Текст книги "Псы кармы, блюстители кармы (СИ)"

Автор книги: Андрей Нимченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

– Ты что! – подозрительно сощурился всклокоченный коренастый механизатор, которого друзья называли Трефаном, – А вдруг ты нас отравить хочешь? Умотаешь потом в свою Америку и ищи свищи.

Он сурово оглядел Боба затем с нежностью – четверть, за которой, кстати сказать, сам сходил и с тех пор не выпускал из рук.

"В конце концов, я проехал через всю Европу, замерз и меня здесь никто не ждет!", – решил Боб и взял из рук Трефана наполненный раскладной стаканчик, настолько старый, что, должно быть, довел до цирроза печени не одно поколение усть-лабинских механизаторов.

...К дому Людочки Боб добрался, когда туман уже совсем размело и бледное светило гоняло солнечные зайчики по поверхности коричневых луж. Проклятый самогон сделал свое дело – ноги слушались американца с трудом, а вот глаза совсем отказывались повиноваться. Левый постоянно сносило в сторону, отчего домов, луж, остовов деревьев и фонарных столбов время от времени становилось больше. От собственного запаха Боба мутило, и он успел обтошнить как минимум три забора. В последнем случае это не понравилось хозяйской собаке, она сумела просунуть морду сквозь частокол стальных прутьев и прорвать ему штаны.

Дом Люды был угловой, из белого кирпича под крышей из металлочерепицы – родители Вовкиной любимой крутили какие-то дела с оптовой торговлей сельхоз-товарами и на жизнь не жаловались. Прежде чем появиться перед входом, американец насобирал снега с заборов, умылся им, пожевал сосновых иголок – в общем, как мог вернул себе утраченный в компании пьяных трактористов джентельменский вид. Из-за угла глухого железного забора он вышел твердой походкой уверенного в своих ногах человека. И едва не сел на размякшую землю.

У ворот Людочкиного дома стоял забрызганный по самую крышу белый "Нисан", а владелец машины – крепкий парень в цветастой кожаной куртке – стоял у калитки вполоборота к Бобу и целовал его возлюбленную. Первым делом американец сжал кулаки и хотел, было, броситься на этого русского медведя, чтобы отбить у него девчонку вместе с почками. Но руки его опустились сами собой, потому что он увидел – глаза у Люды были закрыты. При всей своей неопытности Боб знал: когда девушка против, она не закрывает глаза. Она смотрит в оба, выжидая момент, когда ваша атака ослабнет, чтобы тут же нанести контрудар между ног.

Боб не стал дожидаться, когда серые очи любимой откроются. Не хотелось видеть, как постепенно с них сойдет томная пелена от поцелуя, а потом в расширившихся зрачках отразится его нелепая, ошеломленная фигура. Он отступил назад, скрываясь за забором. Алкогольные пары куда-то улетучились, он чувствовал себя гадко трезвым – сразу во всех смыслах. Вспомнились ее письма, в последние месяца три ставшие необъяснимо безликими, ее попытки уйти от обсуждения их дальнейшей судьбы – это вечное "поживем – увидим...". Ее голос по телефону, в котором нет-нет, да и проскальзывали нотки неуверенности – он не понимал в чем. Оказывается, вот в чем...

Почему же она не написала раньше, не дала телеграмму, не позвонила, в конце концов? Раздумывала, что выбрать – местного "упакованного" паренька или хахаля из-за границы? Где обустроить дальнейшую жизнь – в своем Мухосранске или в Соединенных Штатах? А может, просто уехали предки, и девчонка решила немного поразвлечься – вдруг больше не доведется? Времени он не ощущал – так и стоял, неизвестно сколько, пока за углом не стукнула калитка и "Нисан", мягко повизгивая, не укатил прочь. Боб отлип от забора, преодолел краткую вспышку досады и желания пойти к ней – посмотреть, как она его встретит, что скажет, а потом выложить, что сам о ней думает. Потом развернулся и пошел туда, где, как ему чудилось, все еще слышались хриплые оры недавних собутыльников...

– Ну, и что, не пошел ты к ней больше? – я протянул Бобу вторую бутылку пива. Он приложил ее ко лбу и только через минуту-другую использовал по назначению. Я отошел к холодильнику, чтобы взять чего-нибудь и себе.

– Выпил и вернулся, – голос у Боба все еще был безжизненным, – потребовал, чтобы вернула кольцо и три тысячи долларов.

– Каких долларов?

– Которые я потратил, пока мотался к ней.

У меня наступил временный ступор. Ну ни хрена себе! Выставить девке счет за то, что она его бросила! Я-то думал, что Россия изменила нашего америкоса. Но видимо, этого из них, буржуев, не вытравить.

Я не знал, что сказать – стоял и тупо пялился в кастрюлю с тем самым борщом, который жрал серый остроухий пришелец. Борщ скис сразу же, как тот тип ускользнул в окно, но я его не выбрасывал. Бог знает, почему. Наверное, держал в качестве вещественного доказательства. Боб молчал. Пауза затягивалась. Наконец холодильник противно пискнул, требуя уважительного отношения к его труду, и я захлопнул дверцу.

Проклятый янки улыбался во всю ширь своей американкой морды:

– Поверил...

– Ну и гад ты, Вовка, – в сердцах, но с большим облегчением сказал я, – шуточки тоже... Ни черта я не поверил!

– Ну-ну... Аж дырку в морозилке глазами сделал, – он поставил "Жигулевское" на пол, растянулся на диване и блаженно хрустнул суставами. Похоже, жизнь возвращалась в этого худого Дона Кихота, проскакавшего за любимой Дульсинеей пол-Европы и нашедшего ее в объятьях коварного Санчо Панса.

– Ну, что собираешься дальше делать?

Боб пожал плечами:

– Сперва за пивом пойдем, а потом – по девушкам. Я угощаю.

Я со вздохом взглянул на компьютер, он швырял в меня пригоршни звезд экранной заставки. Жена возвращается через неделю, работа сделана едва ли на половину, вчера снова видел серые тени над окном в доме напротив, а сегодня там чего-то выясняет милиция. Да, работа сделана едва на половину... Но я чувствовал, что мне надо, очень надо отдохнуть. Может тогда проклятая книга наконец-то сдвинется с мертвой точки.

– Нет, Вовчик. Работы до черта. Извини... не представляешь, как хочется оторваться, но если через неделю не сдам рукопись, мне кранты...

– Тогда я буду спать, – легко согласился американец, – еще два дня – до понедельника, я абсолютно свободен. Я теперь вообще – абсолютно свободен.

Глава 14. Очередь Свана.

Космическая педерация.

– Сколько ты ему должен?

– Две тысячи. Баксов.

– Ну, понятно, что не рублей.

– А если не вернешь?

– По контракту я должен в течение трех месяцев предоставить рукопись. Аванс мне давали под обеспечение машиной.

– У тебя же ее нет...

– "Тойота" тестя. Он ее подарил Ленке, но она почти не ездит – в городе боится, а так... Мы последние пару лет не выезжаем почти. У меня и прав нет, вот тачка у тестя и стоит, хотя формально она наша.

– А Ленка знает?

Мей только вздохнул в ответ.

– Нет. Я ей сказал, что Кириллыч – издатель мой – друг отца и занял деньги без всяких условий. Блин! Мне один мужик, он детективы пишет, сказал: "Не бери аванс, под заказ что-то придумывать – это мука страшная. Не получится, проблем потом не оберешься". Не послушался, дурак...

Мы сидели кто на чем в тесной комнатке общежития, которую Вовке-Американцу выделил университет. Слава богу, прежний хозяин, друг Боба, оставил мебель и даже старенький комп на время – еще 486-й, кажется. Николай (Мея, вообще-то Николаем зовут, только в нашей компании это происходит крайне редко) пристроился за столом у этого чуда техники конца восьмидесятых. Вовка-Американец – в кресле под большой алаказией, листья которой свисали по сторонам его головы, как уши сенбернара. Бац – на его кровати, а я протирал штанами подоконник. Посредине отведенных Американцу 12-ти квадратных метров стоял небольшой столик с полными рюмками на нем – мы так и не выпили с тех пор, как наполнили их полчаса назад. Натюрморт дополнял нарезанный толстыми ломтями хлеб и блюдечко с салом. В комнате царил слабый, но всепроникающий запах жаренной капусты, носков и китайского рыбного масла – привычный дух общежития. Половина стен в новом обиталище Американца была оклеена слегка загрязнившимися уже обоями, на другую половину прежнего хозяина не хватило. Правда, ободрать ее перед поклейкой он все же успел, так что теперь с серой штукатурки глядели фрагменты выцветших незабудок, лица доярок и колхозников на газетах двадцатилетней давности – останки прежних бумажных наслоений. Единственным утешением для взгляда были постеры из "Плейбоя": снять шикарных девиц в том минимуме белья, который и прикрыть-то ничего не в состоянии, у Вовки не поднялась рука.

– Так. Это все, что мы имеем? – Бац с видом знатока взял тоненькую рукопись со стола и взвесил ее на руке. – Я полагаю, маловато будет. А сколько остается времени?

– Три дня. Я последние пару недель больше не о работе думал, а о том, какую еще чертовщину вот-вот увижу. И главное идей никаких, ну просто полный ноль, одна посредственность. Я уж думаю, может я и вправду бесталанный такой, как теща моя считает.

– Ну, орел тоже в неволе не размножается, – утешил я беднягу Мея. – Я бы точно не смог.

– И часто тебя в неволю размножаться загоняют? – это Бац спросил, на него иногда что-то вроде сарказма накатывает.

– А про что это произведение?

– Да... Ерунда. Паренек живет на одной из планет, где занимаются разработкой железной руды. Народу там мало и вдруг появляется человек, в этот мир ни официально, ни неофициально не прибывавший. Отец мальчишки работает в службе контроля за атмосферой – там у них рядом с планетой метеоритное поле и чтобы избежать бомбардировок на орбите целая куча следящих спутников. И вот получается, что этот тип взялся ниоткуда. Отец Бобби, так парня зовут, пытается взять типа в оборот и выяснить, не шпион ли он. Подозреваемого привозят в службу наблюдения за атмосферой, но он бежит из-под стражи. А тут как раз Бобби пришел к отцу. Ну, тот тип и берет его в заложники. Выясняется, что корабль у того мужика не смогли обнаружить, потому что он принадлежит неизвестной цивилизации. Это как бы не материальный предмет, а некая точка входа в иное, вневременное, пространство, в котором можно переместиться куда угодно... А дальше всякая лабуда – побег с планеты, остановка в поясе астероидов, плен у пиратов, знакомство с красивой девушкой, их воспитанницей. Ну, знаете, она такая, в которую просто нельзя не влюбиться...

– Ясно, ясно, – встрял Бац, – волосы огненные, как солнечные протуберанцы, высокая грудь, ноги стройные, но очень сильные, лицо с тонкими чертами, в которых сквозит живой ум. Читали все эти сопли вдохновения. Плюс знание в совершенстве боевых искусств и всех видов оружия, которое больше подходит старому рубаке-сержанту, а не шестнадцатилетней ссыкухе. Дальше-то что?

Мей покосился на него:

– А дальше снова побег... Потом проходит год, мой герой живет в странном мире, на родине его похитителя, которого зовут Вон. Там существует один странный культ ученичества...

– А почему Бобби? – наш американский друг неожиданно ожил и подал голос из зарослей алаказии.

– Ну, – смутился Мей, – не знаю. К тебе это не относится. В общем, этот мир – последний оплот древней цивилизации, в далеком прошлом правившей на окраине галактики, но затем развалившейся на отдельные планетарные государства, которые постепенно пришли в упадок. Жителей там немного, часть постоянно путешествует, тем более, что, благодаря тем самым кораблям, это можно делать, оставаясь невидимым для радаров. Многие занимаются искусствами. А есть еще группа людей, которые помешаны на совершенствовании системы обучения воинов. Это такой элитный клуб наставников по боевым искусствам и выживанию, которые нашли себе развлечение. Они испытывают различные способы обучения, при которых из человека в короткий срок можно сделать классного бойца. И главное – безусловно преданного учителю и вообще всему этому миру, как если бы это была его родина, – Мей вдруг засмущался, – я назвал его Заргтон. Мир, в смысле.

Он поглядел на нас, словно ожидал увидеть улыбки. Как будто это языколомательное словечко было более достойно сарказма, чем все остальное.

Я глянул за окно – красота! Солнце как раз заходит, черные короба домов на фоне красного горизонта точно сошли с рекламы какого-нибудь компакт-диска. Еще чуть-чуть и совсем стемнеет, появятся первые звезды и можно будет загадать желание – загадаю, чтобы у Мея все было хорошо. А то, если честно, пока его история не вдохновляет.

– Ну вот, и там, на Заргтоне, – продолжал рассказывать мой друг, – раз в шесть лет происходит соревнование лучших учителей. За шесть дней каждый наставник – а в клубе их шестеро – должен выбрать трех кандидатов на любых планетах, кроме их собственной. Он работает с ними в течение года, а в конце обучения их выбрасывают в разных точках изведанной галактики. Им дают личные ген-коды всех участников игры и говорят, что они должны найти двух других учеников своего наставника, объединиться и убить всех остальных. В течение года. Кто выигрывает, тот молодец. Ему почет и все такое... А его наставник становится главным в этой секте до следующих игр. Систему обучения я еще не придумал, сразу перешел к описанию всяких приключений. А-а! Там еще Бобби и эта девушка, с астероида, оказываются у разных учителей и должны будут убить друг-друга. А между ними еще до этого чувства возникают. Прикиньте, судьба – встретиться, понравиться друг-другу, а потом оказаться по разные стороны баррикад. Ну, когда они встречаются, то Боб задумывается, конечно, как такое могло произойти...

– А как? – спросил Вовка-Американец. Он уже не сидел, развалившись, в раздолбанном кресле, в котором низ деревянных ножек погрызли мыши (давно пора выкинуть на помойку, благо она прямо под окном – и выходить не надо), а подался вперед и слушал внимательно.

– Пока не знаю. Ну, может, наставник девушки знал об их встрече. Вычислил, что Боб влюбился, и, взяв к себе именно ее, хотел устранить одного из конкурентов. Может, он перейдет в группу девушки, а в итоге узнает, что на самом деле она его не любит... Вот, примерно, все. Начало, середина – когда они только начинают искать людей из своей группы – есть. Нет того, как их обучают и практически всей последней трети. Это листов сто четырнадцатым "Таймсом".

После того, как все дружно объяснили мне, что такое шрифт "Тайм нью роман", кегль N14, и продемонстрировали его на компьютере, я понял, что работы выше крыши. Если мы хотели ее осилить, начинать надо было уже сейчас.

– Ага, как же – и написать тридцать листов в сутки?!! – тут же скептически заметил Бац.

– Что это у тебя за ссадины на кулаках? – Мей отвелкся от занимавших его мыслей и указал на сбитые костяшки моих рук.

– Хулиганы во двор напали, – я поморщился. – Еле отмахался. Хорошо какой-то добрый человек прямо посреди дороги кусок трубы бросил.

– Значит, неприятности не прекращаются, – в голосе Мея было уныние. – А у меня всю неделю ничего не происходило, если не считать того, что теща грозила приехать проконтролировать, чем я без Лены тут занимаюсь. Так я подумал, что все уже кончилось.

– Чего ж ты тогда не писал?! – возмутился я. – Ладно... Не знаю. Может, и кончилось. Только я в среду чуть под кирпич не попал – у нас рядом стройка. А позавчера от меня клиент крупный ушел. Такой заказ был – закачаешься, а он, гад, к конкурентам подался. Мне шеф выговор сделал. Уже второй за последние две недели – так и выгонят скоро. Надеюсь, это совпадения. Но, если честно, не верю.

– Ты, Коля, глупости говоришь, – Вовка-Американец снял свои очки с круглыми стеклами и угрюмо подышал на них. – Как это у тебя неприятностей нет? А то, что рукопись через три дня сдавать надо, это что?

Мей только угрюмо хрюкнул в ответ.

– И вообще я считаю, что ты неверно выбрал направление, фантастику сейчас все на свете пишут, – мне показалось, что нашего заграничного друга эта ситуация выводит из себя, – надо было что-то для детей писать. Детские книги всегда популярны.

– Ага, например "Девочка и белочка" – сказка такая была. О вреде детского алкоголизма, – Мей начал заводиться.

– Или ужасы, – невозмутимо продолжил Американец, – из российской глубинки. Я уже и название придумал: "Кровавые серпы". Или "Погребенные в погребе".

– Ты бы лучше толковое что-нибудь придумал, Боб!? – Простонал наш горе-писатель.

Американец насупился. В четвертый раз за десять минут протер очки – так, что они уже скрипели в его тонких худых пальцах. Потом сказал – уже вроде бы серьезно.

– Может, ввести туда какую-нибудь смешную вещь. Например, что эта твоя героиня попадает на территорию цивилизации... ну, например, клоунов.

– Клоуны, это не смешно, – высказался я. Терпеть не могу, когда в цирке размалеванные мужики разыгрывают из себя придурков: чувствую себя дураком сам – что деньги за билет отдал.

– Не люблю размалеванных мужиков, – кинул реплику Мей. Будто мысли мои прочитал. Не удивлюсь, что так и есть: после того, что с нами все эти дни творится, ничему уже не удивлюсь.

– Ну, клоуны, это хоть не фаготы, – слабо попытался защитить свою идею Американец.

Мы заржали. "Фаготами" у них Америке в среде музыкантов называют педиков – должно быть, из-за "раструба", который одинаково отличает и этих граждан, и инструмент. У Боба же свои счеты с "голубой" братией. Он у нас высокий, худой, интеллигентный, бывший музыкант. В общем, в каком-то смысле личность рафинированная. К нему в России извращенцы так и липнут, да и в США отбоя не было: у них в оркестре, по словам Боба, этих "противных" было – чуть ли не каждый третий. Самым ярим событием в осаде нашего Вовки "голубыми" была история, произошедшая в первый месяц его пребывания в России. Тогда преподаватель пригласил его к себе домой – зачет сдавать. То, что он – дяденька нетрадиционный, по одному ему известным приметам американец раскусил давно: "Я педиков знаю, я в оркестре играл", – авторитетно заявил он нам как-то после пары у этого господина. Так что определенные опасения на предмет того вечера у Боба были. Когда же он вошел в квартиру и в гостиной обнаружил поднос, на котором стояли испеченные из теста "фаллические символы", то едва не задал стрекача. Тем более, что головки этих сомнительных кулинарных изделий были "символично" покрыты белой глазурью. По словам Боба, из "голубой" квартирки он едва успел унести ноги – после того, как преподаватель протянул ему один из "фаллосов" и предложил укусить...

Секрет "символов" вскоре раскрылся. Дело было в Пасху, и они оказались обычными куличами. Над несчастным американцем потешались все, даже я, обычно к религиозным проявлениям относящийся с уважением. А препод потом еще долго косился на странного студента. Но зачет все же поставил.

– Педики нам не подходят, – Мей деловито пододвинул к себе клавиатуру компьютера и несколько раз ударил по клавишам. – Космос и педики – вещи несовместимые.

– Я вообще не понимаю, как можно получать удовольствие от того, чем они занимаются, – заявил Бац. – Я однажды подцепил какую-то гадость и пришлось проходить курс массажа простаты. Эта такая боль, я еле десять сеансов выдержал.

– Привыкания не было? – Боб захихикал.

Бац не счел нужным отвечать.

– Давайте ближе к теме, – взмолился Мей. У него на лице была настоящая мука – пока некоторые тут упражнялись в остроумии, время утекало, а идей не появлялось.

Игоря вдруг как прорвало:

– Слушайте, а почему нет? Скажем, была планетка, на которой жило такое же общество, что и на Земле. Потом произошла сексуальная революция, и вскоре после нее "гомо" стало столько же, сколько и "гетеро". Нормальные высказывались за то, чтобы запретить однополые связи – человечество, мол, так и вымереть может. Но педики очень быстро размножались – идеологически – они даже вывели собственную теорию эволюции, по которой после "хомо-сапиенса" следующее звено – "гомо-сапиенс", гомосексуалист разумный. Ну, в обществе – раскол, гражданская война на долгие годы...

– Да. И пусть солдаты из окопа в окоп переползают на спине!

После этого замечания Вовки-Американца мы не могли конструктивно мыслить еще минут десять. Потом Мей сказал:

– А дальше гомики изгоняют натуралов с планеты, те селятся на другой и начинаются звездные войны.

– Почему гомики изгоняют нормальных, а не наоборот? – спросил Вовка-Американец.

– У них тылы крепче, – пришла Бацу в голову отличная мысль, – тренированнее.

– Кто б говорил... – мы дружно заржали.

Бац поискал, чем бы запустить в одного из нас. Хлама у Вовки было много, но ничего подходящего не нашлось. Разве что конституция Российской Федерации. Мей проследил взгляд обиженного друга и тут же выдал:

– Они создадут межпланетную федерацию, – у него в глазах засветился настоящий восторг, – и остальные станут называть их "федерастами".

Мы еще немного посмеялись, а потом как-то синхронно сникли.

– М-да... Как ни крути, а за три дня мы ничего не успеем. Даже если с работы отпроситься и сидеть тут безвылазно. А хотя бы неделю он нам может дать?

– Нет. Последний срок. – Мей вздохнул. Мы тоже вздохнули.

И тут зазвонил меевский сотовый.

– Да... да Игнат Кириллович, – лицо у нашего друга мигом поскучнело, едва он поднес трубу к уху, – я знаю, что подвел вас. Да, никак не успеваю. Я понимаю... да.

Он с убитым видом опустил телефон.

– Говорит, больше его издательство со мной работать не собирается. Но ему удалось уговорить гендиректора аннулировать договор. Если я верну деньги, они согласны спустить все на тормозах.

– А у тебя есть две тысячи?

Мей покачал головой.

– Почти не осталось. Пять сотен на комп ушло, потом Валька болел, мы лекарства дорогие покупали, ну и проели за четыре месяца. Ленка же сейчас не работает, устроилась, было, в одну контору, но не срослось что-то. Если комп продать по-быстрому, за него баксов триста пятьдесят дадут, не больше. Да в загашниках поскрести – баксов шестьсот только и наберу. Не знаю, что делать.

– А у ее предков занять не вариант? – про родителей самого Мея я даже не стал спрашивать знаю, что они у него, хоть и русские, где-то в Инушетии живут. Даже если бы было чем помочь – за три дня не успеют.

– Не хочу я у тестя брать ничего. Лучше уж у братков попросить – под проценты.

– Сдрурел?! – вскинулся я, – тогда у тебя не то, что машины – квартиры не останется. Они таких "сладких" лошков, как ты, обожают. У меня двести баксов есть, – я мысленно пересчитал свои скромные сбережения. Похоже, тем же занялись и Вовка с Бацем.

– Триста, – выдал итог Американец, – у меня перевод только в конце месяца, и первая зарплата тогда же. Надо хотя бы еще сотню на еду оставить.

– А в банке на счету у тебя ничего не лежит? – скептически поинтересовался я.

– Лежит. Только я все положил на... как это – долгосрочный депозит. У родителей доверенность моя есть, но пока деньги снимут, пока переведут. Если вообще согласятся. Там же не только мои сбережения, половину они сами подарили, имеют право вмешаться...

Мы все молчали. Вот буржуй американский! Ну не верю я, что он за три дня из своих Штатов не сумеет штуку баксов перевести. Вовка, видимо, почувствовал наше настроение – неловко как-то в его комнатенке стало.

– Ну не хочу я депозит трогать! – признался он. – Плюс быстрый перевод – это же в такие проценты влетит! Если уж ни в какую, тогда ладно. Но давайте что-нибудь другое попробуем придумать, вдруг ничего трогать не понадобится.

– Эх, Мей... если бы ты сказал хотя бы дней пять назад, – мне было неловко перед другом, но он сам виноват, – я как раз пятьсот долларов в компьютер впулил. Ну, на работе баксов двести возьму – в счет зарплаты. Больше не дадут. У Катьки, может, сотню удастся перехватить. Хотя у бабы просить – противней некуда...

– У меня еще сотня до получки осталась. Итого – полторы тысячи, – подвел итог Бац, – надо еще пятьсот.

От стола с компьютером, клавиатура которого была погребена под учебниками и тетрадями – Вовка готовился к завтрашней паре – донесся непонятный звук.

– Спасибо, ребята, – выдавил из себя Мей. Мы удивленно глянули на него – наш гордый кавказский мачо чуть не плакал.

Боб как-то сразу принялся рассматривать занавески – Вовке следовало бы их сменить или хотя бы постирать. Сам американец встал и направился к выключателю, становилось совсем темно.

– Пока не за что. Где мы остальное возьмем? Вовка, думай, а то тебя растрясти придется. Как ваши американские жулики деньги достают?

– Может, в наперстки на вокзале поиграть, Мей, ты же, вроде, умеешь, – американцу явно не хотелось развязывать свою мошну, лежавшую за другом конце земли. Его можно было понять – жалко терять столько денег из-за глупости Мея, дотянувшего со своими проблемами до крайней черты. Впрочем, я не сомневался: если другого выхода не будет, Вовка в кусты не кинется. Он хоть и не полностью – только по бабке-одесситке – но все же русский, друга в беде не бросит.

– На вокзале тебе "конкуренты" так накостыляют! Еще и должен останешься, – авторитетно покачал головой Мей, – а если нет, то менты все деньги реквизируют. Как улику, понятное дело.

В свое время пару месяцев он крутился с наперсточниками – еще когда не было "лотерей" с кучей призов, а только классические картонка, шарик, три стакана, "нижний", вертящий их туда-сюда с криками: "Кручу-верчу, запутать хочу", "Тут пусто, и тут пусто, а тут "капуста", – и бригада "верхних", делающих вид, что играют, а на самом деле повышающих ставку. Мей был и "верхним", и "нижним", но как-то дела не пошли – народ в те времена уже раскусил, что к чему. А сидеть на "зарплате" – гарантированном ежедневном денежном минимуме, который им выдавали, Мею надоело. Да и жалко становилось редких простаков, остававшихся порой без копейки.

– Может, кредит взять?

– Поручители нужны, справки всякие. Есть кому за тебя поручиться, чтобы и справки о зарплате и все прочее за три дня сделать? То-то и оно. Нет, не управиться.

– Давайте я кабана продам, – я сказал это спокойно, но даже сам Мей вскинулся. Огромный африканский кабан из черного дерева, стоявший у меня в спальне, был чем-то вроде нашего общего талисмана.

– Нет, уж лучше я к тестю пойду на поклон.

– Выход один, – наш заграничный экс-музыкант сцепил пальцы на животе и оглядел нас затвердевшим взглядом, – что-то криминальное. Предлагаю гоп-стоп.

– Ох, Вовка, тянет тебя за диез, как я погляжу. Учти, сидеть в России придется. И, судя по твоей комплекции – рядом с парашей. И массаж простаты тебе будут устраивать не так, как Бацу, а по десять сеансов в день.

– За какой диез? – этот вопрос мы с Бацем задали Мею хором.

– Диез – музыкальный знак в форме решетки. Повышает звук на полтона, – пояснил тот.

– Слушайте. У меня есть пятьсот долларов! – у Американца загорелись глаза. – Только их надо взять.

Он заговорил быстро, немного проглатывая слова.

– У меня в прошлый приезд один козел жил рядом. Ашотик, может, помните?

Ашотика мы помнили. Наглый, с размерами понтов, значительно превосходящими отпущенные природой большинству людей, презиравший всех, кому не выпала честь родиться армянином, да к тому же горластый до невозможности – его сложно было не запомнить.

– Он у меня занял двести долларов и не отдал. А вчера я его на улице увидел и проследил, где он живет.

– Зачем?

– Не знаю, захотелось побыть Эркюлем Пуаро. Живет он на Дубинке, дом очень солидный. Два этажа, решетки... Но рядом подворотен много, район какой-то криминальный. Форд новый у дома стоит, да и сам Ашотик одет хорошо – явно дела у него в порядке. Он меня не видел – холодно было, я капюшоном прикрылся. Я думаю, его долг за столько лет до пятисот долларов дорос. Все справедливо.

– А как ты их у него взять собираешься?

– Так я же не сразу ушел. Походил сначала, осмотрелся. Там есть местечки, где можно долго стоять, ждать, и тебя не заметят. Ну вот, он с полчаса дома провел, а потом сел в машину и уехал. А как раз, когда из ворот на улицу выходил, по телефону разговаривал. И сказал, что готов что-то там купить. Мол, послезавтра в семь вечера он за этим подъедет. Наверное, бизнесом каким-то занялся.

– А откуда ты знаешь, что он из дома поедет? Или мы по всему городу его ловить должны?

– Вышла какая-то тетка из ворот – мать, наверное – и спросила, куда это он собрался. В субботу, мол, у сестры день рождения, а в пятницу – как раз послезавтра – нужно будет забрать салаты и торт из ресторана. А он ей ответил, что до шести будет дома и они все успеют.

– И ты предлагаешь немного порастрясти Ашотика... – Мей чесал лоб ладонью.

– Вернуть украденное, – поправил Вовка. Он улыбался во весь набор своих американских зубов и вообще явно находился в приподнятом настроении.

– Идея хорошая, – я тоже заулыбался. – Мне это гаденыш никогда не нравился. Одеваем маски – чулки с прорезями, подходим, когда он из машины будет выходить, суем ствол под ребра и берем бумажник.

– А где мы возьмем ствол, – Мей, пожалуй, был наиболее скептически настроен из всей нашей компании.

– Не дрейфь, Меймун, я дам вам парабеллум! – ответил я, – у меня есть – газовый, но выглядит как настоящий.

– А у меня есть чулки, – сказал Бац.

Памятуя историю с массажем простаты, лучше бы ему было молчать...