Текст книги "Тень нестабильности (СИ)"

Автор книги: Анна Назаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 34 страниц)

Глава 13

Следующим вечером.

Шквалистый ветер завывал за высокими окнами, проверяя на прочность стволы вековых деревьев. Длинные тени, отбрасываемые их искривленными ветвями, ложились на пол и стены ломаными, зловещими линиями.

В огромном камине тихо потрескивали дрова. Наверное, это должно было бы придать комнате уюта, но почему-то эффект выходил прямо противоположный: рваные отблески пламени выхватывали из темноты алую драпировку стен и старинную, тяжелую мебель; играли на темном, начищенном до блеска паркетном полу, придавая дереву оттенок запекшейся крови. Большая часть помещения тонула в полумраке, и густые тени, казалось, неуклонно подступали к небольшому освещенному пространству, становясь все ближе и насыщенней с каждым движением воздуха.

Бернард непроизвольно поежился, сжимая ладони на резных подлокотниках кресла. Взял со столика бокал, наполненный вином, и сделал большой глоток, совершенно не беспокоясь насчет того, что благородный напиток вообще-то надлежало цедить чуть ли не по капле, наслаждаясь богатым букетом и долгим послевкусием.

С куда большей охотой он выпил бы сейчас виски – а может, и самогона. И уж точно не здесь. В летней резиденции Альберта Вельна смерть и горе будто были разлиты в затхлом воздухе; пропитывали старинную мебель и древние стены. К общей атмосфере увядания и безысходности примешивалось незримое присутствие кого-то невидимого… и враждебного. Аларон не был суеверным и не обладал богатым воображением, но все же не мог отделаться от ощущения, что кто-то смотрит ему в спину. Недобрым таким, пристальным взглядом… наверное, человек более впечатлительный сказал бы, что присутствие простолюдина оскорбляет души королевских особ, когда-либо живших в этом доме.

Кто их знает, эти души – возможно, так и было. Но Бернарда мертвые аристократы волновали куда меньше, чем один живой.

Сельвин сгорбился в кресле, равнодушно глядя на огонь. Он и сам мог сойти за призрака: отощавший, с изможденным, посеревшим лицом и заострившимися чертами. Сквозь истончившуюся кожу проступали вены; глубокие морщины залегли вокруг глаз и рта.

Казалось, за пару дней принц постарел на десяток лет.

До сих пор он держался молодцом. Провел экстренный военный совет, ничем не выдав своего состояния; потратил много часов, составляя план передислокации сил, и пристально следил за его реализацией… зачем Сельвин вызывал к себе нескольких командиров и долго беседовал с каждым из них наедине, Аларон мог только догадываться. Разговор с ним друг приберег напоследок.

Уже неоднократно Бернард порывался заговорить, и каждый раз слова застревали у него в горле. Признаться честно, он не знал, что следует сказать. Попытаться ободрить? Глупость. Он не утешит товарища и не поможет ему справиться с горем – только разбередит свежую рану. Обсудить дела? Наверное, за этим он и здесь. Но на ум не шло ничего. Все, что можно сделать сейчас, было сделано. А планы на будущее… да какое уж тут будущее?

Ресурсы восстания истощены. Сельвин объявлен в розыск, и его изображение постоянно мелькает в новостях, появляясь в местной ГолоСети чаще, чем армейская агитация. Массовые аресты проводятся и днем, и ночью. Боевой дух людей низок, как никогда прежде.

Надо смотреть правде в глаза: все кончено. Это касается и их дела, и, скорее всего, их жизней.

За окнами завывал ветер. В камине потрескивали дрова. Где-то наверху скрипели половицы. Молчание откровенно затягивалось.

– Мне почему-то кажется, что нас здесь как минимум трое.

Сельвин искоса взглянул на него и тихо ответил:

– Возможно, это смерть. Я уже долго заставляю эту даму ждать.

И он снова уставился на огонь, грея в ладонях бокал.

– Так скажи этой стерве, что она не по адресу, и пусть проваливает! – сердито отозвался Бернард, чувствуя, как противный холодок расползается от его позвоночника по всему телу.

«Он не мог сдаться. Он слишком силен для этого. Он не…»

– Забавно. Если бы я знал тебя хуже, то подумал бы, что ты на что-то надеешься.

Принц залпом допил остатки вина. Быстрым движением схватил бутылку и щедро плеснул себе еще.

– Сельвин, что ты… – Бернард не знал, что собирается сказать: слова разбегались, за исключением каких-то пустых банальностей и глупой лжи, в которую не поверит ни один из них.

Глаза друга сердито сверкнули:

– Не начинай. Ты все прекрасно понимаешь. У нас нет сил продолжать войну. И даже сил пережить травлю, которую нам организовала Империя, больше нет.

Он помолчал, глядя куда-то в сторону. Его неестественно напряженные губы скривились в жуткой ухмылке; в глазах отражались огненные блики.

Когда Сельвин вновь заговорил, его голос звучал надтреснуто и глухо. В нем больше не было ни жизни, ни энергии, ни силы. Только боль и смертельная усталость.

– Ты снова оказался прав, Бернард. У нас нет шансов… не было с самого начала. И теперь лучшее, что я могу сделать для своего народа – позволить Империи победить окончательно… и проявить милость к побежденным.

Он задумчиво покачал бокал в ладони и, помедлив, опустил на стол нетронутым.

Аларон подавленно молчал. Ему казалось, что гулкие удары его сердца слышны во всех уголках комнаты.

«Он все-таки сдался».

Сердце пропустило удар. Такого просто не могло быть…

– Что ты задумал?

Сельвин будто не слышал его.

– Ты давно хотел мира с Империей. Остановиться, пока еще не поздно, выторговать поблажки, так?

«И до сих пор думаю, что так было бы лучше. Но шанс упущен. Ты поздно спохватился, друг».

– Сельвин, с нами уже не пойдут на переговоры. Если мы сдадимся сейчас, то Империя всего лишь получит добровольно идущих на эшафот смертников. Теперь уж лучше умереть с оружием в руках.

«Когда мы успели поменяться ролями?»

– Не думаю. Гражданская война, пусть даже на одной планете – затратное и хлопотное дело. Если Империя не пойдет нам навстречу, Рутан еще долго будет для нее гноящейся занозой. А ты предложишь способ этого избежать… и поддержать этот имперский «мир и порядок», будь он проклят!

Принц скривился, будто каждое слово причиняло ему невыносимую боль. Аларон никогда не видел его в таком состоянии: обессиленным, отчаявшимся… и в то же время – явно решившимся на что-то. Слова Сельвина звучали твердо и уверенно, как и всегда.

– И как ты планируешь…

Бернард осекся на полуслове. До него только что дошел смысл сказанного – и внутри все оборвалось.

Сельвин не собирался приводить свой план в исполнение лично.

– Я? – принц горько усмехнулся. – Это уже не моя забота, Бернард. Мое время ушло вместе с нашими победами и надеждой на триумф. Я не принесу Рутану мир. А ты – можешь.

– Ты рехнулся?! – Аларон вскочил с места, с трудом сдерживая порыв хорошенько врезать другу и командиру по лицу – чтобы привести в чувство. – При чем здесь я?! Я разведчик и координатор… простолюдин, в конце концов! Ты – лидер…

Сельвин поднял на него взгляд – и Бернард немедленно опустился в кресло. Можно сказать, рухнул: ноги внезапно ослабели и отказались держать слишком тяжелое для них тело. Слова комом застряли в горле.

– Я – мертвец.

И он повернулся к окну, равнодушно глядя на залитый лунным светом пейзаж.

– С такими как я не ведут переговоров. Ты видел мой «послужной список» в объявлении о розыске? Это не один – сотня смертных приговоров. И Империя с радостью приведет их в исполнение, если я сдамся.

Бернард задыхался. Невысказанные слова жгли горло – но он знал, что вслух не произнесет ни одного из них.

Должен быть другой выход. Всегда, даже в самой сложной ситуации…

…и варианты действительно были. Только Сельвин выбрал самый правильный из них. Так действительно будет лучше для всех. Капитуляция сопротивления и гибель его лидера спасет множество жизней…

Но почему от такого «общего блага» хочется выть в голос?

– Насколько я могу судить, большинство командиров беспрекословно примет твое лидерство. Не мне тебя учить, как поступать с несогласным меньшинством, – принц говорил так спокойно, словно обсуждал детали очередной операции. – Ты выйдешь на связь с ИСБ и добьешься переговоров. Скажешь, что являешься лидером умеренного крыла восстания и всегда осуждал зверства, которые творят «эти отморозки-радикалы». Предложишь мир и свое активное содействие в уничтожении тех, кто откажется сложить оружие.

– Сельвин… это наши люди… те, кто сражался за тебя. Кто верил каждому твоему слову!

И снова – правильный выбор. И снова Бернард чувствует себя предателем и убийцей, даже не успев сделать его.

– Ты хотел мира? Вот она – твоя цена! – рявкнул Сельвин так, что эхо еще долго носилось по комнате. Он тяжело, хрипло дышал. Только сейчас Аларон заметил, что тело друга била крупная дрожь. – Ты думаешь, я рад этому? Думаешь, я не чувствую себя последней мразью?! Но, если мы не решимся на этот шаг, погибнет куда больше людей.

Он вновь повернулся к собеседнику, и его лицо исказил жуткий оскал:

– Знаешь, мне, наверное, чуть проще, чем тебе. Я хоть недолго буду с этим жить.

Сельвин хрипло рассмеялся и схватил со стола бутылку вина. Приложился к горлышку и, словно последний работяга, сделал несколько больших глотков.

Бернард молчал, беспокойно теребя бархатную обивку кресла.

Он многое хотел сказать. И в то же время – не видел в этом смысла. Все решено. И его лучший друг – уже мертв.

– Надеюсь, ты не забыл о Халиде Мейере? Этот приказ остается в силе: чтобы достичь мира, следует избавиться от радикалов по обе стороны баррикад. Его смерть ты тоже спишешь на моих сторонников.

– Не забыл. Операция была запланирована на завтра, но…

– Завтра. И никаких «но». После моей смерти тебе труднее будет откреститься от этого дела.

«После моей смерти». Могло показаться, что Сельвин говорит о ком угодно, но не о себе. Только его голос звучал более глухо, чем обычно.

– Да провались оно все пропадом, Сельвин! – неожиданно для себя самого воскликнул Бернард. – Я из-за тебя в эту заварушку втянулся, ты же знаешь! Мне от владычества Империи было бы ни жарко, ни холодно, не будь ты моим лучшим другом. А теперь мне отдуваться за все, что было? Как-то спасать людей, на которых клеймо «террорист» крупными буквами стоит?

– Получается, что так.

Они разлили вино по бокалам. Выпили, не чокаясь.

– Ты справишься, Бернард. Это твое время и твое дело. А я жил революцией. Войной до победного конца, местью… а теперь мне, получается, и жить-то незачем. Все, что мне остается – уйти так, чтобы меня запомнили. И разобраться с одним незаконченным делом.

Он грустно улыбнулся и взял со стола планшет. Пробежался взглядом по последним донесениям и остановился на одном. Аларон точно знал, на каком именно. Сельвин читал его уже не в первый раз.

«После всего, что произошло, он все еще помнит о кровной мести. Аристократы…»

Но следующие слова принца повергли его в шок.

– Я предупреждал ее. Велел убираться с Рутана. Почему женщины никогда не слушают, что им говорят?

Сельвин осуждающе покачал головой и отложил планшет в сторону.

Аларон не знал, что заставило его выпалить:

– Помнишь, я спрашивал, как зовут твою новую пассию? Ты так и не ответил.

«Глупый вопрос. Какой черт меня дернул?! Даже если я прав… особенно если я прав, зачем было…»

– Понял, значит, – принц горько усмехнулся. – Ее зовут Исанн. Насчет фамилии ты догадываешься.

Повисла тяжелая пауза. Негромко потрескивали догорающие дрова. Завывал ветер за окном. Все в том же гробовом молчании Бернард разлил по бокалам остатки вина. На сей раз к напитку не притронулся никто.

Они сидели в тишине еще несколько минут. А потом Сельвин просто встал с места и пошел к двери. У порога он обернулся:

– Бернард, и еще кое-что: позаботься о моей матери. Я боюсь, что она может наложить на себя руки… да и вообще, ей будет очень тяжело выжить в одиночестве.

– Конечно, – с трудом выдавил Аларон. – Ты не хочешь… попрощаться с ней?

– И как ты себе это представляешь? Сказать родной матери, что идешь на верную смерть? Нет. Чем дольше она будет думать, что я жив, тем лучше.

– Ей было бы легче, если бы она увидела тебя в последний раз.

Сельвин смерил его долгим, внимательным взглядом. Улыбнулся уголком губ:

– То-то я смотрю, тебе сильно полегчало.

Он развернулся и вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.

* * *

Развалившись на постели, Лика неспешно потягивала горячий каф. То и дело она поглядывала на свои новые документы, «потерянные» и «восстановленные» всего день назад, будто ожидая, что те вот-вот исчезнут. Но идентчип и несколько листов флимсипласта, заверенных всеми нужными подписями и печатями, все так же лежали на столе – вполне реальные, подлинные и «чистые».

«Ну, мадемуазель Авелин Реннар, поздравляю вас с днем рождения», – девушка улыбнулась, поплотнее закутываясь в одеяло.

Лика не знала точно, когда появилась на свет – даже ее двадцать шесть лет были весьма условной цифрой. Дражайшая мамаша была слишком занята, зарабатывая себе на жизнь проституцией и мелким воровством, чтобы вовремя оформить документы на дочку… но в своем новом свидетельстве о рождении наемница наобум указала именно сегодняшний день.

По такому случаю девушка даже тортик купила: ароматная выпечка стояла на столе, дожидаясь своего часа.

«Для полной идиллии сюда бы еще мужа с цветами и подарками…»

Настроение немедленно испортилось. И дернуло же ее об этом подумать!

«Надо же, сколько времени прошло, а я все еще скучаю по нему. Хорошим парнем все-таки был Кевин. Таких впору по заповедникам распределять, чтобы не вымерли окончательно».

В комнате почему-то стало слишком пусто и тихо. Стремясь отогнать внезапно одолевшее ее одиночество, Лика включила голопроектор на стене. Помещение немедленно наполнилось до тошноты знакомыми наемнице звуками: стрельбой, криками, ревом пламени…

Местные новости. Поразительно однообразные в последнее время.

Раскрашенная, похожая на фарфоровую куколку дикторша вещала что-то об очередной спецоперации ИСБ. Тон дамочки – спокойный, но с тщательно выверенными напряженными нотками – безошибочно давал понять: ситуация серьезная, но «наши» непременно победят.

«Как жизнерадостно. Интересно, а добропорядочных имперских граждан от обилия пропаганды так же тошнит, или это только у преступной швали вроде меня реакции какие-то неправильные?»

Ракурс камеры сменился, охватив поле боя… и Лика поперхнулась кафом. Уж этот-то особняк она знала очень хорошо.

– …по предварительным сведениям, Арден Найрис, глава преступного синдиката, контролирующего нелегальную торговлю оружием, военной амуницией, наркотиками и медикаментами, был убит в ходе спецоперации. Подробности пока не разглашаются…

Наемница поставила чашку на пол – от греха подальше. А то так и обвариться от избытка чувств недолго.

Вскочив на ноги, она сделала несколько кругов по комнате. Схватив комлинк со стола, проверила входящие вызовы и сообщения. Ни одного. Наверное, при атаке имперцы заглушили коммуникации.

Противоречивые эмоции раздирали девушку: граничащее с шоком удивление, радость и облегчение… стремительно нарастающий страх. Именно последний становился сильнее по мере того, как она осмысливала произошедшее.

Найрис мертв. Значит, ей больше не надо опасаться его организации. Некому будет искать сбежавшую наемницу… кроме Айсард. Смерть Найриса автоматически означала, что Лика разведчице больше не нужна.

А еще сибовцы вполне могли добраться до документов гангстера: Найрис очень серьезно относился ко всевозможному учету – от бухгалтерии до списков «сотрудников». Кто знает, не захотят ли имперцы улучшить статистику по отлову уголовных элементов?

«Похоже, отметить день рождения у меня сегодня не выйдет».

Решение было принято мгновенно. Бежать с насиженного места ей не впервой – к тому же Лика давно собиралась это сделать.

Морщась от спазмов в животе, она подскочила к шкафу. Поспешно выгребая одежду, девушка одновременно сортировала ее: вот три смены нижнего белья – это нужно, вот теплая и крепкая куртка – совершенно необходима… а симпатичное платьице, купленное на местном базаре – лишнее, только место в рюкзаке занимать будет. Нужно ведь еще как-то броню там разместить.

Как ни странно, молния на рюкзаке сошлась, и вроде тот даже по швам не лопался.

Драгоценные документы Лика бережно положила в поясную сумку.

Напоследок она запустила полную очистку памяти на комлинках. Не дожидаясь завершения, забросила оба приборчика подальше от себя – чтобы машинально не прихватить. Лучше уж потратить лишнюю сотню кредитов, чем тащить с собой электронику, возможно, зараженную шпионскими программами.

Быстро одевшись и прицепив на пояс кобуру, наемница с тоской посмотрела в окно. Серое, тяжелое небо; сильный ветер трепет макушки деревьев… погода настолько чудная, что хочется послать к хаттам свои страхи и остаться в этой гостинице.

«Скорее всего, сегодня меня никто не станет искать. Но проверять как-то не хочется, так что хватит себя жалеть. Заживу как человек, когда уберусь с этой планеты».

Лика вот уже неделю как присматривалась к одному контрабандисту: мужик неплохо зарабатывал тем, что перевозил людей и товар с Рутана на Синали и обратно. Судя по тому, что он все еще жив, а его корабль не превратился в кучку космического мусора, свое дело пилот знает.

Конечно, любая неудача бывает в первый раз…

«Уж лучше рискнуть так, чем ждать, пока меня найдут ребятки из ИСБ или милейшая нанимательница. А цена… о ней договоримся. Способов много».

Вот уж на что, а на свою жизнь и жизнь дочки она скупиться не станет!

* * *

«Лямбда» «Лямбде» рознь. Трудно было поверить, что этот потрепанный шаттл, выглядевший так, будто не проходил техобслуживание со дня выпуска, относился к серии T-4 – моделями которой пользовались высшие должностные лица Империи, включая самого Императора.

«Интересно, у Мейера в распоряжении не нашлось машины поновее, или он просто не посчитал нужным таковую выделить?»

Если верно второе, то о причинах такого решения Исанн предпочитала не задумываться, дабы зря не трепать себе нервы. Она и так отчаянно не хотела лететь на орбитальную наблюдательную станцию – но формального повода отказаться от инспекции у нее не было.

«Я пережила уже три объекта. Судя по всему, четвертый должен стать последним… в моей жизни. Даже интересно, как именно Мейер планирует устроить мне трагическую гибель».

Впрочем, то, что челнок не развалился на части ни при взлете, ни при выходе из воздушного пространства, вселяло некоторую надежду: возможно, до места назначения члены инспекции доберутся в целости и сохранности.

А там уж видно будет.

Исанн нахмурилась, глядя в иллюминатор, за которым простиралась бесконечная чернота космоса. Что-то должно случиться. Просто обязано. Иначе что в одном шаттле делают она, Бирнс Вальд и Ральф Иртэн? Если присутствие главного техника еще можно как-то объяснить, то руководитель Антитеррористического отдела был здесь совершенно лишним.

Судя по его мрачному, сосредоточенному лицу, Иртэн и сам это прекрасно понимал. И тоже не питал иллюзий насчет безопасности полета и последующего пребывания на станции.

– Шаттл в полном порядке, госпожа Айсард, – Вальд ободряюще улыбнулся. – В своих специалистах я уверен.

Улыбка у него вышла весьма натянутой.

«Наверное, он уже тысячу раз проклял свое решение передать мне весь накопившийся компромат на Мейера. Хороший компромат, вместе с моими данными на крепкое уголовное дело хватит… интересно, как полковник об этом узнал? Или принял решение так, по наитию?»

– Рада слышать, майор, – девушка мрачно кивнула, едва не поморщившись: дожили, техник-сибовец может без труда догадаться, о чем она думает. Надо лучше следить за мимикой.

Иртэн от комментариев воздержался – только машинально положил ладонь на кобуру с табельным пистолетом. Заметив, что разведчица немедленно подобралась, готовая пресечь возможную атаку, понимающе ухмыльнулся и закинул руки за голову.

Исанн откинулась на спинку сиденья и устало прикрыла глаза. Меньше всего она ожидала, что Иртэн попытается напасть, но постоянное напряжение давало о себе знать: некоторые боевые рефлексы срабатывали быстрее, чем девушка успевала их подавить.

«Если так дальше пойдет, я начну кидаться на людей из-за каждого резкого движения».

– Агент Айсард, не могли бы вы мне кое-что пояснить?

– Что вас интересует, майор Иртэн? – без энтузиазма отозвалась Исанн.

– Эти инспекции… вы, специальный агент Разведуправления, видите смысл лично заниматься подобным?

Девушка равнодушно пожала плечами:

– А вы, майор? Глава Антитеррористического отдела?

Глаза Иртэна недобро сверкнули:

– У меня есть приказ, который я не имею права оспаривать. Никого не интересует, считаю ли я его разумным.

– Тогда зачем вы задаете мне такие вопросы? Проведение подобного рода инспекций – обязательная процедура, и я не имею права ею пренебречь.

– О чем прекрасно осведомлен полковник Мейер, я полагаю. Вопросов больше не имею, агент Айсард.

Сибовец замолчал и повернулся к иллюминатору. Его ладонь снова легла на рукоять бластера.

Видимо, бывшего оперативника это успокаивало. Придавало ему уверенности, что он успеет вовремя среагировать на угрозу.

В наступившей тишине простой сигнал оповещения показался ужасно громким, режущим слух.

Исанн вытащила из кармана комлинк. Сообщение, высветившееся на экране, заставило ее похолодеть:

«Я тебя предупреждал».

Станция уже виднелась за иллюминатором, неумолимо увеличиваясь в размерах.

* * *

«Все кончено».

Эта мысль преследовала Мейера с самого утра. С того момента, когда его осведомители сообщили, что информация о местоположении Исанн Айсард дошла до высшего руководства мятежников.

Все шло по плану. В том-то и проблема. Сейчас, при здравом размышлении, полковник запоздало понял всю тяжесть своей ошибки… которую теперь не исправить.

«Глупо было посылать девчонку на смерть. Неужели мне бы не хватило ума переиграть ее? Выставить ее деятельность в таком свете, чтобы Айсард сам отозвал дочь с Рутана, лишь бы замять неприятную историю? А теперь что? А теперь сюда сбежится половина этой хаттовой конторы, с разъяренным папашей во главе. И даже будь я невиновен, ему было бы наплевать».

Он сглупил. Поддался панике и допустил непростительную ошибку. И его судьба – предрешена. Мейер не любил фатализма, но это факт. Смерть Исанн Айсард развяжет ее отцу руки, станет удобным предлогом для любых следственных действий… не говоря уже о том, что подозрения в первую очередь падут на человека, которому молодая разведчица мешала больше всего.

На совести полковника лежало слишком много грехов, чтобы скрыть их при таком раскладе.

«Возможно, именно этого Арманд и добивался. Бесчеловечно жертвовать собственным ребенком ради политических амбиций… но для сильных мира сего не существует подобных ограничений. Достигая определенных вершин, ты неизбежно становишься тем, что большинство обывателей именует коротким, но емким словом «монстр». Мне ли не знать…»

И, что самое худшее – он клюнул на этот трюк. Оказался предсказуем и управляем.

Ситуация из тех, когда самым разумным выходом кажется выстрел в висок. Но в природе человека до последнего надеяться на лучшее – а Халид Мейер, ко всему прочему, был человеком сильным. Оступившись, он всегда стремился подняться вновь, хватаясь за любую возможность…

…что и поставило его на грань гибели. Если бы он только не принял предложение лорда Вандрона…

…и что тогда? В рутанском филиале ИСБ вскоре появился бы новый руководитель, только и всего. Такие люди, как глава КОСНОП, отказов не принимают.

Мейер горько усмехнулся: вот она, его главная ошибка. Он оказывался в проигрыше, какой бы шаг ни предпринял: любой его выбор приводил либо к одному варианту гибели, либо к другому – с разницей лишь во времени и исполнителях приговора.

Тот, кто готов мириться с ролью марионетки в руках кукловода, заранее обречен. И единственный шанс на спасение – начать собственную игру.

«Еще не поздно, – отчаянно убеждал себя полковник, безучастно рассматривая какую-то бумагу. Слова мгновенно вылетали из памяти, стоило их прочесть, и смысл документа от сибовца ускользал. – Надо лишь прекратить паниковать и хорошенько все взвесить. Какие козыри остались у меня на руках? На каких противоречиях между Вандроном, Айсардом и Соллейном я могу сыграть, исходя из нынешнего положения?»

Когда-то подобные задачки давались ему удивительно просто: перед глазами будто вставали нити, связывающие между собой основные фигуры игры; концентрическими кругами от них расходились сферы влияния; прорехами зияли слабости и противоречия…

Сейчас – ничего подобного. Только в висках бьется назойливая мысль: «Обречен. Ничего уже не изменить».

Видимо, он и впрямь потерял хватку. Или в этот раз ситуация была поистине безнадежна?

Сигнал интеркома не мог раздаться в менее подходящий момент.

– В чем дело, Кальн?! – гаркнул Мейер, не позаботившись придать голосу хотя бы видимость спокойствия.

– Сэр, к вам посетительница. Элеонора Отэн, гражданская.

– Так какого… – полковник проглотил крепкое ругательство. – По какому вопросу она обращается лично ко мне?

– Вчера ее направили к вам, сэр, – в голосе адъютанта послышалось удивление, будто вопрос начальника его изрядно смутил. – Из Антитеррористического отдела. Ее внуку грозит смертная казнь, а так как он – несовершеннолетний, а она – единственная близкая родственница и законная опекунша…

«Отэн… – мужчина пробежался взглядом по документу, содержание которого не мог взять в толк уже несколько минут подряд. – Получается, я успел дать этой старухе разрешение на прием? Еще вчера, надо же. Интересно, что еще я успел подписать, толком не прочитав?»

Мейер выдохнул сквозь стиснутые зубы: снова придется тратить время на пустые формальности. Эта бабка – отнюдь не первая в череде безутешных родственников, умоляющих о снисхождении для «неразумного ребенка».

Все они получали один и тот же ответ.

– Достаточно, Кальн. Пропустите ее.

В кабинет, опустив взгляд в пол, прошла пожилая женщина. Очень ухоженная и опрятная, достаточно дорого одетая, она производила бы вполне приятное впечатление – при условии, что на Мейера сейчас хоть кто-то мог произвести приятное впечатление.

– Присаживайтесь, мадам, – холодно бросил он, скрывая раздражение за официальным тоном.

Старуха несмело опустилась в кресло напротив стола. Она немедленно склонила голову, и края черного, расшитого золотом платка спрятали в тени ее лицо. Холеные, хоть и сморщенные от возраста руки беспокойно теребили подол платья.

– Изложите суть вашего дела, госпожа Отэн.

– Разумеется, сэр, – сбивчиво начала женщина. – Я законная представительница Дэйлена Отэна. Около недели назад он…

Ее голос дрогнул. Запрокинув голову, посетительница прикрыла глаза ладонью, изо всех сил сдерживая слезы.

– Простите, сэр. Мне… – она судорожно вздохнула, – очень нелегко говорить об этом.

– Понимаю. Не утруждайте себя.

И Мейер принялся зачитывать досье, приложенное к уведомлению:

– Восемь дней назад ваш внук попал в плен вместе с другими членами повстанческой диверсионной группы. В настоящий момент он находится под стражей, и с ним работают следователи ИСБ. Со следствием Дэйлен сотрудничать отказывается, ведет себя агрессивно… вина не подлежит сомнению, оснований для смягчения приговора не имеется. Встреча с родственниками не позволена. Так что вас интересует, мадам?

Он сделал многозначительную паузу и пристально посмотрел на старуху: мол, у тебя еще остались вопросы после этого?

«Остались, разумеется. Они никогда не уходят так просто…»

Сухонькое тело Элеоноры содрогнулось. Хрупкая женщина будто стала еще меньше, испуганно сжавшись в кресле и обхватив себя руками.

– Сэр… Дэйлен – еще совсем ребенок…

«Сколько раз я слышал эту фразу?»

– …ему всего шестнадцать. Ну какой из него террорист?! – с каждым словом ее голос становился все надрывнее, и слезы слышались в нем все явственней. – Он мальчишка… глупый мальчишка… ему голову заморочили красивыми словами, наобещали всего… – она всхлипнула и спрятала лицо в дрожащих ладонях.

Некоторое время старуха молчала, не в силах выдавить из себя ни слова. Но когда она неожиданно выпрямилась и вскинула голову, ее слова прозвучали на удивление твердо:

– Что можно сделать, чтобы его спасти?

– Ничего. Вам следовало лучше присматривать за внуком, мадам. А теперь, если у вас больше нет вопросов…

Лицо Мейера ничего не выражало. В его голосе не было ни намека на сочувствие – лишь легкие нотки раздражения прорвались сквозь абсолютное безразличие.

– Я не прошу о полном освобождении от наказания, – выдохнула Элеонора. – Но разве нельзя смягчить приговор? Дэйлену всего шестнадцать…

Ее глаза светились отчаянной надеждой. Мольба читалась в каждом ее движении и слове, в каждом прерывистом вздохе…

Это могло продолжаться еще очень долго. А у Мейера не было времени на рутанских старух с их трагедиями.

– Да хоть бы и двенадцать! – рявкнул он, поднимаясь из-за стола и нависая над съежившейся от горя и страха женщиной. – Терроризм и государственная измена – тяжелейшие преступления, мадам Отэн, и меня не волнует, сколько лет тем, кто их совершает! Ваш внук виновен и понесет соответствующее наказание. Вы сможете увидеться с ним после того, как его дело будет рассмотрено военно-полевым судом. А теперь прошу вас покинуть помещение.

Женщина вздрогнула. Издав полупридушенный хрип, прижала ладони к лицу. Ее шепот был сродни предсмертному – будто приговор относился непосредственно к ней:

– Что же вы за человек… у меня больше никого нет, неужели вы не понимаете?

– Мне очень жаль.

Элеонора поднялась на ноги. Покачнулась, словно борясь с головокружением. Она подняла голову, и Мейера поразило выражение ее лица – такого не ждешь от сломленной старухи: в широко распахнутых глазах застыла боль напополам с решимостью, аккуратно подкрашенные губы были плотно сжаты, а тонкие ноздри гневно раздувались:

– Нет, – произнесла она глухо. – Вам не жаль. Нисколько.

На лице Мейера не дрогнул ни один мускул.

– Вы правы. Охрана проводит вас к выходу.

– Одну минуту, полковник, – тихо произнесла женщина, и ее тонкие пальцы цепко ухватились за запястье сибовца. – Мне плохо. Давление… – она сделала хриплый вдох. – Хотя бы воды старой женщине вы можете дать?!

«Если это поможет выпроводить тебя вон…»

Борясь с готовым вырваться наружу раздражением, Мейер подошел к стеллажу, одну из полок которого украшал хрустальный графин. Наполнив водой стакан, стоявший здесь же, мужчина скупым движением протянул его посетительнице.

Старуха трясущейся рукой извлекла из сумки какую-то капсулу. Повертела ее между пальцами, словно не решаясь проглотить.

– У моего мальчика нет шансов на спасение, так? – в который раз спросила она и тут же раздраженно мотнула головой:

– Конечно же нет. Вы неоднократно это повторяли. Простите за беспокойство, господин… и будьте прокляты.