Текст книги "Летопись 1 (СИ)"

Автор книги: Андрей Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

  … поражает мозг. Изменения в организме человека начинаются с мозга. Именно там происходит главная мутация. Тело меняется в самую последнюю очередь. Человечество мутирует постоянно, каждое новое поколение отличается от предыдущего. Однако есть мутации взрывные, возникающие в результате длительного отрицательного воздействия, под влиянием патогенных внешних факторов. Хотели как лучше – вот оправдание всех “гениев”, стремившихся усовершенствовать своими кривыми ручками то, что создано Богом или природой. Чудовище выращивает себе подобных, считая себя и выкормышей новой ступенью эволюции. Ты не результат эволюции, а всего лишь отброс, итог неудачного опыта!

  Воет сирена воздушной тревоги. Приученные за годы войны люди опрометью бросаются к ближайшим убежищам. Самое надежное – подвал Совета Федерации. Сибирские города изначально строились крепко, любой дом делался на века и Тобольск не исключение. Но кто мог предположить, что бомбить будут вакуумными бомбами?

  – Что за черт? – бормочет поручик, вглядываясь в безоблачное небо. Ветер разогнал облака, голубые небеса смотрят на припорошенную снегом грязь удивленно и сострадательно. Далеко, на грани видимости, появилась точка. Поручик живо надевает очки дополненной реальности (ОДР) армейского образца. Автоматический зум увеличивает изображение, опознание цели занимает долю секунды.

  – Бродячий робот бомбардировщик, дьявол! – сквозь зубы произносит поручик. – И откуда эта дрянь вылазит?

  На улице еще оставались люди. Они с недоверием поглядывали в небо, некоторые с сомнением качали головами – столица России надежно защищена средствами ПВО. Да и какая ракета или самолет сумеет долететь до центра Сибири незамеченными?

  – Все в убежище! – срывая голос, кричит поручик. – Это робот бомбардировщик!

  Люди начинают расходиться. Небольшая группа старших и высших офицеров презрительно оглядывается на поручика – негоже, мол, так суетиться офицеру. Впрочем, парень еще молод, не нюхал настоящего пороха – поручик он и есть поручик, чего там! Какой-то усатый полковник не спеша достает из нагрудного кармана трубку, крупно нарезанный табак хрустит под толстым пальцем, уминаясь до предела. Вспыхивает тусклое пламя зажигалки, облако табачного дыма веселым клубком устремляется ввысь. Седые усы воинственно топорщатся острыми кончиками, что делает их обладателя похожим на кайзера Вильгельма. Шлема с шишаком на макушке не хватает.

  – Лучше быть живым поручиком, чем мертвым дураком. Хоть и полковником, – вполголоса говорит поручик, быстро шагая прочь от здания Совфеда к ближайшему подвалу.

  …воздух на высоте двадцать тысяч метров холоден, словно неподалеку расположился девятый круг Ада. Потоки арктического мороза неспешно перемещаются по своим неземным делам, нисколько не интересуясь людьми. Копошатся там, внизу, почву удобряют… Вечную тишину холодных небес нарушает ровный гул турбин самолета. М-17 “Стратосфера” создавался в середине прошлого века для поиска и уничтожения аэростатов и дирижаблей в стратосфере. Двухбалочная конструкция делала похожим его на катамаран. Если смотреть снизу, то рама с крыльями. Машина в серию не пошла, проект забросили. Единственный рабочий экземпляр доживал срок на вечной стоянке в музее авиации. Технологии изменили авиацию, появились дроны – небольшие летательные аппараты, управляемые дистанционно оператором или полностью автономные. Огромные потери в войне заставили вспомнить о тех проектах, которые считались провальными или неудачными. Рамная или двухбалочная конструкция самолета обладает завидной длительностью полета и устойчивостью, что обеспечивает подъем на такую высоту, которая недостижима для аппаратов другой схемы. Был создан М-117, стратосферный бомбардировщик робот. Размах крыла сто метров, шесть турбин, солнечные батареи на фюзеляже и крыльях, полимерная броня на жизненно важных узлах. Самолет полностью автоматизирован, самостоятельно осуществлял взлет, полет до цели, бомбардировку и возвращение на базу. Дозаправка, загрузка бомб на внешнюю подвеску, пополнение боезапаса автоматических пушек и ракет тоже происходило без участия человека. Подразделения таких бомбардировщиков назывались автоматическими, небольшие команды техников контролировали процесс. На борту самолета был только один пилот. На всякий случай, так как противник мог перехватывать управление автоматическими бомбардировщиками. Если это удавалось, летающая крепость превращалась во врага. Хуже, если бортовой компьютер выходил из-под контроля.

  Фюзеляж покрыт рваными дырами от осколков зенитных снарядов, броневые листы тускло блестят свежими царапинами, словно драконы драли когтями. Ветер воет и свистит в пробоинах, струи ледяного воздуха проникают внутрь кабины пилота сквозь дыры. В единственном кресле сидит мертвец. Осколок насквозь пробил бронестекло и застрял где-то в районе затылка. Пилот умер мгновенно, даже не осознав, что произошло. Бортовой компьютер сразу взял управление на себя и самолет продолжил выполнение боевой задачи. День за днем, месяц за месяцем, год за годом он летал, сбрасывал бомбы, затем садился и взлетал с мертвым пилотом на борту. Поврежденная программа заставляла бомбардировщик блуждать в небе, сбрасывая бомбы на давно разрушенные города. Мертвец в кресле пилота сидит неподвижно, только пробитый череп покачивается в такт тряске на воздушных ямах. Загорается подсветка шлема, по монитору на забрале бегут зеленые буквы и цифры. Череп равнодушно кивает, из глазных впадин смотрит тьма. На мониторе появляется надпись: ”Цель обнаружена”, мгновение спустя загорается красным светом одно единственное слово: “Противник!” Самолет слегка подбрасывает на воздушном ухабе, мертвая голова кивает. Приходят в движение пушечные стволы, разворачиваются орудийные башни, оживают электронные мозги зенитных ракет.

  Из кучки облаков прямо на бомбардировщик падает истребитель перехватчик. Красные пунктиры снарядов устремляются к неповоротливой “раме”. Самолет маневрирует, снаряды проносятся мимо. Перехватчик вновь открывает огонь. На этот раз уйти не удалось, снаряды впиваются в одну из орудийных башен на правой балке, вдребезги разнося стальной колпак. Встречный ветер раздувает пламя, пушечный ствол срывается с креплений и, кувыркаясь и плюясь дымом, улетает прочь. Со змеиным шипением разжимают железные челюсти автоматические огнетушители, жидкая углекислота набрасывается на огонь, пожирая его без остатка. Пламя захлебывается, из пробоины в балке валит белый дым. Совсем рядом покоятся пузатые туши кассетных бомб в железных объятиях подвески.

  Разом поворачиваются уцелевшие башни, стволы синхронно извергают десятки снарядов. Стреляные гильзы, разгоряченные дымом и порохом, с барабанным боем сыпятся на обшивку, сверкая полированными боками. Встречный ветер тотчас заботливо сдувает и гильзы веселым роем устремляются вниз, к холодной грязной планете. Следом за ними проваливается в бездну перехватчик, разорванный на дымные клочья снарядами. Вновь оживает монитор, последовательно появляются надписи:

  “Цель в зоне поражения”

  “Сбросить бомбы?”

  “Да”

  “Сброс!”

  Разжимаются железные захваты внешней подвески. Три бомбы, одна за другой, каждая размером с железнодорожную цистерну, устремляются к земле. Автоматически раскрывается оперение, бомбы мчатся строго вертикально, небеса оглашает жуткий вой трех железных чудовищ. Бомбардировщик весело подпрыгивает, освободившись от тяжкого груза, мертвец в кабине пилота кивает, пустой череп глухо стучит в забрало. По экрану ползут надписи:

  “Бомбы сброшены”

  “Вернуться на базу, пополнить боезапас, дозаправиться?”

  “Да”

  Огромный и толстый самолет, лишившись смертоносного груза, становится похожим на скелет летающего чудовища – разбитый фонарь кабины напоминает оскалившийся череп, двухбалочный фюзеляж с изогнутыми держателями бомб словно грудная клетка с поломанными ребрами. На пути к земле кассеты раскрываются, тысячи осколочных бомб обрушиваются на город. Развалины скрываются под черными разводами взрывов, оранжевые вспышки тускло мигают в дыму. Горячий ураган хватает листок, восходящие потоки раскаленного воздуха устремляются ввысь, прочь от выжженной земли к прохладе облаков. Пластиковая поверхность листка покрывается пятнами сажи, края обугливаются. Планшет толщиной с газетную страницу плавно перемещается течением остывающего воздуха, монитор горит ровным светом, появляются буквы…

  … обычное дело. То, что люди называют катаклизмом, для природы всего лишь перемена состояния. День сменяет ночь, затем приходит рассвет и опять сияет солнце. Разве это катаклизм? Весенний ливень кажется всемирным потом колонии муравьев, для кошки это мелкая неприятность, а человеческие детеныши шумно радуются возможности пускать кораблики и бродить по лужам. Планета решила немного погреться и принять ванну – растопила “вечные” льды, нагрела воду, включила душ. Уровень мирового океана поднялся на полсотни метров, в средней полосе России расцвели пальмовые рощи и плантации апельсинов, тропические ливни стали нормой. Как и было предсказано, ушел под воду Санкт-Петербург. Затопило Владивосток, Мурманск. Москва пришла в упадок, передав столичные привилегии Тобольску, зато действительно стала портом пяти морей. “Дрожь земли” уничтожила восток и запад США, уцелевшие районы превратились в бесплодную пустыню, а Канада покрылась тропическими лесами. Сахара преобразилась, непроходимые заросли джунглей сделали ее вторыми “легкими” Земли после Амазонской сельвы. А заодно и ареалом обитания самых страшных уродов на планете. Индия стала пустыней вроде Афганистана. Китай сжался до размеров Монголии, обретя заодно и степной климат. Европы не стало вовсе, Англия опустилась на дно Атлантики, образовав гигантское мелководье на полдороге к тропическому острову Гренландия, на котором обитают остатки скандинавских народов. Австралия и Южная Америка обрели умеренный климат, тамошние аборигены узнали, что такое зима, снег и мороз тридцать градусов. Мир изменился. Нашлись кликуши, вещавшие с трибун, что близок конец света. Или уже наступил. Психически неуравновешенные люди кончали жизнь доступными способами, звали других. Эпоха хаоса не появилась в одночасье, она шла мелкими шажками, крадучись, не создавая шума. Выжили только те народы, за плечами которых тысячелетняя история войн и созиданий. Остальные сгинули, оставив после себя руины и чудовищ …

  Неопрятное, словно куча грязного белья, облако заслоняет солнце. Сумрак воцаряется в развалинах города, люди спешат укрыться от холода в жилищах. Только военные патрули продолжают неспешно обходить улицы с оружием наизготовку. Остывающий на морозном воздухе экран тускнеет, буквы пропадают. Некоторое время горит зеленая полоска индикатора заряда, потом и она гаснет. Стылый воздух теряет силы, листок медленно опускается к земле. Показывается уничтоженное взрывами здание Совета Федерации. Межэтажные перекрытия не выдержали ударов, плиты раскрошились и рухнули, оставив после себя громадную, словно жерло гигантского вулкана, дыру. Из покосившихся стен торчат кривые клыки бетонных сколов, арматурные прутья скрутились самым причудливым образом и так остались, будто жуткие щупальца неведомого чудовища. Черная дыра уходит в бездну, внизу царит тьма и тишина. Частички сажи парят в воздухе, словно не решаясь опуститься ниже. Листок плывет дальше, порывы ветра переворачивают и подбрасывают, цепляясь за края. Снижаясь, листок задевает острые концы железных прутьев. Мимо плывут стены, в дыры оконных проемов вливается тусклый свет зимнего дня, редкие снежинки смешиваются с цементной пылью и пеплом, оседая на стенах грязным инеем. В полной темноте листок достигает дна и мрак укрывает его от людских глаз. Только изредка наполовину заряженный аккумулятор оживает и тогда планшет подает признаки жизни, высвечивая отрывки текста.

  Поручик шел прочь от дымящихся развалин здания Совфеда. Его не трогали крики раненых, вопли перепуганных людей проносились “мимо уха”. Офицер раздраженно отмахивался от черных кусков пепла, которые плавно устремлялись к стылой земле в поисках успокоения после короткой взрывной жизни. Белый камуфляжный чехол фуражки превратился в грязно серую тряпку, по недосмотру натянутую на форменный головной убор. Армейские очки дополнительной реальности поручик заботливо протер перчаткой и спрятал во внутренний карман. Удлиненная зимняя куртка покрылась пятнами, особенно много было на плечах и спине. По лицу поручика заметно, что он злится, но отряхнутся то ли не хочет, то ли причина злости в другом. Если бы пепел мог воспринимать человеческую речь, он подивился бы потоку ругани в адрес соплеменников:

  – Несчастные идиоты! Так вам и надо! – цедит сквозь зубы офицер. – Процесс эволюции не остановился, что бы там не болтали ученые придурки. Глупость – смертельно опасный недуг, от которого гибнет наибольшее количество человечков. Глупость и самонадеянность! Выживают здравомыслящие. Не умные, не мудрые – последнее, как ни парадоксально, отлично сочетается с бытовой тупостью! – а именно здраво рассуждающие и думающие.

  Поручик идет, делая отмашку левой рукой и печатая шаг, словно он на строевом плацу, а не на замусоренном тротуаре. В левой руке холодит пальцы стальной корпус армейского коммутатора, экран показывает путь к цели. Правая рука прижата к бедру, пальцы лежат на рукояти пистолета, выглядывающей из кобуры открытого типа. Фронтовая привычка держать оружие наготове не отпускает даже в глубоком тылу. Да и тыл это относительный. Во время войны преступность расцветает при любом, даже самом строгом режиме. Разница лишь в том, что в мирное время преступников ловят, доказывают вину и наказывают. Когда война – отстреливают, независимо от степени содеянного. Поручик сворачивает направо, в проулок. За спиной вереницей несутся санитарные автомобили, угрюмо спешат броневики военной полиции, торопятся мародеры под видом любопытных. В проулке тишина, крошево снега и льда хрустит под каблуками ботинок. Воспользовавшись тем, что рядом никого, поручик аккуратно стряхивает пепел с фуражки. Испачканный чехол прячется в карман, фуражка виснет на заборе. Затем следует очередь куртки. Ее поручик чистит особенно тщательно, осыпает горстями снега и трясет с такой силой, будто в подкладке прячется враг. Приведя в порядок форму, поручик успокаивается – черты лица смягчаются, походка становится не “рубленой”, а обычной. Дорога идет под уклон, навстречу плывут полуразрушенные дома, рваные частоколы заборов и покалеченные осколками деревья. Когда-то это был район т.к. называемой элитной застройки – жулики и просто хорошо зарабатывающие граждане строили коттеджи, мечтая провести остаток жизни в комфорте и сытости. Война, обычное состояние человеческого общества, походя уничтожила и мечты, и мечтателей. Где-т здесь, среди развалин, притаился бункер штаба корпуса и найти его можно только по подсказке коммутатора.

  Проходя мимо очередных развалин поручик слышит треск рвущейся материи, доносится придушенный стон. Тренированный слух мгновенно определяет источник звуков, голова поворачивается. Когда взгляд офицера останавливается на группе из трех мужчин и одной женщине, пистолет смотрит туда же. Ситуация проста – один держит руки, второй зажимает рот и шарит под одеждой, третий “на шухере”. Смотрящий даже не успевает открыть рот для крика – пуля пробивает передние зубы и вырывается на волю под затылком в малиновом облачке кипящей плоти. Пуля вонзается в кирпичную кладку, стайка каменной крошки хлещет в лицо тому, кто зажимает рот женщине. Грабитель инстинктивно отшатывается, прижимает ладони к глазам. Вторая пуля снимает скальп вместе с верхней частью черепа, недоразвитые мозги цвета овсяного киселя выплескиваются вверх и в стороны. Искаженное страхом лицо женщины покрывается серой жижей и кровью, превращаясь в маску оскаленного чудовища. Все происходит за считанные мгновения, но третий грабитель соображает еще быстрее. Он шустро прячется за спиной женщины, крепко сжимая ее локти. Она молчит, еще не понимая, что произошло, только выпученные глаза вращаются, словно теннисные шарики в ручейке.

  – Очень умно! – презрительно усмехается поручик.

  В морозном воздухе выстрел не гремит, а щелкает, как удар бича. Пуля пробивает насквозь выставленное наружу колено, грабитель визжит, как недорезанная свинья. Болевой шок заставляет опуститься еще ниже и теперь из-за подола женского пальто торчит вся нога. Три пули пробивают бедро насквозь, из последней раны фонтаном бьет кровь, заливая ткань и ноги женщины. Преступник падает, пальца безуспешно пытаются сдавить артерию, но сделать это самому невозможно. Единственный выход в такой ситуации жгут, но его, разумеется, у грабителя нет. Он же не рассчитывал получить пулю в arteria femoralis! Женщина наконец приходит в себя. Делая гигантские прыжки, она бежит, словно кенгуру по сугробам, размахивая руками для равновесия и совершенно не обращая внимания на спасителя. Поручик учтиво сторонится, пистолет прячется в кобуру, уголки потрескавшихся губ слегка приподнимаются в улыбке. Спасенная выбирается на проезжую часть, скорость передвижения резко возрастает, женщина исчезает из виду.

  – Ты ранил меня! – кричит грабитель.

  – Да, – отвечает поручик.

  – Я безоружен!!

  – Да.

  – Я умираю от потери крови!!! – хрипит преступник.

  – Добить?

  Не получив ответа, поручик идет дальше, деловито заглядывая в коммутатор. Зеленая полоска указателя на экране упирается в дом номер девятнадцать. Поручик поднимает взгляд – вместо дома глядит пустыми глазницами выбитых окон развалюха. Закопченные остатки стен пестрят обрывками плакатов, остатки агитграффити выглядят рисунками буйно помешанных на стене сумасшедшего дома.

  – Мне бы этих художников! – криво улыбается поручик. – А также поэтов символистов, актеров трагиков и цирковых клоунов… спецотряд психопатов!

  Безжизненные развалины не смутили офицера. Протоптанная дорожка петляет среди выбоин и куч мусора, безошибочно указывая путь к бункеру. Поручик идет уверенно, останавливается возле массивной железной двери – такими обычно преграждают вход в трансформаторную будку. Палец вдавливает кнопку сигнала, ржавый ящик динамика четким голосом дежурного спрашивает:

  – Кто?

  – Поручик Знаменский, войсковая часть 3217, в отдел кадров.

  Несколько секунд спустя тот же голос, но уже мягче, отвечает:

  – Есть такой, проходите.

  Ржавая, иссеченная осколками дверь бесшумно тонет в стене, взору открывается короткий коридор, заканчивающийся другой дверью. Это шлюз безопасности, или предбанник. Другая дверь не откроется, пока за вошедшим не захлопнется входная. Поручик ступает на бетон пола, дверь за спиной становится на место, железный щит впереди уплывает. Коридор штаба экспедиционной армии пуст, если не считать стальной загородки с бронестеклом до потолка, за которым располагается пульт управления системой охраны и наблюдения. Дежурная смена состоит из одного лейтенанта и двух сержантов военной полиции. Лейтенант молча передает через выдвижной мини шлюз только что напечатанную бумажку с указанием этажа и номера двери. “Как в банке, – подумал поручик. – Не хватает только приятного женского голоса, объявляющего номер окошка”.

  Спустившись по лестнице на этаж ниже, поручик обнаруживает нужную дверь. Короткий стук в дверь, поворот рукоятки, толчок…

  – Разрешите войти? Товарищ полковник, поручик Знаменский по вашему приказанию прибыл!

  – Здравствуйте. Садитесь, – приглашает начальник строевой части. – Как добрались?

  – Своевременно.

  – А как вам заседание Совета Федерации? – с лукавой улыбкой интересуется полковник.

  – Убаюкивает.

  – Вы правы. Лучшее снотворное – это собрание. И чем оно многочисленнее, тем сильнее действует.

  – Разрешите спросить, а почему я назнач… выбран одним из представителей вооруженных сил на совещании в Совете Федерации?

  – А чего гонять офицеров туда-сюда? Они на фронте нужны. Ваш вызов в штаб совместили с участием в совещании, – с улыбкой пояснил полковник. – Теперь по делу. Валерий Николаевич, истек испытательный срок, по итогам которого будет решаться вопрос о восстановлении вас в воинском звании и должности. Вы знаете об этом.

  – Так точно!

  – Ну, что ж… предыдущее начальство характеризовало вас как недисциплинированного, дерзкого и неуравновешенного человека, но храброго и инициативного офицера. Именно поэтому вас не отдали под трибунал за избиение командира.

  – Я… – попытался было вступить в разговор Знаменский.

  – Отставить! По сути вы были правы, по форме совершили воинское преступление, – повысил голос полковник. – Это в прошлом. А что в настоящем? Вот здесь, – кивнул полковник на пачку листов слева на столе, – отзывы от подчиненных. По моему приказу начстрой вашей части опросил сослуживцев. А тут, – кивнул он на лист справа, – характеристика командования. Автор командир роты, подписана командиром батальона, утверждена комбригом. Так вот, Валерий Николаевич, сослуживцы отзываются о вас очень хорошо. Вы заботливы о подчиненных, справедливо строги, даже жестоки – были случаи, были, – махнул рукой полковник, – все известно! У вас самый низкий уровень потерь за то время, когда вы исполняли обязанности командира роты… повторяю, подчиненные и сослуживцы за вас. А вот командиры вас, мягко говоря, не любят. У вас хроническая неспособность налаживать отношения с начальством, поручик!

  Знаменский сидит, выпрямив спину и держа голову прямо, взгляд прицельный, скулы твердые, пальцы сжаты в кулаки. Кажется, что он взорвется сию секунду.

  – Это серьезный недостаток для дипломата! – делает вывод начальник строевой части. – Очень серьезный! Но мы, к счастью, не дипломаты. И не станем разбрасываться толковыми офицерами только потому, что у некоторых из них проблемы с коммуникативностью. Короче говоря, есть предложение назначить вас командиром воинской части 3648. Это отдельный мотострелковый батальон. Часть сильно потрепана в боях, предстоит укомплектовать ее личным составом и боевой техникой, провести боевое слаживание. Справитесь?

   Глаза поручика округляются, вытягивается лицо, брови ползут вверх.

  – Что? – хрипло спрашивает Знаменский. – Простите, но поручики не командуют частями. Вы так шутите?

  – Сейчас батальоном командует старшина, офицеров всех выбили. Так что никаких шуток, поручик! Списочный состав батальона 456 человек, осталось пятьдесят два, полурота. И еще!

  Начальник отдела кадров армии встает из-за стола, Знаменский тоже порывается встать, но полковник жестом останавливает.

  – Не все так просто, как кажется на первый взгляд, – говорит начстрой армии. – Эта часть была дисциплинарным батальоном. Вы знаете, что такое фронтовой дисбат. Так вот, в последних боях личный состав батальона проявил массовый героизм, погибли все офицеры и сержанты, от солдат осталась горстка. Решением командарма дисбат преобразован в отдельный мотострелковый батальон – ОМБ, в/ч3648. Люди там непростые и кого попало командиром не назначишь. Вы, на мой взгляд, кандидатура подходящая. Справитесь – карьера будет, как говорят, блестящая. Не справитесь… – полковник развел руками. – В общем, или пан или пропал. У вас есть время подумать до вечера. Идите!

  – Никак нет, – отвечает Знаменский, поднимаясь со стула.

  – Что “никак нет”?

  – Уже подумал. Я согласен.

  – Это по-нашему! – крякнул полковник. – Что ж…

  Недовольно ворчит замок, распахивается железная дверь сейфа, в руках начстроя армии появляется простая металлическая коробочка и сверток.

  – Гербовая печать воинской части, знамя, – получите! – говорит полковник. – Знамя положено вручать не так, а торжественно … извини, командир, не до этого. У моего помощника отметь командировочное, получи предписание, в финчасти получи оклад – тебе ведь задолжали чуть не за год! – что еще? – почесал затылок начстрой. – А, распишись!

  Кивком приглашает подойти к столу.

  – Это приказ о восстановлении воинского звания капитан – вот здесь, ознакомлен… так, это приказ о назначении на должность – здесь ознакомлен, роспись… и вот, приказ о присвоении воинского звания майор. Все, пошел вон, командир батальона! – шутливо командует начстрой армии. – Удачи тебе, майор. И не забудь приобрести знаки различия, а то так и прибудешь к месту службы с погонами поручика.

  Знаменский выполняет команды, как автомат, почти не соображая. Лишь оказавшись в пустом коридоре, прижимая к груди сверток со знаменем и коробочку с гербовой печатью, начинает приходить в себя. Печать ныряет в карман, сверток устраивается под мышку, в руках остаются только бумаги. Лицо у майора вытянувшееся, как у лошади, взгляд уперт в стену, лицо подергивается.

  – Ну ни хрена себе! – тихо произносит майор. – Куда теперь-то? Предписания, деньги, военторг … бывший дисбат – это серьезно! Тут одними погонами не обойдешься … вперед!

  Бывший дисциплинарный батальон, а ныне в/ч 3648 располагается в полуразрушенном здании костела. Когда-то здесь был небольшой городок районного значения со странным названием Золочев, земля называлась Галицией или Галичина. Постоянный театр военных действий между Западом и Востоком, окраина Российской империи. Хозяйками здешних земель были Австрия, Германия, Польша, последней – Украина, генномодифицированная частичка Руси. Война с мигрантами всех мастей и цветов кожи уничтожила местное население почти полностью. В городке осталось пару сотен жителей, которые старательно избегали появляться на улицах, на все вопросы только мычало – немой от рождения! – и прятало взгляд в землю. Причина такого поведения проста – все население городка сотрудничало с миграционной администрацией. Однако для выходцев из африканской глухомани все “беложопые” были врагами, разница лишь в том, что одних убивали сразу, других использовали как дармовую рабочую силу, а убивали потом. ГМО-русские этого не понимали и потому платили жизнями. Увы, глупость обходится дорого!

  Орды мигрантов отступили в земли бывшей Речи Посполитой, окопавшись в городах и городишках за спинами аборигенов, большую часть из которых они согнали в спешно восстановленные лагеря Освенцим, Белжец, Варшава, Гросс-Розен, Зольдау или Дзялдово, Майданек и Собибор. Новое наступление войск Федерации отбросило мигрантов в Западную Европу. Плохо подготовленное, лишенное поддержки с воздуха и оторванное от тылов, наступление быстро сошло на нет. Армия ушла, оставив небольшие гарнизоны для контроля за территорией. Деморализованные толпы уродов остановили бег в Испании, на юге Франции. Часть окопалась на северном побережье Африки, многие сумели переправиться на Британские острова. В концентрационных лагерях живых не осталось. Людей тысячами жгли в кустарных крематориях. Для этого грейдерами рыли рвы, загоняли туда людей, а потом заливали горящим напалмом, используя для этого старые огнеметные танки, чудом сохранившиеся с середины прошлого века. Когда напалм кончался, просто закапывали живых людей бульдозерами. А потом молились своим богам, молились … Золочев, разрушенный почти полностью, превратился в город призрак. На месте городского кладбища мигранты построили казарму, предварительно сровняв с землей могилы украинцев и русских, поляков и евреев, коммунистов и фашистов. Прямое попадание снаряда из реактивного огнемета сожгло здание дотла, теперь бывшее кладбище похоже на выжженный клочок земли, который удобно использовать, как посадочную площадку.

  Военный борт приближается к месту дислокации ОМБ на крейсерской скорости, пилоты ведут машину низко над землей, едва не задевая брюхом за вершины сосен. Вертолет буквально падает на пустырь, взметая винтом густое облако пыли и пепла. Кувыркаясь и переворачиваясь, летят в мутном вихре куски фанеры, полусгоревшие кресты с могил, обнажаются крышки гнилых гробов. Машина грузно садится, вгоняя колеса шасси в прах чуть не до половины. Пилоты не выключают двигатели, высадка единственного пассажира не займет много времени. Распахивается боковая дверка, падает аппарель, выглядывает голова в летном шлеме. Пассажир в полевой военной форме, с раздутой сумкой в руке спрыгивает на землю, игнорируя ступени. Второй пилот одобрительно поднимает большой палец, пассажир машет рукой на прощание. Аппарель исчезает в брюхе вертолета, дверца захлопывается, двигатель рвет воздух в клочья. Машина идет вверх и вперед, наклонив нос, словно бык, воздушный поток вырывает кусты с корнем, черные головни с пожарища летят вороньей стаей. Пассажир поднимают капюшон куртки, поспешно идет по направлению к костелу.

  Католический храм похож на кинотеатр. Громадный зал, ряды лавок, кафедра с религиозными атрибутами, только вместо фильма проповедь пастора. Прихожане слушают, проникаются важностью момента, вспоминают грехи и каются. Во всяком случае, так задумывалось, но грешников становилось все больше. Массивная, в полтора человеческих роста дверь иссечена осколками, пробита пулями в нескольких местах. Роль дверной ручки исполняет кусок водопроводной трубы, криво согнутой гусеницей танка. Часового у входа нет, а в церкви располагается личный состав. Знаменский опускает взгляд, рука касается рукоятки пистолета, губы беззвучно шевелятся – умеющий читать по губам понял бы, что зачитывается смертный приговор. Дверь поддается легко, без скрипа. Внутри храма полумрак и тишина, воздух насыщен запахами нестиранных носков, порохового дыма и тлеющего табака. Оконные проемы забиты досками, свет серого дня проникает внутрь мутными лучами. На полу, среди вороха вещей сидят и лежат “военные”. Одни спят, другие дремлют, третьи играют в карты или что-то смотрят в планшетах. Оружие и амуниция валяются как попало. На лице Знаменского появляется понимающая улыбка – именно такого он и ожидал. Офицер неторопливо ставит сумку в уголок, снимает куртку. Камуфляжная форма слегка топорщится от бронекостюма скрытого ношения, из кобуры торчит рукоять автоматического пистолета, в боковом кармане прячется граната. Знаменский идет по залу, внимательно глядя по сторонам. Солдаты тоже замечают новичка. В полумраке трудно разглядеть знаки различия, но по золотому канту на козырьке понятно, что это старший офицер.

  – И хто ета? – слышится дурашливый голос.

  – Я разрешил тебе отрыть пасть, солдат? – рычит Знаменский, продолжая идти.

  Сказано нарочито громко, чтобы слышно было даже в самых дальних углах. Казарма оживает – прекращается игра в карты, планшеты откладываются, некоторые солдаты встают, чтобы лучше видеть неизвестного наглеца, который посмел ТАК ответить заслуженному ветерану боев.