Текст книги "В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война"

Автор книги: Андрей Окулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

* * *

Подлинным концом советской власти можно считать 1993 год. НТС еще в 1991 году писал о необходимости перевыборов всех на всех уровнях. По Ельцин решил договариваться со старыми властными структурами. В результате противостояние президента и Верховного Совета достигло апогея. В начале 1993 года Совет НТС выпустил резолюцию «Прекратить двоевластие», в которой призвал к роспуску Верховного Совета. Ельцин, как обычно, раскачивался долго. В сентябре 1993 года вышел знаменитый Указ № 1400, который на 70 % состоял из энтээсовской резолюции. По к тому времени дело уже дошло до кровопролития. В два приема хвост кошке не рубят. Списывать тоже нужно уметь.

Мною раз я видел отрывки из наших резолюций разных лет в речах самых разных политических деятелей России. Но никто из них не собирался ссылаться на первоисточник.

Многие говорили, что НТС всегда опережал свое время. И немало идей и разработок нашей организации пережили ее саму.

Почему НТС, с его опытом, не стал мощной политической силой в России после падения большевизма? В стране произошло странное разделение на либералов-западников и национал-коммунистов, которым правозащитники отдали на откуп патриотизм. НТС мог стать нормальной правой партией, которая бы смогла объединить патриотизм и свободу, национальные корни дореволюционной России и достижения современного западного общества.

Но НТС был силен умами. Лучшими умами русской эмиграции. Они могли реагировать на любое событие в стране и предлагать разумную альтернативу существующему положению вещей.

Большинство этих умов в девяностых были уже в преклонном возрасте, а их дети – иностранцами русского происхождения. Вот она, роль личности в истории…

Они выполнили свой долг перед Россией. Никто из них не получил за это ни личного признания, ни орденов. Да и кто бы их насаждал – те, кто боролся против них во время «холодной войны», а теперь занял важные государственные посты?

Но не ради этого они шестьдесят лет служили стране, которой тогда не было. Не ради этого рисковали жизнями и отдавали их за Россию, которую большинству из них так и не довелось увидеть свободной. А на власть они не претендовали.

Белые победили после своей смерти. Так распорядилась история. Но это лишь доказывает их правоту.

ДРУГАЯ ИСТОРИЯ

Холодная война заканчивалась медленно. Изжить то, что накапливалось десятилетиями, в один день невозможно. В начале девяностых многие радовались, что революция произошла быстро и бескровно. Но класс коммунистической номенклатуры тоже создавался на протяжении десятилетий. В 1991 году он просто обменял идеологию на деньги и власть.

У НТС была история. И разработки, которые использовали многие. Но практически не осталось людей.

Эмигрантские дети: они были воспитаны в любви к абстрактной России, самой страны они знать просто не могли. Ни старой, ни новой. Это не их вина, а их беда. Однако признать свою несостоятельность они просто не хотели. Вот тут и начиналась беда для всех, кто от них зависел…

Вопрос о финансировании организации решался только на самом верху. Даже члены Совета НТС имели о нем самое общее представление. Всеми финансовыми вопросами в организации занималось коммандитное товарищество «Посев». Трудно поддерживать даже видимую демократию, когда председатель коммандитного товарищества одновременно является председателем исполнительного бюро Совета НТС!

Но пока эту должность занимал Евгений Романович Романов, он не только считался с мнением Совета, но просто не считал себя вправе пойти против мнения большинства организации. Его часто обвиняли в диктаторских замашках, но он скорее был властен. Его авторитет был непререкаем. Но Романыч старел, и прекрасно понимал это. На одном из собраний во Франкфурте он сказал прилюдно:

– Я скоро умру. И вы все скоро умрете. Нужно передать организацию в надежные руки. И поскорее…

Этим он и занимался. Ускоренно и лихорадочно. Но как он мог так быстро найти эти самые «надежные руки»?! В разговоре с Борисом Степановичем Брюно он сформулировал это так:

– Конечно, это уже будет другая организация, а не тот НТС, в котором мы все состояли. Но все-таки она будет…

Старики все чаще принимали чаемое за сущее. Можно ли их упрекать за это? Трудно. Равно как и за то, что вскоре они начали умирать один за другим: Поремский, Романов, Редлих, Рар… Когда-то в руководстве НТС были лучшие умы русской эмиграции. Но все люди смертны.

Еще в восьмидесятых многие из них пытались выдвигать на руководящие посты в организации своих детей. Тех самых иностранцев русского происхождения. Этих людей стоит пожалеть еще сильнее. Как и тех, кем им поручили командовать.

Искусственно создавать природу… Сама природа такого не прощает.

Из Америки приехал Борис Сергеевич Пушкарев. Сын знаменитого русского историка. За избрание его голосовало абсолютное большинство, включая автора. Это было очень наивно. Диктатор Сталин в свое время сказал: «Сын за отца не отвечает»! Правда, после этих слов он расстреливал и детей, и отцов…

Молодой Пушкарев был типичным американцем русского происхождения. Он воспитывался в среде русской эмиграции. Но многое из того, что он знал, он просто заучил наизусть, не всегда понимая смысл того, что учил. А требовалось с него больше, чем он просто мог осознать. Он был очень образованным, но в своей сфере – в градостроительстве. Он был автором не одной книги в этой области. Руководил группой НТС в Нью-Йорке. А тут нужно было руководить всей организацией в постсоветской России…

В 1987 году произошла «Горбачевская амнистия»: были освобождены все политические заключенные. В 1990-м году исчезла цензура. Горбачев, который остался сторонником «демократического социализма», и сам не знал, в каком состоянии находится страна. Свобода прессы привела к быстрому падению самого режима.

Последние годы своего существования НТС вел против коммунизма информационную войну. С отменой цензуры пропал смысл в любой конспиративной работе. В 1990 году была ликвидирована «последняя белоэмигрантская разведка» – Закрытый сектор НТС.

Финансирование организации резко сокращалось. Начались увольнения. Был продан дом в Париже, принадлежавший НТС. На эти деньги было куплено несколько квартир в Москве. Журнал переехал в Россию.

Уже прошла война в Приднестровье. Вся страна узнала имя генерала Лебедя, прекратившего этот конфликт. Как-то вечером, мы с Робертом сидели в опустевшей редакции и обсуждали новую политическую фигуру. Генерал представлялся интересной, хотя и неоднозначной личностью. Я просто предложил послать Лебедю письмо с материалами нашей организации.

– А на какой адрес?

Я пожал плечами.

– Его можно вычислить…

Что мы и сделали. Запаковали в конверт программную брошюру, приложили письмо на имя генерала, и я надписал адрес: Молдова, Приднестровье, г. Тирасполь, штаб 14-й армии. Генералу А.И. Лебедю. И письмо отправилось в путь.

В суматохе мы вскоре забыли о нем. Но через некоторое время на редакцию пришел ответ! Это был факс на немецком языке, который переслал кто-то из знакомых контакта. Там высказывалась заинтересованность в контакте и творилось, что генерал Лебедь «с интересом пролистал вашу брошюру». Продолжалось общение по факсу, но сотрудник генерала настаивал на общении по-немецки. Дескать, так лучше для конспирации. Я выслал ему свою статью о генерале Лебеде, достаточно критическую. Ответ сотрудника не заставил себя ждать. Вот тут я и увидел всю глубину советского подобострастия. Одну фразу из его ответа я помню до сих пор. Потом мы с друзьями на спор пытались выговорить ее за пьянкой с первого раза. «Надо больше писать об этом кристальной души самородке, посланном Богом многострадальному русскому народу, чье сердце кровоточит болью народных страданий». Надеюсь, что запомнил близко к тексту. Нарочно не придумаешь. А он писал все это на полном серьезе.

Вскоре зашел разговор о его приезде во Франкфурт-на-Майне. Когда ему сообщили о размере суточных, он написал: «За те услуги, которые я могу вам предоставить, я ожидал бы вдвое больше, но дареному коню в зубы не смотрят»… Да уж. Торгуются даже здесь.

Он приехал. Слушал мало, в основном вещал. Да так, что у наших мудрых стариков уши вяли. Ему надавали кучу книг для генерала, но он уже в аэропорту начал их выгружать и засовывать на их место какие-то шоколадки:

– Потом почитаем…

Он прилетал еще пару раз. Один раз его, вместе с напарником, поселили в клубе «Посева». Трезвым он бывал редко, хотя и пытался бросить пить у всех на глазах. А потом, также у всех на глазах, срывался…

Татьяна Александровна Славинская, дама дворянского воспитания, после подошла ко мне и удивленно спросила:

– Ты ведь говорил, что он полковник. А это неправда!

– Почему?!

– Я видела много полковников и прекрасно знаю, какими они бывают.

Я несколько опешил, но через несколько минут догадался, в чем дело.

– Татьяна Александровна, вы ведь знали полковников БЕЛОЙ армии, а этот – из СОВЕТСКОЙ!

Она всплеснула руками:

– Как я раньше-то об этом не подумала!…

Тем временем редакция журнала уже работала в России. Романыч успел пару раз увидеться с представителем генерала. А потом контакт с генералом был перенесен в Москву. С Лебедем виделся Роман Николаевич Редлих. Впечатление от встречи осталось вполне четким: «Человек он неплохой. Но в политике недалекий». Слушать последнего философа русского зарубежья он не очень старался: больше поучал сам.

Во время очередного приезда во Франкфурт его сотрудник, приняв внутрь очередную дозу горячительного, высказался очень просто.

«Мы-то думали, за вами американцы стоят, у вас деньги… А вы меня в своем клубе на ночлег на диванчике устроили! Несерьезно все это».

Все идеологические вопросы были для него малопонятны и малоинтересны.

В Москве дело сложилось просто никак. В итоге генерал Лебедь выгнал своего сотрудника и передал нам деньги на ремонт квартиры, в которой тот жил. Со стороны генерала это был благородный и порядочный жест, поскольку этот «человек от генерала» успевал не только приводить отведенную ему квартиру в совершенно непотребный вид, но и плести интриги против самого генерала. Совки любили сочетать лизоблюдство перед начальством с подлыми интригами против него же. Книги, которые ему передавали для генерала, были просто свалены на полу: он их никому передавать и не собирался.

В итоге Лебедь стал губернатором Красноярского края. Про былое знакомство с НТС он к тому времени забыл. Некоторые советские политолога любили говорить о каком– то финансировании Лебедя со стороны НТС, но у самого НТС денег к тому времени просто не было. Идеология же Лебедя практически не интересовала. Лебедь попытался обновлять то, что мог. Его гибель в катастрофе вертолета многие пытались считать покушением, но тот факт, что Лебедь был одним из немногих погибших, показывает, что это не так. В заранее подстроенных катастрофах обычно погибают все.

* * *

В 1994 году Романыч поставил вопрос ребром: или я переезжаю на работу в Россию, или просто ухожу из «системы НТС». Так назывались освобожденные работники. Я сказал, что хотел бы осмотреться на месте. Мне предоставили возможность на месяц поехать в Москву, чтобы ознакомиться с обстановкой и дать скорый ответ. Старики решили, что в России следует назначить освобожденным работникам содержание, из расчета средней российской зарплаты. Тогда это было 150 тыс. рублей. Они не учли, что в России люди жили в своих квартирах. Если квартиру снимать, то сумма эта будет просто смехотворной. Вдобавок, журналу «Посев» уже подобрали нового главного редактора – советского журналиста, который очень суетился вокруг наших стариков. Он помог Ярославу Александровичу узнать правду о его отце, которого гебисты похитили в Берлине в 1954 году. В 1992 году наследники КГБ открыли тайну: оказывается, при нападении и похищении Александра Рудольфовича Трушновича закатали в ковер, чтобы вывезти в Восточную зону, отчего он задохнулся. Труп закопали на территории ГДР.

Раскрытие этого факта журналисту поставили в заслугу, после чего поспешили назначить его главным редактором журнала. Так что мне заочно подобрали начальника. Впрочем, начальников, как и офицеров, не выбирают. Но старики очень спешили…

В Москву переехала Елизавета Романовна Миркович, которая была моей начальницей не один год. Старушка она была боевая и трудностей не боялась. Но разобраться в послесоветском хаосе ей было так же нелегко, как и всем остальным. И этим пользовались.

В начале девяностых я был в Питере, а «мадам», как мы ее называли, – в Москве. Мы пересеклись коротко, во Франкфурте. Я изложил ей то, как я вижу ситуацию, и почему с такими советскими журналистами ничего хорошего не выйдет. Она сказала, что учтет мое мнение, но составит свое в Москве. Больше я Елизавету Романовну не видел.

Москва. 1994 год. Разгар того, что назвали позже «лихими девяностыми». Вроде бы вокруг был знакомый с детства «совок», но все менялось, и не всегда в лучшую сторону.

Я снял на месяц мастерскую у знакомого художника на окраине Москвы. Тогда это еще было недорого. Однажды возвращаюсь с одной из деловых встреч, проезжаю на автобусе мимо кладбища. Смотрю – стоит оцепление из милиционеров с автоматами. Зачем вооруженной милиции охранять кладбище?! Этим вечером хозяин квартиры объяснил мне, что хоронили известного мафиози, милиция опасалась, что на похоронах его конкуренты могут устроить очередную «разборку» с его командой.

Мы сидели на кухне с одним из сотрудников «Посева» и пили водку. Купить вечером бутылку уже не было проблемой, не нужно было бежать к таксистам, которые продавали ее втридорога. Я рассказал собеседнику, что возле рынка услышать по вечерам выстрелы стало обычным делом. Собеседник хмыкнул:

– Ты же не банкир, не мафиози, чего тебе-то опасаться? Бандиты друг дружку убивают, это их дело. Тебя может только шальной пулей задеть, но это случается редко…

Знакомый журналист рассказал, как он писал о наркомафии. Опубликовал несколько статей, однажды возвращается домой вместе с отцом, вдруг на углу останавливается машина. Из окна высовывается человек с автоматом и дает очередь прямо у них над головами, после чего уезжает. Он возвращается домой и отпаивает отца валерьянкой, и тут раздается телефонный звонок. Незнакомый голос спокойно говорит:

– Мы знаем, что ты жив. Мы тебя просто предупредить хотели: не пиши больше о наркомафии!

И повесил трубку.

А страна выживала, как могла. В 1991 году коммунистическая номенклатура просто отказалась от идеологии, в которую и сама не верила, оставив за собой деньги и власть. Кто-нибудь помнит хотя бы одного диссидента во власти или среди олигархов?

Отчасти, вспоминая многих из них, это не кажется однозначно отрицательным фактом. Номенклатура поняла, что капитализм может быть для нее весьма привлекательным… если на руководящие посты поставить своих людей.

В тот приезд я посетил многих и составил впечатление о положении редакции в России. Почти никто из старой гвардии в Россию не переехал. Только Елизавета Романовна, Пушкарев, старик Амосов из Австралии. Когда о переезде в Россию заговорил Андрей Васильев, шеф нашей контрразведки, великолепно разбиравшийся в книжном антиквариате, он просто спросил Пушкарева: какова будет его работа в Москве? Пушкарев пожал плечами: «Ну, можете книгами заниматься…»

Что ему мог ответить последний белогвардейский контрразведчик, всю жизнь отдавший освобождению России от большевиков?! Вопрос был закрыт. Роберт уехал в Данию, к своей жене-датчанке.

Пушкарев пытался избавиться от старых членов НТС, чтобы они не могли составить ему серьезной конкуренции. Роберт уехал в Данию вместе с женой.

Вокруг были новые люди, большинство из них я не знал. Советский журналист, которого старики подобрали на роль главного редактора, вел себя как настоящий начальник среднего советского строительного управления. Он еще не занял должность, но уже начал давать мне задания! Когда к нему приходили люди по делам редакции, он оставлял своей маме наставления: кого угостить обедом, а кому, пониже значимостью, просто подать чай. То, что он писал в нашем журнале, не всегда подошло бы и для заводской многотиражки. Вот такие кадры подобрали старики для работы в Москве.

Когда я увиделся с ним, он сразу же начал отговаривать меня от переезда в Россию.

– На те деньги, что здесь собираются платить освобожденным работникам, не прожить… Тем паче, что вы на немецкий паспорт очереди ждете. Но Евгений Романович велел вам дать ответ на вопрос о переезде довольно быстро.

Пока что этот Советский журналист (он гордился своей былой службой, посему так я его и буду называть) дал мне задание: поехать к человеку, который много лет занимался биографией Ленина, и взять у него интервью. Ему, дескать, сам Ельцин писал. Задание я выполнил, интервью записал на пленку.

Владимир Рыбаков к тому времени уже переехал в Москву вместе с женой и маленьким сыном. Пересечься с ним мне в Москве не удалось, мы только поговорили по телефону. Дел у обоих было достаточно.

Месяц моего пребывания подходил к концу. Советский журналист позвонил мне и сказал, что Евгений Романович требует срочного ответа о моем решении. Ответ я продиктовал журналисту по телефону, а он, в свою очередь, отправил мой ответ по факсу. Это было моей тактической ошибкой: догадываясь, что это за человек, мне не стоило доверять ему это. Я до сих пор не знаю, что он написал в этом факсе! Могу только догадываться, что ничего удобоваримого.

После возвращения во Франкфурт, мне позвонил финансовый директор, и сказал, чтобы я срочно шел в издательство: получать свидетельство об увольнении, ноле чего нужно оформляться на безработицу. Все шло своим чередом, как вдруг утром раздался звонок: звонили с российского радио.

– Что вы можете сказать по поводу кончины в Москве Елизаветы Романовны Миркович?

Мне сразу стало не по себе, и я попросил час отсрочки. Все-таки «мадам» умерла… Через час мне позвонили снова. Я рассказал о покойной то, что знал. И пошел на работу, чтобы узнать подробности.

В «Посеве» меня ждала другая новость. Факс из Москвы, от Советского журналиста.

«Потрудитесь объяснить, как к вам попал текст письма Ельцина к старому больному старику! У вас теперь немецкий паспорт, и вы должны соблюдать журналистскую этику»… И так далее. Потом: «Доктор филологических наук», и подпись.

Хорошо, что я сохранил кассету с записью текста интервью со стариком в Москве. Я просто снял с нее копию и сопроводил письмом: текст мне дал сам старик, что слышно в записи на кассете. И отправил Советскому журналисту. Не удержался и написал на конверте: «Доктору филологических наук». Получив это звание, он козырял им к месту и не к месту. Елизавета Романовна уже смеялась: «В НТС было достаточно профессоров, но они это упоминали лишь там, где это требовалось. А этот старается везде»…

Ответа на свое письмо я от Советского журналиста не получил, равно как и извинений за огульные обвинения.

Зато узнал подробности о кончине Елизаветы Романовны.

Она жила в московской квартире одна. Когда несколько дней Елизавета Романовна не появлялась в редакции и никому не позвонила, все забеспокоились. Люди сбежались к ее квартире: никто не открывал. Рыбаков предложил ломать дверь. Советский журналист, который был заместителем главного редактора, отказался. Сказал, что это будет взлом. Несколько дней Елизавета Романовна оставалась одна. Из Америки прилетел ее сын, квартиру наконец вскрыли. Работал телевизор, на столе стояла чашка кофе. У Елизаветы Романовны был инсульт. Благодаря Советскому журналисту ей несколько дней не могли помочь.

Ее отвезли в обыкновенную забитую больницу. Казалось, что, увидев своего сына, она ненадолго пришла в сознание, но сам сын, при встрече с мной, сомневался в этом. Похоже, она скончалась, не приходя в чувство. Ее похоронили под Москвой, в деревне Остров.

Советский журналист разразился слюнявой статьей, где попытался выставить себя чуть ли не героем. Весь его «героизм» заключался в том, что он три дня не давал ломать дверь в квартиру, где лежала пожилая парализованная женщина.

Его выходки мне надоели. По поводу его огульных обвинений в мой адрес я написал заявление в Суд совести и чести – внутренний суд организации, который должен был разбирать конфликты между членами НТС. Суд разбирал это дело, поставил советскому журналисту на вид и попытался загладить конфликт.

Я разговаривал с Пушкаревым, объясняя, что творит этот журналист. Пушкарев улыбался голливудской улыбкой и ничего не отвечал.

Через некоторое время Советский журналист вывел меня из состава редакции. Он просто устранял с дороги всех, кто мог быть для него опасен. Пушкарев явно сделал на него ставку и утвердил мою отставку.

Романыч понимал, что это никуда не годится, но у него уже не было никакой власти, только авторитет. Старик был умный человек, свою властность он использовал для пользы дела, в которое верил. Пушкарев же хотел, чтобы все, что он делал, принималось. А если факты говорят о другом, тем хуже для фактов.

Я сидел на безработице во Франкфурте-на-Майне, но каждый день приходил в редакцию «Посева». Почти все помещения в здании на Флюршайдевег, 15 сдали немецким фирмам. Все для России…

Кабинет Славинского переместился в здание бывшей типографии, в глубине двора. Помещение было достаточно большим: большой зал, несколько комнат. Типографское оборудование давно уже вывезли. Народу почти не осталось. Мне выделили под кабинет маленькую комнатку, выходящую единственным окном в закрытый садик. Здесь я и стучал на старой машинке «Адлер», которой, как я прочел, пользовался Остап Бендер. Но кроме этой машинки сходства между нами не было. Рядом работали Михаил Викторович Славинский и его жена Татьяна Александровна. Оба были пенсионерами. Татьяна Александровна часто оставляла во дворе орехи для белки, что каждый день забегала во двор. Вскоре нам установили российское телевидение. То-то было радости для стариков, что всю жизнь мечтали попасть в Россию! Возможность каждый день смотреть новости на родном языке. Телевидение тоже менялось, как и вся страна.

В Москве же события развивались по странному сценарию. Владимир Рыбаков жил в Москве не один год. Он вспоминал, как Советский журналист жаловался ему, что денег катастрофически не хватает.

– Я ведь две семьи кормить должен…

Просто он устроил себе ребеночка на стороне, а зарплата оставалась прежней. Советский журналист просто постоянно требовал деньги. И даже предупреждал, что в случае отказа «примет меры». И принял…

Рыбаков жил на квартире, часть из которой купил на свои деньги. Когда ему потребовался водопроводчик, он попросил Советского журналиста помочь. Тот прислал, как он сказал, «своего человека». «Водопроводчик» покопался там, где нужно, все исправил и ушел. Буквально на следующий день к Рыбакову нагрянули с обыском. И направились прямиком к тому месту, где копался «водопроводчик». И «обнаружили» оружие! Причем оружие, совершенно непригодное к использованию: гранату без запала, какие-то запчасти к автомату времен войны… Провокация была налицо.

Зачем Рыбакову могла понадобиться граната без запала и запчасти к старому автомату?!

Но ему пришлось уехать из страны. Чего и добивался Советский журналист.

В НТС начали появляться новые люди. Из провинции. Большинство вступило в организацию во время перестройки. Аресты им уже не угрожали, так что состоять в НТС риска не представляло. Денег у организации было мало. Но даже на этом фоне между «новыми» начались интриги на колхозном уровне. Тираж журнала «Посев» падал с каждым месяцем.

В 1995 году в стране проходили президентские выборы. Вопрос о возвращении коммунистов к власти был не праздным. Мне понравилась народная идея с наклейкой: портрет шефа коммунистов Зюганова с подписью: «Купи еды в последний раз»! Ее клеили на витрины продовольственных магазинов. Коммунисты скрипели зубами, но времена уже были не те…

А что НТС? О нем было слышно довольно мало. Советский журналист требовал от Пушкарева денег, тот не давал.

В один прекрасный день мне позвонил Владимир Бабурин, мой старый знакомый с «Радио «Свобода».

– Мы тут по факсу получили странную листовку. Подписана НТС. «Все голосуйте за генерала Лебедя! России нужна его твердая рука». И портрет генерала.

Я ответил, что ничего о такой листовке не знаю, но что нынче в НТС правая рука не знает, что делает левая.

Подробности этой провокации выяснились позже. Отправитель фальшивки изменил на компьютере исходные данные, но расположение цифр у каждого факса было индивидуальным: изменить его было невозможным. «Новые» пришли к Советскому журналисту и положили ему на стол фальшивую листовку и один из его факсов. Расположение цифр точно совпадало! Фальшивки от имени НТС рассылал именно Советский журналист. Он сам не особенно отпирался: он же денег требовал, а ему не давали…

Лебедь был в бешенстве. Но его контакты с НТС и без того были слабыми, и теперь он порвал их окончательно. Советский журналист ушел, хлопнув дверью, не забыв присвоить себе всю оргтехнику издательства. Все, что я говорил Пушкареву об этом субъекте, нашло подтверждение. Но начальник из Америки не счел нужным ни признать это, ни извиниться.

Появился новый главный редактор. Отставной полудиссидент, как его кто-то назвал. Он приехал во Франкфурт, я посещал его в Питере. Он проходил свидетелем по каким-то политическим делам в семидесятых-восьмидесятых. В НТС вступил в начале девяностых. Он был очень активным: в каждой бочке – затычка. И все время вился вокруг начальства. Первое время мы с ним были в дружеских отношениях.

Началась первая чеченская война. С одной стороны – бандиты-фундаменталисты, с другой – армия, все еще остававшаяся советской. России был брошен вызов с двух сторон: сепаратисты-фундаменталисты, готовые разорвать страну и построить бандитское государство, и советское армейское начальство, воюющее по образцам Второй мировой, не считаясь с солдатскими жизнями и жизнью мирного населения.

Один из членов НТС пошел на войну добровольцем, о чем опубликовал статью в «Посеве». Однако опубликовать ее он смог лишь тогда, когда я добрался до его рукописи. Полудиссидент блокировал публикацию сколько мог.

Один из номеров «Посева» вышел с фотографией на обложке: оборванные раненые солдаты в Чечне хлебают кашу из котелка. Подпись гласила: «Не пора ли вернуть их домой?» Меня это более чем покоробило. Русский патриотический журнал, стоящий на позициях пораженчества?! Все выяснилось позже.

Полудиссидент стремился выплеснуть на страницы журнала все свое либеральное брюзжание, зачастую переходящее в русофобство. Старики из разных стран возмущались, высылали письма с критикой, отказывались от подписки. Все они игнорировались и «клались под сукно».

В конце девяностых во Франкфурте прошел очередной съезд НТС. Съехались все, в том числе «новые», спешно набранные из провинции, и Полудиссидент. Они долго заседали в помещении бывшей типографии. Все пытались о чем-то договориться. Как-то вечером я зашел в издательство, совет только что кончился. «Новые» выбегали из здания типографии. Злые.

Оказывается, Пушкарев поднял вопрос о доверии ему. В знак протеста «новые» проголосовали пустыми бюллетенями. А Пушкарев их просто счел недействительными. Получалось, что большинство ему доверяет!

После совета состоялась вечеринка, где были совершенно посторонние люди. «Новые» к тому времени уже сильно набрались и решили устроить потасовку с Полудиссидентом. Я их разнимал. После этого меня дразнили: я выполнил роль войск ООН. Предлагали даже подарить мне голубую каску…

* * *

Как-то, разбирая в «Посеве» старые бумаги, я наткнулся на коробку с копиями документов на немецком языке. Это были копии отчетов опросов, которые проводили с выезжающими из страны. Эти отчеты составляли для швейцарской разведки. Контакт обеспечивал Бруцерер, который был швейцарским подданным и офицером швейцарской армии. Я сказал Татьяне Александровне, что негоже секретные документы хранить без присмотра. Она спохватилась и смолола документы в шредере.

Работал ли НТС на какую-нибудь разведку, как это десятилетиями утверждал КГБ?

Не сказал бы. Организации, которые были созданы разведками и работали на какую-нибудь страну, давно канули в небытие и забвение.

Бал ли НТС связан с какой-либо разведкой? Он не мог не быть связан с разведками, работая на чужой территории. Белая армия ушла из Крыма в 1920 году, из Приморья – в 1922-м. Своей территории у белых не было. Допустить, что какая-либо страна позволит эмигрантской организации работать со своей территории без дозволения своей разведки – утопия. Этого бы не позволил никто.

НТС возник в 1930 году в Югославии. Королевская Югославия признала СССР позже всех, в 1940-м году. Югославский король. Александр прекрасно говорил по-русски и симпатизировал белым, многие из которых нашли прибежище в Югославии.

Борис Степанович Брюно, проживавший в тридцатых в Югославии, рассказывал, как югославская разведка готовила к заброске в СССР группу НТС. Их должны были забросить с помощью планеров.

Другой пограничной с Советской Россией страной была Польша. Длительные договоренности с поляками позволяли перебрасывать людей через границу. В польском Генштабе служили офицеры, вышедшие из российских кадетских корпусов и юнкерских училищ. Контакт с польской разведкой позволил перебрасывать людей в Россию и во время Второй мировой, когда Польша была оккупирована Германией.

Через румынскую разведку члены НТС перебрасывались через границу СССР с этой страной.

Маньчжурия, оккупированная Японией, также граничила с СССР. Неудивительно, что японцы заинтересовались возможностями НТС. Договоренности были о том, что НТС делал для японцев анализ советской прессы. Анализ советских газет производился в Германии, на вилле под Берлином, которая носила код «Льдина». Этот эпизод довольно подробно описал Прянишников в своей книге «Новопоколенцы».

Во время гражданской войны в Испании НТС поддерживал Франко. В это время французское правительство «Народного фронта» решило оказать помощь республиканской Испании. Через Пиренеи должен был отправиться эшелон с оружием, из парижского аэропорта Орли должны были вылететь шесть военных самолетов. НТС вошел в контакт с разведкой фашистской Италии. Итальянцы доставили бомбы. Члены НТС осуществили подрыв самолетов и взрыв туннеля в Пиренеях, по которому должен был пройти эшелон. Поставка оружия коммунистам была сорвана. Никто не погиб.

В Германии дела обстояли сложнее. Обстоятельства переговоров НТС с представителями германского Генштаба описаны довольно подробно. Результат их сводился к тому, что абвер поддерживал НТС, в то время как гестапо проводило аресты и расстрелы членов НТС на оккупированных территориях. НТС имел связи с Власовым, куратором которого более года был Клаус Шенк фон Штауффенберг. Тот самый, который в 1944 году подложит бомбу под стол Гитлеру. Не случайно это почти совпало с арестом всего руководства НТС. Можно ли говорить, что Штауффенберг был связан с НТС? Не напрямую. Штауффенберг делал серьезную ставку на Власова.