Текст книги "Бреслау Forever "

Автор книги: Анджей Земянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Тут уже даже Мищук не выдержал:

– Что-то тебя понесло. Войти можем?

– Да.

– Никого нет?

– Нет!

– А может, ты лучше выйди, а мы туда-а гранатку кинем? А?

Этот чертов кресовый певучий акцент. Борович, который сам был родом из Галиции, понимал милиционеров с трудом. Тем не менее, забрал у Мищука гранату и зашел вовнутрь. На полу валялся только один бандит, но пьяный настолько, что милиционер не видел смысла им заниматься. Правда, для верности приложил ему гранатой по голове. Тот даже не пошевельнулся. Исходящую от него самогонную вонь можно было сравнить с ипритом. Борович уже запускал радиостанцию, одновременно инструктируя Васяка, как крутить динамо.

– Какая частота у милиции?

– Не знаю.

Борович глянул на Мищука.

– Какая?

Тот решил скрыть незнание за грозной миной.

– Это совершенно секретная информация. Я не могу ее раскрывать!

– Угу.

Тогда Борович занялся автомобилем. Мерседес кабриолет. К сожалению, заводиться он никак не желал. Сел аккумулятор. Попробовали заводной ручкой, но после того, как с потом вышла большая часть жидкостей, что имелась у них в организмах, она на это плюнули. Все равно – не подействовало.

– Ладно. Придется его толкать.

– Ээээ… – буркнул Васяк. – Что ни говори, а телега лучше. А в этой так и некуда лошадь впрячь.

– Лошади у нас тоже нет, так что за работу. Я за руль, а вы сзади.

Борович закинул три «стэна»[36]36
  СТЭН был создан в 1941 году как максимально простое и дешёвое оружие военного времени (наиболее дешёвые образцы СТЭНа были сделаны всего из 47 деталей). Британская армия испытывала на тот момент жестокую нехватку оружия. Доходило до того, что на пехотную роту насчитывалось 1–2 винтовки, а обмен немецких шпионов и учения проводились с изготовленными из дерева копиями винтовок Ли-Энфилд и пистолетов-пулемётов Томпсона. Сами же пистолеты-пулемёты Томпсона англичане закупали у США. Британской армии срочно нужно было дешёвое оружие и эту задачу поручили Гарольду Терпину – конструктору Королевского завода стрелкового оружия и директору «Birmingham Small Arms Company» (BSA) – майору английской армии Реджинальду Шеперду (R. V. Shepard). Буквально «на скорую руку» в течение месяца им пришлось разработать и создать первый опытный прототип пистолета-пулемета СТЭН (Sten). Первые буквы фамилий изобретателей определили первые буквы в названии оружия, а вот окончание – en произошло от названия предприятия (Enfield arsenal – Энфилдский Арсенал). За время войны было выпущено около 4 миллионов СТЭНов различных моделей, что позволило решить проблему с вооружением британской армии и других союзников по антигитлеровской коалиции.


[Закрыть] в машину, запасные обоймы, гранаты и два фауст-патрона. Поскольку в добыче бандитов пищевых припасов уже не обнаружилось, он прибавил несколько литров самогона в элегантно залитых сургучом бутылках.

Стали толкать машину. Выехали в широкий коридор, и только там мерседес «поймал искру». Борович резко газовал на сцеплении, чтобы разогреть двигатель, а остальные вскочили вовнутрь. Автомобиль тронул резко. Грохот мотора оглушал в замкнутом пространстве и, что было самым паршивым, коридор заканчивался.

– Господи Иисусе, там двери! – крикнул Васяк. – Мы же поломаем машину!

– А это что такое? – Борович вел уверенно. – Машина наша? Немецкая же.

– Ага, но ведь двери уже наши, с возвращенных земель.

– К черту! Держись!

Он ударил в деревянные ворота на высокой скорости. Мерседесу ничего не стало. Зато доски от дверей летели, словно гранатные осколки. Их протрясло на нескольких ступеньках, после чего, с визгом шин они развернулись перед зданием, покрытым вьющимся виноградом.

– И как? Здорово было?

– Ну, блин… Ну, курва… – повторял Мищук.

– Матка Боска Ченстоховска… – молился Васяк.

– Э, еще получше увидите, – похвастался Борович и выжал газ до пола. – Иногда перед войной мне приходилось гнаться за преступниками, так что опыт имеется.

Милиционеры его не услышали по причине воя мотора, визга шин и свиста воздуха. Они уже вверили души Богу. Но в адской машине топлива было до черта и больше, и она мчалась со скоростью, сравнимой разве что с самолетом во время пикирования. Борович молниеносно переключал скорости.

– Сориентируй мне карту, – крикнул он Васяку. При этом он подал ему взятый в «бардачке» немецкий план города и компас.

– Чего?

– Ну, сориентируй карту!

– Господи, что мне делать?

– Приставь компас к карте и там, где стрелка больше всего крутится, перекоси карту так, чтобы стрелка показывала вверх. У каждой карты север находится сверху!

– Мамочки мои! Так я во всех этих чарах ни бум-бум.

– Я тоже, – прибавил Мищук. – Знаю только, что в полночь[37]37
  Снова игра слов, которая так много доставляет головной боли переводчикам. В польском языке слово «север» – «polnoc» пишется точно также, как и полночь («полночные страны» знаете?) – Прим. перевод.


[Закрыть] дьявол выходит. Как только луны нет.

– Блин[38]38
  Я уже несколько раз употреблял это слово-заменитель. В польском языке для известного нехорошего слова «курва» имеются свои слова заменители: «курде», «курдле». Я считаю, что «блин» (блиииин!) – вполне адекватная замена – Прим. перевод.


[Закрыть], развилка! – Борович притормозил посреди улицы. Никаких других машин в радиусе взгляда не было. Двигатель он не глушил. – Сейчас у меня есть на выбор: Адольф-Гитлер-штрассе или Германн-Геринг-штрассе. Ладно, чего-нибудь придумаю. Самое главное, чтобы не было развалин.

Ехали они с пугающей скоростью. Проехали какой-то лес, в котором немцы когда-то охотились, а сейчас это был парк в центре.

– Может, когда-нибудь здесь будет улица Мицкевича, – похвастался памятью Васяк.

Мищук решил отличиться памятью еще больше. Кое-чего из школы, которую перебили ему нацисты и коммунисты, он помнил.

– А может, тут будет улица Кохановского[39]39
  Кохановский (Kochanowski) Ян (1530–84), польский поэт, основатель национального стихосложения. Писал на латинском и родном языках. Поэмы «Согласие», «Сатир» (обе 1564), драма «Отказ греческим послам» (1578).


[Закрыть]?

Они гнали как раз по четырехполосному шоссе, которое вскоре будет названо улицей Кохановского.

– Тут уже безопаснее, – сообщил Борович. – За мостами уже польские и советские подразделения. Тут грабежом не занимаются.

– А ведь торговлишка тю-тю, не так ли? – Мищуку пришлось склониться к водителю, чтобы тот его услышал.

– Это точно. А зачем же я тогда этот самогон брал? – Борович зыркнул на запасы, сложенные на заднем сидении. – Не затем же, чтобы нажраться.

Мищук с Васяком не имели ничего против того, чтобы нажраться, но правоту старого полицейского признали.

Самогон – это валюта, и более устойчивая, чем какие-либо банкноты, правда, если не считать долларов.

Первый польский патруль остановил их сразу же за мостами, точнехонько в том самом месте, где через много лет будет обожать таиться дорожная полиция с радаром. Точка для этого была идеальная: съезд с высокого моста, деревья, кусты. Самое подходящее место для засады. Водитель не заметит до последнего момента.

– И на кой черт вам три стэна, шмайсер и ППШ? – заорал солдат в пропотевшем мундире.

– Для собственной защиты, – спокойно ответил Борович.

– А два фауста?

– А… да как-то затесались.

– Мы из Гражданской Милиции! – включился Мищук. Он показал бумажку с печатью НКВД.

Командир патруля тут же опустил свой автомат. Ему никак не хотелось отправиться за полярный круг. Он показал, что можно ехать.

Но, как только они свернули налево, их зацапал советский патруль. Тут было еще проще.

– Сколько? – спросил Борович.

– Восемь!

– Как же, как же. Дам одну.

– Две?

– Две бутылки? Ты отупел? Одну дам!

На сей раз их перебил Васяк:

– Пан следователь. У нас колесо открутилось от тарантаса и вон туда покатилось.

Борович, удивленный, выглянул.

– Но ведь это же невозможно!

– Может, но вон оно катится.

– Боже, мы влезли на кучу щебенки.

Он выбежал, чтобы проверить самому. Но теперь даже запасного колеса невозможно было установить, потому что все болты были сорваны.

– Черт подери! Я же осторожно ехал. Не по выбоинам.

– Ну да, осторожно! – разозлился Мищук. – Пару раз мы прямо в воронку въехали. Я уже как только смог держался.

Борович глянул на него.

– Так что делаем? Ремонт займет пару дней.

Мищук выскочил из машины, подошел к русским.

– Ребята, послушайте. Мы отдадим вам весь наш самогон и мерседес. За пару дней его можно отремонтировать. А когда вы подарите его командиру, так будет клёво. Глядите, даже флажок спереди есть. Но нам нужна какая-нибудь машина взамен.

– Американский джип вам не дадим!

– Не обязательно американский. Дайте чего угодно.

Русский раздумывал долго. У него возникло видение самогона и того, какой царский подарок он лично вручит командиру, а тот за это отправит его назад, в Россию, в родную деревню. В рамках досрочной демобилизации, это было чертовски привлекательным. Он ужасно хотел увидеть семью. На войне был с самого начала.

– Ладно. – Он сглотнул слюну. – Джип мы вам не дадим. – Зато тут имеется фрицевский транспортер, броневой.

– Бронированный, – поправил его Борович.

– Это его наша пушка раздолбала, – продолжал русский. – Но ездит. В мотор не попало. Правда, вот одного борта нет.

– Ладно, давай. – Мищук плюнул себе в руку и вытянул, чтобы тот прихлопнул.

Должно быть, русский был поляком по происхождению, потому что тоже плюнул и прихлопнул. Потом он повернулся и крикнул:

– Ваня! Лети, приведи то чудо!

– Так точно! – Солдат помчался к казармам.

Во время ожидания распили одну бутылку самогона. Закусили тушенкой. Когда же содержимое банки закончилось, слопали какие-то отвратные консервы из запасов американской армии. Это была каша. Которую совершенно невозможно было есть. Пустая, без какого-либо вкуса. А тут даже соли не было. Вторую бутылку начали, заедая немецкими сардинами из британских поставок. Мищуку, Васяку и русскому ужасно не хватало хлеба. Все они, крестьяне с деда-прадеда, не представляли себе еды без хлеба. Только Борович пил под сигаретку, подкуривая один «честерфилд» от другого. Потом перешел на британские «плейерс». Но держался превосходно. Да, эти чертовы интеллигенты умели и нажраться, и оставаться в форме!

Наконец прибыл немецкий транспортер. И вправду, с одной стороны разбабаханный. Борович заскочил вовнутрь через эвакуационный лаз. Долго проверял какие-то механизмы, потом высунул голову из водительского люка.

– Действительно, все работает. В средине посидеть не удастся, потому что русский снаряд поработал как следует, но можете ехать сверху.

– Что ж, сверху, так сверху.

Они начали прощаться с русскими.

– И киньте мне мою сумку!

– Хорошо!

На подкашивающихся ногах перетащили из мерседеса оружии и боеприпасы. Борович всех поразил. Он открыл боковые дверки. Взял свою сумку и вынул из нее свежую рубашку, которую тут же надел на себя. На шее повязал белый шелковый шарфик. Надел английскую пилотскую куртку. И ко всему этому – немецкие очки-консервы, которые нашел внутри транспортера.

– Ну, и как вам? – надел он американскую каску. – Как я выгляжу?

– Ну, полный вперед, – ответил ему Васяк.

– Ладно, берите стэны, и наверх. Остальное барахло я положу в кабину водителя.

– А стэны зачем?

– Потому что из этих железяк можно палить даже тогда, когда слишком пьян.

– Эй, а ведь тут на борту свастика. – Мищук показал на бронированный бок. – Наши застрелят, и даже имени не спросят.

– Ох вы, сироты, – разозлился Борович. – Это же немецкая машина. Погодите, у водителя была какая-то краска. – Он снова залез в бронетранспортер и начал разбирать ящики возле поста стрелка. Через минуту подал им банку. – Вот. Перекрасьте свастики на, – тут он задумался, – вот, на польские авиационные шахматки. Так будет проще всего.

– А чем?

– Боже! Несчастье! Куском свернутой газеты! Будь харцером[40]40
  Харцеры, Союз Польских Харцеров (Zwiqzek Harcerstwa Polskiego, ZHP) – польская национальная скаутская/пионерская организация, с перерывами действующая с 1918 года по настоящее время. Польское слово «харцер» происходит от названия польских «гарцовников» – рыцарей, которые, выезжая вперед перед войсками противоборствующих армий, сражались в первом поединке – Википедия.


[Закрыть] и начни уже справляться сам!

Васяк уселся на улице. Он глядел прямо перед собой, на зеленые территории напротив, на дикие поля, которые через несколько десятков лет будут пересечены линиями высокого напряжения, а снизу – превратятся в участки для обработки. А потом здесь выстроят дома, уничтожая все участки.

– Я никогда не был харцером, – печально сказал он. – Сам я из деревни. Очень бедной. На харцерство там ни у кого не было денег. Да и есть тоже было мало чего.

– Ладно. – Борович снова выскочил из машины. Он вытащил из кармана какие-то листовки, свернул их в рулон и попробовал нарисовать польский знак поверх немецкого. – Ладно, повторил он. – Крестьянам не хочется что-то намалевать на дурацкой броне. Так что рисовать будет магистр Ягеллонского Университета[41]41
  Краковский Университет, основан в 1364 году. В нем, кстати, учился Николай Коперник. И до настоящего времени, одно из самых реномированных высших учебных заведений Польши – Прим. перевод.


[Закрыть]! Шедевр такой, так что даже у Матейки[42]42
  Ян Алойзий Матейко (Jan Alojzy Matejko] 24 июня 1838 г., Краков – 1 ноября 1893 г., Краков) – польский живописец, автор батальных и исторических полотен – Википедия


[Закрыть]штаны от удивления упадут!

К нему сбоку подошел Мищук.

– Перестань.

– А что? Выведешь в поле, поставишь под стенку и расстреляешь?

– Нет. Этим УБ занимается. Только не говори с ним так. Он всю семью из-за украинцев потерял.

– А у меня, как?! Ты видишь здесь мою мать с отцом? Моего деда? – кричал бывший следователь. – Или, может, мою сестру?!

– Перестань.

– Видишь тут моих близких? Или я их всех в карман спрятал, и они там прячутся от вас?

– Завязывай уже.

Борович тоже уселся снаружи.

– Пошли вы все в задницу. – Ему даже курить не хотелось. – Отца, профессора, повели на резню в какой-то лагерь, где он еще пару месяцев страдал.

Мищук присел рядом.

– А моего отца, простого мужика, сначала ударили штыком. Когда же он начал слишком громко хрипеть, задушили палкой, которую прижимали к горлу. Только это и знаю от тех немногих, что сбежали в лес. Про остальных из семьи я уже узнал от русских.

Борович поднялся и схватил импровизированную кисть из свернутых листовок.

– Ладно, не станем торговаться. За работу.

Он начал рисовать на боку польскую авиационную «шахматную доску». Оказалось, что у него и вправду был неплохой талант. Все заняло, самое больше, минуты две. Потом еще нарисовал польского орла на передней броневой плите – естественно, с короной. Тоже вполне ничего. Сбоку пририсовал какие-то фиктивные номера, чтобы сделать все предприятие более достоверным.

– Поехали, – бросил он. – Вы, со стэнами, наверх, я – в кабине.

Борович включил интерком, в котором имелся внешний динамик для десантников. Ему хотелось, чтобы его слышали.

– Внимание. Снова входим в опасные районы. Глядите по сторонам, потому что я изнутри ни черта не вижу.

Они свернули на мост, потом переехали еще один. Двигались по разваленной улице, на которой до сих пор еще тлели дома. Только для транспортера никакие кучи кирпича помехой не были. Перли вперед, словно танки Гудериана. Улица привела их на какую-то площадь с очень красивым сквером. Борович резко затормозил, потому что площадь была буквально забита людьми. Наверное, прибыл поезд из Вильно или Львова. Люди шли медленно, целыми семьями, таща за собой на тележках все свое несчастное имущество. У них были ордера на квартиры, покинутые немцами.

Какой-то старичок воскликнул:

– Иисусе и Святая Мария! Наши вернулись!

– У них стэны! – завопил кто-то еще. – Это польские парашютисты из Англии! Уррааааа!

– Наши! Наши вернулись!

Старичок подошел поближе.

– Может, уже пора палить партийные комитеты?

Борович открыл маленькую дверку и с трудом выкарабкался наружу. Он производил впечатление своей кожаной курткой, белым кашне под ней, очками-консервами и каской.

– О Боже! Американец!

– Я тебе говорю! Генерал Паттон[43]43
  Джордж Смит Паттон, младший (George Smith Patton, Jr.; 11 ноября 1885–21 декабря 1945) – один из главных генералов американского штаба, действующего в период Второй мировой войны. Принимал самое активное участие в ходе проведения кампаний в Северной Африке, на Сицилии, во Франции и Германии с 1943 по 1945 годы. Во время Второй мировой войны был главнокомандующим нового танкового корпуса, принявшего участие в военных действиях во Франции.
  После окончания войны был основным сторонником и лоббистом использования в дальнейших боевых действиях бронетехники. Погиб в автокатастрофе 21 декабря 1945 года в Германии, недалеко от Мангейма. – Википедия


[Закрыть] пересек линию Одры!

Стоящие вокруг люди рвали цветы и забрасывали ними боевую машину. Старичок взмахнул руками.

– Погодите, люди! – крикнул он. – Я немного знаю по-американски.

– Нет такого языка, – вмешался кто-то более ученый.

– Тихо! – Мужчина подошел поближе, извергая изо рта запах луковицы, которую съел утром с хлебом, но без масла. Просто-напросто, ничего другого у него не было. – Could we put the fire to the party comitee?

Борович знал английский чуточку лучше, но понял.

– Хочешь устроить костер с коллегами? – удивленно глянул он.

Старичок начал стучать своей тростью по транспортеру.

– О Боже! Он говорит по-польски. Это агент американской разведки! – Он обратился к Боровичу. – А когда будет свобода?

Тот только пожал плечами.

– Не знаю. – Он задумался. – Но… «пережили потоп шведский, завершится и советский!»

Люди начали смеяться.

– Ой, пускай вас Господь вознаградит.

Какая-то женщина схватила его за руку.

– Так когда же будет свобода? – повторила она, словно эхо.

– Простите, пани, не знаю. Надеюсь, что не через несколько десятков лет.

Подошла следующая женщина. Наверное, она была из другого поезда, потому что говорила с жестким акцентом, а не восточным, певучим.

– Вы, наверное, голодные. – Она подала Боровичу кусок сырого мяса. – У нас свинья сдохла, потому что воды не было. А в поезде никак нельзя было выйти с ней на поле.

Он улыбнулся.

– Пани из-под Кракова?

– Да.

– Я тоже из тех мест. Большое вам спасибо.

Люди пошли дальше. Женщина еще успела сказать:

– Потому что знаете, муж был в АК, и теперь мы убегаем.

– Знаю. Отлично знаю. И еще раз – спасибо.

В поезде еще был один парень, единственный, кто не глядел на «освободителей». Он валил в самое отдаленное место страны, чтобы его не посадили в тюрьму. При нем был только маленький «вальтер» и краюха хлеба. Остальное отрядное оружие он закопал в Крынице[44]44
  Этот красивый курортный городок находится на юге Польши, в Западных Карпатах на высоте 600 м над уровнем моря и всего в нескольких километрах от словацкой границы.


[Закрыть], неподалеку от лыжного трамплина. После первых арестов он бежал куда только было можно, лишь бы подальше. Попал во Вроцлав. А поскольку тогда еще не было компьютеров, то его и не вычислили. Просто жил. Стал профессором, хотя карьеру начал с официанта[45]45
  Явно имеется в виду какое-то реальное лицо, но поиски в Нэте ничего не дали – Прим. перевод.


[Закрыть].

Тем временем, Борович начал готовить мясо, нарезая его ножом на маленькие кусочки.

– Ну, чего пялитесь? – крикнул он Мищуку с Васяком. – Собирайте дрова на костер.

– А где мы этот костер разожжем? Тут до сих пор еще могут стрелять. А мы откроемся дымом.

– В средине машины. Отсек двигателя перекрыт стальной плитой, а в борту дыра. Тяга будет, ничто не взорвется.

Милиционеры начали обламывать ветки деревьев в сквере, а Борович собирал хворост. Через несколько минут они сложили в средине броневого корпуса приличную кучу дерева.

– Ну, а как распалим? – спросил Васяк. – Дерево сырое и мокрое.

– Ой, только не надо умножать сложностей.

С огромным трудом он протиснулся через узкий отсек двигателя на место водителя. Вытащил из бардачка ракетницу. Когда возвращался, на минутку застрял. А потом выстрелил в самый центр кучки. Все прищурили глаза, чтобы защитить их от вспышки. Маленький парашютик сгорел быстро, но дерево тоже занялось. Все начали насаживать куски мяса на прутья, облизываясь, потому что голод докучал всем.

– И как? – Борович присел возле стальной плиты, чтобы на него не шел дым. – Не удалось?

– Неплохо, – заметил Васяк.

Мищук закусил губу.

– Что будем делать дальше? – спросил он.

Борович не отвечал. Все время у него в голове крутился вопрос женщины с тележкой: «А когда уже будет свобода?». И вдруг он увидел мужчину, перепрыгивающего через стену. Это было где-то у моря. Похоже, в верфи[46]46
  Имеется в виду польский национальный миф о предводителе «солидарности», будущем президенте Польши, Лехе Валенсе. Сей «подвиг» случился в 1980 году. О нем много писали различные авторы. Наиболее язвительно, по-моему, Вальдемар Лысяк. – Прим. перевод.


[Закрыть]. Свобода!

– Езус Мария! – Крикнул он. – Цветы! Цветы!

– Что, цветы? – не понял Васяк.

– Нас забросали цветами! А у меня уже появились видения будущего. Их нужно смести!

– Ты чего? С ума сошел? Все танки всегда забрасывают цветами.

– Но не те, в которых сидит экипаж, занимающийся этим делом. Мы же погибнем!

Мищук отреагировал быстрее всего. Он уже видел взрывающихся людей в окружении цветов, потому выскочил через задний выход, таща за собой Васяка. Борович вылез через лаз. Они горячечно сметали цветы с машины.

– Назад, на сквер! – орал Борович. – Или спалим!

– Спокуха! – отозвался Васяк, наименее пугливый. Но вдруг и у него самого под веками появилось видение человека, который перескочил стену верфи и ответил на вопрос женщины с тележкой. – Матерь Святая. Давайте спалим!

Они начали забрасывать цветы в костер.

* * *

Сташевский всю ночь изучал дневник Грюневальда. Закончил уже под утро. Он вытащил из холодильника две редиски и сунул их в рот. Мариола проснулась моментально.

– Славек! Не хрусти так громко!

– А как мне хрустеть?

– Потише! И в другой комнате! У меня есть еще полчаса сна.

– Тогда проснись. Мне очень важно, чтобы ты сыграла определенную роль.

– Какую?

– Сними трусики, футболку и надень ночную рубашку.

Девушка поднялась с кровати. Сонная, она чуть не упала, столкнувшись с колонкой домашнего кинотеатра.

– Ага. Раз мне следует надеть ночную рубашку, значит – будем трахаться. У мужчин только одно в голове: лишь бы увидеть бабу в прозрачной рубашке.

– Мы не будем заниматься сексом. Я хочу, чтобы ты кое в кого воплотилась.

Мариола улыбнулась и послала ему поцелуй одними губами.

– Мне опять переодеться в косульку, и будет сзади, как тогда?

Сташевский сглотнул слюну, потому что вспомнил. Это «тогда» вдруг встало у него перед глазами.

– Боже! Да честное слово, тут дело не в сексе. Я хочу, чтобы ты сыграла роль!

– Могу сыграть и Мерилин Монро. Только купи вентилятор, чтобы платье поддувал снизу. С нашим кондиционером этот номер, скорее всего, не выйдет.

– Тебя я буду называть Хельгой.

Мариола отозвалась уже из гардероба:

– Хорошо еще, что хоть так. Ведь могла быть Хильдегарда или Брунгильда.

– Не смейся. Иди сюда.

Та вернулась в спальню, изящно вертя складной попкой. Возле дверной фрамуги она выполнила номер, который должен быть включен в любой учебник для танцовщиц на шесте, и который обязан считаться каноном. А потом подошла к Славеку и, откинув голову назад, подняла подол рубахи. Довольно высоко. Где-то до самой шеи.

– Бери меня! Я – твоя Хельга.

У Сташевского, поскольку он сидел на кровати, глаза очутились на высоте… ну, на высоте того, что очутилось буквально в паре сантиметров от его лица. Прическа типа «ирокез», ноги с идеальной депиляцией, фантастические бедра.

Он перевел взгляд на прическу, что была у Мариолы на голове.

– Милая, тут на самом деле никакой речи о сексе. Ты должна мне помочь в следствии.

– Мне что, еще сильнее выгнуться? – спросила та, уже с ноткой сомнения в голосе.

– Надень халат.

Он горячечно перелистывал страницы отксеренного дневника Грюневальда.

– Откуда я возьму тебе халат? У нас же ни одного нет.

В этом месте он приблизительно знал, что делать.

– Нам нужно воспроизвести определенную ситуацию. Вплоть до мелочей. Раз у тебя нет халата, надень пальто. Ты будешь изображать мою служанку, Хельгу.

– Это что же, напялить кухонный фартук а-ля неглиже? Так ты же мне запачкал его маслом, когда чистил свои пистолеты, лишь бы ни капельки не попало на твою любимую футболочку. Как мне теперь надевать эту тряпку?

– Нет, найди пальто.

– А у меня его нет. – Вдруг она стукнула себя ладонью по лбу. – Ой, нет, есть, есть, есть!

Мариола снова побежала к гардеробу, где начала передвигать сотни пуховиков, военных, спортивных, кожаных, летних и зимних курток, висящих на плечиках.

– Есть, есть! Вот!

– Тогда надевай и иди сюда.

Через мгновение та вышла, завернувшись в пальто так, чтобы оно изображало халат.

– Ннну, и как? – В голосе Мариолы уже четко было слышно любопытство.

Сташевский продолжал перелистывать страницы копии дневника Грюневальда.

– Хельга, сделай мне завтрак и подготовь быстрое мытье. Хочу шесть яиц на грудинке с солониной…

Мариола глянула на него, как на сумасшедшего. Дар речи у нее буквально отняло.

– Шесть яиц в холодильнике я, может, еще и найду. Но откуда мне взять грудинку и солонину? Ведь все это ужасно нездоровое. Мы не едим этой дряни.

К сожалению, она была права. Солонину сам он, возможно, и видел когда-то в детстве. Или даже не в детстве, а где-то в кино? Во всяком случае, он довольно туманно представлял, что это такое. Но вот где ее взять сегодня? Он тоже не имел понятия.

– Может, у нас есть какие-нибудь консервы?

– Ты хочешь яичницу с тунцом? – не поняла она. На полке в холодильнике нашлась только баночка с тунцом.

– Нет! Я хочу воспроизвести ситуацию многолетней давности.

– Ну, тогда ни фига не получится. Могу положить в яичницу острые перчики. Могу положить постную говядину, которую держу для гуляша, или же соевые котлеты. Или… – Мариола снова открыла холодильник и начала изучать его содержимое более внимательно. – Может, клюкву с айвой? Или икру? Есть ананас, жаренный в сахаре.

– Нет! – рявкнул Славек. – Мне нужно воспроизвести ситуацию, случившуюся несколько десятков лет назад, – повторил он в очередной раз. – Мне нужно, чтобы была яичница с мясом.

– А знаешь что? Ты повторяешься.

Сташевский уронил голову на руки. Господи Иисусе! А ведь она была права. С каждой минутой то же самое, то же самое. Повторяющееся кино. Словно калейдоскоп пространства. Геометрия времени. Еще раз и еще. До полного безразличия. Тем не менее, он решил не отступать. Несмотря на всю свою любовь к выпивке, следователем он был хорошим. Добравшись до бара, он плеснул себе водки в рюмку.

– И ты должна шаркать тапками.

Шаркать Мариола никак не могла, потому что носила какие-то сверхтехнологические пластиковые вьетнамки. Так что из шаркания ничего не вышло. Может, шелест и был, но неубедительный. Вьетнамки были заточены на то, чтобы их владелец никак не мог поскользнуться.

– Так, теперь дай мне тазик с водой для мытья.

У Мариолы снова отняло речь.

– Блин, и где мне взять тебе тазик? Это что, какое-то средневековье?

– Ладно, давай глубокую тарелку.

– Я не позволю тебе макать рожу в моей тарелке!

– А ведро?

Тут Мариола постучала себе пальцем по виску.

– А где мне его взять?

Славек решил пойти на компромисс и взаимное сотрудничество:

– Подойдет и для мытья полов.

– Вон то, квадратное?

– Да. Налей туда теплой воды. Найди мисочку и разведи в ней мыло. Потом дай помазок.

Тут уже девушка совсем перестала удивляться и махнула рукой.

– А у нас какой-нибудь имеется? Свою пуховку я тебе не дам.

– Боже, сделаем из свернутой и порванной по краю газеты! – разозлился Сташевский. – Хотя, пригодится и та щетка, что осталась после ремонта.

– Так у нас же был валик. Хочешь намыливать лицо грязным валиком?

– Не хочу. Я хочу воспроизвести определенную ситуацию. Я хочу иметь мыло.

Они начали поиски.

И ничего! Перешерстили весь шкафчик в ванной. Оба они страдали от аллергии. Тщательно проверяли этикетки моющих средств. На каждой четко было написано, что производитель гарантирует отсутствие мыла в «моющем средстве». Так они же сами выбирали! У них было японское молочко для ухода за кожей лица фирмы «Шисейдо», очищающий тоник с водорослями, гель с микрогранулами и субстанцией для стягивания пор, пенка, очищающая изнутри, что бы это ни означало; а еще скраб с молотыми морскими ракушками. Каждое средство с полнейшей гарантией отсутствия мыла в своем составе.

– Так откуда мне взять тебе мыло? – спросила Мариола, которую ситуация уже крепко достала.

– А мы ничего не свистнули из какой-нибудь гостиницы?

Мариола задумалась. Потом отправилась к гардеробу.

– Возможно, ты и прав. – Она принесла дорожную сумку Славека, в которой начала поиски с большим опытом. – Есть! – вытащила она маленький брусочек. Есть. А к этому еще полотенце, халат и салфетка, чтобы заворачивать вино. – Она помолчала. – Тогда, на кой ляд мне было надевать пальто? – Она заглянула в глубины сумки. – Еще мы украли разовые шампуни, гель для душа и ложку.

– Вот видишь, склеротичка!

– Боже! Но я не помню, откуда мы это свистнули.

Славек прикрыл глаза, интенсивно размышляя. В Египте? В Закопане? Или на Мадейре?

– Я тоже не помню. Неважно. Теперь соберись!

Мариола всплеснула руками.

– Что мне делать?

– Хельга, приготовь мне все для бритья, – цитировал он дневник Грюневальда. Шаг за шагом.

– И в чем я должна приготовить тебе бритье?

– В мисочке.

– Так у нас же нет.

– Тогда в чашке.

– Их у нас тоже нет. Может, в кружке? Только свою любимую я тебе не дам.

Тут она стукнула себя по лбу. На полке нашла большую коробку с сервизом от Розенталя, который получили в подарок. Но не пользовались, потому что пользоваться каждый день считали слишком дорогим удовольствием.

– Подай мне бритву.

– Господи Иисусе. Да я ее, может, видела всего раз в жизни!

– Не усложняй. Гони станок.

– Так у тебя же только электрическая.

– Тогда давай свою пластмассовую, которой бреешь ноги. И спокуха, всеми своими бактериями мы уже давно обменялись.

Мыло в чашке разводиться не желало, напоминая кусок бетона. Разбалтывание его свернутой газетой, попытки расколоть ножом, даже помещение в микроволновую печку ничего не дало. Тогда Сташевский позвонил приятелю – физику. Тот несколько минут давал обширные пояснения относительно того, почему мыло не разводится. В общем, все сводилось к тому, что мыло было слишком высокого качества. С дешевым никаких проблем не было бы, а вот это, наверняка, было high quality. В руках мылиться будет, а вот в чашке – нет. За то оно не оставляет осадка, налета, никакой грязи. Броневое!

Славек не знал, что делать. Намылить в руках, а потом перенести пену на лицо? Но ведь Грюневальд четко писал про мисочку. Это и вправду важно? Он не имел ни малейшего понятия.

– Хельга! Вызови мне извозчика.

Та, все еще заинтересованная, подошла к ноутбуку. Быстро стучала по клавишам. «Гугль», «поиск». Во всем Вроцлаве осталось где-то с пяток извозчиков с настоящими лошадями и колясками. Все на Рынке, исключительно для туристов[47]47
  Про Рынок во Вроцлаве, возможно, еще поговорим, тем более, что начинается роман со «Швидницкого Подвала», который тоже расположен на Рынке.


[Закрыть]. Мало шансов, чтобы кто-то из них мог прибыть на Карловице в течение какого-то приемлемого периода времени. Тут она наморщила лоб.

– Славек! Господи! Ведь сегодня у нас третье мая[48]48
  Конституция 3 мая (правильнее, Правительственный Декрет от 3 мая), принятый 3 мая 1791 года Декрет, регулирующий правовое устройство Жечпосполитой Двух Народов. Общепринято, что Конституция 3 мая была первой в Европе и второй в мире (после американской конституции 1787 года) современной, принятой в письменном виде конституцией. Правда, некоторые первой считают конституцию Филиппа Орлика 1710 года или же корсиканскую конституцию 1755 года. Теперь, государственный праздник Полыни, следовательно, граждане должны вывешивать флаги. – Википедия (Польша).


[Закрыть].

– Блин, а у нас нет флага!

– Есть! – Мариола снова помчалась к гардеробу. – Я же купила в прошлом году.

Она вернулась с государственным символом, надетым на палку от швабры, привязала его проволокой к балконным перилам и дополнительно закрепила скотчем. В вопросах импровизации Мариола всегда была хороша. Флаг хлопал на ветру. Славек, салютуя, приложил руку к голой голове. Так, чтобы только проявить уважение. Его мучило что-то другое. Он снова засел за акты и горячечно перелистывал страницы. Сначала дневник Грюневальда:

На нацистский праздник я вывесил флаг со свастикой.

Потом перешел к бумагам Мищука и Васяка:

По причине военных заслуг и особой преданности в борьбе с реакционным подпольем и успехами в деле эхве… эфхе… эффективной (хорошо сказано?) расправы с преступным элементом и мародерами, они удостоены фе… чести (хорошо сказано?) поднять флаг на мачту!

* * *

Сташевский массировал виски. «Флаг на мачту, Ирак уже наш»[49]49
  Песню исполнял Лех Янерка, называется она «Велосипед». Текст приводить (и переводить), как мне кажется, смысла нет. Пожелаете, сами найдете (наберите в Гугле: «Lech Janerka», «Rower»; или «Flaga na maszt – Irak jest nasz»). Правда, в тексте: «флаг на мачту», я же придумал, для рифмы, про «марш» – Прим. перевод.


[Закрыть], повторял он слова песенки Леха Янерки. Или они сами повторялись?

– Слушай, вместо извозчика закажи мне такси… Хельга! – прибавил он.

Мариола набрала номер с домашнего телефона.

– Добрый день!

– День добрый. Уже едем.

Ей даже не нужно было сообщать адрес. Компьютеры мгновенно проверяли номер телефона, при условии, что он был открытый, проверяли, звонит ли постоянный клиент, и не было ли каких-нибудь неприятностей с оплатой. Поскольку Сташевский соответствовал всем нужным критериям, такси с какой-то ближайшей стоянки выехало немедленно.

– Так что с той яичницей? – спросила Мариола.

– Проедем. Не слопаю же я шесть яиц на завтрак. Я вообще не знаю, что они тогда делали, что так жрали?

Девушка пожала плечами.

– Я тоже не знаю. Но я бы съела.

– Шутишь? – удивленно глянул на нее Славек.

– Да нет же. Съела бы.

– Ага. А потом сама называешь себя коровой и говоришь, что на животе завязалось сальцо.

При этом он умильно улыбнулся, но Мариола явно разозлилась.

– А ты сам, что? С самого утра то пивко, то стакашку. Думаешь, я не знаю, что ты держишь в ящике письменного стола? Две бутылки водки! – Она запыхалась. – У тебя там три ствола и две бутылки водки!

Славек поднял глаза к потолку.

– Но ведь от этого же не полнеют.

– От этого умирают! – пыталась она быть конкретной. – А к тому же еще и две пачки курева на день.

– Умирают от еды.

Он тоже старался быть конкретным, и статистические данные знал. Не пугайте фрайеров раком. Они сдохнут от картошки-фри, колы, колбасы и жиров. И их будет больше раз в сто, чем умирающих от рака.

– Ну, как же еще! Две пачки сигарет и водка, подкрашенная пивом, это не повод для того, чтобы умереть? Тем более, если ты еще и аллергик.

– Спиртное помогает астматикам.

– Да… – Мариола повернулась к нему спиной. – А больше всего – тебе помогают сигареты. – Она бросила чем-то в стенку. – Помогают тебе добраться до кладбища. За ручки поддерживают! Ага, еще и на работе пьянствуешь!

Он не был свиньей и не сказал, что ее как раз убивает бутерброд, который Мариола сделала себе по ходу.

– Ой, Мариола, я хороший полицейский офицер. Я – специалист. А то, что я пью или курю, никого не должно касаться.

– Правильно! – взвизгнула та. – Только не удивляйся, когда тебя уволят. И заменят какой-нибудь серостью, которая не сможет сделать и сотой доли того, что умеешь и можешь ты. За то, она каждый день будет трезвой, вовремя приходить на работу, всякий раз будет готова лизать задницу начальнику. Пойми ты это наконец!