Текст книги "Мы в город Изумрудный... (СИ)"

Автор книги: Андрей Лукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Мозги бывают разные

В Изумрудный дворец пришла беда. Пришла внезапно и нежданно, как всякая беда. Ещё вчера всё было прекрасно и хорошо. Ничто, как говориться, не предвещало…  Даже и помыслить никто не мог. К вечеру, правда, уже появилась некая напряжённость, лёгкие, почти незаметные тучки на ясном небосклоне. Первой на это обратила внимание Кагги-Карр, что не удивительно, поскольку именно она почти всё свободное время проводила с правителем.

Когда солнце уже почти скрылось за далёкой грядой Кругосветных гор, ворона обнаружила, что Страшила задумчиво стоит у распахнутого окна и разглядывает крыши домов с неким как бы даже и недовольством. С какой-то даже удивительной для него суровостью, если не сказать злостью.

Объяснять причины своего дурного настроения Страшила не пожелал. Он передёрнул мягкими плечами, буркнул что-то невнятное и отошёл от окна. Ну что ж, от приступов чёрной меланхолии никто не застрахован. Кагги-Карр была мудрая ворона, она благоразумно сделала вид, что всё в порядке, и оставила правителя одного. К утру дурное настроение непременно развеется, решила она.

И ошиблась. Утром все стало намного хуже. Меланхолия сменилась откровенной злобой. Первым делом Страшила ни с того ни с сего накричал на смотрителя дворцовой умывальни, когда тот традиционно предложил правителю ополоснуть лицо после сна.

– Какого сна?! – сердито вскричал Страшила. – Вы же знаете, что я никогда не сплю, Гингемовым котлом вам по голове! За столько лет можно было и запомнить! Я же не Гудвин! Мне сон не нужен! И что, Урфин вас побери, вы мне предлагаете ополоснуть? Вот это? – он ткнул пальцем себе в холщовый лоб. – Вы, верно, хотите, чтобы я размазал себе глаза, нос и рот? Или желаете, чтобы у меня все булавки в голове заржавели? Что это, как не заговор? Что это, как не покушение на царственную особу? Руфа Билана вспомнили?!!

Смотритель в ужасе попятился:

– Нет, нет, Ваша Мудрость, я и не думал…

– Вон!!!

Смотрителя словно ветром сдуло. Слуги и стражники притихли в недоумении. Никто никогда не слышал, чтобы Страшила повышал голос. А тут он буквально орал. Такого себе не позволял даже Гудвин Великий и Ужасный.

Срочно вызванный Фарамант поступил крайне опрометчиво. Не догадываясь об истинных масштабах несчастья, он вошёл к правителю так, как делал это практически каждый день, то есть почти как к себе домой. Обозначив лёгким движением головы почтительный поклон, он весело поздоровался…  и тут же подавился словами приветствия, увидев лицо повернувшегося к нему правителя. Искажённое неподдельной злобой лицо соломенного пугала.

– Почему без доклада? – буквально прорычал Трижды Премудрый, сердито насупив нарисованные, жиденькие, надо заметить, брови. – Кто впустил? Совсем уважение потеряли? Вон!!!

Бедняга Фарамант пулей вылетел за дверь и без сил повалился на стоящее в приёмной кресло. Испуг и потрясение, испытанные им, были настолько сильны, что в его очках даже лопнули стёкла.

Следующей жертвой необъяснимого озлобления правителя стала Кагги-Карр. Она деловито влетела в распахнутое окно, раскрыла клюв для утреннего доклада…  И почти тут же с обиженным карканьем вылетела в дверь, теряя перья и суматошно пытаясь удержаться в воздухе. «Он схватил меня с таким видом, словно всерьёз собирался свернуть мне шею, – рассказывала ворона, с трудом придя в себя. – Со мной не обращались так с тех пор, как я перестала летать на засеянные пшеницей поля».

Неудача ждала и Дина Гиора. Отважный солдат чётким строевым шагом вошёл к правителю, торжественно отсалютовал и на правах старого друга поинтересовался, в чём причина дурного настроения и чем он может быть полезен. Несколько минут спустя Страшила крайне раздражённым звонком вызвал к себе двух дуболомов. Дуболомы аккуратно вынесли тело упавшего в обморок солдата и уложили его рядом с Фарамантом. Более получаса потребовалось друзьям на то, чтобы привести его в чувство.

Изумрудный дворец притих. Всем стало ясно, что происходит нечто нехорошее. Кагги-Карр, Фарамант и Дин Гиор тихонько шептались в уголке. Вид они имели крайне подавленный. Ясно было, что такого поворота они не ожидали. Когда Страшила вышел из зала и отправился на прогулку, он даже не взглянул в их сторону, чем вызвал довольные улыбки некоторых придворных. Правитель ступал так тяжело, словно он был набит не соломой, а камнями, и смотрел из-под шляпы столь сурово, что все встречные невольно отступали в стороны и опускали глаза к земле.

Определённая часть придворных такой перемене внутридворцовой атмосферы была даже рада. Нужно ли упоминать, что в основном это были либо родственники небезызвестного Руфа Билана, либо господа, симпатизировавшие Урфину в бытность его правителем, получившие от него разнообразные милости и лишившиеся таковых после возвращения на трон Страшилы.

– Не зря говорится, что власть портит человека, – шептались они, многозначительно переглядываясь и подмигивая друг другу. – Она способна испортить даже соломенное чучело.

– Верно, верно, господа. Я давно этого ждал, и ничуть не удивлён. Напротив, мне странно, что он так долго продержался. Ну, теперь ждите, будет у нас новый диктатор.

– А как он на них кричал, господа. Как кричал! Бальзам на сердце, честное слово!

К полудню обстановка накалилась настолько, что даже изумруды на дворцовых башнях изменили цвет и сделались от испуга непрозрачными и бледными. Страшила орал на всех, он швырнул очки в секретаря, замахнулся палкой на учителя танцев Лана Пирота, топал ногами на главного архитектора и грозился всем показать, где зимовала Бастинда. Самые осторожные придворные потихоньку испарились из приёмной. Начался незаметный исход слуг и служанок. Дуболомы, стоявшие на страже, куда-то спрятались, и никто этому не удивился.

Уже весь город был в курсе происходящего, жители старались лишний раз не появляться на улицах, некоторые купцы благоразумно свернули торговлю и закрыли свои лавки. Кагги-Карр незаметно подкравшаяся к окну, подсмотрела такое, от чего у неё чуть не поседели перья на хвосте: Страшила сидел перед зеркалом и пытался собственноручно нарисовать себе злое лицо. И у него это, надо сказать, довольно неплохо получалось.

Всем стало ясно, что неприятности только начинаются и что следует готовиться к ещё более серьёзным испытаниям.

К вечеру во дворце появился мастер Лестар. По каким-то делам он ездил к подземным рудокопам и теперь возвращался в Фиолетовую страну. Разумеется, он не мог не заглянуть в Изумрудный город. Тем более, что Железный Дровосек просил его передать кое-что своему сердечному другу Страшиле.

Когда Дин Гиор, Фарамант и Кагги-Карр, перебивая друг друга поведали ему о случившимся, огорошенный мастер надолго задумался.

– У меня есть только одно объяснение происходящему, – наконец сказал он. – Такое могло произойти лишь в том случае, если у правителя заржавели в мозгах иголки и булавки.

– Ер-р-рунда совер-р-ршеннейшая! – каркнула Кагги-Карр. – Когда у Страшилы ржавели булавки, он становился рассеянным и забывчивым, но никак не злым. К тому же, пр-рофилактическая замена булавок и иголок пр-роводилась всего два дня назад. Я сама на ней пр-рисутствовала и могу подтвердить. Мозги у правителя в полном пор-рядке.

– Да-да, – согласился и Фарамант. – Мы отвесили правителю отборнейшие отруби и очень тщательно перемешали их с самыми острыми иголками и булавками. Я могу даже показать вам упаковку из которых мы их брали. Вот, посмотрите.

Фарамант подал Лестару картонную коробку наполненную блестящими булавками и иголками.

– Их прислал в подарок Страшиле сам Гудвин, – пояснил Фарамант. Он продолжил, понизив голос и многозначительно улыбаясь. – Как мы знаем, Великий и Ужасный у себя на Солнце открыл скобяной магазин и торгует там такими булавками. Говорят, дела у него идут очень успешно.

Мастер Лестар собственноручно убедился в остроте булавок и иголок, затем внимательно изучил коробку. На одной стороне коробки был наклеен ярлычок с надписью «Made in China».

За поворотом поворот

(Если бы дуболомы были именно такими, какими их изобразил Леонид Викторович Владимирский)

В центре одной из площадей Изумрудного города, там, где с недавнего времени начались работы по возведению памятника неизвестно кому, неторопливо работали два каменотёса. Один пожилой, крепкий, слегка сутулый, с румяным, широким лицом никогда не унывающего балагура. Второй значительно моложе, обличьем простоватый и недалёкий, явно житель деревни, недавно попавший в большой город на заработки. Пожилой, судя по всему, в родне имел Болтунов, поскольку языком молол, не переставая.

«Вот так оно и было. Прилетает, значит, однажды к Страшиле, к правителю нашему трижды премудрому, ворона Кагги-Карр, мы с тобой вчера её на рынке видели, прилетает, понимаешь, и говорит человечес…  в общем, рассказывает. Так, мол, и так, появился в Голубой стране некий угрюмец из бывших по имени Урфин по фамилии Джюс. Из каких, спрашиваешь, бывших? Ну, из этих, из зловолшебных приспешников. С ходу объявил себя ни много ни мало колдуном, натесал топором огромных деревянных болванов с оскаленными мордами, оживил их каким-то непонятным гуррикапом, и через то натурально сделался у жевунов самым главным, а они и не пикнули. А ты попробуй-ка пикни, когда этакий болван с дубиной стоит над твоею душой и того гляди приголубит тебя по голубой шляпе. Только бубенцы и звякнут на прощанье. М-да. Болванов этих, говорят, потому и прозвали дуболомами, что они своими дубовыми колотушками всё вокруг ломают с превеликим удовольствием, только прикажи. Что говоришь? Иначе рассказывали? Знаю, знаю, слыхал я такую байку, что он своих дуболомов в огороде выращивал, как репу или там кукурузу. Да только всё это неправда, я тебе говорю, а уж мне-то точно известно.

В общем, чуть ли не с полсотни таких болванов Урфин себе вытесал. Рукастым оказался, да упёртым каким! Другой на его месте вытесал бы с десяток – да и довольно. А этот, слышь, увлёкся. Затянула его, видать, работа. Потом глянул – мать моя жевунья! Энто ж цельная армия получается. А значить что? Правильно, выхода нет, придётся Изумрудный город завоёвывать. С такой бандой на что помельче серьёзному человеку и замахиваться стыдно. Вот Урфин так и заявил. Город, говорит, захвачу, чучело соломенное (это он так, типун ему на язык, о правителе нашем отозвался) свергну, сам на трон сяду, буду новым Гудвиным, говорит.

А ворона по ту пору как раз на родине гостила, в Голубой стране. Проведала про таковские крамольные речи, всё бросила и помчалась в Изумрудный город с докладом. Прилетает встрёпанная, перепуганная, сразу во дворец шасть! – ну и огорошила нас, вестями-то недобрыми. Что тогда началось – не перескажешь! Шум, крики, вопли, беготня…  Давненько такого не бывало, чтобы на нас вражье войско войной шло. Да никогда, почитай, и не бывало. На Бастинду-то мы, помнится, сами в поход наладились, век бы тот поход не вспоминать. А тут, глядь, на нас идут войском деревянным.

У правителя нашего Страшилы от таких новостей иголки с булавками из головы повылазили. Как, понимаешь, быть, что, скажите на милость, делать? Под злобного Урфина идти гордость не позволяет, значит что, ополчение надо собирать, город от ворога оборонять, авось получится отбиться. Кинули клич, раздали оружие… Мне копьё досталось, тяжёлое, старинное, едва-едва от ржавчины отскрёб. Неделю ждём, две ждём – нету никакого Урфина. Не идёт, понимаешь. Где-то застрял. Тут бы и заслать разведчика, да вот беда – приболела наша ворона! Подхватила где-то по пути заразу заморскую, этот, как его…  птичий мухомор! Да, а ты как думал, тут у нас ещё и не такое бывает, только успевай поворачиваться. Лежит ворона, помирает, себя не помнит, перья на хвосте повылазили, крылья не поднимаются. Работник из неё в таком виде, сам понимаешь, никакой. Это ты, предположим, коли вдруг облысеешь, инструментом орудовать всё одно смогёшь. А вороне без перьев – никакого полёту.

Может, соврала, спрашивают у неё, пока она ещё в сознании была, может, нету никакого Урфина с болванами? Есть, хрипит, не соврала, ждите, скоро появится. Штурмом город возьмёт, всех побьёт, правителя на солому пустит, одни, говорит, убытки.

Три раза ополчение собирали, и все три раза взад по домам распускали. Не видать Урфина. И дуболомов не видать. Сгинули. Соврала-таки ворона. Пора её в отставку списывать, ежели, конечно, после мухомора своего выживет. Поползли такие шепотки по дворцу, даже сказать могу по секрету, кто громче всех нашёптывал. Троица эта неразлучная – Флед, Билан и Гвин. Почти убедили правителя нашего Страшилу, что ворона нарочно его обманула, и никаких дуболомов в окружающей природе не существует.

Почему других птиц на разведку не заслали? Вот головастый ты, человече! Полагаешь, Страшила, правитель наш, сам до такого не додумался бы? Это у нас с тобой под шляпами не пойми что, а у него мозги отборные, Гудвиным законно подаренные. Как, скажи, птиц этих зашлёшь, коли они на службу не записаны, приказов слушать не хотят, на уговоры не поддаются, приманить их нечем? Порхают себе с ветки на ветку, никакого дела им нет, что вскоре вражьи дуболомы до города доберутся. В Голубую страну им лететь, видите ли, далёко, к таким расстояниям они непривычные…  Разбаловали мы их, вот что я тебе скажу, разленивили.

Кое-как уломали одного дятла в Голубую страну слетать, разузнать правду про вражескую армию, есть она или нет её вовсе. Кто же знал, что дятел этот всего несколько человеческих слов помнит. Мозги-то себе давно стряхнул, поди-ка подолби с утра до вечера головой, не так ещё отупеешь. Прилетел дятел обратно. Видел, Урфина, спрашивают. Видел, говорит. Армию видел? И армию видел. Что делают? Идут. А дуболомы что, всерьёз такие страшные и непобедимые? Твёрдые, говорит. И больше ничего от него не дождались. Но, главное, не обманула ворона, идут на город враги, опять надо ополчение собирать.

Как полагается опять шум, крик, паника, ночей не спим, к битве готовимся, стены укрепляем, а чего их укреплять, коли они и без того крепкие?

Месяц ещё ждали, веришь ли, до того дошло, что чуть ли не каждому хотелось дуболомов этих поскорее своими глазами увидеть. Сколько можно, понимаешь, на нервах играть? А Урфина всё нет и нет. Вот такая вот загадка природы. У Страшилы от переживаний даже отруби в голове отсырели. Может, случилось, спрашивает, с Урфином чего? Может, говорит, он случайно свернул не туда? Может, дорогу потерял и к Марранам подался?

А тут и ворона возьми да выздоровей. Полечу, говорит, сама разузнаю, что с коварным завоевателем случилось и почему он за три месяца до Изумрудного города дошагать не сумел. Ну и полетела.

Вскорости вернулась, снова докладывает правителю. Так, мол, опять и так, Урфин есть, болваны его дуболомные тоже есть, но бояться их незачем и ждать в ближайшие два года не стоит. Не скоро они до Изумрудного города дойдут. Почему? Поворотов слишком много. Каких поворотов? Да обыкновенных, на дороге которые. Никто ничего понять не может, а ворона только похохатывает. Весело ей, понимаешь, отчего-то, видать, мухомор птичий так на неё повлиял, думают. Но нет – всё с ней в порядке оказалось, просто новости она добыла такие, что впору всем городом хохотать.

Ошибся, говорит, Урфин. Неправильно болванов своих деревянных изготовил. Нет, ходить-то они ходят, и приказы выполняют, всё честь по чести. И дубинами своими гвоздят так, что земля вздрагивает. Одно плохо, а для нас, конечно, очень даже хорошо, просто замечательно. Ходить дуболомы могут только вперёд или взад. А поворачивать не умеют. Совсем, понимаешь. Ни влево, ни вправо. Конструкцией не предусмотрено. Не подумал Урфин, что прямых дорог в нашей стране, почитай, и нету. Поворот на повороте, понимаешь, сидит и поворотом погоняет.

Ну и что ты на меня так смотришь? Ты об работе-то не забывай, никто её за нас не сделает, да ровнее камень ложь, ровнее, и растворчику побольше…  О чём я? Да, про повороты. Дороги наши, сам, верно, помнишь, больно изгибистые, так и норовят то холм обогнуть, то в сторону свернуть. А дуболомы ходют только прямо. Дошли до первого поворота, а свернуть не могут. Так и попёрлись напрямую, через поле и в рощу. Пока Урфин опомнился, пока туда-сюда, а они уже все в лесу застряли так, что зараз и не вытащишь.

Дровосек, говоришь, Железный, как ходит? Ну да, ну да. А ты сам-то его видел хоть раз? Нет? Вот то-то. У него, надобно тебе заметить, руки и ноги на шарнирах железных сгибаются, причём во все нужные человеку стороны. Потому и ходит Дровосек почти как вот ты или, скажем, я. Скрипит только сильно. Ежели его кажную неделю не смазывать, никакого терпения не хватит вслед за ним, например, по городу гулять. Неприятный для человеческого уха скрип издаёт. Думаешь, его Страшила, правитель наш трижды премудрый, запросто так в Фиолетовую страну отправил? Он его туда отправил, потому что только там за ним специальный уход возможен. Мигуны так за ним следят, что у него там не жизнь, а сплошное машинное масло. В солидоле, можно сказать, катается, да-а!

А Урфин что? Столяр деревенский, причём, не самый лучший. Что он до того делал, я у тебя спрашиваю? Да не топырь ты губы, это я так спрашиваю, для порядку, для разговора. Табуретки он делал, столы, ложки выскабливал, да игрушки местным ребятёнкам…  Страшненькие, скажу тебе, игрушки. Тогда уже, видать, дуболомов своих задумал. А об том поразмыслить ума не хватило, чтобы ноги и руки по-человечески изладить. Ну, оно и понятно, шибко умный к Гингеме в прислужники не подался бы, сообразил бы, что добром не кончится.

Вот и сидит он теперь посередь дороги, смотрит на армию свою прямоходячую и раздумывает, что ему с ней делать и как быть? Да только, скажу я тебе, попусту он мозги свои напрягает, потому как у него в мозгах самого главного нету – иголок и булавок. Куды ему до Страшилы, до правителя нашего трижды премудрого…».

– Р-разговор-ры р-разговар-риваете? – сердито вопросила появившаяся неизвестно откуда ворона.

– Работаем, госпожа министр, – с досто инством ответил пожилой каменотёс, ухватив за рукав испуганно отшатнувшегося напарника. – Трудимся.

Кагги-Карр одобрительно покивала, затем совершенно по-человечески вздохнула:

– Знал бы Урфин, что ему в Изумрудном городе уже памятник возводят, вот бы удивился. Слетать, что ли к нему, обрадовать.

– Так мы вражескому завоевателю памятник мастерим? – удивился молодой. – За что же ему такая честь?

– Начальству виднее, – глубокомысленно заметил пожилой. – Значит, есть за что.

– Это будет памятник в назидание, – пояснила Кагги-Карр. – Чтобы все смотрели на него и учились быть мудрыми. И знаете, как он будет называться? Вот на этом камне Страшила… э-э-э…  правитель наш трижды премудрый приказал выбить красивую надпись: «Памятник упорству, преодолевшему все повороты вопреки собственной глупости».

Как Ворчуны стали Молчунами

Писателем быть легко: придумал сюжет, записал, опубликовал – и почивай на лаврах. А бедным читателям, как всегда, достаётся самое трудное. Они должны не только прочесть книгу (в данном случае – сказку) до конца, но ещё и понять её, разобраться во всём происходящем, свести концы с концами и уложить в измученной голове не складывающиеся в стройную картину факты. Тяжёлый труд! Вывело лёгкое авторское перо, что живут, мол, в Голубой стране Жевуны, в Фиолетовой – Мигуны, в Розовой – Болтуны…  И, пропустив Жёлтую страну, устремилось описывать удивительные приключения главных героев. А мы теперь должны ломать себе головы, пытаясь докопаться до истины: кто же всё-таки населяет страну лимонного цвета? Топтуны? Крикуны? Шмыгуны? Или, может быть, Молчуны? Да скорее всего, именно они! Очень тогда симпатично получается: вечно юная Стелла правит болтливыми подданными, а мудрая Виллина, как бы в противовес – молчаливыми. Итак, предположим, что Жёлтую страну населяют именно Молчуны. Откуда они взялись? Кем были прежде? Приоткроем завесу тайны и погрузимся в пучины волшебной истории.

Часть 1
Страдания Бастинды

Как мы знаем, Виллина, Стелла, Бастинда и Гингема вынуждены были бросить жребий, чтобы определить, какой страной каждая из них будет править. Они даже договорились не вмешиваться в дела друг друга и не покидать надолго пределы своих новых владений. Но был в их договоре один нюанс, о котором до сих пор известно немногим. Волшебницы прекрасно понимали, что полагаться только на волю случая нельзя. И поэтому они сошлись на том, что следует установить некий испытательный срок, чтобы осмотреться в своих владениях, так сказать, примерить их на себя. Если в течение первого месяца появятся вопросы или претензии, то любая из волшебниц имеет право потребовать замену или даже провести пережеребьёвку. Как оказалось, это было очень мудрое решение.

Начнём со Стеллы. Что сказать о вечно юной волшебнице? Розовая страна приглянулась ей с первого взгляда. Ещё до того, как она в неё попала. Уж очень поэтичное название. А розовый цвет ей всегда нравился, он так подходил к цвету её лица! Одно незаметное заклинание – и она вытащила из Гингемовой шляпы нужную бумажку. Заказывайте розовые платья, сударыня! Болтливость тамошних жителей, конечно, слегка омрачала предстоящее розовое блаженство, но волшебница наивно полагала, что чрезмерную разговорчивость маленьких человечков она как-нибудь поумерит.

Гингеме было всё равно. Голубая так голубая! Жевуны так Жевуны. Лишь бы исправно платили дань. Переодеваться в голубые одежды она не собиралась, в крайнем случае допускала перекрасить свой колпак. Что и было впоследствии исполнено покорными Жевунами.

Бастинде выпала Жёлтая страна. Да-да, я не оговорился, именно Жёлтая. Одноглазой старухе на масть и окрас было наплевать, но, вытянув бумажку лимонного цвета, она довольно ухмыльнулась. Жёлтый цвет – это цвет золота. А у неё в походном сундучке давно припрятана была Золотая Шапка с тремя неиспользованными желаниями. Перст судьбы! И вполне неважно, кто населяет её будущие владения. В любом случае им придётся склонить свои головы перед новой повелительницей.

Виллина мудро промолчала, но по её недовольному лицу можно было понять, что она надеялась не иной результат. Фиолетовый цвет старит. А она и без того старушка, куда уж дальше-то? Ну ладно, первый месяц покажет.

И волшебницы отправились осматривать свои новые владения.

* * *

Прошёл месяц. Гингема с комфортом поселилась в очень уютной на её взгляд пещере, запугала Жевунов и менять уже ничего не хотела. Её всё устраивало.

Стелла тоже была всем довольна. Розовый сон начался прекрасно, просыпаться не хотелось совершенно, заклинание против болтливости было почти готово.

Виллина всё ещё осматривалась. Жила незаметной гостьей, объявлять себя повелительницей Мигунов не торопилась. Покоя в душе не было, фиолетовые одежды мозолили глаза, обновлять гардероб откровенно не хотелось.

Бастинде не повезло. Жребий её обманул. Только она не сразу это поняла, потому что сначала всё было хорошо.

Жёлтую страну, как выяснилось, населяли Ворчуны. Не слишком многочисленный народец, весьма любящий поворчать по любому поводу и без повода. Казалось бы, ну и что? Оказалось, очень даже что.

Когда колдунья объявила себя новой правительницей, а точнее – первой НАСТОЯЩЕЙ правительницей, поскольку до неё в Жёлтой стране единого руководства уже несколько столетий не имелось, Ворчуны восприняли её появление и заявление с присущим им «оптимизмом». Естественно, они тут же принялись ворчать. На разные лады, с разной степенью недовольства, и все, как один – в полный голос:

– Вот ещё и колдунья на наши головы свалилась! Мало нам того, что мы без повелителей жили, теперь она нами править будет. Только ведьмы нам для полного счастья не хватало. Но почему именно старуха? Неужели помоложе волшебницы не нашлось!

Бастинда, слушая их речи, только кривила рот в безобразной ухмылке. Ворчуны были так похожи на неё! Вечно всем недовольные, ну просто родственные души. Нет, кажется, она вытянула нужный жребий!

Она приказала навести в заброшенном Жёлтом дворце порядок, и с мрачным энтузиазмом принялась обживать новое место. Припрятала понадёжнее сундук с Золотой Шапкой, устроила в укромном уголке спальни тайное место для зонтика, крепко-накрепко заперла в дубовом комоде свою магическую книгу, заставила повесить на все окна дворца тяжёлые жёлтые шторы, а в комнатах поставить побольше свечей, велела вынести на задний двор вёдра, бочки и прочую тару с водой…  Ну, кажется, всё. Можно и отдохнуть.

Ворчунам только того и надо было. Сколько прекрасных поводов для недовольства, сколько ведьминых странностей можно со вкусом обворчать! Они зудели по всей стране с утра до вечера и с вечера до утра. Они ворчали, работая, ворчали на отдыхе, ворчали во сне…  В слушателях они не нуждались. Когда все вокруг ворчат, слух поневоле отключается, и слышишь только себя любимого. В Жёлтой стране даже поговорки отражали эту не слишком приятную черту тамошних жителей: «Кто много ворчит, тот зла не таит», «Лёжа на печи, спи да ворчи», «Ворчать бояться – в лес не ходить» и т. д.

Для постороннего человека находиться в обществе Ворчунов было подобно самому страшному наказанию. Даже робкие, славящиеся почти безграничным терпением Жевуны, приезжая в Жёлтую страну по торговым делам, через пару часов впадали в чёрную меланхолию, принимались то и дело лить слёзы и старались поскорее покинуть ворчливые пределы. Ближайшие родственники Ворчунов Болтуны вообще старались в этих краях не появляться. Потому что одно дело – жизнерадостно молоть языком, обсуждая разные новости, и совсем другое – с унылым остервенением трындеть о том, как всё вокруг плохо.

Бастинду это не пугало. Она любила одиночество, ей не нужен был никто, кроме неё самой. Она вообще старалась как можно реже встречаться и общаться с другими людьми. Вот и на Ворчунов она поначалу почти не обращала внимания. Мол, на то они и Ворчуны, чтобы ворчать. Она выше всех этих маленьких человечков, она – волшебница, повелительница, почти небожитель, могучая и ужасная.

Однако при всём при том она страдала болезненным любопытством. Ей нравилось шпионить. Ей нравилось подслушивать, что о ней говорят.

Ну и наподслушивалась на свою голову.

Вот служанка выбивает пыль из ковров на заднем дворе. Бастинда притаилась на балконе и навострила уши.

– Принесла же нелёгкая эту старуху. Песок из неё уже сыпется, а всё туда же – в правительницы лезет. Страшна как неизвестно кто, одевается неизвестно во что, мыться не хочет, одежду не чистит. Выхлопать бы её, как этот ковёр. А потом засунуть в чан с горячей водой и отмыть до бела…

После этих слов Бастинду аж перекорёжило! Любое упоминание о воде и умывании для неё было невыносимо. Злобно просверлив служанку единственным глазом и отложив страшную месть на потом, колдунья отправилась в другое крыло дворца.

На кухню заходить она не решилась. На кухне, как известно, слишком много воды. И никакие повеления и приказы даже самой могучей волшебницы не сумеют заставить поваров готовить вкусные кушанья всухую. Жарить можно на масле, но мыть, тушить и кипятить без воды, к огромному сожалению, невозможно! Поэтому Бастинда подкралась со стороны чёрного хода и приникла к маленькой отдушине.

– Сварите мне суп без бульона и компот из сухофруктов без компота! – рассерженно бурчал главный повар, энергично помешивая на сковороде жарящийся лук. – Вон чего захотела! Сухая, обезвоженная старуха! Сидит как сыч за шторами, одним глазом сверкает, кто, интересно ей второй выбил, узнать бы, приготовил бы тому человеку самый лучший пирог! Честное слово, приготовил бы! А потом как треснул бы вот этим самым черпаком, да и выбил бы ведьме второй глаз. Пусть бы тогда попробовала покомандовать!

Бастинда зашипела от злости и скрючила иссохшие руки. Глаз она потеряла довольно давно, но память о той неприятной истории всё ещё жгла её чёрную душу раскалёнными углями. Напрасно, ой, напрасно повар затронул в своём ворчании эту тему. И его тоже придётся наказать, а то как бы и в самом деле не треснул однажды своим черпаком. Ведь не зря говорится: «Что у Ворчуна на языке, то и на уме».

Колдунья так разозлилась, что не могла успокоиться целых два дня. Но потом не утерпела и вновь отправилась шпионить.

Два садовника возились в дворцовой оранжерее. Бастинда встала за стволом большого дерева и вся обратилась в слух.

– И не говори! Неправильная со всех сторон досталась нам повелительница. Ну что за дело! Понаставила свечей и шлындает под ними туда-сюда, людей пугает. Злые колдуньи, они ведь – ого-го! Они же в темноте должны жить, ночь для них лучшее время. А наша? Взять бы однажды, да и задуть все свечи в её комнате.

Нет, ну что за наказание! Бастинда не выдержала и выскочила из-за дерева. Опешившие садовники выронили инструменты, с испугом глядя на рассвирепевшую волшебницу.

– Хватит болтать! – завопила Бастинда. – Почему не работаете? Почему везде трава? Почему здесь столько воды? Убрать! Осушить и высушить! Я вам всем ещё покажу!

Садовники послушно кивали, не забывая при этом – опять во весь голос! – ворчать:

– Всё сделаем, Ваше волшебное величество! Ишь, как разоралась, того гляди лопнет! Осушить, говорит, воду убрать…  Вон как её раззадорило, аж посинела вся от злости. Не любит она у нас воду-то, ох не любит! Неспроста это, я вам говорю…  Наше дело маленькое. Сказали убрать, значит, уберём…

– Хоть бы ругалась по-человечески, а то орёт не пойми что. Не работаем мы, видите ли. А сама много ли наработала. Две недели уже нами правит, а палец о палец не ударила. Нужна нам разве такая повелительница? Да на кой она нам сдалась!

Проглотив рвущуюся из глубины души злобу, волшебница удалилась. Орать на Ворчунов было совершенно бесполезно и неинтересно. Потому что ты ругаешь его, костеришь, а он в ответ согласно кивает и тут же прямо тебе в глаза с невинным видом выдаёт всё, что думает о тебе и о твоих приказах. И ничего с ним поделать нельзя. Бастинда даже заподозрила, что прикажи она отрубить какому-нибудь Ворчуну голову, тот и перед смертью будет ворчать, что плаха ему досталась неудобная, что топор у палача не наточен, что время для казни выбрано крайне неудачно…  А палач, конечно, тоже ворчал бы, что его оторвали от более приятного времяпровождения, что лучше бы колдунья сама попробовала рубить провинившиеся головы, что платят за такую работу слишком мало…  А собравшиеся на казнь зрители все как один ворчали бы, что палач какой-то невидный, что погода сегодня для казни неважная, что отрубленную голову плохо видно из задних рядов…  А отрубленная голова ворчала бы, что…