Текст книги "Бреслау Forever "

Автор книги: Анджей Земянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Мариола! – крикнул он. – Быстро домой!

– Ну, наконец-то какое-то умное решение.

Девушка отложила каску и начала стаскивать жилет.

– Нет времени. Быстрее!

Они запрыгнули в автомобиль. Сташевский установил синюю мигалку на крышу, врубил сирену. Он резко вырвался на правую полосу, потом на левую, форсировал полосу зелени, разделяющую шоссе, и помчался, маневрируя между лениво уступающими ему дорогу машинами. Только на перекрестке, уже свернув налево, выжал газ до пола, быстро меняя скорости. На спидометре было около двухсот. Тормозить он начал перед самой стоянкой, с писком шин завернул, после чего рванул рулем влево, одновременно выжимая ручной тормоз. Автомобиль выполнил искусный пируэт, и сразу же замер задом на нужном месте.

– Сумасшедший! Сумасшедший! – повторяла Мариола, пряча лицо в руках.

– Быстрее! – Он выскочил наружу, бросил мигалку на переднее сидение и помчался к входной двери.

К счастью, один из лифтов был внизу. Боже, как же долго он ползет на четвертый этаж. А до сих пор казалось, что вжик и там!

– Что случилось? – спрашивала трясущаяся Мариола.

Наконец! Они услышали тихое «пинг!», и дверь бесшумно раздвинулась. Они галопом помчались по коридору, более длинному, чем в бункере Гитлера. Сташевский долго не мог попасть ключом в скважину.

– А теперь закрой двери на оба замка, закрой все окна и спусти жалюзи.

– Да что случилось?

– Сейчас!

Славек выскочил на балкон, закрыл задвижку кондиционера, который автоматически переключился на внутренний контур. Огляделся по сторонам. Солиднейшие, практически броневые двери; замки, которые невозможно взломать; обладающие всей необходимой защитой окна. Его опыт по делам о взломах и то, как он им воспользовался, как раз действовал с процентами. В холодильнике полно жратвы; запасы воды, сухие военные рационы, уложенные один на другом в гардеробе; патроны с химическим освещением, несколько экземпляров огнестрельного оружия и приличные запасы патронов.

Они были замкнуты, словно в крепости.

– Такты мне объяснишь?

– Это наше Вестерплатте, – сказал Сташевский. – Повторяемость ситуаций.

– Да о чем ты бредишь?

– Смотри, у нас могут быть галлюцинации.

– Господи Боже!

Славек задумался.

– Слушай, а что помогло тому писателю, который вел любительское следствие по этому же делу? Конечно, шарики за ролики у него немного заскочили, но ему удалось.

Мариола оттерла вспотевший лоб.

– Он набрался химией по самые дырки в ушах.

Вот тут Мариола могла быть права. К счастью, оба они страдали от аллергии. У них имелся запас лекарств, способный пригодиться половине армии в течение годичной кампании. Они высыпали содержимое громадного ящика на пол и стали копаться в куче цветастых упаковок.

– Что глотнешь?

– Циртек.

– Слишком слабо. Я приму кларитин. Пульмикорт.

– Прополоскай рот.

– Я возьму беротек.

– Тогда я – беродуал.

– Синтарис! Аллертек – нет, слишком слабый. Тельфас, действующее вещество, кажется, фексофенадин, прочитай, а то слишком мелкие букв очки.

– Ротадин? Действующее вещество – лоратадин. Неее… То же самое, что и кларитин.

Первой сориентировалась Мариола.

– Так, прекращаем глотать эту дрянь, потому что отравимся. И даже скорая помощь нас не спасет, потому что не сможет взломать эти бронированные двери.

Славек прикрыл глаза и вздохнул. Его девушка была права. Он огляделся по сторонам. Может, хватит и того, что они уже наглотались. Затем подошел к холодильнику, плеснул себе приличную порцию джина.

– Не хочешь?

Мариола отказалась, мотнув головой. Сташевский уселся под стеной, потому что не хотелось даже к дивану подойти. Девушка присела рядом, прижалась плечом. Так они сидели молча, ожидая неизвестно чего. Время тянулось ужасно. Увеличивалась только горка окурков в упаковке из под какого-то лекарства. Просто, пепельница находилась слишком далеко, чтобы еще и вставать. Мариола укоризненно глянула на Славека.

– Слушай, кондиционер ведь переключен на внутренний контур. Может, ты бы перестал курить?

– Договорились. – Все же он поднялся. Налил новый стаканчик джина. – У тебя никаких галлюцинаций нет?

– Есть! – Мариола скорчила вроде бы страшную мину. – Мне снится, будто бы сижу я возле парня, который гонит выше двухсот по узкой дороге, который хотел меня утопить на Мазурах при восьми баллах по Бофорту, который алкоголик, который курит сигареты одну за другой, милитарист, превративший наше гнездышко, нашу милую хижину в укрепленный бункер. Сталь, стекло, алюминий, асептика. Невозможно и шагу сделать, чтобы не наткнуться на какую-нибудь электронную штуку. Даже в НАСА нет столько подобного добра. – Она глубоко вздохнула. – А вот теперь самое паршивое: мне снится, что я живу с ним по собственной воле!

Сташевский только махнул рукой.

– Очень смешно… А вон того паучка на стене видишь?

– Вижу, – Мариола была настроена мирно.

– Тогда, черт с ним. В таком случае, это не галлюцинация.

– А вон ту птичку видишь? – спросила теперь она.

– Боже, какую еще птичку? – он глянул в указанном направлении. – Не вижу.

– Галлюцинации! – перепугано воскликнула Мариола. – Или у тебя, или у меня!

Славек выпучил глаза.

– Да не вижу я!

Мариола подбежала к стенке, на которой висела абстрактная картина.

– Ну, вот же. Видишь?

Сташевский чуть сознание не потерял.

– Так я же думал, что ты говоришь о живом создании… – Он снял картину со стены, начал поворачивать ее, сначала в бок, затем – вверх ногами. – И откуда мне знать, что это вообще птичка. Это может быть черт знает что.

Его перебили звуки симфонии Вагнера, исходящие их громадных колонок.

– Принять звонок, первый канал, – сказал Сташевский.

Маленькое устройство, подвешенное у него на мочке уха, явно понимало человеческую речь. Оно переключило сигнал с сотового прямо в ухо и заодно сообщило, кто звонит.

– Привет, пани Эля.

– День добрый, пан Славек. К сожалению, от спецслужб добрых новостей нет.

– Что, тех двоих с мерседесом не нашли?

– Нашли. К сожалению, в уже несвежем состоянии.

– Блин! – Славек никак не мог повесить картину назад на стенку. – Как их убили?

Он еще слушал какое-то время, потом хлопнул себя по щеке, чтобы устройство в ухе отключило телефон. Мариола внимательно тянула на Славека.

– Сильно паршиво?

– Сильно.

* * *

Борович с Васяком добрались до развалин перед Центральным Вокзалом. Там они укрылись в разбомбленной гостинице, чтобы почистить одежду. С огромным трудом, с помощью газеты, они отряхнули один другого от пыли и грязи. Осторожно перешли через площадь, по которой шастало несколько патрулей. Из бункера под площадью просачивалась ужасная вонь, от противопожарного бетонного бассейна несло еще сильнее. В подавляющем своими размерами зале они начали разыскивать пост службы охраны железных дорог. Такой нашелся быстро – у самого входа в тоннель, ведущий к перронам. Первым вошел Васяк.

– Гражданская Милиция, – предъявил он удостоверение. – Охрана капитана УБ из Варшавы, – указал он на Боровича. – Нам необходимо быстро написать рапорт для воеводского управления.

Железнодорожный охранник сорвался с места и отдал салют. Борович милостиво кивнул.

– Товарищ, – продолжил Васяк, – есть ли у вас тут пишущая машинка и бумага?

– Машинка есть, только немецкая.

– Достаточно. А есть ли у вас надежный человек, который доставит рапорт в управление? А то нам нужно ехать дальше. Гражданин капитан преследует одного, очень подозрительного…

– Больше ничего не говори, – перебил его Борович. – Дело секретное.

– Так точно, гражданин капитан! – Васяк снова обернулся к железнодорожнику: – Вам придется покинуть пост. Рапорт совершенно секретный.

Тут включился Борович.

– Встаньте перед дверью и проследите, чтобы сюда никто не входил. Ну, разве что другие товарищи из УБ. Нас тут много.

Охранник щелкнул каблуками, и даже довольно по уставу, по-видимому, перед войной он служил в армии, затем, слегка напуганный, он вышел и закрыл за собой дверь. Борович уселся и спокойно вставил лист бумаги в машинку. При этом он допил остатки кофе, что стояли на столе.

– О, даже и ничего, – удивился он. – Не то что те американские крашеные ссаки.

– Может, еще довоенный? – полюбопытствовал Васяк.

– Тииии… а не то нас «товарищи из УБ» услышат, – пошутил Борович.

– Да ладно… – Васяк присмотрелся к собственному отражению на блестящей поверхности какого-то устройства. – «Товарищи» – то есть, я и мое отражение в зеркале.

Клавиши машинки издавали глухой отзвук. И хотя сама машинка была очень качественной, зато красящая лента выдавала свое происхождение – эрзац, произведенный в последние месяцы войны. Боровичу приходилось чуть ли не всякий раз проворачивать вал машинки назад и перебивать какие-то буквы. Это ему не мешало. В АК он подделывал немецкие документы и печати и был в этом деле весьма хорош. Сейчас же все было еще легче. Он быстро напечатал несколько писем. Потом открыл ящик стола и снабдил каждое таким количеством печатей и штампом, сколько мог найти. Некоторые штампы он слегка изменил, подкладывая бумажку под половину отпечатка, чтобы не было адреса учреждения, выдавшего документ. Оставался один заголовок.

– Теперь ты, – обратился он к Васяку. – Карандаш есть?

– А не будет лучше, чтобы ты напечатал на машинке? Я плохо пишу.

– В этом-то и дело. Нужен твой почерк и способ формулировки мыслей.

Борович подал Васяку листок бумаги и химический карандаш. Тот солидно поплевал и в муках начал творить письмо коменданту, в котором описывал, как самостоятельно преследует грозного преступника и просит, чтобы окружили вокзал в Кракове, чтобы там совместными усилиями поймать. Все это он украсил старательной подписью.

Борович сложил письмо аккуратным треугольником, открыл двери и передал «рапорт» железнодорожному охраннику.

– Мы тут передумали. В первую очередь с рапортом должен ознакомиться комендант в Ополе. Как только прочтет, пускай переправит во Вроцлав. Можете послать кого-нибудь надежного?

– Так точно!

– Хорошо.

Больше на охранника внимания он уже не обращал. Быстрым шагом они пересекли холл в поисках начальника вокзала. Кто-то сказал, что начальство находится в соседнем здании. Пришлось выйти на залитую солнцем площадь.

– Черт! Это какой-то лабиринт. Или дворец какой-то…

– Не бойся. Увидишь вокзалы и побольше.

Они подошли к человеку, стоявшему на газоне и опирающемуся на мотыгу, при этом задумчиво глядящему вдаль.

– Прошу прощения, – начал было Борович. Но ему не дали закончить.

– Там. – Находящийся в философском настроении мужчина даже не отвел глаз. Просто показал пальцем.

– А откуда вы знаете, о чем мы хотим спросить?

– Все спрашивают. Очередь там дня на два.

Васяк вдруг заинтересовался:

– А чего это пан здесь так стоит?

– Прополоть приказали, но здесь сорняков нет.

Он лениво отвел взгляд.

– Так что вы делаете?

– Жду сорняков. – Мужчина снова перевел глаза на какую-то точку в далеком пространстве. – Пока не вырастут.

– Пошли, – подогнал Борович Васяка. – У нас нет времени.

Они с трудом пробились сквозь плотную толпу, где не было чем дышать. Только лишь благодаря силе и решительности Васяка, они добрались до секретариата.

– Пан начальник никого не принимает! – увидав их, взвизгнула секретарша.

– Милиция! – вновь предъявление удостоверений.

– А я – контролер службы охраны железных дорог, – Борович показал созданную несколько минут назад бумагу.

Секретарша тут же сдулась. Васяк оперся спиной о подоконник. Чтобы быть в порядке в отношении представителей власти, женщине пришлось повернуться к нему лицом, спиной – к столу. Именно это им и было нужно. Обо всем было договорено пару минут назад.

– Не проводились ли среди охранников попытки антикоммунистической агитации? – Васяк играл энкаведиста безошибочно. Слишком многих он видел в своей жизни, слишком многое успел запомнить.

– Нет. Мне ничего об этом не известно, – ответила перепуганная секретарша.

– А не носят ли сотрудники какие-нибудь листовки, газетки? – продолжал тот интересоваться.

– Нет. Я не видела.

– Я тут поставлю печать на командировку. – Борович за спиной женщины поставил печати начальника вокзала на всех нужных бумажках, затем приложил еще и факсимиле самого начальника. – Хорошо, – сухо заявил он. Тогда придется прочесать весь поезд. Черт!

– Ну да, – кивнул Васяк. – Выпишите-ка нам два служебных билета до Берлина.

Та трясущимися руками выписала нужные документы. Васяк с Боровичем, не говоря ни слова, снова начали протискиваться сквозь плотную людскую толпу. Предъявив одну из бумажек, они получили на складе два комбинезона, инструменты, американские пайки и подробную карту с графиком сообщений. Чуточку успокоившись, они прошли в тоннель под перронами. Никаких объявлений не было, так что приходилось подниматься на каждый перрон и расспрашивать у кого-то из расположившихся на земле людей. Нужный состав они нашли на четвертом перроне. Любая попытка войти в вагон заранее была обречена на неуспех. Внутри была настолько невероятная толкучка, что люди лежали даже на багажных полках, по коридору просто невозможно было пройти. Некоторые висели на внешних ступенях вагонов, держась за поручни. К счастью, у Боровича с Васяком имелся другой план. Они подошли к паровозу, забрались по лестнице. Как и везде перед тем, их документы произвели нужное впечатление. Страх перед новой властью постепенно нарастал.

– Мы поедем с вами. Мы гонимся за опасным преступником, – сообщил Васяк.

– Нам приходится делать вид, что мы обычные рабочие, – прибавил Борович.

– Они могут выйти на любой станции, но мы будем следить. Как только сойдут, тут мы их и схватим.

Машинист с помощником только кивали головами.

– Когда отъезжаем?

– А холера его знает, – ответил машинист, вытирая рукавом свой громадный нос. С утра стоим, так что, видимо, скоро.

– Ладно. Тогда занимайтесь своим делом.

Оба забрались на тендер, чтобы запачкать углем свои новенькие комбинезоны.

– Что ты обо всем этом думаешь? – спросил Васяк. – Потому что у меня в голове полный раскардак.

– Не у тебя одного. – Борович понимал, о чем говорит товарищ. – Я понятия не имею, что произошло в монастыре.

Он методично пачкал комбинезон. Потом перешел к лицу.

– Но ведь ты говорил…

– Что у меня были видения? Да. Видел.

Он вытер лицо тряпкой, чтобы грязь казалась естественной.

– И что же ты видел?

– Ты все равно не поверишь.

Только от Васяка так легко избавиться было нельзя. Он вцепился, словно клещ.

– А почему мы не удирали в управление?

– Непонятная смерть Мищука, мы не оказали помощи, возможно, раненному коллеге. Ты, может, в тюрьму бы и не попал. Я же – точняком.

– Но я бы тебя прикрыл.

– Как же, как же. Я отправился бы первым, а ты за мной. Пойми наконец. Любая полиция, когда у нее на руках нерешенное, странное дело, всегда ищет козла отпущения. Им нужно отчитаться в действиях, а дела решить не способны, потому что дураки. Значит, нужно придумать убийцу, и все будет нормально. А при существующих методах УБ у них не было бы проблем, чтобы выбить из нас признание. Мы же не можем сказать, что у меня были галлюцинации, и что я боялся подойти ближе.

– Эт-точно. Я вот в России признался, что копал ход под Кремлем.

Борович рассмеялся.

– И что, поверили?

– А как же. – Васяк инстинктивно начал почесывать гениталии. – Если тебе яйца зажмут дверью… – он замолк.

– Понятно.

Борович размышлял над тем, что они здесь делают. Простой мужик и образованный интеллигент, к тому же с талантами. Оба на одной дороге, ведущей в никуда. Они сидели молча, каждый был погружен в собственные мысли.

Поезд и вправду тронулся «скоро». Они просидели на тендере часов пять, как вдруг кто-то подбежал к машинисту. Состав тронулся, набирая скорость. Васяк с Боровичем облегченно вздохнули. Затем спустились к машинисту с помощником. Борович закурил.

– Нет, это следствие я закончу, – сказал он, выпустив дым изо рта. – Или облегчу ведение дела для своего преемника.

– Хочешь возвращаться? Тогда, зачем уезжаешь?

– Нет. На родину я уже не вернусь.

Васяк только пожал плечами.

– Моя родина уже и так за границей. Восточной.

Борович снял фуражку и выставил голову через маленькое окошко. Он долго глядел на исчезающее в перспективе здание Центрального Вокзала. В мыслях, словно мантру, он повторял два предложения:

«Если уходишь, то этих мест не покидаешь. Они будут и дальше жить в тебе…»

* * *

Славек неожиданно проснулся и схватился с постели, сбрасывая одеяло на пол. Он повел по сторонам мутным взглядом.

– Слушай, а у муравьев уши есть? – спросил он сонным голосом.

Мариола уже крутилась на кухне, готовя завтрак.

– Что это тебе пришло в голову?

– Ну, ты же у нас дендролог, должна знать.

– Милый, – подошла та. – Как бы тебе это сказать… Дендрология – это наука о деревьях и растениях. Муравей – это не дерево. Это уже животное.

– А кто бы мог это знать?

– Господи, тебе что-то приснилось?

Тот только махнул рукой, направляясь к холодильнику за пивом. Потом уселся на сбитых простынях и вскрыл банку.

– Ладно. Это неважно, – буркнул он и сделал пару глотков.

– Голова болит?

– Почему?

– Потому что вчера ты упился в дым.

На дисплее экспрессо-автомата появился знак готовности. Пальцы Мариолы быстро бегали по стальным клавишам программа тора. Она выставила две чашки, максимальную мощность, одна порция с молоком, вторая – с сахаром. Enter. Кофемолка за гудела, перемалывая свежие зерна. Потом раздалось шипение пара. Девушка подала еще гренки, покрытые растопленным сыром из гриля и микроскопические, пикантные котлетки из микроволновой печи. Сташевский пока что за еду не принимался. Он медленно цедил пиво, потом отправился под душ.

– Остынет! – крикнула вслед Мариола.

– Иду, иду.

Он вышел мокрый, завернувшись в громадное полотенце. Как обычно, сел не возле барной стойки, а на своем любимом краю кровати. Клюнул с тарелки кусочек котлетки, пару раз укусил тост, одним глотком выпил кофе. Это был весь его завтрак. После этого вернулся к пиву.

– Славек? – Мариола глядела на него из-за стойки.

– Ммм?

– А ты мог бы перестать пить?

– В этот момент?

– Нет, вообще.

Теперь уже он удивленно глянул на нее.

– Могу.

Та, заинтригованная, замолчала. Подошла и присела рядом с ним на кровати, обняла его рукой.

– Ты серьезно? С сегодняшнего дня бросаешь?

– С завтрашнего, если это для тебя так важно.

Славек глянул на часы. Тринадцать минут седьмого.

– Одевайся. Идем.

Сам он переоделся молниеносно. Побрился за двадцать секунд и был готов к выходу. У Мариолы все заняло с полчаса. В конце концов, им удалось усесться в нагревшуюся, несмотря на раннее время, словно мартеновская печь, машину. Славек коснулся кнопок, опускающих окна, и нагло въехал в гигантскую пробку на улице под домом.

– Слушай, – Мариола закрыла окна и включила кондиционер. – Почему ты вчера сказал, будто бы все паршиво? Что тебе наговорила та баба из управления?

– Она сообщила, что воров застрелили из калибра четыре с половиной миллиметра.

– И что?

– Это воздушка.

– Все равно, не понимаю.

Сташевский объяснил, что такое оружие самое идеальное для нападения: тихое, небольшое, никаких следов не оставляет. Но тут следует соблюсти несколько условий. Нужно подойти спереди и, не нервничая, выстрелить в строго определенное место. А все профессиональные воздушные ружья или пистолеты, которые видел, были однозарядными. У него самого было восьмизарядное, но это чуть ли не игрушка, приводимая в действие баллончиком с газом, который можно купить в любом магазине с оружием, на которое не требуется разрешения. В связи с этим, убийц было двое. Тех двоих они застрелили сразу же, одним выстрелом каждый.

– К делу, Славек. Где суть?

– В песок[69]69
  В оригинале ссылка на какой-то не известный переводчику анекдот. Заменим его на известный. – Прим. перевод.


[Закрыть]. И вот посчитай теперь, сколько человек принимало участие в операции. Два вора, два убийцы, дедок в мерседесе и «владелец» машины, еще два водителя, которые столкнулись. В сумме – восемь. Скорее всего, кто-то всем этим командовал, кто-то планировал, кто-то за нами следил и подал сигнал по радио, что мы едем, и что должна случиться «авария». Это дает нам, как минимум, одиннадцать человек. Кто себе может такое позволить? Если это банда, тогда, каковая цель их действий?

Мариола пожала плечами.

– Просто, им не удалось.

– Если они хотели меня убить, – продолжал Сташевский, – легче было бы выстрелить из 38-ки. Можно отсыпать чуточку пороха, и грохот уже не будет такой сильный.

– Полицейского они убить не могли, это же такая буча поднялась бы в прессе…

Славек рассмеялся.

– Именно! – А потом, подумав, прибавил: – Погоди. В каком-то смысле, ты права. Все следы ведут в управление.

– Господи! Какие же?

– И Грюневальд, и я оставили на видном месте маршрут поездки. Достаточно глянуть, и ты уже знаешь, где расставить ловушку.

– А не было бы легче просто следить за тобой?

– А вот это, как раз, след номер два. Во-первых, обо мне знают, что я сцапал множество бандюг. Трижды получал награду, как лучший офицер. Эти уроды постепенно выходят из тюряги, могут и мстить. В связи с этим, всякий раз на работу я еду по другому маршруту. Никаких постоянных привычек у меня нет…

– Кроме водки, – перебила его Мариола.

– Ой, перестань! Я же сказал, что с завтрашнего дня завязываю. – Славек резко съехал на правую полосу, свернул на боковую улочку, затем опять выехал на основную, но уже не столь забитую машинами. – И, возвращаясь к делу. Вторым следом является тот факт, что всякий раз после убийства полицейского в его родном управлении проводят внутреннюю проверку. И весьма тщательную.

– Думаешь, кому-то этого сильно не хочется?

– Да. Он предпочитает, чтобы это был взрыв, где делом, в основном, занимаются уже ученые эксперты, а не мусора. Или самоубийство. Тогда истинный убийца остается вне подозрений.

Мариола закусила губу. Задумавшись, она открыла бардачок и вынула пачку сигарет. Прикурила сразу две – для себя и для Славека.

– Боже, – шепнула она, видя, что Сташевский сворачивает на площадь Нанкера. – Ты же не едешь – ТУДА?!

– Почему же, еду. – Место для стоянки Славек нашел без особого труда. Это было единственное место в самом центре, где еще удавалось найти какое-то местечко для парковки, если не считать специализированных надземных или подземных стоянок.

Мариола вышла в подавленном настроении. Сташевский пытался ее успокоить.

– Милая, сегодня нам никто никакой гадости не давал, а я хочу только оглядеться. Разик гляну, и выходим. ОК?

У Мариолы по спине ползали мурашки. Предчувствие, хотя она и не была полицейским, редко подводило ее. Славек называл это женским шестым чувством. Он частенько пользовался ее советами, а точнее – внушениями. У него предчувствий никогда не случалось. Он был человеком до мозга костей рациональным, который не верил ничему, кроме фактов и собственным размышлениям. Его успехи, помимо тяжелой работы, были плодами нонконформизма, ума и какой-то невероятной, выборочной памяти. В связи с этим, он не был систематичным. В управлении его называли «графом Сташевским». Он мог не приходить на оперативки, а то и вообще не появляться на работе. Постоянные присутственные часы – как он их называл – были для него головной болью. Всегда он был недовольным, всегда у него было собственное мнение. А поскольку при этом его действия оказывались по-настоящему эффективными, он колол глаза тем, кто «носили портфель» за комендантом, что было их самым важным достижением.

Сташевский с Мариолой прошли во внутренний дворик. Вид, который успокоил даже Мариолу. Пышные клумбы, старый колодец, отовсюду гладят окна окружающих зданий, и все это залито ярким солнцем. И как тут размышлять о духах, сверхъестественных явлениях или какой-то секте? Ведь все это глупости. Все здесь казалось совершенно нормальным. Правда, Мариолу удивила маленькая площадь. Она представляла, что площадка будет намного большей. Опять же – она не могла поверить, что Мищук и остальные взрывались именно здесь. Вместе со Славеком она присела на бордюре, окружавшем одну из клумб. Сташевский закурил очередную сигарету. Как-то раз он спросил у одной своей знакомой: «Есть ли какая-то вредная привычка, которой у меня нет?» Та, после длительных размышлений, ответила: «Ты не колешься!»

– А знаешь, – заявил Славек, – все время мне кажется, что я подхожу ко всему этому через жопу.

– К чему? – Мариола с удивлением глянула на него.

– К следствию. Ведь это же были не взрывы.

– Что?! – Мариола даже подскочила. – Но ведь ты же видел тела в морге.

– Результат – это одно, а причина может быть совершенно иной. Ведь всегда, когда наблюдатель находится в состоянии паники, он видит не то, что происходит на самом деле. А потом рассказывает такие бредни, что уши вянут. Опять же, он всегда что-то прибавляет от себя. Рассказ меняется, эволюционирует, а слушатель, в особенности, рутинный, как в полиции, прикладывает к ней собственный, известный шаблон.

Он задумался.

– Это были не взрывы.

– А что?

– Ассоциация тут простая. Немного помогают антигистаминовые лекарства. Но только немного, не до конца.

– Ты скажешь наконец, что же это такое?

Славек выдул дымовое колечко.

– Аллергия.

Мариола долгое время не могла произнести ни слова.

– Ты с ума сошел. Ведь все эти тела исследовали патологоанатомы. Разве они не установили бы? Ведь это специалисты.

– Полицейские врачи. Специалисты – согласен, но завязшие в рутине. Зачем исследовать другие тропы? Ведь ясно же видно – что взрыв. Вот они и объясняют, что можно слопать перманганат и запить кислотой, либо нажраться семтекса. Все это бредни, не иначе.

– Как аллергия способна вызвать взрыв?

– Этого я не знаю. Сейчас я думаю о чем-то другом. Как все это красиво звучит: внутренний взрыв, НЛО, правительственный заговор, самовозгорание… Тем временем, единственным задокументированным случаем является описанный Мищуком инцидент самосожжения офицера УБ. Но он провел это классически – вылил на себя канистру бензина и поднес спичку. А потом ему пришлось еще и стреляться.

– Не могу поверить, – Мариола тряхнула головой. – Погоди. Но ведь Грюневальд тоже описывал самосожжения.

– Он описывал на основании чьего-то рассказа. Сам он ничего не видел. Механизм идентичный: возбужденный до крайности, шокированный свидетель. Ведь он же ничего толкового тебе не скажет, только «Я увидел море огня, он горел без всякой причины, о Боже, о Боже!»

Мариола восхищалась отстраненностью Славека, его бесстрастным взглядом на целое. Не конвенциональный разум Сташевского действовал и вправду иначе, чем все остальные.

– До сих пор не могу поверить.

– Тогда послушай, как-то меня укусил овод. Лицо очень быстро распухло так, что я ничего не видел. Пришлось поднимать веки пальцами, чтобы вызвать скорую помощь. Это был не взрыв, но выглядел я словно трехсоткилограммовый Носферату. Когда ткнул пальцем в лоб, углубление оставалось еще пару минут. Или вот. Недавно умерла известная актриса. От укуса самой обыкновенной осы. Или вот, самый замечательный пример. В больницу Медицинской Академии привезли девушку, которой врач уколол пенициллин или что-то подобное, названия уже не помню. И с девушки слезла кожа. Вся. Вызвали полицию, потому что первое, о чем все подумали, будто бы кто-то облил ее кислотой. Да что там, облил… Выкупал в кислоте. Вокруг сплошные виртуозы, самые лучшие врачи Вроцлава. И ничего. Без кожи жить невозможно. Девушка быстро умерла.

Мариола слышала уже сотни подобных рассказов от Сташевского.

– Ужас, – бесстрастным тоном произнесла она.

– Это я видел сам, собственными глазами. Сто процентов кожи отделилось от тела. И как назвать подобное, если выискивать сенсацию? Самокожеслезанием?

– Прекрати! – Вопреки словам, она улыбнулась.

– Предположим, что у нас имеется чем-то усиленная аллергическая реакция. Неожиданно начинает пухнуть какой-то внутренний орган. И делает это настолько быстро, что разрывает другие органы, вены, артерии и даже кожу.

– И потому-то всегда имеются цветы?

– Да. Некоторым не удается, не знаю – что, но их встречает поражение.

– В смерти?

– Угу. Тогда они кончают с собой. Даже не знаю, что это может быть. Какой-то эрзац чего-то. Не имею понятия, чего.

Мариола ненадолго задумалась. Залитый солнцем внутренний дворик заставлял думать многое о чем, только не о последовательности чудовищных преступлений. Охотнее всего, сейчас она сняла бы рубашку и позагорала в одном бюстгальтере. Хотя, нет. Дворик был окружен со всех сторон. Ветра совершенно не чувствовалось.

– Если эти цветы вызывают усиление аллергического приступа, то почему сестры – урсулинки и их ученицы не болеют? Ведь в такой компании должно быть хоть несколько женщин, страдающих аллергией.

– Не знаю.

Сташевский вытащил очередную сигарету, хотя во рту еще торчала предыдущая. Он выбросил ее и закурил новую. Голову положил на руки. Дым медленно сползал с наклонившегося лица. Мариола знала, что в такие моменты Славеку лучше не мешать, хотя ее женское любопытство подсказывало что-то совершенно иное. Но она предпочитала не рисковать возможными припадками злости, истерии или же потоками иронически-издевательских-оскорбительных замечаний. А такое случалось, когда кто-то мешал его сосредоточенности. Поэтому она осматривалась на месте. Это здесь погибло несколько офицеров. Именно здесь заразилось несколько других. Впоследствии, они разыскивали какие-нибудь купола, чтобы совершить театральное самоубийство в окружении цветов. Уютный, залитый солнцем дворик не вызывал впечатления немого свидетеля страшных преступлений. Девушка подняла голову. В одном из окон третьего этажа мелькнула фигура монашки в черном одеянии. Затем она заметила ее же в окне второго, а потом и первого этажа.

– Во, мчится. – Мариола толкнула локтем Славека, указывая на объект своих наблюдений. – По-моему, она собирается выкинуть нас отсюда.

Тот поднял голову, не слишком осознавая то, что творится вокруг. Монахиня уже стояла в двери.

– Странно, – сказал Сташевский. – Ведь тут живут черные урсулинки, а у этой серая ряса.

– Чего? У тебя что-то с глазами? Ведь у нее черная…

Сташевский тряхнул головой.

– Серая, а снизу виден фиолетовый цвет. – Он глянул по внимательнее. – Господи, ведь женщина епископом быть не может.

– Ты это серьезно говоришь?

– Ну да.

Мариола поднялась и подошла к монашке.

– Снова полиция? – догадалась та. – Когда вы уже решите дело с этим проклятием? Боюсь, что теперь начнут сюда приходить какие-нибудь журналисты. В конце концов, все об этом узнают.

– Это он из полиции, – сказала Мариола. – Сама же я хочу лишь провести один опыт.

– А пани сама кто?

– Я дендролог.

После этого она уже не обращала внимание на трещащую монашку, которая, снизив голос, даже рассказала про визит специалиста из ясногурского монастыря, который ночью читал экзорцизмы, чтобы не напугать учениц. Мариола искала нужные цветы, нашла, сорвала по паре лепестков.