Текст книги "Летопись 1 (СИ)"

Автор книги: Андрей Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

   Летопись 1

   Часть 1

  … происходит независимо от наших желаний. Нам только кажется, что от нас что-то зависит. На самом деле мы плывем по течению жизни. Опускаемся на дно, всплываем и опять тонем. Наши дела – круги по воде. Одних захлестывают, других несут на гребне волны. Но течение сильнее, волны гаснут, поток стремится вдаль и нам не дано увидеть конец пути, даже если сумеем забраться на самую высокую волну. Неведом исток, непонятна движущая сила…

  – Философы, мать вашу! – выругался солдат, пытаясь размять страницу. Бумага пропитана каким-то составом, пальцы скользят, лист упорно расправляется, еще и порезаться норовит! Сражаться с чудной бумагой тяжело – холодный ветер задувает под шинель, ледяные крошки секут голый зад, мороз все крепче сжимает гениталии.

  – Ну, короче, полный пи…ц! – злобно шепчет солдат.

  Стынущие на морозе пальцы сжимают полу шинели, жесткий ворс дерет, как наждачная бумага, соскребая присохший кал вместе с кусочками кожи и волосами. Солдат рычит и матерится в полный голос, раскатистые звуки несутся над скованной морозом землей и гаснут в путанице березовой рощи. Исклеванный снарядами лес молчит. Тихо скрипнул снег, дрогнула ветка, горсть снежинок истаяла в воздухе. Обрубок молодой березки лежит на сером снегу. Белый, в серых лишайных пятнах, ствол едва заметно шевельнулся, тускло блеснуло полированное стекло мощной оптики. Выстрел грянул, словно удар бича – хлесткий, рассекающий шкуру до мяса и костей. Матерная брань обрывается, будто в глотку кол вбили, на бледном лице расцветает безобразная дыра с рваными краями, в которую проваливаются нос и глаза. Бледная кровь серым облачком стремится к земле, оседая замороженной пылью на грязный снег. Мертвое тело валится на бок, ветер задирает полы шинели, бесстыдно обнажая давно не мытое тело. Бумажный листок вырывается из неживых пальцев, ветер швыряет желтоватый прямоугольник вверх. Далеко внизу остается заснеженная равнина. Обрывистая линия окопов теряется во мгле, воронки от взрывов покрывают черной рябью стылую землю, замерзшие трупы солдат кажутся запятыми и кавычками на листе старой бумаги. Сквозь унылый вой пурги едва слышен злобный голос сержанта:

  – Я же приказывал не с...ать на бруствере! Кто еще хочет показать ж...пу снайперу?!

  Ветер набирает силу, порывы сбивают с ног ослабевших от голода людей. Холодный воздух обретает плоть, железные мышцы нарастают на прозрачных костях. Ледяная корка не может противостоять напору. Жесткие пальцы срывают наст, влажный снег мгновенно превращается в камень. Словно пули, частички смерзшегося снега несутся над землей, сбивая остатки штукатурки со стен, срывая кору с деревьев. Люди, которые не успели спрятаться в укрытии, падают замертво. Одежда превращается в лохмотья, лица покрываются язвами и кровь замерзает на скулах, не успев упасть на грудь. Пробоины в стенах воют страшными голосами, выбитые окна тускло блестят осколками стекла, перекошенные двери оглушительно хлопают, выбивая цементную пыль и мусор. Брошенные дома превращаются в кошмар наяву, стены дрожат от ударов, осыпаются потолочные плиты, из щелей выползают обгрызенные крысами провода, гулко и страшно поют ржавые трубы.

  Лист странной бумаги парит в мутных небесах, плоское тело томно переворачивается под лучами невидимого солнца. Блестит гладкой кожей, будто озабоченное вниманием человеческое ничтожество на пляже. Колючие снежинки скользят по гладкой поверхности, не оставляя следов, ледяные коготки обламываются, искалеченные кристаллики замерзшей воды падают вниз. Ветер мчится туда, где еще тихо, где царит тишина и покой.

  … маленькая группа. Деформация сознания происходит незаметно. Примитивное желание властвовать и обладать подчиняет себе всего человека. Мировоззрение становится простым. Суть его – все мое, для меня и ради меня. Остальное подлежит уничтожению. Люди без души пробиваются на самый верх. Они умны и понимают, что настоящая власть невидима. Короли, президенты и председатели всего лишь лакеи. Истинные причины самых кровавых и жестоких войн ничтожны, часто смехотворны и ВСЕГДА не стоят даже капли крови. Самый большой недостаток власти – она ослепляет. А что может слепой в мире зрячих? До первой ямы…

  – Мама, смотри, что я нашел! – кричит пятилетний карапуз, врываясь в землянку. Мальчик одет в яркий, с ядовито-желтыми пятнами на синем фоне, комбинезон для занятий горными лыжами. Одежда порвана на коленках, спина исполосована грубой штопкой, на локтях топорщатся пластмассовые накладки. На ногах валенки с галошами, голову уродует байкерский шлем. Треснутое по-середине забрало висит на одной заклепке, словно кривится в беззубой улыбке.

  – Я же просила не трогать что попало! – ворчит мать, безуспешно пытаясь разжечь огонь в самодельной печке. Местный умелец “сварганил” ее из железной бочки, которая в прошлой жизни служила дополнительным топливным баком для танка. Зажигательный снаряд пробил оба днища, горящая солярка выплеснулась на броню, заливая двигательный отсек с обоих сторон. Экипаж успел покинуть машину за мгновение до того, как взорвался основной топливный бак. Через пару секунд детонировал боезапас и дырявая бочка пылающим болидом понеслась к селению. Немногочисленные обитатели земляночного поселка восприняли дырявую бочку как подарок судьбы и после “апгрейда” глиной и обломками кирпичей отдали тому, кто больше всех нуждался – одинокой матери.

  – Да ладно, мам, это всего лишь бумага. Кинь в печку, а? – просит пацаненок.

  – А вдруг бомба? – не соглашается мать. – Поубивает всех на фиг!

  – Так бумага же? – удивляется мальчишка.

  – Раньше бомбы делали из чего угодно. Вон, у Трифоновых – за три дома от нас жили! – принесла девчонка фломастер. Думали, вот хорошо, малышка рисовать будет… – женщина тяжело садится на самодельный табурет, лицо вздрагивает, в глазах блеснули слезы. – … только колпачок сняли – сразу взрыв и облако ядовитого дыма. Вся семья погибла, а девчонку разорвало на части.

  – Как можно из бумаги сделать бомбу? – упорствует пацан.

  – Не знаю! – срывается на крик голос матери. – Делали!

  – Бумага, ма-ам, – разочарованно тянет малыш.

  Лист выскальзывает из грязных пальцев, слышен тихий шорох трущейся об пол бумаги и желтоватый листок оказывается рядом с табуретом. Женщина подозрительно смотрит, но листок просто лежит, не мигает красный глаз индикатора, не слышно шипения, не пахнет дымом.

  – Ладно, – ворчит женщина. – Может, горит хорошо?

  “Военная” печка депрессивна и грустна, поддувало пахнет гарью, огонь в железном пузе не желает разгораться, дымоход меланхолично-издевательски подвывает. В гуще сырых веток прячется умирающий огонек. Тонкая струйка дыма пробирается среди хворостин медленно и осторожно, как будто “земную жизнь пройдя до половины, вдруг очутилась в сумрачном лесу”.

  – Жесткая! – удивляется женщина, касаясь пальцами бумаги. – Наверно, пластмасса. Сейчас запылает!

  Лист просовывается в печь, края скребут по железу, сдирая сажу и нагар. Странная бумага накрывает тусклый огонек, словно крышка. Дым обволакивает по краям, середина светлеет, как будто вот-вот вспыхнет рыжим пламенем. Вместо этого лист начинает светиться голубым цветом, по краям появляется узкая рамка. Лист темнеет, голубой цвет становится синим с переливами, в центре возникает стилизованное изображение замка. Рядом высвечиваются цифры. Они мигают, перемещаются, меняют размер и формат. Затем выстраиваются в ряд. Получается день, месяц и год – 6. 04. 203… Последняя цифра не указана, прочерк, но женщина сразу понимает, о чем идет речь. Год начала Войны – 2031 от Рождества Христова по православному календарю.

  Карапуз живо подбирается ближе, смотрит раскрыв рот – ведь сейчас сгорит! Мать, увидев цифры и мерцание, меняется в лице. Рука бесстрашно ныряет в жерло печи, пальцы крепко сжимают край листа.

  – Мерзкая дрянь! – восклицает женщина.

  Вытянув руку как можно дальше, словно это дохлая крыса, мать бросается к грубо сшитому занавесу на входе, который заменяет дверь в землянку. Малыш молча наблюдает за матерью, от удивления глаза округляются. Женщина бросается вверх по земляным ступеням. Холодный ветер злобно швыряет горсть грязного снега в лицо, леденит руки и хлещет наотмашь по щекам студеными лапами. Малыш срывается с места, неуклюже карабкается следом за матерью по ступеням. Едва только непомерно большая от байкерского шлема голова показывается над землей, как мать широко размахивается и со всей силы швыряет странный и непонятный листок. Ветер подхватывает, мелькает синеватый экран, мельтешат белые цифры и прячутся под черной полосой сажи.

  – Зачем ты выбросила, противная!? – верещит малыш.

  – Марш в землянку! – кричит мать срывающимся голосом.

  Возвращается на место занавес, преграждая путь холоду. Остатки мороза растекаются по полу, прячась в углах. Огонь таки набрался смелости и начал потихоньку грызть хворост, плюясь искрами и пыхтя дымом. Мать ногой захлопывает крышку, печка недовольно хрюкает железными челюстями. Женщина тяжело опускается на лавку, малыш обиженно утыкается лицом в колени. Мамины пальцы расстегивают подбородочный ремень, шлем укладывается рядом на лавку, дышат теплом и потом нечесаные вихры.

  – Я была чуть постарше тебя, Денис, – хриплым голосом говорит мама, – когда началась война. Этот листок из той войны. Да и не листок это вовсе, а электронный прибор, компьютер. Раньше – мне дедушка рассказывал! – они были громадными, как чемоданы. Потом научились делать маленькими, со спичечную головку. Или такими вот, как тот, который ты нашел – тоненькими и плоскими, как тетрадный лист. Они берут энергию от солнечного света, от тепла человеческого тела, вообще от всего. Можно потереть ладонью, он нагреется и будет работать.

  – Как здорово! – прошептал малыш.

  – А еще они следили за людьми. Собирали информацию о своих владельцах. Следило все – телевизоры, телефоны – любая бытовая техника обладала способностью следить за человеком. И когда началась война, прятаться было негде. Враги знали о нас все.

  – Поэтому мы прячемся в земле?

  – Да. Война все еще продолжается.

  … огромные, словно древние ящеры ракеты чудовищной разрушительной силы. Оружие не убивает, это делают люди. Чтобы победить врага, надо овладеть его душой. Эту библейскую истину талдычат людям с малолетства все религии, но усвоил ее только один народ. Малочисленное, ничем не примечательное племя умудрилось выжить только благодаря тому, что люто ненавидело и презирало язык, культуру и веру других народов, считая себя богоподобными сверхлюдьми. А коли так, то и человеческие меры добра и зла к ним не подходят. Они выше этого, мораль насекомых им не интересна. Пали в небытие казавшиеся несокрушимыми империи, сошли со сцены истории великие народы, а племя бессовестных негодяев и мерзавцев жило и процветало.

   Наступало прозрение, люди восставали против племени душеедов. Месть была ужасна, убивали миллионами, не щадя ни женщин, ни детей, ни стариков. Но избавление от страшного гнета пришло откуда никто не ждал. Не дано право переделывать мир. И горе тем, кто возгордился! Неизлечимая болезнь поразила племя душеедов. Вековой обычай спариваться только с соплеменницами привел к накоплению генетических дефектов. Достигнув критической массы, они породили хворь, которую не знало остальное человечество. Лучшие умы, собственные и наемные, бились над решением проблемы. Удалось даже расшифровать геном человека, но победить болезнь не удалось. Создаваемое тысячелетиями нельзя разрушить в миг. Смерть собирала урожай жизней, убивая даже не рожденных…

  Блиндаж на краю леса. Из-под толстого слоя земли и бревен едва слышны звуки взрывов. На потолке сияют аккумуляторный светильник, середину занимает складной стол, одиноко светится экран коммуникатора. Возле стены аккуратно сложены армейские полевые кровати, на складных табуретах сидят два офицера.

  – Что за хрень? Кто писал эту ерунду? – удивленно произносит человек в униформе с погонами капитана. Блестят свежие царапины на бронежилете, худощавое лицо покрыто незамысловатой татуировкой.

  – Ты о чем? – спрашивает другой. Его броня тоже исцарапана, скулы украшены трехдневной щетиной, короткие волосы топорщатся злым ежиком, погоны поручика почти не видны под плечевыми накладками.

  – Да вот кусок бумаги с текстом солдат принес. Он еще и ламинирован!

  – А ну дай. Это не бумага, а планшет.

  – ?

  – Ну, были раньше такие компьютеры мутанты. Промежуточное звено между нормальными компами и очками дополненной реальности, как сейчас.

  – Не въезжаю! – затряс головой капитан.

  – Ты в кабаке когда последний раз был?

  – Ну… а, ты про стол!? Так это же совсем другое дело!

  – Не другое, а то же самое. Представь себе стол размером с две ладони. На экране иконки, тычешь пальцем.

  – И что? Делаю заказ?

  – Зависит от операционной системы. На кабацком столе делают заказы. С военного планшета выходили в сеть, устанавливали видеосвязь, просматривали спутниковые карты, проверяли наряды и посты, следили за боем и корректировали огонь… много чего можно было делать, товарищ капитан! – смеется поручик.

  – Умничать будешь в дозоре, старлей, – ворчит капитан. – Вот суну вне очереди, чтоб служба медом не казалась.

  – Вот так говорить правду начальству в глаза. М-да, – притворно загрустил поручик. – Все хотят грубой, ничем не прикрытой лести.

  Капитан смеется, так называемый “планшет” ярко светит экраном, буквы увеличиваются.

  – Ладно, рассказывай дальше.

  – В процессе технологической эволюции планшеты стали тонкими, как бумага. Избавились от неуклюжих аккумуляторов и хрупких стеклянных экранов. Они берут энергию от солнца, от тепла человеческих рук – да вообще от всего, что греет или светит. Экраном стала поверхность с обеих сторон. Управление касанием. Ввод текста остался прежним, с помощью виртуальной клавиатуры.

  – И где она здесь? – спросил капитан, вертя планшет в руках. – Может, потрясти?

  – Дайте мне посмотреть, товарищ начальник. А то вы от нетерпения рукояткой пистолета бить начнете, – подкалывает поручик.

  – Возьмите, товарищ ученый, – съехидничал капитан. – Нас в военных институтах не обучали, как обращаться с музейными экспонатами.

  Старлей несколько раз ткнул пальцами, потер уголки. Взгляд покрасневших от недосыпания глаз внимательно рассматривает планшет. В руках офицера появляется плоская коробочка. Тихо щелкает замок, руки бережно извлекают из футляра странного вида очки в металлической оправе, стилизованные под байкерские. Стекла мгновенно темнеют, на поверхности появляются зеленоватые блики, по кромке идет багровая полоса. У капитана округляются глаза.

  – Да ты совсем оборзел! Таких очков даже командира бригады нет. Тебя начальник штаба с потрохами сожрет.

  – Во-первых, это мои личные очки, я за них четыре зарплаты отдал. Во-вторых, на строевой смотр хожу только в казенных и вообще большому начальству стараюсь на глаза не попадаться. В-третьих – офицерам разрешается приобретать за свой счет броню, личное оружие и снаряжение. В-четвертых…

  – Захлопни пасть и займись планшетом, господин профессор! – перебивает капитан, смеясь.

  Поручик надевает очки, становясь похожим на пилота аэроплана начала двадцатого века. Не хватает кожаного плаща и белого шарфика. Тускло горит экран древнего планшета, продвинутые очки старлея темнеют, стекла покрываются матовым налетом, словно сажей.

  – А знаешь, ты прав, – удивленно бурчит под нос поручик. – Это действительно музейный экспонат. Операционная система заблокирована наглухо. Файлы сеттинга стерты и сиськи нет.

  – Какой еще сиськи? – подозрительно спросил капитан.

  – Папки system. Без нее ничего нельзя сделать.

  – Так и говори, извращенец компьютерный.

  – Лучше быть компьютерным извращенцем, чем гомосеком, зоофилом или некрофилом, – ответил лейтенант и так скривил лицо, словно некрофил где-то рядом.

  – Короче, что с этим долбанным артефактом?

  – Информацию на планшете нельзя изменить или уничтожить. Корпус выполнен из особо прочного пластика, который не горит, не тонет, не подвержен воздействию кислоты и щелочи – разве что концентрированной, но где ее взять? – не боится холода вплоть до абсолютного ноля – то есть 273,15 градуса по Цельсию. Так поступали именно с наиболее ценными музейными экспонатами, дабы уберечь от уничтожения или повреждения. Дорогое удовольствие, скажу я тебе. По карману только очень богатым музеям. Или людям.

  – Наверно, кто-то потерял. Ладно, доложу по команде, – машет рукой капитан и кладет планшет на полку, криво прибитую гвоздями к стене. – Слушай, о каких душеедах тут написано?

  – Было такое племя, отличалось оригинальными взглядами на мир и свою роль в нем. Естественно, остальному человечеству это не нравилось и оно не раз вправляло мозги. Счет убитым иной раз шел на миллионы. А потом появилась одна очень странная болезнь. Какое-то нарушение в генах, приводившее к внезапной смерти в любом возрасте. Это нарушение было у многих, но заболевание проявлялось только у каждого четвертого. Болезни были разные – дизавтономия, болезнь Тея-Сакса, еще какие-то…

  – И что?

  – Вымерли, как динозавры. Остались где-то небольшие группы уродов.

  – В каком смысле? Страшилища что ли?

  – Почти. И в руки им лучше не попадаться.

  – Как черным?

  – Да. Они примерно одного пошиба.

  – Ладно, буду знать. Блин, сколько же чудищ развелось вокруг! До чего же раньше просто было – дрались за нефть, золото, за газ и … за что еще дрались, не помнишь?

  – За власть, – пожал плечами старший лейтенант, – ибо она и есть золото, энергоносители и дешевые рабы. Кое-кто на самом верху решил, что генетика это абсолютное оружие, начались исследования, опыты. Чем все кончилось, ты знаешь.

  – И теперь остатки нормальных людей вынуждены драться за жизнь с толпами чудищ, – грустно подытожил капитан. – Ладно, не так страшен черт, как его малюют.

  На столе вспыхивает экран коммуникатора, появляется небритое лицо начальника штаба бригады.

  – Комбат?

  – Я, товарищ подполковник! – “подрывается” капитан.

  – Поручика Артемьева ко мне.

  – Есть!

  – И еще: поступила информация, что на твоем участке появился блуждающий артиллерийский робот. Выключить все приборы, соблюдать тишину. Об уничтожении робота сообщит посыльный. Все понял?

  – Так точно!

  – Исполняй.

  Гаснет экран, голос начштаба пропадает.

  – Слышал? Дуй в штаб немедля, – приказывает капитан. – А я сейчас дам команду на тишину.

  Артемьев быстро шагает по ходу сообщения в тыл. Комбат останавливается на пороге, отдает короткие приказания. Затем, чертыхаясь и плюясь, возвращается в блиндаж.

  – Где этот артефакт лежит? Почитать про самых умных, пока делать нечего, – бубнит капитан, обшаривая блиндаж взглядом.

  В морозном неподвижном воздухе появляется слабый, на грани слышимости звук. Словно шуршит тонкая фольга. Шорох становится громче, доносятся какие-то хлопки и повизгивание, как будто насмерть перепуганный щенок на коротеньких ножках изо всех сил убегает от страшного кота. Нарастает и обрушивается истошный вой, визг режет уши, шорох превращается в гул. В чистом небе стремительно растет маленькая черная точка, вытягивается в заостренный цилиндр. Гул и визг достигает максимума, от свиста рвутся барабанные перепонки… глухой удар сотрясает землю, в следующее мгновение тяжкий взрыв вздымает тонны земли. Масса камней, снега и мерзлой почвы на мгновение зависает на высоте полусотни метров и рушится вниз. Огромное пылевое облако затягивает опорный пункт мотострелковой роты, скрывая огневые точки, ходы сообщения и солдат в окопах. Спешившего в штаб бригады лейтенанта накрывает слоем земли, на поверхность выглядывает автоматный ствол и металлический затылок шлема. Пыль ползет по снегу, превращая его в грязную кашу. На месте блиндажа командира батальона исходит паром и дымом громадная воронка. Высоко в мутном небе кувыркается артефакт, похожий желтоватый лист. Ветер сжимает прозрачные клыки, несется прочь от войны. Экран медленно тускнеет в ледяных объятиях. Сквозь пелену редких облаков выглядывает краешек солнца, луч касается экрана, старый планшет оживает.

  … страшные последствия. Никто и предположить не мог, к чему приведут опыты с генами. Обуреваемые гордыней, алчностью и злобой, люди не хотели внимать мудрости Книги. Они хотели сравниться с Богом и упорно строили Башни. Одни хотели объединить человечество общими законами, другие желали властвовать над всеми, третьи решили вовсе создать нового человека, но перед этим уничтожить тех, кого создал Бог. Генномодифицированные продукты рекламировались как панацея от голода и недоедания. Предостережения ученых о побочных эффектах, выявленных в ходе опытов, предпочитали не замечать. А они были ужасны! Измененные гены в первую очередь уничтожали репродуктивную способность. А ведь завещано – плодитесь и размножайтесь! Мерзкие твари в образе человеческом решили, что найдено средство для кардинального сокращения населения. Раньше это делали войны и эпидемии, но взрослеющее человечество постепенно избавлялось от подростковой жестокости и легкомыслия, научилось лечить болезни и решать конфликты мирно.

  – Итак, господа, подведем итоги! Проведенный анализ показывает, что…

  Голос председательствующего на собрании то гремит подобно приближающемуся грому, то затихает, словно говорун удаляется в иную реальность. Благородный баритон ласкает слух эмансипированных дам, представляющих различные общественные организации – финансируемые, впрочем, из одного кармана! – и клонит в сон мужчин могучей лапой. Особенно достается военным. Офицеры готовы терпеть тяготы и лишения службы, но не в силах противостоять многословию. Ораторствующий господин в костюме военного покроя, т.е. в пиджаке с глухим воротником и накладными карманами – почему-то обыватель уверен, что именно так должен выглядеть настоящий военный вождь, – величаво рукОводит и взглядОводит умирающий от скуки зал.

  Примерно две сотни человек, делегатов субъектов Федерации, собрались на ежегодный съезд. Вопросов в повестке съезда было немного. Всего один – как решить проблему мигрантов. С точки зрения демократа и либерала, ответ очевиден и обсуждать тут особенно нечего. Но! – во все времена, в любом обществе находятся и будут находиться люди, для которых единственно правильным решением будет то, против которого выступает большинство. Эти люди исповедуют принцип – большинство всегда не право. Увы, это почти всегда так. Дикие звери, объединяясь в стаи для охоты и защиты, свергают вожака, если он перестает соответствовать требованием стаи. И пусть он трижды прав – стая всегда правее!

  Заразная болезнь, красиво называемая демократией (ласкает слух греческая речь, а русское “власть толпы” звучит портяночно-носочно) трудно поддается лечению. Достижимо только кратковременное облегчение от мучений путем незначительного кровопускания. В тяжелых случаях рекомендуется сливать кровь полностью. Сие прямо способствует длительной ясности мышления и трезвости ума. Когда поредевшая, изнемогшая под натиском бед и врагов стая ползет к вождю изгнаннику, сдирая в кровь лапы и животы и жалобно воя от страха и боли, снисходит понимание – нет, не правоты, а разумности того, кого еще вчера клеймили палачом, тираном и убийцей. Поэт был прав, утверждая, что большое видится на расстоянии. Только вот расстояние измеряется не аршинами да верстами, а жизнями и кровью.

  – Cogito, ergo sum! – раздается с трибуны патетическое восклицание. – Мыслю, следовательно, существую – утверждал Рене Декарт. Это фундаментальный элемент философии эпохи возрождения человечества. Это утверждение Декарт выдвинул как первичную достоверность. Как истину, в которой невозможно усомниться и потому с нее можно и нужно выстраивать здание достоверного знания. Аргумент не следует понимать, как абстрактное умозаключение, нет! Напротив, суть его в очевидности и самодостоверности существования меня, как мыслящего субъекта. Всякий акт мышления обнаруживает – при рефлексивном взгляде на него, разумеется! – меня мыслящего, осуществляющего этот акт. Аргумент указывает на самообнаружение субъекта в акте мышления: я мыслю – и, созерцая свое мышление, обнаруживаю себя, мыслящего, стоящего за его актами и содержаниями.

  Говорун делает паузу. Ухоженные пальцы сжимают хрустальную шею графина, неспешно льется вода в стакан, чуткий микрофон услужливо разносит по всему залу булькающие звуки.

  – Как он меня зае…ал! – сквозь зубы произносит офицер с погонами поручика. Слева на груди рдеет нашивка за тяжелое ранение, справа два ряда орденских планок, чуть ниже расположена нашивка с именем и фамилией – Валерий Знаменский. Взгляд поручика холоден и жесток, пальцы правой руки в черной перчатке судорожно сжимаются, словно затягивают веревочную петлю на шее оратора. Женщина с переднего ряда оборачивается, глаза пылают благородным возмущением, лицо брезгливо кривится.

  – Сдержите эмоции, поручик! – шипит она сквозь зубы. – Выступает председатель Совета Федераций, ваш главнокомандующий.

  – По-вашему, главком не может зае…ать? – сдержанно рычит в ответ поручик.

  – А вона знае, шо це таке? – спрашивает капитан справа от поручика. – Воны ж тильки языком.

  – Это тоже надо уметь! – оживает от дремы пожилой майор слева. – Вот моему зампотеху оторвало. Срезало осколком начисто. Казалось бы, конец личной жизни – напротив! Такой затейник оказался!

  Интеллигентная дама немедленно отсаживается подальше от грубых солдафонов. Однако брезгливое выражение лицо становится задумчивым, набегает тень легкого смущения, появляются искорки любопытства.

  Бульканье прекращается, нежно звенит стакан, соприкоснувшись с блюдцем. Господин председатель глубоко вздыхает, отеческий взгляд скользит по залу плавно и широк, ни на мгновение не задерживаясь на лицах.

  – Долгие годы Федерация ведет войну. Наши народы страдают от террористических актов, совершаемых по всей территории Федерации. Мигранты проникают на территорию любого субъекта, умело маскируясь под людей. На приграничных территориях до сих пор вспыхивают локальные конфликты. Это – провокации! Недальновидные командиры поддаются, подливают масло в огонь. Мудрые руководители крепят бдительность, повышают обороноспособность и боевую готовность войск приграничных территорий!

  – У тебя таблеток от головной боли не осталось? – спрашивает поручик капитана. – Этот мудак постоянно произносит слово “территория”, у меня голова раскалывается на части.

  – Прости, сам сожрал. Мне дурно от одной мысли, что я здесь, – признается капитан. – Бери пример с майора – уже работает языком.

  Поручик оборачивается, жесткое выражение лица смягчается, губы растягиваются в слабой улыбке. Пожилой майор уже сидит рядом с либеральной дамой и что-то шепчет на ухо. Дама внимательно слушает, бросая отсутствующий взгляд на оратора.

  – Нам с тобой еще многому надо учиться! – подытоживает капитан.

  – Армия Российской Федерации – армия мира, миротворцы! Враг должен понимать, что любое агрессивное поползновение будет жестко пресечено. Наше стремление к миру мы подтверждаем стремлением к переговорам. Переговорный процесс длителен и сложен, накопилось много взаимных подозрений и обид. Руководитель миграционного движения, господин Мордерер, разделяет нашу точку зрения, охотно идет на контакт. Он понимает ...

  Председатель Совфеда умолкает, взгляд безмятежен и чист, как у полного идиота или сектанта – держит паузу перед заключительным словом. Оно, естественно, будет емким и запоминающимся, как рыцарский девиз.

  – ... человечество едино! – провозглашает господин председательствующий и вал аплодисментов накрывает зал, словно рухнувшая куча мусора.

  – Идем отсюда, хочу воздухом подышать, – говорит поручик. – Нет сил терпеть урода. Ладно, при входе оружие заставили сдать. Как этакие мудаки пролезают во власть?

  – Эта гнида в свое время разбогатела на откатах. Брал ценными бумагами и золотом в слитках какого-то американского банка. Сейчас вроде бы собираются восстанавливать здание Совета Федерации, объявлен конкурс среди подрядчиков. Представляю, сколько хапнет – произносит капитан.

  – Почему он до сих пор жив?

  – Не жадный, делится, – пояснил капитан. – А фраеров всегда губит жадность.

  Здание Совета Федерации построено еще в прошлом веке в традиционном для подобных сооружений стиле. Фальшивые колонны, ненужные бордюры и выступы по краям межэтажных перекрытий создавали впечатление значительности, этакой сакральности и непостижимости для простых людей. О том, что т.н. члены Совфеда еще проще простых людей, в самом худшем смысле этого слова, люди не знали, ибо не имели “чести” общаться лично с теми подонками и мерзавцами, которыми обычно являются представители власти. Любой.

  Крышу здания когда-то венчал купол из цветного стекла, этакая шапка Мономаха на коллективном челе. Война уничтожала города, обстрелам подвергались в первую очередь крупные здания и правительственные сооружения. Что чрезвычайно глупо, ибо у всех правительственных сооружений имеются дублеры, спрятанные под толщей земли и бетона. Пустая трата недешевых боеприпасов и времени! Увы, воюют люди, а начинают и руководят войнами дураки и негодяи. Они же, как правило, остаются в живых.

  Совет Федерации разбомбили одним из первых, уцелел только первый этаж. Потолки укрепили, убрали мусор из помещений и продолжили заседания, благо со спутников здание выглядит как полностью разрушенным. Какие-то шутники – а, может, из самых благих побуждений! – сверху установили крест, полумесяц и что-то буддистское. Получилось как на кладбище.

  Люди выходили на улицу, по привычке смотрели в небо, ожидая сообщений о приближающихся спутниках. На этот раз повезло, спутники летели по другим маршрутам. Возможно, солнечная буря испортила навигационные приборы или электронные мозги решили внести разнообразие в монотонные будни – точно узнать невозможно, военные спутники давно вышли из повиновения и жили своей собственной жизнью. Люди подставляли бледные лица солнцу, глаза щурились от яркого света, снег скрипел под ногами и морозный ветер стелил поземку. Уничтоженный город не выглядел зловещим, как обычно, а похож на старое тихое кладбище, засыпанное снегом и тишиной. И никто не обратил внимания на лист бумаги, который плавно опускался на крышу бывшего дворца Совета Федераций. Листок падает на снег, ветер хватает вместе с горстью снега и подбрасывает невидимой рукой. Листок скользит вместе с поземкой, сила ветра иссякает и в снежной пелене листок приникает к основанию креста. Словно фотография похороненного.