Текст книги "Бреслау Forever "

Автор книги: Анджей Земянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Halt!

– Что происходит?

– Мы реквизируем лошадь.

Извозчик чуть не упал с козел. Грюневальд привстал, предъявляя удостоверение.

– Я – офицер полиции. Еду по служебному делу.

– Сожалею, герр офицер, это приказ самого гауляйтера, – объяснял один, а второй уже дергался с упряжью. – Все ненужные для производства лошади должны быть направлены на фронт с целью обеспечения перевозок. А экипаж нам не нужен, – вежливо пояснял первый.

Возница соскочил на землю.

– А я что теперь буду делать?! – крикнул он. – На жизнь я могу зарабатывать только благодаря ей!

– Спокойно. – Фольксштурмист усмехнулся и вынул из кармана блокнот. – И для вас кое-что найдется.

Он явно считал свое нынешнее занятие личной местью за то, что его самого мобилизовали несколько дней назад. И он не мог простить тем, которые до сих пор пребывали «на свободе».

– Фамилия?

– Клемке. Юрген.

Тот быстро записывал, через копировальную бумагу. Спросил адрес и какие-то дополнительные сведения.

– Пожалуйста, – подал он вознице листок. – Вы мобилизованы. Там о вас позаботятся. Теперь вы не будете голодать.

– Но ведь мне уже шестьдесят пять лет!

– Самое подходящее время для первого раза!

Народный штурмовик добродушно улыбнулся. Вылавливание стариков и детей, по-видимому, было тем, для чего он более всего был пригоден. К тому же, это доставляло ему громадное удовлетворение.

– Но я никогда не был в армии!

– Спокойно, натренируют. Не бойтесь. На фронт не отошлют, пока что останетесь здесь, в Бреслау.

Второй фольксштурмист подошел к Грюневальду. Он уже сунул в рот трубку и теперь искал по карманам спички.

– Сожалею, герр офицер, но это приказ самого гауляйтера. Против такой величины не попрешь.

Тут он споткнулся и чуть не упал на Хельгу.

– Прошу прощения, – отскочил он. – Боже, чуть не проглотил мундштук.

Он продул трубку и взялся ее чистить. Снова глянул на Хельгу.

– А вам посоветовал бы спрятать этот нож, иначе наделаете кому-нибудь беды. – Ладно, прибавил он, помолчав, – дальше вам уже придется пешочком.

Они двинулись по полосе зелени. По траве им было идти легко, потому что у них не было никакого багажа. Толпа на остальных четырех полосах становилась плотнее. Ежеминутно все эти люди вообще останавливались. Жара нарастала. У Грюневальда все сильнее резало веки и щипало глаза. В уголках глаз накапливались слезы. Хельга спрятала свой нож в рукаве, словно итальянский мафиози. Но вот лопатку все так же грозно держала в руках.

Внезапно они услышали веселый голос:

– Mein Gott! Альберт Грюневальд со своим новым ассистентом. И что происходит с нынешней полицией?

В тени малорослого дерева с издевательской усмешкой на губах сидел Кугер.

– Что ты здесь делаешь?

– Сижу и ожидаю тебя.

– Откуда тебе известно, что я здесь буду?

– Ой, ты так замечательно положил свой рапорт на столе. Как обычно, скрупулезный до границ возможного.

Грюневальд чуть не взорвался от злости.

– Ты просматривал мои документы?

Кугер скорчил мину типа: «Можете меня ругать, сколько влезет, я самая большая свинья на свете». И одновременно качал головой, как бы говоря: «Это ради твоего же добра». Его мины и жесты были весьма выразительными. Кугер попросту терял время в уголовной полиции. Если бы он выбрал профессию актера, его давно бы уже вознесли на Олимп.

– Я не копаюсь по твоим ящикам. Этот листок лежал на столешнице, я инстинктивно прочитал и…

– И?

– Пришел тебя предупредить.

– Перед чем?

Кугер одной рукой свернул сигарету и закурил. Это заняло какое-то время, в связи с чем Грюневальд повторил свой вопрос:

– Перед чем?

Кугер глубоко затянулся и выпустил дым. Теперь он играл воспитательницу детского сада, которой предстояло перевести маленьких деток через улицу с интенсивным движением. Если, конечно же, была на свете такая воспитательница, которая курила сигареты.

– Я хочу сказать, почему ты до сих пор жив.

Грюневальд онемел. Кугер же неожиданно подскочил.

– О! Газеты! – Он вырвал весь сверток из кармана летнего пальто офицера. – У вас на окраинах еще есть? А в центре уже все вымели.

Он разложил газеты на траве и начал их перелистывать. При этом, читал между строк. Паттон снова напирает, словно шторм, Эйзенхауэр проводит крупный маневр, русские прут так, что даже сведения с фронтов ненадежные – он подозревал, что их выдумывают журналисты вместе с пропагандистами. «Вермахт отступает исключительно ради сокращения длины фронта. У Гитлера в запасе имеется чудо-оружие»…

Ага, у него в запасе только лишь вундершайзе[62]62
  Wunderwaffe = чудо-оружие, Wunderscheisse = чудо-дерьмо (нем.)


[Закрыть], да и то, лишь в моменты усиления поноса, подумал Кугер. Даже он, прирожденный насмешник, опасался в нынешней ситуации произнести это вслух.

– Такты мне ответишь? – начал сердиться Грюневальд.

Кугер поднял голову.

– Вначале предостережение. Ни в коем случае не иди туда, куда собираешься.

– А какое это имеет значение? Я направляюсь в ученый квартал. За консультацией.

– Ага. – Кугер глянул на вооружение Хельги. – И когда уже схватите одного такого ученого, так сразу лопаткой по голове и ножом по горлу? – Он рассмеялся, потом стал вглядываться в глаза приятеля, не говоря при этом ни слова. Потом, все же, сказал: – Ты идешь на площадь Нанкера.

– Ну да.

Скрывать правду смысла не было.

– Я же тебя знаю. Хотя сейчас тебе надо идти в противоположном направлении, ты идешь именно так, как описал в рапорте, специально положенном сверху. Хочешь проверить, не следит ли кто-то за тобой.

Грюневальд восхищался тем, как Кугер все понимал. Теперь он жалел, что тогда отстранил приятеля от следствия. Быть может, вдвоем они давно бы уже решили эту загадку.

– Я просмотрел все акты, то есть, те, к которым у меня имелся доступ, следовательно, подписанные моим именем. Особо внимательно – протоколы вскрытий. И, знаешь, – Кугер все это время продолжал перелистывать лежащие на траве газеты. Хотя, говоря по правде, там нечего было листать. – Одна такая мелочевка, на которую никто не обратил внимания, поскольку, какая тут могла быть связь с самовзрываниями?

Грюневальд, заинтригованный, уже не глядя на офицерскую честь, присел на траве. Хельга присела рядом, обтянув юбку.

– У всех жертв были сильно покрасневшие глаза и носы.

– Алкоголики?

– Откуда… Не знаю, почему, но выглядели они так, как будто бы перед самой смертью им нужно было высморкаться или вытереть нос. И про глаза, тоже не знаю, откуда. Но… – Кугер привстал с травы. – Твои глаза, приятель, сегодня выглядят не самым лучшим образом.

Он не обращал внимания на толпу вокруг, ни на кошмарные сообщения со всех фронтов. Его взгляд просверливал. Сейчас он был похож на гипнотизера, пытающегося ввести пациента в транс.

– Ты уже бывал на площади Нанкера. И даже описал это. Но тогда тебя спас снег.

– Ну да, глаза сегодня что-то режет, и веки щиплет. – Грюневальд вынул платок и высморкался. – Но почему меня спас снег?

– То лето было особенным. Я остался разбираться с документами, а ты отправился в монастырь для осмотра на месте. И ты сам рассказывал, что все цветы были покрыты мокрым, быстро тающим снегом. Обрати внимание, ни одного случая самовзрываний зимой не произошло.

– Да! Да! – воскликнула явно возбужденная Хельга. – Я тоже помню тот день! Дома пришлось сгребать снег с посадок на балконе, чтобы цветы не пропали. И еще помню, когда была ребенком, так снег выпал в мае. Отец послал меня к пекарю за хлебом…

– Дорогая Хельга, – перебил ее Грюневальд, – мы догадываемся, что отец не посылал тебя к пекарю за динамитом. Давайте-ка пока забудем про погодные аномалии. – Он обратился к Кугеру: – Но ведь сейчас вокруг тоже есть цветы, но ничего не происходит.

– Не знаю. Возможно, те – какие-то другие.

– Тогда почему ничего не случилось с кем-нибудь из монахинь?

– Ты знаешь, даже мышьяк можно есть, лишь бы не целыми горстями за раз. Здесь наблюдаются чьи-то сознательные действия.

Их разговор перебил отдаленный гул самолетов. Окружающие люди с любопытством поднимали головы. Через минуту увидели низко летящий строй самолетов.

– Ура! Ура! – начали кричать они. Вроцлав еще ни разу не бомбардировали. А Люфтваффе все еще пользовалось хорошей репутацией. Оно все еще одерживало победы, хотя уже – все меньшие. Люди махали руками, приветствуя летчиков. Их называли «солдатами в белых воротничках».

Пилот первого самолета, возможно, в жизни своей не видел белого воротничка. Под кожаной курткой у него была застегнутая под шею рубашка. Он произнес про себя: Истинно, истинно говорю вам… Это! И нажал на гашетку спаренных пулеметов[63]63
  Эх, вот бывает же и на старуху проруха. Так хорошо автор пишет, и на тебе… Блин!.. Ладно, согласен, не видел никогда несчастный пилот белых воротничков (хотя подворотнички в армии пришивать был должен). Но чтобы молодой (судя по всему) летчик цитировал Евангелия… Не верю! (О Станиславский). Опять же, низко летящий строй самолетов… Что, беженцы не видят звезд на крыльях?… Ай-ай-ай, пан Земяньский… – Прим. перевод.


[Закрыть].

Толпа внизу была настолько шокирована, что, несмотря на первые жертвы, никто добрых пару десятков секунд и не пошевелился. Только Кугер отличился быстрой реакцией. Он схватил Хельгу за руку и потащил за собой. Они еще успели перескочить через несколько тележек, когда толпа начала рассыпаться. К счастью, пред ними была только крестьянская телега. Они упали на землю и проползли под повозкой на обочину.

– На валы! – Кугер продолжал тащить Хельгу за руку. Люди вопили, сталкивались друг с другом, умирали, пытались заслоняться детскими колясками, спрятаться за чем угодно, сбежать куда угодно – только не было куда. Окружающие виллы были окружены очень красивыми, но довольно высокими оградами. Сильный, спортивного склада мужчина наверняка справился бы с ними без труда, но таких мужчин в толпе не было, потому что все служили в армии.

Кугер с Хельгой бежали теперь уже исключительно по принципу русской рулетки. Удастся – или нет. Вокруг них становилось все больше места, только приходилось лавировать среди все большего количества лежащих на земле тел. В реве самолетных моторов и грохоте взрывов они не могли разговаривать, поэтому он просто тащил ее за руку, русская рулетка! С тем только, что барабаны были полны патронами, а револьверов уж слишком много.

Но они добежали. Кугер потащил женщину влево. Рев двигателей постепенно стихал, пулеметов тоже не было слышно.

– Под мост? – с трудом произнесла Хельга.

– Нет! Самолеты сделают круг и вернутся, чтобы сбросить бомбы. Лучше всего – на мост. – Теперь он втаскивал Хельгу наверх, по крутому склону.

– Но здесь мы будем полностью на виду! – в истерике кричала та.

– Не бойся. Два человека, для самолета не цель. Но для уверенности отойди от меня шагов на двадцать.

Тем временем, Грюневальд спокойно стоял среди жертв. Раненные протягивали руки, прося помощи. Те, с которыми ничего не произошло, бесцельно бегали вокруг, оглушенные. Кто-то кого-то тащил за ноги, пятная асфальт кровью. Кто-то из ближайшей виллы шел, разрывая на ходу простыню на бинты. Грюневальд, тем временем, наблюдал любопытное явление на небе. Маленькие птички атаковали небольшую, ярко-белую тучку, влетали в нее, вылетали, пикировали сверху, пытались снизу… Все это выглядело по-настоящему красиво. Грюневальд улыбнулся. Ближайшая коляска, хотя никто ее и не толкал, медленно катилась в его сторону. Из-за нее поднялся отец, которого не было в живых уже много лет. Выражение на его лице было самым дружеским, поэтому Грюневальд улыбнулся еще сильнее. А потом он увидел скончавшуюся от гриппа мать. Он хотел подойти к ней, обнять, но оставил на потом. Боже, насколько же красив мир!

Штурмовики возвращались, сделав круг. Грюневальд видел лицо пилота первой машины. Он помахал ему рукой. Потом повернулся, чтобы увидеть результаты налета. Миленькие золотые бомбы, медленно опадая, махали крылышками над мостом. А потом они превращались в ангелов, окруженных серебристыми искорками. Одна из бомб подлетела поближе и зависла в воздухе, как бы приглядываясь. Грюневальд вытащил из кармана пальто портсигар, чтобы угостить ее сигареткой. Бомба отказалась и полетела дальше, наверное, в небо.

А в это время Кугер орал Хельге:

– Пока еще не вставай! Не поднимайся еще!

Только лишь когда грохот взрывов утих, до него дошло, что он вопил изо всех сил.

– Они стреляли в людей! – плакала Хельга. – Они стреляли в людей!

Она никак не могла этого понять.

– А мы в кого стреляли? – разозлился калека. – В лягушек на лугу?

Он оглянулся по сторонам.

– Боже! А где же Грюневальд?

– Не знаю, – всхлипнула Хельга.

– Я думал, что он бежит за нами.

– Не знаю.

– Тогда идем назад. Нужно организовать какую-то помощь.

Его тянуло на рвоту. Он с трудом поднялся и поправил одежду. И тут же они начали карабкаться на вал, насыпанный против наводнений.

– Я так и знал, – сопел он, вытирая пот своей единственной рукой. При этом он дрожал и никак не мог вздохнуть полной грудью. – Я же знал, что так и будет.

Наверху они наконец-то увидели каких-то людей, которые пережили кровавый налет. Целой толпой они убегали по верхней части валов.

– Стоять! – крикнул Кугер. – Я унтер-офицер крипо! Нам необходимо предоставить первую помощь!

– А пошел ты в задницу! – взвизгнула какая-то женщина и побежала дальше.

– Как вам не стыдно! – крикнула ей вслед Хельга.

Но уже через несколько шагов, увидав ситуацию на мостовой, она пошатнулась, оперлась на ближайшее дерево, и ее вырвало.

– Пошли, пошли. Возьми себя в руки.

Они отправились дальше. Когда завернули за ограду, среди бесчисленных лежащих тел увидели стоявшего с радостным выражением на лице Грюневальда.

– О, вот, наконец, и вы. – Он вынул сигарету, прикурил, но не затянулся, а только, кося глазом, глядел на жар.

– Герр Альберт, что с вами? – первой к нему подбежала Хельга.

Кугер осторожно отодвинул ее. Действенно, на сколько мог, он проверял состояние коллеги. Число рук и ног более-менее, на первый взгляд, соответствовало, но Кугер искал следы крови. К счастью, ничего не обнаружил.

– Спокойно. Это всего лишь шок.

Грюневальд позволял себя осматривать, бесстрастный, словно Будда. Он попросту растворился в окружающей среде.

– Видите, насколько прекрасен мир? – спокойно и с благоговением, словно священник на воскресной мессе, произнес он. – Разве не так?

– Герр Альберт. Что с вами?

– Это шок, – повторил Кугер. Он направился к людям, рвавшим простыни для раненных, но не дошел. В этот самый момент рванула бомба с временным запалом, и осколок ударил его в ногу. Кугер упал на землю.

Видимо, на советском заводе кто-то в чем-то облажался. Бомба должна была взорваться значительно позже – когда уже прибудут организованные спасательные группы, чтобы полакомится свежим мясом и чтобы сеять пораженческие настроения. А тут – обычный фальстарт.

Кстати, второй жертвой этого же взрыва был поляк, находящийся здесь на принудительных работах, и который потом рассказывал множество историй, происходивших в то время. Ему тоже повезло. Он валялся раненным и орал от боли. Осколок пробил ему правую щеку, пролетел сквозь широко открытый в крике рот и вылетел через левую щеку. Так что, практически никаких потерь. Если не считать пары шрамов. Благодаря ним, через много лет ветеран выглядел так, будто вечно улыбался.

* * *

Спустя несколько лет, по улице Лацярской, ранее называвшейся Альтбузерштрассе, шел перепуганный офицер Гражданской Милиции. Следовало бы попросить помощи. Но как? Пешком, до главного управления, или до ближайшего комиссариата? Лацярская представляла собой одну большую развалину. Мищук едва мог пройти по ней. Он расстегнул дешевую куртку, которую получил из поставок УНРРА, вынул советскую «тэтэшку» и перезарядил. Милиционер шкурой чувствовал, что это ему не поможет. Тем не менее, он обязан был решить это дело.

– Спрячьте свои стэны под плащи. Это ведь самый центр. Здесь никаких банд нет.

Борович с Васяком не были в этом столь уверены, но приказ выполнили. Вспотевшие и замученные, они добрались до ворот монастыря[64]64
  Монастырь урсулинок на площади епископа Нанкера – теперь там еще располагается и женская гимназия. – Прим. перевод.


[Закрыть]. Тот пострадал мало, во всяком случае, по сравнению с полностью разрушенным костелом рядом. Сестра-привратница не хотела их впустить, но, увидав милицейские удостоверения, открыла мигом. По широкому коридору они прошли в направлении внутреннего двора. Перед застекленными дверями им встретилась приличных размеров группа монашек, которые пытались разговаривать жестами. Под стенами выстроились тележки с жалким имуществом.

– Ладно, – сказал Мищук. – Вы узнайте, что им нужно, а я пойду гляну на тот злополучный двор.

Борович с Васяком подошли к сестрам.

– Гражданская Милиция. О чем спорите?

– Мы не спорим и не ссоримся. Вот только они не знают польского языка, а никто из нас не говорит по-немецки. Мы с Кресов[65]65
  Kresy = края, границы. И нынешняя Литва, и Западная Украина, и Западная Белоруссия для Польши были «кресами». – Прим. перевод.


[Закрыть].

– А в чем дело?

– Как нам приказали выехать, так мы добрались досюда. На запад. Нам выдали ордер на этот монастырь. – Монашка говорила с певучим, восточным акцентом. – Здесь мы все должны поселиться. Но мы же и немок не хотим выбрасывать. Мы же католички.

Борович кивнул.

– Понимаю. Так чего вы конкретно хотите?

– Какой-нибудь крыши над головой. Уже три дня мы ничего не ели. Сестры на грани сил.

– Хмм. – Борович подошел к немецкой настоятельнице. Та боязливо отступила, видя металлическую рукоятку автомата. Но облегченно вздохнула, слыша немецкий язык. Борович тщательно объяснил ситуацию. Немка улыбнулась.

– Ну конечно же! – Она приказала своим подопечным затащить тележки наверх. – Здесь много свободного места, потому что большинство сестер отправилось работать в военных госпиталях и гражданских больницах. Потом гауляйтер Ханке объявил зимнюю эвакуацию, так что большинства насельниц[66]66
  Обитательниц монастыря, не обязательно монахинь – Прим. перевод.


[Закрыть] здесь нет.

– А не найдется ли для них чего-нибудь поесть?

– Конечно. Приглашаем на скромную трапезу.

– Благодарю вас.

Борович пересказал это полькам, а потом подошел к Васяку. Они наблюдали за тем, как обе настоятельницы, пока что еще очень и очень осторожно, приветствуют одна другую. Немка получила в подарок миниатюрку образа Матери Божьей Остробрамской. Полька получила в ответ маленькую ладанку с иконкой. Женщины взаимно улыбались.

– Поразительно, – буркнул Борович. – Возможно, это первый, маленький шажок к дружбе.

– Да ты чего? – отшатнулся Васяк. – С немцами дружить? С ума сошел?

И в этот самый момент на внутреннем дворе взорвался Мищук. Борович с Васяком, превратившись в два соляных столба, ничего не понимая пялились в светлый прямоугольник выхода. Ни один из них даже пошевелиться не мог. Они видели обезображенные останки, кровь на гравии дорожки между клумбами, легкий ветерок качал цветы.

– Проклятие! Проклятие! – кричала немецкая настоятельница. – Это уже не в первый раз!

– Знаю, – вроде бы спокойно сообщил Борович, но продолжал стоять, словно его парализовало.

– Это что же, гранаткой в него кинули? – спросил трясущийся Васяк. Он тоже не мог сделать ни шага. Состояние шока не уходило.

– А разрыв слышал?

– Нет.

Васяк пересилил себя и направился вперед. Медленно, чуть ли не на цепочках.

– Тогда, может, снайпер?

– А выстрел слышал?

– Нет.

Борович тоже сделал неуверенный шаг по направлению к внутреннему двору, затем еще один. Удивительно, но монашки вокруг в панике не бегали. Двое мужчин перемещались среди неподвижных кукол из кабинета восковых фигур, которые кто-то выставил в театральных позах.

– Проклятие! Проклятие! – вопила монашка. Она толкнула одну из сестер, нарушив застывший пейзаж. – Приведи священника. Быстро!

Васяк вытащил из-под пальто свой стэн, перезарядил. Он разглядывался по сторонам. Даже на потолок глянул, словно оттуда им могла угрожать какая-то опасность.

– Что же это было? Из пращи его пришили?

– Чтобы получить подобный эффект, нужна катапульта. – Борович постепенно приходил в себя. – Просто-напросто, еще один несчастный случай.

Васяк сглотнул. Он пытался успокоиться, делая глубокие вдохи.

– Я пойду к нему. Быть может, еще удастся как-то помочь? – спросил он, но таким тоном, как будто ожидая, что Борович его решительно удержит.

– Ты же видишь, что он мертв. Если ты туда войдешь, то могут убить и тебя.

И действительно, тело Мищука лежало в настолько неправдоподобной позе, что было видно невооруженным глазом – хана! Впрочем, у человека нет такого количества суставов, чтобы прямо так выгнуться.

– Думаешь, это люди сделали?

– Нет! Дьяволы, колдуньи, упыри, вампиры… Ясное дело, что люди. – Борович закусил губу. У него еще осталась какая-то частица рассудка и рутина довоенного следователя. – Ладно, делаем так. Ты спрячься здесь и стреляй во все, что только шевелится на дворе. Я же проверю коридоры.

– Хорошо. – У Васяка лучших идей не было. Но тут он явно облегченно вздохнул.

Борович снял автомат с предохранителя и побежал к лестнице. В развевающемся пальто, он перескакивал по несколько ступеней за раз. Потом споткнулся, и его стэн выплюнул короткую очередь. Засвистели рикошеты. Каким-то чудом он не получил своей же пулей. Господи, он нервничал так, что бежал с пальцем на спусковом крючке. Немедленно снял, переместив палец на ремень. Он вбежал в коридор, где перепуганные монашки пытались увидеть, что творится внизу.

– Вон от окон! – заорал Борович. – От окон!

Сестры начали отступать, причем, неохотно, глядя ничего не понимающими глазами.

– Только не под противоположную стенку! – ругнул перепуганных женщин Борович. – Он будет вас видеть и выстрелит через окно. Ложитесь под подоконниками!

Монашки неуклюже пытались лечь, правда, вышло, что одна на другой. Но Борович нашел свободное местечко. Он выглянул и тут же укрылся. Ничего. Побежал дальше. Ничего. Через несколько минут, запыхавшись, вернулся.

– И как? – спросил Васяк. – Пришил гада? Потому что я слышал выстрелы.

– Нет. Нам нужно выйти во двор.

Судя по мине, милиционер предпочел бы этого не слышать.

– Обоим вместе?

– Холера одна знает, как будет лучше. – Борович горячечно размышлял вслух: – Быть может, так: я выскочу, а ты будешь меня прикрывать.

– Хорошо. – Васяк присел на одно колено у фрамуги, с той стороны, где ложилась длинная тень. На долю секунды отрывая взгляд от крыш, он проверил положение затвора в автомате. – Чисто, – шепнул он.

Борович тут же выскочил, пробежал несколько шагов и припал к земле за самым крупным, идеально постриженным кустом. Ничего. Совершенно ничего. Он пополз в направлении тела Мищука. Запах цветов сводил с ума. Но… Было что-то еще. Внезапно он услышал слова: «Прощаем вам и просим прощения». Этого видения он стряхнуть с себя не мог: увидел двух государственных мужей, которые подают руки на мосту между Польшей и Германией – союз, сначала военный, а затем и политический. Борович мгновение оставался в ступоре, потом заорал:

– Духов нет!

Потом бросился бежать. В двери дернул Васяка за воротник и рявкнул:

– Сваливаем! Там что-то есть!

– Господи Иисусе, что?

Они бежали по коридору к выходу из здания.

– Не знаю. Сваливаем, как можно подальше.

– В управление?

– Нет.

– Куда же тогда?

– В Америку!

* * *

Альтбузерштрассе была небольшой, но довольно длинной улицей. Офицер крипо (криминальной полиции) шел по ней и трясся. А может, следовало бы вызвать гестапо? Попросить прислать дополнительные силы? Как? Ближайший телефон был, кажется, в аптеке на Рынке. Альберт Грюневальд трясущимися от страха руками расстегнул плащ, вынул люгер и перезарядил. Он знал, что это ему мало в чем поможет. Тем не менее, он обязан был решить это дело.

Город уже был в осаде. С Ноймарктплатц[67]67
  Площадь Новый Рынок.


[Закрыть] раздавался оглушительный грохот орудий. Но сама эта улочка пока что оставалась целой. Грюневальд шел, словно был не в себе. Слегка отрезвил его легенький ветерок. Он инстинктивно глянул в сторону. Ветер открыл ворота подворотни, где два солдата сбрасывали мундиры и переодевались в гражданское.

Грюневальд побежал к ним с криком:

– Стоять! Это крипо!

Ему не повезло. Он попал на парашютистов Геринга. Один из них выхватил пистолет и выстрелил быстрее, чем Грюневальд успел нажать на курок. Они ведь уже пару лет принимали участие в настоящей войне, а он – нет. И вообще, никогда еще он не стрелял в человека.

Парашютист подошел к лежащему и добил его следующим выстрелом.

– Эй! Не дури, – сказал второй солдат. А точнее: наполовину солдат и наполовину гражданский, если судить по конгломерату элементов всей той одежды, что была на нем.

– А что?

– А вдруг кто-то услышал?

У убийцы не было никаких сомнений.

– В этом грохоте орудий? Да и кто? Ведь всех эвакуировали.

– Факт. Если кто и остался, сидит теперь, трясется в подвале.

Они быстро закончили переодеваться. Хуже всего было с обувью. Пришлось обыскать несколько квартир, чтобы найти подходящую.

– Те инвалидские бумаги с тобой?

– Со мной, donnerwetter. Я обыскал трупы во всем морге, делая вид, будто бы разыскиваю тело брата. – Дезертир развернул два листка. – Один после кровоизлияния в мозг, а второй – слепой. Ты кем хочешь быть?

– Слепым быть не хочу, – решительно заявил его дружок.

– А знаешь, что такое кровоизлияние?

– Нет, – прозвучал, вне всяких сомнений, откровенный ответ.

– А я знаю, потому что расспрашивал врача из другого госпиталя. У меня будет половина тела без движения, и я буду бормотать, указывая тебе дорогу. Ты меня будешь чуть ли не нести, но, время от времени, тебе нужно будет столкнуться с каким-нибудь столбом, ага, и никогда никому не гляди в глаза.

– Погоди. У слепого ведь должна быть палка.

– Вон, у того, что лежит, есть палка. Явно когда-то схлопотал.

– Так это же не такая…

– Что б ты сдох. Сейчас обдеру краску ножом.

– Ладно. Тогда – в атаку. – произнес парашютист по-польски. Он неоднократно слышал этот клич с вражеских линий во время боев под Монте Кассино. – Пока русские не замкнули кольцо.

Слепец и наполовину паралитик умело перескочили неподвижно лежащее тело. Умело, по-спринтерски они перебегали из подворотни в подворотню в зоне обстрела, где не было патрулей. Потом предполагали уже не спешить.

Альберт Грюневальд так никогда не добрался до скрывавшего тайну монастыря.

* * *

Сташевский с Мариолой застряли вместе с другими машинами точно в том самом месте, где Кугер много лет назад получил осколком в ногу. Славек вышел, разминая кости, но еще и затем, чтобы глянуть, что происходит впереди.

– О, раны[68]68
  Имеются в виду «раны Христовы», уже несколько устаревшее выражение. Гораздо чаще можно слышать «курдле», а то и прямо: «курва» – Прим. перевод.


[Закрыть], по-моему, какая-то авария.

– Что?

– Говорю же тебе: авария. Придется постоять на этой сковороде.

Мариола тоже вышла, вытерла пот со лба.

– Я расплавлюсь.

– Так сними жилет.

– Нет. Я же знаю, что что-то случится. Как с Мищуком, Грюневальдом и другими офицерами.

– Но ведь Грюневальда застрелили. И… – Сташевский резко прервал рассуждения. Он указал на припаркованный у обочины красный мерседес. – То ли меня глаза обманывают, то ли они его как раз крадут?

Заинтересовавшись, он подошел поближе. Пара амбалов, уже сидя в средине, пыталось завести машину без ключа, вырвав провода. На заднем сидении дрожал перепуганный старичок.

– Проше пана! – крикнул он. – Помогите мне!

Обескураженный наглостью грабителей, Сташевский глядел на них чуть ли не с восхищением. Эти двое угоняли тачку среди бела дня, на глазах прохожих, рядом с машинами, стоящими в пробке. Ни о чем подобном Славек никогда не слыхал, даже от коллег по управлению.

– Помогите мне, – умолял старичок. – Внук остановил тут и пошел по своим делам. А меня попросил присмотреть за машиной. Только что я могу сделать против этих двух здоровяков?

– Да я бы тоже один с ними не справился.

– Тогда хоть полицию вызовите!

– Ну… ну… – Славек потряс головой. – Наверное, вы правы.

Он вынул из кармана сотовый телефон и быстро сделал пару снимков высокого разрешения. Об этом факте бандиты не знали, но вот телефон заметили.

– Эй, ты, – рявкнул тот, что сидел с пассажирской стороны. – Спрячь свой сотовый, а не то заберу, а тобой лобовое стекло протру. Видишь, грязное.

Сташевский послушно спрятал аппарат. Ему хотелось смеяться. Тем временем, второй скинхед соединил провода, и двигатель завелся.

– Можем ехать.

Первый повернулся к старику.

– Ты, дед. Высаживаешься или едешь с нами?

Сташевский расхохотался.

– Зачем вызывать полицию, когда та уже на месте. – Он вынул удостоверение. – Вы, оба, выходите и руки на капот.

Бандит за рулем даже не глянул на него.

– Сваливай, – спокойно ответил он.

Заинтересованная развитием событий Мариола, все еще с каской в руке и в кевларовом бронежилете, подошла сбоку. На сей раз бандит глянул.

– Господи! Спецназ! Так мы не договаривались!

– Ходу!

Второй распахнул дверь со своей стороны и рыбкой вылетел на тротуар. Его дружок за ним. Они начали бежать, распихивая прохожих.

– Спасибо вам, огромное спасибо, – бормотал внезапно ослабевший от облегчения старичок.

– Не за что, – ответил ему Славек. – Мы всегда на посту.

Он снова вынул телефон и переслал сделанные с воров снимки в управление, потом связался с коммутатором.

– Постарайтесь схватить этих двоих, – сказал он. – Они должны убегать либо по Кохановского, либо по валам с южной стороны канала. Но это только мои предположения. Может быть Шопена и окружающие переулки.

– Принято. Копирую фотки в терминалы дежурных машин. – Славек слышал стук клавиш компьютера дежурной. – И что они натворили?

– Угоняли мерин среди бела дня.

– И это настолько важно, чтобы задействовать все силы в районе?

Сташевский только вздохнул. Одноразовой салфеткой он вытер пот. Жарко было – ужас! Некоторые из прохожих, к сожалению, исключительно мужского пола, обмахивались собственными рубашками.

– Очень важно, поскольку это, возможно, часть другого дела.

– Вроде, машины тронулись, – вмешалась Мариола.

– Да, кстати. Сообщите, пожалуйста, регистрационные номера тех двух машин, что столкнулись на Кохановского минут тридцать-сорок назад.

Снова стук клавиш. Женщина с другой стороны линии прекрасно справлялась с оборудованием, но сейчас в ее голосе прозвучало разочарование.

– Мне очень жаль, но никаких сообщений не было.

– Но это серьезный случай. Две разбитые машины!

– Сейчас проверю в дорожной службе, возможно, что-то поступило только сейчас. Хотя… сомневаюсь. Вы видите эти машины на обочине, или заметили эвакуаторы дорожной полиции?

– Нет.

– Тогда, видно, договорились друг с другом и уехали.

Славек усмехнулся.

– Во все могу поверить, кроме того, что два поляка после аварии способны договориться. Морды друг другу побьют – это обязательно!

У Сташевского создавалось впечатление, будто вся эта ситуация была просто разыграна. Прежде всего, эта дебильная кража. Зачем красть автомобиль, раз справа от тебя непроходимые заросли, слева – пробка, а спереди – тротуар на мосту слишком узкий для столь крупной машины. Теоретически (но исключительно теоретически) можно было бы сдать задним ходом на валы и по их верху добраться до Поморской, но только лишь затем, чтобы застрять в пробке на втором мосту. За это время хозяин сообщит в полицию, и вся кража идет насмарку. Впрочем, а как машина с такой низкой подвеской может переехать железнодорожные пути? До Сташевского дошло, что ворам некуда было бежать, и, тем не менее, они воровали. Так может, все дело исключительно в нем?

Погоди, погоди, ведь Грюневальд тоже видел человека, пытающегося своровать повозку. Но близко он не подходил, а только «справился исключительно силой своей должности». Было ли здесь дело в том, чтобы подходить близко? Тогда дело не удалось. Но потом противники подготовились. Они подставили каких-то псевдо-фольксшурмовцев в странных мундирах. У одно из них была трубка или мундштук. Почему Грюневальд в своих рапортах описывал несущественные мелочи? Но, может, они были существенными? Может, ему чем-то дунули в лицо, раз потом у него были галлюцинации? Объединил он эти факты? Похоже, нет. Только нос довоенного офицера почувствовал в этом что-то странное, раз он такие мелочи описывал. Хм… А у тех, из мерседеса, трубка была? Да нет, уже не те времена. Он видел какую-то трубку в руке одного из них, но ему казалось, что это какой-то прибор для того, чтобы обойти блокаду. Сегодня это мог быть аэрозоль.