Текст книги "Бреслау Forever "

Автор книги: Анджей Земянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Анджей Земяньский
Бреслау Forever

Дорогой читатель,

Автору пришлось переместить во времени и пространстве некоторые события, имевшие место в действительности – исключительно для потребностей драматургии произведения. Это не означает, будто бы ему не известно, что и когда произошло. Изменения истории на самом деле чисто косметические.

Некоторые фамилии, использованные в книге, были выдуманы – но большая часть, это, все же, реальные люди, а так же, абстрагируясь от криминально-фантастической фабулы, это описание их истинных переживаний.

* * *

Альтбузерштрассе была небольшой, но довольно длинной улицей. Офицер крипо (криминальной полиции) шел по ней и трясся. А может, следовало бы вызвать гестапо? Попросить прислать дополнительные силы? Как? Ближайший телефон был, кажется, в аптеке на Рынке. Альберт Грюневальд трясущимися от страха руками расстегнул плащ, вынул люгер и перезарядил. Он знал, что это ему мало в чем поможет. Тем не менее, он обязан был решить это дело.

* * *

Спустя несколько лет, по улице Лацярской, ранее называвшейся Альтбузерштрассе, шел перепуганный офицер Гражданской Милиции. Следовало бы попросить помощи. Но как? Пешком, до главного управления, или до ближайшего комиссариата? Лацярская представляла собой одну большую развалину. Мищук едва мог пройти по ней. Он расстегнул дешевую куртку, которую получил из поставок УНРРА[1]1
  UNRRA – организация ООН по оказанию помощи и реабилитации. Работала в 1943–1947 (а в Китае, и до 1950) годах.


[Закрыть], вынул советскую «тэтэшку» и перезарядил. Милиционер шкурой чувствовал, что это ему не поможет. Тем не менее, он обязан был решить это дело.

* * *

В 2006 году улица Лацярская выглядела мило, поскольку, когда в детском саду по левой стороне высадили десятки деревьев, она стала единственным оазисом зелени в самом центре, возле Рынка. Славек Сташевский, офицер полиции, тем не менее, не обращал внимания на прекрасные кусты и деревья. Он расстегнул свою офигительную куртку «The North Face», вытащил Хеклер-и-Кох и перезарядил. Все же, было у него туманное предчувствие, что сам пистолет ему мало чем поможет. В связи с этим, он вынул из кармана телефон, позвонил в управление и залогинился как «свой». Ответили молниеносно.

– Мне нужна поддержка, – сказал он женщине-оператору.

– В округе есть три машины с радиосвязью. Прислать все?

– Да. А у вас там, случаем, нет никого из антитеррористической бригады?

В трубке он слышал стук компьютерной клавиатуры. Потом краткий «бип», когда оператор нацелила его с помощью Джи-Пи-Эс.

– Неподалеку есть две гражданские машины, – сообщила она. – Подослать?

– Да. И, пожалуйста, подошлите вспомогательные силы из других частей города. Это очень срочно.

– Даже так паршиво? Что происходит?

– Умоляю. Вышлите все, что только можно, на площадь Нанкера. Буквально сейчас.

* * *

Альберт Грюневальд сидел в «Швидницком Подвале»[2]2
  «Швидницкий Подвал» – самый старый ресторан в Европе, ему уже 730 лет.


[Закрыть] со своим приятелем, ветераном первой мировой войны. Они съели обильный завтрак, теперь цедили пиво, пытаясь игнорировать толпу возбужденных посетителей. Стоял 1939 год.

Рихард Кугер, несмотря на отсутствие одной руки, умело перелистывал газету.

– Господи Иисусе! Мы начали войну с Польшей.

– Так мы их шапками закидаем.

– Ну да. Только вот я с ними уже сражался. – Он глянул на свою культю. – Что это Гитлеру в голову стукнуло?

– Что? Испания, Австрия, Чехословакия…

– Ну да, ну да. Испания, Австрия и Чехословакия. Только теперь шутки кончились. Начались поляки.

– Преувеличиваешь. Эту их маленькую страну мы попросту раздавим.

– Естественно. Но не удивляйся, когда их флаг будет развеваться над Бранденбургскими Воротами в Берлине. Вот тогда попытайся сохранить умильное выражение на лице.

Грюневальд отпил глоток пива. Замечательного, холодного, с сильным послевкусием горечавки. Находящиеся под «Подвалом» катакомбы были отличным местом для хранения этого напитка. Подземные коридоры, якобы, тянулись до самой пивоварни, расположенной над портовым каналом Одера. Только он, говоря откровенно, сомневался в этом. Из того, что ему было известно, они наверняка достигали подземелий сверхсовременного банка, построенного на углу Рынка и Соляной площади. Вроцлав вообще стал сверхсовременным городом. Модернистская революция в архитектуре была видна на каждом шагу. Все эти округлости, выгнутые окна, дома в форме преодолевающих штормы кораблей, индустриальные концепции… Было что посещать. Но пиво, к счастью, хранилось традиционным способом. В сырых, мрачных подземельях, память которых уходила в самое средневековье. Польское средневековье. Эта мысль навела Грюневальда на ход мыслей своего приятеля.

– О чем ты говоришь?

– О том, что во время силезского восстания[3]3
  Первое Силезское восстание 17.08.1919 г… Польское восстание в юго-восточной части Верхней Силезии.
  Первое Силезское восстание; носило характер локальных выступлений отрядов «Польской организации войсковой». Не поддержанное правительством Польши, избегавшим конфликта с державами Антанты, восстание было подавлено германскими войсками. Прибывшая в Верхнюю Силезию Межсоюзническая комиссия лишь в незначительной мере ограничила террор германских властей в отношении польского населения, с территории Верхней Силезии были выведены германские войска и введены французские, итальянские и английские, созданы польский и германский плебисцитные комитеты.
  Второе польское восстание в Верхней Силезии (19–25.08.1920 г). Восстание началось в связи с антипольскими провокациями германских властей, вызвавшими всеобщую забастовку рабочих Верхней Силезии, объявленную польским плебисцитным комитетом. Восставшие требовали ликвидации в Верхней Силезии германских вооруженных организаций, создания гражданской охраны, овладели рядом повятов. 25.08.1920 г. В связи с заявлением Межсоюзнической комиссии Антанты о создании в Силезии смешанной польско-германской полиции, решением польского плебисцитного комитета прекращены боевые действия в Силезии.
  Третье Силезское восстание 01.03.1921 г. В Лондоне министр иностранных дел Германии Симонс вручил делегатам от Антанты контрпредложения по репарационному вопросу: Германия выплачивает репарации в размере 30 млрд, золотых марок при условии оставления за ней Верхней Силезии и восстановлении германской международной торговли. 20.03.1921 г. Плебисцит о государственной принадлежности Верхней Силезии окончился в пользу Германии. «За» проголосовали 63 % жителей Верхней Силезии.


[Закрыть] выскочил из-за угла один поляк и рубанул меня штыком. Он был слишком молод, не попал ни в сердце, ни в живот. Попал в руку. Вот только штык у него был грязный.

– Поляки всегда такие. Вечно все у них грязное.

– Слишком много газет ты читаешь. Руку мне отрезали по причине гангрены. – Кугер выцедил очередную порцию пива. – Лезвие было обмазано дерьмом. А на это уже никаких лекарств нет. Мне отрезали руку, чтобы я мог жить.

Он усмехнулся.

– А когда его схватили, он еще успел метнуть ножом в офицера. И попал в шею. Ну, что же… шею ампутировать уже невозможно. Во всяком случае, не без того, чтобы пациент умер. Так что, офицер скончался.

– А ты не преувеличиваешь?

– Слушай. Шутки и вправду кончились. Чехословакия или Австрия. Один черт. Везде победим. Но вот попробуй удержать дружелюбное выражение лица, когда они будут устанавливать свой флаг на Бранденбургских Воротах. Может ты и выживешь.

Грюневальд скривился в деланном отвращении.

– Ну уж, нет. Просто ты у нас пораженец.

– Вовсе нет. – Очередной глоток пива. – Просто я видел глаза того силезца, который напал на меня. Чистейшей воды живая ярость. Поверь мне. Они не простят.

– Но ведь это наша обычная провинция.

Кугер только покачал головой.

– Можешь уже начать тренироваться отбивать поклоны победителям. Франция, Англия, США, Советский Союз. Тут мы везде победим. Только поляки нам не простят, – повторил он в очередной раз. – Подпишут договор с дьяволом, за который заплатят всем, что у них есть. Но не простят. Этих сукиных сынов я знаю.

– А… слова.

– Ты так считаешь? Тогда вспомни-ка, откуда взялась твоя фамилия.

– О, Господи. Ну, и откуда?

– От битвы под Грюнвальдом. Кто-то из твоих предков должно быть сложил там голову. Постарайся не разделить его судьбы.

Они прервали разговор, чтобы официант мог собрать посуду после завтрака.

– Вот как слушаю тебя, так начинаю бояться того, что вообще живу, – продолжил Грюневальд через какое-то время.

Кугер поглядел приятелю прямо в глаза.

– Штык, помазанный дерьмом. У меня нет руки, а офицер отдыхает себе в могиле где-то в Силезии.

– Боже… Давай сменим тему. Что у нас там на сегодня?

* * *

Мищук сидел в старинном немецком доме, глядя через окно на город, который превратился в одни гигантские развалины. Он получил обед в буфете для служащих, который не так еще давно был столовкой гестапо. Суп из разваренных тряпок или «чего-то там» и паршивая картошка заставляли его постоянно икать. Сам-то он был родом из деревни и знал, что такое настоящая картошка. Мищук заправил в пишущую машинку лист бумаги с фирменной надпечаткой «Heil Hitler» внизу. Другой бумаги найти не удалось, так что зачеркивали карандашом – единственный способ. Некоторые выжигали лозунг зажигалками, но как-то по-дурацки выходило подавать коммунистическому начальству прожженный или обрезанный снизу документ. Впрочем, машинка, на которой он печатал, выглядела еще смешнее.

Польских литер не было, за то имелась специальная клавиша «SS», которая сразу выбивала знак с двумя молниями.

«Я начал дело по порученному мне делу, – медленно, одним пальцем выстукивал он. – Рихард Кугер, авто…»

– Васяк, как пишется автохтон? – спросил он у сидящего в комнате коллеги.

– Не знаю. – Тот на мгновение задумался. – По-моему, начинается на «а».

– Бляха… Какое «х»[4]4
  В польском языке звук «х» передается в письменном виде буквой «h» или же сочетанием «ch».


[Закрыть]?

– Не знаю. Не приставай. – Васяк чуть не вылил «окрашенной черным водички», как они называли американский кофе из поставок. – Я из деревни. Так что, как пишется «х» не знаю.

Оба они получили на двоих огромную пачку из УНРРА. Мищуку досталась дешевая, но красивая американская куртка. Васяку – приличные военные ботинки. Остальное поделили пополам. Правда, не знали, что делать с резинками в восковой бумаге. Распаковали одну, чтобы поглядеть, а что оно такое. Обычный кружок свернутой резины. В управлении никто понятия не имел, для чего это служит. Даже комендант, так как добрались и до него.

– Разве что на хуй натянуть, – пошутил он и выбросил презерватив в корзину. – А на кой еще?

Они не знали. Он, впрочем, тоже. Большую часть посылки выменяли на черном рынке на Нанкера[5]5
  Площадь епископа Нанкера. Если идти по Лацярской вверх, почти до реки, а затем свернуть направо, там имеется площадь со знаменитым Крытым Рынком.


[Закрыть], и теперь у них было достаточно сигарет и самогонки. Мищук затянулся американским «кэмэлом», а Васяк разлил самогон в два стакана.

– Ну что, за здоровье.

– За здоровье.

Выпили, хотя один запах сбивал мух в полете.

– Что у нас там на сегодня?

– Какое-то странное дело. Это авто хрен…

– Автохтон?

– Ну, этот Кугер, да. Он утверждает, что перед войной у них было очень странное дело.

– Перед войной. Тогда он издевается. Не стану я себе голову ломать над делом, в котором одна домохозяйка пришила мужа кухонным ножом, а вторую в кладовке пугали духи. Нужно было все это решить еще до нападения на Польшу! Здесь немцев уже нет.

– Не совсем. И это «что-то» очень даже странное.

* * *

Сташевский взял кофе из автомата и теперь нес горячий стаканчик к себе в кабинет. Ему осточертели все эти дерьмовые кофе, чаи и супчики. Но, будучи холостяком, хотя и ставшим им заново, у него не было времени готовить дома. Не было времени даже настрогать себе бутербродов. Уже не было жены, которая могла сунуть кусок хлеба в папку. Он позвонил в «МакДональс», чтобы те прислали ему свое дерьмо, лишь бы побыстрее. Он был ужасно голоден.

Прозвучала красивая мелодия, выставленная в качестве звонка на телефоне. Глянул на дисплей. Адвокат его жены. Слил – не ответил. Ему поручили престранное дело. Офицер быстро стучал по клавишам. Боже мой! Убит агент крипо Грюневальд. Убиты офицер милиции Мищук и его подчиненный Васяк. Что может объединять эти дела? Что может объединять два события, особенно теперь, после множества лет? Кто вообще поручил ведение следствия? Ясно, что прокуратура. Только в чем тут дело? Какой-то преступник рыскал во Вроцлаве до войны и после нее? Но ведь это же невозможно. Впрочем, даже если и… так дело давно подпадало под срок давности. В чем же загвоздка во всем этом дерьме? Или какая-то херня?

Но у кого-то в прокуратуре голова на плечах была. Дела и вправду сцеплялись. Сташевский выстукал номер в секретариат прокуратуры.

– Привет, Доротка. К вам обращаются псы.

– Привет, – рассмеялась та. – А это святилище пророка.

– Послушай, так в чем там дело с тем немцем, Грюневальдом, и милиционером Мищуком? Что-то я не врублюсь.

– Понятия не имею. Сейчас переключу тебя на архив.

– Давай, спасибо.

Он услышал стук клавиш, но с той стороны было занято. Ожидая, когда автомат соединит его снова, Сташевский вытащил из кармана небольшой проигрыватель фильмов. Выбрал первую попавшуюся киношку с диска и глядел, держа устройство на колене. Руки тряслись, похоже, в последнее время он пил слишком много. Сначала развод с женой, потом адские угрызения совести по поводу детей. Все валилось из рук.

Славек переключился на другой фильм. Французы как раз получали по заднице во Вьетнаме, как тут отозвалась сотрудница архив:.

– Да, слушаю.

– Добрый день. Сташевский, из полиции. Я получил от вас какие-то странные материалы.

– Минуточку. Уже проверяю.

Снова стук клавиш.

– Да, вижу ваш заказ.

– Но почему мне кто-то переслал еще довоенные материалы?

– Проше пана, не знаю. Вы задали вопрос, а компьютер выбрал все случаи, соответствующие конкретным критериям.

– Но ведь вы выслали мне данные, касающиеся Альберта Грюневальда, еще за 1939 год.

– Это не я. Это компьютер.

– Послушайте. Если кто-то совершал преступления в тридцать девятом, и, предполагая, что он не был тогда дошкольником, но ему было, допустим, лет двадцать, то сколько бы это ему было теперь? – Он сам горячечно вычислял эту задачку про себя, потому что в математике не был силен. – Это дает нам восемьдесят семь лет. Вы можете представить себе старикашку в подобном возрасте, который продолжал бы совершать преступления?

– Это не я. Это компьютер ответил вам по заданным критериям. Милицейские архивы уже введены, в нашей базе данных есть даже материалы довоенной крипо. Все акты находились в зданиях, принятых нами после войны. А еще у нас имеется замечательный американский сканер…

– Но кто прислал мне данные за 1939 год? – Сташевский был настолько возмущен, что проигрыватель фильмов чуть не упал у него с колен.

– Повторяю еще раз: компьютер. Вы задали вопрос, но не ограничили сферу поисков по времени. Это такая кнопочка в нижней части формуляра. Вот машина и выслала все, что у нее было и что соответствовало критериям.

– Понял. Спасибо.

Задумавшись, он повесил трубку. Но ведь не мог же совершить преступление тип, которому уже чуть ли не девяносто лет. Если даже и жил, то сейчас валялся в кровати, обделывал памперсы, попивал теплый чаек и ждал мед сестричку. Невозможно!

Ладно. А вдруг это организация? Но какая? Действующая на территории Вроцлава с 1939 года? Смешно. Ведь вначале здесь были немцы, желающие править миром, а потом Польша, которой этот город достался. Невозможно, чтобы существовал кто-то такой, кто совершал бы преступления безостановочно, в течение чуть ли не семи десятков лет.

* * *

Мищук стал офицером, поскольку заслужил звание на войне. Немецкая контратака раскидала советские силы на этом отрезке фронта. Под угрозой оказался даже штаб русских. И в этот момент в атаку пошли два польских танка. Ми щук привязал себе к шее детскую чугунную ванночку. Она должна была служить в качестве брони. За ним шел Васяк. Одну здоровенную стальную сковородку он сунул себе в штаны, вторую – под куртку, за спиной; ручка высовывалась из воротника. У обоих было по два ППШ.

– Мы польские танки! – орали они.

И лупили, каждый из пары ППШ, что держали в руках. Русский офицер, увидав это явление, выскочил из бункера.

Каждый получил по паре попаданий. Мищук в ванночку, Васяк – в сковородку. Немцы стреляли прицельно. Они бежали, поскольку им, наверное, не хотелось умирать. Другие русские тоже высыпали наружу, глядя с изумлением.

– А вы что тут делаете? – спросили они.

– Ну, в общем-то служим в качестве танков, гражданин хороший… Я плохо разбираюсь в ваших званиях. – Мищук дергался с привязанной к шее ванночкой. – Пан, ну…

– Я не пан.

– Ну… ну… пан офицер.

– Как ты смешно говоришь. – Русский неожиданно усмехнулся. Он присел на бортике не действующего фонтана, сдвинул фуражку на затылок. – А откуда это ты?

– Из деревни.

– Из какой?

– Из Могилёво. Далеко отсюда. Деды говорили, что там была страшная битва между нашими и чужими[6]6
  Нашел только битву под Могилевом 23 июня 1812 года (не надо забывать, что до 1939 года Могилев принадлежал Польше), но, возможно, была какая-то другая битва… – Прим. перевод.


[Закрыть]. Но, по-моему, нам надавали по заднице.

– Зато сейчас ты бьешь врага по заднице.

– Может и так.

Русский офицер закурил папиросу.

– А знаешь что? Я ведь тоже поляк, как и генерал Глуздовский, который командует этим наступлением. Как и ты – в русской армии. Нужно было взять черта в союзники, чтобы отобрать у них Бреслау. Мы не простим.

– Так точно, пан офицер.

– Все черту отдадим. Но… – он сделал глубокую затяжку, – Бреслау будет наш. Либо мы его захватим, либо они сдадутся.

Их беседу перебили громкие сообщения, провозглашаемые по-немецки через громкоговорители. Предложения капитуляции, описание того, что происходило вокруг города, и сообщение, что армия Шернера не придет им на помощь, поскольку, как можно скорее, сматывается на запад.

– Слушай. Поговорим, как поляк с поляком.

– Так пан же по-польски почти не говорит.

Офицер улыбнулся.

– А ты храбрец. – Он кивнул. – За военные заслуги представляю тебя к званию лейтенанта. А второго, со сковородкой на яйцах – сержанта.

– Так точно, товарищ.

– Ну вот, наконец-то правильно ответил. Хотя из меня такой «товарищ», как из козьей задницы пианино. – Он снова сдвинул фуражку на лоб. – В польской армии отвечают: «Во славу отчизны!». Правда, мы пока что не в польской армии. – Офицер легко встал, он был очень худой. – Когда уже добудем Бреслау, попытайтесь его защищать. Уж вы никому его не отдадите. – Снова улыбка. – Мужики, с деда-прадеда.

* * *

Бреслау сделался Вроцлавом уже через несколько дней. Мищук с Васяком пошли в Гражданскую Милицию несколькими месяцами позднее, после демобилизации. Обоих приняли, потому что документы были образцовые – служба в Советской Армии, крестьянское происхождение и ордена за мужество. Черту они заплатили все, что следовало. Столько, сколько могли. Только черт хотел большего. Они записались в партию, потому что им так сказали. По воскресеньям ходили на воскресники, на которых вывозили мусор из моря руин, хотя для крестьян по происхождению работа по воскресеньям была словно рана. Ведь грех же! Но, раз партия приказала… Что поделаешь. Стискивали зубы и делали свое. Украдкой ходили в костел. Каждый в разной части города, чтобы никто не вычислил. Мищуку удалось даже пройти пешком из центра в костел на Карловицах. Туда и назад. Только лишь благодаря этому его не распознали.

Работали они неплохо. Мародеры, воры, бандиты. Перестрелки в Бискупине[7]7
  Имеется в виду восточный пригород Вроцлава, а не очень интересный город, где в 1933 году обнаружили поселения, датируемые 4–3 веками до н. э. Находится километрах в 400 к северо-востоку от Вроцлава – Прим. перевод.


[Закрыть], который тогда казался таким же далеким, как Дикий Запад от Англии. Там было легко потерять жизнь. Только ведь и люди были не такие, которые чего-либо боятся. Шли пешком. Джипы и грузовики были для службы безопасности. Мищук с Васяком не оказались столь достойными, как офицеры СБ – Виленштейн, Блюгенвитц или Розевидский, чтобы возить их американскими машинами.

Тем не менее, партия о них беспокоилась. Сначала им выделили лежанки в общей комнате на двадцать человек. К этому еще и столовка давнего гестапо, где они в качестве еды получали всякую дрянь, зато – за гроши. А потом дали служебную квартиру. К сожалению, у жилища имелся один маленький недостаток: одной стены не было, потому ужасно дуло. Чтобы не выпасть ночью, когда ходили отлить, перед самым краешком пропасти они выставили рядок пустых бутылок из под самогона. Даже сонный тип, если пихнет такую бутылку и услышит грохот, обязательно отвернет. Идея срабатывала. С завистью глядели они на польские семьи, которые прибывали в город, таща за собой тележки с тем, что им позволили забрать с Востока – из Вильно[8]8
  Вильно – Вильнюс, до 1939 тоже был в составе Польши. В тексте же упоминается переселение поляков на «ziemie odzyskane» (полученные назад земли), которые были переданы Польше от Германии – Прим. перевод.


[Закрыть] или Львова. Оба они были холостяками. Когда их записали в русскую армию, их семьями занялись украинцы. Так что теперь они остались одни. Без близких, без своих сел, без какого-либо имущества, если не считать американской посылки, и того, что дала им партия: два паршивеньких одеяла с надписью «Wermacht» и два отличных матраса с надписью «US Army». Несмотря на отсутствие стены, им было тепло, потому что накрывались куртками. Жить было можно. Но вот это странное дело…

* * *

Сташевский подрегулировал отопление у себя в квартире. Было немного прохладно. Сначала принял горячую ванну. Потом выпил две таблетки аспирина и витамин С. Приготовил выпивку и пиво. Включил плазменный телевизор. Как обычно в это время. Кто-то что-то готовит, а ведущие ходят среди людей, которые, например, разводят кроликов. Всякая мура. Ну, и еще американские сериалы, в которых Джо пуляет в преступников; или же бразильские, в которых Хозе любит Хуаниту, но что-то у него не вытанцовывается. Наверное, это у него по причине язв на пенисе, подумал Сташевский. Тем не менее, сериалы с мусорника смотрел, потому что не было сил искать чего-то более осмысленного. С чего все это началось? – задал он себе вопрос. Грюневальд, Мищук, Васяк. Все погибли, расследуя одно дело. Как такое возможно? Он позвонил в архив, переключив телефон на громкую связь, потому что как раз заваривал себе кофе.

– Прошу простить, что помешал, – перекрикивал он свист электрического чайника. – У нас есть акты Альберта Грюневальда. Это 1939 год.

Минута ожидания.

– Да, есть. Кроме того, имеется его дневник.

– О!

– Вам подослать?

– Если можно.

– Тогда сообщите адрес вашей электронной почты.

Сообщил.

– И заранее благодарю.

Электрическая бритва на батарейках работала не ахти, но ничего большего от нее и не требовалось. В планах на сегодня встреч со своей женщиной не значилось. Можно было оставаться и небритым.

Дневник Грюневальда? Наверное, будет любопытно. Интересно, с чего же все это началось…

* * *

Кугер хромал из тюремной камеры в комнату для допросов. У него была только одна рука. При этом он опирался на костыль, поскольку нога у него тоже была одна. К счастью, охранники не были слишком злыми и даже пытались его поддержать. До допросной добрался. Ему позволили присесть, что Кугер принял с благодарностью. Правда, Мищук с Васяком взялись за него строго.

– Ну, и что вы имеете в свое оправдание, Кугер? Ну, и что?

Девушка – переводчица справлялась с трудом. Она знала только школьный немецкий.

– Как вам оправдаться, Кугер, – переводила она. – Что вам теперь сказать?

– Да я и не знаю. – Он задумался. – А что я должен вам сказать?

– Он ничего не хочет говорить, – переводила девушка на польский.

– Тогда скажи, что мы сделаем с ним, как польское гестапо! – заорал Мищук.

Та перевела.

– Сделают с тобой как польское НКВД, – так это звучало в ее версии. По-видимому, кое-чего в жизни она узнала.

Кугер перепугался.

– Я ничего не знаю! – крикнул он. – Я простой полицейский. На войну меня не взяли, потому что какой-то силезец покалечил мне руку. А потом русский бомбардировщик оторвал ногу! Я всего… был, – поправился он, – обычным полицейским. Точно так же, как и вы.

Переводчица выдавала из себя все, на что была способна:

– Он говорит, что был бомбардировщиком, а вы – это обычные полицаи.

– Никакие мы не полицаи, – перебил ее Мищук. – Мы из Гражданской Милиции!

Женщина старалась, как только могла:

– Он говорит, что они не из полиции, а только… только… из ополчения.

– Боже! Не понимаю.

– Ну… – ей не удавалось собраться. – Aufstand. Восстание. «Эй, поляки, на штыки!» – попробовала объяснить та в песне.

Немец не понял.

– Какие еще штыки? Вы же выиграли войну.

– Ну, что, не понимаешь? – она снова фальшиво запела: «Стрельцы маршируют, уланы вербуют… в войско иди!»

– Совсем ничего не понимаю.

Девушка перевела:

– Он совершенно отказывается сотрудничать. Он ярый нацист и сказал, что Гитлер победит.

Мищук покачал головой.

– Такого он не говорил. Может я дурак, но даже я знаю, как кто говорит «Хайль Гитлер». Он вообще слова «Гитлер» не употребил.

Тут включился Васяк.

– Спроси у него, как долго он провел времени с Грюневальдом над этим делом.

Та перевела:

– Они спрашивают, как долго ты занимался любовью с Грюневальдом.

Кугер онемел.

– Простите, что?! Я никогда не занимался любовью с мужчиной. Я протестант. Я человек верующий. Я? С Грюневальдом?

– Что он говорит? – допытывался Васяк.

– Говорит, что не сражался под Грюнвальдом. И в этом его нельзя обвинять. – Переводчица задумалась. И прибавила: – Холера! Возможно, он и прав. Ведь это было давно. Или думаете, будто можно прожить столько лет[9]9
  Напомню, битва под Грюнвальдом состоялась аж в 1410 году – Прим. перевод.


[Закрыть]?

Мищук разнервничался. Васяк спрятал лицо в ладонях.

– Девонька, ты где учила немецкий?

– Ну, в Советском Союзе. Всю семью вывезли, и мы отправились в колхоз. Это еще повезло. Ведь других повезли… – она замялась, – ну, сами знаете, куда.

Оба согласно кивнули.

– Ага, в этом колхозе я и познакомилась с одним таким профессором. Свеклу копал. То был всемирно известный профессор германистики. Писал какие-то там работы по немецкой поэзии. Правда, он был русский, а я по-русски слабо понимаю. Когда же нас двоих послали возить навоз на поля, он стал меня немного учить. Столько я и могу. – Она опустила голову. – А школ я никаких не кончала.

– Все ясно. – Мищук закурил «кэмэл» и вдруг, в порыве жалости, сунул его в рот немца. Тот принял сигарету столь жадно, что Мищуку сделалось не по себе. Он отрезал толстый ломоть от черствой буханки, которую ему прислали давние соседи из родного села. Солидно намазал соленым американским маслом и подал калеке. Кугер не знал, что делать раньше, курить или есть. Так что делал и то, и другое. А если учесть, что у него была только одна рука, это можно было признать мировым достижением.

– Так мы ничего не узнаем. – Васяк встал с места и подошел к окну. Глянул на охранников. – Отведите заключенного!

Один из них начал дергать дверь.

– Пан сержант, – доложил он, что-то в замке испортилось!

– Я вам покажу, – с полным ртом пробормотал Кугер. – Тут имеется защелка, которая запирает дверь, если кто-нибудь нажмет на аварийную кнопку в столе. Наверное, кто-то случайно нажал коленом. Сейчас я вам все покажу.

– Что он говорит? – спросил Мищук.

– Что сейчас мне все покажет! Только я не хочу видеть! – Переводчица отвернулась к стене. – Я же женщина!

Васяк только рукой махнул. Подготовка в милиции у него была самая минимальная, но сказал:

– Ну, на извращенца он никак не похож. Подведите заключенного к двери.

Кугер, которого два охранника поднесли к двери, быстро разблокировал замок.

– Сейчас в дежурке охранников воет сирена, но ее тоже можно выключить.

– Что он говорит? Переводи.

– Он говорит, что сейчас будет выть.

– Холера ясна! С чего это он хочет выть? Дали ему сигарету, дали хлеба, не били… Почему он хочет выть?

– Он говорит, что сирены поют. Ой, нет! – женщина быстро исправилась. – Сирена воет.

– И правда, – сообщил охранник. – Издали слышен вой.

– Ладно, – перебил их Мищук. – Если он скажет, как это хозяйство выключить, дайте ему пачку сигарет, спички и хлеба.

– Погоди, – включился Мищук. – А откуда он все это знает?

Кугер догадался про смысл вопроса. И ответил:

– До войны я работал в этой комнате.

* * *

Они ехали на извозчике до Jahrhunderthalle[10]10
  Зал Столетия, Народный зал (польск. Hala Stulecia, Hala Ludcwa, нем. Jahrhunderthalle, англ. Centennial Hall) – зрительно-спортивный зал, расположенный в Щитницком парке во Вроцлаве. В 2006 году внесен в Список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО (один из 13 объектов этого списка, находящихся в Польше).


[Закрыть]. Автомобиль им не предоставили. На автомобилях могли разъезжать только гестаповцы. Уголовная полиция вдруг потеряла свое значение. Но это медленная поездка радовала Кугера. Он перелистывал свои любимые газеты.

– Гляди, – обратился он к Грюневальду. – Наши уже пару дней штурмуют Вестерплатте[11]11
  1 сентября 1939 года, 70 лет назад, в 4 часа 45 минут утра артиллерийская батарея гитлеровского линкора «Шлезвиг-Гольштейн» открыла огонь по польской военной базе «Вестерплатте». После короткой артиллерийской подготовки начался штурм крепости. Так начиналась война, которая завершится спустя долгих шесть лет, унося с собой миллионы человеческих жизней и разрушив практически всю европейскую часть Советского Союза….


[Закрыть]. У поляков там всего лишь небольшой отряд. У нас там имеется броненосец, бомбардировочная авиация, пушки, а так же отряды специального назначения. И ничего. – Он перелистнул газету на следующую сторону. – Чем они там защищаются? Бросают в наших камнями? Или дерутся дубинами?

Грюневальду не хотелось развивать дискуссию.

– Ты и вправду пораженец, – все же ответил он. – Ведь наши сейчас в паре шагов от Варшавы. И сейчас еще должен атаковать Сталин. Они у нас в клещах. Через несколько недель Польша исчезнет.

– Говори… – Кугер закурил. – Она уже много раз исчезала. И все время, как-то существует.

– Прекрати.

– Так? А Франция с Англией? Они объявили нам войну.

– Послушай, расскажу тебе старый анекдот, как три народа проектировали шлемы для своих солдат. Немцы сделали наиболее функциональный. Французы – самый красивый. Англичане – такой, чтобы был наиболее дешевым.

– И что с того?

– Так вот, Франция не пойдет воевать, потому что им не хочется. По радио я слышал, что в бункерах на Линии Мажино для солдат выступал сам Морис Шевалье. Ты можешь представить что-либо подобное в германских казармах? Они будут сидеть, окопавшись, по самого конца света, правда, скучно им, так что через пару дней выпишут себе девочек из «Мулен Руж». Англия тоже не выступит, потому что им это не выгодно. Слишком много у них там туманов, опять же – пролив Ла-Манш слишком широкий, – издевался он. – Уж слишком много денег пошло бы на войну. Не лучше ли потратить их в пивной? Так что Польшу нам выставили в качестве легкой цели.

Кугер качал головой.

– А сейчас я расскажу тебе историю, военную. Как-то мы пошли в штыки, и мне удалось захватить заплечный мешок одного русского солдата. И знаешь, что я в нем обнаружил?

– Письма от матери?

– Нет. Странную такую куколку, наверняка памятку.

– Что, говорила по-русски?

– Не издевайся. Называлась она «ванька-встанька». Если положить ее на бок, она всегда поднималась. Безразлично, что бы ты с ней не сделал, всегда она поднималась.

– И что с того?

– Польша – как раз такая вот игрушка. Мы ликвидировали ее уже много раз. А она потом всегда вставала на ноги.

– О чем ты, черт подери, говоришь?

Кугер затянулся в последний раз и выбросил окурок.

– Я надеюсь лишь на то, что Бреслау останется нашим. Не хотелось бы, чтобы поляки допрашивали меня в той же комнате, где я сейчас работаю. Я люблю этот город.

– Сумасшедший. Они все погибнут.

– К счастью, в армию меня не возьмут, потому что у меня нет руки. Тебя тоже, ведь ты офицер крипо. Так что шанс у нас двоих имеется.

Они проехали под сверхсовременным проходом для пешеходов, выстроенным Гитлером. Справа от них был один из крупнейших зоопарков Европы. Слева – футуристический купол Зала Столетия, окруженный зелеными аллеями. Они переехали через дополнительную трамвайную ветку, специально приспособленную для обслуживания массовых мероприятий. Коляска остановилась у входа.

– Приехали, – сообщил извозчик и назвал сумму. – А знаете, – прибавил он, – что тут выступал сам Гитлер? Он – почетный гражданин Бреслау.

– Знаем, знаем, – ответил ему Кугер. – Не хватает только, чтобы еще папа римский стал почетным гражданином нашего города. А самое смешное будет, если он окажется поляком. И тоже будет выступать в этом Зале.

– Ты совсем с ума сошел. Поляка никогда не выберут. И вообще, они всегда одни итальянцы.

– Боже, ну сколько раз тебе повторять. Ты их не знаешь. Душу дьяволу отдадут, все, что у них есть, отдадут. Но не попустят.

– Это у тебя какая-то навязчивая идея.

– Может. – Кугер свернул газеты в рулон и сунул себе под культю, после чего с трудом сошел с дорожки. – Надеюсь лишь на то, что это ты будешь прав.

Они прошли по идеально ухоженной аллее. Широченный вестибюль подавлял своей величиной. Огромные двери вели в зал, который подавлял еще больше. Во всей Европе не было здания подобного объема и с такой конструкцией. Мужчины не стали заходить в зрительный зал. Они поймали кого-то из обслуги и потребовали вызвать инженера Клауса.

Тот знал, кто им нужен; провел их к ресторану, а потом умчался выполнить поручение. Полицейские уселись в громадном зале с панорамными окнами, откуда можно было наслаждаться видом красивейшей перголы, приличных размеров озера с фонтаном, окруженного колоннами, оплетенными диким виноградом и плющом. Они заказали себе десерт: пончики с вишневой начинкой, мороженое с клубникой и горячие блинчики с творогом. К этому же – бутерброды с горячей ветчиной и пару котлеток с мускатным орехом.

– Так что здесь, собственно, произошло? – спросил Грюневальд.