Текст книги "Кукольный загробный мир (СИ)"

Автор книги: Андрей Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

– Здравствуй путник, куда идешь?

– В Сингулярность.

– Куда-куда?

Хариами только сейчас посмотрел на вопрошавшего. Он был коренастой куклой в сером сюртуке с волосами соломенного цвета и похожими на саму солому, также с добрым веснушчатым лицом, и все в той же повязке – она опоясывала голову неким тряпичным обручем, а на затылке венчалась завязанным узлом.

– Это в сторону запада, я там живу.

– Знаешь, кто это? – житель деревни указал на памятник и лишь потом представился: – Меня, кстати, зовут Ахтиней.

– Ах… но я уже знаком с одним Ахтинеем, он на тебя совсем не похож.

– Тебя удивляет, что по воле Кукловода двое носят одинаковое имя? Ты скептик?

Что-то странное и отчасти даже диковатое скользило в голосе нового знакомого. Хара искоса посмотрел на других кукол: они не обращали на гостя никакого внимания, продолжая ходить кругами и что-то бубнить. Затем он подумал, что пора бы и самому представиться:

– Хариами, – сначала хотел подать для рукопожатия свою металлическую руку, но тут же одернул ее, выставив вперед пластмассовую.

Впрочем, никакого рукопожатия не произошло. Местный Ахтиней назвал несколько скучных имен своих соплеменников, потом указал на статую:

– Это наш благословенный Кукловод: по его воле мы пьем и дышим, также: видим, слышим, ходим, разговариваем… – собеседник перечислил еще штук двадцать глаголов, а в конце добавил: – Ты же не скептик, надеюсь?

– Нет-нет.

– По воле Кукловода сегодня прекрасный день, свечи горят особенно ярко. Скажи, ты тоже это заметил? Мы просто обязаны непрестанно славить его имя, и тогда все будет хорошо…

Хариами посмотрел в сторону горизонта и непонимающе приподнял брови: вроде свечи горят как и всегда, ничего особенного, если не брать во внимание, что Фиолетовая до сих пор находилась ближе всех: ее лучистые краски придавали своеобразные оттенки окружающим предметам. Хижины стояли совершенно беспорядочно, не образуя ни улиц, ни правильных геометрических фигур. В Сингулярности такое безобразие бы не потерпели. Местный Ахтиней еще много чего говорил, а фраза «если на то будет воля Кукловода» встречалась почти в каждом втором его предложении. Хара всерьез призадумался. В Кукловода они тоже все верят… вернее, почти все. Гимземин да Фалиил – исключение. Но здесь что-то другое, что-то не совсем нормальное…

По всей видимости, Ахтиней считался тут за главного, так как остальные куклы упорно продолжали не замечать пришедшего гостя: они ходили кругами и непрестанно шептали себе под нос какие-то слова. Стараясь быть вежливым, Хара намекнул, что ему пора, да и путь еще неблизкий, после чего продолжил движение по лесу. Последняя фраза, прилетевшая уже вдогонку, оказалась вполне ожидаемой:

– Главное, чтобы ты не был скептиком!

Думая над благородным напутствием, он забрел в густозаселенную чащу леса. Деревья здесь выглядели не совсем обычно: все без исключения их стволы росли растроены – то есть разделены у самых корней на три части. Имея общее основание, три параллельных ствола, хаотично переплетаясь друг с другом ветвями, возносились высоко в небо. Свет путался в их неисчислимой листве. И вообще, своим видом они чем-то напоминали переносные канделябры, только очень-очень большие. Хариами от души полюбовался зрелищем, после чего продолжил путь.

Через какое-то время вынырнула еще одна деревня. Никаких статуй в ней не наблюдалось, и это слегка успокаивало. Жители занимались кто чем: большинство возилось в своих огородах, кто-то рубил дрова, кто-то даже возводил новый дом. Куклы-девочки стояли гурьбой и о чем-то шумно беседовали, бросая в его сторону беглые взгляды. Тут он услышал громкий голос над самым ухом:

– Хариами!

От внезапного произнесения своего имени Хара вздрогнул… обернулся.

Тот, кто его позвал, хоть и выглядел дружелюбно, но оказался совсем незнакомым: черные короткие волосы, излишне круглое лицо, излишне пухлый нос, излишняя полнота всей фигуры. Лицом он показался очень отдаленно похожим на Фалиила: такие же густые брови, хмуро нависающие над глазами, а сами глаза добродушные и гостеприимно открытые. Одет он был в длинный брезентовый фартук, местами запачканный каким-то мазутом или дегтем…

– Мы знакомы? – не зная как поступить, Хара осторожничал в словах.

– Вот это да! Вот это новость! Вот это благодарность! Я Хром, неужели забыл?! Или вся вата из головы вылетела? – обладатель брезентового фартука громко рассмеялся.

«Хром… Хром… Хром…» – Хариами в мыслях трижды повторил его имя, словно троекратное его произнесение вдруг сработает как заклинание: произойдет чудо да память восстановится. Но ничего подобного. Да и как было объяснить жителям ойкумены, что их единственное мгновение длилось для него долгие интегралы дней. Они вообще имеют понятие, что такое интеграл дней?

– Извини, в моей жизни много чего произошло, не напомнишь, как мы с тобой познакомились?

Хром разинул рот от удивления:

– Ты что, меня не разыгрываешь? Я кузнец, а вон там – моя кузница. Руку тебе кто делал, после того как ее раздавило вдребезги упавшей стеной?

– …раздавило какой-то упавшей стеной?..

– Ты даже этого не помнишь?! Ну даешь! Болезнь мозгов – опасная вещь, скажу, это называется рассеянным склерозом, знавал я одного такого. Пойдем, покажу свою кузницу.

Хром проводил его в опрятное каменное помещение с полумраком внутри и душным, насыщенным пылью воздухом. В двух растопленных печах трепыхали языки пламени, своими раскаленными эфемерными телами они совершали несуразные движения, красуясь пред взорами посторонних. На столах, обитых металлическими листами, были разбросаны инструменты: длинные щипцы, несколько молотов разных размеров и весовых категорий, а также необработанные заготовки. Наковальня, чуть расплющенная от града нескончаемых ударов, блестела своими многочисленными выбоинами.

– Не подходи близко к печкам, если на теле расплавится пластмасса – станешь уродом на всю жизнь. Не пугаю, а нежно предупреждаю.

Хариами отпрянул от огня. Он вдруг вспомнил Ингустина, его оплавленную шею, заодно и все проблемы, связанные со столь серьезным внешним дефектом.

– Вот на этом самом столе тебе и ковали руку, каждый шарнир я вытачивал лично. Лучше меня нет кузнеца во всей ойкумене, ну… по крайней мере, я сам так думаю. Так что повезло тебе.

Хариами посмотрел на свою стальную кисть, и ему стало крайне неловко. Наверное, со стороны его нелепая забывчивость выглядела чудовищно невежливо.

– Прости, у меня действительно плохо с памятью. Спасибо, конечно, за все.

После непродолжительной беседы Хром взялся за свое дело. А Хара, проявляя крайнюю тактичность, какое-то время еще не уходил, наблюдая за тем, как красные от волнения искры летят во все стороны маленькими салютиками. Эти искры тоже имеют право на жизнь и, хотя их жизнь длится лишь пару капля-секунд, она наполнена волшебным ощущением полета…

* * *

Считается, что зрачки у всех кукол сделаны из драгоценных или полудрагоценных камней. Каждый камень – свой цвет, свое настроение, свой мазок души. Девчонкам больше свойственно наводить красоту, поэтому их взгляд должен быть и более выразительным, дабы привлекать внимание. Астемида обладала янтарными глазами, светло-коричневый оттенок которых, как она сама считала, имел загадочность и глубину. Ее подруга Гемма точно светилась изнутри пресыщено-зеленым светом, а малахитовые зрачки производили порой на окружающих неодолимое колдовское воздействие. Особенно, это уже мнение самой Геммы, они сочетались с ее черными волосами. Какие именно кристаллы производят желтый взгляд у Клэйнис оставалось загадкой, но она утверждала, что это некий аразолит, хотя никто ни разу не слышал о таком камне. Зато жгуче-красные рубины Риатты долго не выдерживал никто, и она этим ловко пользовалась. У Таурьи тоже присутствовал красноватый взгляд, но гораздо более тусклый да замутненный. Причиной тому – невзрачный обсидиан. Из тройки подруг особенно гордилась своим зеленовато-голубым взором рукодельница Леафани. Аквамарин, по ее утверждению, неизменный символ успеха, благополучия и чего-то там еще… Анфиона с Винцелой были практически близнецами по внешности, почти так же походили и их глаза: бледно-зеленоватые кристаллики бирюзы у Анфионы, зеленые, но уже с позолотой, кристаллики хризолита у Винцелы.

Мальчишки как-то не особо следили за своей красотой. У Ингустина глаза вообще бесцветные – в них блеклые камешки опала. Гимземин – субъект с черной душой и такими же черными зрачками, считается, они созданы из застывшей черной смолы. У Авилекса глаза нефритовые, равнодушно-серые. Фалиил же обладает взглядом не совсем соответствующим его обычному настроению, так как оранжевый сердолик воплощает собой нечто более радужное, чем лень да апатия. Аметистовый взор Ханниола отдавал голубизной, несущей затаенную мудрость и рассудительность. Следующие четыре персонажа – Раюл, Исмирал, Ахтиней да Эльрамус – понятия не имели, представителями каких камней являются их зрачки, и никогда об этом не задумывались. У Раюла глаза темно-коричневые, контрастно оттеняющие его белобрысый облик, у Исмирала вообще не поймешь какие – там будто все цвета сразу перемешаны и вкраплены в стеклянные белки. Ахтиней обладал взглядом трусливого мышонка, его зрачки, черные хрупкие камушки со светлыми блестками, застенчиво бегали туда-сюда. Каков цвет глаз у Эльрамуса почему-то никто не помнил, в том числе и он сам. Из вышесказанного делается один фундаментальный вывод: характер глаз никак не влияет на характер их обладателя. И еще: помимо драгоценных и полудрагоценных камней, наверняка существуют мифические. Почему да?

А почему бы и нет?

Миновал обманутый час, пьеса была сыграна, и пришел час забот, где каждый погружался в свое любимое дело. Анфиона, едва взяв кисточку и макнув ее в краску, тут же вздрогнула от стука в дверь. Она не успела сказать «войдите», как ее подруга Винцела уже находилась внутри, изумленно возгласив:

– Что я нашла! Что я нашла! Не поверишь – к нам заблудилось дразнящее эхо!

– Опять?

– А ты что, недовольна? Это же развлечение! Идем.

Анфиона призадумалась: последний раз дразнящее эхо слышали… ох, она уж и не помнила, сколько времени прошло. Тогда Авилекс все прогонял да прогонял его, а оно все передразнивало да передразнивало, никак не хотело уходить. Потом долго блуждало возле хибары Гимземина, действуя ему на нервы.

– Надо спуститься немного к озеру, – уже на бегу говорила Винцела. – Если оно еще там.

– И как мы его увидим?

– Никак, это же простой воздух.

Действительно, глупый вопрос. Анфиона почувствовала легкое головокружение от быстрого бега и наконец остановилась.

– Ну, крикни ему что-нибудь, – подначивала подруга.

– Ау-у!!

– Ау-у… ау-у… ау-у… – пронеслось вдали, точно звуки кто-то переживал и проглотил.

– Обыкновенное эхо, – разочарованно произнесла Анфи.

– Оно лишь прикидывается нормальным, вот слушай. – Винцела набрала побольше воздуха и закричала: – Как дела?!

– Метла цвела… метла цвела… метла цвела…

– Откуда ты?!

– Из высоты… из высоты…

– Вот видишь, – шепотом добавила Вина, – давай, теперь твоя очередь, поговори с ним.

Анфиона немного засмущалась, вдруг ляпнет что-нибудь такое, что эху не понравится или что трудно зарифмовать? Потом прогнала свою робость, сложила ладони рупором и членораздельно прокричала:

– Как тебя звать?!

– Дай поспать… дай поспать…

– Ты кто, говорю?!

– Раз сто повторю… раз сто повторю…

– Споешь мне песни?!

– Сначала тресни… сначала тресни…

Анфиона обратилась тихим голосом к Винцеле:

– Так себе развлечение, нужно просто не обращать на него внимание, оно само и отстанет.

У дразнящего эха был единственный смысл в его существовании: коверкать да искажать всякие фразы, которые оно услышит. Кому-то это нравилось. Кто-то даже считал это искусством. Рядом по случаю проходил Ханниол – хмурый, задумчивый, погруженный в свои мысли. Подруги пытались с ним поговорить, но он только небрежно отмахнулся рукой. Его путь лежал за озеро, к обиталищу алхимика.

– Хан что-то голову повесил! – сказала Винцела.

– Объелся кресел… объелся кресел… – эхо умудрилось расслышать последние слова.

– Вот прилипло… пошли отсюда.

Избушка алхимика была некогда построена самим ее хозяином. Если в ингредиентах различных трав Гимземин, возможно, и являлся нераспознанным гением, то его зодческий талант у всякого критика вызвал бы легкое головокружение: во-первых, от сложного восприятия композиции, а во вторых, от непрестанного покачивания головой. Ни одно бревно не лежало параллельно другому, как это принято в приличных домах, ни одно не было хотя б отпилено по размеру другого. Возникало забавное предположение, что охапку неотесанных бревен просто когда-то скинули сверху вниз, и все они случайно сложились картиной трудновразумимого импрессионизма. Даже растущие поблизости деревья стеснительно стояли как-то поодаль от хибары, дабы случайный прохожий ненароком не подумал, что они собою дополняют всю эту композицию. Трава везде была очень густой, Ханниол то и дело раздраженно пинал ее, чтобы та не цеплялась за ноги, но она слишком навязчиво предлагала свою мнимую заботу, дружелюбно обвивая листьями его ботинки. Изображая вежливость, он пару раз стукнул в дверь и сразу вошел.

– Рад тебя видеть, Гимземин! – соврал Ханниол.

– И не надейся, что я тоже рад, – сказал правду алхимик.

Царство стеклянных колб всегда угнетало своей скрытой, замаскированной под радужные цвета враждебностью. Казалось, в каждой пробирке находится жидкий яд, весело заигрывающий с лучами света.

– Ты должен что-нибудь придумать, – Хан открыл дверцы маленького шкафчика, поморщился и тут же закрыл их.

– Не просветишь меня – что именно? Или это неважно? Главное придумать хоть…

– Ты прекрасно меня понял!

Алхимик закончил переливать какую-то желтую суспензию из одной мензурки в другую, жидкость чудесным образом изменила свой цвет на фиолетовый, а из мензурки вдруг пошел серый извивающийся дымок. Он принялся нюхать его своим длинным носом, закатив от наслаждения глаза. Возможно, этот исчезающий дымок и являлся главным результатом эксперимента. Лишь потом хозяин хибары впервые удостоил своего гостя взглядом. И опять это обманчивое ощущение вечного удивления на его лице! Одна бровь всегда выше другой: интересно, он раньше когда-нибудь был полностью симметричным? Близко посаженные глаза создавали иллюзию, что Гимземин смотрит не на собеседника, а разглядывает кончик своего носа.

– Что, все покоя не находишь? – скрипучий мерзкий голос удачно гармонировал именно с обликом алхимика, и ни с кем другим. Просто невозможно вообразить, чтобы таким голосом разговаривал бы, к примеру, Ингустин или пропавший Хариами. Или Таурья. Последнее – вообще ужас!

– Мне постоянно хочется ее видеть! Я не могу думать ни о чем другом! Я ошибочно полагал, что после прогулки по пространству скуки моя болезнь исчезнет, развеется… Временами даже начало казаться, что так оно и есть. Но лишь вернулся и глянул на нее…

– Слушай, насколько способна моя злодейская душа к сочувствию, я тебе сочувствую. Правда.

– Да никакой ты не злодей, больше изображаешь из себя… Неужели нельзя изобрести эликсир, нейтрализующий действие предыдущего?

– Можно. Теоретически. – Алхимик вытер испачканные руки о края хитона, и последний стал еще чуточку более замызган. – Пойми, я не могу заранее предвидеть, какой именно эффект произведет новое зелье. Если хочешь, на свой страх и риск проводи на себе эксперименты – выпей любую жидкость из любой стекляшки. Разрешаю. Только за результат никакой ответственности не несу.

Ханниол закрыл лицо руками, чтобы не видеть армии мерзких пробирок да не чувствовать их тошнотворного запаха, который они пытаются выдать за своеобразное благоухание. Гимземин, чья психика изредка заигрывает с маразмом, в данный момент был вполне искренен. Даже его голос на время приобрел более мягкий тембр.

В ответ Хан ничего не сказал и покинул обиталище экзотичных запахов…

Тем временем Исмирал, несмотря на все душевные невзгоды, связанные с рядом неудачных запусков, упорно продолжал строить новую ракету. Ее металлический каркас из тонких скрепленных прутьев и деревянное хвостовое оперение были уже готовы. Рядом сушились поструганные, изогнутые доски с конусообразными фигурами, когда они окончательно высохнут и примут нужную форму, то пойдут на обшивку. По правде говоря, многие детали ракеты Исмирал собирал из старой, которая так трагически развалилась. После печального инцидента он целый день находил разбросанные обломки, горюя да размышляя, какие из них еще могут сгодиться, а какие пора выкинуть на свалку истории. После этого он еще неделю корпел над чертежами, выискивая в них недочеты да фатальные ошибки. Исмирал очень ревностно относился к своему изобретению, никому не позволял его трогать руками, а этого словоплета Раюла вообще не подпускал ближе, чем на двадцать шагов. Тому лишь бы поиздеваться.

Иногда он, правда, отвлекался на мелкие поручения: кому-то табуретку починить, у кого-то ножка стола расшаталась. Словом, был мастером на все руки…

* * *

Хариами долго рассматривал великолепный дворец, что возвышался башнями даже над самыми высокорослыми деревьями, вмиг потерявшими свое величие. Здесь они раболепно склоняли пышные кроны перед его стенами. Весь белого цвета, сияющий какой-то первозданной чистотой, дворец манил и отпугивал одновременно. Вдоль периметра его стены располагались остроконечные светильники из плексигласа. Наверняка по ночам, когда они горели, контрастное зрелище огня и тьмы впечатляло еще больше. Вот только Хара отлично помнил, что по пути на восток он ничего подобного не наблюдал. Что же это? Так сильно отклонился от прежнего курса? Зайдя с другой стороны, он обнаружил большую посеребренную дверь, а возможно, и полностью отлитую из чистого серебра. Она была заперта.

Постучал…

Ни ответа, на звука, никакой реакции.

Слегка надавил рукой – и та послушно отворилась. Две створки вежливо разошлись в разные стороны, без лишних слов приглашая войти. Хариами оказался в окружении цветущего сада, где пышные кустарники да карликовые, кривляющиеся стволами, деревья красовались друг перед другом, выставляя напоказ нарядную листву. Ветер полностью удалился из этого места, жадно захватив с собою всякие звуки. На минуту даже показалось, что он снова находится в пространстве скуки, лишенном движения как такового.

И тут Хара вздрогнул…

Все башни дворца и его стены вдруг оказались окрашены в серый цвет. Но ведь только что они были изумительно белыми. Так что это? Обман зрения? Выйти наружу и еще раз посмотреть?

Не тут-то было. Сама собой закрывшаяся серебряная дверь теперь совершенно не поддавалась – хоть толкай, хоть пинай ее с разбегу. Но почему-то пока не возникало ни страха, ни очевидного ощущения красиво оформленной ловушки. Пока превалировало лишь одно любопытство: Хариами все вокруг с интересом разглядывал, где-то восхищаясь природным замыслом, где-то подозревая, что сад все же искусственно кем-то выращен. Он степенно, осмысливая каждый шаг, приблизился к парадному входу и беспрепятственно минул еще одну дверь, также открывшую перед ним гостеприимные створки. Возникла даже нелепая мысль, что дворец не пускает его обратно из чрезмерной сентиментальной привязанности к незваному гостю. Да… хотелось бы верить. Тут Хара впервые подал голос:

– Здесь кто-нибудь живет? Ау!

– Я!

После короткого и острого на слух «я» гость вздрогнул. Обернулся, не поверив своим глазам: перед ним стояла Гемма со своими черными косичками, зелеными глазами и легким румянцем на лице. Вот только проблема – Гемма была не настоящая, а нарисованная в свой естественный рост на плоской картонке. Цвета бутафории так искусно совпадали с оригиналом, что первую капля-секунду Хара принял ее всерьез.

– Н-не понимаю… Ш-шутка, да? А можно я попозже посмеюсь?

– Что, я тебе не нравлюсь в таком облике? – голос фальшивой Геммы совсем не соответствовал настоящему, он был пронизан возникающими периодически хрипами. Во время разговора ее картонный рот открывался и закрывался, двигаясь вверх-вниз, как подбородок у Авилекса.

Потом изображение резко взмыло под потолок, мелькнув привязанными лесками, и куда-то исчезло. Хара даже отдышаться не успел, как снова голос:

– Может, так я выгляжу лучше?

Появилась картонная Астемида, уставившись на него нарисованными глазами. Ее коса, перекинутая через плечо, оказалась выполнена художественно безупречно. Асти была разодета в яркое оранжевое платье с волнистыми нашивками позумента (кстати, такое у нее на самом деле имелось), и также комично открывала свой подвижный рот. Теперь уже не оставалось сомнений, что фигуры поднимаются и опускаются благодаря чуть заметным прозрачным лескам. Пока еще Хариами относился ко всему происходящему, как к увеселительному розыгрышу. Он подошел поближе, желая дотронуться до Астемиды, но та капризно воспарила вверх. «Даже здесь с характером», – мимолетом подумал он и уже наблюдал, как спускается еще одна картонная фигура – Риатта. В жизни она была самой маленькой и хрупкой, здесь – точная ее копия. Рубиновый цвет глаз со жгучим взором прилагается.

– Или такой ты меня примешь? – хриплый голос, доносившийся отовсюду одновременно, все не унимался. Все еще не наигрался.

– Да кто же ты на самом деле?!

Потом последовательно появлялись Леафани, Клэйнис, Таурья. Загадочный голос говорил за всех одинаково, даже не пытаясь подражать их настоящей речи. Отсюда очевидный вывод – у спектакля один постановщик и он, к тому же, единственный актер, который почему-то боится показаться.

– Можно я пройду дальше? – спросил Хара, обращая взор к сводчатому потолку.

– Конечно… конечно… – голос слегка хихикнул.

За следующей дверью произошло то, что резко отрезвило очарованный рассудок и привело к пересмотру всей сложившейся ситуации. Хариами вскрикнул и барахтаясь полетел вниз, сначала показалось – в настоящую темную бездну, но ударившись о каменный пол, он понял, что угодил в глубокую ловушку. Всюду окружали глиняные стены с выпукло точащими серыми камнями. Свет превратился в пугающий сумрак и оставался где-то там, на самом верху. Вокруг – ни веревки, ни лестницы, чтобы подняться обратно. Зато по окружности на дне ямы опять эти нарисованные плоские фигуры. На сей раз их ровно девять: Авилекс, Гимземин, Фалиил, Ханниол, Раюл, Ингустин, Исмирал, Ахтиней, Эльрамус. Все копии присутствуют, кроме его собственной. Все смотрят равнодушным картонным взором, не выражающим ничего, кроме только что упомянутого равнодушия.

– Мне это уже надоело! Кто ты?! Ответь наконец!!

Шорохи во мраке вряд ли звучали как вразумительный ответ. Но загадочный голос недолго испытывал терпение пленника, пару минут спустя появились знакомые хрипы и громкий шепот:

– Скажи, если бы тебе сказали кого-то из них убить, кого бы ты убил первым? – у этого шепота, рождающегося из воздуха, в замкнутом пространстве образовалось легкое эхо – тоже что-то шепчущее, бормочущее, звенящее мелкими камушками.

– Никого! Что за вопрос?!

– Подожди… подожди… – голос не унимался, – я же не предлагаю тебе убить по-настоящему! Перед тобой всего лишь рисунки, об этом никто не узнает, клянусь… Ну! Тебе надо только зажечь спичку и поднести к кому-нибудь из них… Вон коробок.

– Да не собираюсь я никого… что за игры?! Покажись, если не трус! – Хариами начинал уже всерьез злиться.

– Тогда оставайся здесь навсегда.

Тишина, пришедшая следом за этими словами, ощутимо давила на тело. Хара поднял голову вверх и еще раз убедился, что карабкаться бесполезно: стена почти вертикальная. Десяток раз он себя проклял за то, что вообще сунулся в это гиблое место и, если б проклятия реально имели какую-то силу, то хотя бы один из камней благословенно рухнул бы ему сейчас на голову. Но мертвые камни издевались своей неподвижностью. Потом пришла целесообразная мысль: а собственно, чего он теряет? Взял коробок, достал спичку и поджег ее, глядя на светлячок пугливого пламени и размышляя… размышляя… размышляя… Да не все ли равно? Это же просто плотные бумажки! Хариами подошел к образу Гимземина, даруя ему тот нежный трепетный огонек.

Вспыхнувший внезапно огромный факел поначалу ослепил: скорее всего картон был пропитан каким-то воспламеняющимся раствором. С легким ужасом Хара наблюдал, как краски на изображении Гимземина пузырятся и исчезают, рождая траурный пепел. Когда картинка превратилась в обугленный рдеющий остов, сбоку донесся каменный скрежет, и прямо из стены появилось несколько ступенек.

– Видишь, как это легко… – голос хихикнул, – убьешь еще одного, будут тебе еще ступеньки. Так, глядишь, и выкарабкаешься…

Хариами зажег следующую спичку. К своему ужасу и удивлению, он вдруг начал вспоминать какие-то старые обиды, небрежно брошенные слова, косые взгляды, недомолвки. Вот пришло на ум, как Исмирал однажды крикнул на него: «а ну, положи эту деталь! и не лезь к моей ракете!» Поэтому следующим он и вспыхнул. Ступеньки продолжали выдвигаться, образуя короткую лестницу. Затем «умер» Ингустин – этот за то, что недавно отказался подменить его роль в спектакле, ссылаясь просто на плохое настроение. И хотя Хариами убеждал себя, что поджигает их чисто случайно, без задней мысли, – это было не совсем так. Ахтиней сгорел только потому, что по природе являлся самым слабым и беззащитным. Эльрамус – за свою вечную забывчивость, которая всех раздражала. Лестница выдвинулась уже почти наполовину. Хара взбежал по ней, попытался прыгать, но куда там – край ямы пока недосягаем.

Увы, остальным пришлось тоже «умереть». Последовательность оказалась следующей: Авилекс (именно он втянул его в это авантюрное путешествие), Раюл (слишком много болтает глупостей), Фалиил (в его взгляде иногда читались затаенные ехидные мысли). Вот Ханниола «убивать» было ну совсем уж не за что. Он долго думал, чего бы такого вспомнить про него негативного, но на ум приходили лишь добрые слова да приветливая улыбка.

– Ладно, просто извини…

Последняя картонка вспыхнула самозабвенным пламенем и вскоре угасла, оставив легкий дымок воспоминаний.

Лестница вела уже к самому верху. Хариами, ругая себя последними словами, медленно вышел из ловушки. Оказавшись в просторном зале, он прежде всего заметил, что на всех его готических окнах присутствуют решетки. Блестел паркет, играли отсветами серые мраморные стены. Покрашенное лаком уныние царило повсюду. А когда сзади раздались шаги, он впервые по-настоящему испугался…

Взору предстала Страшная кукла – та самая, которую он видел сидящей в колеснице, запряженной карусельными конями. Седые растрепанные волосы, черная повязка, перекрывающая пол-лица, все тело в трещинах, которые сильно уродовали ее облик, беспощадно перечеркивая на нем остатки красоты. Она внимательно-внимательно посмотрела на гостя и попыталась дотронуться до его руки.

Хариами брезгливо отпрянул:

– Ты кто?

– А ты меня не помнишь? – хриплый голос наконец соединился со своим таинственным обладателем. – Авилекс мозги еще не до конца вам отшиб?

– Ты знаешь?.. ах, ну да, выходит – ты нас знаешь… – И уже совсем не ведая, как продолжить разговор, Хара решил сказать незатейливую правду: – Я видел как ты с кем-то воевала.

– Брось. То игра, а не война. Забава всех бездельников.

Страшная кукла обошла его вокруг, дотошно разглядывая, словно измеряя глазами пропорции тела. Ее некогда нарядное платье с пышными юбками, похожее на театральное, было в пыли и грязи. Даже сейчас почерневшие концы платья волочились по полу, собирая на себя еще больше грязи. Ногти на пальцах также потемнели и слегка загнулись. Казалось, все в этом дворце обречено на медленное увядание…

– Ты здесь одна? – спросил Хариами, как только его смелость вернулась из пяток в область груди.

– Как сказать… как сказать…

– Забавляешься тем, что сжигаешь наши изображения?

– Как сказать… как сказать…

Хара бегло осмотрел помещение: залы располагались последовательно один за другим, путая взор. Сколько их всего здесь: десять, двадцать или больше? В соседнем зале виднелась вьющаяся вверх лестница: значит, как минимум имеется второй этаж. Наверняка где-то внизу еще находились подвалы. Просто в таких больших замках в качестве неотъемлемого атрибута обязательно присутствуют запутанные подвалы. Их обычно целая сеть. Вот только кем все это было построено? Несмотря на архитектурную помпезность, дворец находился в неухоженном состоянии. Со сводчатых потолков то и дело свисали солитоновые паутины – проволочные пауки знали свое дело, умея плести чудесные кружева. Пол местами блестел, местами был покрыт матовым налетом пыли.

– А давай поиграем! – неожиданно предложила Страшная кукла. – В прятки! Сейчас я спрячусь, а ты досчитай до 99-ти и иди меня искать, понял?

Не соизволив выслушать ответ, она побежала куда-то по лестнице наверх. Так как делать все равно ничего не оставалось (окна зарешечены, двери блокированы), Хариами вздохнул и медленно поплелся на поиски. В зале на втором этаже располагалось несколько диванов и кресел, еще были красивые бежевые шторы до самого пола, в одной из которых образовалась неестественная выпуклость. Он сделал вид, что ходит да занимается поисками, но на самом деле с неугасающим любопытством разглядывал убранство помещений. Потом подошел к шторе и открыл ее, брезгливо зажмурившись при этом. Страшная кукла заулыбалась, показав свои на удивление чистые хрустальные зубы:

– Теперь ты прячься!

Хара заблудил наугад куда глаза глядят и укрылся за дверцами резного шкафа. Ему долго пришлось выслушивать это противное, пронизанное свистами да хрипом:

– Где же он?.. Куда он подевался?.. Сгорел?.. Исчез в воздухе?.. А… превратился в клопа!

Последняя фраза прозвучала слишком громко, дверца шкафа отворилась, и уродливое потрескавшееся лицо, слабо освещенное извне, заставило очередной раз вздрогнуть.

– Нет, в клопа не превратился! Сейчас моя очередь…

После пряток играли в догонялки, носясь по лестницам и анфиладам. Грязное платье хозяйки дворца то и дело порхало из зала в зал, собирая потревоженную пыль, а ее пронзительный хохот, с налетом какого-то шипения, звенел во всех стеклах одновременно. Она, кстати, неплохо бегала, но от всякого касания ее руки Хара рефлекторно морщился.

– Помнишь, как мы играли раньше?

Хариами, хоть убей, ничего такого не помнил, но старался угождать хозяйке, надеясь, что та подобреет да отпустит его восвояси.

– Так, теперь классики! – распорядилась Страшная кукла.

– Я игры-то такой не знаю.

– Научу, научу! – Она взяла кусочек мела и нарисовала неоднозначную последовательность квадратиков, потом принялась прыгать то на одной ноге, то на двух. Юбки на ее платье сильно вздувались от прыжков. – Теперь ты! Теперь Ты!