Текст книги "Псы кармы, блюстители кармы (СИ)"

Автор книги: Андрей Нимченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Глава 27.

Торм.

Он пришел в себя от прикосновения, лицо гладил лившийся в комнату солнечный свет. Ощущение было такое, будто по лбу, щекам, подбородку нежно гладят теплые детские ладошки. Он улыбнулся этому ласковому малышу, чей возраст исчислялся миллиардами лет. Нега полупрозрачного сонного забытья постепенно спадала с него. Как будто кто-то стягивал за край легкое шерстяное одеяло...

А потом его обожгло – он знал, где искать своих ведомых. И он знал, кем может оказаться один из них. Судьба дважды давала ему намеки – устами Ли, а потом и Зеро. Но чтобы понять их не хватало последнего сна.

– Зеро! – Торм рывком поднялся, глазами ища ноутбук хозяина.

– Что?

Старик высунулся из кухни. Там что-то шкворчало и булькало, должно быть, готовился поздний завтрак.

– Который час?

– Десять, вы проспали пять часов. Немного. Как самочувствие?

– Нормально – мне много не надо. Зеро, Ли говорил мне, что "выродки" ведут картотеку тех, кто может оказаться потомком перворожденного. Он говорил, что лет пятьдесят назад они вели мальчишку – ребенка двух трансов, самостоятельно прошедших трансформу. Якобы, когда-то то ли оба они, то ли кто-то один жил в Краснодаре, и потому в архивах осталась информация о мальчике.

Зеро подобрал с пола свой ноутбук, открыл и стал копаться в его содержимом.

– Я помню эту историю – полная ерунда, по-моему. Хотя факты обращения без посторонней помощи на моей памяти были. Штук десять за шесть десятков лет. Редчайший случай, исключение из правил. Не знаю насчет повышенных способностей, думаю, этих людей особо никто не исследовал. Может, они и вправду превосходят нас с вами... Где-то у меня был портрет того парня. Файл взяли вместе со всем содержимым компьютера одного "выродка" примерно год назад. Я оставил его себе. У меня страсть к собирательству информации, даже очень сомнительной. Вот он, смотрите.

На Торма с экрана глянул пожилой мужчина со впалыми щеками и высоким, с залысинами, лбом.

– Мне надо моложе. Лет тридцать.

– Пожалуйста...

Некоторое время Торм смотрел на то, что получилось, потом сказал:

– Не знаю, рад я или огорчен. Но одно ясно – Свана мы нашли. А значит, их теории не так уж нелепы. Вы бы видели, Зеро, что он сделал тридцать лет назад. Разгромил бандитскую малину во главе с очень неслабым трансом и сбежал в какой-то иной мир. А ведь парень только-только обратился!

– Иной мир? – удивленно переспросил Зеро.

– Я ни о чем подобном не слышал, вся информация – из доступных мне переживаний Свана. Золотой свет, который заливает все вокруг. Вечная осень, деревья с огненной листвой... Заколдованный лес, идиллия с одним единственным "но" – иногда здесь попадаются капканы. Сван верит, что в привычном нам пространстве есть точки – двери, через которые можно попасть в этот мир. Они здесь, рядом с нами, только их никто не замечает. А он научился. Попадая туда, он становится невидимым для нас. Не знаю, что тут правда, а что капризы его подсознания. Возможно, в некоторых точках пространство действительно искривляется, получается что-то вроде складки в его трехмерной "ткани". Оказавшись в ней, человек может проникнуть из одной точки в другую, оставаясь невидимым для остальных. А Заколдованный лес – уступка нашему сознанию, эдакое путешествие в параллельный мир, привычная по фантастическим произведениям форма восприятия.

– То есть, на самом деле человек никуда не исчезает, он ходит среди нас, а мы его не видим?

– Что-то в этом роде.

– Интересно... Но сами вы этого не проверяли.

– Нет, не проверял. Но если все так, мой ведомый ушел из того подвала и потом натворил дел, мы пожалеем о том, что у него есть эта способность...

Торм замолчал, разглядывая лицо с экрана. Оно было знакомым и незнакомым одновременно – выполненный сепией портрет главного героя его снов.

– Когда я убедился в том, что его способности слишком велики для обычного молодого проклятого, вот что я подумал, – наконец, медленно проговорил он, – Ли спрашивал меня, способен ли трансформирующийся, который посылает сигнал о помощи, услышать ответный сигнал – того, кто вступил с ним в контакт. Значения его словам я тогда не придал. Но что если парень пытался выведать, знаем ли мы, что такое в принципе возможно. Ведь если знаем, то человеку, убивавшему наставников, нужно быть вдвойне осторожным.

– Хотите сказать, что Ли знаком с каким-то сверхчутким трансом, связанным с этим делом?

– Или он сам этот транс.

– Слишком много невероятных теорий для одного утра, – покачав головой сказал Зеро, – с чего это вам пришло в голову?

– Во-первых, Сван. Он трансформировался сам и его способности превзошли все ожидания. Во-вторых, вы же сами сказали, что папаша Ли мог попытаться обратить парня, и оставить его без подпитки. Ли явно очень способный. Представьте, что его отец играет на минимальные шансы, рискует сыном, и тот выживает. Самое страшное позади. Из юноши потихоньку получается эдакий супермен. Но тут он вдруг начинает видеть сны о людях, которые едут к нему, чтобы помочь. Он говорит папаше об этом. Но тому не нужно, чтобы его детище переделывали наставники. У него свои планы. Он просит парня составить их портреты, описание пути, а потом убивает. Это ведь несложно – проследить человека, который едет от города к городу, от вокзала к вокзалу. Ориентиров масса. Остается рассчитать время прибытия и принять меры.

– Но после первой же смерти парень понял бы, в чем дело.

– Он воспитан в восточных традициях и должен повиноваться отцу. А, кроме того, мне показалось, что он трусоват.

– Вы же говорили, он был бойцом.

– Не бойцом. Он умеет драться, может, даже неплохо, но он не боец. Я только не могу понять, зачем он натравил тех людей на меня и почему сам там оказался. Одна надежда – может, до последнего момента надеялся спасти мою шкуру? Мне почему-то показалось, что какими-то теплыми чувствами он ко мне все же успел проникнуться. Хотя, скорее всего, и это самообман.

– Перворожденный слабак, – пробормотал Зеро, – надо же...

Он внезапно вскочил и кинулся на кухню.

– Яичница совсем остынет. Хотел угостить вас своим коронным блюдом. Пойдемте.

– Я думал, вы заказываете в ресторане, – сказал Торм, ополаскивая руки в маленькой ванной, дверь которой выходила прямо на кухню.

– Когда как. Человек, который умеет готовить, убежден, что делает это лучше всех на свете. И он прав. Лучше, чем он сам, его вкусов не знает никто.

– С этой яичницей вышла смешная штука, – продолжал Зеро, глядя на то, как поедает Торм дымящуюся пищу, – я изобрел рецепт сам. Берешь сало, чем оно ароматнее, тем лучше, потом слегка обжариваешь его, снимаешь со сковороды, чтобы не слишком вытапливалось, и в жиру жаришь лук. Добавляешь томаты, специи, мелко рубленную зелень, и тушишь. Дальше кладешь немного сыра, возвращаешь на "законное место" сало и, наконец, яйца. Желток не разбивать! Сверху тут же опять тертый сыр и немного черного молотого перца.

– Вкусно, – искренне сказал Торм.

– На здоровье.

– А в чем состоит "смешная штука"? Туда добавляюся толченые мышиные хвосты, но вы мне об этом не сказали?

– Нет, – улыбнулся Зеро, – никакой экзотики. Просто я был чрезвычайно горд этим своим блюдом, и при случае всегда угощал своих знакомых. А потом как-то одна дама сказала: "Не понимаю, Петр, что вы такого нового придумали? Это один в один яичница по-армянски, такую готовил мой отец".

– Ну, вы тут не при чем. Вы же не знали, – улыбнулся Торм.

– Да, но сколько знакомых армян сочли меня болтуном...

Зеро положил вилку на стол и вдруг очень серьезно сказал:

– Торм, пока вы спали, мне позвонил Ясон. Через три часа он будет в Краснодаре. Он просил вас не предпринимать никаких действий, пока вы с ним не встретитесь. Кажется, старик не на шутку взволнован.

– Ясон?! – Торм представил, как пришлось торопиться наставнику, если еще позавчера, во время их последнего разговора, он сидел в своем лесном доме, в глуши, в Пермской губернии. Или тогда он уже был в пути? Но по какому случаю он так спешил в Краснодар?

– Это из-за исчезнувших? – спросил Торм.

– Не знаю, но почему-то ему очень надо было переговорить с вами.

– Но я и не собирался ничего делать. Это ваша юрисдикция, я только хотел немного помочь. У меня здесь совсем другие цели.

– Возможно, это как-то связано как раз с вашими целями.

– Хорошо, – Торм поразмыслил немного, – я только хочу проверить один адрес. Наверняка там уже нет людей, которые мне нужны, но, может быть, мне подскажут, где их искать. Как раз вернусь к приходу Ясона.

...Адрес Мея стоял прямо перед глазами Торма, когда он шел по летней улице, время от времени уточняя у прохожих направление. Он увидел его во сне мельком, на квитанции по оплате за квартиру, валявшейся на кухонном столе. К счастью, Мей жил именно в Юбилейном микрорайоне. Сохранился и его дом – Зеро проверил по карте.

В подъезде девятиэтажки, выстроенной буквой "П", стоял затхлый запах. Стены все в лохмотьях облупившейся краски, перила изрезаны ребятней и затерты ладонями до блеска. Торм поднялся на седьмой этаж по лестнице, не рискуя воспользоваться лифтом. Он и тридцать лет назад, в его снах-воспоминаньях, был уже изгажен, утыкан по углам старой жвачкой, а во время движения издавал угрожающий утробный звук. В сочетании с полумраком – лампочка за прокопченным зажигалками пластмассовым щитком едва теплилась – это создавало тревожное ощущение. Будто стоишь в вертикальном гробу на колесиках, который везет тебя в неведомое далеко, причем прекрасным оно не будет.

Дверь в квартире Мея осталась все та же – добротный железный лист с сейфовым замком. Торм позвонил, не открывали долго, сначала разглядывали его через глазок, затем выспрашивали о цели визита. Он объяснил, что ищет друга, который тут жил с семьей тридцать лет назад. Постарался внушить доверие к себе. Наконец дверь распахнулась и на пороге появилась растрепанная, в домашнем халате хозяйка.

– Они уже лет пятнадцать, как съехали, – сказал она, – перебрались в квартиру побольше. Но вам повезло – адрес я помню, тут недалеко, следующий "кубик". Только вот мужа не было – женщина жила одна с ребенком. А супруг у нее уже позже появился. Приятный такой мужчина, я их часто в магазине вместе вижу.

Торм вышел на улицу в задумчивости. Ясон просил его не предпринимать решительных действий. Значит, идти к Мею самому не следовало. Но, скорее всего, своего ведомого по новому адресу он и не найдет. Похожее, что квартиру сегодняшним хозяевам продавал уже не Николай. И все же проверить необходимо. К тому же, что такого собирался сказать ему Ясон, из-за чего не следовало бы совершать этот визит? Ведь его ведомый, скорее всего, и понятия не имеет о делах проклятых. Он остался цел, Сван прервал их контакт. А после того, как Мей сбежал, бросив друга, вряд ли между ними сохранились близкие отношения. Да и к делу ли Торма имел отношение приезд наставника? Он в очередной раз попытался выйти на связь с Ясоном, но опять безрезультатно: увы, денег на новые спутники у сотовых операторов сейчас куда меньше, чем хотелось бы, и "дыр недоступности" становится все больше. Так что же предпринять?

Торм и не заметил, что пока он размышлял, ноги сами вынесли его к соседнему дому. У нужного подъезда на тротуаре лежали увядшие гвоздики. Не так давно здесь кого-то хоронили. Он подумал, что судьба могла сыграть с ним злую шутку – умер как раз тот, кого он искал. Теперь он просто не мог не проверить.

Подозрения только окрепли, когда Торм увидел, что дорожка из раздавленных гвоздичных головок обрывается на площадке третьего этажа. Позвонил в дверь, на этот раз она распахнулась почти тут же.

– Вы на поминки? – женщина в черном платье с платком на голове подняла на него заплаканные глаза, – Проходите, проходите... Я тут помогаю. Коленькина сестра двоюродная, из Кропоткина приехала. Бедный он наш бедный...

– Я по делу к хозяину, – проговорил Торм, уже зная, что услышит в ответ: "Нет у хозяина нашего теперь никаких дел. Умер он. Похоронили..." Но он ошибся.

– Валя, кто там? – раздался из квартиры голос пожилого, разбитого горем человека.

– К тебе мужчина, – ответила Валя и ушла на кухню.

Торм узнал Мея сразу – постаревшего, сильно исхудавшего, но несомненно того самого, кто снился ему почти каждую ночь. На нем был костюм-тройка, слегка свободный, но неплохо сидящий на поджаром теле, белый воротник рубашки почти фосфоресцировал на черном фоне пиджака и жилетки. А еще вокруг этого нового Мея кружился небольшой смерч, воронка недавно трансформировавшегося. Мужчина с минуту разглядывал Торма, а затем устало махнул рукой, приглашая пройти.

Торм миновал широкий коридор, из которого были убраны коврики – на их существование намекали невыгоревшие пятна на паркете. Потом просторный зал с накрытым для поминальной трапезы столом. Они оказались в кабинете хозяина – заставленная книжными полками комната с диваном и письменным столом, на котором стоял ноутбук, не могла быть чем либо иным.

Мей прошел к окну, отвернулся от Торма и стал безучастно смотреть сквозь стекло. Торм разглядывал его спину, думая о том, как неестественно прямо он ее держит. Так делают только люди, внутренне сломленные, но не желающие признавать это.

– Николай Меймун, я здесь по поручению гильдии наставников и местного отделения приставов-наблюдателей, – сказал Торм, чтобы сразу расставить точки над "i", – я вижу, в этом доме горе, но мне нужно задать несколько вопросов.

Получилось как-то уж очень официально, но, похоже, Мею это было безразлично.

– Она умерла, – сказал он так, будто речь шла о нем самом, – так что теперь я могу отвечать на любые вопросы.

– Лена?

– Да. Я ведь был женат только один раз.

– Что случилось?

– Рак. Банально и неизлечимо. Собственно, это и есть ответ на все вопросы. Когда человек, ради которого живешь, болен, а медицина бессильна, не останавливаешься ни перед чем.

Торм хотел перевести разговор на Свана, но понял, что сейчас его собеседник скажет нечто важное.

– Я тридцать лет не касался дел трансов, – продолжал Мей, – иногда мне казалось, что я замечаю в толпе проклятого, и я старался держаться от него подальше. Но было ли это реальностью или моей фобией, не знаю... Мир, который приоткрылся мне, был слишком страшен, чтобы добровольно в него вступать. Но потом Лена заболела. Деньги на лечение были, но оно не помогло. И тогда я нашел ваших...

Чем дольше Торм слушал его, тем большее испытывал удивление. Мей не говорил напрямую, но казалось, что он понимает – Торму известны события тридцатилетней давности. Неужели именно с ним у Торма был духовный контакт, неужели Мей осознавал, что посылает сигнал наставнику? "Если так, то он может иметь отношение и к исчезновению тех троих. Что если все – и я, и они – ехали именно к нему? Невероятно!"

Мей отвернулся от окна, подошел к креслу, стоявшему посреди комнаты, сел и указал рукой на другое, стоявшее напротив. Торм опустился в него. Он внимательно следил за Меем в ментальном поле, готовясь к любой неожиданности. Но никакой угрозы не ощущал. Вихрь Мея был обычным для только что прошедшего трансформу новичка, даже скорее слабоватым. Он явно толком не научился еще им управлять. Неужели все это только видимость, умело наведенный камуфляж?

– И что произошло дальше? – спросил он, не спуская глаз с собеседника.

– Дальше... – Мей невесело усмехнулся, – я думал, будет интересно, как я вышел на трансов. Сначала я пытался уловить вашу братию в толпе, как я уже говорил, иногда мне казалось, что это получается. Но на этот раз попытки были безрезультатны. Я торчал на улицах изо дня в день, а она в это время угасала... И тогда я придумал одну штуку. Запустил в Интернет информацию о том, что группа молодых трансов собирается устроить вечеринку в старом городе – пригласить народ и наесться до отвала. Эта "утка" прогуляла в сети дня два, не больше. А потом со мной встретились. Эти... – он неприязненно поморщился, – приставы. Они были удивлены, что я не проклятый, спросили, оттуда мне известно об их делах и кого из тех, кто собирается на вечеринку, я знаю. Я объяснил, что это был акт отчаяния, и что мне нужна помощь. Потребовал встречи с руководством. На следующий день пришел совсем юный парень, моложе даже, чем первые двое. Осмотрел Лену и сказал, что ничем помочь они не смогут. "Ваша жена не стала жертвой транса, – сказал он, – она умирает своей смертью, так, как ей предначертано. Следов вмешательства в ее энергетический кокон я не обнаружил, так что, к сожалению, вынужден вам отказать. Мы не вправе вмешиваться в веления судьбы". Я просил, я умолял, но все безрезультатно... Лена решила, что это пришел наш сын – тогда у нее уже начались галлюцинации, опухоль давила на зрительные центры в мозге. А "сын" закрыл свою пластиковую папочку и пошел к выходу. Да! – Мей стиснул зубы, – на пороге он попросил автограф. Эта сволочь, оказывается, читала мои книги. Я вытолкал его в шею. Наверное, он остался горд своей принципиальностью...

– А в итоге она умерла... – продолжил Торм.

– Нет, не сразу. Вскоре после этого ко мне подошли на улице. И вот тут я опять почувствовал ту самую "серость", которую иногда замечал в толпе. То были "перворожденные".

– Они тоже хотели узнать насчет вечеринки?

– Да, эти ребята контролируют подобные вещи, и им не хотелось, чтобы что-то совершалось без их разрешения.

– Они помогли Лене?

Мей покачал головой.

– Условия были другими. Они предложили "выпить" меня и научить питаться. Я согласился. На это ушло немного времени, как выяснилось, моя защитная система довольно слаба. Через неделю я опять видел Псов, а через две уже мог есть самостоятельно. И питать свою Лену.

– Что ж, вполне в стиле "перворожденных", – сказал Торм устало, – скольких же кандидатов в "выродки" они получили? Ведь о безопасном питании и речи не шло, все те, кто отдал свои силы для Лены, размотаны до основания?

– Не знаю... – усталые глаза Мея, соскользнули с лица Торма и беспокойно забегали по комнате. – Я плохо разбираюсь в таких вещах, я, конечно старался брать поменьше, но как там получалось... Для меня важно было помочь ей.

Он вдруг наклонился и спрятал лицо в ладони. Плечи его задрожали, а потом Торм услышал и всхлипывания. Ему было жалко этого человека, за время снов ставшего почти родным. Он помнил, какими теплыми в момент сопереживания были их совместные чувства к Лене. Помнил, как Мей хотел быть рядом с ней, хотел, чтобы она гордилась им, чтобы их дети были счастливы. Какие-то подонки воспользовались этим. Точно оценили все шансы и, зная, что больной уже ничем не поможешь, толкнули Мея на преступление. Торм инстинктивно сжал кулаки, мечтая найти тех, кто сделал это.

– Все началось месяц назад, а через три недели Лена умерла, – справившись с собой продолжал Мей, – Было слишком поздно, я не сумел.

– Те, кто предложил этот... план, они не назвали себя?

Мей покачал головой.

– Лиц я тоже не видел, они являлись ночью и просили не включать свет. Так продолжалось всю неделю, пока они приходили подкормить меня. А когда я начал разбираться в рисунке кокона, они сказали, что больше встреч не будет.

– Понятно. Никаких следов. Сволочи.

Они замолчали. Выплакавшись, Мей будто бы постарел лет на двадцать – сгорбился в кресле, почти утонул в своем траурном костюме.

– Я не знаю, что будет дальше, – нарушил тишину Торм, – в любом случае тот парень, пристав, поступил в рамках закона, хотя это и звучит неутешительно. А о том, что случилось, придется рассказать. Думаю, будет суд, но каково окажется его решение, сказать сложно, есть и смягчающие обстоятельства. И еще, важно поскорее найти ваших жертв. Возможно, для них еще не все потерянно.

Торм встал и подошел к окну. За ним было необычно темно – пока он сидел здесь, набежали тучи, их свинцовый свод не пропускал солнечные лучи. С деревьев рвало листву, между ними кружился сухой песчаный ветер, завивая в маленькие смерчи бумагу и мелкий мусор.

"Давит, давит и давит, – с какой-то непонятной, вдруг вскочившей в самое сердце тупой тоской подумал Торм, – как тот серый купол, что сковал мою душу. Теперь и здесь от него не скрыться. Что дальше? Неужели я ехал сюда, чтобы привести к приставам этого несчастного человека, преступника во имя любви? Не верю. Он пришел бы и сам – погоревал бы немного и пришел... Нет, не так. Все мои мысли не те. О чем я думаю, разве Мей не достоин, чтобы с ним хотя бы поговорили? Он пострадал от проклятых трижды. Сначала тридцать лет назад, потом когда мы не помогли ему. И в третий раз, когда дали надежду и тут же отняли ее. Он ли не достоин того, чтобы к нему отнеслись со снисхождением?".

"Но как быть с теми, кого он "выпил"? – возразил Торму тот вечный спорщик, что живет в каждом из нас, – Он принес горе людям. Может, убил кого-то. Разве его собственная беда оправдание?".

"Я не судья, слава Богу, – отвечал невидимке Торм, – я жалею его, потому что он рядом, и его горе коснулось меня. Если бы мне довелось встретиться с теми, кому он причинил боль, я сострадал бы и им. Людская беда, что снежный ком на крыше – начинается с маленького снежка, а на землю падает огромный шар. Мы все скатаны в этот шар, все рядом – те, кто делал больно нам, и те, кому делали больно мы. От этого не уйти, так уж страшно все в мире устроено..."

"Что-то слишком рано ты обрадовался, – прервал его спорщик, – убеждаешь себя, что приехал сюда именно из-за Мея. А если не так? Остается еще Сван, о котором ты едва не забыл".

"Я спрошу его об этом. Чуть позже. Только выясню один момент. Откуда-то он знает о том, что я читал его прошлое. С такими способностями, как у него, это почти не реально, но так оно и есть. Единственное объяснение – то, что он поддерживал пусть слабый, но все же контакт с нашим миром в течение тридцати лет. Может, из-за этого и шок от перевоплощения был столь небольшим..."

– Мне теперь уже все равно, – сказал Мей.

Потом усмехнулся и глянул на Торма какими-то новыми, более живыми глазами:

– Странно, я с самого начала знал, что за мной придут, но такого сюрприза не ожидал. Тридцать лет назад мне пришлось немало побегать, чтобы избежать объяснений с друзьями Ираклия. Я долго не был в Краснодаре, семью видел урывками – Лена не могла тогда насовсем перебраться ко мне, ездила лишь иногда... Вернулся сюда под другой фамилией, к тому времени никого из знавших меня в городе уже не осталось. "Николай Меймун" – не думал, что услышу снова это имя. А еще меньше ожидал, что за мной придешь именно ты.

Торм с растущим беспокойством взглянул на Николая. Тот смотрел на него с грустной улыбкой старого, позабытого до неузнаваемости друга.

– После бойни в подвале Ираклия ты как в воду канул, – продолжал Мей, – как тебе удалось выбраться оттуда живым, никто не мог понять. Может, оставишь свой официальный тон и расскажешь, где был и как оказался одним из этих... "трансформаторов"?

Торма будто парализовало – целый шквал образов, переживаний, воспоминаний обрушился на него и накрыл с головой. Он барахтался в этом море, как пловец, неожиданно попавший в водоворот и понимающий, что вся его сила и все умение бесполезны против стихии. Только что он кружился по широкой орбите, и казалось, что огромная черная пропасть останется позади, нужно только сделать еще одно усилие. Но вдруг рывок, мгновенная потеря координации, и вот слева от тебя высится наклонная водяная стена, а справа она уже обрывается в глубокую бездну. До этой дыры, в которой бесследно исчезают огромные, изъеденные морским червем корабельные мачты, остается совсем немного. И нет сомнений, что скоро ты окажешься там.

– Я не знаю... Тридцать лет назад я очнулся в больнице и до тех пор мне ничего не известно...

Торм лихорадочно искал ответ на вопрос, о ком их тех, кто оказался в подвале Ираклия, сейчас говорит Мей. "Я пришел в себя в Крыму. Меня кто-то выпил и к тому моменту я был уже оформившимся проклятым. Я испытал сильный шок, – чеканил факты его мозг, – Из тех двоих, что были там, это все подходит лишь к одному..."

"Я – Сван?" – он не успел задать этот вопрос, а Мей уже ответил на него.

– Сван погиб, его просто изрешетили пулями, а ты, Игорек, ушел без единой царапины.

– Игорек... Но его Заколдованный лес?.. – начал Торм, и тут же все понял.

"Значит, никакого открытия, ничего нового в картине мира. Всего лишь галлюцинация сознания, не сумевшего преодолеть шок. Значит, я – Игорь, Бац".

– Я тоже видел лиса. Ты еще не верил нам, говорил, что это кот, – меж тем говорил Мей, – думаю, то действительно был кот. А у меня просто легко поддающаяся внушению психика. Я ведь тоже надеялся, что у Ваньки осталась лазейка. Когда они увезли его в бар к Ираклию, я побежал в ближайшее отделение. Но началась метель, и менты не слишком-то торопились. Пока добрались, было уже поздно.

– Скажи, – прервал Мея Торм, – сколько лет твоим детям?

– Двадцать девять и тридцать один, а что?

– Значит, ты не соврал тогда, что Лена беременна?

– С чего мне было врать?!

– Иван думал иначе.

– Он сказал тебе?!

– Нет. Но я видел сны, в которых пережил его воспоминания, – пытаясь ухватиться за реальность этой комнаты, кресла, в котором сидел, за выгоревшие от горя глаза Мея, Торм размалывал слова слабеющим языком, – это дар, который делает транса наставником. Он и привел меня сюда...

Шквал образов все нарастал, воронка водоворота приближалась. Торм еще удерживался на краю, пытался что-то объяснить Мею, но чувствовал, что соскальзывает все ниже. Это было как падать в сон, только там он мог управлять процессом. А здесь все свершалось само по себе. Будто сработал пусковой механизм, убрали крючок, удерживавший огромный маховик памяти, и груз воспоминаний летел в него, угрожая сокрушить хрупкое человеческое Я.

Мир 2031 года потек по краям и превратился в лужу под ногами, она была бордовой и дымилась. За ним, за картиной, написанной прямо поверх другой, открылся подвал, в котором только что отгремели выстрелы. Торм пошевелил носком ботинка в бордовой луже и понял, что это кровь.

Между воспоминаниями и снами есть разница.

Сны приходят, ни о чем не спрашивая. Они – часть реального мира, они изменяются вместе с ним, они такие же живые существа, как и ты. Их время течет параллельно с твоим.

Воспоминания мертвы. Оживить их может лишь чувство. Это как свет, выхватывающий предметы из небытия. Там, в темноте, много чего. Огромный склад, вмещающий все, что когда-то случалось с тобой. Но нет чувства, нет света – и нет воспоминаний, они бледнеют и вытираются из памяти, как плохой рисунок на грубой ткани.

То, что переживал сейчас Торм, было чем-то средним между сном и воспоминанием. Он почти полностью погрузился в события прошлого, они несли его, стороннего наблюдателя, в своих бурных водах, порой накрывая с головой. И тогда он снова был Бацем – упертым увальнем с обожженной потерями душой, который шел к своей мрачной цели. В другие моменты Торм поднимался над потоком образов и чувств, осознавал, кто он, и с горечью понимал, в какое будущее и одновременно прошлое ведет его тропинка событий. А те неслись перед ним с разрывами, в которых пропадали целые дни и даже недели.

...Будто кто-то фонариком высвечивал в темном складе названия на коробках – искал что-то конкретное, но не знал, где именно это найдет.

Коробка первая. «Подвал Ираклия, 2002 год, конец января».

Бац поднялся со стула. В голове все спуталось в один большой ком – страх, унижение, ненависть. Он оглядел место, где находился. В зале с низким скругленным потолком висела пороховая гарь. Пахло мочей и кровью. Мертвые люди лежали на полу, над ними по одному и парами висели, склонив лобастые головы, туманные монстры. "Серые призраки, – вспомнил Бац то, о чем рассказывали Сван с Николаем, – значит, все правда. Только почему их вижу я?"

Он повел плечами, осознав вдруг, что переполнен необъяснимой силой. Холод и мощь одновременно – вот чем было сейчас его тело. Будто он стал рекой в апреле, сорвавшей оковы льда и несущейся вперед в безумном половодье. Только в реке той не вода даже, а сжиженный кислород. Бац оглядел себя – он стоял в облаке сияющего газа, как спираль в лампе накаливая. "Наверное, этот свет и делает тварей видимыми", – понял он.

Понемногу – один проблеск сознания за другим – он начал вспоминать события минувшего дня. Возвращение от отца, троих амбалов у общаги, боль в затылке и смутные картины, увиденные в полузабытьи, пока его везли в подвал. Боль и еще не раз боль от побоев. Потом в тумане проступила фигура Ивана и к боли добавилась странная смесь страха за друга и постыдного облегчения – он хотя бы не один в этом аду.

Бац вспомнил о Сване и сердце обожгло дурное предчувствие. Он обернулся... Друг лежал в паре метров слева, одна рука поджата под тело, другая вытянута вперед, будто летит куда-то. Голова откинута, острый кадык торчит. В позе что-то ребячески задиристое и одновременно жалкое. Бац подошел к нему и только склонившись понял, что Сван мертв. Пули изрешетили его спину, и вся она была в теплой и липкой крови.

Накатила паника, а затем слезы. Он опустился на колени над Сваном, и горячие капли упали на мертвое тело. Он стоял безмолвно, отдавая последний долг. Потом за спиной раздалось шевеление. Бац оглянулся. Ираклий был еще жив, он слабо стонал на полу за столом. Серые призраки обступили его, но не трогали, ожидая своего часа. Бац поднялся с колен и пошел к нему.

При его приближении Ираклий зашевелился, с трудом приподнял голову. Призраки, испуганные лившимся от Баца сиянием, отступили, но не исчезли, голодной стаей сгрудившись в углу залы. У них не было ни глаз, ни ушей, но он чувствовал, что все органы чувств туманных бестий направлены сейчас на него. Они ждали. Ждали, когда Бац уйдет и позволит взять то, что уже и так принадлежало им.

Той частью сознания, которая оставалась Тормом, он осознавал – Ираклий пытается собрать и снова закрутить в вихрь свое распавшееся тело проклятого. Это требовало гигантских усилий, и лежавший перед ним вампир делал их, судороги боли и напряжения пронзали его тело. Но тщетно. Он глядел прямо на Баца. И в глазах его горела мука умирающего от голода – рядом с целым подносом мяса. Он видел мощь, исходящую от парня, он знал, что если бы смог ею воспользоваться, то спасся бы. Но был бессилен.

Кажется, и сам Ираклий понял это. Он прекратил попытки – серый туман, собравшийся вокруг него в быстро густеющую, похожую на протухший кисель, лужу – перестал дрожать. Лицо транса разрезала косая усмешка:

– А все же старик был прав, – сказал он слабеющим голосом.

– Что? – не понял Бац.

– Я не послушал его и поплатился. Мальчишка оказался слишком силен.