – сказал Тай и несмело улыбнулся. – И не наступай ей на мозоль».

Но это было сказано слишком поздно.

У Томаса не было ничего, кроме своих нехороших предчувствий, слов Куанг Тая и знания Абигейл Вайтейкер-Рид, добытого за долгие годы, но он верил – был уверен – что она разузнала о его планах и послала весточку партизанам.

Он прочесал весь город в поисках информации и обнаружил достаточно фактов, которые убедили его в правоте Куанг Тая. У нее были контакты, деньги, хватка. Если бы все получилось так, как она задумала, она одним махом избавилась бы от двух бывших любовников: Жана-Поля, похитителя драгоценностей и шантажиста, и Томаса, твердолобого дурня средних лет.

Но он не сумел собрать доказательств того, что Абигейл Рид была кем-то иной, кроме как богатой, скучающей дамой из Бостона, потратившей в Сайгоне уйму денег и наговорившей кучу такого, что прежде никому не приводилось слышать. Томас вывернул весь Сайгон наизнанку, поставил все с ног на голову, но не нашел ничего, что можно было бы представить в уголовном суде.

Тогда же начали циркулировать слухи.

«Томас, о тебе говорят нехорошие вещи, —сказал ему его друг из государственного департамента. – Люди думают, что ты имел в тот день тайную встречу с представителями Вьет-Конга».

Стараниями Абигейл. Ее запашок чувствовался повсюду, хотя сама она пребывала в безопасности в Бостоне, оплакивая мужа и призывая направить дополнительную военную помощь правительству Южного Вьетнама.

В конце концов Томас взял на себя всю ответственность за трагедию, унесшую жизни троих людей, которых он любил, и, возможно, четвертого, с которым был только знаком. Если он прав, и Абигейл имела тайную связь с Вьет-Конгом, то показать на нее пальцем, когда нет никаких существенных доказательств, – это безумие. Значит, надо позаботиться об оставшихся членах своей семьи: Дженни, ее детях. Если он сделает попытку вывести Абигейл на чистую воду, разве она остановится и не станет угрожать им?

Томасу казалось, что он понемногу сходит с ума, что он всячески ищет, как бы не думать о собственной вине. Здравый смысл должен был подсказать ему: держись подальше от ее постели. Здравый смысл должен был подсказать: будь осторожнее, устраивая поездку по дельте Меконга.

Томас собирался взять с собой в Бостон десятилетнюю дочку Куанг Тая Там, но друзья погибшего Тая обещали позаботиться о ней во Вьетнаме. Томас погоревал об ее судьбе, вспомнив, как она мечтала о каменном сельском доме на Ривьере, о прекрасных розах, которые разводил ее отец, о запахе лимонов, цветов и Средиземного моря.

Правильно ли он сделал, когда уговорил их покинуть юг Франции?

«Я и сам непременно вернулся бы, – сказал ему Тай. – Запомни это, мой друг. Ты суровый человек, Томас, но к себе ты суровее, чем к другим. Что бы ни случилось со мной или с моей родиной, я не хочу, чтобы ты винил себя».

Господи Боже мой, да как он может себя не винить?

Через месяц после гибели мужа Абигейл стала председателем совета директоров и президентом компании «Вайтейкер и Рид».

После той трагической засады Томас Блэкберн перестал пользоваться доверием. Его фирма прогорела, а шансы стать послом испарились. Что-что, а став послом, он сделал бы Вьетнам главной темой американских газет, а этого ох как не хотели в правительстве. Оставалось немало людей, кто предпочитал творить свои дела во Вьетнаме быстро, тихо, неприметно, и уехать из страны, прежде чем им начнут задавать трудные вопросы.

Томас возвратился на Западную Кедровую улицу, в свой дом, что располагался в какой-то полумиле от дома Абигейл Рид. Он молил Бога, чтобы она, устранив со своей дороги его и Жана-Поля, наконец успокоилась.

ГЛАВА 28

Абигейл со стаканом бренди в руке бродила по комнатам своего огромного, пустого дома, избегая заходить лишь в ту часть в полуподвале, что она отвела Киму. Она сшибала углы, сердилась, разговаривала сама с собой, думая, что так, наверное, сходят с ума старые одинокие женщины. Но это у нее было не в первый раз, ведь Жан-Поль настигал ее сначала в 1963 году, потом в 1974, в 75-м и вот сейчас опять.

Будь ты проклят, ненавистный Жан-Поль Жерар! У меня нет твоих Камней Юпитера!

И она не позволит ему разрушить свою жизнь из-за того, что она когда-то совершила в качестве самозащиты.

Прошлое ушло.

Она уже не та, что была тридцать лет назад. Неужто он не заметил? И Томас не замечает? Люди взрослеют, подумала она. У каждого своя жизнь. Они забывают о совершенных ошибках и о зле, которое им причинили. Никто не копит ненависть вечно.

Сама она прожила ну просто образцово. Она не заслуживает подобного отношения.

И ты будь проклят, Томас Блэкберн! Я уже довольно настрадалась!

Всякий раз, когда она вспоминала мягкого, доброго, немного скучного Бенджамина... Нет, это просто невыносимо. После его смерти у нее не было ни одного любовника. Двадцать шесть лет безбрачия – это дань, какую она отдала в память о муже. Так она наказала себя за просчет, приведший к гибели Бенджамина, хотя на самом деле это вина Томаса. Он знал, что Бенджамину не место в дельте Меконга. Он должен был отговорить его от поездки.

Томас виноват. Не она. Последние слова Бенджамина, обращенные к ней, навсегда застряли у нее в голове: «Ты всегда добиваешься чего хочешь, Аб. Мы с тобой как бы уравновешиваем друг друга».

Да, именно так оно и было. Теперь она ясно понимает это.

Может быть, не стоило давать обет воздержания? Она не испытывала никакой вины за краткую связь с Жаном-Полем и Томасом. Если и были ошибки в плане моральном, то их не было в сексуальном. Оба оказались невероятными любовниками. Бенджамин ничуть не пострадал по этой причине, ибо понятия не имел, что жена ему неверна.

Ночь за ночью, в течение двадцати шести лет, она просыпалась и рыдала, вспоминая не о Бенджамине и интимных минутах с ним, но о Жане-Поле и Томасе Блэкберне.

Абигейл налила еще бренди и скинула туфли. Босиком она чувствовала себя раскованней, легче.

После незадачливой связи с Томасом и гибели мужа она, гордая, безутешная вдова, с головой ушла в работу в компании «Вайтейкер и Рид». Родители и друзья простили ей ее нескрываемые амбиции, когда она с мукой в голосе объяснила им, что решила брать одну вершину в бизнесе за другой в память о погибшем муже.

И поскольку американское военное присутствие в Индокитае возрастало, «Вайтейкер и Рид» действовала с большой прибылью, а Абигейл параллельно вкладывала капитал в Соединенных Штатах. После 1963 года она не бывала в Сайгоне, даже по делам. Там у нее работал доверенный, опытный персонал из американцев, была налажена сеть контактов с вьетнамцами.

После достижения парижских мирных соглашений она начала сворачивать дела компании «Вайтейкер и Рид» в обреченном, по ее убеждению, Южном Вьетнаме. Продолжать инвестиции в стране, которой скоро не станет, – это рискованный бизнес. У нее не было никакого желания оставлять свое имущество коммунистам.

Когда Квентин решил поехать в Сайгон, а это случилось в октябре 1973 года, она долго отговаривала его от этого шага. Конечно, она могла ему просто запретить, но от Жана-Поля десять лет ничего не было слышно, американское военное присутствие сворачивалось, поэтому она решила – и поступила очень неумно – что бояться нечего. Абигейл предположила, что Жан-Поль, должно быть, сгнил в лагере для военнопленных.

Она даже представить себе не могла, что любимая дочь Куанг Тая Там станет для нее проблемой.

Весной 1974 года Квентин с ней сошелся, и Абигейл начала беспокоиться. Когда он приехал домой, всего на несколько дней, чтобы участвовать в церемонии закладки нового здания компании «Вайтейкер и Рид», она предупредила сына, чтобы он не связывался надолго с вьетнамкой.

«Но это Там», – возразил Квентин.

Да, в самом деле: это Там. Его подруга детства, с которой он играл на Ривьере и отец которой погиб в тот же день, в том же месте, что и Бенджамин Рид. Хватит того, что Абигейл приходится сносить присутствие в Бостоне Ребекки Блэкберн и очевидный интерес к ней ее племянника Джеда Слоана. Но их-то она не может держать под контролем. А Квентин – ее сын. Она не потерпит, чтобы он продолжал отношения с дочерью Куанг Тая.

Однако наступила осень, а Там и Квентин по-прежнему были вместе. Абигейл обдумывала возможные формы ультиматума, который она предъявит сыну, чтобы заставить его бросить Там.

И тут объявился Жан-Поль Жерар.

Он раскрыл участие Квентина в нелегальной переправке героина. Квентин отправился к матери, чтобы та заставила француза держать язык за зубами.

Непрестанно облизывая губы, нервный и жалкий, Квентин обрисовал ситуацию.

«Он велел мне передать: ты знаешь, что ему нужно».

Она знала. Камни Юпитера.

Единственное, что ее утешило во время этого испытания – то, как описывал сын изможденный вид осунувшегося, изъеденного паразитами Жана-Поля. Волосы его совершенно поседели, он перестал быть тем лихим французом, который свел ее с ума пятнадцать лет назад на Ривьере. Она узнала, что Жерар бежал из затерянного в джунглях лагеря для военнопленных. Это произошло в 1968 году, чему предшествовало пять томительных лет заключения. Очевидно, он остался во Вьетнаме, но за эти годы не сумел или не захотел вылечить болезни, полученные во время заточения.

Может быть, он сам собой сдохнет, подумала Абигейл.

Однако, она была не из тех, кто ждет помощи провидения. Всяческими околичностями Абигейл дала понять самым отъявленным своим знакомым во Вьетнаме, что весть о смерти Жана-Поля Жерара придется ей как нельзя кстати. Ким собственноручно пытался дважды его убить, но оба раза потерпел неудачу.

Тем временем Абигейл изобрела способ, как выманить сына из Сайгона, из лап Там и Жерара.

«Я помогу тебе, – сказала она, – но с одним условием».

Он не спросил, что это за условие. Знал.

Но она все равно уточнила:

«Ты не должен возвращаться в Сайгон».

Абигейл вышла в прохладный, сыроватый сад, потягивая дорогое бренди. Она как наяву видела выражение боли на красивом лице Квентина во время того страшного обеда, за которым она разрушила его мальчишеские фантазии о том, как он вернется домой вместе с Там.

«Но что будет с Там?» – спросил он.

«Последние одиннадцать лет она жила сиротой в истерзанной войной стране. С ней ничего не случится. Верь мне, Квентин. Ты будешь думать о ней еще долго, гораздо дольше, чем она, которая скоро влюбится в какого-нибудь богатого, красивого мужчину».

Когда Квентин не вернулся во Вьетнам, Жан-Поль утратил рычаги. Абигейл ждала, что он воспользуется фотографиями или доказательством замешанности сына в наркобизнесе, однако больше она ничего не слышала о Жане-Поле Жераре.

Опять увернулся от пули, подумала она.

Квентин долго тосковал, пока в один прекрасный день Абигейл не позвала его в офис «Вайтейкер и Рид», где представила его как нового управляющего. Кроме того, она решила развеять некоторые сомнения насчет Там.

«Я никогда не говорила об этом раньше, – сказала она, – но в Сайгоне у меня остались люди, которые следят за Там, потому что я считала ее отца своим другом и очень любила ее, хотя мне совсем не нравится, что она использует моего сына для достижения своих далеко идущих целей. Так вот, мои люди передали мне, что она сошлась с другим мужчиной».

Квентин заметно взволновался.

«Ты уверена?»

«Совершенно. Более того, она ждет ребенка».

«Мама...»

«Полагаю, ты знаешь, кто отец. Они живут вместе».

Квентин не сказал ни слова.

Абигейл с сочувствием посмотрела на него.

«Надо было, чтобы ты понял – следует относиться с большой осторожностью к тем, кому ты доверяешь».

«Там...»

«Речь не о Там. Тот человек, с которым она сошлась – это твой кузен Джед».

Абигейл было безразлично, правда ли то, что она сказала. Она действительно знала, что Там беременна и что она перешла жить к Джеду Слоану после того, как была вынуждена съехать со своей квартиры. А что до остального – мало ли кто в Сайгоне мог оказаться отцом этого ребенка: Квентин ли, кто другой...

«Помни– твердила она Квентину во время тех мучительных недель, – единственный человек, которому ты можешь доверять – это твоя мать. Она всегда желает тебе самого лучшего».

Абигейл почувствовала, как по ее похолодевшим щекам стекают горячие слезы. Да, Квентин, ты можешь мне доверять... Я твоя мать... Я люблю тебя...

И вдруг возник голос Томаса:

«Ты любишь только себя, Абигейл».

Она швырнула стакан в каменную террасу. Это неправда!

– Браво, дорогая.

На сей раз голос Томаса звучал не в ее воображении. Быстро оглянувшись назад, она увидела, как он вышел из тени за террасой. Он выглядел точно привидение: тощий, бледный, старый. Сердце ее забилось, защемило. Она подумывала, не убежать ли в дом, задернуть все занавески, запереть все замки, потушить свет и сидеть в одиночестве, словно в огромном гробу, одной против большого, злого, мерзкого мира.

Он самодовольно сказал:

– Это не лучший способ унять переживания.

– Пошел к черту...

– Я устал от пререканий и взаимных оскорблений. Абигейл, у меня есть предложение.

Она с подозрением посмотрела на него, но ничего не сказала.

Томас воспринял это как разрешение продолжать.

– Я хочу, чтобы ты сказала Жану-Полю: Камни Юпитера у меня.

– У тебя?

– Скажи ему, что Там взяла их перед тем, как уехать из Франции в Сайгон. Она не знала их ценности, они ей были дороги как память. – Томас вошел в прямоугольник света, лившегося из дома, но от этого стал казаться еще старше, бледнее, измученней. – Скажи Жану-Полю, что Там перед смертью передала их мне на сохранение.

Абигейл не могла пошевелиться. Сердце ее пустилось в галоп, глаза не могли сосредоточиться, но она не хотела доставлять удовольствие Томасу Блэкберну тем, что упадет замертво у его ног. Она сказала:

– Я не понимаю...

– Я не хочу, чтобы ты взяла контроль над ситуацией, Абигейл. Если ты направишь Жана-Поля ко мне, то обещаю: я сделаю все, что в моих силах, чтобы заставить его забыть о мщении и справедливости и оставить тебя в покое.

– Почему я должна тебе верить?

Он некоторое время внимательно смотрел на нее.

– Когда-нибудь я нарушал свое слово?

Она не ответила, не желая признавать его исключительную честность, но зная, что та безупречна. Томас всегда был фанатично предан «своему слову».

– Абигейл...

Не собирается ли он упрашивать ее? Она улыбнулась при этой мысли. Но Томас замолчал и отступил в тень.

– Хорошо, – сказала она, – я по крайней мере подумаю над твоим предложением. Дам тебе знать.

– Как пожелаешь, – сказал он.

– И брось свой назидательный тон. Мне меньше всех хотелось, чтобы все так вышло...

– Почему же, Абигейл? – саркастически спросил Томас, глядя словно сквозь нее. – Ведь это весьма острое ощущение.

– Иди к черту, проклятый гордец!

Он подарил ей едва заметную загадочную улыбку, самое малое, что он мог ей дать. Выйдя на ночную улицу, глотнув свежего воздуха, глядя на дома, в которых бурлила жизнь, Томас думал, что вот за этими окнами люди смеются и любят друг друга. Это была отрадная мысль. Час назад он передумал допивать бутылку черничного вина и вместо этого отправился на Маунт-Вернон-стрит – во второй раз за последние двадцать шесть лет. Во второй раз за последние полсуток.

Ничего не изменилось с прошлого утра. По правде говоря, ничего не изменилось и с 1963 года.

Помня о своем больном сердце, он тем не менее спешил на Западную Кедровую что было сил.

ГЛАВА 29

К трем часам утра Джед был готов обезглавить кукушку на старинных ходиках Томаса и задушить Пуховика, любимого кота Ребекки, который все время стаскивал с него плед и норовил прогуляться по лицу. Джед слышал, как пробило полночь, час, два, каждые полчаса и теперь, в очередной раз сбросив Пуховика, ждал, когда пробьет три.

Вот, наконец-то: «Ку-ку...ку-ку...ку-ку...»

Он скинул плед и сел. В голове мелькали вопросы, образы, Ребекка с очаровательной улыбкой и голубыми глазами. Они гуляли до заката, стараясь во всем разобраться, но чаще говорили ни о чем: о сухонькой старушке, которая когда-то держала кондитерскую лавку на Чарлз-стрит, о том, правда ли в антикварном магазине в витрине выставлено серебро миссис Колдуэлл и верно ли, что она разорилась, об урожае цитрусовых во Флориде в этом году, о платье с вырезом до ягодиц, что красовалось в небольшом магазине моды. Камни Юпитера лежали в сумке, которую Ребекка беззаботно повесила на плечо.

– Не боишься, что нападут грабители? – спросил Джед.

– Это стало бы решением всех наших проблем, не правда ли? Мы натравили бы на несчастного грабителя Жана-Поля Жерара.

Когда они возвратились, Томас по-прежнему сидел в саду. Джеду не понравился его вид: пепельно-серое лицо, за которым скрывалось невысказанное знание. Сейчас ему можно было дать лет сто.

Он знал, что составляло тайну Джеда, но ничего не сказал Ребекке.

И оттого, что Джед увидел ее вновь, ему не стало легче смириться с ложью, в которую он заставил ее поверить. Однако Джед понимал, что выбора у него нет.

В 1975 году, ослабший после месяцев госпиталя сначала в Маниле, потом на Гавайях, Джед пришел к Томасу Блэкберну за советом. Он не знал, к кому еще пойти, кто еще мог бы понять, что случилось с ним, с Квентином, Ребеккой и Там, кто понял бы, почему он взял ответственность за невинное дитя.

«Поступай так, как тебе подсказывает совесть, – порекомендовал Томас. – По совести и спрос».

Он так и поступил. А поступив так, потерял Ребекку. У нее уже горели две незаживающие раны, одна – это отец, обещавший вернуться домой и не вернувшийся, вторая – дед, опозоривший доброе имя семьи. Поэтому ей было трудно простить любимого человека, когда тот признался, что у него ребенок от другой женщины.

Джед запустил пятерню в густые волосы. Хватит об этом. Он натянул джинсы и на цыпочках поднялся на третий этаж, к комнате Ребекки, озираясь, как бы не выскочила Афина с разделочным ножом.

Из неплотно прикрытой двери Ребекки падала полоска света. Джед осторожно постучался.

– Открыто, – сказала она.

Она стояла у окна и смотрела на улицу. У Джеда защемило сердце при виде Ребекки в новой шелковой ночной рубашке. Он вспомнил жаркое лето среди цитрусовых рощ «папы» О'Кифи. Сорочка была кремового цвета, в мелкий желтый цветочек, с расшитым воротом, нежность которой смягчала окаменевшее выражение угловатого лица Ребекки. Какая она суровая, эта женщина, которую он когда-то любил. Суровая к другим, еще суровее к самой себе. «Дай себе поблажку, – говорил он ей во время недолгой близости. – Быть человечной не так уж плохо». И позволь мне быть человечным, хотелось ему добавить. Позволь совершать ошибки, заблуждаться.

На ее взгляд он и так состоял сплошь из ошибок.

Глядя на дорогую изысканную сорочку, Джед лучше понимал, как сильно изменилась Ребекка. Четырнадцать лет назад она не могла потратить на себя десять центов без того, чтобы не вспомнить о расходах на учебу, о пятерых младших братьях, бедных, полуголодных, бездомных. И сейчас Джед спрашивал себя, терзалась ли она, покупая эту ночную рубашку, или научилась не отказывать себе в лишних десяти долларах.

– Я думала, это дедушка, – сказала Ребекка.

– Для дедушки я недостаточно стар. Можно войти?

– Конечно, входи, садись. – Она отошла от окна и забралась в кровать, свою детскую кровать. Поймав взгляд Джеда, засмеялась. – Знаю, что это кажется странным – живу здесь, словно восьмилетняя девочка, но мне нравится.

Он удивленно вскинул бровь.

– Ты не видел мое манхэттенское pied-à-terre[23] в «Архитектурном дайджесте» несколько месяцев назад?

– Да нет, пропустил как-то. – Не зная, шутит она или говорит всерьез, Джед придвинул к кровати виндзорское резное кресло. – Готов поспорить, что в сравнении с другими людьми твоего достатка ты живешь как монахиня.

– Смотри, проиграешь. Просто я не транжирка.

– Что понимают под транжирством Блэкберны, мне хорошо известно.

Она хитро улыбалась, словно подначивая его:

– Что?

– Есть с одноразовых тарелок, покупать консервированный тунец, ездить на такси...

– Все, что ты перечислил, вызывает у меня стойкое отвращение.

– Ребби, признай, что ты – барракуда.

– Просто не умею сорить деньгами, – беспечно проговорила она.

Он заметил на ее лице легкий слой пудры, которую она использовала после душа. На шее остался пыльный штрих. Но волосы ее были распущены, щеки разрумянились, а в этой умопомрачительной сорочке она выглядела, точно принцесса из сказки. Правда, Джед счел за лучшее оставить свое мнение при себе.