Текст книги "Псы кармы, блюстители кармы (СИ)"

Автор книги: Андрей Нимченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

– Даня, уходи... мы уже свое отцыганили...

Как выяснилось, прозевал нужное время Даня потому, что в сутолоке ему наступили на каблук, и тот оторвался. В такой обуви о "настоящем цыганском шаге" нечего было и думать, и Данил решил прибить каблук на место. Справился с этим он как раз в тот момент, когда со сцены донесся голос ведущего: "Музыкальное домашнее задание..." Чье – наш "рома" впопыхах не расслышал.

Не знаю, повлияла ли на оценки жюри песня про барсука, но чемпионами университета в тот вечер мы стали с большим преимуществом.

– Ты чего улыбаешься? – спросил меня Бац.

– А?... да так. Вспомнил, как Данил тогда на сцену выперся.

Он тоже хмыкнул.

– Ну не могу я себе представить, что наш Даня связался с "братвой"! – Высказал общую мысль Бац. – Он в свое Кукуево ведь не коноплю растить поехал, а образование сельское поднимать, школьным учителем на триста рублей в месяц. Как его угораздило?

К станции станицы Мостовской мы подкатили ранним вечером. Отсюда до деревни Домики, где жил Данил, было еще три станции, но мать сказал Мею, что лежит он в здешней больнице.

Заплаканную Валентину Ивановну мы отыскали на перроне сразу же.

– Мальчики... Горе-то какое... – она тут же уткнулась в плечо Мея.

То, что она нам рассказала, повергло нас в шок. Оказывается, Данил вовсе не стал жертвой случайной пули. Случайно в человека полный автоматный рожок не выпускают. Его подкараулили, когда он выходил из своего "Форда" в магазин.

– "Форда"? – мы с Меем переглянулись. Он что, на три ставки трудился, или на завтраках в школе экономил?

– Он ведь уже год, как из школы ушел, – объяснила мать Дани, – Занялся заготовкой леса. Нашел покупателей каких-то, с лесниками и милицией договорился, и по ночам работал. Я понимала, что не совсем это законно, но у нас район-то сами знаете, какой бедный, кроме как на лесе, нигде и не заработаешь. В это дело войти еще надо. Думали, повезло. Риска, Даня говорил, никакого, а выгода... Вот тебе и выгода. Я потом узнала, что ему угрожали – какие-то ребята приезжие хотели, чтобы он им платил.

В больницу мы приехали, когда вечер уже разрисовал ее золотыми прямоугольниками окон. В коридорах реанимации было пусто, немногочисленные больные отходили ко сну, и потому нянечка, сидевшая за столом при входе, дала нам "бой" шепотом. Чтобы убедить ее пропустить нас с матерью, пришлось звать дежурного врача. Бац попытался предложить ему денег, но он отказался.

– Пять минут, – в итоге было сказано нам, – и то только потому, что он с утра твердит ваше, Николай, имя. Но не больше! У парня есть шанс, давайте не будем его этого шанса лишать.

Даня, лежавший в теплой палате, не накрытый даже простыней, был похож на мумию – столько на нем было бинтов и повязок. Или на большущую муху, которую паук превратил в кокон. От рук, ног, лица, груди к приборам тянулись нити проводов, две капельницы подсоединены к рукам, трубочка еще одной уходила под пластырь чуть ниже ключицы.

– Спасибо... – он увидел нас и постарался улыбнуться, – мама, можно мы поговорим.

Женщина кивнула, проглатывая слезы, и вышла. Скоро, – я чувствовал – ей уже не придется их сдерживать. Потому что лежавший перед нами землисто-желтый человек с глазами, увидевшими черноту по ту сторону, собирался прощаться.

– Мало времени, – Даня сглотнул – кадык на худой шее рванулся к подбородку, а потом плавно опустился вниз, – Мей, дай воды – на столике такой чайничек. Поилка. Жаль, что Иван не смог: мне надо было ему... Главное – ему было сказать.

– Мы до него не смогли дозвониться. Ничего, он попозже к тебе заедет. Завтра, – я поддерживал голову Дане, пока вода лилась в его рот, тонкими ломанными ручейками сбегая по небритому подбородку.

– Не будет потом...

– Не говори глупости, врач сказал, что шансы есть.

– Пустил бы он вас, если бы так, – Даня обреченно скривил губу, – да я и сам знаю. Моя удача вышла. Теперь главное, чтобы вы жили. Если из-за меня и с вами вот так... я на том свете покоя знать не буду.

Его слова привели нас в такое замешательство, что я выронил поилку, и та громко звякнула, упав на металлическую столешницу с высоты сантиметров в десять.

На звон в дверь просунулась голова нянечки, строгая женщина глянула на нас укоризненно и снова исчезла.

– О чем ты? – спросил Бац.

– Прости, Мей, – ответил Даня не ему, а мне, – ты, я вижу, тоже пострадал. Я сейчас объясню...

Лицо у Дани искривилось, как-то вдруг сразу проступили все морщины, мимические складки, под мигом вспотевшей кожей вздулись горошины венозных узлов.

– Потом, потом расскажешь, – я начал поправлять ему подушку, сделал знак Бацу идти за врачом, – сейчас позовем твоих эскулапов, укол сделают.

– Некогда. Потом укол, – Данник посмотрел на меня со всей требовательностью, на которую был способен. – Я не знал, что делаю. Это всегда так происходит: сначала тебя лишают судьбы, потом начинают случаться мелкие неприятности, а потом человек погибает от несчастного случая, болезни или еще чего. А те, кто выживает, начинают замечать, что у них дела вроде налаживаются, а близких наоборот преследуют беды. Если сумеешь прожить еще дольше, поймешь что причина этих бед – ты. Я узнал про это недавно. Ко мне в баре подошел один из таких, как я – один из трансов. Выпили вместе и тут он давай рассказывать, что знает, что у меня проблемы, и когда примерно они начались, и все такое... Я сперва думал: или педик или братва таким дурацким образом подкатывает. Но он объяснил. Рассказал, как разглядеть других трансов и тех призраков, что приходят собирать жизни – блюстителей Кармы. Как тянуть линии судьбы из других, что ты должен видеть, что чувствовать при этом. Я попробовал смотреть, получилось. И тут он мне продемонстрировал... подонок. Там была девчонка, совсем еще ребенок. Он сказал, что у молодых все быстрее восстанавливается, и на моих глазах размотал ее, как кокон – нитку за ниткой. А потом с ней же хотел в гостиницу завалиться. Это такой трюк: когда человека разматывают, он чувствует незащищенность, и тянется к тому, кто кажется ему сильным и уверенным. Вот тогда я дал ему по морде и решил уйти...

– Из бара?

Даник криво улыбнулся:

– Не только... Не брать помощь, на которую не имею права. Не пользоваться другими. Пустить все на самотек. Наблюдал, как тянутся из меня щупальца – такие серые протуберанцы, они хватают нити других людей, до которых сумеют дотянуться. Особенно близких – такие уж мы эгоисты, считаем, что имеем право на тех, кого любим. Я учился держать эти щупальца при себе.

Бац перехватил мой устремленный в темень окна взгляд. Не надо было читать мысли, чтобы понять, что он выражает. Чуть-чуть облегчения – глупого облегчения оттого, что тебе, наконец, объяснили происходящее. И все остальное – обреченность.

– Продержался я без подпитки чуть больше трех недель, а потом появился дурак с автоматом. И все. Я только вчера, когда из комы вышел, окончательно осознал, кто меня поначалу поддерживал – первые месяца после моего перерождения. Видение мне было, будто заново все пережил: мы с Ванькой случайно на рынке у вас в городе встретились, за обновками для матери я приезжал. Мне тогда как раз хреново было – дела валились, рэкет наезжать стал. Пожаловался ему, а он сказал: "Давай помогу, только придумать бы, чем". И я почувствовал – он готов помочь. А уже дома как-то легче от этого его участия стало, проблемы сами собой вдруг решились, дела в гору пошли, и я чувствовал, каким-то образом это с Ванькой связано. А потом, в коме, понял, что зацепил я его. И тянул понемногу до последнего, все эти три месяца. А теперь вижу, что он стал питаться от тебя, Мей...

Он замолчал, и никто не прерывал установившуюся тишину. Я как-то вскользь подумал, что Сван ничего не рассказал нам с Игорем и новом деле Дани. А потом во мне вдруг родилась злоба. Родилась и тут же умерла, будто кинули спичку в облако тополиного пуха – вспышка и ничего не осталось. Я глянул на Баца и понял, что ему страшно. Наши разговоры о серых призраках с песьими мордами, о светящихся коконах – все это из странной блажи друзей, пусть даже граничащей с умопомешательством, превращалось в реальность. Таковой ее делали слова человека, последние минуты жизни тратившего на то, чтобы объяснять и просить прощения. Мне стало жаль Баца. И почему-то было совсем не жаль Даника. Умом я понимал, что он не виноват, что он поступил мужественно, решив предупредить нас. И ведь прекрасно знал, что последние минуты будут отравлены – нашим гневом, нашими резкими словами, а может, еще и чем похуже. Я понимал, но сделать с собой ничего не мог – сейчас передо мной лежал не старый товарищ, а причина страха, который мы с Иваном переживали все последние дни.

– Ничего, Даник. Все в порядке, – я все же смог взять себя в руки, но слова выходили с трудом, будто я выталкивал из горла холодную, липкую жабу. В них не было искренности, и он это понял.

Что-то стояло между мной и им, между мной и прощением, что-то, чему имя я нашел, только когда мы покинули больницу – эгоизм.

Через пару секунд явился врач и погнал нас из палаты. Даня в последний раз взглянул на меня, и я увидел, какая сильная боль его терзает.

– Прости, Мей, – проговорил он, – мне кажется, у тебя все еще будет хорошо. Только расскажи все Ване... – он глянул на шнурок на моей шее и продолжил, – оберег тебе не поможет. Когда Иван узнает, он сам прервет контакт.

Даня взял руку Баца желтыми отекшими пальцами и продолжил уже для него:

– Будь начеку. К Ваньке скоро начнут подкатывать, они ведь ищут своих, вместе им проще. А ты настоящий подарок для трансов – столько в тебе нитей.

В его взгляде появилась некая странность – задумчивая, расфокусированная...

– Возьми, если тебе нужно, – понял Бац.

Глаза Даника снова стали обычными, только очень серьезными. Он тихонько покачал головой:

– Если не дай Бог это случится и с тобой, если станешь таким же, не колеблись. Так жить... нет смысла.

Он отпустил руку и вытянулся на койке, глядя в потолок. Мы, наконец, вышли.

Уже на вокзале, когда ждали обратную электричку, я вдруг почувствовал, что Даник умер. И только тогда простил его. Рухнула внутренняя плотина, в которой было все – и обида, и боль, и гнев на судьбу, и жалость к себе. Я заревел навзрыд, уткнувшись носом в плечо Баца. На нас оглядывались, я понимал, что я – белугой ревущий молодой мужик – выгляжу нелепо, дико. Пытался подавить своенравные рыдания, но им было плевать на приличия. Они разрывали мое горло и рвались наружу, пока не вышли все, и тогда взамен пришло спасительное, обессиливающее безразличие.

Глава 21. Торм.

Гроза.

Торм очнулся ото сна, когда первая молния расколола воздух над их навесом. Они остановились в двадцати километрах от Ростова, в кемпинге, наспех построенном у дороги. Низкие, вроде бараков домики, навесы с соломенными крышами, забор из железных листов с натянутой поверху колючей проволокой, охрана. Все это походило на лагерь Фука, с той разницей, что здесь защищались от гостей снаружи, а не от постояльцев.

Кемпинг был полон, и Ли с Тормом досталось лишь место под навесом. Они расположились прямо на обеденном столе, спиной к спине, и проспали до самого рассвета. Вместе с ним и пришла эта странная гроза. Молнии раскалывали небо одна за другой, но на землю не падало ни капли. Воздух над ними был чист, резкий ветер разогнал последние облака, и они сбились в кучу на севере и на западе – чную клубящуюся кучу, из которой иногда вырывались к югу стрелы-разряды.

– Как из электрошокера палят, – протирая со сна глаза сказал сидевший неподалеку дальнобойщик, – только бы в мой грузовик не попало. Отгоню от забора – железный же...

Он встал и рысцой, приволакивая ноги, побежал к машине.

На улицу из домиков-бараков выходили люди, глядели на странное явление природы и принимались поскорее разводить костры, чтобы успеть приготовить пищу. Не успели. Дождь накрыл все мелким сеяным покрывалом. Его принесло от грозового фронта с первыми порывами ветра, который скоро перерос в настоящий ураган. Следом приполз и сам фронт – будто огромный слон навис прямо над лагерем, придавив его к земле. Секущие струи лупили по лицам, переворачивали котлы над кострами, рвали флаги на входе в кемпинг. Треск и шипение молнии раздались совсем рядом с Тормом. Он обернулся и увидел, что в земле в трех метрах от навеса земля обуглилась, от нее валит пар. Ли присвистнул.

– Мужики, давай сюды! – заорал с порога ближайшего домика сосед-дальнобойщик, – нам народ по доброте своей местечко выделил.

Они схватили мешки с вещами и побежали.

В домике тесно-тесно друг к другу стояли узкие лежаки – штук десять. На стенах висели шкуры волков и рога небольшого оленя. Видно, владельцы кемпинга пытались создать хоть немного уюта. Маленькие окошки сотрясались под ударами дождя, а собравшаяся публика пыталась вести беседу между раскатами грома. Торм и Ли протиснулись меж коек в угол, уселись на лавку из оструганной доски. В домике стоял легкий туман испарений от полутора десятков вымокших человеческих тел.

– Моего тестя ударила молния, – рассказывал небольшой плешивый мужичок лет сорока пяти, вольготно раскинувшийся на койке в центре, – прошла через плечо и вышла в ногу, рисунок на теле остался, будто спрут какой-то.

– И что, жив твой тесть? – слегка вздрогнув от очередного громового раската, поинтересовался сидевший на соседнем лежаке шофер. Это был крупный, высокий мужчина с чисто выбритым мясистым черепом. Его блестящую макушку покрывали капли пота.

– А что ему сделается?! Он электриком сорок лет отработал – сто раз током било.

– То ток, а то молния. У нее температура выше, чем на солнце, – возразил лысый, – повезло твоему тестю. Видно, не судьба была помереть.

– После молний примерно половина народа выживает, – включился в разговор еще один человек. Он сидел на лавке на стороне, противоположной той, где разместились Торм и Ли. Лет пятидесяти, с изможденным какой-то болезнью лицом. Голос у него был хриплый, едва слышный. Перед тем, как сказать что-то, он прикладывал руку к горлу, обвязанному шелковым платком. К нему приходилось прислушиваться – слова почти заглушал даже шум дождя. А когда в очередной раз о крытую листами железа крышу начинал греметь гром, человек тут же замолкал, не желая вступать с ним в бессмысленное противоборство.

– Иногда у битых молнией перемыкает в голове что-то, у кого память отказывает, у кого припадки начинаются. Но выживают многие. А вот с моей сестрой случай был удивительней. Еще в начале века, она тогда в университете училась. Пошла на рождество в гости к друзьям, а в компании оказался парень горячий. Он за ней ухлестывал давно, но она его отшивала. И вот набрались они порядочно и начали отношения на балконе выяснять. Очнулась сестра уже в больнице, что было – не помнит. Встала с кровати, смотрит – в бинтах вся, тело болит, рука сломана. Выяснилось, что с балкона она упала, или, может, тот ухажер выбросил. Ну, через две недели ее домой уже выписали, только от сотрясения у нее чувство юмора напрочь отшибло...

– И что? – спросил лысый шофер.

– А я не сказал?! Так там десятый этаж был, и упала она на бетон. Чудо произошло – не иначе. Дело-то под Рождество было.

– Напилась просто сильно, организм расслабился. Ни причем тут чудеса, – отмахнулся лысый шофер.

Ненастье на улице вроде бы стало утихать, но в этот момент крыша снова мелко задребезжала от громового раската. Лампочка под потолком замигала, и стала светить хуже. Дверь отворилась, и на пороге возник кто-то, показавшийся Торму знакомым. Человек был в плаще, под полой которого он держал правую руку. С него текло, на полу тут же образовалась внушительная лужа. Человек шагнул в сторону, не здороваясь и выискивая кого-то глазами. Из-за его спины скользнула фигурка поменьше, Торм вгляделся в нее и тут же узнал обоих. "Гусар-девица" и сбитый им с мотоцикла байкер явились, чтобы потребовать расплаты.

– Торм... – прошипел Ли, сжимая ему предплечье.

– Вижу, – пробормотал тот.

– Заходите, – плюгавый мужик подвинулся на лежаке, – в тесноте, да хоть не под дождем. Эх, в такую погоду выпить бы... – у него даже кадык провалился от этой мысли.

Но двое вошедших не воспользовались приглашением, они вообще, казалось, не обращают внимания на почтенную публику.

– Там на улице, под навесом, стоит "Урал" с рогом на руле, – высоким голосом произнес тот, что был в плаще, – чей он?

Должно быть, человека ослепили молнии, и он еще не привык к темноте, поэтому и не разглядел сидящего прямо перед ним Торма.

– Ты не со мной, – полушепотом сказал он Ли, – они твое лицо не видели. Не вмешивайся, я без тебя справлюсь.

– Это почему?..

– Приказ! – отрезал Торм.

Он начал медленно подниматься со своего места, размышляя, как бы выманить невесть откуда взявшегося байкера на улицу. Мотоциклист, наконец, заметил его и выхватил из-под плаща обрез охотничьего ружья. Два дула девятого калибра метили прямо в живот Торму, и тот отрешенно подумал, что на таком расстоянии уклониться от картечи ему не поможет никакой защитный кокон.

– Послушай, – он говорил спокойно, страх царапался где-то у задней двери его сознания, но он был блудным псом, а не полновластным хозяином – Торм давно научился не давать ему волю, – у нас с тобой дело личное, а здесь много народа. Давай выйдем на улицу и решим его. Ты же не хочешь устраивать пальбу.

– Стой, где стоишь, – байкер сжал обрез так, что побелели пальцы, – мы пойдем, когда я скажу. Гелка, проверь его.

"Гусар-девица" протиснулась к Торму между коек, на миг заслонив его от охотничьих стволов. "Дура Гелка, – подумал Торм, – другой уже двадцать раз бы тобой прикрылся".

Ему казалось, что дело вполне можно решить миром. Кругом полно свидетелей, они не станут разбирать, почему байкер открыл стрельбу. Вздернут на заборе – и все дела.

– Чистый, – Гелка ощупала Торма и отступила, встала рядом с Ли.

Байкер сделал два шага, перехватил обрез, собираясь ударить прикладом Торму поддых. Когда ружейные жерла поднялись вверх, Торм схватил обрез и резко вывернул в сторону.

Сбоку вскрикнула "гусар-девица", ее обезвредил Ли. "Мальчишка не выполнил приказ, – с удовлетворением подумал Торм, – а мог бы остаться в стороне". Они с байкером боролись несколько секунд, пока Торм не улучил момент и не ударил его коленом в пах. На том все и кончилось. Хозяин мотоцикла свалился на койку, и его тут же прижали к ней навалившиеся постояльцы. Нечесаный байкер рычал и плевался. Торм переломил ружье – желтые головки капсюлей показали ему, что у парня были серьезные намерения.

– Не знаю, что ты с ними не поделил, но там тебя ожидают, – выглянув в окошко, сказал Торму светловолосый мужчина в черной, похожей на церковную, одежде. – Если они вздумают стрелять, стенки нас не спасут.

– Твой мотоцикл, так ведь? – Торм обратился к байкеру, доставая ключи, – давай так, ты берешь свой "шатл" и сваливаешь. Вещи все в багаже, я оттуда ничего не взял. Бензина маловато, но считай это компенсацией за то, что вы на меня напали.

Он позвенел ключиками:

– Договорились?

Тот нехотя кивнул. Через пару минут мотоциклиста и девчонку отпустили. Торм передал ей обрез, оставив себе патроны. Байкеры двинулись к двери. Но, видимо, мысль о дважды перенесенном позоре не давала парню покоя. Он остановился и сказал:

– После того, как закончится дождь – выходи, если такой крутой. У меня руки чешутся вломить тебе за все...

Торм почувствовал усталость от такого упрямства.

– Почему не сейчас? Но после сатисфакции ты считаешь себя удовлетворенным.

Парень чуть напрягся, услышав слово "сатисфакция", но все же понял, о чем говорит Торм.

– Давай!

Они вышли. Байкер первым, не боясь подставить Торму открытую спину, зная, что за порогом его ждет поддержка. Торм – чуть помедлив, подождав, пока его противник объяснит своим происходящее.

Дождь сыпанул в лицо – холодный, злой. На улице уже не было так непроглядно темно, сквозь пелену лившей с неба воды даже проглядывали огни в разбросанных то тут, то там домиках. Торм всегда неплохо видел даже при минимуме света, потому всех, кто его ждал, разглядел легко. Их было семеро, из них три – девушки. Кто с обрезом, кто с автоматом, кто с бейсбольными битами. Две дамы выглядели бы весьма недурно, если бы не безразличная жестокость в глазах, и не оружие. Одна, в больших, залитых водою очках, сдвинутых на кончик носа, пялилась на Торма, как боксер перед поединком. Вид у нее был комичный, он даже не смог сдержать улыбку. Потом поискал знакомые лица. Вот первое – байкер, который пытался убрать мотоцикл с дороги, ласкал ладонью бок "Калашникова". А вот и прощелыга с наглыми глазами. Небритого главаря не было.

– Судьба, старик, странная штука, – сказал обладатель "калаша", – мы не думали, что найдем байк Руслана на этом кемпинге. Мы, представь, тут каждый год по дороге на море останавливаемся, а таких подарков нам еще не делали.

– Что с вашим главным? – поинтересовался Торм. Он хотел немного потянуть время, чтобы прощупать энергетические коконы ребят. Они были прочны, крепки и не грозили рассыпаться при соприкосновении. Значит, нужно ими воспользоваться.

"Вы готовили мне сюрприз, – думал Торм, – у меня тоже есть парочка неожиданностей".

– У нас нет главного, – улыбнулся мотоциклист, – мы мирные люди, а не банда, нам не нужны главари. А тот, кому ты продырявил ногу, остался в Саратове в больничке. Ничего, когда узнает, что мы с тобой встретились, от радости мигом поправится.

– Твой друг Руслан, – Торм кивнул на байкера в плаще, – обещал, что мы с ним рассчитаемся по долгам и разойдемся.

– Расчет, так расчет, – развел руками парень с "Калашниковым". Он передал автомат ближайшей даме в кожаных шортах и портупее, перетягивавшей красивое тело, – все будет честно.

Байкер потянулся назад, вытащил из здоровенного "сидора" на багажнике цепь с шипастым шаром на конце.

– Только ты учти, здесь четверо твоих должников...

Торм прикрыл глаза. Похоже, ему понадобится больше сил, чем он думал. Ну, чтож... надо хотя бы попытаться отговорить их.

– Постойте, – он отступил на шаг. За спину скользнули давешний визитер в плаще и отпущенная Ли "гусар-девица". Торм с удивлением заметил, что на порог из домика никто кроме них не вышел. Даже его молодой спутник.

– Я хочу предупредить, – сказал он, – чем больше вас будет, тем сложнее мне уберечь вас от увечий. Берите мотоцикл и ступайте с миром.

Байкеры засмеялись. В этот момент крепкую дверь домика сотряс удар изнутри. Звякнул железный засов, и Торм краем глаза определил, что дом попросту заперт снаружи. Его выпустили и тут же отрезали от остальных – он даже не заметил, когда.

Мотоциклист с наглыми глазами покосился на дверь, которая уже трещала от усилий запертых за ней людей, и сделал решительный шаг к Торму:

– Надо заканчивать... – бросил он остальным.

Со стороны казалось, что крепкий, седой мужчина в центре вооруженной группы просто стоит, ожидая своей участи. Вот двинулись к нему осторожно, с четырех сторон, вот занесли свои варварские орудия. Кровожадное железо рассекает воздух, еще чуть-чуть, и мягкое мясо окажется на его пути, треснет кожа, порвутся сосуды, лопнут от напряжения жилы, рассыплются мелкими осколками розовые губчатые кости. Еще удар, еще, – и оземь ударится уже не человек, а сумма клеток, обреченных на быстрое умирание...

Оружие приближалось к Торму так быстро, что у глядевших в мутное окошко домика сомнений не возникало – сейчас мужчина упадет, и душа его отправится по неверной тропинке небытия.

Но это было не так. Едва эти четверо двинулись к Торму, он выпростал из своего кокона воронки-смерчи и обвил ими коконы нападавших. Линии судьбы скользнули к нему вдоль серых протуберанцев, покрывая тело проклятого сияющими голубыми латами. Воронки поменьше жадно впились в окружавших поле биты зрителей. На Торма обрушился поток эмоций и образов, он стоял, почти оглушенный, с закрытыми глазами. Но ему не было нужды смотреть на приближающихся людей. Он чувствовал из мысли, желания, их слабости и страхи. В эти пару секунд, прежде чем начался сам бой, они сплавлялись в глубине его существа, вызывая жалось и желание все время быть вместе с ними – несчастными глупцами, рискнувшими посягнуть на Сверхсущество. Сил было так много, что даже ему, наставнику с солидным стажем, побывавшему в огромном количестве переделок, пришлось совершить над собой усилие. Вырваться из упоительных потоков энергии, прекратить питаться, не прерывая контакта, но и не втягивая в себя больше ни капли чужой жизни.

Торм уклонился от первой бейсбольной биты, почти упав на землю. Толкнул отсюда, из скользкой коричневой жижи в голень "гусар-девицу". Тупой, отдающий в зубах звук под его ступней – это сломалась кость. Оружие девушки – обрезок трубы, опустился в десятке сантиметров от Торма, выбил из лужи фонтан жирной грязи. Она хотела вскрикнуть, но только захватила раскрытым ртом сырой воздух и рухнула на бок с белыми, остановившимися глазами.

Торм ударил кулаком направо – рука будто удлинилась, тело работало как стальная машина, идеально смазанная и заправленная самым высококачественным топливом. Подошедший слишком близко парень в плаще – Роман – сложился пополам, хватаясь за пах.

Двое остальных байкеров – нахальноглазый с битой и тот, что был вооружен цепью, на мгновение отступили, и, не сговариваясь, снова бросились на него, лежащего. Торм видел, что не успевает убраться в сторону, не успевает остановить их движение. Тогда он нанес иной удар. Щупальца, державшие на расстоянии остальных байкеров, оторвались от них и оплели нападавших. Он с силой рванул своих врагов вперед: не срывал коконы, сейчас, в пылу битвы, это не имело значения, а воздействовал на сами тела. Девушки на мотоциклах испуганно вскрикнули: мужчин, опускавших на жертву оружие, вдруг рванула друг к другу неведомая сила. Будто тряпичные куклы, они ударились лицами, грудью, животами, их просто смяло, расплющило. Бита упала, слегка задев Торма по щиколотке, шипастый набалдашник на цепи потерял ускорение и, перекинувшись через спину нахальноглазого, опустился на его зад. В следующий миг оба байкера упали на Торма и подмяли его под себя.

Он выбрался из-под них очень быстро. Наклонился, чтобы пощупать пульс. Убедился, что парни просто потеряли сознание, их коконы не повреждены. Он даже хотел отдать им часть позаимствованной энергии, понимая, что означает окружающая его тишина – больше нападений не последует. Потом с земли на четвереньки поднялся Роман и пополз в сторону, тихонько поскуливая. Завыла, глядя в свинцовое небо, "гусар-девица". Дождь стегал ее по лицу и выпученным глазам, она часто-часто моргала и выводила одну безысходно низкую ноту.

– Можешь забрать мотоцикл, – крикнул Торм в спину Роману, – как договаривались...

Завозились упавшие байкеры – они потихоньку приходили в себя. Остальные все еще молчали, глядя на Торма, не зная, на что решиться. Пустить в ход оружие, бежать? Вымазанный в грязи человек внушал страх.

В двери домика, наконец, проломили дыру, чья-то рука убрала вставленный в "ушко", на которое обычно вешали замок, железный штырь. И на улицу под серый дождь высыпали люди – чтобы так же обескуражено остановиться. Торм подумал, что ему ни к чему такая слава. Теперь, не ровен час, в Ростове за "суперменом" станут следить бандиты, местные байкеры – и еще бог знает кто, кому расскажут о происшедшем свидетели. От домика с охраной уже спешили трое плотных мужчин с помповыми ружьями, кричали что-то на ходу, один на весу передернул затвор. Торм увидел, как Ли скользнул под навес к мотоциклу, неся в руках их поклажу. Молодец мальчишка, быстро соображает.

– Наш конфликт исчерпан? – спросил Торм публику на мотоциклах, – больше ни у кого нет желания поквитаться?

Ли завел "Урал" и медленно подкатил к нему. Внезапно сердце Торма прыгнуло под горло и едва не остановилось. А потом за спинами окружающих стали появляться порталы, и из глубин Преисподней в этот мир полезло серое месиво блюстителей Кармы. Коконы десятка из стоявших перед ним людей быстро теряли цвета, жизнь в них замирала, бег силы останавливался так стремительно, как прежде ему еще не доводилось видеть. В первые мгновения Торм подумал, что ошибся, взял у них слишком много и теперь наступает расплата. Но странное творилось и с теми, к кому он даже не прикоснулся. Ощущение угрозы, осязаемой, плотной, более вещественной и реальной, чем земля под ногами, неожиданно и воцарилось кругом.

– Что-то случится... – пробормотал он, и люди, смотревшие на него, напряжено прислушались.

– Здесь опасно, – Торм сказал это уже громко, чувствуя, что нужно торопиться, – слушайте! Я не знаю, в чем дело, но здесь очень опасно! Надо уходить. Вы! – он указал пальцем на мотоциклистов, – забирайте своих друзей и катите. Скорее!

Он повернулся к толпе из домика:

– Бегите по машинам! Держитесь подальше от баков с горючим!

– Открывайте ворота, нужно выпустить весь транспорт, – это уже подбежавшим охранникам, – нет времени! Да скорее же!

Его последний окрик заставил, наконец, окружающих действовать – сначала нехотя, затем все более проникаясь исходившей от Торма тревогой. И тут низкий, пронизывающий гул прошелся по кемпингу. На мгновение все замерли, а потом кто-то вскрикнул:

– Землетрясение!

Новый раскат подземного грома заставил закачаться стены бараков. Оттуда уже бежали люди, на ходу заправляя рубахи, запихивая вещи в дорожные мешки. Твердь под ногами мелко тряслась, затем по ней прошла судорога – будто сократились мышцы под шкурой громадного животного. Торм потерял равновесие, упал, глядя, как складываются одна за другой досчатые стены бараков. Затрещал и покосился навес, из-под которого только что выехал Ли.

Гул и грохот заполнили все вокруг, без остатка. Торм будто оглох – звуки перестали восприниматься. Мимо пробежал водитель, давеча приглашавший Торма и Ли в барак. Он оскальзывался и падал, вскакивал и продолжал бег к своей фуре. Рядом с ней, опасно наклонившись к земле, темнела цистерна с горючим. Огромный бак с люком вверху, упершийся в землю железными "ногами", медленно съезжал на бок. Торм увидел, что крышка люка открыта, темная маслянистая жидкость выплескивается через край, окрашивая бок цистерны и землю под ней радужными разводами.

Водитель заскочил в свою фуру, и на секунду тишина в голове Торма прервалась едва различимым гулом мощного двигателя. Бронированный механизм на мощных, утроенных колесах двинулся к воротам, раскачиваясь и набирая скорость. Он выбил их и успел проехать еще метров двадцать, когда земной толчок страшной силы бросил всех, стоявших на ногах, навзничь. Фура, высокая и неустойчивая, встала на два колеса и повалилась на бок.