Текст книги "Летопись 1 (СИ)"

Автор книги: Андрей Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

   ЧАСТЬ ВТОРАЯ

   ГЛАВА ПЕРВАЯ

  Алексей Павлович просидел в яме двое суток. Смену дня и ночи определял по свету, проникающим в яму сквозь щели. Наверху царила тишина, словно банда дикарей во главе с “дартаньяном” ушла, бросив белого в яме. Мол, сдохнет с голоду и все дела! Но тогда зачем было брать живым? Убили бы сразу. А предложение француза или кто он там учить русский язык? Передумал, что ли? Да нет, просто разбойники ушли на промысел – успокоил себя Алексей Павлович, вот-вот вернутся. О том, что будет, когда вернутся, старался не думать.

  Однако к исходу вторых суток Алексей Павлович не на шутку взволновался. Он ничего не ел, не пил, в загаженной яме воняет так, что голова кружится. Попытки выбраться только утомили до полного изнеможения. Страх перед смертью нарастает с каждым часом, перерастая в панику.

  – Сдохнуть с голоду в засранной яме, когда тебе нет еще и сорока! – бубнит Алексей Павлович, стоя на коленях лицом к стене. – Кто в начале жизни может представить себе такое? Мы судим о жизни по книгам и фильмам. Там все красиво, зрителю хочется видеть приятную картинку… делайте мне хорошо за мои деньги… наложить кучу дерьма я сам могу… БЕСПЛАТНО!!! – кричит Алексей Павлович. – А уж за деньги буду срать на голову кому угодно, только пальцем ткните! Это ведь так приятно… чувствовать себя выше ближнего. Особенно, если он лучше меня. В глубине души я понимаю, что никогда не стану таким… ну, так хоть дерьмом измажу… хоть на минутку почувствую себя выше, лучше… и чище!

  Мысли начинают путаться, голос слабеет, Алексей Павлович медленно валится на бок, комья сухой земли сыпятся на лицо.

  … прохладная волна аммиачной воды захлестывает, омывает с ног до головы, попадает в легкие, в уши, дерет глаза. Алексей Павлович чихает, кашляет, трет глаза, как сумасшедший и бормочет ругательства. Новый поток мочи обрушивается сверху, теплая водичка приятно согревает после прохладного бодрящего душа. Мелкие ранки и царапины щекотно пощипывает, по телу словно букашки бегают, царапая маленькими коготками. Поток мочи иссякает, Алексей Павлович трясет головой, словно пес после купания, веером разбрасывая желтые брызги. И тут раздается такой хохот, что Алексей Павлович подпрыгивает и в испуге машет руками. Хохот усиливается, раздаются хлопки в ладоши, некто визжит и рыдает тоненьким голоском, буквально захлебывается воздухом. Едкая жижа слепила ресницы, резь под веками невыносима, нет возможности открыть глаза … Алексей Павлович рвет подол рубашки, смахивает грязь с лица.

  На краю ямы беснуется толпа аборигенов. Голые, вымазанные красной глиной, курчавые головы густо намазаны цементом… нет, какой еще цемент? Это глина, белая глина. Или известка, хрен их разберет! Забавно трясутся члены в трубочках. Это было бы смешно при других обстоятельствах, но сейчас Алексею Павловичу не до смеха. Дикари бьются в истерике и дико орут, потрясая руками. Некоторые швыряют камни, кости, сучья – весь этот мусор сыплется сверху, грозя выколоть глаза и порезать лицо. Алексей Павлович пытается увернуться, глупо прыгает и кидается на стенки, чем вызывает еще большее веселье. Наконец, дикарям надоедает кидаться мусором или уже нечем, все скинули в яму. Изнемогая от усталости – давненько так не ржали! – они стоят по краю ямы плотным строем, глядя на пленника чуть ли не с благодарностью – умеет беложопый развеселить, ничего не скажешь. Просто артист!

  Алексей Павлович опускает голову. Еще никогда в этой жизни он не был так унижен. По щиколотки в жидкой грязи пополам с мочой и калом, обоссанный с головы до ног, абсолютно беспомощный – он такого даже представить не мог! Дикарям понравилось. Что они видят в своем лесу или саванне, или что у них тут? Всей деревней будут ходить. Ведь что может быть веселее, чем гадить на голову беложопому? Так и будут срать, пока яма не наполнится. Потом выкопают новую – тебя же и заставят копать! – и посадят туда, если к тому времени не захлебнешься дерьмом. Так думал Алексей Павлович, глядя в радостные глазенки дикарей. Вон и детишки головки между ног взрослых просунули! Когда все уйдут, мелкие гаденыши продолжат, так сказать, дело отцов.

  Глаза наполняются слезами, Алексей Павлович опускает голову, взгляд останавливается на булыжнике. Крупный, с кулак, покатые бока блестят каплями мочи. Рядом еще несколько таких же.

  – Что ты выберешь, интендант третьего класса, быструю смерть или длинную агонию в говне по шею? – спрашивает сам себя Снегирев.

  Дальнейшее происходит как в странном сне. Или вне себя, то есть в состоянии диссоциативного расстройства, когда одна личность уступает место другой. Совсем другой…

  Булыжник врезается в голову дикаря с такой силой, что на мгновение влипает в кровавую жижу, образовавшуюся на месте лица. Абориген умирает мгновенно, труп наклоняется вперед, камень падает прямо в руку Снегиреву. Дикари даже не сообразили, что произошло. Снова бросок. Камень попадает в полуоткрытый рот другого аборигена, дробит зубы и застревает в глотке. Нижняя челюсть дикаря отваливается, отчего вымазанное белой глиной лицо становится похожим на ковш экскаватора после сброса грунта. Алексей хватает другой камень, поменьше. Бросок, абориген с воплем падает навзничь, брызги крови из разбитого вдребезги носа орошают рядом стоящих. Тут уж все начали орать дикими голосами, подпрыгивать и махать руками так, словно взлететь собрались всей толпой. Алексей ожидал, что бросят копье или забросают большими камнями, но вместо этого один из аборигенов прыгает в яму. Или его столкнули в суете, неважно… Удар кулаком в грудь отбрасывает тело к стене. Алексей ожидал, что дикарь бросится на него, ударил-то несильно и в грудь. Вместо этого абориген начинает хватать воздух ртом, вымазанное глиной тело медленно сползает на пол. “Задохнулся с непривычки – мелькнула мысль. – Я-то привык!” Он не заметил, что на месте удара вспухла громадная гематома, обломки ребер вылезли наружу.

  Тени заслоняют дневной свет, краем глаза Алексей замечает движение – удар не глядя и очередная жертва интенданта третьего класса мешком валится на пол, разбрызгивая грязь и кал. Выбирать противника, соизмерять удары и бить в “критические” точки некогда, жизни-то осталось на пару секунд и Снегирев просто бил руками и ногами, как дрались его предки с лютым врагом сотни лет назад. Когти рвут одежду и секут лицо, но это такие мелочи, что не стоит обращать внимания. Главное – убить как можно больше. А там, глядишь, по трупам наверх подняться можно будет. То-то веселуха в деревне начнется!

  Драка прекращается внезапно, словно по неслышимой команде. Алексей почти ничего не видит сквозь грязь и слезы, замечает только движение. Так вот, нет его! То ли разбежались все – это из ямы-то! – то ли … Алексей трет глаза, сквозь мутную пелену видит, что стоит на трупе. То есть на двух трупах, ноги упираются в грудные клетки двух туземцев. Они живы, что ли? Или это воздух с таким звуком из легких выходит, когда надавишь? Ну, неважно… Рядом еще лежат вповалку, лица разбиты, все в крови. Пожалуй, если сложить аккуратно, можно дотянуться до края… Размышления прерывает падающая лестница. Грубая конструкция из неструганного дерева смачно прессует живых и … и умирающих, раздается чавканье, треск костей и краткие, как вдох, стоны.

  – Благодарю покорно, вы очень любезны… мать вашу! – рычит Алексей.

  Силы в мышцах еще достаточно, интендант карабкается по лестнице, как матрос ветеран парусного флота. Наверху ждут, век воли не видать, поэтому надо шустрить. Алексей со всей силой отталкивает последнюю перекладину и, едва коснувшись земли, бьет ногами что-то пестрое, похожее очертаниями на человека в позе молящегося. Удар приходится в мягкое, “пестрое” кубарем катится в пыли и останавливается, уперевшись в чьи-то ноги. Палящее солнце обрушивается, словно водопад кипятка. И так невыносимо жжет раны от пота и мочи, так еще и поджаривать начали! А ослепительно яркий после сумрака ямы свет просто бесит. Алексей с рычание рвет остатки рубашки, трет глаза… аборигены стоят в плотном строю, окружив пленника со всех сторон. Мужчины, женщины и подростки. “Стариков нет, – отметил про себя Алексей. – Съедают, что ли?” Аборигены молча смотрят, но не на пленника, а в сторону. Алексей, ожидавший немедленной смерти, удивленно поворачивает голову – дикари глядят на невысокого белого человека в шортах, рубашке с короткими рукавами и пробковом шлеме. Усы, нос с горбинкой…

  – А-а, дартаньян прбацанный! – рычит Алексей. – Как тебя – Сраль, Сруль или Шваль? Вот забыл начисто кликуху твою поганую!

  – Je m'appelle Charles! – слегка надтреснутым голосом отвечает “пробковый шлем”.

  Голос срывается, слышен кашель.

  – Значит, Чарли … и чего ждем, Чарли?

  – Tu es un conard! (Ты мерзавец!) Убить ребенок!

  – Какого ребенка? – удивился Алексей. – Под ногами у тебя валяется? Туда и дорога любопытному пи…дёнышу.

  Шарль неторопливо достает салфетку из нагрудного кармана, снимает шлем и протирает кромку. На удивление, “француз” – так считал Алексей – таковым вовсе не казался. Смуглый, черноглазый, со светлыми волосами – метис какой-то! Шарль водружает шлем на голову, скомканная салфетка летит точно в яму, руки складываются на груди, одна нога слегка выставляется.

  – Просто Ричард Львиное Сердце! – кривит лицо Алексей. – Что дальше?

  – Tu pue (Ты воняешь), – поморщился Шарль. – Вода.

  – На мне ее и так достаточно.

  – Non! – мотнул шлемом Шарль. – Дерьмо, вода… – и делает жест рукой, будто стряхивает грязь с одежды.

  – Помыться? В реке с крокодилами? Нет уж, лучше я по морде дам кому поздоровее из дикарей и по быстрому дело закончим!

  Алексей идет на толпу, выбирая самого крупного туземца.

  – Avast! – кричит Шарль. – Жизнь!

  – Чего вдруг? – удивляется Алексей.

  – Тыло, ты забывать… мне учить… Est-ce clair (Понятно)?

  – А-а, гений просвещения одолевает. Ну да, жить с полными чурбанами скучно. А что прибил столько народу не жалко? – мотнул Алексей головой в сторону ямы.

  – Non, – коротко ответил Шарль.

  Дорога к ручью оказалась не очень длинной. Кучка дикарей следовала на отдалении. На этот раз все с копьями и плетеными щитами. Шарль безбоязненно идет рядом с подветренной стороны, дабы запах не оскорблял обоняния.

  – Ты убить ребенок, – задумчиво произносит он. – Что есть пи…дёнышь?

  – Подробно объясню на первом же уроке, – твердо обещает Алексей Павлович.

   ГЛАВА ВТОРАЯ

  Обучая других учимся сами – эту нехитрую истину Алексей Павлович усвоил сразу после первого занятия по русскому языку с любознательным французом. Сидя на чистом песке в просторной хижине – правда, с ошейником, а не так, чтобы уж совсем свободным типа иди куда хочу – Алексей Павлович с некоторым удивлением повторял про себя несколько слов на чужом языке. Он вовсе не собирался изучать французский, сто лет он ему нужен, но оказавшись в чуждой языковой среде, поневоле стал запоминать. Надо же как-то общаться с уродами! Да и вообще, мало ли о чем они там гавкают. Может, сожрать его собираются! Сегодня, за ужином. Ведь местные аборигены тоже разговаривали по-французски. А когда хозяина в пробковом шлеме поблизости не было, бурчали и квакали на своем родном языке, который и языком-то назвать язык не поворачивается.

  – Такая вот тавтология получается! – грустно подытожил Алексей Павлович. – Но пару слов на языке дикарей все же надо запомнить. На всякий случай! Ну, убить там, съесть, разорвать на части … в общем, на эту тему.

  Кстати, француз оказался не совсем французом. В том смысле, что родился во франкоговорящей семье эмигрантов из Алжира. Францию ненавидел, сородичей презирал за необразованность, негров просто ненавидел за дикость и отсутствие какой бы то ни было культуры. Может быть, поэтому Шарль первым делом принялся изучать всевозможные ругательства и оскорбления по-русски. И, разумеется, мат! Он так старательно повторял матерщину, что Алексею Павловичу даже стало неприятно. Да, мы разговариваем матом, но в тему! А представьте себе, что рядом с вами находится человек, который постоянно бубнит матерные слова, да еще безобразно искажая произношение, отчего понятные с детства словосочетания обретают совершенно иной смысл. Мозг невольно начинает работать, т.е. анализировать, суммировать, раскладывать по полочкам, предлагать варианты – а что бы это значило? – и тому подобное. С ума можно сойти!

  Вот и сейчас прибацанный Чарли – так называл Алексей Павлович про себя этого алжирофранцуза! – ходит кругами вокруг хижины и повторяет ругательства. Время от времени уточняет окончания и суффиксы, старательно копирует произношение и процесс движется далее.

  – Сил моих нет! – тихо шипит Алексей Павлович. – Я же интеллигентный человек! Ухи вянут!

  При этом Алексей Павлович нисколько не переживает, что совсем недавно убил несколько человек, в том числе ребенка. Туземцы смотрят исподлобья, но они и раньше не слишком жаловали! В любом случае плевать. К тому же Чарли – или Шарль, неважно! – контролирует дикарей полностью, даже удивительно, как это ему удается. И бешеные обезьянолюди тоже повинуются беспрекословно.

  – Интересный мужик! – шепчет Алексей Павлович. – Смахивает на сумасшедшего, но весьма разумен в поступках. Любит комфорт и живет в джунглях, дикари обслуживают, мутанты – лучше муты, так короче! – охраняют. И наверняка есть приличный дом. Вопрос – как можно устроиться жить, словно в загородном доме, посреди дикой природы? И никто об этом не знает. Во всяком случае, на военной базе я о Чарли прибацанном не слыхал. И о поселении дикарей тоже не слышал. Деревня расположена в низине. Места много, есть вода, деревья какие-то растут, трава… жить можно, это не пустыня. Но почему…

  Размышления вслух прерывают крики туземцев и рычание мутов. Алексей Павлович осторожно выглядывает из хижины. На площадке посередине поселения собрались местные жители. Снова бросается в глаза, что нет стариков, вообще пожилых людей, одна молодежь и подростки. В центре стоит молодой мужчина. Два мута не сводят глаз с парня. Голый дикарь покрыт кровоточащими царапинами, коричневые подтеки смешиваются с белой глиной на лице, образуя страшную маску. Над окровавленной макушкой кружится целый рой мух. Муты сидят на корточках, глаза горят желтым огнем, из полуоткрытых ртов обильно капает слюна.

  – Людоеды что ли? – спрашивает сам себя Снегирев. – Похоже, да.

  Шарль идет не спеша, ноги в кожаных сандалиях вязнут в желтоватом песке. И чем ближе он подходит, тем тише становится толпа. Муты тоже как-то вянут и отступают от пленника. При этом они отворачиваются и прячут глаза, словно страшатся взглянуть на человека в пробковом шлеме. Шарль подходит ближе, несколько мгновений рассматривает провинившегося. Парень стоит молча, не шевелясь. По телу пробегает дрожь, голова дергается, словно ударил электрический разряд, рой мух с гудением взмывает, образуя черный нимб вокруг макушки. Дикарь начинает трястись и делать странные движения руками, будто отгоняя невидимых существ. Муты скулят и отворачиваются совсем как собаки. Толпа вокруг немеет. Люди застывают в полной неподвижности. Снегиреву показалось, что даже дышать перестали. Парень медленно опускается на колени, судорожные движения замедляются. Дикий вопль оглашает деревню, припадочный – а иначе ЭТО назвать нельзя! – орет так, будто зрит нечто невыносимо ужасное. Толпа приходит в движение, дикари падают на колени, в глазах паника. Мужчины и женщины издают странные, по мнению Алексея Павловича, звуки, хотя на самом деле они молятся, причем взоры обращены на Шарля!

  – Прибацанный дартаньян – местный бог? – удивляется Алексей Павлович. – Этого не может быть. Белых богов у черных дикарей не бывает. Чушь какая-то!

  Однако “действо” продолжалось. Туземцы молились все громче, обвиняемый – или кто он там, – хрипит сорванным голосом и рвет последние волосенки на голове, мухи радостно гудят и пьют кровь, пока есть возможность. Муты скучают. Наконец, туземец падает навзничь, ноги дергаются, руки совершают круговые движения, мухи злобно кружатся. А потом произошло то, о чем вспоминать без чувства омерзения Алексей Павлович не мог, а сейчас его просто вывернуло наизнанку. Тело туземца опухает, кожа натягивается, царапины превращаются в кровоточащие раны. Кожа лопается, красное мясо выпирает наружу, будто его изнутри выдавливает, кровь брызжет маленькими фонтанами. Толпа валится на колени, искаженные ужасом лица тычутся в песок. Муты оживают. Тусклые глаза загораются, на волосатых мордах даже появляется подобие улыбки. Твари вдыхают полной грудью, тошнотворный запах крови приводит в радостное возбуждение.

  – Какие милые ГМО, однако! – бормочет Алексей Павлович. – Не знал, что они людоеды.

  Осторожно, оглядываясь на грозного белого человека, твари подползают к умирающему. Фиолетовые языки слизывают кровь, вытянутые морды быстро становятся коричневыми, шерсть сбивается в клочья и торчит, словно иглы дикобраза. Твари быстро теряют терпение, кровь будоражит и лишает осторожности. Уже не обращая внимания на Шарля, муты набрасываются на еще живого человека. Куски мяса проваливаются в желудки с быстротой необыкновенной, огромные желтые клыки рвут плоть и ломают кости, потемневшие от крови языки собирают жижу и клочья кожи – твари жрут так, словно голодали неделю. Алексей Павлович не верит глазам – буквально за пару минут два не очень крупных ГМО съели человека! Отяжелевшие, с раздутыми животами, муты пытаются идти на четвереньках. Лапы подгибаются под тяжестью сожранного, животы волокутся по земле. Шарль произносит несколько слов по-французски, подбегают дикари с самодельными носилками. Мутов укладывают бережно, словно раненых бойцов и несут в тенек отдыхать. Широкие листья какого-то местного лопуха укрывают прохладным полумраком обожравшихся тварей. Толпа туземцев расходится, на песке остается обглоданный скелет и бурые пятна высохшей крови. Шарль равнодушно идет дальше и скрывается за хижинами.

  Алексей Павлович садится на пол, глаза широко раскрыты, на побелевшем лице появляются морщины. Взгляд упирается в стену, руки дрожат, проклятое воображение вновь и вновь крутит страшную картинку. “Это явно публичная казнь. В назидание другим! – лихорадочно соображал он. – Парень провинился, чего-то там не так сделал… что именно? За что так страшно наказывают? За какие проступки? Этот чертов матерщинник Чарли здесь судья, адвокат и прокурор в одном лице. Феодал местного разлива, барон пустыни. Или джунглей, тут вся долина в зарослях. А как муты его слушаются, ведь явно по команде жрать начали!”

  Алексей Павлович встает, колени дрожат, голова кружится, во рту пересохло. Хижина невелика, мебели никакой – да вообще ничего нет. Поэтому ничто не мешает ходить туда-сюда, размышляя вслух.

  – Как можно заставить дикаря беспрекословно повиноваться? – хрипло бормочет Алексей Павлович на ходу. – Явить чудо! Причем понятное дикарю, явление иконы Божьей Матери или хождение по воде здесь не катит. Убить льва голыми руками, вот разорвать просто в клочья!

  Пред мысленным взором Алексея Павловича является тщедушный Шарль – руки крюки, ножки рожки…

  – Да ну, глупость какая! – морщится Алексей Павлович. – Он с водяной крысой не справится, какие уж там львы с тиграми. Но ведь как-то же приручил! А муты? Они вообще сумасшедшие, бешеные уроды, дрессировке не поддаются, а поди ты, слушаются, как собачки! Нет, тут что-то другое. Что!?

  Утром Алексей Павлович был разбужен воплями дикарей и стуком барабанов. Спать пришлось на песке, никаких постелей пленнику не полагалось, так что отдых был тот еще! Перед сном Алексей Павлович тщательно отфильтровал песок, соорудил вал у входа, дабы насекомые не пробрались внутрь. Ну, скорпионы там всякие, тарантулы… Сны снились странные и страшные – являлся Шарль, великий и ужасный, в черной мантии с кровавым подбоем и с вилами. Мутанты стояли на задних лапах, как люди, передние лапы сжимают когтистыми пальцами громадные топоры. Зазубренные лезвия нехорошо блестят, капли крови медленно текут по краю, пылают костры, дикари водят ритуальный хоровод. Не хватало только полуголой грудастой блондинки, эротично извивающейся возле столба. Или вокруг шеста в сопровождении ассистенток. Не выспавшийся, с всклокоченными волосами, с полным мочевым пузырем, Алексей Павлович на карачках подбирается к выходу. Шум и вопли эмоций не вызвали – дикари-с! – а вот расположение туалета живо интересовало. Увы, его не было. Вернее, он был везде и нигде, т. е. местные жители гадили где попало, в основном за хижинами. А если сильно надо, то и перед хижиной. Сильный запах испражнений в неподвижном утреннем воздухе подтверждал это.

  – О Боже! – застонал Алексей Павлович. – А говорят, что Советский Союз хотел в Африке коммунизм построить, общество высокой культуры и безупречной морали. Да лагеря надо было строить для человекообразных!

  Осторожно, внимательно глядя под ноги, Алексей Павлович пробирается за соседнюю хижину. Изгажено все, засохшие кучки дерьма венчиком опоясывают жилище, вонидло шибает в нос, сонные мухи сварливо жужжат и норовят сесть на лицо. Не ослабляя бдительности Алексей Павлович расстегивает… черт, в двух шагах раскорячилась молодая туземка, коричневая задница едва не касается вонючего песка. Алексей Павлович так и замирает с … в руке. Девка посмотрела на беложопого, на лице появилось любопытство, когда взгляд коснулся руки на … . Любопытство сменяется интересом, взгляд становится приглашающим, задница кокетливо так подергивается.

  – Mère de dieu!(Матерь Божья!) – ошарашено произносит он. – Мать Пресвятая Богородица! ЭТО предлагает МНЕ l'amour du matin (утренняя любовь)! Здесь и сейчас!! Меня вырвет!!!

  По выражению лица белого человека девка поняла, что отвергнута с презрением. Оскорбуха непереносима, смыть позор можно только одним способом! Бабенка ладонью загребает песок с кучкой дерьма наверху и ловко швыряет в лицо белому подлецу. В полете импровизированный снаряд возмездия разваливается на составляющие элементы и Алексею Павловичу с трудом удается избегнуть поражения вонючей шрапнелью. Он отступает за край хижины с достоинством. В руке. Девка выкрикивает оскорбления, если судить по интонации и продолжает интенсивно швырять полузасохшие какашки сородичей. А возможно и свои. Алексей Павлович вскипает и немедленно опорожняет мочевой пузырь прямо на стену хижины, резонно полагая, что наглая девка живет тут. Вернувшись в свою хижину, некоторое время приходит в себя.

  – Лагеря! Ла-ге-ря!! – раздельно произносит он, от злости забыв о расстегнутой ширинке. – Только так и не иначе! Идеология расизма возникла не просто так, у нее есть очень веские основания. И дело тут не в цвете кожи. Многие желают загореть летом до черноты буквально, еще и солярий зимой ходят. Мировоззрение – вот главная причина! Когда-то и мы выливали ночные горшки прямо из окон, было такое. Или не мы, а европейцы эти прибитые, французы с итальянцами и прочие немцошведы? Вроде они, у нас всегда были отхожие места и баня в каждом доме, а эти придурки, возомнившие себя центром вселенной, мыться научились у арабов в крестовых походах. И то не все.

  Дрожащими от волнения пальцами кое-как застегивает ширинку. Одна пуговица получилась лишней, но Алексей Павлович этого не замечает. До ширинки ли, когда решаются вопросы мироздания!

   – Идиоты какие-то! Зато пляски с копьями у костра каждый вечер затевают. Да-с, лагеря, бремя белого человека, железная поступь цивилизации… что там еще? Ну, это не важно. А важно то, что пока космические корабли бороздят бескрайние просторы космоса, вымазанные глиной придурки машут копьями и завистливо поглядывают на заработанное тяжким трудом чужое добро. Потом, выбрав удобный момент, лезут в чужой дом. Когда законные хозяева возвращаются, глиномазые придурки гонят их прочь – хватит мол, настрадались! Теперь ЭТО наше! Так уже было в Европе. Арабы, негры, азиаты – кого только не понаехало! Вначале были конфликты местного масштаба, затем фашисты пришли к власти, выпустили генную заразу из лабораторий – а как иначе покончить с «понаехавшими», их же миллиарды! Кончилось все мировой бойней, которая до сих пор кое где не стихла. Нет уж, давить надо в колыбели, без ханжества и лицемерного человеколюбия!

   ГЛАВА ТРЕТЬЯ

  Утро следующего дня выдалось необыкновенно жарким. Обычно к утру прохладный воздух собирался в долине, жара наступала только к полудню. Вдобавок день выдался тусклым, в долине царил сумрак, с мутного неба сыпалась мелкая пыль и песок. Значит, наверху песчаная буря – понял Алексей Павлович. Дикари разбрелись по хижинам, павианы спрятались в зарослях. Алексей Павлович выбрался из шалаша – так привычнее, чем хижина! – медленно побрел по деревне. Пыль тотчас покрыла остатки одежды, волосы “поседели” и покрылись коркой. Дышать трудно, пот выступил по всему телу и, смешавшись с пылью, превратился в грязевую корку.

  – С ума можно сойти! – зарычал Алексей Павлович, яростно расчесываясь.

  Озеро рядом. Не раздумывая, Снегирев бросается в воду. Мутная и теплая, она все равно освежает и приводит в чувство. Остатки одежды вместе с грязью оседают на дно и некоторое время спустя Алексей Павлович понимает, что остался голым. В воде ладно, а на берегу? Уподобляться дикарям с трубочками на письках совсем не хотелось.

  – Дьявол! – выругался Алексей Павлович. – Набедренную повязку сделать!

   Кое как прикрыв срам листьями местного лопуха, Алексей Павлович бредет обратно. Пыль и песок, которые никуда не делись, опять облепили тело, превратили волосы в земляную корку и стянули лицо так, что глаза закрыть невозможно. Движения затруднены и каждый шаг причиняет боль.

  – Мумия возвращается! – со злобной иронией бормочет Алексей Павлович.– Чьей бы кровушки напиться! А куда подевались маленькие гаденыши и мамаши засранки? То-то повеселюся, когда найду!

  Жара усиливается, воздух обретает вес и плотность, давит на голову и пригибает к земле. Найти свою хижину в таком аду не представляется возможным. Войти … нет, вломиться в любую попавшуюся? Запросто, но сильна вероятность получить копьем в живот. Тогда что делать? Через пару минут я отброшу копыта и точно превращусь в мумию! Алексей упирается лбом в камень. Прохлада гранитной глыбы освежает, голова начинает соображать. Машинально Алексей Павлович прижимается всем телом, руки вытягивает вверх. Пальцы натыкаются на уступ. Песок обжигает ступни, содранная на коленях кожа горит огнем. Почти не соображая, что делает, Алексей рывком подтягивается и оказывается на каменном выступе. Следом идет другой, третий… На четвереньках, шатаясь как пьяный, карабкается по широким ступеням вверх, прочь от пыльной и горячей земли. Количество песка в воздухе уменьшается, температура снижается, даже появляется влажная прохлада.

  – Я в пещере? – бормочет Алексей Павлович, безуспешно пытаясь содрать грязевую корку с лица. Он с трудом открывает глаза, голова поворачивается медленно и чуть ли не со скрипом, словно насквозь проржавевшая танковая башня. – Нет, это гораздо лучше!

  Естественная терраса укрыта каменным козырьком. В сколы и трещины умелые руки неизвестных мастеров вставили обработанные куски мрамора и гранита, кованные светильники горят тусклыми огнями, создавая атмосферу какой-то таинственности и волшебства. Мелкая пыль и песок все же попадают сюда, но включаются невидимые воздуходувы и прохладные потоки сдувают сухую грязь.

  – Твою мать! Пещера Алладина? – риторически спрашивает Алексей Павлович. – Или пресловутый Шарль колдун и чернокнижник? Черные рабы, свирепые обезьяны в качестве стражей и палачей, подземный дворец… очень похоже, что я свихнулся!

  Очередной поток воздуха хлынул из вентиляционных отверстий, сдувая пыль. Алексей Павлович неуклюже поднимается, дабы освежиться на халяву. Лопушиные листья срываются, влажный воздух гонит их прочь. Алексей Павлович оказывается совершенно голым. Вдобавок грязь потекла, волосы на макушке встали торчком.

  – Ну, отлично! Теперь я стал чудовищем, грязным и вонючим. Не удивлюсь, если сию минуту появится красавица! Вспыхнет сказочная любовь, белый свет воссияет, я стану пИсаным – нет, лучше писАным! – красавчиком… точно башню снесло. Все признаки!

  Поток воздуха ослабевает. Алексей Павлович идет бочком, стараясь не глядеть на грязные следы, которые остаются на чистом полу. А воняют! В смысле, он воняет. Глаза слезятся, ресницы то и дело прилипают, веки не поднимаются. Краем глаза Снегирев замечает полукруглый выступ, в котором плещется вода. С какой стати она там плещется, он не понял. Просто сунул грязное рыло и так стоял некоторое время, не дыша и не шевелясь. Когда кровь застучала в висках, с шумом выдохнул воздух и принялся с ожесточением драть ногтями кожу на лице и груди, обильно поливая водой. Хотел влезть в целиком в воду, но углубление в камне было слишком маленьким, больше похожим на декоративный фонтан. Ну лицо ополоснуть, руки. Водички попить – не больше. Кое как смыв грязь и изгадив все в радиусе двух метров грязной водой, Алексей Павлович огляделся. Терраса пуста, вентиляторы работают в полную силу, гоня прочь пыль и песок, воздух чист и наполнен приятной влагой. Там, где заканчивается терраса и обрывается каменный козырек, беснуется настоящий ураган. Мутная стена песка и пыли движется, будто живая. Шорох и треск трущихся песчинок сливаются в неприятный гул, от которого зубы начинают ныть.

  – Вот что такое песчаная буря! – произносит вслух Алексей Павлович. – А каково наверху, в пустыне? А еще говорят неласковая Русь! Да у нас в тысячу раз лучше!

  – Вы правы, тыло, – раздается голос совсем рядом. – Африка полная le cul (задница).

  – Черт!!! Откуда вы тут взялись, Шарль? – подпрыгивает Алексей Павлович.

  Француз стоит за спиной на расстоянии вытянутой руки. На голове неизменный пробковый шлем, одет в рубашку и шорты с накладными карманам, высокие гольфы и мягкие мокасины. Типичный облик белого плантатора завершает свернутый кольцами хлыст на ремне.

  – Я здесь живу. А откуда взялись вы?

  – Там пыльная буря, – мотнул головой Снегирев. – Искал укрытие…

  – Почему голый? Séduire quelqu'un d'autre femme? Et ici, le mari est de retour! (Соблазнили чужую жену? А тут муж вернулся!)

  – О чем вы? Вернее, о ком!? – скривился Алексей Павлович.

  – Да, вы правы. Как там по вашему – овчинка не выделана?

  – Выделки не стоит. La peine n'est pas la peine.

  – Merveilleux! (Чудесно!) – хлопнул в ладоши Шарль. – Произношение ужасно, но это поправимо. Вы быстро схватываете.