Текст книги "Мы в город Изумрудный... (СИ)"

Автор книги: Андрей Лукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Чёрный клык

(«Волшебник Изумрудного города» – А. М. Волков, «Белый клык» – Джек Лондон)

Безмолвная пустынная равнина, усеянная камнями, изрезанная оврагами, лишённая воды и зелени тянулась до самого горизонта. Где-то далеко, за едва различимой грядой холмов начиналась та неуютная и неприветливая страна, в которую не было ни дорог, ни путей, ни тропинок. Никто туда не ходил, никто из тех краёв не возвращался, потому что там царило зло. Тёмная владычица не жаловала гостей и ревниво охраняла границы своих владений.

Но всё же что-то живое двигалось по этой равнине, двигалось вопреки всему. Ни мрачная слава этих диких мест, ни неизбежное столкновение с всевластным злом, ничто не помешало нескольким безумцам бросить вызов судьбе. Они упорно шли вперёд, день за днём, неделя за неделей. Судьба вела их трудным путём, и отступить они не могли.

Возглавлял группу огромный зверь с большой гривой. Он шёл первым, выбирая удобный маршрут. Порой он настороженно замирал, принюхивался, затем вновь, с поразительной для такого массивного зверя лёгкостью уносился вперёд. За ним шла девочка. Долгая и трудная дорога вымотала её, но она упрямо шагала по камням, не хныча, не жалуясь, подбадривая своих спутников. Иногда лев позволял ей проехаться немного верхом. Тогда девочка засыпала, ухватившись за густую гриву, и лев старался ступать так, чтобы не потревожить её сон.

Двое других путников усталости не знали. Они были не совсем люди. Невысокий, набитый соломой часто падал, спотыкался, отставал, остальные терпеливо его дожидались и заботливо помогали ему преодолевать все тяготы нелёгкого пути. Второй, высокий, худой, сделанный из железа был внимателен ко всем, он успевал следить и за идущим впереди львом, и за измученной девочкой, и за неловким соломенным другом.

Ничто и никто не мешал им на большей части трудного пути. И казалось, так будет до самого конца. Но однажды вечером, когда до владений тёмной владычицы осталось меньше трёх дневных переходов, порыв предвечернего ветра донёс до путников отголосок далёкого воя. Все насторожились. Лев привстал, и глаза его тревожно сверкнули. Звук не повторялся. Показалось, решили все. Девочка вновь зарылась в гриву. И тут вой раздался снова. Уже гораздо ближе. И это был вой не одинокого зверя, вышедшего на ночную охоту. То был вой, вырывающийся сразу из множества глоток.

Волчья стая приближалась к путникам. И полная луна, освещающая каменистую равнину, уже видела сверху вытянутые фиолетовые тени, стремительно несущиеся по бесплодной земле.

* * *

Он бежал во главе стаи, он вёл её уверенно к одному ему известной цели, и вся стая покорно принимала его главенство. Попробовали бы они не принять…  Тех, кто осмелился оспаривать его право на лидерство, он вразумил давно и безжалостно. Мгновенный выпад, удар плечом, точный укус – и всё. Второго шанса он врагу не оставлял. Жизнь из разорванного горла вытекала горячей струёй, глаза строптивца мутнели, волки, скалясь и покорно прижимая уши, отступали. Он был вожак, и доказал это. Никто не мог противостоять ему, он был самый сильный, самый быстрый, самый умный. Стая признала его, и даже то, что он не был серым с подпалинами, после его впечатляющих смертельных уроков уже не имело значения. Наоборот, его необычный окрас давал ему массу преимуществ. Стая выходила на охоту по ночам. А он, весь чёрный от носа до кончика хвоста, и был – сама ночь.

Доведись ему жить в другом месте, у подножья Кругосветных гор или в густых лесах за Большой рекой, он жил бы гордо и вольно, ни перед кем не склоняя головы. Он не признавал над собой ничьей власти…  Кроме власти Богини. Только ей он подчинялся, только её приказы согласен был выполнять, только её боялся. Да, боялся. Хотя сам себе он не признался бы в этом никогда и ни за что, даже в самом потаённом уголке своей звериной души. Он принадлежал Богине весь, и ничего не мог с этим поделать. Он смирился. Такой выпал жребий. Так надо.

Прошлая жизнь, мелькнувшее детство, глупые щенячьи радости, какие-то разговоры, хозяева…  После встречи с Богиней всё это стёрлось из памяти почти начисто. Остались запахи, голоса, воспоминание о чужих руках…  Неужели он был тогда так глуп, что позволял кому-то гладить себя? Сейчас бы вряд ли кто-нибудь осмелился погладить его. Даже Богиня. Впрочем, она о подобном даже и не помышляла.

Чёрный клык. Так она его назвала, когда он впервые показал ей свой оскал. Клыки у него были огромные и белые. Но её это не смутило. Она не любила белый цвет. Она любила фиолетовый. Цвет ночи. Чёрный – это когда фиолетовая ночь закрывает глаза. Ты весь чёрный, проскрипела она довольно, я буду звать тебя – Чёрный клык. Ему было всё равно. Своё прежнее имя он забыл. Так ему казалось.

Верных слуг следует хорошо кормить. Богиня это знала. Верные слуги до тех пор сохраняют верность, пока хозяин заботится о них. Богиня заботилась хорошо. Ей это ничего не стоило. Достаточно было только приказать. Всё остальное стая делала сама. Настигала, рвала на куски, убивала. Охотилась. Охраняла границы.

Этим вечером Богиня позвала его, как делала прежде уже много раз. Убей их всех, приказала она. Мне они не нужны. Тебе нужна добыча – они твои.

И стая вышла на охоту. Чёрных клык бежал впереди, и волкам представлялось, что сам повелитель мрака ведёт их туда, где можно найти много горячей крови и свежего мяса. Волки выли в предвкушении славной охоты. Говорить по-иному они не умели. Да им это было и не нужно. Друг друга они понимали без слов, разговаривать с добычей – чего ради? Только вой, торжествующий, громкий, жуткий, будоражащий звериную душу. Он отражался от полной луны и возвращался к земле, многократно усиленный, наводя ужас как на тех, чья жизнь уже готова была оборваться, так и на тех, кого сегодня каким-то чудом минуют смертоносные клыки.

Если не съешь ты – съедят тебя самого. Это закон добычи. Единственный закон, которому волки подчинялись с радостью. В первую очередь потому, что они всегда успевали всех съесть первыми.

Те, чья линия жизни должна была вот-вот оборваться, никуда не бежали. Словно знали, словно чувствовали, что бегство не спасёт, что убежать от Её стаи невозможно. А может быть, они решили принять бой? Это было бы прекрасно. Мало удовольствия – рвать убегающую, жалкую добычу, не помнящую себя от страха. Другое дело – опрокинуть наземь смелого, яростного врага, дать ему понять в последние мгновения его жизни, что ты сильнее, насладиться его горячей кровью, пропеть над ним победную песню…

Чёрный Клык вылетел на холм и первым увидел тех, кто посмел приблизиться к владениям Богини. Они остановились в небольшой ложбине, три человека и зверь. Наивные, они, верно, полагали, что сумеют здесь каким-то образом защититься, как-то спастись. Они ещё не знали, что от Её стаи спасения нет.

Волки выметнулись вслед за вожаком, увидели первую жертву и взвыли с удвоенной злобой. Высокий железный человек стоял, широко расставив ноги, и лунный свет сверкал на лезвии его огромного топора. Память многих поколений предков убеждала волков в том, что именно этот человек – их изначальный враг. Человек с топором, каждая встреча с которым почти всегда оканчивалась смертью недооценившего свои силы волка. Но теперь их было слишком много для одного топора. И они были слишком сильны.

Чёрный клык не понимал их ярости. Железный человек его не интересовал. Он увидел свою добычу, настоящую, достойную такого вожака, каким он себя считал и каким на самом деле являлся. Огромный жёлтый зверь с пышной гривой смотрел ему прямо в глаза, и был в том прямом взгляде вызов и обещание смерти. И зверь был велик, и сил ему было не занимать.

Самые нетерпеливые волки уже пали под ударами топора, тела самых безрассудных уже окропляли землю вытекающей кровью, когда Чёрный клык молча бросился в атаку. Он использовал свой излюбленный, сотни раз с успехом опробованный приём: внезапным ударом сбить с ног, прокусить шею и сразу отпрыгнуть, уходя от ответного удара. Но с этим зверем такой приём не сработал. Слишком густая грива не позволяла добраться до его шеи. Чёрный клык отскочил, отплёвываясь, прыгнул в сторону, ударил ещё раз. Зверь покачнулся, зарычал, и в глазах его мелькнул страх. На самый краткий миг мелькнул, однако этого было достаточно, чтобы понять: зверь не устоит. Он не боец, не охотник. Он смел и отважен, но у него совершенно нет опыта вот таких схваток, когда в живых остаётся только победитель.

Где-то за спиной свистела сталь, хрипели волки, бессильно скользили по железу зубы. Вожак и зверь прыгнули навстречу друг другу, столкнулись в воздухе, и зверь, сбитый с ног, перевернулся через голову и упал на камни. Он сразу поднялся, готовый вновь броситься вперёд, но перед Чёрным клыком встала вдруг во весь свой невысокий рост маленькая хрупкая фигурка, единственный по-настоящему живой человек во всей этой странной компании. Она без страха смотрела на приближающуюся к ней оскаленную смерть, – безжалостную, неостановимую. Последнее, что она должна была увидеть в своей жизни. Эту тоненькую шейку, подумал он, так легко перекусить. Богиня будет довольна. Мы выполним её волю. Мы её уже почти выполнили.

Он приблизился к девочке, навис над ней всем своим огромным, состоящим из сплошных мускулов и сухожилий телом, заглянул прямо в её широко распахнутые глаза и – не увидел в них ожидаемого страха. Только бесконечная ранящая жалость и ещё что-то странное, напрочь забытое, мешающее, совсем ненужное…  Кажется, это называется любовь?

– Тотошенька, – сказала девочка. – Бедненький мой, что же эта гадкая ведьма с тобой сделала?

Она подняла свою невесомую нежную руку и погладила его по голове. Отважная, маленькая, родная. И он, это кошмарное чудовище, умеющее только убивать, признающее над собой только одну хозяйку, никому не позволяющее не то что гладить – дотронуться невзначай, покорно прижал уши, закрыл пылающие злобной яростью глаза, подавил рвущийся из груди рык – и стерпел. Прижался к земле, дрожа всем телом, сломал что-то колючее и холодное внутри и позволил ей погладить себя. И ещё, и ещё. И ещё. И ничего в этом не было страшного, ничего унизительного. Всплыла в памяти пыльная степь, беззаботное детство, тепло и уют…

– Я знала, что ты меня найдёшь. Я знала, – она, кажется, заплакала.

Чёрный клык лежал у её ног, косился настороженно на отряхивающегося Льва, прислушивался к тихому голосу, и на душе у него впервые за много, много месяцев было тихо и спокойно.

Троянский лев

(«Урфин Джюс и его деревянные солдаты» – А. Волков, «Илиада» – Гомер, «Энеида» – Вергилий)

«Гнев, о Гудвин, воспой Урфин Джюса, вождя дуболомов, яростный, граду зелёному смертью грозящий…». Перо быстро скрипело по бумаге. Если бы у клоуна был язык, он высунул бы его, но, к сожалению, создатель лишил его столь важной части тела. Эот Линг задумался, погрыз гусиное перо, зачеркнул последнюю строку, исправил сверху, произнёс вслух:

– Изумрудному граду своими войсками принёсший неисчислимые беды…  Нет, лучше так: освобожденье принёсший от гнёта Страшилы…  От страшного гнёта…  М-мых…  Принёс избавленье от мягкосоломенной куклы, иголками ржавыми чья голова распухала…

Он в раздражении скомкал испорченный лист и отшвырнул его в сторону. Почему так мало подходящих слов? Почему они никак не желают укладываться в этот чудный, во сне явившийся, столь торжественный и многозвучный размер?

– Линг! Ты где, бездельник? Опять бумагу изводишь? – в походную палатку заглянул сам «яростный вождь дуболомов», успевший уже слегка остыть после очередного неудачного штурма. – Не надоело ещё ерундой заниматься?

– Великие свершения должны остаться в веках, о, повелитель, – без особого почтения отозвался клоун, даже и не подумав встать и поклониться. У него с хозяином давно уже сложились особые отношения. Правда, сам Эот Линг прекрасно чувствовал ту грань, за которую ему переходить не следовало, и при малейшем намёке на высочайший гнев мгновенно гнул деревянную спину в подобострастном поклоне. – Кто-то же должен поведать будущим поколениям правду о ваших подвигах?

– И это, разумеется, будешь ты, – хрипло захохотал Урфин, сбрасывая с плеч порванный в нескольких местах кафтан. – Великим завоевателем тебе не стать, поэтому ты решил сделаться великим брехуном.

– Поэтом, – гордо возразил Эот Линг. – Летописцем эпохи объединения.

– Откуда ты таких слов набрался, маленький негодяй? – удивился Урфин. – Кто тебя всему этому научил?

– Самоучка я, повелитель, – скромно потупился клоун. – Самородок. Своим умом до всего дошёл.

– Сдаётся мне, что я просто извёл на тебя слишком много живительного порошка. Ну-ка, полюбопытствуем…

Урфин взял со стола исписанный лист, прищурил глаза. Свет от рудокопских шариков явно не хватало для нормального освещения. Но после случая с обгоревшими дуболомами, любой открытый огонь в осадном лагере был строго настрого запрещён.

 
– «Ринулся в бой Лан Пирот, сильнохрабрый воитель, жезл свой разящий воздев, за собой увлекая армию стойких мужей, деревянных обличьем. Тело его палисандром под солнцем блистало, лика свирепого сам Гуррикап устрашился бы, если…».
 

– Это ещё не окончено, – заметил Эот Линг. – А вот здесь я про создание дуболомов написал.

Урфин усмехнулся, взял другой лист:

– «Так он трудился упрямо с утра и до ночи, стружку рубанком снимал многоострым умело, верен расчёт его был и намеренье твёрдо. Первый солдат на исходе недели явился, а через месяц десяток уже был построен». Красиво звучит, хоть и приврал ты немного. Вот что, самородок, бросай-ка ты свою мазню, поручение у меня к тебе есть.

– Я весь внимание, о, повелитель.

– Как совсем стемнеет, отправишься с Гуамом в город. И не морщись, не морщись, ничего тебе не сделается.

– Он меня опять своими когтями исцарапает.

– Переживёшь. Ты же деревянный, тебе не больно. Встретишься в городе с неким Руфом Биланом, смотрителем дворцовой умывальни. Филин уверяет, что его точно можно подкупить. Он, похоже, сам этого с нетерпением ждёт. Обещай ему всё, что угодно, но сделай так, чтобы он согласился открыть в нужный момент городские ворота. Всё ясно?

– Так точно, о хитроумный. Дозволено ли будет спросить, что у тебя с ногой, повелитель? Почему ты хромаешь?

Урфин поморщился, сел на стул и с наслаждением стянул сапоги.

– Сегодня во время штурма, какой-то идиот в зелёных очках швырнул со стены камень и ушиб мне левую пятку. Я сгоряча и внимания не обратил, но болит всё сильнее.

– Войны без жертв не бывает, – философски заметил клоун. И добавил, выходя из палатки: – Камнем в пяту поражён хмуроликий воитель.

Вылетевший следом сапог, угодил в дремлющего перед входом Топотуна.

* * *

На стенах города пылали факелы, поблескивали шлемы часовых. Упрямые горожане сдаваться не собирались. После того, как удалось отразить семь приступов, даже самые робкие из них уверились в том, что город неприступен, и врагу придётся отступить несолоно хлебавши. Страшила Мудрый, который, как известно никогда не спит, облокотившись на зубцы надвратной башни, задумчиво смотрел вдаль. О чём он размышлял, какие мысли бродили в его набитой булавками голове – кто знает. На улицах было тихо, лишь изредка перекликались сонные стражи-ополченцы.

В этот поздний час, на краткий миг заслонив яркие звёзды, над городом беззвучно пронеслась большая крылатая тень. Филин Гуамоко, сжимая в лапах маленького шпиона, возвращался в лагерь.

– Крылья раскинув, там филин парит в поднебесье, крепко когтями сжимая отважного Линга, – бормотал вполголоса клоун, вглядываясь во мрак. Где-то внизу белела палатка повелителя, темнели застывшими громадами дуболомы. – Охо-хо, тяжела ты, шпионская служба.

– Руф Билан трус и подлец, каких свет не видывал, – докладывал он Урфину спустя десять минут. – Ворота нам не откроет. Побоится. Сообщников у него верных нет, все его дружки – такие же ни на что не способные трусы. Фарамант охраняет ворота даже ночью. Билану он не по зубам. Смотритель умывальни отважен только на словах.

– Боюсь, без помощи изнутри мы город не захватим, – угрюмо признался Урфин. – Я не ожидал такого упорного сопротивления. Что-нибудь ещё?

Клоун невесело (впрочем, по-другому он и не умел) оскалился:

– Билан сообщил, что Страшила отправил к Железному Дровосеку ворону Кагги-Карр с просьбой о помощи.

– Дуболомы с дровосеком могут и не справиться, – кивнул Урфин. – Он очень силён.

– А ещё дней через пять должен подойти из дальнего леса Смелый Лев. Все в городе уверены, что он приведёт с собой большую стаю тигров и волков.

– Значит, мы должны захватить город до того, как они подойдут.

– Но как, о, повелитель? Я бы и сам открыл ворота, но у меня на это не хватит сил.

– Смелый Лев, говоришь? – Урфин сверкнул глазами из-под густых бровей. – Что ж, это нам на руку. Появилась у меня одна задумка. И если она сработает, у нас всё получится. Вот что, клоун, там дуболомы местных жителей отловили…  Поговори с ними – с жителями, разумеется, не с дуболомами, – успокой и скажи, что нам нужны доски и брёвна. Пусть везут немедленно.

– Реквизируем для нужд армии?

– Купим, – поправил Урфин. – Мы всё купим. Это ведь теперь наши подданные.

* * *

Армия коварного завоевателя уходила. Говоря точнее, бежала. Ещё вчера казалось, что Урфин Джюс готовится к очередному штурму, ещё вчера деревянные солдаты воинственно потрясали дубинами чуть ли не у самых ворот, и вдруг – такой конфуз. Побросав всё лишнее, непобедимое (и непобедившее) войско скрылось в ночи. Сначала на городских стенах никто не понимал причины столь поспешного отступления. Страшила даже заподозрил подвох, какую-то военную хитрость, на которую, как он полагал, вполне способен коварный завоеватель. Но вскоре стражники над угловой башне победно закричали, принялись размахивать факелами и копьями, затем и другие защитники подхватили торжествующий крик:

– Смелый Лев! Город спасён! Лев прогнал дуболомов! Урфин, Урфин, ты куда? Повозку свою забыл! Слава нашему правителю и его друзьям! Слава Трижды премудрому! Ура!!!

Страшила приложил мягкую руку к глазам, разглядел во мраке гордую фигуру Льва, приближающегося к городу, и произнёс с некоторым удивлением:

– Действительно, это наш Смелый Лев. А я уже и забыл, какой он огромный. Дин Гиор, дружище, прикажите, пожалуйста, открыть ворота. Кажется, мы победили.

* * *

Эот Линг сидел в полой голове деревянного зверя и, приникнув, к специально проделанному отверстию, в восторге сжимал кулаки:

– Открывают! Они открывают ворота, клянусь Гингемой! Они поверили! О, повелитель, ты воистину велик! Хитроумным манёвром упорных врагов превзошедший, трон изумрудный займёшь, несомненно, по праву.

Когда Джюс два дня и две ночи без устали собственноручно мастерил этого льва, клоун благоразумно помалкивал, не скрывая, однако, что совершенно не верит в успех сомнительной затеи. Даже после того, как Джюс с помощью всего лишь одного рубанка оснастил льва пышной гривой из золотистых стружек, Линг продолжал скептично покачивать своим колпаком, за что и заработал в итоге хорошую плюху от Топотуна.

Теперь же все его сомнения разом исчезли. Наивные горожане своими руками открывали ворота врагу. Щедрая – очень щедрая! – порция живительного порошка, которую Джюсу пришлось высыпать на огромного Льва, была, оказывается, потрачена не напрасно.

Створки ворот разошлись, и деревянный Лев, приветливо рыкнув для большего правдоподобия, важно вступил по своды надвратной башни. Клоун знал, что под защитой стен к воротам уже подкрадывается фиолетовый (чтобы не видно было в темноте) взвод капрала Дарука, а вся якобы отступившая армия, готова по первому же сигналу ринутся на штурм…  Впрочем, нет, не на штурм – на захват. Бескровный, бесшумный, внезапный и стремительный захват. В Изумрудном городе начиналась новая эпоха, но его жители об этом ещё не догадывались.

Бедняга Фарамант, с опозданием заподозрил неладное, метнулся к тревожному колоколу, но был в мгновение ока схвачен и обезврежен. Вот где пригодился трусливый, но исполнительный Руф Билан с сообщниками. Мягкого Страшилу эти подлецы скрутили ещё раньше.

 
«Хитростью смелой повержен правитель беспечный,
Град Изумрудный захвачен, спасенья не будет!
Вам бы услышать слова эти раньше немного:
Бойтесь друзей, горожане, на помощь спешащих!»
 

Это ОНО!

(почти по Кингу)

Пикап замер в нескольких метрах от заправки. Мотор в последний раз чихнул и замолк. В кузове привычно звякнули плохо закреплённые капсулы.

– Какое неуютное место! – Элейн передёрнула плечами.

– Я подозреваю, что дальше будет ещё хуже, – сказал Майкл. – Но ничего. Часика два отдохнём, и снова в путь.

Местечко и в самом деле было неуютным. Заброшенный городишко, окна без стёкол, облупившиеся стены. На засыпанных песком улицах – проржавевшие остовы древних автомобилей, покосившиеся силовые опоры с обрывками проводов. И ни единой живой души вокруг. А тишина такая, что шуршание пересыпаемого ветром песка кажется оглушающим.

Впрочем, одна живая душа всё же отыскалась. Вкрадчиво скрипнула дверь заброшенной заправки, и на улицу вышел старик. Элен сначала показалось, что это индеец. Очень старый индеец, с побелевшими космами длинных волос, скрюченный, высохший, почти мумия. Лицо настолько морщинистое и прокалённое солнцем, что кажется вырезанным из какого-то древесного корня. Длинный нос, упирающийся в сухие губы, злой взгляд из-под надбровных дуг. Серый, насквозь пропылённый балахон, состоящий в основном из дыр и прорех.

Некоторое время старик разглядывал чужаков, затем произнёс сухим дребезжащим голосом:

– Что привело вас в эти проклятые края? Кто вы?

– Мы едем в Вайоминг, – сказал Майкл, выбираясь из кабины пикапа. – Решили немного передохнуть. Я – Майкл, а это моя жена Элейн. Мы биоэкологи из Чикаго.

Старик пожевал губами, раздумывая. Нет, пожалуй, на индейца он всё-таки не слишком похож. Да и откуда бы здесь взяться индейцу, их же давно всех на северо-восток переселили, ну, тех, разумеется, кому повезло уцелеть. Так что не индеец, а просто очень старый…  э-э-э…  латиноамериканец, да, скорее всего, именно так – латиноамериканец.

– Добрый день, – сказала Элейн (пожалуй, чуть запоздало, ведь по-хорошему, с этого и следовало начинать знакомство, не так ли?). – Вы здесь один живёте?

– Почти, – непонятно ответил старик. – Если это можно назвать жизнью. Ну что же, добро пожаловать в…  – он замялся, – в это унылый и забытый всеми край, который когда-то считался прекраснейшим местом на земле.

– Да, мы знаем, – сказал Майкл. – Мы видели фильмы и фото, конечно. Чёртов Йеллоустоун с его чёртовым извержением! Превратить половину Америки в безжизненную пустыню, это…  – он покачал головой, – Это ужасно, не так ли, дорогая?

– Ты прав, милый. Канзас прежде и в самом деле был одним из красивейших штатов.

– К-к-канзас, – закхекал старик. – Разве кто-то здесь говорил про Канзас? Нет, молодые люди, в прежние годы на этом месте, – он слегка притопнул ногой, подняв облачко серой пыли, – было кое-что покруче Канзаса. Впрочем, сейчас это уже никому не интересно. Что вы забыли в этих краях, зачем вы едете на Запад? Насколько мне известно, там ничуть не лучше. Та же разруха, тот же пепел и песок. Даже ещё хуже. Намного хуже, не будь я тот, кто я есть.

– Мы…  – Элей замялась, оглянулась на мужа. Затем решительно тряхнула головой. – Не знаю, насколько вас это заинтересует…  Мы одни из тех, кто сделает так, что скоро здесь всё изменится. Всё. Жизнь вернётся в эти места. Настоящая жизнь, понимаете. Зазеленеет трава, вырастут деревья, опять пойдут дожди, потекут реки. Люди приедут строить новые…

Она замолчала, услышав хриплый, больше похожий на кашель, смех. Старик, опершись впалой грудью на покосившиеся перила, с трудом выталкивал из себя рваные звуки.

– Хе-хе-хе! Ну и насмешили же вы меня! Много за прошедшие двести лет здесь разного народу проезжало, но вы, клянусь своим склерозом, переплюнули всех! Неужели вы в самом деле верите в то, что всё это безобразие, – он обвёл вокруг себя рукой, – возможно оживить? Или, может быть, вы волшебники? Великие и Ужасные, хех?

– Мы биоэкологи, – сухо пояснил Майкл, откидывая борт пикапа, чтобы вытащить рюкзаки с припасами. – И уверяю вас, мы знаем, о чём говорим.

Элейн же заинтересовало другое.

– Двести лет, вы сказали? – улыбнулась она, стараясь, чтобы улыбка не выглядела обидной. – Вы хотите сказать, что прожили здесь двести лет?

– Я хочу сказать, милая моя, что я прожил здесь намного дольше, – сухо сказал старик. – Намного дольше. Я родился лет за сто до Катастрофы (Майкл и Элейн понимающе переглянулись, но старик сделал вид, что не заметил этого), я видел, как сюда пришли очень уверенные люди, похожие на вас, и всё здесь изменили, затем я своими глазами видел последствия Извержения…  Я устал! Боже, как я устал! Нет, вы не волшебники! Какие волшебники, их давно нет! Вы обманываете меня и, возможно, себя.

– Взгляните, – сказал Майкл, подняв в руке прозрачную капсулу. – Видите? Это то, что нам всем поможет. Это не простое растение, это последний шанс для Америки вновь стать Великой страной. Если бы вы знали!..

Элен вдруг схватила его за рукав.

– Подожди, Майкл! Ты слышишь?

– Что? О чём ты?

– Скрип какой-то непонятный. И шаги…  как будто.

– Ничего не слышу. Тебе, наверное, показалось.

– Вашей жене не показалось! – взволновался старик. – У неё отличный слух. Это он! Это опять он! Как же он мне надоел, если бы вы знали! Где моя дубина? Где?.. Я сейчас!

Он проворно развернулся и шагнул через порог в темноту помещения.

Элейн оглянулась и испуганно взвизгнула. Майкл уронил капсулу на землю и замер, глядя на приближающееся к ним нечто.

Оно было похоже на огромное грубо вытесанное из дерева чучело, много лет пролежавшее в земле, полусгнившее и рассохшееся. И оно шагало. Оно неуклюже переставляло несоразмерно тонкие деревянные ноги, теряя за собой бурую труху, которая сыпалась из всех трещин и щелей. Одна рука у чудовища была заметно короче другой, ноги гнулись в разные стороны, с трудом удерживая на себе массивное туловище, изъязвлённое многочисленными вмятинами и отщепами. Попорченная временем круглая голова сохранила некое подобие носа, а два глубоких провала на месте глаз и широкая щель рта, делали её похожим на оскалившийся череп.

В общем, это была грубая пародия на человека. Этакое деревянное чучело. Нелепое и пугающее. И оно двигалась. Оно целеустремлённо приближалось к пикапу и тянуло вперёд руки с явным намерением схватить и задушить (а для чего же ещё?). Ужасающий скрип разносился на несколько миль вокруг. Непонятно было, откуда этот монстр появился, видимо, он стоял неподвижно на той стороне улицы, и они, проезжая, просто не обратили на него внимания.

Шаг. Ещё шаг. Деревянные ноги оставляли в смеси песка и вулканического пепла отчётливые следы.

Элейн, прикусив губу, пятилась к заправке. Майкл, в ужасе глядя на приближающееся чудовище, шарил в кабине пикапа, пытаясь нащупать ружьё.

– Это что такое, Майкл? Как оно ходит? Стреляй, что же ты медлишь!

Банг! Банг! Банг!

Промахнуться Майкл, конечно, не мог. Попасть с пяти метров в столь крупную мишень сумел бы и ребёнок, впервые взявший в руки ружьё.

Первым выстрелом у чудовища вырвало приличный кусок из головы, второй и третий заряды крупной дроби безвредно увязли в массивном туловище. На монстра эти раны не произвели ни малейшего впечатления. Покачнулся, замер на миг, и вновь двинулся вперёд. Элейн показалось, что уродливое лицо исказилось в злобной усмешке.

Монстр приблизился к пикапу, ухватился целой рукой за борт и рванул его на себя. Металл заскрипел.

– Надо что-то делать, Майкл! Он нам машину сломает! Смотри, он сейчас до капсул доберётся.

– У меня патроны кончились! А запасные лежат в кузове!

Деревянный монстр стоял, покачиваясь, словно в тяжком раздумье, ещё раз дёрнул борт, заметно выгнув его, потом медленно повернул голову к людям.

Элейн вздрогнула. Это движение было таким одушевлённым, таким ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ! Всегда обладавшая живым воображением и даже гордившаяся этим своим качеством, Элейн тут же нарисовала себе жуткую картину. Представилось ей моментально, что какой-нибудь путешественник, вроде них, остановился здесь на ночь и превратился (ОДЕРЕВЕНЕЛ!!!) вот в такого ужасного кровожадного уродца, мстящего теперь всем за свою неудачу. Может быть, здесь излучение какое-нибудь (я не верю в это, не верю, но вдруг). Или эта проклятая вулканическая пыль так действует на людей…  (А старик – почему он не превратился?) Да нет, полная чушь, конечно. Не может такого быть! Это только в позапрошлом веке любили снимать наивные фильмы ужасов, в которых картонные чудовища нападали на ничего не подозревающих путешественников. Но нам-то точно известно, что никаких чудовищ не бывает!

– Майкл! Мне страшно! Сделай что-нибудь! – голос её предательски дрогнул.

– Отойдите-ка, молодые люди, – произнёс вдруг за их спинами старик. – Сейчас я его прогоню.

Он с трудом поднял немощными руками дубину и пошёл прямо на монстра. Майкл выругался, Элейн задержала дыхание. Она потянулась, чтобы задержать старика (ведь это же опасно!), но что-то её удержало. Страх и – стыдно признаться – мимолётная надежда на то, что пока монстр будет занят стариком, они успеют уехать. А за пикапом это нелепое чудовище ни за что не угонится.

– Ты зачем пришёл? – грозно вопросил старик. – Я тебе сколько раз говорил, чтобы ты не показывался мне на глаза без приказа! Мало я тебя лупил, сейчас добавлю!

Он подступил к чудовищу почти вплотную. Элейн закрыла глаза. Может быть, сказать Майклу, чтобы уже заводил машину?

Бум! Бум! Бум!

Она не могла поверить тому, что увидела. Ссохшийся, скрюченный, немощный старик избивал огромного деревянного монстра дубиной, а тот не предпринимал даже попытки ударить в ответ или хотя бы защититься. Так и стоял, покачиваясь и жутковато таращась в пустоту. Бессмысленное избиение продолжалось недолго. Старик выдохся довольно скоро. Он опёрся на свою дубину, с трудом отдышался, а затем сердито выкрикнул, чуть ли не каркнул:

– Смирно! Кру-угом!

Майкл поперхнулся нервным смешком. Элейн пронзила острая жалость к сошедшему с ума старику, спустя несколько секунд сменившаяся удивлением.

Монстр дёрнулся, опустил руки по швам и чётко (но с ужасающим скрипом) развернулся, буквально и абсолютно правильно выполнив приказ.

– На своё место шаго-ом марш!

Поверить в такое было трудно, но это была не галлюцинация. Монстр, понимающий человеческую речь, выполняющий приказы, неужели у него в голове есть какие-то мозги? Элейн почувствовала, что её трясёт. Пережитый испуг, непонятность всего происходящего, дикость какая-то, бред полный…  Но вот же он идёт, шагает по песку, переставляя деревянные ноги, размахивая нелепыми руками, того и гляди завалится, но не валится же, не валится, идёт…  Почему он послушался старика? Как такое возможно в наше время? Может быть, мы уже сошли с ума? Или это один из тех древних японских роботов?.. Но разве их делали из дерева?