Текст книги "В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война"

Автор книги: Андрей Окулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

В августе 1991 года, во время путча, Роберт встретился со своим бывшим противником. Они сидели на квартире у дочери Карповича, пили водку и спорили – кого из них первым арестуют, если путчисты победят?!

Другие подставные «контакты» действовали более успешно: двое из моих «орлов» были на квартире у тех, кто выдавал себя за оппозиционеров. Это были двое друзей, попросившие установить контакт с организацией одного из своих знакомых, выехавшего на Запад.

Скорее всего, они были завербованы КГБ заранее. К счастью, моих не захватили. Захват пришелся на «орла» из Бельгии: его показали но советскому телевидению и выслали из страны. Таким образом КГБ удавалось оттянуть на себя часть средств и времени НТС, но благодаря «молекулярной теории» они не могли получить ни других «контактов», ни серьезной информации о действиях и планах нашей организации.

Некоторые «контакты» не были политическими. Мне приходилось посылать людей к сестре покойного Юрия Галанскова, члена НТС, погибшего в лагере в 1972 году. Ей НТС посылал вещи и денежную помощь. Даже через пятнадцать лет после смерти брата…

Среди «контактов» были те, кто вступил в организацию и по мере сил выполнял ее поручения. Были те, кто интересовался литературой из-за рубежа, но о какой-то активной деятельности даже не помышлял. Некоторые из них успели умереть естественной смертью и завещать свой «контакт» кому-нибудь из родственников или знакомых. Как-то раз Роберт рассказал мне об одном письме, полученном на наш почтовый ящик в Европе.

«Недавно умерла моя бабка. Я полез в ее сундук и нашел вашу листовку, сброшенную с воздушного шара в пятидесятых годах. Там был этот контактный адрес. Вот на него я и пишу, надеясь, что письмо дойдет…»

«Контактов» было больше, чем «Закрытый сектор» мог обслужить. Но проследить истинную эффективность каждого из них из-за рубежа не представлялось возможным.

На одном из семинаров Юрий Борисович Брюно, долгие годы проработавший в «Закрытом секторе», зачитал, сколько наших «орлов» было у каждого из известных диссидентов. Десятки. Мне запомнилось, что к Александру Гинзбургу ездило 30 человек. Конечно, нельзя сказать, что диссидентское движение было создано НТС. Но наша организация оказала ему огромную поддержку. Без НТС о многих диссидентах на Западе вообще бы не узнали. Так же как не узнали бы в Чили про существование Владимира Буковского.

* * *

Конечно, «орлы» делали ошибки, а часто по собственной инициативе шли на нарушение инструкций. Ведь они не были кадровыми разведчиками и знали, что им за это ничего не будет.

Дрейк во время своей поездки познакомился в Питере с фарцовщиком, которому продал свои джинсы, и неплохо погулял на вырученные деньги. Ведь для бедного студента это было искушение: официальный обменный курс рубля к фунту был просто грабительским. «Контакт» он передал своему брату, Карпентеру. Тот прекрасно знал, что этого делать нельзя, но не смог устоять. К тому же он влез в драку с одним из членов собственной туристической группы: англичанин напился русской водки и гонялся за соотечественником но этажу гостиницы, приняв его за «красного черта»! У нас принято напиваться до «зеленых чертиков», но англичане и здесь отличаются от остальной Европы.

Карпентер выполнил задание: сбросил письма в почтовые ящики и сфотографировал подход к дому одного из «контактов». Но пленку… потерял! Я честно доложил об этом во Франкфурт. Скандал: ведь если пленка попадет к противнику, «контакт» будет засвечен. Через некоторое время Карпентер нашел злосчастную пленку… в другом чемодане! Вздох облегчения. А сам Карпентер еще и говорит: мол, не разглашай мои проколы, плохо повлияет на мою карьеру в Консервативной партии.

Подруга Карпентера ездила с помощью к сестре Галанскова. Нужно было передать три тысячи рублей. Ее предупреждали, что ночью в гостиничный номер могут звонить по телефону неизвестные, чтобы проверить – говорит человек по-русски или нет. Па доме «контакта» номер оказался закрашенным – шел ремонт. Она не догадалась вычислить номера домов до и после искомого здания: растерялась. Вернулась в гостиницу. Ночью – телефонный звонок. Незнакомый голос что-то говорит по-русски. Девица запаниковала: вытащила из тайника деньги, порвала их на мелкие кусочки и спустила в унитаз. Вернулась в Англию и честно доложила о содеянном.

Агент Лермонт был шотландец, за это и получил свою кличку. Я вспомнил, что Лермонтов был шотландского происхождения. Он был из аристократической семьи, отчего считал, что инструкции писаны не для него. Первым делом один из пакетов писем с листовками в самолете выпал у него прямо на пол. Он засунул его в кармашек кресла, так как машина уже приземлялась в Москве. Остальные письма благополучно сбросил. Вторую половину задания выполнил. Но возле гостиницы познакомился с фарцовщиком. Тот пригласил его домой и предложил бартерную сделку: английский костюм в обмен на полную форму советского полковника! Соблазн был слишком велик.

Я стоял возле станции метро и поджидал Лермонта, когда тот появился в полковничьей форме: я не знал, плакать мне или смеяться! Оказывается, он надел ее еще в самолете, надеясь шокировать британских таможенников. По те лишь хладнокровно проверили его британский паспорт: подданные Ее Величества имеют право носить все, что им вздумается. Даже форму советского полковника.

Они честно рассказывали мне обо всех допущенных нарушениях. Я честно описывал все это в своих отчетах.

Вот это и было моей ошибкой.

* * *

В тот день я приехал в Майнц и направился в штаб. Алекс к тому времени уже работал здесь – участок «Озеро» был моим полноценным владением. Алекс резко начал говорить о том, что я плохо готовлю «орлов» – они нарушают инструкции! Я возразил, что его «орлы» так же нарушали инструкции, как и мои. Что провалов не было, что у нас не разведшкола, что я не мшу проконтролировать соблюдение «орлами» всех инструкций.

Потом все те же обвинения повторила Бригитта. Она сказала, что Участковый должен установить с «орлом» «внутренний контакт». На вопрос, как она себе это представляет, ответить не смогла.

Все это начинало мне не нравиться. Недопонимания и трения с «эмигрантскими детьми» были и ранее, но это было уже слишком.

Но в единственном настоящем провале меня никто никогда не обвинял.

* * *

Это было в 1985 году. «Орел» был из города Брэдфорд, славный парень, который отправлялся в СССР на поезде, за свой счет. Через друзей-консерваторов я вышел с ним на связь, он согласился взять с собой несколько писем в советских конвертах и бросить их в почтовый ящик на советской территории. Операция обещала быть несложной. Конверта было четыре, но адресованы они были трем «контактам». Более значительный объем литературы в такое долгое путешествие брать было рискованно. Вторая часть задания была гуманитарной – передать вещи сестре Галанскова.

Кличка «орла» была Чибис. Когда об этом узнали в штабе, удивились – когда-то это была кличка Бориса Евдокимова, члена НТС, захваченного КГБ. Он провел в психушке не один год. Совпадение.

Письма были спрятаны у «орла» на ноге. В случае нательного обыска инструкция была простой – стоять и не шевелиться, такие обыски очень часто были поверхностными.

Поезд остановился на пограничной станции Чоп. Как когда-то говорил один мой знакомый, это название напоминает хлопок ладоней, означающий, что кого-то поймали…

Один из пассажиров поезда провозил что-то запретное. Кто и что – никто не знает. Но пограничники устроили нательный обыск всем остальным пассажирам. У Чибиса сдали нервы. Он снял с ноги письма и сунул их за батарею в купе.

Это было первое место, куда заглянул пограничник. Он достал письма и спросил – чье это? Все пассажиры промолчали. С поезда сняли двоих, чьи места были возле батареи – Чибиса и пожилого английского коммуниста, который ехал в СССР, чтобы своими глазами увидеть перестройку…

Поезд ушел. Вещи двух незадачливых пассажиров поставили на платформе. Привели пограничную собаку, дали ей понюхать найденные письма и пустили к вещам, чтобы она нашла чемодан «преступника». Не знаю, чем кормили этого бедного пса, но он кинулся к чемодану английского коммуниста и поднял лай! Бедный старик еще раз начал объяснять, что обожает Горбачева и никакой антисоветчины провозить не может.

Обоих посадили на следующий поезд и отправили в Москву – продолжать путешествие. На квартиру сестры Галанскова Чибис уже не пошел – слежка за ним была установлена блокирующая. Хмурый человек ходил по пятам, не скрывая своих намерений. Но на выезде из СССР его никто не задерживал, и он благополучно вернулся в Англию.

Для меня это было шоком. Из-за этого провала в России могли арестовать трех человек. И это было бы на моей совести. Конечно, меня никто не обвинял в провале, ведь «орел» знал, что в случае обыска нельзя проводить какие-либо манипуляции с листовками, но…

Мне опять могли сказать, что я неправильно выбрал «орла». Или «не установил внутренний контакт». Но Бригитта меня ни в чем не обвиняла. Наоборот, она сказала, что это часть нашей ответственности. Мы не можем предугадать всего. Альтернативой было бы – ничего не делать.

Через некоторое время Бригитта сообщила мне, что один из «контактов», которым были адресованы письма, вышел на связь и сообщил, что к нему приходили гебисты. Он от всего открестился, заявив, что не отвечает за письма, которые ему посылают без его ведома. Развивать это дело «товарищам» самим было не с руки – уже началась перестройка. Никто не пострадал.

До 25 лет я курил лишь изредка – в компании. Но после этого случая вредная привычка осталась.

* * *

В 1984-м я на два месяца застрял во Франкфурте – ждал британскую визу. Писал для «Посева». Просматривая последние сообщения о положении политзаключенных в СССР, наткнулся на несколько знакомых фамилий. Некоторых я знал лично. Они сидели в Пермском лагере. Официально политзаключенных в Советском Союзе не было. Так что все, кто сидел по статье 70 («антисоветская агитация и пропаганда») официально числились «уголовниками». Моя мать, которая сидела по статье 190 часть I («распространение злостных клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй»), отбывала срок в уголовном лагере. Разница между этими статьями – никакая. Только в сроках – и значительная: по 190-й давали до трех лет лагерей и до пяти – ссылки, а по 70-й до 15 лет и пять – ссылки. Но по семидесятой сидели в специальных лагерях. Одним из них был Пермский.

Как можно было помочь этим людям из Франкфурта? Конечно, наши «орлы» переправляли деньги и вещи для их семей. Организация Международное общество защиты прав человека (МОПЧ), созданная в 1972 году по инициативе бывшего руководителя «Закрытого сектора» Ивана Ивановича Агрузова, устраивала кампании в их защиту на Западе.

Но как можно было донести информацию о людях, отбывающих срок «за политику» внутри страны? Ведь своей радиостанции у нас не было.

Для средних советских людей все, что было связано с этими лагерями, оставалось тайной. Равно как и то, что в стране вообще есть политические заключенные. На разоблачение своих тайн режим всегда реагировал крайне болезненно.

В редакции «Посева» было немало самых разнообразных советских справочников, которые использовались для акции «Стрела». Пользуясь вынужденным простоем в основной работе, я часами просиживал за ними, выбирая самые различные адреса в Пермской области. В основном адреса учреждений. Иногда исходил из того, что в каждом городе СССР есть улица Ленина. Так и писал адрес: город такой-то (из энциклопедии), улица Ленина, дом 1, Хозяину. В надежде, что это письмо до кого-нибудь в Пермской области дойдет.

Я написал разработку «Операции Пермь». Составляется листовка с информацией о Пермском политическом лагере. Вместе с нашим основным материалом «Это моя страна» вкладывается в советский почтовый конверт с одним из отобранных мною адресов в Пермской области. Несколько «орлов» из разных стран в течение одного месяца сбрасывают десятки этих писем в почтовые ящики в Москве и Питере. Все.

Идею Бригитта одобрила. Операция была проведена, потом об этом опубликовали статью в «Посеве» (№ 1,1985).

В сентябре 1984 года многие жители Пермской области, где в Чусовском районе находятся одни из самых строгих лагерей для политзаключенных, получили письмо Народно-трудового союза российских солидаристов. Ниже содержание этого письма в отрывках и пересказе.

«Граждане Пермской области!

Вы, наверно, уже не раз слышали о расположенных неподалеку от места вашего проживания исправительно-трудовых лагерях, а то и бывали в тех местах. Многим из вас, наверно, известно и о не совсем обычных заключенных некоторых из лагерей – о политических заключенных.

Советская власть, сделавшая ложь одним из главнейших своих орудий в борьбе с политическими противниками, формально не различает между ними и уголовными преступниками; их судят по Уголовному Кодексу и держат вместе с уголовниками. Они ни в коем случае не убийцы, не растратчики и не воры, а держат их в условиях, куда более тяжких, чем воров (…). Это условия голода, холода и изнурительного труда. Но мало этого, это еще и условия изоляции от внешнего мира, полного отрыва от семьи, от друзей, от народа, полная невозможность продолжать начатую ими борьбу за изменение политического строя в пашей стране, за улучшение жизни в России и ее народов, за политическую свободу, за освобождение культуры и экономики нашей страны от навязчивой опеки государства (…).

Нравственно безупречные люди, осмелившиеся поднять голос протеста, не только обвиняются во лжи, они изображаются как моральные уроды, наркоманы, пьяницы, развратники, психически дефективные или просто-напросто сумасшедшие. (В специальных психбольницах – СПБ– тюремного типа немало совершенно здоровых политических заключенных.) Бесчестная власть не смеет признать своих противников теми, кто они есть на деле: борцами за желанное всему народу переустройство нашей страны. Полная монополия на средства массовой информации позволяет ей оболгать кого угодно упорным повторением одной и той же лжи, внушая людям, будто «нет дыма без огня» и, пусть даже не целиком, но хотя бы частично, человек осужден не зря.

Перед лицом советского Шемякина суда – любой человек беззащитен.

Давайте поймем и запомним: политические заключенные, отбывающие свои сроки в исправительно-трудовых лагерях, стремились изменить политический режим в нашей стране, добивались нормальной жизни для нашего народа, и именно от него должна исходить помощь им в трудный час.

Они хотели помочь вам – теперь помогите вы им!»

В письме говорится, что в числе многих политзаключенных пермских лагерей, под угрозой физического уничтожения, продолжают находиться члены НТС и руководства независимого профсоюза СМОТ Валерий Анатольевич Сендеров и Ростислав Борисович Евдокимов, а также талантливый писатель Леонид Иванович Бородин. Приводятся их биографии.

Но про реакцию на месте мы несколько лет ничего не знали. Как и о многих других наших акциях, которые были направлены в глубь «черного ящика» под названием СССР.

В конце восьмидесятых, после «горбачевской амнистии», во Франкфурте побывал наш старый знакомый Лев Волохонский. В 1984 году он сидел на Пермской зоне по делу свободного профсоюза СМОТ (Свободного межпрофессионального объединения трудящихся). Я спросил у него про эффект «Операции Пермь».

– В области люди получали письма с информацией о нашем лагере и тех, кто в нем сидит. Начальство не на шутку забеспокоилось, стало гораздо вежливее. Провинция все-таки, там такие вещи не каждый день случаются. Это была очень сильная моральная поддержка. Спасибо тебе…

Значит, частично цель была достигнута. Приятно.

Раз в неделю тетя Лина звала меня подстригать газон в маленьком садике позади дома. Там росло грушевое дерево, какая-то зелень, земляника. Она сокрушалась, что укроп у нее не рос – не любил английского климата. Для земляники я сделал каменную горку, которая весьма понравилась хозяйке. Потом узнал из прессы, что в этих местах графства Кент еще римляне выращивали виноград – климат позволял. Я загорелся этой идеей, о чем рассказал тете Лине. Она просто заказала саженец в соответствующей фирме, и его привезли прямо на дом. Прижился, разросся. Я все ждал, когда появятся ягоды, чтобы сделать свой собственный сорт вина, но этой мечте сбыться было не суждено.

Эти маленькие аккуратные садики позади каждого дома – неотъемлемая примета Англии. Их площадь в стране превышает площадь лесов. Из-за этого многие животные приспособились жить бок о бок с человеком. В садике у дочери тети Лины росло высокое дерево, на вершине которого свили гнездо коршуны. Лисы рыли свои норы неподалеку от помоек – там было проще добыть пропитание, чем в условиях дикой природы, которой на острове осталось не так уж много. Когда выдавалось свободное время, я любил ходить в Келси-Парк, что находился неподалеку. Озеро с каменной набережной, стриженые газоны, утки. По деревьям прыгали белки, которые совершенно не боялись людей. Рыжие и серые. В Англии широко распространены два вида. Причем серые крупнее и наглее. Они любят отбивать самок у рыжих белок, но потомства от таких побед не бывает. Так что зоологи опасаются, что рыжие белки могут на острове исчезнуть.

В Англии нет бешенства, чем британцы очень гордятся. Поэтому ввоз любых животных на остров разрешен лишь после тщательного контроля ветеринарных служб. Об этом запрете в портах предупреждают плакаты на всех языках. В Дувре я видел единственный плакат на русском языке, на нем была изображена бешеная собака с оскаленной пастью и подписью: «Предупреждение бешенства: ввоз животных запрещен!»

Англию можно полюбить лишь за сады и парки – в этом деле англичанам нет равных. Их стриженые газоны оттеняют неровные линии «дикой» растительности, которая их обрамляет. Весной перед многими домами насыпаются настоящие розовые коврики из лепестков магнолий и вишен.

У англичан потрясающее чувство вкуса. Кухни это, конечно, не касается.

Как-то раз в стране дискутировался вопрос о том, насколько телевизионная реклама портит зрителям жизнь. Сторонники рекламы творили о том, что ролики позволяют финансировать частные каналы. А также о том, что во время демонстрации рекламы по телевидению потребление воды на острове резко возрастает: кто-то идет но нужде, кто-то – поставить чайник или почистить зубы на ночь. Так что от телерекламы есть не только коммерческая, но и социальная польза.

Но я любил смотреть эти ролики за то, что большинство из них сделано с хорошим британским юмором. Мне запомнился один – реклама LBC–London Broadcasting Corporation. Лондонская корпорация радиовещания.

Играет гимн Советского Союза. В кадре появляется советский солдат, который поднимает красный флаг. Камера отъезжает, и зритель видит, что он поднимает советский флаг над зданием… британского парламента! И голос диктора успокаивающе говорит: «Что бы ни случилось – вы будете первыми, кто об этом узнает! LBC».

Позже по немецкому телевидению я видел интервью с одним из телеведущих Германии, который долгие годы проработал на Би-би-си. У него спросили – почему в передачах о политических новостях в Англии так много юмора? В выпусках немецкого телевидения такое услышишь редко. Он вздохнул и с обидой за Германию сказал: «Потому что в британском парламенте много людей с чувством юмора. А в нашем бундестаге с этим плохо…»

Перед началом выпуска новостей по Би-би-си показывали дикторов, которые о чем-то сосредоточенно совещались, беззвучно для телезрителей, а потом с улыбкой поворачивались к камере и начинали свою работу.

Преподавательница тележурналистики в нашем колледже рассказала, что после этого нововведения на телевидении в Би-би-си приходило много писем протеста от глухонемых. Оказывается, дикторы перед началом программы не новости обсуждали, а рассказывали друг другу похабные анекдоты. И только глухонемые по артикуляции могли понять, о чем они говорят.

Большинство англичан от природы убеждены в том, что они – первая нация на Земле. Они не будут доказывал» это с иеной у рта – это и так должно быть всем понятно. Над их империей в ее лучшие времена не заходило солнце. Им принадлежала треть мира. Ко всем остальным национальностям они относятся весьма демократично: в английском языке есть обидная кличка для каждой национальности. Французов они дразнят «frogs» – «лягушки», за их пристрастие к лягушачьим ланкам. Итальянцев – «wops» – это звук, который издают, заглатывая спагетти. Русских называют «russkys» – просто читают слово «русский» на английский манер. Немцев – «krauts», от немецкого названия кислой капусты. Когда в 1982 году разразился военный конфликт с Аргентиной из-за Фолклендских островов, британская бульварная пресса была озадачена. Аргентина находилась так далеко, что обидного прозвища для аргентинцев в Англии не было! Но бульварная газета «Сан» быстро придумала такую кличку: далеких врагов в Южной Атлантике стали называть «argics» – производное or «argentinians» (аргентинцы). Теперь таблоиды могли спокойно поднимать дух нации.

Утром 8 мая 1985 года я проснулся от рева военных самолетов и стрекота пулеметов. Подскочил к окну. Подумал, что в случае Третьей мировой звуки воздушной атаки, наверное, будут иными.

И верно – звуки раздавались не с неба, а из окна каждого дома на нашей улице. И на всех улицах Бекенгема. Думаю, из каждого окна во всей стране. По телевидению показывали исторический фильм «Бой за Британию». О том, как в 1940 году британская авиация отбила массированную атаку люфтваффе, сорвав операцию Гитлера «Морской лев» – план вторжения на Британские острова. Этим гордились целые поколения британцев. Даже те, кто родился много лет спустя после войны. И в день окончания Второй мировой смотрели этот фильм всей страной.

В ноябре я часто видел людей с искусственным цветком мака в петлице. Это – в честь дня памяти всех британцев, павших на войне. Во время Первой мировой во Франции, где сражалась британская армия, из-за интенсивного артиллерийского огня коробочки маков лопались, рассыпая семена на гораздо большей площади, чем обычно. Через год кровопролитные бои ниш на ковре из цветущих маков. Это и дало начало традиции, неукоснительно соблюдающейся до сих пор.

В начале ноября англичане отмечают необычный праздник – «Ночь Гая Фокса». В ночь с 4 на 5 ноября 1605 года группа католиков-заговорщиков попыталась взорвать британский парламент вместе с ненавистным им королем-протестантом Яковом Первым. Они заложили в здании 36 бочонков с порохом – это событие историки окрестили «Пороховой заговор». Зажечь бикфордов шнур должен был католик по имени Гай Фокс. Он сидел в подвале с огнивом, часами и бикфордовым шнуром, который он должен был зажечь в назначенный час. Но один из заговорщиков решил предупредить анонимным письмом своего зятя, члена парламента. Здание обыскали, обнаружили главного террориста и с помощью изощренных пыток разузнали имена остальных заговорщиков. На следующую ночь он был казнен.

С тех нор перед открытием парламента подвалы Вестминстерского дворца подвергают ритуальному обыску. В ночь казни Гая Фокса, 5 ноября, из соломы изготовляют чучело злодея и сжигают его.

«Орлы» один раз пригласили меня на этот праздник «ненависти к злодею». Или – праздник «радости спасению короля»?

На поляне – огромный костер. На его вершине – похожее на огородное пугало чучело из мешковины, набитое соломой. Обязательно дежурит полиция и пожарная охрана. В назначенный час организатор по громкоговорителю командует – куда и как бросать зажженные факелы, с которыми вокруг костра толпятся радостные подростки. Когда огонь подбирается к беспомощному символу средневекового террориста, толпа разражается радостными криками. Взрываются петарды, в воздух летят ракеты. Не хуже, чем на Новый год в Германии.

Н-да, мрачноватая традиция.

В Лондоне, возле станции London Bridge, есть целый музей, посвященный темным страницам истории Великобритании – London Dungeon («Лондонское подземелье»). Его устроили в бывших винных подвалах. Длинные узкие кирпичные коридоры. У входа– объявление: «Человеческие кости в нашем музее – настоящие». В коридорах играет зловещая приглушенная музыка. В небольших подземных залах – экспозиции на соответствующие темы: «Человеческие жертвоприношения в дохристианской Британии», «Злые духи Британских островов», «Лондонская чума», «Различные виды пыток в средневековой Англии», «Казнь Марии Стюарт», «Шабаш ведьм». Каждой экспозиции придано соответствующее звуковое сопровождение: из динамиков раздается бормотание кельтского жреца, который собирается распороть грудь распростертой на камне обнаженной девушке. Крики колесованного и хруст его костей. Визг ведьм и хохот дьявола.

Меня заинтересовал один стенд: под стеклом лежал бинокль, похожий на театральный. Старинная гравюра на стене изображала Лондонский мост в XVII–XVIII веках. Тогда на башнях, что стояли по обеим его сторонам, на специальных стальных стержнях выставляли на всеобщее обозрение отрубленные головы казненных преступников. Бинокли же предлагали за несколько пенсов: чтобы прогуливающиеся но мосту леди и джентльмены могли получше рассмотреть, в какой стадии разложения находится голова убийцы, что насажена на штырь на крыше высокой башни. Дамам, должно быть, нравилось, что подтверждают гравюры того времени. Да и лоточники с биноклями не стали бы вести бизнес себе в убыток.

Однажды Рассел заикнулся в разговоре про «русское средневековое варварство». Я ответил, что после посещения «Лондонского подземелья», я сильно сомневаюсь, что в Средние века наше варварство превосходило английское. Я видел в музее хитроумный инструмент – Scavenger’s Daughter – «Дочь мусорщика». Его в XVI веке, во времена правления Генриха VIII, изобрел лейтенант Тауэра сэр Скевиштон. Система стальных обручей, которые надевались на тело жертвы. С помощью стальных болтов они сжимались до тех пор, пока кровь не начинала течь сначала из ноздрей и ушей узников, а потом – отовсюду… Наверное, очень способствовало чистосердечному раскаянию.

В Германии я беседовал с одной немкой, которая обиделась, когда я сказал, что в России на улице любого крупного города можно встретить в несколько раз больше красивых женщин, чем в Германии. Однако ей пришлось признать мою правоту. С болью за Германию она объяснила, что всему виной… инквизиция! В Средние века в Европе сильно испортили генофонд: всех красивых женщин сожгли как ведьм. Завистливые соседки в первую очередь доносили на красавиц.

В России не было инквизиции. Не было и столь хитроумных пыточных инструментов. Рубили головы, сажали на кол, четвертовали…

– Вот именно! – ответил Рассел. – Примитивные пытки и казни, никакой изысканности. Я же говорю – варвары…

В этом музее продавались открытки со многими сюжетами из его богатых собраний. Я купил себе целый набор. С очередным посланием в штаб приложил одну: с изображением пытки. Подследственному загоняют иголки под ногти. И приписал: «А в “Озере” я все равно не останусь! Степан».

Об Англии можно рассказывать бесконечно. Но теперь это звучит не столь заманчиво, как во времена <железного занавеса». Те, у кого есть деньги, могут съездить в Туманный Альбион и увидеть вес это своими глазами. В конце концов, ведь за это право мы тоже боролись.

Но мне за три года Англия надоела смертельно. Точнее – роль Участкового в «Озере».

* * *

Иногда сотрудников «Закрытою сектора» собирали на семинар в Германии. Закрытый, естественно. Для обмена опытом. Проводился он в небольшой гостинице в горах Таунус. Хозяева нас знали и любили – не так много посетителей можно было завлечь в эту дыру. Но природа там была великолепная. На одном из семинаров пожилой сотрудник оглядел с веранды пейзаж и сказал:

– Здесь должно быть серебро!

Потом я узнал, что он в прошлом – геолог. А после мы услышали от горожан, что серебряные рудники здесь существовали еще в Средние века! Вот что значит – профессионал.

Старожилы «Кустов» посмеивались, вспоминая, как в былые годы пытались соблюдать секретность даже между собой: Участковые не должны были знать, в каких странах работают их коллеги. Придумывали всем легенды, старательно устраняли бытовые следы пребывания их на своих участках. Юрий Борисович Брюно рассказывал, как один такой «конспиратор», выступая перед Участковыми, отличился:

– Я не имею права рассказывать вам, из какой страны я приехал, но участок у меня прекрасный. Килограмм мяса там стоит всего восемнадцать драхм!

В середине восьмидесятых такая конспирация была уже ни к чему. Участков было очень мало: Англия, Франция, Италия, Бельгия. Соответственно – четверо Участковых, остальные – штабные работники и руководство.

Обсуждались успехи и провалы. Мне пришлось подробно рассказать про историю с Чибисом. Говорили про ошибки в составлении отчетов, промашки «орлов». В целом картина была приемлемая: мы проводили 35–36 операций в год. На них в среднем приходился один провал. Мы побеждали КГБ даже статистически. Наши «орлы» снабжали литературой «контакты», которые занимались ее распространением внутри страны.

Я задал вопрос: не легче было бы применять бесконтактное распространение наших листовок непосредственно силами «орлов»?

Бригитта возразила, сказав, что наша основная цель – создание широкой подпольной организации.

Я задал встречный вопрос: если у нас в год проводится 35–36 операций, часть из которых – неудачные. Если некоторые наши «контакты» читают литературу сами и передают лишь близким друзьям. Если часть «контактов» захватывается противником; если один «орел» может провезти на теле максимум килограмм-два литературы; если некоторые «контакты» не имеют связи больше года, а своей радиостанции у нас нет, – то сколько столетий нам потребуется, чтобы создать широкую разветвленную организацию на территории одной шестой части суши с населением около 300 миллионов человек?

Помолчали. Потом риторически спросили – так что же нам, ничего не делать?!

Да нет, я говорил о том, что нужно максимально распространять нашу литературу разными каналами. Ведь вся наша борьба – информационная. Советский режим существует; пока у него есть монополия на информацию. На свободную полемику и состязательность он не способен.

Дело в том, что в «Закрытом секторе» почти сплошь работали дети эмигрантов. Те, кто родился и вырос на Западе. Старики учили их. Но учили в другое время. Похоже, что ориентироваться в новых условиях эмигрантским детям будет очень трудно.

Я вспомнил, как предлагал Алексу через наших «орлов» рассовывать листовки по почтовым ящикам. Он сказал, что в советских домах это невозможно: в почтовых ящиках в подъездах домов слишком маленькие круглые дырочки, сквозь них ничего не пролазит! Наверное, почтальон ходит с ключом от каждого ящика. Ему «орлы» так рассказывали. Ведь сам он в России никогда не был.