Текст книги "Псы кармы, блюстители кармы (СИ)"

Автор книги: Андрей Нимченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Глава 23.

Торм.

Если прогресс в целом – продукт стойкого стремления человека к лени, то прогресс средств связи в частности – целиком и полностью на совести женщин.

Когда-то в древности люди пользовались для общения на расстоянии сигнальными вышками. Ночью на них разводили яркий огонь, днем в костры кидали сырую листву или что-то еще, дававшее обильный дым. Можно сказать, что сигнал передавался со скоростью света – ведь достаточно увидеть его на одной башне, чтобы тут же зажечь на другой. Но дурная погода и отсутствие зажигалок "Зиппо" порой создавали трудности. К тому же, человек приобретал все больший вкус к общению. А разве перескажешь своему далекому собрату все подробности личной жизни соседей с помощью одних лишь вышек? Возможно, изощренный человеческий ум и изобрел бы достаточно гибкий сигнальный код. К примеру, три коротких вспышки и две длинных означают: "Эта дура-соседка опять забыла выключить газ на кухне!" А две коротких и три длинных – "А я за это плюнула в ее суп!". Но если учесть постоянный рост популяции домохозяек, очереди на переговоры с помощью сигнальной системы вырастали бы просто гигантскими.

Короче говоря, – изобретение телеграфа и телефона было предопределено. Лишь одно остается непонятным – почему первым и вторым лежит пропасть шириной в сорок лет? Возможно, дело в том, что жены ученых видят супругов редко. А потому все это время ни одной из них не удавалось "допилить" благоверного до гениального открытия. Ведь одно дело настучать ключом парижской тетушке о том, какой у вас идиот истопник, а потом пялиться в медленно ползущую из машинки дырявую ленту с ответом. И совсем другое – лично услышать, как она радостно взвизгнет и посоветует "гнать его кочергой в шею".

К концу первой четверти 21 века люди наконец-то реализовали давнюю мечту о телепатии. От сотовых телефонов – аппаратов, которые можно потерять, разбить или уронить по пьянке в воду, мир перешел к встроенным системам. У слухового нерва помещалось небольшое устройство сродни динамику, совмещенное с мини-компьютером, а в зубе – микрофон. Говорить можно было не раскрывая рта – специальная программка переводила это мычание в слова. Передатчик крепился либо на ухе, либо в носу, либо на груди – кому где больше нравилось носить украшения. У Торма такой приборчик отобрали в лагере Фука, в Саратове купить новый он не успел, да и особой необходимости не было. Теперь же он первым делом зашел в магазин СВ-украшений и выбрал себе перстень с крупным камнем.

– Телефонная книга. Наставник Ясон. Вызов. – Произнес он, активизировав приборчик, и тут же получил встревоженный ответ:

– Торм! Почему не выходишь на связь?

– Не было возможности. Но теперь все нормально.

– Как твои дела?

– Это Краснодар, Ясон. Я определился с городом. Но не знаю, что с моим ведомым.

– В чем дело?

– Я вижу сны сразу о троих людях. Двое русских парней лет по двадцати восьми каждый и один – американец. Иван Гранаев, Николай Меймун и Воб Горски.

– Ты сказал иностранец только один ...

– Да, Мей – русский, правда, фамилия... Может, в роду были азиаты. Проблема в том, Ясон, что все, что с ними происходит, было давно. Я не иду параллельным курсом, как обычно.

– Разрывы случаются. Месяц, два, бывает и по полгода. Просто трансформация приостановилась, а теперь началась снова. Но ты переживаешь ее с самого начала.

Торм терпеливо выслушал то, что и так знал прекрасно, потом продолжил:

– Это не тот случай. Речь идет о начале века. Год 2001-й примерно.

Ясон присвистнул.

– Как, ты сказал, их зовут? – спросил он.

Торм снова назвал имена. Наставник на том конце не отвечал, обдумывал что-то. Потом спросил:

– И что собираешься делать?

– Доехать до города, выйти на связь с кем-то из местных наблюдателей. Постараться найти информацию по этим людям. Плохо, что след их из Краснодара расходится. Американец город покинул. Впрочем, с ним, мне кажется, трансформы не происходило. И все же я жил его жизнью, а значит, возможно, это еще впереди. Еще один – Иван, почти законченный транс, мне кажется, довольно сильный, но, пока я судить не могу, он еще себя почти не проявлял. Меймун – его "донор", до сих пор у него на крючке, но, кажется, имеет шанс соскочить... – Торм сделал паузу и закончил вопросом, – не пойму, почему сразу трое? И тридцать лет спустя. Мушкетерская история какая-то.

– Мушкетеров было четыре, – машинально отозвался Ясон.

– Есть еще один – Портос. Крупный парень с очень сильным защитным коконом. Такое не часто встретишь. Зовут Игорьком, друзья – Бацем. Правда, с ним в контакт я не входил ни разу.

– Бац? Странное прозвище. Это все?

– Иваном заинтересовались местные трансы из "диких". Наводят мосты. Возможно, скоро события обострятся. Если он примкнул к ним, то за эти годы стал настоящим монстром, наворотил гору трупов. Тогда почему я его вижу? Проповедью здесь не поможешь. И вообще, это дело приставов.

– Иногда наставник видит больше, чем одного кандидата, такое бывает, когда заражены сразу несколько человек, – медленно проговорил Ясон, – Но в конце остается один – начало трансформы не означает, что она завершится нормально. Посмотрим... У меня к тебе просьба. В Краснодаре за последние два месяца пропало уже трое наставников. И все прибывали туда, призванные новичками. Вступили ли в контакт – неизвестно. Добрались до города и как концы обрезали. Торм, зайди на главпочтампт, я пошлю тебе фото этих людей. Возможно, Зеро о них что-то известно.

– Зеро?

– Наблюдатель из краснодарских. Очень опытный, когда я трансформировался, он уже был в обойме. Я свяжусь с ним, но и ты загляни – может, поможет. Покопайтесь с Зеро в архивах – у него там настоящая Александрийская библиотека. Адрес я тебе перешлю.

– Я мог бы посмотреть фото прямо у Зеро.

– Почта от тебя далеко?

– Не знаю пока.

– Прогуляйся на всякий случай – уважь старика. Вдруг наткнешься на информацию о наставниках раньше, или задержишься в пути. Пусть тебе будет известно, как они выглядят. Еще что-то есть?

– Да.

Торм хотел рассказать о пареньке, который пристал к нему в дороге. Но тут из аллейки в парке показался сам Ли.

– Ничего серьезного. Поговорим потом, мне пора, – сказал он и отключил контакт.

Ли выглядел отдохнувшим, не смотря на то, что спал этой ночью немного. Вместе они пошли на почтамт получать посылку Ясона. В электронном письме было три фото – парень лет двадцати пяти, слишком юный, по мнению Торма, для наставника. Пожилой мужчина и молодая женщина. Торм попросил сделать распечатки.

– Кто это? – поинтересовался Ли, глянув на фотографии.

– Так... Эти люди приехали в Краснодар и пропали.

– Погибли?

– Не знаю, хочу узнать.

– Все три – трансы?

– Да. Такие же наставники, как я.

– Тогда им нечего бояться.

– Как видишь, есть чего.

– А что ты сделаешь, когда узнаешь, что с ними?

– Когда узнаю – решу, – любопытство Ли насторожило Торма, – а почему тебя это интересует? Ты видел кого-то из них?

Парень покачал головой, глядя на Торма азиатскими непроницаемыми глазами. Тот впервые осознал, что за этими миндалинами цвета перезревшей вишни скрывается, в сущности, абсолютно неизвестная ему душа. Он решил, что Ли хороший парень, которому в тягость его нынешнее существование. Но ведь юноша был знаком с теми, кто убивал людей без пощады. И пусть он сам сказал об этом Торму, кто знает, как далеко простирались его контакты с адептами "перворожденности"?

– Мне просто интересно, что произойдет с теми, кто их убил. Если их убили, конечно.

– Если станет известно, кто это сделал, думаю, что их казнят. Попытка помешать наставнику выполнить его долг – это не передозировка при кормлении, а прямой, осознанный вызов системе. Лагерем тут не отделаться. Впрочем, все решит суд.

На этом их разговор и окончился. В Торме он оставил неприятное чувство – будто парень задавал вопросы не спроста. Он решил внимательнее следить за ним. Но сбыться этому было не суждено. По дороге на стоянку, где остался мотоцикл, Ли предложил зайти в "обжорку" – небольшое кафе, подкрепиться на дорогу. Пока они ждали заказа в заведении с глухими стенами и некогда большими, но теперь на три четверти заложенными кирпичом витринами, Ли вышел в туалет и не вернулся. Прождав десять минут, Торм отправился на поиски, но обнаружил лишь, что в коридоре неподалеку от сортира имеется черный выход. Мотоцикла на стоянке не оказалось.

– Уехал только что. Предъявил квитанцию и уехал, – недовольный тем, что его оторвали от иллюстрированного журнала, пробубнил охранник, – проблемы какие? Квитанцию-то предъявил!

Бегство Ли удивило и расстроило Торма. В том, что толчком к нему послужили фотографии, он почти не сомневался. Торм вызвал Ясона и рассказал о том, что произошло.

Глава 24.

Сван.

Катерина привезла меня в один из частных райончиков Краснодара. Маленькие домики вперемешку с дворцами покрывали площадь гектаров в пять. Мы свернули с оживленной дороги, проехали метров триста и остановились на пересечении двух улиц. Когда-то здесь стояла небольшая хибарка, каких полно в центре города. Потом ее и ее полузавалившихся соседок скупили, и построили ресторанчик, мини-казино и сауну с кабинетами. Сейчас перед нами стоял небольшой замок из желтого кирпича – со стрельчатыми окнами на башенках и зубьями на глухих крепостных стенах. Катерина повела меня мимо главного входа, мимо вазонов с мертвыми елями куда-то вбок, где обнаружился погребок с вывеской: "У Водяного".

Вход в подвал был выложен диким камнем. Ступеньки уходили в тяжелый, клубящийся зеленоватый туман. Должно быть, он подсвечен какой-то лазерной установкой. Ощущение, будто погружаешься в темное, парящее болото. Ноги исчезают в зеленом мареве, потом оно поднимается выше и выше, пока, наконец, не ныряешь в него с головой. Внизу темно, он очертания стен видны отлично. Здесь они покрыты чем-то вроде мха, слегла фосфоресцирующего. Впереди метров десять коридора и треугольный проем двери, из которого льется переменчивый красный свет.

– Дизайнера из Питера вызывали, – сказала Катерина. – Нравится?

– Не очень.

– Мне тоже.

– Ираклий – хозяин этого... замка?

– И не только.

Сам погребок оказался не банальным – по углам деревянные столы на ножках из толстых, необструганных кривых поленьев. Потолок весь в светящихся огоньках – "гнилушках". Свод его низкий, полукруглый, к нему прикреплено то, что должно по замыслу дизайнера попадать в болото: колесо от телеги, старый самовар, керосиновая лампа, скелеты – два человеческих и один собачий. На столах островки света – стеклянные лампы, в которых плещет живой огонь. В стенах сводчатые ниши. Самые глубокие зашторены, там, должно быть, отдельные кабинеты. В те, что поменьше, встроены огромные аквариумы.

– А где бар или что-то в этом роде? – спросил я.

– Бар в таком месте? – усмехнулась Катя, – Ты, наверное, ни разу не попадал в болото. Там можно встретить разве что барменов, которые не угодили клиентам. Все – и еда, и напитки приносится из той двери, – она указала на провал слева. Рядом с ним стоял официант – высокий мужик во фраке. Сначала я удивился – под обстановку больше подошел бы наряд какого-нибудь вурдалака. Но потом глянул на лицо официанта – обтянутый серой кожей череп с горящими глазами. С таким лицом костюм вурдалака ни к чему.

– Ему не боятся давать заказы?

– Что ты... Вартан – добрейший человек. У него порфирия, недостаток красных телец в крови, плюс какое-то генетическое нарушение, из-за чего не растут волосы. Днем он спит здесь же – не выносит солнечный свет. Редчайший случай, Ираклий был счастлив, когда нашел его.

– Счастлив?!

– Он любит редкие и красивые вещи. Даже если они красивы... по-особенному.

– А ты?

– Что я?

– Редкая или красивая вещь?

Она не ответила, кивнула официанту, и тот скрылся. Через минуту появился и кивнул в ответ, видать, нас ждали. За пологом оказался проход, заканчивавшийся тяжелой дверью. Комната, куда мы попали, была довольно большой. Круглая зала диаметром примерно в пятнадцать метров. Высота свода метров пять. Вдоль одной из стен стоял полукруглый стол все в том же "неоструганном" стиле. Стулья, вырезанные из цельных кусков дерева, с соломенными подушками и соломенными же мягкими подлокотниками. Несколько низких кушеток придвинуты к противоположной стене, в которой скалился черной беззубой пастью камин. Такой большой, что можно было зажарить барана. Прямо над головой – круглое отверстие без стекла. В него, наверное, уже заглядывали звезды, но их мешал увидеть желтый свет натриевых ламп, тянувшихся по стенам этого зала.

Четверо мужчин сидели у ближайшего к нам края стола. Я посмотрел на них, пытаясь определить, кто же здесь Ираклий. Каждый воспринимает имена на свой лад. Есть девушки, которые мне кажутся типичными Аленами, тогда как другим и в голову не приходит назвать их так. Не могу сказать, что я силен в определении имен по внешности. Но пытаюсь делать это постоянно.

По моему, Ираклием мог называться невысокий мужчина в белой рубахе, с загаром кварцевого происхождения, обширной лысиной, волосатыми сверх меры руками и с глазами зелеными, как бутылка пива "Хадыженское". На его левом мизинце был белый перстень с куском смоляного агата. Он сидел, полуобернувшись, и разглядывал меня с небрежением. Трое парней рядом с ним, все кавказцы, были слишком молоды, чтобы тянуть на главного. Хотя... я пригляделся к одному, лет тридцати, но с каким-то изможденным, и будто посеченным скальпелем лицом. Резкие борозды тянулись от крыльев носа к углам рта. Сам нос был крупный, узкий между бровями, расширяющийся книзу и над губой нависающий толстой каплей пористой плоти. Глазные яблоки большие, чуть выкаченные, веки будто не желают сходиться на них, и когда хозяин моргает, натягиваются с трудом, как две влажные пергаментные шторки. Радужка палевая с черной точкой сжавшегося зрачка. Лоб высокий, зачесанные к затылку волосы масляно поблескивают. На лбу от левого виска к середине тянется кривой шрам. Нет, этот человек явно старше тридцати. Уж не он ли тот "водяной", к которому приглашает вывеска над входом?

Я постарался вглядеться в мужчину внимательнее, понимая, что так же пристально он рассматривает и меня. И тут пелену сознания прорвало: на месте человека с иссеченным лицом вился и кружил смерч: матово-серый, как хромированная сталь. С черными прожилками, проявляющимися на поверхности и тут же исчезающими, будто черные молнии или пульсирующие венозные дорожки. Вокруг смерча на небольшом отдалении светилось облако искрящихся синих линий. Они должны были скрывать его от меня, но

я видел как бы три картинки отдельно: человек в черной рубахе с вышитым золотом воротнике, смерч в прожилках и светящийся кокон накладывались, не мешая воспринимать все по отдельности, и не заслоняя друг друга.

Я огляделся, опасаясь, что при малейшем движении картина рассеется, как это было, когда я увидел в кафе смерч-Катерину. Но нет, она оставалась прежней. Трое других мужчин были простыми людьми, молодые парни тускло полыхали зеленым и желтым, мужик, которого я сперва нарек Ираклием, почти не светился. Ручейки вокруг него походили на липкие струйки сиреневого желе, и я понял, что жить ему осталось совсем чуть-чуть.

– Хорошо, Рам, – сказал лысому человек в черной рубахе, – считай, что мы с тобой договорились. Спасибо, что пришел, не побрезговал моим домом.

Мужчины встали обнялись, прошли к двери, Рам и один из парней скрылись. Второй остался у входа. Мужик, на котором кроме шелковой рубахи были еще и белые шелковые же свободные брюки, вернулся обратно. Он был высоким, примерно на десять сантиметров выше моих метра восьмидесяти. Сел, и только тогда обратился ко мне:

– Полагаю, ты уже понял, что я – Ираклий, – сказал он, – теперь спрашивай.

Я покосился на Катерину. Она была напряженной, будто привела на очень важный экзамен своего сына и боится, что сейчас тот опозорит ее своим невежеством. Я молчал. Почему-то чувствовал, что опасности нет, и пристегнутая к голени кобура не будет открыта.

– А твой друг не очень-то разговорчив, Сэра, – сказал Ираклий, обращаясь к моей спутнице, – ты разве не обрисовала ему его проблему?

– Я все рассказала, – Катя-Сэра (интересно, какое из этих имен настоящее) нервно покосилась на меня.

– Тогда, должно быть, у него крепкая психика, да и упрямства хватает, – голос у Ираклия был глухой, под стать подвалу. Я видел, как звуки его вытекают из центра вращающейся воронки, это было завораживающее зрелище.

– Я не очень верю в то, что мне рассказали, – вымолвил я наконец.

– Ты полагаешь, у меня есть время дурачить юнцов страшными байками, – Ираклий удивился, – если бы ты мог, то заметил бы, что сейчас на тебе почти нет линий судьбы. У меня есть, у этого парня у двери есть. Даже у того дурака Рама, что мнит себя равным мне, их и то больше, чем у тебя. Мне на тебя плевать. Но Сэра – дочь моего товарища. Она попросила, и я согласился взять тебя в ученики.

– Что мне придется делать?

– Пока немногое. А там посмотрим. Но не играй со мной – если ослушаешься, умрешь. Либо сам, если еще не научишься питаться, либо с моей помощью. Но, по сути, ты уже мертвец, поэтому никто ничего не теряет. Мой срок – пять лет. Потом ступай, куда хочешь.

– Я не хотел бы попасть в ситуацию, когда придется поступать против совести.

После этого Ираклий изучал меня, наверное, минуты две.

– Хорошо сформулировал, – наконец, произнес он, – Я тоже постараюсь сформулировать так, чтобы вопросов не осталось. Выбирая нашу жизнь, ты уже поступаешь против совести – обычного человека. Многим из нормальных за всю жизнь не приходится делать выбора – убить, чтобы выжить, или умереть. Тебе его избежать не удастся. Мы – хищники этого мира. Мы пьем кровь и едим сырое мясо. И тот, кто попробовал такую жизнь, не променяет ее ни на что. Тебе лишь кажется, что так сложно лишить жизни несчастное существо, не властное над своей судьбой. На самом деле ты почти готов к этому, – Ираклий усмехнулся и указал на спрятанный под брючиной "дерринджер", – убьешь хоть раз, и поймешь, что все эти сантименты чушь. Сейчас тебя устраивает существование обычного человека. Да, оно спокойнее. Но в нем нет красок, нет сока, нет чувств – лишь их суррогаты. Мы же пьем жизнь полными горстями, мы наполнены ей до предела. Нам не указ сам Бог с его Законами, мы существуем ему вопреки!

Он резко оборвал свою речь, сверля меня взглядом.

– Я должен подумать, – сказал я.

– Думай, – хозяин Кати-Сэры сделал жест, будто отпускал меня, – только не затягивай. У тебя день-другой, не больше.

Я постарался не подать виду, как ударили по мне его слова. Еще раз оглядел сводчатый зал, собираясь направиться к двери. И замер, пораженный. У самого камина в воздухе покачивался столб золотистого цвета. Точно такой же, как тот, через который я попал в "заколдованный лес". Я чуть отклонил голову, и столб исчез. Занял прежнюю позицию – вернулся снова. Это новое обстоятельство так увлекло меня, что я забыл, где нахожусь. Сделал к светящемуся столбу шаг и еще один, не теряя его из виду. Сзади раздался негромкий голос Ираклия:

– Дверь с другой стороны.

Но я подошел к потайной дверце, остановившись всего в метре. От нее исходили ни с чем не сравнимые теплота и покой. Такое не спутаешь – это еще один ход в иной мир, который почему-то оказался именно здесь. Шагнуть и исчезнуть? То-то они удивятся. Недавно я проверил то окошко в "заколдованный лес", что обнаружил в Первомайском парке. Зашел, побродил полчаса в вечном полдне золотистой опушки, и вернулся обратно, просто пожелав оказаться в Краснодаре. Очутился под елкой в километре к западу, у кинотеатра "Аврора". Должно быть, вынырнул из воздуха – целовавшаяся в метре от меня парочка сильно испугалась.

– Извини, – сказал я Ираклию, – мне показался интересным твой камин. Кто его делал?

Я с притворным любопытством разглядывал вырезанные по бокам черного зева рисунки: фигурки людей, животных – кажется, даже одной кошки, несколько закоптившихся пентаграмм.

– Один мастер, хороший, но со странностями. Все эти картинки... Впрочем, гостям нравится.

– Можно задать еще один вопрос?

Ираклий развернул ладони – мол, все, что хочешь. Похоже, мое нежелание уходить пока еще не слишком раздражало его.

– Мне показалось, что однажды я попал в другой мир. Просто шел по улице и оказался там, где мне быть, вроде как, не следовало. Все кругом изменилось. Только что зима и темнота и вдруг – осень и солнце. Известно ли вам о таком?

– Я не знаю, – Ираклий покачал прилизанной головой, в его глазах зажглись странные, непонятые мною огоньки, – слышу впервые. Судить не берусь. Возможно, ты просто на время тронулся. Трансформируешься до конца, и видения пройдут. А, может, и правда видишь то, чего другие не замечают. Будет понятно, когда переживешь кризис. Если переживешь, конечно.

...Катя отвезла меня домой, проводила до самой двери, будто это я был девчонкой. Я не возражал. Мне было не до того.

Когда мы выходили из погреба, я столкнулся с человеком, которого ожидал увидеть меньше всего. С улицы в туманное марево шагнул Ашот. На нем было тяжелое кожаное пальто до пят и кепка, по размерам лишь чуть-чуть уступавшая классическому "аэродрому". С ним под руку шла какая-то девица. Я как раз поднимался по ступенькам, красноватый свет из подвала бил мне в спину, оставляя от моей персоны лишь силуэт. Отступил к стене, пропуская Ашота. Проходя мимо, он взглянул на меня. Не знаю, разглядел или нет, но как-то странно втянул ноздрями воздух, будто хрюкнул.

– Кто этот мужчина? – спросил я Катю, усевшись в машину.

– Не знаю, ходит тут... Девчонку знаю – та еще шалава. Недавно на Ростовском шоссе дальнобойщиков цепляла. Дешевка.

Больше мы на эту тему не разговаривали. Да и вообще до самого моего дома не произнесли и десятка слов. На пороге Катя спросила:

– Пустишь?

Я был готов к этому. В конце концов, она считала, что спасает меня, а значит, рассчитывала на компенсацию. Я не знал, приму ли предложение Ираклия. Но по-своему она проявила во мне участие. И еще, мне многое оставалось неясным, а лишаться такого информатора не хотелось. Поначалу я думал, что мне будет противно ложиться в постель с "паучихой". Но ничего – пережил...

Я встал с кровати, стараясь поскорее облечь свои голые ягодицы в трусы, и пошел в ванную. Тер себя мочалкой под горячими ножами воды и размышлял о том, как выяснить, есть ли среди трансов те, кто никогда не убивает. Если да, рискованную игру с Ираклием можно продолжать. А если нет? Что делать тогда?

В спальне было темно, наверное, Катерина спала. Я потянулся к выключателю, но нажать не успел – голубоватый, неверный свет ночника вспыхнул сам. Кати на кровати не было. Она стояла в углу у моего любимого "плюшевого" кресла, на котором восседал Ираклий. Транс поигрывал набалдашником черной трости, а другой рукой гладил по голове деревянного кабана – главную достопримечательность этой спальни. После меня, конечно.

Кроме Ираклия здесь были и другие непрошенные гости. Двое парней из "группы поддержки" и... Ашотик. Ситуация становилась все интересней. Неужели этот тип из-за восьми сотен баксов решился просить помощи у такого "крутяка"? Или они родственники?

– Ты веришь в судьбу, Ваня? – Ираклий заговорил так, словно мы не расставались ни на минуту и все еще сидели в его уютном подземелье.

– Похоже на "Ты веришь в судьбу, Нео", – усмехнулся я, пытаясь сохранять спокойствие.

Ираклий кивнул:

– Любишь "Матрицу". Я тоже. Знаешь, почему она производит такое впечатление? Потому, что отражает реальную картину мира. В фильме мы рождаемся и живем во сне, несвободные, подключенные в Матрице. В реальности – наши бессмертные души, воплотившись в физические тела, тоже как будто попадают в тюрьму. Там для освобождения нужно, чтобы кто-то уже свободный протянул руку помощи. И тогда ты приобретешь силы, превосходящие те, что отпущены простым людям. В реальности я помогаю тебе стать хозяином самого себя. Так ты веришь в судьбу, Ваня?

– Отчасти. Что-то наверняка предопределено, вот только кем и как – не разобрать.

– А я верю. На все сто процентов. Типичный пример – наша встреча, она была предопределена. Ты встретил мою воспитанницу. Она могла пройти мимо, но захотела помочь, поставить тебя на одну ступень с собой. Но если бы этого не произошло, нас свел бы Ашот. Ты ведь с ним знаком, не так ли...

– В университете вместе учились.

– Ну вот. Не виделись, наверное, целую вечность. Соскучились... А недавно снова встретились, причем, ты об этом знал, а он нет. Так ведь?

– Я столкнулся с ним, когда выходил из твоего погребка.

Ираклий слегка поморщился:

– Я имел ввиду тот раз, когда вы с друзьями почистили ему кармашки. То, что вы взяли, принадлежало мне.

Я понял его не сразу. Что такого мы взяли, ради чего стоило приезжать самому? Послал бы своих головорезов, они бы выбили из меня все, что надо. Или наши отношения Ираклий считает особенными?

– С чего ты взял, что я чистил ему карманы? – поинтересовался я, чтобы потянуть время. Ясно было, что нас вычислили по кроссовку Боба.

– Вы выронили бакс с номером телефона, – подтвердил Ашот. – Твоего американца в общаге уже нет. Но тебя и этого толстяка нам заложили. Вы в последнее время часто встречались, а у америкоса здесь больше нет друзей...

– Итак, где он? – Ираклий прервал Ашота на полуслове. Мне показалось, что бывший сосед по общаге не в большой чести у босса.

Я прикрыл глаза, пытаясь настроиться и снова увидеть нити. Не получилось.

– О чем ты говоришь?

– Ну, хорошо, – мой непрошенный гость медленно поднялся из глубин кресла и сделал два шага ко мне. Посмотрел в глаза – пристально, серьезно и без угрозы, – Он – это небольшой медальон из метеоритного железа. Его нашли в Якутии в начале века. Русские рыбаки промышляли на реке Махотка и услышали от местных о странной громовой поляне, в которую каждую грозу бьют молнии. Эти люди отправились туда и обнаружили, что земля в одном месте прямо оплавилась от таких ударов. На глубине примерно в метр они нашли медальон с изображением какой-то многорукой клыкастой бестии. Рыбаки передали его учителю в ближайшем населенном пункте, тот как раз ехал в Санкт-Перербург и собирался показать находку столичным специалистам. Но по дороге беднягу убило молнией. Медальон пролежал пару лет в жандармерии, куда доставили все, что от учителя осталось. А потом здание сгорело – в него тоже попала молния. Но сама вещица, что удивительно, сохранилась. Один из жандармов, знавший историю находки, продал ее какому-то манчжурскому купцу. И медальон пошел гулять из одной коллекции в другую. За этот век от удара молнии погибло, насколько мне известно, восемь его хозяев. Я потратил немало денег, чтобы выяснить, у кого находилась вещица, и перекупил ее. На прошлой неделе медальон доставили в Краснодар. Меня в городе не было, и посылку у курьера забрал Ашот. А вечером в тот же день на него напали вы...

– У него в кошельке было восемьсот баксов и пара тысяч рублей, – я решил идти напрямую, другого выхода, похоже, не оставалось, – Он задолжал Бобу еще несколько лет назад, парень его выручил, а он не вернул долг. Так что мы имели право на эти деньги. Никакого медальона при нем не было.

Ираклий снова вернулся в кресло. Театрально приложил ладонь ко лбу, будто у него заболела голова. И усталым голосом сказал:

– Верни мне мою вещь, Ваня. Пока не поздно.

– С чего мне врать?

Ираклий пожал плечами:

– Вариантов немало. К примеру, ты действовал по чьей-то наводке, отдал медальон заказчику и теперь не в силах ничего изменить. Потому и толкаешь мне это фуфло, несмотря на то, что жизнь твоя ничего уже не стоит. С жертвами трансов такое бывает – события ведут их от вехи к вехе, от одного стечения обстоятельств к другому, как овцу на убой. И в итоге завязывается такой Гордиев узел, распутать который можно лишь ударом меча – по шее жертвы.

Я ничего не ответил. Только в упор разглядывал Ашота, пялившегося в ответ своими непроницаемыми карими буркалами.

– А что если врет Ашот? – наконец, спросил я.

Ираклий покачал головой:

– Он не стал бы, поверь, – он снова примолк, весь олицетворение скорби по поводу моего упрямства. Катерина, присевшая на подлокотник кресла, шумно вздохнула. На меня она старалась не смотреть, разглядывала горшок с пальмой в углу и время от времени беспокойно поеживалась.

– Он небольшой, примерно с твою ладонь, Ашот говорит, что положил его в "лопатник". Немного неуважительное отношение к такой вещи, но, в конце концов, не оправа красит дорогой бриллиант. Ты мог и не заметить его. Возможно, кто-то из твоих друзей...

– Нет. Я бы знал.

Ираклий внезапно встал, оперся тростью в пол и посмотрел на меня взглядом, в котором не оставалось уже ни "отцовского" укора, ни меланхолических раздумий о путях, сводящих людей, ни, увы, жалости.

– Завтра вечером ты доставишь мне его. Я не сказал тебе еще одной вещи – это мой подарок одному очень уважаемому человеку. Он знает, какой подарок готовится для него, и это не оставляет мне выбора. Если медальона не будет, ты и твои друзья умрете. Не обнадеживай себя, мы знаем двоих из них, выясним, и кто был третьим.

Ираклий перекинул трость в левую руку, а правой вытащил из-под пиджака пистолет.

– Тебе, я вижу, нравятся свиньи? – он кивнул на моего кабана, навел ствол и в упор выстрелил ему в голову. Во все стороны брызнули щепы, – а я их ненавижу.

Они двинулись к выходу, проходя мимо, Катерина бросила мне: "Дебил...".

В голливудских фильмах после такой драматической сцены тут же следует другая – чтобы не смазывать эффект. В жизни Ираклий и его команда минут на пять застряли в моем не шибко широком коридоре, не рассчитанном на прохождение сразу стольких амбалов одновременно. Кате наступили на ногу, и очередной "дебил" прозвучал уже не в мой адрес. Несмотря на серьезность положения, я не смог сдержать улыбку.

Наконец, они убрались. Я пошел в холл, взял из бара недопитую бутылку коньяка "Черный аист" и прикончил ее в три глотка. Потом позвонил Мею.

– С ума сошел... – раздался на том конце провода заспанный голос, – не мог до утра подождать?

– Не мог. Мей, скажи своим, чтобы еще на пару неделек у родни задержались – не стоит им возвращаться.

– Что? – он не понял, – Ты о чем, Сван? Слушай, тут такое дело... Даник умер. И нам... ну, в общем, поговорить надо серьезно... Постой! Почему моим не возвращаться, что случилось?!

Кажется, он, наконец, проснулся.

–

– Да не было там никакого медальона! Он же тяжеленный должен быть – как можно не заметить! – Мей в крайней возбуждении в пятидесятый раз обежал комнату, – кто еще смотрел?

– Ты что? Думаешь Ванька мог потихоньку спереть? Но когда?! Ты ведь лопатник у Ашота вытащил, он у тебя был все время.