Текст книги "Вероломство"
Автор книги: Анна (Энн) Харрелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
Она так любила Бенджамина! И любит сына. Квентин – ее единственный ребенок...
Не обращая внимания на Кима, она ринулась к себе в кабинет и вынула браунинг из ящика письменного стола.
Томас оставил входную дверь открытой. Она побежала на крыльцо с пистолетом в руке. Но он уже ушел.
«Я ненавижу тебя, Томас Блэкберн. Будь проклят... Ненавижу тебя!»
Ах, если бы она еще и верила своим словам.
ГЛАВА 20
Около двенадцати часов дня Джед вошел в непритязательное здание на Конгресс-стрит, где находилась студия графического дизайна. Когда он не обнаружил никаких указателей, то спросил, как пройти в студию, у тощего, испачканного краской рабочего типографии.
– Четвертый этаж, вот все, что сказал этот малый, весьма нелюбезно.
Не сочтя нужным поблагодарить его, Джед вошел в скрипучий лифт и, пока поднимался, занимал себя тем, что прикидывал, как можно было бы обновить здание, будь у его владельца достаточно денег и воображения, чтобы справиться с этой задачей. Даже несколько галлонов краски могли бы сотворить чудеса.
Вход в студию напоминал старый фильм с участием Хемфри Богарта: застекленная дверь, черные готические буквы и медная щель для почты, никогда не использовавшаяся. Джед посмотрел сквозь молочное узорчатое стекло, но ничего не разглядел. Внутри, кажется, совсем не горел свет. Он постучал.
Нет ответа. Джед не удивился. По пути сюда он на все лады прокручивал разговоры с Томасом и Ребеккой, пытаясь составить ясную картину. Он уже понял, что Томас рассказал ему далеко не все, но от Ребекки подобного не ожидал. И вовсе не потому, что она более общительная, чем дед. Вся в Блэкбернов, она умела быть откровенной, а также держать язык за зубами – когда что нужнее. Джеда озадачило то, что ей известно нечто, чего не знает он. С его стороны это было глупым просчетом.
Он вытащил связку ключей, которые выудил из спартанской комнаты Ребекки на Западной Кедровой. Надо было раньше догадаться, что здесь она неспроста. Джед решил проверить ее студию: вдруг найдет что-нибудь, что натолкнет его на честный, исчерпывающий ответ, какой не дадут ему ни она, ни ее дед. Может быть, удастся что-нибудь отыскать, может быть, нет. По крайней мере, он не будет сидеть без дела, попивая кофе-динамит, приготовленный Афиной.
Третий ключ подошел.
Студия оказалась вполне в духе Ребекки Блэкберн. В просторной комнате все свидетельствовало о том, что женщина, работающая здесь, точна, энергична, напориста и, чаще, чем следовало бы, малопочтительна.
Но ничто не говорило о том, насколько она богата.
Джед включил верхний свет. Если бы день был не такой хмурый, вполне хватило бы дневного света от огромного окна, выходившего на улицу. Ребекка могла бы позволить себе куда более заманчивые виды: панораму Бостона, Скалистые горы, Альпы, Центральный парк... Сан-Францисскую гавань. Она могла позволить себе все, что пожелает. Но тут-то и крылась загвоздка, благодаря которой Ребекка Блэкберн была не только пленительной, волнующей женщиной, но и весьма непредсказуемой особой. Одна половина в ней хотела тратить деньги, окружать себя добротными вещами, какие только можно приобрести, пожинать плоды творческого таланта, деловой сметки, организаторских способностей. Эту ее сторону Джед мог усмотреть в эстампах Уилла Барнета на стенах студии, в камерах «Никон» последних моделей, проигрывателе компакт-дисков, компьютере, принтере, в качественных карандашах и ручках и всех орудиях ее ремесла. В углу на стене на всеобщее обозрение были выставлены награды и премии, полученные за игру, сделавшую ее богатой: настольную игру, придуманную ею с Софи в восемнадцать лет, чтобы коротать воскресные вечера, проводимые в доме деда. Там же лежал и оригинальный макет ручной работы, первая печатная реклама «Заумника» и обложка журнала «Лайф», вышедшего во время пика популярности детища Ребекки.
Другая же половина в ней полагала, что назначение Блэкбернов в этой жизни – сделать мир лучше. Но об этой миссии пришлось забыть, когда в 1963 году Томас Блэкберн взял на себя всю ответственность за гибель троих мужчин в дельте Меконга. Джед вспомнил, что Ребекка сначала намеревалась посвятить себя дипломатии и возвратить имени Блэкбернов его высокую репутацию. Потом она всерьез занялась искусством; занятия дизайном были просто увлечением, так говорила она. Джед спрашивал себя, не вступали ли в конфликт ее представления о том, чем должны заниматься Блэкберны, с ее богатством, которое свалилось на нее после того, как она придумала настольную игру и вошла в число лучших графических дизайнеров страны.
Но Блэкберны с гордостью выполняли любую нелегкую работу, неважно, приносила она деньги или нет. Еще студенткой Ребекка решила для себя, что если все ей будет даваться легко, без труда, что если ей придется заниматься только приятными делами, то от этого она превратится в безвольное создание. Прошло пятнадцать лет, но Джед без труда различал эту ее сторону и легендарную блэкберновскую бережливость в функциональном обустройстве студии, в ее непритязательном местоположении, в том, что Ребекка не расставалась со старыми вещами, которые любой другой давно бы выбросил на свалку.
Однако противоречивый характер Ребекки Блэкберн – это ее личное дело. Единственной заботой Джеда было выяснить, что она недоговорила этим утром. Он не мог утверждать, что она лгала: Блэкберны никогда не лгали. И тем не менее чувствовалось, что она вводит его в заблуждение.
Он начал с методического просмотра однообразных записей и библиографических карточек, сам толком не представляя, что ищет. И вдруг его внимание отвлекли фотографии братьев Ребекки. Некоторые снялись с женами и детьми. Джеда удивило, что он не сумел понять, кто есть кто. Он помнил их совсем малышами и никогда не видел их взрослыми мужчинами. Рядом с фотографией братьев стоял снимок Дженни и Стивена Блэкбернов в день их бракосочетания в 1954 году. Джед, тогда ему было четыре, подносил жениху и невесте обручальные кольца.
Лифт со скрипом поехал вниз. Джед не беспокоился, что его застанут врасплох: он запер за собой дверь. Но когда он услышал шаги и увидел за матовым стеклом силуэт Ребби, то понял – деваться некуда. А ведь она перепугается до смерти.
Разумеется, надо принять во внимания, с кем он имеет дело.
Ребекка распахнула дверь со словами:
– Следовало бы заявить о тебе в полицию, Слоан.
Черта с два ее испугаешь. Джед осел на стул. В руках у Ребекки были какие-то ксерокопии; на щеках играл густой румянец. Сердце у Джеда забилось сильней. Господи, как это некстати.
– Как ты узнала, что это я? – спросил он.
– Догадалась.
– Печатник?
– Он сказал, что какой-то симпатичный парень спрашивал Ребби. Насчет симпатичного ничего не знаю, но только Софи и ты называете меня Ребби. Ты воспользовался отмычкой?
Джед помахал связкой ключей. Ребекка впилась в них глазами и выхватила из пальцев Джеда. Он сказал:
– Твоя спальня похожа на комнату восьмилетней девочки. Если бы не дорогое нижнее белье.
– Очень любезно с твоей стороны отметить это.
– А мог ли я поступить иначе?
– Нечего было копаться в моих вещах, – огрызнулась Ребекка и положила кипу ксерокопий на письменный стол.
– Где ты была?
– Не твое дело. Что ты здесь искал?
Он неопределенно пожал плечами и ничего не ответил. Ребекка никогда не жаловала лицемерие, поэтому он и не предполагал, что она решит намеренно опускать важные детали – другими словами, скрывать правду, если уж не может пойти на несомненную ложь. Последние слова, сказанные ею в манильском госпитале, – а он запомнил их навсегда – были таковы: «Иди ко всем чертям, Джед Слоан. Мне нечего тебе сказать».
Наконец он ответил:
– Я искал то, что тебе известно про нашего общего знакомого из Сайгона и что ты не удосужилась мне открыть.
Лицо у нее стало крайне неприветливым – верный признак, что он попал в самую точку.
– О чем это ты?
– Не будем ходить вокруг да около. Впрямую ты не лгала, но и правды не сказала. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ты с ним говорила.
– И ты это знаешь. Он был здесь вчера...
– Ты мне сказала – цитирую – «я узнала в нем того француза, что стрелял в тебя в Сайгоне».
Ребекка плотно сомкнула губы, по-блэкберновски упрямо посмотрев на Джеда.
Тот начал терять терпение.
– Не хочешь объяснить мне, как ты догадалась, что это и есть тот самый француз?
– По его акценту, – ответила она, подравнивая стопку ксерокопий. – В ту ночь, когда он стрелял в тебя, он что-то говорил.
– Что?
– Не помню точно.
– Опять двадцать пять! Ты не помнишь точно.Но я прошу – скажи мне в общих чертах, умоляю! Черт возьми, Ребекка, имею я право знать?
Она глубоко вздохнула, сосредоточилась.
– Тебе ли вспоминать о своих правах, промолвила она с истинно бостонским высокомерием.
Он вскочил на ноги и погрузил обе пятерни в волосы – отчаянно и виновато. И не сумел найти подходящего ответа. Ребекка в выигрышном положении, и она это знает.
– Ты не был в Бостоне четырнадцать лет, – продолжала Ребекка, – но как встретил этого француза у своего дома, сразу же вылетел к деду. Почему?
– Ты должна поговорить об этом с ним, а не со мной. – Джед некоторое время изучал ее. Он вынужден был признать, что Ребекка Блэкберн столь же безумно, неизъяснимо очаровательна, что и в девятнадцать лет. Его беда в том, что он никогда не мог забыть ее. – Хочешь верь, хочешь нет, но я и пальцем бы не тронул того мотоциклиста, если бы знал, как это скажется на твоей жизни. Поблагодари от меня деда. – Он вздохнул: от Блэкбернов, очевидно, ничего не добьешься. И какое у него право впутывать их в свои проблемы? – Сегодня я не буду ночевать на Западной Кедровой.
Идя к двери, он чувствовал на себе взгляд синих блэкберновских глаз Ребекки. Какие слова он бы хотел от нее услышать? Останься... Я все скажу тебе, Джед... Я думала о тебе все эти годы...
К чертям. Пора избавить ее от своего навязчивого присутствия.
– Ты видел сегодня деда? – спросила она.
Джед уже распахнул дверь.
– Он вышел ко мне через несколько минут после твоего ухода и посоветовал нам обоим уехать в Сан-Франциско.
Улыбка Ребекки удивила его.
– А Будапешт он, случайно, не рекомендовал?
Джед помимо воли ответил ей улыбкой.
– Нет. Должно быть, он посчитал Сан-Франциско более романтическим местом.
И поспешил уйти, чтобы ненароком не наговорить чего не следует, чтобы поскорее забыть о своей досаде на Томаса Блэкберна и его богатую, прекрасную и совершенно непостижимую внучку.
Ребекка устояла перед искушением уйти вместе с Джедом только потому, что у нее было много работы. Не дизайнерской. Об удачных клиентах она и думать забыла. Два часа, проведенные в Бостонской публичной библиотеке, прошли не зря: она нашла биографию императрицы Елизаветы, в которой упоминалось о Камнях Юпитера и несколько статей о кражах драгоценностей на Лазурном Берегу в 1959 году. Все эти материалы Ребекка скопировала, а также подобрала немало информации о Томасе Блэкберне и в особенности о закате его политической карьеры. Все, что успела, прочитала, с остального сняла ксерокопии. Вот с этими бумагами она и пришла в студию, чтобы изучить их в спокойной обстановке. Приехав в Бостон в 1973 году она планировала сделать подборку материалов БПБ о своем деде – человеке, о котором один выдающийся журналист выразился как о «поколебленном столпе нравственности и интеллекта». Но отвлекла учеба и работа, а потом она начала узнавать деда как бы заново и вроде бы отпала необходимость копаться в прошлом. Потом в ее жизни появился Джед Слоан. И Сайгон.
Наверху стопки лежала статья из журнала «Тайм» от 1963 года. Там была фотография Томаса Блэкберна, относящаяся к 1938 году, когда он служил профессором в Гарварде. Еще был снимок, сайгонского периода, где Томас стоял рядом со своим вьетнамским другом Куанг Таем; и фото, сделанное в Бостоне в 1963 году на похоронах единственного сына Томаса. У края могилы стояла несчастная вдова Стивена Блэкберна в окружении шестерых детей. Все они выглядели измученными, объятыми горем и потрясенными. Раньше Ребекке не приходилось видеть эту фотографию. Ее мать не собирала никаких документов, относящихся к этой трагедии. И никогда не заводила о ней разговоров.
Справившись с волнением, Ребекка приступила к чтению.
Здание компании «Вайтейкер и Рид» господствовало над районом бостонской набережной. В то же время оно казалось каким-то недосказанным, изощренным. Это было одно из лучших творений Уэсли Слоана. На Джеда здание произвело должное впечатление. Он впервые видел его в законченном состоянии и должен был признать, что фотографии и модели не вполне передавали его достоинства. Его отец – классный архитектор, но отсюда не следует, что непременно надо служить в его фирме. Джед был доволен своей работой в собственной маленькой студии в доме на Рашн-Хилл.
Испытывая боль после встречи с Ребеккой, Джед вошел в роскошный вестибюль и поднялся на лифте на тридцать девятый этаж. Он не представлял, что скажет своему кузену Квентину. Ребенок, который мог бы быть твоим, ни в чем не виноват, и я не позволю, чтобы с ее головы упал хоть один волос.
Неплохо для начала.
Будучи Слоаном, Джед без труда прошел пост охраны и почти миновал Уиллу Джонсон, секретаршу Квентина. Но босс предупредил, чтобы она сообщала обо всех посетителях. Сегодня Квентин был не в духе.
Уилла связалась с хозяином. Оказалось, Квентин не имеет желания видеться с двоюродным братом.
– Сожалею, – сказала Уилла, дав понять, что разговор окончен.
Не тут-то было. Джед ответил, что он тоже сожалеет и прошел мимо Уиллы в кабинет Квентина. Он услышал, что секретарша позвала охрану, но Джеда это уже не беспокоило. Не медля, он распахнул тяжелую дверь орехового дерева.
– Остынь, кузен.
Квентин казался таким жалким, что Джед чуть не посочувствовал ему, но лицо Май возникло перед ним. Он вспомнил ее недовольную гримасу, когда прощался с ней в Тибероне, и слышал, как она подпевала группе, сидя в лимузине деда, и как восклицала: «Ну, папа!», словно Джед был величайшим идиотом на свете.
И лицо Там возникло перед ним. Правдивое и наивное, даже когда оно исказилось от боли и страха в тот момент, когда ее поразила пуля наемника. И лицо Ребекки, бледное от испытанного удара, краха, вероломства.
У Джеда не было сочувствия к Квентину Риду.
– Джед... – голос Квентина дрожал от волнения. Он впервые видел кузена с тех пор, как погибла Там. В строгом костюме, посреди огромного кабинета с захватывающим видом бостонской гавани, он казался не на месте, словно мальчик, переодевшийся во все отцовское и играющий роль босса. Он откашлялся и отъехал назад в начальственном кресле. Но не приподнялся. – Джед, мне приятно видеть тебя, но сейчас у меня нет времени. Зря ты вломился так.
Джед подошел ближе, отметив походя, как ужасно выглядит Квентин.
– Что тебя так испугало? Уж конечно не моя персона. Наверное, к тебе приходил белоголовый человек со шрамом, пересекающим все лицо? Успокойся, Квентин. Дай отбой охране, нам надо поговорить.
– Тебя не касается, кто ко мне приходит.
– Этот человек был у меня, в моем доме, и это меня очень даже касается.
Квентин тут же вскочил на ноги, но, поднявшись, словно не знал, как себя вести. Он то шевелил пальцами в карманах брюк, то вытаскивал ладони. Отвернувшись к застекленной стене, он вдруг развернулся и посмотрел в лицо Джеда, как будто спохватился, что кузен может выстрелить ему в спину.
– Давай поговорим, Квентин, – сказал Джед, сдерживая гнев и отчаяние.
Квентин подтянулся и сразу же вновь стал высоким, надменным, властным бостонцем.
– Мне не о чем говорить с тобой, Джед. Ты порвал все узы с нашей семьей. Если ты думаешь, что можешь здесь распоряжаться, то сильно ошибаешься.
Джед покачал головой, словно отказываясь верить услышанному:
– Ты знаешь, многие годы я очень жалел тебя. Ты потерял отца, который верил в тебя, и остался с матерью, которая...
– Мама тоже верит в меня!
– Ты рассуждаешь, словно четырехлетнее дитя. Думай что хочешь. А я скажу тебе, что думаю я. Моя жалость к тебе кончилась, когда мы оказались вместе в Сайгоне, где ты ловко использовал Там.
– Я любил ее!
– Ты прав. Господи, а как же, конечно, ты любил ее. Тогда какого черта ты на ней не женился?
– Из-за тебя Джед, – сказал Квентин. Он произнес это как нечто очевидное, с такой болью и печалью в голосе, что Джед подумал, не ошибается ли он в Квентине, но потом вспомнил, что Квентин верит в то, во что ему хочется верить. Тот продолжал таким же скорбным тоном: – Ты – отец ее ребенка. Я приехал бы за ней, но Там я был не нужен. Ей нужен был ты. Как я мог жениться на ней, если она меня не любила?
Приход двух упитанных охранников избавил Джеда от необходимости отвечать. Они обращались к нему «сэр» и были примерно вежливы, но не поверили его слову, что он уйдет сам, а, получив знак своего насмерть перепуганного шефа, проводили Джеда к лифту, спустились с ним в вестибюль и довели его до дверей, сказав напоследок, что будут приглядывать, если ему вздумается еще раз побеспокоить мистера Рида.
Перейдя площадь перед зданием компании «Вайтейкер и Рид», Джед оглянулся. На клумбах цвели тюльпаны. Прохожих было немного. В дверях все еще стояли два дюжих охранника.
Джед послал им воздушный поцелуй.
И зашагал прочь. Быстрой походкой.
Квентин зашел в ванную при рабочем кабинете, плеснул в лицо холодной воды, присыпал вспотевшие подмышки порошком без запаха, потом подумал и сыпанул порошка на спину, по которой ручьем стекал пот. Сначала Жан-Поль Жерар, теперь вот Джед. Господи, дойдет до того, что завтра пожалует дух Там, покажет на него пальцем и потребует дать ответ: почему он убил ее.
Господи, не допусти до такого!
– О, Там, – всхлипывал он, промокая лицо полотенцем с фирменным знаком отеля. – Там, Там... Что с нами случилось?
Принудив себя хоть немного успокоиться, он возвратился в кабинет и попросил Уиллу, чтобы его никто не тревожил. Если она не в состоянии перехватывать все звонки и посетителей, то пусть ищет новое место работы. Профессионал высшей пробы, Уилла беспрекословно подчинилась.
Затем он набрал номер Маунт-Вернон и, затаив дыхание, ждал, когда ответит мать. Она сняла трубку на пятом гудке. Даже ее «алло» прозвучало как всегда внушительно и властно. Квентин почувствовал, как к глазам подступают слезы. Почему именно ему всегда не везет?
– Мама, это я, – сказал он и понял, как мелко, невнушительно прозвучал его голос. – Я хотел бы поговорить с тобой... Думаю, ты уже знаешь, что Джед в городе...
Абигейл не пропустила этой подставки:
– Как замечательно, – сказала она с грубым сарказмом. – И твой вымогатель из Сайгона тоже.
Квентин почувствовал, как заколотилось сердце. Он был уверен: еще чуть-чуть, и он лишится чувств. Он не мог говорить.
– Очаровательный субъект, не правда ли? – продолжала мать. – Он уже приходил к тебе?
– Мама...
– Квентин, прошу тебя, не испытывай мое терпение. Мы оба прекрасно знаем, что произошло в Сайгоне в 1974 году. Ты вел себя как настоящий дурак, а за твои ошибки пришлось расплачиваться нам обоим. Но это все в прошлом. Теперь меня заботит день сегодняшний. Мы должны вести себя умно и продумать, как с честью выйти из этой ситуации.
Абигейл всегда видела его насквозь: и когда он был маленьким мальчиком, и когда юношей, и сейчас, когда стал зрелым мужчиной. Не удивительно, что, видя его насквозь, она презирала его.
– Так он к тебе приходил? – повторила Абигейл.
– Да.
Зачем отрицать?
– Я предполагала, что рано или поздно он придет к тебе. А Джед?
Квентин облизал губы, но язык у него был сух. Лучше бы ему не звонить, а уж если позвонил, то набраться смелости и послать мать ко всем чертям. Но вместо этого он сказал:
– Думаю, Джед опасается за Май.
– Глупец. Что ж, в любом случае это не наши проблемы.
– Жерар... Он сказал, что ему нужна коллекция сапфиров, которая хранится у тебя.
– Знаю, – вздохнула Абигейл.
– Что это за сапфиры?
– Не имеет значения. У меня их нет.
– Он настаивает на обратном.
– Он может настаивать на чем угодно, но он ошибается. Если уж на то пошло, Квентин, то, боюсь, этих сапфиров едва ли оказалось бы достаточно, даже будь они у меня.
Голос ее вдруг стал очень измученным, и Квентин отругал себя за то, что даже это незначительное проявление слабости обрадовало его. Он ничего не имел против сильных женщин. Джейн тоже сильная. И Там была сильная, хотя по-своему. Но почему тогда его так беспокоит сила материнского характера?
Наконец Абигейл заговорила снова:
– Жан-Поль охотится вовсе не за сапфирами.
– За чем же тогда?
Она ответила, почти про себя:
– За мной.
ГЛАВА 21
Томас Блэкберн смотрел в высокое, с частым перелетом, окно Конгрегационалистской библиотеки на кладбище «Олд Грэнери», на котором были похоронены родители Бенджамина Франклина, жертвы бостонской бойни[20] и Элиза Блэкберн. Давно, в 1892 году, Конгрегационалистская ассоциация присмотрела участок за старым кладбищем для постройки библиотеки, полагая, что читатели и в далеком будущем станут наслаждаться миром и покоем.
По пожарной лестнице второго этажа пробежала белка и прыгнула на одно из огромных деревьев, что затеняют «Олд Грэнери», излюбленное место туристов, во все времена года. Томас помнил, как отец еще в 1915 году водил его на могилу Элизы, как он ходил туда во время войны, а потом сам приводил Стивена, когда тому было лет пять или шесть, как он приходил на кладбище с Ребеккой и Зеке в 1960 году во время одного из редких приездов домой. Дженни назвала его тогда вурдалаком и отобрала у детей копию надписи на надгробии знаменитой прародительницы, сделанную на листке при помощи мягкого грифеля. Впоследствии сводить рельефные изображения таким способом запретили, потому что это наносило вред камню. Томас славился тем, что выслеживал нарушителей из окна читального зала. Если окно было открыто, он останавливал злоумышленников криком, если закрыто – выбегал на Бикон-стрит, срезал угол по Парк и Тремонт и прочитывал им нотацию.
Томас рассматривал Конгрегационалистскую библиотеку с ее лепным потолком, персидскими коврами, камином и портретами знаменитых церковных деятелей восемнадцатого века одной из неявных достопримечательностей Бостона. Собрание книг носило богословский характер, но немало здесь было и исторической литературы. Томас часто ходил в читальный зал. Иногда просто для того, чтобы подумать.
Как сегодня.
Ни разу не обходилось без воспоминаний, и чем старее он становился, тем живей вспоминались Гизела, Куанг Тай, жена Эмилия, сын Стивен. Ночью, когда сон никак не приходил, он блуждал по саду среди теней и разговаривал с друзьями, которых потерял, с семьей. Ему надо было объяснить, повиниться, излить душу. Они ничего не отвечали, оставляя Томаса наедине с его болью. Он не осуждал их за это. А что могли они сказать ему?
Ах, если бы в свое время он не был таким самонадеянным глупцом!
Томас изводил себя, прокручивая в голове возможные варианты. Он видел перед собой друзей и близких как живых, вспоминал, как они ему доверяли, как верили в него. Эмилия, прильнув к нему, рассказывала, как она страшится предстоящих родов, а он говорил ей, что все будет хорошо. А вышло иначе. Гизела – плакала на его плече, разбитая и опустошенная после того, как у нее украли Камни Юпитера. Он, как обычно, дружески утешал ее.
Стивен, Бенджамин, Куанг Тай. Все погибли – потому что Томас настаивал на том, что в дельте Меконга с ними ничего не случится.
Все справедливо, подумал он. Ему пришлось взвалить на себя тяжелейшую для отца ношу – взять ответственность за гибель единственного сына.
Никому он не позволял измерить глубину своего отчаяния. Бессонные ночи, мучительные блуждания по саду, неисчислимые мгновения, когда, он обливался потом и дрожал, словно один из множества стереотипных костлявых стариков. Он не ждал ничьей жалости. Даже в самые страшные моменты отчаяния ему не приходило в голову, что все это можно как-нибудь оборвать. Он никогда не сдался бы, хотя бы потому, что никто кроме него не должен расплачиваться за его ошибки.
– Дедушка!
Белка опять прыгнула на пожарную лестницу и дразнила оттуда другую белочку, поменьше. Томас наблюдал за ними, чтобы успокоиться, перед тем как повернуться к внучке. Дома он оставил записку, объяснявшую, где его искать. Еще одна ошибка?
Ребекка держала сверток. Лицо у нее было бледным и необыкновенно серьезным.
– Я принесла сандвичи. Ты ведь еще не завтракал?
– Нет. Ребекка, творится что-то...
– Можем мы поесть где-нибудь в сторонке?
Они направились к стеллажам, развернули сандвичи на дубовом библиотечном столе. Томас часто работал в зале для редких книг, где поддерживался особый микроклимат. Он разлил кофе по стаканчикам и сел напротив Ребекки.
– Ты сегодня угрюмая, – сказал он ей.
– Все утро я провела за интересным занятием: читала давние публикации о той памятной засаде. – Ей не надо было уточнять, о какой именно засаде идет речь: они оба отлично это знали. – Я обнаружила несколько совпадений, которые насторожили меня.
Он кротко посмотрел на нее, но внизу живота резануло что-то острое, горячее.
– Неужели?
В полумраке ее глаза казались огромными. Она не улыбалась.
– В этот день за рулем джипа сидел француз, бывший солдат Иностранного легиона. Из четверых он один остался в живых, но попал в плен к вьетконговцам. Я не сумела выяснить, как его звали и что с ним случилось потом. – Ребекка помолчала и с усилием закончила: – Думаю, однако, что он еще жив.
Томас отложил сандвич: ростбиф с кольцами красного лука. Он не возражал бы, даже если бы Ребекка сдобрила свое произведение серной кислотой.
– Ты как бы спрашиваешь меня, что я о нем знаю?
– Я не закончила. Покопавшись глубже, я обнаружила старую фотографию из «Бостон Глоуб» от 1959 года. Ее сделали во время нашей с тобой поездки по Францию. Мне тогда было всего четыре года, поэтому я мало что помню о том путешествии. Но одно помню хорошо: ты присутствовал на похоронах баронессы Гизелы Мажлат.
Она замолчала, чтобы проследить за реакцией Томаса на ее сообщение, но за долгие годы он научился скрывать свои эмоции. Проклятая фотография. «Глоуб» поместила ее по одной-единственной причине: потому что на ней был запечатлен он, Томас Блэкберн.
– Твои научные изыскания впечатляют, – проговорил он. – Особенно ежели учесть, что их автор так и не закончил колледж. Исследования требуют упорства, а его тебе не занимать.
– Гизела покончила жизнь самоубийством.
– Да, я знаю, – вздохнул Томас. Его воспоминание о том ужасном дне были живы по сию пору. – Она была моим другом.
Ребекка с заметным усилием сдерживала себя.
– Ты мне об этом никогда не рассказывал.
– У меня было много друзей, про которых я тебе никогда не рассказывал. Ведь я намного старше тебя, дорогая. Моя дружба с Гизелой была неприметной.
Глаза ее вспыхнули:
– Что ты имеешь в виду?
– Ты очень настойчива.
– Настойчива – это слово из репертуара Калвина Кулиджа.
– Я знал Калвина в последние годы его жизни...
– Дед, Гизела, по ее словам, стала жертвой похитителя драгоценностей по прозвищу Кот.
Томас осторожно снял с сандвича колечко лука и принялся разжевывать его передними зубами.
– Почему так всегда бывает, – задал он риторический вопрос, – что молодым неоперившимся птенцам кажется, будто то, что они только что узнали, неизвестно другим? Да, Гизела заявила в полицию, что Кот украл у нее какие-то драгоценные камни из семейного собрания...
– Камни Юпитера.
Ребекка была до утомительности точна.
– Правильно.
– Но ей никто не поверил, тогда она бросилась в море.
– Несколько огрубленно, но, в общем, тоже правильно.
– В общем?
– Я сам при этом не присутствовал.
Ребекка обдумала услышанное и спросила:
– Ты не хочешь рассказать мне про Кота?
– А почему я должен это делать? – раздраженно заметил Томас. Очевидно, что нам известно одно и то же.
Ребекка в таком взвинченном состоянии, подумал Томас. В любую минуту может взорваться.
– Полиция собиралась арестовать некоего француза, популярного автогонщика, обладателя Гран-При по имени Жан-Поль Жерар. Полагали, что он и есть Кот. Однако он исчез, не дожидаясь, пока его арестуют.
– И ты предполагаешь, что он объявился во Вьетнаме в 1963 и потом в 1975 году?
– Я знаю, что это он, – сказала Ребекка, по-прежнему прилагая немало усилий, чтобы держать себя в руках. – Мне удалось отыскать фотографию Жерара в журнале «Лайф» от 1958 года. На ней – наш белоголовый француз, разве что нет шрамов на лице и седины в волосах.
Чтобы не встречаться с тревожным взглядом внучки, Томас уставился на матовое стекло, отделявшее стеллажи от читального зала. Хитрить он не любил, поэтому годами боялся такого вот откровенного разговора с внучкой.
Наконец он произнес:
– Ребекка, тебе удалось раскопать уже немало. Остановись. Брось это дело, пока не стало хуже тебе или кому-то еще. Да, Жан-Поль Жерар – тот самый француз, который участвовал в покушении на Там в 1975 году. Да, это он сидел за рулем джипа, когда погиб твой отец, Бенджамин и Куанг Тай. Это его взяли в плен. Он провел в джунглях пять лет, в 1968 году ему удалось бежать из лагеря для военнопленных.
– И он обвинял тебя во всем, что случилось с ним?
– Несомненно.
Ребекка шумно втянула воздух – несомненный акт самоконтроля.
– Он приходил к тебе?
– Еще нет. Я не видел Жана-Поля Жерара вот уже двадцать шесть лет.
Взгляд ее стал холодным.
– Тебе повезло.
Томас пожал плечами. А что он мог сказать? Они с Ребеккой никогда не говорили о 1963 годе. Будь его воля, и этот разговор не состоялся бы. Некоторое время они провели в напряженном молчании. Кофе и два сандвича остались нетронутыми.
Наконец Ребекка спросила:
– Ты знал, о ком я говорю, когда вчера я описала тебе Жана-Поля Жерара, но ты сделал вид, что не узнал, о ком идет речь.
– Верно.
В ее несравненных глазах стало еще больше льда.
– Но почему?
– А почему я должен был узнавать?
– Ради истины, справедливости...
– Оставь, пожалуйста, – досадливо оборвал ее Томас. – Твои требования к близким всегда были непомерно высоки. И, – добавил он, как будто это только что пришло ему в голову, – я не понимаю, по какой такой причине я должен оправдываться перед собственной внучкой.
Ребекка обиженно скривила губы:
– Что ты рассказал Джеду Слоану такого, чего не рассказал мне?
– Ничего.
– Врешь.
– Ребекка, Жан-Поль Жерар еще до того, как попал в плен, был весьма опасным, отчаянным человеком. Каков он теперь – даже представить трудно. Ты должна во что бы то ни стало стараться избегать его. Это все, что тебе нужно знать.
– Ты меня оберегаешь, – спросила она сердито, – или себя?
Томас поднялся, не выказав ни обиды, ни гнева, просто дал понять, что у него имеются другие дела, кроме как защищаться перед неистовой внучкой.
