Текст книги "Бреслау Forever "

Автор книги: Анджей Земянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

– Что, я должен лизать? Никому не стану! – Славек налил себе еще одну рюмку водки.

Мариола присела рядом, обняла одной рукой, прижала к себе. И сказала, уже тихо и спокойно, по-женски:

– Знаю, знаю, знаю. – Она прижала его еще крепче. – Знаю, что ничьей задницы ты лизать не станешь. Я же тебя знаю. Честь запрещает тебе лизать. Так?

Славек глянул на подругу.

– Я тебя люблю, сумасшедшая!

– И я тебя люблю, сумасшедший!

Потом повернула голову, усмехнулась и скорчила одну из своих лисьих мин.

– Только ведь это неправда.

– Что, неправда?

– Парочку задниц ты все же вылизал.

– Я? – возмутился тот. – Каких?

– Например, вот эту. – Мариола встала перед ним и выпятила свою попку. – Эту!

* * *

Может ли роман управлять собственным творцом? Могут ли известные ему исключительно по бумагам, то есть, de facto выдуманные герои захватить над ним власть? Составлять сценарий так, как хотят они, а не он?

Земский сидел за компьютером и не верил собственным глазам. Разве это он все это написал? Или снова начинается безумие? Опыт предыдущего раза у него уже имелся. Поэтому молниеносно запрыгнул во вторую комнату.

– Женщина! – прорычал он. – Держи меня! Не дай добраться до сейфа с оружием!

Та была сильной. Удержала. Потом шепнула.

– Ты и так не знаешь, где ключ от сейфа. Я спрятала.

Земский облегченно вздохнул.

– Тогда дай мне телефон.

Он быстро выступал номер.

– Славек?

– Да. – Сташевский не был из тех, кто ложится спать до полуночи.

– Тебе грозит ужасная опасность.

Сташевский был уже настолько пьян, что упал с кровати, на которой смотрел телевизор. Телефон упустил, а потом еще долго пытался его поднять.

– Так что там с той опасностью? – Он повернул трубку, потому что перед тем приложил ее к уху наоборот. – Чего мне следует бояться?

– Все они связывались с химиками. Не пытайся этого делать.

Сташевский испустил тяжкий вздох.

– Ты знаешь, а это неплохая идея.

– Не делай этого!

– Так ведь это и вправду клёвая мысль.

– Славек, помни. Их всех уже нет в живых.

– Мы тоже когда-нибудь умрем, как и все другие. Но ассоциация хороша. Благодарю.

* * *

Грюневальд пришел в кабинет Кугера. Тот, как обычно, сидел с сигаретой во рту, большая кружка кофе рядом, и изучал дела. На часах было тринадцать минут второго дня.

– А ты знаешь, что подарил мне гениальную идею? – начал Грюневальд.

– Какую?

– Я написал письмо профессору Бухвальдту из Берлина. – Он присел на стул. – Задал ему вопрос, как можно взорвать человека изнутри. И погляди, что он написал мне в ответ. – Он развернул шелестящий лист.

– Ты все еще возишься с тем старым делом? Впрочем… Кугер замялся, – ведь ты же сам отстранил меня от него. – Он отложил сигарету, сделал глоток кофе. – Я пораженец. – Еще один глоток. – Ты только скажи, с какой скоростью наши соединения валят из-под Москвы? Сто километров, как у порше, не смогут. Ведь там нет дорог, а у них нет порше.

– Mein Gott! Можешь гоняться за своими обычными ворами и бандитами! – выкрикнул Грюневальд. – Когда же придет время защищать Фатерланд, беги в тыл, потому что одной рукой пистолет не перезарядишь.

Кугер одарил приятеля теплой улыбкой.

– Вот! – Он вытащил люггер из кобуры и перезарядил, уперев в край столешницы. – Могу! – Он рассмеялся. – Хуже дело с заменой обоймы, но ведь всегда можно кого-нибудь попросить. – Он склонился к Грюневальду. – Конечно, если рядом будет кто живой, кроме поляков и русских. Потому что, знаешь… думаю, они мне не помогут.

– У тебя какая-то навязчивая идея. У тебя просто навязчивая идея! Мы победим!

– Это у меня навязчивая идея? А кто тут говорил, что у нас имеются самые надежные и сильные союзники в этой войне? Ты? И где теперь США вместе с СССР? Возможно, мне так только кажется, но они, вроде, торчат с другой стороны фронта.

– Италия с Японией.

Кугер только рукой махнул.

– А ты знаешь, что такое триста тысяч поднятых вверх рук?

– Не знаю.

– Это итальянская армия, идущая в наступление.

Даже Грюневальд усмехнулся.

– А Япония находится слишком далеко, – продолжал Кугер.

– Они сражались с Россией!

– Это так, но сейчас перед ними большая проблема. Не хочу быть плохим пророком, но эта проблема, по-моему, их придавит.

– Тебе бы только ничего не делать.

– Ну да. Ничегонеделание было бы неплохим выходом из ситуации. Только это нужно было делать еще до войны. Сейчас уже поздно.

– Изменник!

– Нет. Просто я читаю слишком много газет. И, к сожалению, даже из официальных сообщений могу делать выводы.

– Перестань!

– Так, так. К примеру, я читал, что японцы направили на США две тысячи бомб. Но, поскольку близко к континенту подобраться не могли, эти бомбы они подцепили к воздушным шарам и воспользовались ветром. Якобы, одна из них сделала воронку в клумбе, а вторая свалила дерево в национальном парке. Остальные не долетели.

– Не язви.

Но инстинктивно он представил эти две тысячи бомб на воздушных шарах. Его германский, прецизионный ум быстро вычислял соотношение территорий, занятых промышленными зданиями или городами к неугодьям, лесам и полям. Его германский разум запротестовал против чужой глупости. Или акта отчаяния.

– А почему бы и нет? Но мне интересно, какие бомбы американцы сбросят на Японию, причем, не цепляя их к воздушным шарикам. – Кугер вынул из ящика стола атлас мира и начал его перелистывать. – Ну, Токио, это само собой, а потом ближе всего у них Хиросима, Нагасаки и парочка других. Посмотрим, что они выберут. Только ведь они тоже денежки считают. Скорее всего, полетят поближе.

– Ну да, ну да. – Грюневальд сел на стул для допрашиваемых и тоже скорчил издевательскую мину. – А еще американцы прибудут в Германию. Маршируя по дну океана! – расхохотался он.

– А зачем маршировать? Не лучше ли приплыть на корабле?

– Наши подлодки их топят!

– Тогда пускай они еще научаться летать, чтобы топить их самолеты.

– Mein Gott! – Как это тебя еще не арестовали? Это просто чудо какое-то.

– Я верю в чудеса. А кроме того, раз в своей собственной стране я ничего плохого не сделал, так чего мне опасаться ареста? Я обычный, серенький чиновничек, который хватает воров. Работа такая.

– Ты оскорбляешь фюрера!

– Ты про этого идиота Гитлера? Который завел нас в это дерьмо? Я уже говорил тебе… Но ты мне не верил. Видал я его в заднице.

– Тииии… Тебя и вправду арестуют. – Грюневальд по-настоящему был напуган тем, что говорил Кугер.

Его приятель только пожал плечами.

– Ты действительно считаешь, будто здесь есть подслушка? Раз ты такой правоверный нацист, так чего ты боишься?

– Ты с ума сошел.

– Ответь.

Грюневальд поднялся со стула и начал кружить по кабинету. Трясущимися руками он вытащил сигарету, закурил. Но не ответил.

– Так ты хочешь узнать содержание письма от берлинского профессора? – спросил он через какое-то время, чтобы отвести внимание от идиотской и крайне опасной темы дискуссии.

– Хочу.

– Так вот. Через пару недель он ответил, что взрыв «изнутри человека» возможен. Достаточно проглотить перманганат натрия и выпить серной кислоты.

– О, Матерь Божья! – Кугер чуть не разбил себе голову, ударившись ею в документы, что лежали у него на столе. – Ты можешь представить себе человека, который жрет перманганат и запивает его кислотой? У него были бы фиолетовые губы и обожженная ротовая полость. Мы же ничего подобного не видели.

– Еще можно проглотить какое-нибудь взрывчатое вещество. Эффект будет даже сильнее.

– Боже! Я уже боюсь увидеть завтрашнее меню в нашей столовке. «На завтрак – динамит. На обед – гранаты, заправленные английской пластиковой взрывчаткой, а на десерт – компотик из нитроглицерина». Возможно, это даже будет вкусно. Если прибавят чуточку огнеметов, то будет совсем неплохо. И тепло.

– Да перестань же ты издеваться!

– По-видимому, у тебя что-то с мышлением, Альберт. – Кугер щелкнул пальцами. – Подумай вот о чем. Раз у них не было подобных следов на теле, то…

– Может, они глотали это в стеклянных капсулах?

– Ага! А потом били себя кулаком по пузу, чтобы разбить капсулы перед тем, как их высрать.

Он сидел, словно памятник, абсолютно неподвижно.

– А ты как думаешь?

– Мне кажется, что ты должен сконцентрироваться на повторяемости случаев. Все они делали одно и то же. Мало того: в каждом деле, в каждом случае повторялись одни и те же события. Те же самые предложения. Те же самые слова.

– Откуда ты можешь знать, что они говорили?

– Так ведь я же допрашивал свидетелей.

* * *

– Я допросил всех, кого только мог, – кипятился Сташевский перед Мариолой. – И ничего, ничего, ничего.

– Ну да. Мой злой мужчина. – Она прижала его к себе, поцеловала. – Злой, злой, злой, – гладила она его по голове. – А когда ты злишься, то хорош в сексе. – Она рассмеялась. – И это мне очень даже нравится. – Новая улыбка. – Может, надеть какой-нибудь супер-корсетик?

– Я не могу справиться с этим делом.

Мариола встала с кровати. Даже и без корсета она выглядела невероятно.

– Ты с ним справишься, решишь, – сказала она совершенно серьезно. Салютуя, она приложила руку к пустой голове и процитировала известный слоган: – Если не ты, то кто? Если не сейчас, то когда?

Славек ответил ей таким же салютом.

– Приказ понял. Я решу это дело.

Оба, голяком, бросились в Интернет. Ее полные, дергающиеся груди ужасно отвлекали, но уже через несколько секунд они нашли нужный адрес в броузере. Сташевский набрал телефонный номер в Гданьске.

– Добрый вечер, пан профессор. Славомир Сташевский из полиции.

– Матка Боска! Нашли мой украденный велосипед?

Голос с другой стороны трубки был наполнен экстаза и недоверия, смешанного с восхищением.

– Нет, нет. Мы по другому делу.

– Со всей ответственностью заявляю, что моя скорость никак не превышала семидесяти километров в час. Ваши радары дефектные.

– Нет, мы не из дорожной полиции. – Славек с Мариолой стояли у телефона, переключенного на громкую связь. – У нас к вам вот какой вопрос. Как можно взорвать себя изнутри?

В динамике было слышно, как собеседник сглотнул слюну.

– Боже. Вы говорите про человека, взорванного изнутри?

– Да.

Они начали мерзнуть. Мариола прикрыла балконную дверь и вернулась на пост, чтобы услышать, что будет дальше. Потом притащила одеяло, которым укрылись вместе.

– Проще всего, съесть перманганат калия и запить серной кислотой. Только кто такое сделает? Разве что полный псих. – Профессор еще подумал. – Опять же, от обеих субстанций остались бы следы во рту.

– А если следов не было?

– Ну… можно проглотить взрывчатое вещество. Но, видимо, как-то глупо смотреть на то, как бикфордов шнур догорает до рта.

– А серьезно?

– Но ведь у вас должны быть результаты вскрытия. Что я вам скажу?

– Как можно взорваться изнутри?

– В популярной прессе имеются описания взрывов или самовозгораний каких-то людей. Но я – ученый. Лично я в это не верю. Точно так же, как и в то, что Луна – это кусок заплесневелого сыра.

– Мы просим нам помочь. Сам я офицер полиции, и я это видел.

Профессор молчал довольно долго.

– Вы видели? – Он снова замолчал. – Собственными глазами? – с сомнением спросил он.

– Да.

– Ну, теоретически можно представить, что кто-то глотает две капсулы в оболочке, которая растворится в желудке. Теоретически, можно проглотить семтекс и запустить детонатор с сотового телефона. – Он снова задумался. – Но все это бредни! Всегда можно обнаружить следы, то ли химии, то ли семтекса.

– Так что же произошло?

– Не знаю. – Опять раздумье. – Только мне кажется, что вы должны задать себе другой вопрос. Каким чудом вы видели жертв самоубийства, так сказать «по ходу дела»? Ведь вы видели не одну, насколько понимаю?

– Так.

– Скольких? По ходу взрыва.

– Четверых.

– Видите ли, пан офицер. – Я ученый, – повторил он. – И я не верю в столь гениальное совпадение, что, будучи полицейским, вы видели четыре взрыва. – Профессор, наверное, что-то ел, потому что голос его становился все более неразборчивым. – А сколько случаев кражи автомобилей вы видели собственными глазами?

В десяточку! Этот тип с Побережья и вправду был выдающимся. Сколько краж автомобилей Сташевский видел собственными глазами? Сколько убийств он видел собственными глазами? Сколько автомобильных аварий, не считая тех, в которых сам принимал участие.

– Вы правы. Ни одного.

– Тогда все ясно. В течение всей вашей, как догадываюсь, карьеры, вы не видели ни одной кражи автомобиля, зато целых четыре «самовзрыва». Давайте подойдем ко всему этому рационально.

– Хорошо.

– Ученый все видит в сухом виде. Причина, следствие. Только это, ничего больше.

Профессор говорил все более конкретно.

– Но к чему все это приводит?

– Вывод очень простой. Раз вы не видели ни единой кражи автомобиля, но видели четыре самоубийства, то…

– То? – подхватил Сташевский.

Профессор был настроен решительно.

– Вы можете быть их причиной.

Со Славека даже одеяло свалилось. Мариола, хотя и сама находилась в состоянии шока, заботливо укрыла его.

– Вы, когда-нибудь, были лично свидетелем какой-либо кражи? – продолжал профессор.

– Нет.

– А тут четыре дела, в которых вы участвовали в собственном лице. Вам не кажется это странным?

Славек с Мариолой начали перешептываться. Только профессор из Гданьска не дал им наговориться.

– Вы не воруете, не вызываете дорожных аварий, но видите четыре самоубийства? И к тому же, практически одинаковые? С научной точки зрения и из самой статистики следует, что подобное невозможно. Если бы вы были вором, то видели бы кражи. Правда, в собственном исполнении. Но ведь вы только хватаете преступников. Уже пост-фактум. А тут?

– Признаюсь, что ничего не понял.

– Даже не знаю, как вам это объяснить. Попытаюсь проще: вы не воруете, следовательно – краж не видите. Вы только гоняетесь за ворами. И вот теперь попробуйте ответить на вопрос: каким чудом вы увидели четырех самоубийц, которые совершили свои действия в вашем присутствии? Ведь вы сами с собой не покончили.

– И каков же ответ?

Профессор проглотил какой-то крупный кусок и запил кофе или чаем.

– Быть может, вы сами и есть ответ.

Когда он повесил трубку, Славек с Мариолой долго стояли молча, съежившись под одеялом. Мариола, как бы чего-то опасаясь, шепнула Славеку на ухо:

– Ты заметил? Он повторил одно и то же три раза.

– Заметил.

Она крепко прижалась к нему.

– Славек…

– Ммм?

– Но ведь ты же самоубийства не совершишь?

* * *

Борович орал изнутри бронированной машины:

– Ну, вы скажете, куда мне ехать? Я отсюда ни хрена не вижу!

– Открой такую крышечку спереди.

– Ты спутал с танком Т-34. Здесь ничего такого нет, только маленькие подзоры!

– Тогда сверни налево.

Они врезались в столб контактной сети. Тот не упал, но наклонился. Причем, сильно. Провода упали на транспортер, но, к счастью, они не были под напряжением. Перед войной во Вроцлаве было пять трамвайных депо. Так что рельсы, столбы и провода были повсюду.

– Ну, и как вы меня ведете? – Борович массировал лоб. Хорошо еще, что у него на голове была каска… В данный момент краска на ней спереди была в царапинах.

– А ты как везешь? Мы чуть с крыши не свалились!

Борович выглянул из лаза.

– Блин! И что мне теперь делать?

– Сдай назад, а потом вперед.

– Сдай назад? А где тут задняя скорость? Может ты знаешь? Потому что я – нет.

– Попробуем, как получится, – сказал Мищук.

– Да хрен с ним, – прибавил Васяк. – Езжай через столб.

Борович спрятал голову. Они тронулись, полностью разваливая трамвайную сеть. Потом ехали зигзагом, вломившись в витрину какого-то магазина, потом развалили барьер трамвайной остановки и все сигнальные столбики по дороге. Когда подъехали под управление, из ворот выбежало человек двадцать. Им хотелось поглядеть на немецкий бронетранспортер, который дымил, потому что костер, на котором перед тем жарили мясо, еще не погас, и на сотни метров контактного провода, сорванного с еще довоенных столбов, который они тащили за собой. Большего веселья коллегам доставить они не могли.

– Эй, ты только глянь, – отозвался кто-то с боку. – Английские коммандос.

– Временно прикомандированные к Верфольф, – другой, хохоча, показывал пальцем на транспортер. – А вы не могли проводов побольше привезти? Продали бы в металлолом, и было бы на самогонку!

Васяк не выдержал.

– Ты! – рявкнул он. – Сейчас из пушки как шарахну!

– А у тебя нет пушки.

Васяк, которого издевки достали до живого, вытащил из средины фауст-патрон и прицелился.

– Есть. Маленькая такая, переносная. Хочешь, вмажу?

Это явно остудило кучку весельчаков. Васяк вел себя совершенно невменяемо. И им не хотелось проверять, способен ли он держать себя в руках.

Транспортер с костром внутри оставили на средине улицы. Тот мог бы работать паровозом. Оставшееся после пирушки мясо запаковали в немецкие листовки, призывающие защищать город и заверяющие, что Бреслау капитулировать не станет. Защитники города, судя по всему, поверили, потому что выдали из себя все, что только можно. Вроцлав капитулировал среди последних.

Мищук завел их в караульное помещение. Дежурный с ружьем не мог поверить.

– Господи Иисусе! Американца схватили? – указал он на Боровича. – Янки уже высадились? На парашютах?

Действительно, Борович в своей куртке и в кашне на янки был похож. Он ответил:

– Нет. Пока что шпионю.

– Ага. А когда же наши ребята из Англии высадятся тут? Ведь Лондон недалеко.

– Лондон? Лондон? – размышлял Борович вслух. – Это где-то возле Силезских Оборник? Или в паре километрах от Лондка Здрою?

Он уже знал новые названия населенных пунктов. Мародеры грабанули у кого-то подготовительные материалы к знаменитому впоследствии словарю профессора Роспонда, который уже начал заменять немецкие названия на польские. Им эти бумажки были не нужны, но Борович с интересом прочитал.

– Чего? – не понял шутки дежурный.

– Как всегда, мы обязаны рассчитывать только на себя. Но мы справимся.

– Тихо, курва, – вмешался Мищук. – А то нас еще кто-нибудь услышит.

По широкой лестнице он повел всех наверх. Дежурный еще крикнул сзади, не обращая внимания на последствия:

– Ясно, что справимся! Но вот если бы наши парни из Англии прилетели, было бы полегче!

Борович внезапно остановился, потому что появившееся видение было совершенно нереальным. Он увидел поляка, садящегося на трон святого Петра. Еще он увидел конец системы угнетения… Он открыл глаза.

– Господи, цветы! – крикнул он, указывая на стоявшие на подоконниках горшки с растениями. Наверное, их в последний раз ставили еще немецкие уборщицы, потому что сейчас все они практически завяли. – Молнией наверх!

Все побежали по ступеням, потом по громадному коридору. Мищук запустил всех в громадный кабинет. Васяк для уверенности подбежал к подоконнику и выбросил в окно единственный стоявший там горшок. Тут же из любопытства выглянул, не получил ли кто по голове. Там стояло несколько офицеров УБ, но, к сожалению, ни в кого не попал.

– Что вы там вытворяете? – заорал кто-то высокий чином.

– Докладываю, что допрашиваем подозреваемого в сотрудничестве с разведкой Англии, Франции и Японии. А еще в намерении убить всех милиционеров Вроцлава путем отравления воды. Товарищ… – замялся он. – С этой высоты не вижу вашего звания.

– А, тогда ладно. – Убек успокоился. – Только наденьте на него наручники, чтобы больше уже ничем не бросался.

– И по морде дайте хорошенько! – крикнул другой. – Ведь явно же сотрудничает и с американской разведкой, раз такой интернациональный. Вы, в милиции, слишком мягкие.

– Так точно! – Васяк закрыл окно и начал хохотать. Он представить себе не мог, чтобы ударить поляка. Хотя его коллеги частенько это делали. – Слышали? Хотел, чтобы я тебе по морде дал, – фыркнул он. – Ну, на свадьбе или там храмовом празднике, оно бывает… Праздник! Но в комиссариате? Совсем с ума сошел?

– Ты когда-нибудь заткнешься? – Мищук выкладывал перед Боровичем кучи папок. – У нас есть еще и такие, – прибавил он, указывая на Гималаи папок на верхней полке. – Правда, германские.

– Немецкий я знаю. Справлюсь.

Их перебил грохот открывшихся дверей, в которых встал какой-то офицер.

– Оба, немедленно к коменданту! – рявкнул он. – А заключенного на это время в камеру.

– Но ведь это не заключенный, а этот, ну… тот… как его…

– Консультант, – подсказал Борович. – Помимо У-Йота[50]50
  UJ – в польском языке эти буквы называются «У»-«Йот», сокращение от «Uniwersytet Jagellonski» – «Ягеллонский Университет» – Прим. перевод.


[Закрыть] я получил образование и как полицейский.

– «Уйоб»? Ааааа… Американец!

Борович только пожал плечами.

– Быть может, уже вскоре таким стану. Но исключительно по собственному выбору.

– Нет, нет, – запротестовал Мищук. – Ты обязан решить это дело. В Америку мы его пока что не отпустим. – Он повернулся к человеку в дверях. – До войны он был офицером полиции!

– Ааа… Санационный[51]51
  «Санационный» (оздоровительный) – так называли режим в Польше междувоенного периода.


[Закрыть] офицерик? Тогда – в тюрьму его.

– Нет. Он специалист по кри… кри…

– Криминалистике, – снова подсказал Борович. И радостно усмехнулся. В кармане его куртки лежал маленький, дамский пистолет. «Шестерочка». Он был решительно настроен отстреливаться, а последний патрон послать себе в рот. У него не было ни малейшего желания идти в коммунистическую тюрьму после того, что слышал от мародеров, которые иногда ходили на свидания к своим дружкам.

Мищук с Васяком вышли к коменданту, а Борович начал изучать документы. Он лишь чудом удерживался от того, чтобы не исправлять чудовищные орфографические ошибки. Закурил «честерфилд». Вообще-то, ему ужасно хотелось выпить чаю, только где во Вроцлаве можно было его найти? Возможно, в милицейской столовке и подавали какой-нибудь эрзац, только ведь самого его туда не впустят. Он покопался в столе, нашел бутылку самогонки. Сделал глоток, и его чуть не вырвало.

Он изучил почти что четверть польских материалов, когда вдруг отложил их. Подставил стул и снял с полки немецкие дела. Перелистывал из быстро, потому что немецкий знал по-настоящему хорошо. Пока профессоров из «Ягеллонки» не перестреляли, там учили прилично.

Мищук с Васяком вернулись где-то через час. Оба выглядели словно побитые собаки. Комендант выдал им за все. На оперативках они не присутствовали, оборонную точку вокруг Народного Зала не создали, связь не установили. Но ведь как? Комиссариат и Бискупин – это были весьма отдаленные острова в архипелаге Вроцлава. А между ними – море, полное акул. Из милиции выгнать их не могли, потому что у них было письмо с благодарностями от Глуздовского, безупречная служба (понятно, где) и награды.

– Нас отстраняют от этого дела, – сообщил Мищук. Он открыл ящик стола и сделал два больших глотка из бутылки.

Борович бросил папку на стол.

– Более-менее, я уже знаю, в чем тут дело. Но сначала – ваше дело.

Он поднял телефонную трубку и постучал по вилкам аппарата.

– Товарищ телефонистка, соедините меня, пожалуйста, с товарищем комендантом.

– Это ты, Васяк, – увидала та номер на консоли.

– Нет. Это генерал Айнзайнштариерзейн из УБ.

– Господи Иисусе!

Борович был в своей стихии.

– Товарищ телефонистка, никакого Иисуса нет. Это все опиум для народа! – крикнул он в трубку. – Зато есть внутренний контроль. И вот его я советую опасаться, – сказал он, на сей раз тихо и ласково. – А не сатаны, – уже совсем тепло прибавил он. – Товарищ сатана не в состоянии выслать вас в колхоз на востоке. – Мгновение тишины для нового вдоха, и совершенно очаровательное завершение. – В отличие от меня.

– Ко… ко… конечно, – перепуганно выговорила та. – С кем вас соединить? Потому что от страха я забыла, – честно призналась та.

– С товарищем комендантом.

Соединила она моментально.

– Ну… чего? – раздалось в трубке.

– Это генерал Айнзайнштариерзейн из УБ! Вы что тут себе позволяете?!

– А… а… а в чем, собственно, дело?

– Вы проверьте на коммутаторе, откуда я звоню, товарищ! Из кабинета Мищука и Васяка. – Оба как раз тихо хватались за головы, уже видя себя в тюрьме. – Хотите деконспирировать моих агентов? Так? На вашем месте, хотя лично в бога не верю, я начал бы читать молитвы!

– Но почему? Я ничего не сделал.

– Вот именно! Вы уже проверили?

Минута тишины.

– Так точно, проверил. Вы звоните из их кабинета, товарищ.

– Это мои лучшие люди, а вы их по полу размазываете?

– Да что вы говорите такое. Они на ковре стояли.

– Вы что там себе представляете?! Мы привлекли двух лучших милиционеров для решения секретного дела, а вы им палки в колеса вставляете?!

– Да нет, был отмечен действительный факт бросания цветочным горшком, но никакого вставления палок в колеса никто не докладывал, товарищ генерал. Я сам слышал. Нет, палок никто не вставлял. Товарищ, может, пригласить вас на рюмку водки, вы покажете бумаги и…

– Да какие такие бумаги?! – разорался Борович. – Я же говорил, это секретная операция!

– Так точно! Понял!

– Сам же я переоделся английским парашютистом и выдаю себя за санационного полицейского.

Комендант совершенно ничего не понимал.

– Ага, понятно, – сказал он наконец. – Конечно же.

Но что-то его мучило, потому что он спросил:

– Прошу прощения, не запомнил. Как ваша фамилия, товарищ генерал?

– Я же уже говорил. Айнзайнштариерзейн. Можете сами проверить в столичном УБ. Только о секретной операции – ни слова!

– Так точно!

Дрожащей рукой Мищук отер пот со лба. Васяк вообще потерял дар речи. Один Борович не беспокоился ни о чем. А что могли ему сделать? В куртке у него была «шестерочка», и плевать ему было на весь мир. В любой момент он мог уйти в тот, другой мир. Якобы, лучший.

– На сами случаи я внимания не обращал, – сказал он, возвращаясь к теме. – Зато обратил внимание на странное «нечто».

– На что?

– Вы такие же самые.

– Мы? – Мищук глянул на Васяка? – Ты что, поехал?

– Не вы, как вы. Грюневальд – ярый нацист. Мищук – ярый коммунист. А теперь Кугер – свой парень. И Васяк – тоже свой парень.

– Так что?

– Боже, я же и говорю. Вы не похожи друг на друга физически. Я имею в виду две пары полицейских.

– Милиционеров! – перебил его Мищук. – Гражданских!

Борович не знал, как им пояснить.

– Не думаю, чтобы перед войной такая организация существовала. Разве что в Америке.

– Или в России, – похвастался своими знаниями Васяк. Довольный собой, он уселся на краешке стола и тоже взял вытащенную из ящика бутылку. Сделал несколько глотков и занюхал подмышкой. Борович чуть со стула не упал, почувствовав запах. Дыхание перебило полностью.

– Из чего эта самогонка?

– Не поверишь. Из коровьих лепешек.

Борович закрыл лицо руками.

– И я выпил глоток этой гадости! Боже мой!

– Бога нет, – заявил на это Васяк. И тут же сам себя поправил: – Вообще-то, он есть, только сейчас нельзя об этом говорить.

Борович лихорадочно сглатывал слюну, пытаясь прийти в себя.

– Теперь у меня в желудке какие-то ужасные бактерии и микроорганизмы…

– Спокуха, это же спирт. – Васяк успокаивающе похлопал его по спине. – Ежели в пузе есть какие-нибудь червяки или глиста, то теперь мигом с говном выбегут! О!

– От отвращения сбегут, – попытался пошутить Борович. – А чаю у вас хоть немного нет?

– Чай в Китае.

– Ну хоть что-то попить, только не этой гадости?

– Сейчас принесем тебе того американского кофе, у которого нет вкуса. Зато, по крайней мере, черный. С сахаром пить даже можно. – Васяк раскрыл окно. – Еще принесем тебе капусты, потому что, судя по вони, как раз готовят ее. А в столовку тебя не пустят.

– Я и сам не хочу туда идти. Но вы подали мне обалденную идею. Нам нужно найти человека, который пережил ритуал. Возможно, такой случай и был. Быть может, кто-то его спас.

– И как нам это сделать?

– Вы же сами говорили, что сейчас обед. Встаньте перед столовой и расспрашивайте всех офицеров, видели ли те что-нибудь подобное. До самого конца. Видели ли те кого-нибудь, танцующего среди цветов. Но такого, кто выжил.

– Понятно, – Мищук почесал подбородок.

– И как такого типа найти среди всех этих развалин? – прибавил Васяк. – Даже если кто-то и выжил.

– Боже! Методика! Процедура ведения следствия. Шаг за шагом, по регламенту, рутинное следствие.

– Что значит «рутинное»?

Борович только вздохнул.

– Рутина – это такой яд. Если им полить свежие цветы, те вянут. А если его выпьет какой-нибудь человек, то становится таким же, как вы. Невыученным, неумелым.

– Так меня вывезли, когда мне и шестнадцати не исполнилось, – сказал Васяк. – Где мне было выучиваться? В Сибири? Ты знаешь, как там холодно? Глаза мерзли.

Борович опустил взгляд и вернулся к изучению документов.

– К счастью, я этого не знаю. А завтра бандит будет у нас в руках. Если только выполните свою часть как следует. И принесите что-нибудь попить. Потому что вашей «лепешечной» я больше ни грамма! – Он сунул в рот кусок холодного мяса, полученного от «изгнанной» жительницы Вильно.

* * *

Кугер опять перелистывал папки с делами. План вырисовывался довольно четким.

– Послушай, – обратился он к Грюневальду. – Нам нужно найти кого-нибудь, кто пережил этот ритуал.

– Это как же? А кроме того, ты отстранен от дела. Мы только делим общий кабинет.

– В котором будут допрашивать меня. Вот такое у меня странное предчувствие. – Кугер налил себе чаю. – Нужно хоть на голову встать, но того урода, кто это делает, найти нужно.

Следствие его захватывало буквально. Он чувствовал, что находится в шаге за преступником, что он чувствует его дыхание, запах пота… Ведь тот потеет. Это наверняка. И он знает, что Кугер думает о нем. А никакому преступнику такое мышление не обещало ничего хорошего.

– Думаешь, что это один человек?

– Понятия не имею. Но мы ведь обычные полицейские, а не какие-то там фашисты.

– Говори за себя.

– Понял. Во всяком случае, даже и в качестве нациста, ты остаешься полицейским, и твоя обязанность – гоняться за преступниками! Не, блин, убивать, где только можно, кого только можно и когда только возможно!

Он пытался как-нибудь ловко умолчать невысказанный пока что вслух намек о заговоре против власти. Если бы что-то подобное прозвучало, конец следствия был бы сразу ясен. Тут же убили бы каких-нибудь евреев (если какие-то еще имелись) или кого-нибудь, кто подвернется под руку, и за это похвалили бы в самом Берлине. Кугер иногда ловил себя на том, что ему не хотелось жить. Но с этой стороны от владений смерти его удерживало с детства привитое чувство обязанности. Он обязан был схватить преступника и посадить его за решетку. Вот и вся кугерова ментальность.

– Тише! Черт подери, тише!

– Чего? Боишься, что тут кто-то подслушивает? Я всего лишь полицейский. – Он задумался. – Я не хочу слышать, как кто-то бьет другого типа в комнате рядом. Я допрашиваю в соответствии с правилами. Даже поляки меня выпустят. Лично я ничего плохого не сделал.

Он прикурил одной рукой. Когда выбросил спичку, пришло озарение. Кугер глянул на цветок в горшке, который через пару лет Васяк бросил в офицеров УБ, но не попал.

– Нам нужно найти человека, который прошел через весь ритуал и остался в живых.

– Как?

– Не знаю. Давай выспросим всех перед столовкой. Сейчас обед. Нужно спросить, видел ли кто-нибудь ритуал с цветами и помнит оставшуюся в живых жертву. Возможно, кто-нибудь такой и попадется.