Текст книги "Вероломство"
Автор книги: Анна (Энн) Харрелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
Вместо того, чтобы идти к себе в комнату, она вышла из дома через парадную дверь.
Джордж, водитель лимузина, готовился ехать в аэропорт, куда из Парижа должна была прилететь некая супружеская пара, приглашенная Уэсли провести уик-энд в Тибероне. Сейчас он получал последние указания от Джулии.
Май скользнула в задний отсек просторного автомобиля и свернулась калачиком на полу, накинув на себя покрывало из шерстяной шотландки. Было жарко и душно, но она вытерпит. Джордж не рассчитывает на пассажиров. Он не заметит ее.
Май оказалась права.
Он сел за руль, включил музыку, и через минуту Май почувствовала, что лимузин плавно поднимается и опускается по холмам округа Марин. Затем они проехали по мосту «Золотые Ворота» и через Сан-Франциско – в международный аэропорт.
ГЛАВА 26
Ребекка отказалась от предложенного Джедом пакета со льдом и попыталась забыть о сильной головной боли, занявшись дедовой рассадой. Приближалось время ужина, а Томас так и не выходил из своей комнаты. Ребекка надеялась, что он не принял их разговор слишком близко к сердцу. Наверное, она обошлась с ним слишком круто. Ей надо было помнить, что он пожилой человек, и хотя за свою жизнь он не привык к тепличным условиям, все-таки ему скоро восемьдесят.
Из университетов возвращались постояльцы Томаса. Вернулась Афина, которая, увидев разбитое лицо Ребекки, сказала, что ей самой никогда не доставалось так сильно.
– Мало ей, – нисколько не сочувствуя, заметил Джед.
Афина засмеялась, позабыв, что утром собиралась разрезать Джеда на части. Они вместе пошли приготовить что-нибудь к ужину. Джед чувствовал, что Ребекке нужно время, чтобы взять себя в руки.
Она рассказала Джеду все, что знала о французе и о том, что случилось ранним утром 29 апреля 1975 года – все, кроме одного: она ни словом не обмолвилась о футляре с самоцветами, найденном в сумке Там, и о том, что ей удалось узнать о Коте, о Камнях Юпитера от Давида Рабина и в библиотеке.
Теперь он не просто безымянный француз, напомнила она себе. Его зовут Жаном-Полем Жераром. Теперь она знает его имя. Она повторяла его не потому, что боялась забыть, а потому что хотела, чтобы оно слетало у нее с уст с такой же легкостью, как у него – ее имя. Четырнадцать лет она надеялась, что он не был злонамеренным участником событий той ночи в Сайгоне. Это вьетнамец охотился за драгоценными камнями, внушала она себе, это он убил Там и был готов убить ее и Май – и убил бы, если бы не этот француз.
Если бы не Жан-Поль Жерар.
Она даже нафантазировала, что француз был агентом Интерпола и что он стрелял в Джеда намеренно, опережая вьетнамца, который убил бы его, если бы не вмешался Жерар.
Какая наивность.
Жан-Поль – преступник, пытавшийся овладеть десятью ценными корундами, известными под названием Камни Юпитера. Неважно, что многое усложняет эту схему: присутствие Томаса Блэкберна на похоронах баронессы Гизелы Мажлат, дружба француза со Стивеном Блэкберном, его участие в трагических событиях 1963 года, то, что он спас Ребекку и Май и затем ушел из квартиры на улице Ту-До без девяти сапфиров и рубина императрицы Елизаветы.
Это все неважно. Основная мысль достаточно проста: в ту ночь Жан-Поль не был случайным участником событий.
Ребекка попыталась освободиться от тягостных раздумий и высадила в грядку еще один росток. Может быть, она должна была передать эти камни властям еще четырнадцать лет назад? А может быть, надо это сделать сейчас?
Что подумают Джед и Май, когда узнают, что Там готовилась нелегально вывезти из Вьетнама собрание знаменитых, редчайших драгоценных камней?
И как они попали к Там?
По руке Ребекки полз червь. Она стряхнула его и начала приминать землю вокруг цветка. Черви никогда не пугали ее. Там...
– Господи.
Ребекка застыла, глядя на червяка, уходящего в мягкую, влажную почву.
Закрыв глаза, она ясно представила, как в возрасте четырех лет копала с дедом червей... ясно представила слезы у себя на глазах и вспомнила, почему она была так расстроена.
Вспомнила Джеда, который, когда она показала ему свою добычу, пошутил, что он приготовит ей этих червей на ужин.
Вспомнила Там.
Она приглашала Там пойти за червями.
Там тоже плакала, а Ребекка старалась ее ободрить, и...
И она обнаружила в комнате тети Абигейл красивую красную бархатную сумочку.
«Это просто игральные камушки, – шепотом проговорила она. Было больно стоять на коленях на каменном полу. Черви расползались. – Это просто игральные камушки».
Нет, не игральные камушки – это Камни Юпитера.
– Ребекка?
Голос Джеда напугал ее. Он подхватил ее под мышки, прежде чем она потеряла равновесие, и помог ей подняться на ноги. Ребекка знала, что выглядит ужасно. Она постаралась улыбнуться, откинула волосы со лба ладонью, покрытой коркой грязи. Ну и что: она высаживает цветы.
– Как ты? – спросил Джед.
Взгляд ее сосредоточился на настоящем, на нем. Черные волосы, ясные глаза чирка. По ночам она часто просыпалась и смотрела на него спящего, пытаясь разгадать, что ему снится. Она любила слушать, как он смеется, видеть его улыбку. Она верила ему так, как может верить только девятнадцатилетняя девушка своему первому возлюбленному.
А он воспользовался ее доверием, но – но это было так давно.
То, что она ему сегодня рассказала, лишило его душевного покоя. Человек, которого он ненавидел и боялся четырнадцать лет, оказывается, спас жизнь его дочери. С этим непросто свыкнуться. Это не укладывается в его собственную версию событий той ночи и обстоятельств возвращения Жана-Поля Жерара.
– Я в порядке, – сказала она ему и поняла, что в его присутствии ей спокойнее. А каково ему?
– Что это ты про какие-то игральные камушки?
– Ничего. Думала вслух.
Он с сомнением посмотрел на нее, но допытываться не стал. На принесенном им подносе были собраны эклектичные продукты из холодильника Томаса: голубцы из виноградных листьев, разогретая, хрустящая пицца, дымящиеся китайские пельмени, свежий аспарагус и мягкие хлебцы. Готовя ужин, Джед получил возможность разобраться в том, что поведала ему Ребекка о роли француза в той сайгонской ночи. Она молчала все эти годы не специально: просто не знала, что ранение не позволило ему видеть, что тогда произошло на самом деле.
«Кто, по-твоему, убил того вьетнамского ублюдка?»– спросила она.
«Ты».
Она изумленно переспросила: «Я?»
«Из того револьвера, что дал тебе друг Томаса из госдепартамента».
«Не думала, что ты знал про револьвер».
«Трудно не заметить в студенческом рюкзаке «Смит энд Вессон» тридцать восьмого калибра, дорогая».
«Теперь я догадываюсь. Ты подумал, что это я заставила Жерара убраться».
Джед кивнул.
Ребекка усмехнулась: «Если бы в револьвере была еще пара пуль, то, может быть, так оно и случилось бы».
Ах ты, мой герой, подумал Джед.
Ребекка прошла в дом, вымыла руки и возвратилась в сад с тарелками и вилками. Сев к столу, она насадила на вилку пельмень.
– Джед, мне очень жаль, что после Сайгона мы так толком и не поговорили. Думаю, было бы правильно тогда же выяснить отношения, но ты был ранен, я – обижена, зла на весь свет, убита горем... Если откровенно, то мне в те дни было не до «правильных» решений. Если бы нашелся кто-нибудь, кому можно было сбыть тебя с рук, я, наверное, послала бы тебе воздушный поцелуй и пожелала всего хорошего.
– Понимаю, – сказал Джед.
Она метнула в него взгляд, полный сомнения, так ли уж он хорошо понял, о чем она сказала. Ведь, по сути он предал ее. Зная, что Ребекка решила закончить второй курс в Бостоне, он, в своей Юго-Восточной Азии, предпочел интрижку с Там верности и половому воздержанию. То, что годилось для Ребекки, очевидно, не годилось для него: пресловутая двойная мораль. Да, он очень обрадовался, когда она приехала в марте. Там поняла расклад. В ее планы не входило, что Джед пригласит свою бостонскую подружку. Что она передумала за те долгие ночи, когда через стенку Джед и Ребекка занимались любовью, а она лежала одна, на последних месяцах трудной беременности?
Только когда его приперли к стене – убили Там, и некому было позаботиться о новорожденной дочери – только тогда Джед поступил по чести и взял ответственность за свои действия.
В двадцать лет Ребекка была беспощадна. Она считала, что за это Джеда мало даже посадить на кол. Если бы Там не погибла, разве признал бы он Май своей дочерью?
Но Там погибла, и он поступил как мужчина. И после, очевидно, по-настоящему полюбил Май. Они оба сильно изменились с тех пор, хотя Ребекка по сей день вся вскипает, стоит ей подумать о двадцатилетней себе и двадцатипятилетнем Джеде. Людям свойственно делать ошибки. Иногда ошибки непоправимые.
Да и сама она не святая.
Ребекка продолжала:
– Мне надо было немедленно рассказать обо всем, что произошло со мной, с Май и этим французом, но я честно думала, что ты сам все видел.
– Ребби, у меня в плече была дыра величиной с Род-Айленд...
– И на твоих глазах убили любовницу. Теперь я понимаю.
Джед поморщился при этих словах Ребекки. Ничего она не понимает. Но как рассказать ей о себе, о Там и Квентине? С чего начать? И имеет ли он право, после всех этих лет?
Порывистый ветер поднимал волосы Ребекки. Она потянулась за голубцом, положила фаршированный виноградный лист к себе на тарелку и наконец взглянула на Джеда.
– Джед, – сказала она, – я тебе не во всем призналась.
Он разламывал хлебец, крошил его в пальцах, внимательно смотрел на Ребекку и ждал.
Вздохнув, Ребекка открыла сумочку и вынула оттуда красный бархатный футляр.
Когда она вытряхнула его содержимое на стол, в глазах у Джеда потемнело.
Десять камней заблистали на неожиданно ярком закатном солнце.
– Ребби, объясни ради всего святого, что это?
Она облизала пересохшие губы.
– Я нашла это в сумке Там, когда мы вылетели на вертолете из Сайгона.
В сад тихо вошел Томас Блэкберн. С болезненным выражением на лице он подошел к столу и провел ладонью по рассыпанным девяти сапфирам и одному рубину.
– Дед, я сейчас тебе все объясню.
– Можешь ничего не объяснять, – сказал он. – Это Камни Юпитера.
Томас прогнал Ребекку и Джеда из сада, а сам налил себе стаканчик черничного вина, которое он по случаю прикупил прошлым летом во время поездки по восточному побережью. Тогда он чувствовал себя особенно одиноким и несчастным. Через четыре месяца после той поездки в его доме появилась Ребекка, задумавшая открыть в Бостоне студию графического дизайна. Но Томас понял, что не это главное. Ей надо было наконец разобраться в нем, в себе, в родном городе, в том, что значит для нее носить фамилию Блэкбернов, быть богатой, но бездомной, в свои тридцать с лишним лет.
Вино было сухое, отменного качества, не то пойло, с каким обыкновенно ассоциируют плодово-ягодные вина. Может, стоит съездить в Мэн, в тот погребок, и купить еще несколько бутылочек? Томас поудобней расположился в кресле. На его костлявом теле болтался теплый свитер. Ветер крепчал, и в воздухе опять запахло дождем. Томасу показалось даже, что собирается буря. В гостиной его дома шумели студенты и студентки. Пятница, вечер. Они наслаждались отдыхом, расслабляясь попкорном, «Заумником» и телевизором, но Джеда и Ребекки с ними не было. Они ушли на прогулку. Видимо, чтобы переварить то, что рассказал им Томас. И то, что не рассказал.
А Томасу хотелось побыть одному.
Новые встречи с Жаном-Полем, Абигейл, Камнями Юпитера – все это нарушило размеренную жизнь Томаса Блэкберна. Теперь он задним числом сомневался: не многовато ли рассказал Джеду и Ребекке? О самоубийстве Гизелы Мажлат после утраты Камней Юпитера, о том, что на след Кота навела полицию Абигейл Рид, о том, что через четыре года популярный автогонщик появился в Сайгоне.
«Он пробыл там некоторое время, – объяснил Томас. – После бегства из Франции он записался в Иностранный Легион, – где не задавали лишних вопросов, – который стоял в то время близ Сиди-бель-Аббеса, пока в 1962 году Алжир не обрел независимость. Тогда он оставил службу в Легионе и уехал в Индокитай, где занялся мелкой торговлей. Он знал, что я часто бываю там. Не думаю, что он рассчитывал встретить во Вьетнаме Абигейл Вайтейкер-Рид».
«Они с отцом дружили?» – спросила Ребекка.
Томас ответил утвердительно. И признался, что не предупредил сына о темном прошлом его нового друга. Надеялся, что молодой француз признал свои ошибки и оставил их позади.
Но как Томас ошибался!
Внимательно выслушав Томаса, Джед спросил:
«Жерар знал, что его выдала Абигейл?»
Томас неохотно кивнул.
«В таком случае, – заключила Ребекка, – он точит на нее нож за это. И на тебя за ту злополучную засаду. Сколько лет он провел в лагерях для военнопленных?»
«Пять. В 1968 году ему удалось бежать».
«И между 1968 и 1975 годом ему каким-то образом удалось выяснить, что у Там оказались Камни Юпитера, и он отправился за ними. Все это правильно и прекрасно, но это не объясняет некоторые обстоятельства. – Ребекка продолжала, загибая палец при каждом новом вопросе. – Во-первых, почему Жерар не перевернул вверх дном квартиру Джеда, когда вьетнамец и Там были мертвы? Коммунисты обстреливали Тан-Сон-Нат, но у него было время. Разве он не знал, что Камни Юпитера у него под носом? Во-вторых, почему он ждал вплоть до настоящего времени и не искал Камни Юпитера? В-третьих, у кого они, по его мнению, сейчас? В-четвертых, та фотография в «Успехе» чем-то привлекла его внимание и навела на мысль, что у него есть шанс возвратить Камни Юпитера, – но чем?»
Томас похвалил вопросы Ребекки, но наотрез отказался строить догадки, отвечая на них. Это рассердило Ребекку. Прежде чем она разошлась, Томас намекнул, что ему почти восемьдесят и что в любой момент он может умереть, если они не оставят его в покое и не дадут побыть одному. Ребекка фыркнула и пожала плечами. Джед, однако, понял, что они уперлись в каменную стену, и увел Ребекку.
Теперь, потягивая вино на прохладном свежем воздухе, Томас напоминал себе, что, коль скоро он захотел облегчить душу и поговорить о прошлом, не стоило так рисковать. Ему тягостна мысль потерять еще кого-нибудь из тех, кого он любит.
Тридцать лет назад он принял решение.
И лучше придерживаться его.
ГЛАВА 27
Похороны Гизелы сильно расстроили Томаса поэтому, возвратившись в дом Абигейл, он был рад увидеть свою четырехлетнюю внучку Ребекку, которая показала ему, сколько она накопала червей и взяла обещание пойти на прогулку. Томас избегал Абигейл. У него по-прежнему оставались нехорошие предчувствия после их утреннего разговора. Между ней и Жаном-Полем Жераром было нечто большее, нежели просто отношения жертвы похитителя драгоценностей к своему обидчику, красивому, молодому вору. Томас мимоходом подумал, что это не его дело, поскольку Абигейл он знал с самого ее рождения, а Жан-Поль был сыном Гизелы Мажлат. Этим секретом баронесса поделилась лишь со своим давним другом Томасом Блэкберном. Пора было возвращаться с Ребеккой в Париж, но вот как неожиданно закончился их визит на Ривьеру: Гизела с утеса бросилась в море, Абигейл хранит какое-то страшное молчание, а Жан-Поль пустился в бега.
Хорошо хоть Куанг Тай наконец согласился вернуться во Вьетнам. Прекрасно образованный, незлословящий Тай считал правительство Нго Динь Зьема параноидальным, дубиноголовым, но и планы коммунистов по коллективизации всего Вьетнама он не одобрял, равно как и их упрямую веру в то, что только их путь является правильным. Тай понимал, однако, что его народ питает глубокое, неизменное неприятие иностранного господства. К американцам во Вьетнаме относились не лучше, чем к французам, японцам или китайцам. Томаса не надо было в этом убеждать, но в правительстве Соединенных Штатов сидели ослы, которые не видели дальше предполагаемой глобальной коммунистической угрозы законным национальным целям вьетнамского народа. Он надеялся, что Тай, пусть даже один не воин, заставит выслушать его доводы разумных людей с той и другой стороны.
Хоть один, да ведь должен кто-то начать.
Томасу вдруг страшно захотелось вновь попасть в Сайгон. Он вернется с Ребеккой в Бостон, повидается с внуками и постарается убедить сноху Дженни, что он был совершенно искренним, когда говорил, что она вольна поступать с домом на Западной Кедровой, как ей заблагорассудится, в том числе может подвязать в саду гамак, а в детской повесить занавески с изображением веселых хрюшек. Какого черта ему вмешиваться? Да и что толку, даже если вмешаться?
– Дедушка, я хочу поехать в Сайгон, в гости к Там, – заявила Ребекка.
Томас крепко держал внучку за сильную, чумазую ручонку, так как они преодолевали крутой спуск к полянке под лимонным деревом, откуда открывался вид на Средиземное море. Вид, от которого заходилось сердце.
– Надеюсь, когда-нибудь ты побываешь в Сайгоне, – сказал Томас внучке.
– Там очень грустит, что ей надо уезжать.
– Понимаю. Она почти всю свою жизнь провела во Франции, но ее родина – Сайгон.
– А может, она приедет ко мне в Бостон, тогда мы покатаемся на велосипеде.
Томас улыбнулся важности, с какой Ребекка всегда произносила имя родного города.
– Там плакала, – продолжала Ребекка, когда они расположились под лимонным деревцем, глядя на синюю гладь моря с виднеющимися тут и там парусными шлюпками. – Она даже не захотела копать со мной червей. Осталась в комнате тети Абигейл и плакала.
Для неунывающей Ребекки это повод обидеться, подумал Томас. Ребекка между тем продолжала:
– Но ей стало веселее, когда я показала красивые камушки тети Абигейл.
Томас уставился на девочку:
– Что за камушки?
– Красивые игральные камушки, – терпеливо повторила Ребекка. – Я их нашла.
– Большие?
Ребекка развела большой и указательный пальцы на неправдоподобное расстояние, размером в булыжник:
– Вот такие. Некоторые даже больше.
– Разноцветные?
– Угу. – Польщенная вниманием деда, Ребекка наморщила лобик и стала перечислять: – Голубой, красный, розовый, белый, желтый, зеленый... м-м-м... черный! Остальные не помню.
– И что вы с ними сделали?
– Мы положили их обратно, – важно сказала Ребекка и вдруг вскочила, показывая пальцем на морскую гладь: – Посмотри, дедушка, какая большая лодка!
Томас кивнул, сбитый с толку. Внучка только что описала Камни Юпитера, принадлежавшие Гизеле. Настоящие ли, поддельные ли, но то, что они оказались у Абигейл, подтверждало подозрение, возникшее у Томаса в последний день: у нее был роман с Жаном-Полем Жераром. Должно быть, Жан-Поль украл камни у матери для своей любовницы. Неудивительно, что несчастная Гизела пережила страшное потрясение: сын оказался вором, лишившим собственную мать самого ценного и дорогого, что у нее было, ради богатой, самовлюбленной женщины вроде Абигейл Вайтейкер-Рид.
А та, чуть узнала, что ее любовник-француз и есть знаменитый Кот, – так сразу сдала его полиции, не упомянув при этом характер их взаимоотношений. Однако Томас не считал себя вправе винить ее за это.
Он только осуждал ее за то, что она не возвратила камни Гизеле. Что теперь намеревается делать с ними Абигейл, после самоубийства баронессы Мажлат и бегства Жана-Поля?
Почти час Томас с Ребеккой смотрели на море и лодки, прежде чем возвратились в дом Абигейл.
Наутро они уехали в Париж, а через два дня уже были в Бостоне. Еще через неделю Томас вернулся в свою тихую квартиру в Сайгоне.
До следующей встречи с Абигейл оставалось два года.
И еще три года прошло, прежде чем он лег с ней в постель.
Это случилось, потому что он устал от одиночества, потому что его молодая приятельница делала скромные успехи, помогая американским бизнесменам понять устройство Южного Вьетнама в степени, достаточной, чтобы делать деньги, но не могла помочь им, или кому бы то ни было в Вашингтоне или Сайгоне, понять серьезность ошибок, которые они совершали. Надежды и чаяния Томаса, что эта многострадальная страна найдет свое место в мире как свободная и независимая, таяли по мере того, как возрастала коррупция и изоляция правительства Зьема, а в Сайгон прибывали тысячи и тысячи американских военных советников, боеприпасы, вооружение, вертолеты, самолеты и с невероятной легкостью раздавались посулы. Томас Блэкберн направлял письмо за письмом в администрацию президента Кеннеди. Тогда же возникли слухи, что его хотят назначить послом Соединенных Штатов в Сайгоне.
Тем временем горели стратегические деревушки, а президент Зьем продолжал противиться необходимым политическим и экономическим реформам, вызывая враждебное отношение со стороны своего народа, которому он был призван служить. По меткому выражению Томаса, горшок завонял. Второго января 1963 года превосходившее силой и вооружением, – по крайней мере, на бумаге – пользовавшееся услугами американских военных советников подразделение Республиканской Армии Вьетнама потерпело сокрушительное поражение от маленькой группы Вьет-Конга близ деревни An-Бак. Не только правительство погрязло в коррупции, но и большая часть вьетнамской армии. Томас видел, как все рушится, а Вьет-Конг с успехом продолжал партизанские действия под покровом ночи.
В разгар этого бедственного положения, в середине января прибыла Абигейл Рид, чтобы, по ее словам, самой посмотреть, как ее муж управляется с делами компании «Вайтейкер и Рид», которую он основал на ее деньги. Это была у нее не первая поездка в Индокитай. Осенью она пробыла тут две недели, но Томас не смог увидеться с ней по причине крайней занятости.
На этот раз он решил встретиться с Абигейл.
Они поужинали в ресторане отеля «Континенталь-Палас». Абигейл была очарована красотой Сайгона, особенно тенистыми улицами и пастельными провинциальными зданиями, которые напоминали ей ее любимый юг Франции. Томас посоветовал ей съездить в Хуэ, старинную резиденцию королей, город на Сонг-Хуонг, Благоуханной Реке, который когда-то был религиозным и культурным центром страны. Еще он хотел, чтобы она посмотрела на рисовые плантации в дельте Меконга и на необычайной красоты берега Южно-Китайского моря. Томас давно был влюблен в эту живописную, опасную, поделенную надвое страну – с 1934 года, когда он, вскоре после смерти Эмилии, впервые приехал сюда.
Абигейл, однако, было вполне достаточно Сайгона.
– Я не любительница шляться, – так она выразилась. – Не то попадешь на мушку снайпера из Вьет-Конга.
Томас спросил, почему она приехала в Сайгон одна.
Абигейл закурила сигарету. Эту привычку она приобрела совсем недавно.
– У Бенджамина деловые встречи в Бостоне. Он обещал подъехать, как только освободится, но я не собираюсь сидеть тут и ждать его.
Она проговорила это с заметным раздражением. Томас непроизвольно решил успокоить ее, принять покровительственную роль. Ему показалось, что Абигейл нуждается в этом. Он сказал:
– Уверен, что Бенджамин неохотно отпустил тебя одну.
– Мне скоро тридцать четыре. Я уже не ребенок. – Она вдруг улыбнулась и, протянув через покрытый крахмальной скатертью стол руку с ярким маникюром, дотронулась до ладони Томаса. – Кроме того, ты ведь позаботишься обо мне, Томас? Ты всегда опекал меня.
Она намеренно неверно истолковала его слова. Он только хотел сказать, что Бенджамин, будучи ее мужем, видимо, разлучился с ней не по доброй воле, а по необходимости, а вовсе не то, что она нуждается в его или чьей бы то ни было защите. И все же Томас был умилен и польщен, когда женщина девятнадцатью годами моложе, всегда называвшая его «неисправимым педантом», готова пуститься с ним во флирт. Во время пребывания в Юго-Восточной Азии он был очень занят и озабочен тем, как развиваются события, чтобы думать о флирте. А с Абигейл это довольно безобидно. Бенджамин, по возрасту находясь как раз между Томасом и Стивеном, был другом обоих. Да и сам Томас помнил Абигейл с пеленок.
После обеда они отправились на прогулку по улице Ту-До, дошли до французского посольства и возвратились в квартиру Томаса. Вечер был теплый и безветренный, полный романтической прелести. Томас почувствовал, как в нем возникает знакомое ощущение одиночества.
Отель, где остановилась Абигейл, был через дорогу, но когда она попросила Томаса напоить ее кофе, он смягчился. Квартира не слишком шикарная, объяснил он, всего две комнаты, балкон, простая мебель и много книг. Абигейл понравилось.
– Я устала от Бостона, – сказала она, проводя кончиками пальцев по книжным корешкам. – Все эти бессмысленные вечеринки, приемы, по пятницам – симфонические концерты. Иногда хочется волком взвыть. Я хочу сделать что-нибудь такое, что изменило бы мою жизнь. Надоело плыть по течению.
– Ну так делай.
– Что, Томас?
Он засмеялся и налил два стакана бренди.
– Это тебе решать, Абигейл.
Она усмехнулась:
– Может, пойти в монахини?
– А что на это скажет Бенджамин?
– Ему все равно. – Она отошла от книжного шкафа и взяла предложенное бренди. – Он больше меня не хочет.
Томасу стало неловко.
– Абигейл...
– Мы не спим вместе уже полгода. – Потягивая бренди, она нагло смотрела на Томаса из-за стакана; она даже не покраснела, и казалось, наслаждается его дискомфортом. – Тебя шокирует моя откровенность?
– Нет, – спокойно ответил он. – Просто я не знаю, чего от тебя ждать, что ты скажешь в следующую минуту. Ты и ребенком была своенравна. Совершенно непредсказуема.
Абигейл пожала плечами:
– Я эгоистка. Люблю поступать так, как мне хочется.
– Пожалуй, с этим можно согласиться.
– Я хочу, чтобы меня любили, Томас, – сказала она надломившимся голосом.
Он откашлялся:
– Каждый человек этого хочет.
Она презрительно фыркнула и вдруг спросила:
– А что бы ты стал делать, если бы я сейчас скинула с себя одежду?
Пораженный Томас не нашелся, что ответить.
Она засмеялась, довольная его реакцией. Отставила бренди и начала неторопливо расстегивать блузку.
– Абигейл, не надо.
– Когда мне было лет четырнадцать-пятнадцать, – продолжала она, – я любила прохаживаться мимо твоего дома и мечтать, представлять себе, как ты дотрагиваешься до моей груди. Я становилась старше, мне хотелось, чтобы ты касался языком моих сосков. Ужасно, правда, Томас? – Она расстегнула блузку, вытащила ее из-под юбки и бросила на пол. На ней был кружевной бюстгальтер, но сквозь двойной слой тонкой материи Томас прекрасно различал коричневые соски. Абигейл улыбнулась. В ее невозможно синих глазах сверкнули капельки слез. – Я ужасная, я знаю.
– Нет, вовсе нет, Абигейл. Ты в незнакомой стране, ты растерялась...
– Я не растерялась. Я прекрасно знаю, чего хочу.
– Абигейл...
Она сняла с плеч бретельки, и бюстгальтер соскользнул вниз. На груди и руках блестели крошечные капельки пота. Ее груди были полные, красивые, соски удивительно темные, вытянувшиеся. Бюстгальтер последовал за блузкой.
– Бенджамин просит, чтобы я дала ему развод.
По щекам у нее полились слезы. В теплой, сыроватой квартире Томаса было так тихо, что слышалось дыхание.
– Полюби меня, Томас, – прошептала Абигейл. – Не отталкивай меня.
Предощущая в себе пробуждение страсти, Томас поспешно поднял с пола бюстгальтер и протянул его Абигейл:
– Я провожу тебя до отеля.
– Нет!
С внезапностью и энергичностью, поразившей Томаса, она привлекла его к себе, взяла его ладонь и приложила к своей груди.
– Полюби меня, – молила она. – Прошу тебя, Томас... Пожалуйста!
Он убрал руку.
– Но не так же, Абигейл! Потом я возненавижу себя за то, что воспользовался тобой. И ты себя возненавидишь. – Он смотрел как бы мимо нее. – Давай забудем этот эпизод.
Она проворно надела бюстгальтер.
– Мне не забыть.
И она действительно не забыла. Пришла к нему на следующий день. И через день. Не разоблачалась, не умоляла, просто рассказывала Томасу, как за последний год намучилась в браке, как ей одиноко, как хочется ей быть хорошей матерью Квентину, несмотря на грозящий развод.
– Разумеется, я разрешу ему встречаться с сыном, – говорила она. – Мы постараемся, чтобы наш разрыв привлек как можно меньше внимания. Просто мы не сошлись характерами с Бенджамином. Нет смысла поддерживать отношения, которых, по существу, уже нет.
– Очень жаль, Абигейл, что у вас так вышло. Я люблю и тебя, и Бенджамина.
– Нечего жалеть. Поверь, все к лучшему. – Она храбро улыбнулась, но скоро помрачнела. – Боюсь, я уже непривлекательна для мужчин. Я прекрасно понимаю, что не красавица...
– Брось. Ты очень интересная женщина.
Абигейл вскинула брови:
– Тогда почему ты отвергаешь меня?
Он улыбнулся:
– Уверяю, вовсе не потому, что не испытываю искушения.
Это ей и хотелось услышать.
На следующий вечер она пришла к Томасу с пластинками Фрэнка Синатры и Дюка Эллингтона. Включив старенький проигрыватель, они танцевали до полуночи. И занимались любовью до рассвета.
Так продолжалось до конца ее десятидневного визита в Сайгон.
И хотя Томаса заворожили ее молодость, оптимизм и симпатичная развязность, все-таки он не мог освободиться от мысли, что совершает нечто дурное. Ведь Абигейл замужняя женщина. Никаких формальных подтверждений разрыва, а тем более развода, не было. Томас считал, что она должна разобраться с одним мужчиной, прежде чем пускаться во что-либо серьезное с другим, но, вспомнив Жана-Поля Жерара, он понял – Абигейл не из тех, кого смущает адюльтер[22].
Проводил ее Томас со смешанным чувством печали и облегчения.
Она обещала скоро вернуться.
– Я обожаю тебя, Томас, – сказала Абигейл, поцеловав его в аэропорту. Даже когда он повернул прочь, она продолжала стоять с полуприкрытым ртом.
Но через две недели прилетела не Абигейл. Прилетел Бенджамин. Он объявил, что вице-президентом его компании стала его жена, а «Вайтейкер и Рид» добился выгодного контракта от правительства Соединенных Штатов.
– Абигейл любит повторять, что мы сделаем состояние, покуда в Индокитае идет война, – радостно изрек Бенджамин.
Стивен предупредил отца, чтобы тот не принимал болтовню Бенджамина слишком серьезно:
– Абигейл возвратилась из путешествия, полная идей, как «Вайтейкер и Рид» может делать деньги в этой стране, и все эти идеи так или иначе подразумевают, что американское военное присутствие в регионе будет наращиваться. Сейчас она, вероятно, сочиняет депешу в Конгресс. Бенджамин совсем с ней свихнулся. Но ничего – несколько дней в обществе Блэкбернов, и он вновь придет в норму.
Потрясенный вероломством Абигейл, Томас больше не мог ей верить ни в чем.
– Судя по тому, что она говорила, когда была здесь, у меня сложилось впечатление, что Бенджамин просит развод...
– Бенджамин? – расхохотался Стивен. – Она над тобой посмеялась. Да он боготворит Абигейл! Что до меня, так я не доверил бы ей своих детей, даже если бы отправился всего-навсего в соседнюю комнату.
Томас кивнул. Ну и болван же он.
Он решил не думать больше об Абигейл. Бедственное положение в Южном Вьетнаме занимало все его мысли.
Вскоре, теплым, дивным вечером его сын привел ужинать Жана-Поля Жерара.
