Текст книги "Кукольный загробный мир (СИ)"

Автор книги: Андрей Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

– Не зря мне только что сон счастливый приснился!

Когда же, вскрывая очередную карту, он увидел туз червей, то уже не усидел на месте и подпрыгнул со стула:

– Надо обязательно запомнить эту дату! Теперь буду знать, по каким числам лотерейные билеты покупать!

Ему поднесли пустой конверт и листок с ручкой. Воодушевленный таким поворотом, он принялся крупным почерком писать задание, искоса поглядывая на задумчивых компаньонов. Клетчатый потом несколько дней носил этот конверт в своем кармане, как бомбу замедленного действия. Хотел даже вскрыть и заранее подсмотреть коварные замыслы Парадова. Но им же придуманные правила нарушать не стал.

А Стас, вернувшись домой, решил навести порядок в тумбочках, перебирая старые вещи с места на место. Этим периодически приходилось заниматься, чтобы избавиться от накопившегося хлама. Отец смотрел по телевизору «Международную панораму», Вероника гладила платья для своих нерях-кукол, мать колдовала на кухне. Тут Стас наткнулся на несколько листков машинописного текста.

Воспоминания… воспоминания… воспоминания…

Даже горько вздохнул. Это было еще год назад, он сочинил научно-фантастический рассказ и отослал его в редакцию любимого журнала «Юный техник». В то время он еще грезил какими-то литераторскими надеждами, теперь же снисходительно посмотрел на бегущие пунктиром серые строчки и подумал: «Перечитать, что ли? А зачем? Что теперь это изменит?» Был порыв даже смять свое неудачное творчество бумажным комком да выкинуть в ведро. Кроме него самого и далекого московского редактора, данный печатный манускрипт как-то раз просматривал его отец. Пожал плечами и вернул, ничего не сказав. Значит, не понравилось.

«Уважаемая редакция «Юного техника»! Меня зовут Станислав Литарский, я уже очень долго читаю ваш журнал, особенно все, что про космос. Вот, сочинил рассказ. Как знать, может, он вам подойдет.

ОЦЕПЕНЕНИЕ ЗВЕЗДжанр: научная фантастика.

Эта галактика была странной галактикой. Цивилизации здесь не летали в космос, даже к своим ближайшим планетам. Потому что до сложных технологий полетов еще никто не додумался. Но тем не менее, цивилизации общались друг с другом. Вы спросите, как? Вы очень удивитесь, узнав ответ. С помощью поезда! Да, ученые с планеты Хиона (это в местном созвездии Кентавра) придумали проложить рельсы прямо по космосу, от одной звезды до другой. Этой работой занимались многие тысячи лет, поколения рождались и умирали, но космическая железная дорога была построена!

Пути, по которым должны были пойти поезда, опоясывали всю галактику. А в центре галактики построили Центральный Вокзал, который висел прямо в космосе и поддерживал свою устойчивость с помощью примитивных ракетных двигателей. И поезда стали путешествовать от одной цивилизации к другой. Пассажиров, честно заплативших за билеты, одевали в скафандры, давали тюбики с едой и отправляли в путь. Они еще могли общаться между собой по радиосвязи…»

Дальше Стас уже бегло проглядывал строки, улавливая лишь суть. Если коротко, то однажды на железной дороге произошла авария, и ее долго устраняли всем миром. Потом по цивилизациям прошел тревожный слух, что часть пути внезапно исчезла. Куда-то подевался и целый состав с пассажирами. Оказалось, что их пожрала невидимая черная дыра. Последние строчки, подытоживающие всю задуманную фабулу, он снова читал внимательно:

«Этот поезд попал в так называемую Ловушку Кольца, ее изобрели злые крахтеры с планеты Туамах. Железная дорога, огибая несколько необитаемых созвездий, была замкнута сама на себя. Пассажиры, а их было несколько сотен, думали, что движутся куда-то по прямой, но на самом деле они обречены были совершать оборот за оборотом по Ловушке Кольца. Вскоре в поезде уже все умерли. Это было страшно. Мертвый состав с мертвыми обитателями, безжизненно глядящими из иллюминаторов-окон, наводил трепетный ужас на всех, кто случайно его увидит.

Как знать, может, он и до сих пор ездит по черноте космоса, скрипя нигде не закрепленными рельсами? Его пассажиры уже стали призраками.

Кому-то покажется, что я все выдумываю. И что во вселенной такие события невозможны. Но недавно наши советские ученые открыли галактику в туманности Волосы Вероники по описанию сильно похожую на ту, о которой здесь рассказывается. С центра галактики даже зафиксировали странные сигналы, напоминающие гудки паровозов.

Как знать, ведь нам остаются только догадки и гипотезы…»

Все. Финальная фраза. Он бережно свернул листки, положив их в самое укромное место. Потом, почесав макушку, произнес вслух:

– И чего им не подошло? Нормальный рассказ… – но, повзрослев на целый год и став более суровым критиком, он все же рассудительно добавил: – От детских фраз только местами надо избавиться.

С горькими сентиментальными воздыханиями Стас принялся вспоминать, как он каждый месяц, получая по почте очередной номер журнала «Юный техник», с трепетом в сердце открывал его страницы на том месте, где публикуют фантастику, и смотрел – нет ли крупной надписи «ОЦЕПЕНЕНИЕ ЗВЕЗД»? Не стоит ли в имени автора Станислав Литарский? Какую картинку придумали для его фантазий художники? Но увы. Публиковали всех в мире, только не его. А через полгода пришло письмо от литературного критика, некого Вистафьева А.А., где он в мягкой наставительной форме говорит, что, к сожалению, рассказ не может быть напечатан из-за его сырости и не доведенности до ума. К тому же, отсылку к липовым открытиям советских ученых он счел некорректной. В конце пожелал удачи и поставил жирную точку.

Для Стаса этот день оказался днем великой катастрофы и крушения так долго лелеемых надежд.

Э-эх… давно это было: целый световой год назад!

Сейчас Литарский сидел на кровати и задумчиво смотрел на свой немецкий двупалый будильник с медленно шевелящимися стрелками-пальцами. Без десяти двенадцать. Ночь за окном потушила суету города, оставив лишь несколько огней, чтобы самой не заблудиться в навеянном ею мраке. Где-то далеко, с другой улицы, молитвенно лаяла чья-то собака, наверное, прося у своих собачьих богов вернуть на небо хотя бы луну. Нависшее высоко над зданиями облако зимы опять бомбардировало снежными хлопьями последние оплоты осени. Сплав зимы и ночи казался непробиваемой стеной, враждебно окружившей сонный город.

* * *

– Шестьдесят четыре рубля восемьдесят копеек! Мы богаты! – Алексей взял со стола охапку денег, в которой помимо звенящей мелочи встречались мятые рублевки, и победоносно вознес ее над головами собравшихся. Медяки громко посыпались сквозь его пальцы. И пожалуй, звук падающих на деревянную поверхность стола монет являлся сейчас самым приятным для слуха. – Не думал раньше, что простые бумажки так легко могут превратиться в настоящие деньги.

Рядом сидел довольный Марианов, улыбался во всю широту своего лица, затем взял пять копеек и метким щелчком крутанул монету вокруг своей оси. Та завращалась некой призрачной сферой, потом потеряла равновесие и плашмя упала на поверхность, восторженно зазвенев при этом. Олег прижал ее пальцем и произнес:

– Мы богаты, наши клиенты счастливы, каждый получил свое. Главное – нет проигравших.

Танилин, третий член финансовой компании, изначально скептически смотрел на всю эту махинацию. Он сидел, задумчиво поглаживая подбородок, и по большей части отстраненно глядел на придуманный ветром снежный пейзаж за окном. Впрочем, в его личной жизни появилась одна проблема: он все больше нуждался в волшебном напитке, чувствуя возрастающую к нему тягу. И причина этому очевидна – волшебство, других даже искать не надо. Когда он долго не употреблял прозрачную жидкость из граненой стопки, беспокойство на душе возрастало многократно, а на ее приобретение нужны были деньги, деньги, деньги… Незаметно воровать у родителей так долго не получится, а личные сбережения, оставшиеся после летней практики, кончились еще две недели назад. Поэтому…

– Может, стоить нарисовать купюру достоинством в сто фаригейнов? Огромную такую. Я постараюсь.

Парадов, ни секунды не размышляя, отрицательно покачал головой:

– Нет, пять рублей сразу нам даже самый сумасшедший в этом городе не заплатит.

– Скинем цену…

– Удивляюсь, что это мне говорит именно математик, – Алексей недоверчиво посмотрел на компаньона. – Если мы для новой банкноты скинем цену, то все остальные автоматически обесценятся, их просто не будет стимула покупать. Все должно быть пропорционально.

– Ну да, я ошибся, – нехотя признался Кирилл.

– Это симулятор мозгов в твоей голове дал очередной сбой, не переживай – такое бывает.

Танилин вяло махнул рукой: Парадова все равно не переспоришь. А тот продолжал говорить, делая в воздухе пассы руками, как некий религиозный проповедник:

– Ты бы лучше помогал нам со сбытом бумаги. Один раз проявить художественный талант, а потом все остальное время отсиживаться дома не получится. Если претендуешь на равноценную долю, конечно.

Олег, о чем-то вспомнив, подал свой голос:

– Есть идея в седьмую школу сходить, там бестолочь на бестолочи учатся.

– Ну вот, это уже деловой разговор…

Шестьдесят четыре рубля восемьдесят копеек честно поделили на троих, набив карманы и даже пожав на прощанье друг другу руки, как это делают криминальные дилеры в зарубежных фильмах. Все трое прекрасно понимали: долго эта афера продолжаться не может, но вслух свой пессимизм никто не высказывал, надеясь хотя бы на благополучный финал. Каждый, кроме Кирилла, мечтал купить какую-нибудь ценную вещь и уже мысленно подсчитывал, сколько фаригейнов придется сбыть в неразумные массы для осуществления своей светлой мечты…

На следующий день в школе произошло событие, о котором потом даже написали в местной газете. Ранним утром, когда все шли на занятия, ученик десятого класса Максим Клетко каким-то образом забрался на самую крышу трехэтажного здания и, размахивая флагом государства Куба, выкрикивал на всю округу популярные в стране лозунги:

– Свободу острову свободы! Я требую!

Флаг гордо развевался на ветру, а внизу уже собралась приличная толпа зрителей, в том числе и учителя. В принципе, лозунг политически грамотен – здесь не подкопаешься. Культмассовой активности Клетчатый никогда раньше не проявлял – об этом тоже прекрасно знали. А вот зачем нужно было карабкаться на крышу – здесь все, кроме тайных членов Триумвирата, терялись в догадках. Директриса, минуту наблюдавшая за политическим шабашем, поежилась, потеплее укуталась в пальто и сказала:

– Может, у этого тоже Хэлловин в голове? – а потом громче добавила: – Клетко! Слезай немедленно, и тебе ничего не будет!

Парадов, теневой режиссер спектакля, просто ликовал от счастья, наблюдая эту сцену. Зайдя уже внутрь теплого здания, он стал свидетелем еще одного отрадного события: двое первоклашек стояли рядом с раздевалкой и торговались жвачкой.

– Пять пластинок за один фаригейн, нормальная цена, чего ты? Вчера за столько же взял! – реплика первого.

– Не гони, десять пластинок и фаригейн твой, я знаю цену, – реплика второго.

Алексей озадаченно покачал головой: надо же, копейками уже не расплачиваются! Сегодня явно удачное утро, вот если бы еще не нудная литература…

После звонка на урок класс в течение пяти минут был предоставлен в собственное распоряжение, Инесса Павловна чего-то опаздывала, и этот факт вызвал пару язвительных фраз, одна из которых принадлежала Парадову:

– Кажется, она на всех нас обиделась. Боцман, все из-за твоей двойки!

Бомцаев печально пожал плечами, как будто и впрямь считал себя виноватым.

– Наш Боцман за всю жизнь кроме Букваря так, наверное, ничего больше не прочитал, – ляпнул мысль Ватрушев, зевая между словами.

– А больше ничего и не надо, – сказал Алексей, – во всех остальных книгах те же самые буквы написаны. Ты не знал, что ли?

Неволин сидел молча, тарабаня пальцами по крышке парты, точно сочиняя не осязаемую ухом мелодию. Анвольская накручивала на карандаш кончик своих волос, потом раскручивала их, чтобы снова накрутить. И это бессмысленное действо она повторила раз пятнадцать. Хрумичева, сидевшая у окна, семафорила руками что-то кому-то на улице, но тот, бестолковый, совсем не понимал ее посланий. В конце она покрутила пальцем у виска и разочарованно отвернулась.

Наконец зашла Инесса Павловна, держа стопку тетрадей.

– Так, класс, извините за опоздание, вчера допоздна изучала ваши нетленные творения, – стопка грохнулась на учительский стол. – Крайне недовольна результатами, должна сказать.

Литераторша уже больше недели ходила в новом розовом костюме из какой-то плотной узорчатой ткани. Хитроумно повязанный вокруг шеи платок гордо выпирал вперед, создавая иллюзию элегантного дамского галстука. Уши, как всегда, украшали дорогие свисающие кулоны. Она строго оглядела аудиторию и продолжила разнос:

– Вы по какому произведению вообще сочинения писали? – ее пронзительный взгляд скользнул по последним партам. – Нет, класс, вы объясните мне, как можно смотреть в одну книгу и видеть совершенно разные фиги? Половина из вас вообще не поняла замыслов Достоевского! Неволин!

– А.

– Чего ты понаписал? – она открыла его тетрадь и громко процитировала: – «а хобби у чиновников были самые разные, они играли в рулетку при свете электрических ламп…» Мало того, что ты не знаешь, когда в Россию пришло электричество, так еще и неологизм «хобби» использован не к месту.

Неволин пожал плечами: в его глазах огрехи показались столь незначительны, что он внутренне возмутился – в остальном ведь все гениально изложено! Литераторша пролистала несколько тетрадей и выбрала самую замызганную из них, брезгливо открыв ее посередине:

– Ватрушев! Что за фраза такая: «Раскольников обломился»? Объясни!

– Инесса Павловна, ну я честно пытался подобрать синоним, ни один не подходит!

Литераторша на миг замолчала, призадумавшись: а и правда, какой синоним? Разочаровался? – слишком мягко звучит. Отчаялся? – не совсем вписывается в контекст.

– Надо было как-нибудь по-другому предложение построить. За девять лет учебы ума пора уже набраться… кстати, а где Танилин?

Все обернулись и только сейчас заметили его отсутствие. Его сосед по парте Хворостов лишь недоумевающе развел руками, потом высказал самое очевидное:

– Может, заболел?

В каком-то смысле он оказался прав, Кирилл заявился лишь в начале второго урока к своей любимой математике. Он без стука открыл дверь и, устало пошатываясь, медленно доплелся до задней парты, с легким грохотом приземлившись на стул и уткнув голову в импровизированную подушку из рук. Любовь Михайловна лишь сумрачно повела глазами, но ничего не сказала. А классу показалось, что человек просто не выспался – с кем не бывает? И первую минуту ни у кого и мысли не возникло, что Танилин заявился в школу в мясо пьяный. Он что-то пробурчал себе под нос. Лишь когда Хворостов учуял разящий запах спиртного, сделал круглые от удивления глаза. Тем не менее, не сдал товарища.

Теоретически, все могло пройти тихо-мирно, если б ситуацию не усугубил сам виновник трагедии. Он приподнял свое раскрасневшее и непривычно оплывшее лицо, громко сказав:

– Ну, чо-чо? – потом снова уткнулся в парту, пока строгий голос математички не вернул его в реальность.

– Танилин! Что с тобой?!

Кирилл посмотрел на нее мутным взором, икнул и заплетающимся языком заговорил:

– Да ладно, чо? Не важно, трезвый я или пьяный! Я решу любую задачу! Любой сложности! – пошатываясь, он встал из-за парты, громыхая стулом. – Вот задайте мне уравнение третьей степени… Щас я вам! Щас! Я докажу…

– Танилин, ты с ума сошел!! – испугалась математичка.

Анвольская зажала рот ладонью, чтобы не закричать от восторга. Парадов и Литарский шокировано переглянулись, язык у обоих онемел для каких-либо комментариев. Любовь Михайловна подбежала к нему, ее голос стал крайне озабоченным:

– Кирилл, срочно иди домой проспись!

– Да я соображаю лучше любого трез… вого!

– Иди, если Кобаева тебя таким увидит, это катастрофа!

– А чо мне эта Кобра сделает! У-ух я ее…

Тем не менее Танилин, сохраняя остатки рассудительности, решил все же покинуть аудиторию. Шатаясь от парты к парте, он проковылял до двери. Там остановился и оглянулся на остальных нахальным взглядом:

– Диф-ф-ференциалы в частных производных хоть кто-нибудь из вас… хоть кто-нибудь…

– Иди уже!!

* * *

Следующая пятница преподнесла неожиданный сюрприз. Заседание Триумвирата + проходило, как обычно, в квартире Клетчатого. Танилин в целом неплохо вписался в их компанию, а его пожизненная хандра серым мазком вносила легкое разнообразие в общий орнамент ситуации. Члены Триумвирата иногда стали разговаривать на темы, о которых раньше даже не задумывались: о смертности души, о поганости человечьей жизни и о величайшей бессмысленности всего вокруг. Литарский все никак не мог отойти от последних событий на математике:

– Ну ты учудил, так учудил! До сих пор вся школа гудит, ты там сейчас вроде национального героя. Вот только одного не пойму: как можно явиться бухим на занятия и при этом умудриться не схлопотать даже двойки по поведению! Ты заговоренный, что ли?

Кирилл махнул рукой и искривил свое постническое лицо в неком подобии улыбки, его чуть пухловатые пальцы время от времени трепали собственные волосы, вечно нерасчесанные и торчащие с головы как инородные образования.

– У меня другая проблема: как со всем этим завязать?

Клетчатый, нежно перебирая колоду, заметил мимоходом:

– Если ты о зарождающемся юном алкоголизме, то он лечится, не переживай. Мой дядька еще лет пять назад не просыхал, потом вшил под кожу чудо-ампулу, и перед ним открылись две широкие дороги: либо трезвым на этом свете, либо пьяным на том. С тех пор капли в рот не берет, работает лучше всех, и жизнь прекрасна!

Танилин поглядел на него недоуменно, да еще такой мятой физиономией, будто он только что переел кислых лимонов:

– Вот скажи: человек, находясь в здравом уме, может ляпнуть такую глупость: «жизнь прекрасна»?

Клетчатый почему-то расхохотался, прищелкнув пальцами:

– С тобой не соскучишься!

Одиноко горящая свеча, как неизменный атрибут их посиделок, робко пыталась рассеять мрак комнаты, отражаясь в оконной раме двойным, словно пьяным, отражением. Электрический свет во время заседания Триумвирата зажигать было категорически запрещено его неписанными канонами. Когда карты уже начали летать по воздуху и приземляться на стол именно туда, куда указывал им перст судьбы, раздался неожиданный звонок в дверь. Потом доносилась никому не интересная возня в коридоре, после чего мать Клетчатого громко сказала:

– Максим, это к тебе!

Тот удивился, посмотрев на часы: вроде никого не ждал.

– Ладно, я мигом.

Его удивление возросло троекратно, когда на пороге он увидел Артема Миревича. Тот был в серой невзрачной кепке, изломанной тенью скрывающей половину лица, и в таком же сером осеннем пальто. Все серое, даже занесенное на порог настроение. Недоумение хозяина было вызвано прежде всего неожиданностью: дело в том, что они с Артемом не то, что никогда не являлись друзьями, а за всю жизнь, пожалуй, разговаривали лишь пару раз – случайно в какой-то компании.

– Можно к тебе?

Клетко почесал за ухом, хотя там в данный момент совершенно не чесалось:

– Ну проходи.

Миревич как-то уж слишком бесцеремонно снял обувь и прямым ходом направился в комнату заседания Совета, словно бывал здесь неоднократно, затем вяло поднял руку, приветствуя всех традиционным жестом. Наступила интригующая тишина, Клетчатый пришел следом, виновато пожимая плечами: не прогонять же его теперь? Нужно сказать больше: Миревич не был другом никому из присутствующих, в классе он вел довольно замкнутый образ жизни и нередко прогуливал уроки. Но Алексей почему-то вдруг обрадовался, воссияв лицом:

– Карабас! Ты ли это?! – даже хлопнул в ладоши. – Никак заблудился? Забыл дорогу в свой кукольный театр? Ух, и намело наверное на улице!

Ритуальная свеча, казалась, замерцала ярче и затрепыхала психологически неустойчивым пламенем. Артем снял промокшую кепку:

– Да нет, парни, я специально пришел, хочу вступить в вашу организацию.

Сильно сказано. Даже Парадов поначалу не знал как отреагировать, потом, обращаясь к сидящему у него на коленях коту Дармоеду, спросил:

– Как, босс, ты разрешаешь нам принять в мусонскую ложу нового члена? – и наклонился к его усатой морде, якобы внимая мудрости. Далее громко продолжил: – Слушай, что сказал босс! За вход в тайное общество взнос пять рублей!

А дальше произошла еще одна неожиданность. Миревич совершенно спокойно достал из внутреннего кармана мятую пятирублевку и положил ее на стол. Тут в диалог вступил хозяин квартиры:

– Убери, нет у нас никакого денежного взноса. И вообще, ты сегодня мой гость, никого из них не слушай. – Затем он с легким недоумением обратился к остальным: – В чем дело? Вы же сами хотели, чтобы нас стало больше! И игра интересней будет.

– К тому же, вероятность проигрыша уменьшается, – добавил математический аргумент Танилин.

Даже босс мурлыканьем подтвердил высказанные мысли. Очередную ноту сомнения внес Литарский:

– Но ведь колода из тридцати шести карт на пять не делится.

Клетчатый не долго задумывался над ответом:

– Среди нас великий математик, если не забыли, да еще по случаю трезвый! Он что хочешь на что хочешь разделит, – и направился в кухню за лишней табуреткой.

За столом пришлось немного потесниться, а колоду снова перетасовать. Когда пять коротеньких стопочек были аккуратно разложены, все подозрительно посмотрели друг другу в глаза, потом начали вскрываться. Уже на первом круге у Миревича оказался туз червей, и тот впервые за все время улыбнулся, а нарисованное на карте сердечко, казалось, екнуло от неожиданности. Парадов не мог оставить это без пояснительных комментариев:

– Карабас, тебе везет! Наверняка твои кукольные боги чего-то наколдовали, признавайся.

Стас совершенно не верил в богов, даже в игрушечных:

– По мнению астрологов, нами звезды управляют, а не слепой случай. – И как только он это сказал, сразу собственной же рукой вытащил пиковый туз, черной каплей свисающий из какой-то инфернальной бездны.

Парадов радостно потер руки:

– И я, и я, и я того же мнения! – подтвердил он высказанную мысль цитатой из известного советского мультика.

В душе Литарского чувства не колыхнулись ни на долю ампера: в первый раз, что ли? Он даже подыграл остальным:

– Я счастлив, господа! А вы, неудачники, остались сегодня ни с чем.

Миревич молча написал задание, протянул конверт Стасу, а потом долго смотрел на горящую свечу, в которой медленно тлела слепленная из воска душа…

Несколько дальнейших дней происходило то, что ничего особенного не происходило. Вместе с опавшими листьями ежедневно падали листки календарей. После ноябрьских праздников всякие надежды на возвращение оттепели исчезли до далекой весны. Снег уже лежал всюду, укутывая землю в своеобразное белое полотно, местами порванное пятнами грязи. Серые пятиэтажки, как в той пословице, зимой и летом выглядели одним цветом. Появлялись снеговые шапки на козырьках подъездов, внося в дизайн унылых зданий больше художественного стиля, чем все прямоугольные замыслы их архитекторов. К весне на крышах опять вырастут ледяные бомбы, чем-то похожие на простые сосульки. И тогда крыши станут выглядеть как верхние челюсти неких мифических чудовищ. Но это все потом… когда планета Земля совершит минимум пол-оборота по своей орбите, а Солнце перестанет быть таким равнодушно холодным да вновь забурлит веселыми термоядерными реакциями.

Сейчас же Стас и Даша, взявшись за руки, медленно брели по аллее, разглядывая сквозь тучи голубые трещины неба. Маленькие сосенки, посаженные когда-то пионерами-энтузиастами, ровными шеренгами стояли по обе стороны аллеи. Их зеленые иголки воинственно торчали, как вызов всевластной зиме, даже не думая окрашиваться цветами холода. Хвойные деревья всегда в суровые месяцы казались живыми памятниками лета. Кое-где их ветви нагнулись под тяжестью снеговых шапок, но лишь до тех пор, пока помощники-ветра не сдуют хрупкие осколки стужи с их иголок. И тогда ветви вновь гордо распрямятся, показывая зиме свой несломленный дух.

– Ты на кого после школы поступать будешь? – спросила Дарья, она нырнула в теплый капюшон, откуда лишь изредка выглядывала, чтобы задать очередной вопрос.

– Не знаю, – Стас слепил снежок, запустив его в ствол ближайшего дерева. – Вообще-то, хочу астрономом стать, раз уж космонавтом не судьба. Но родители против.

– Всю оставшуюся жизнь глядеть на звезды? О-очень глобальная перспектива, – в ее голосе сквозил сарказм.

– Ты так говоришь, как будто астрономы только и делают, что лежат на диванах, лениво разглядывая небо. Они его изучают: светимость звезд, их рождение, смерть, взрывы сверхновых. Да хотя бы в нашей Солнечной системе для них работы непочатый край: составить подробную карту планет, исследовать их климат, ну а если где обнаружат жидкую воду – там и до открытия жизни недалеко. Уверен: тот, кто обнаружит даже самые примитивные организмы, сразу удостоится нобелевки!

– Через телескоп? – усомнилась Даша.

– Телескоп лишь первый шаг, не исключено – самый ответственный. Потом идет запуск автоматической станции, взятие проб грунта, далее обратный путь к Земле… короче, в этой последовательности нобелевская премия значится последним пунктом.

Немного помолчали, слушая хрустящий снег: как будто снизу кто-то его постоянно жевал.

– А космонавтом отчего ж не судьба? Сначала в летное, потом…

Стас угрюмо почесал лоб, повернувшись к ней лицом. Она лукава на него смотрела, спрятав голову в капюшон, как в скафандр с открытым забралом. Ее глаза поблескивали игривыми огоньками. Стас нехотя выдавил из себя:

– Не знаю, как сказать… а, ладно, с тобой буду честным. Короче, с некоторых пор я вдруг понял, что боюсь высоты.

После этих слов он попытался исчезнуть, стыдливо натянув шапку на глаза. В таких слабостях обычно не признаются противоположному полу, ведь после подобных откровений мужчины становятся как бы чуть менее мужественны. Хотя наверняка у каждого присутствуют свои фобии: кто-то темноты до сих пор боится, кто-то черной кошки, перебежавшей дорогу, есть среди парней и такие, кто испытывает панический страх перед бегающими тараканами. Но в присутствии девчонок они обычно все герои. Даша лишь пожала плечами:

– Главная твоя проблема, что ты девушек боишься.

– Ч-чего?

– За все время, которое мы знакомы, лишь один раз меня по-настоящему поцеловал.

Стас, пристыженный сильнее чем раньше, даже немножко покраснел:

– Ну вот еще! В этой области я д-довольно смел! Ты меня просто не знаешь!

– Тогда докажи, поцелуй прямо сейчас.

– Как? Люди ведь вокруг смотрят!

– О-о-о… Дон Кихоту нужно удобное время для подвигов, а еще удобный щит и удобный позолоченный шлем по размеру. Иначе никаких подвигов не будет.

Стас сам дивился своей робости, иногда излишняя застенчивость его просто бесила, как бы ни противоречивы были эти два чувства. Он остановился, сдернул капюшон с ее головы и быстро чмокнул в щеку:

– Довольна?

Она лишь сострадательно вздохнула:

– На тройку с минусом, Ромео, – и вновь надела капюшон, скрывающий ее истинные коварные помыслы.

Солнце застряло в щели между двумя тучами: наверное, поэтому вечер так долго не наступал. Потом оно желтой каплей все же медленно скатилось к далекому горизонту: туда, где находился отрезанный край земли, где все реки грохочущим водопадом исчезали в бездне космоса. Ну, скорее всего…

Вернувшись домой, Литарский еще около часа сумрачно размышлял: неужели его робость к другому полу так заметна со стороны? Ужас! Впрочем, как ни крути, оно недалеко от истины: многие его одногодки уже по нескольку раз заводили романы да расходились. Саудовская, вон, учится на класс младше, а уже пять парней поменяла. Парадокс вроде над ней постоянно подкалывается, но похоже, сам в ее сторону неровно дышит.

Тут произошла еще одна локальная катастрофа – время остановилось. Нет, с самим временем, конечно, все в порядке: встал казалось бы безотказный немецкий будильник. Стас его настойчиво тряс, переворачивал вверх ногами, стучал по корпусу – что в лоб, что по лбу. Сломалась заграничная техника, так что пришлось лезть за отверткой да разбирать его на запчасти, выворачивая наружу блестящие металлические кишки.

Потом прозвучал неуместный на данный момент звонок в дверь, открывать пошла Вероника.

– Дома твой надсмотрщик? – прозвучал голос всуе упомянутого Парадова.

– Стасик, это к тебе! – крикнула Ника и скрылась у себя в детской.

– Стасик… – с идиотской улыбкой на лице спародировал ее Алексей, когда открывал дверь комнаты. – А чего сам дорогих гостей не встречаешь?

– Вот, ремонтирую буржуйский подарок.

Алексей подошел ближе, покачивая вспотевшей головой:

– Ты же говорил, они вечные.

– Ошибался, значит. Намудрят эти капиталисты проклятые, чтобы пролетарский рабочий потом себе голову ломал. – Стас аккуратно прижал пальцами все детали, с ювелирной точностью подогнанные друг к другу. – Все! Наступает момент истины, осталось последнюю шестеренку вставить… только вот какой стороной – она вроде и так, и так подходит.

С легким щелчком шестеренка была успешно вставлена, а Литарский принялся тщательно привинчивать крышку.

– Дай-ка мне, у меня рука легкая, – Алексей взял будильник и завел пружину на несколько оборотов. Внутри пошло умилительное тиканье, секундная стрелка двинулась по разным секторам циферблата, а две другие стрелки чуть заметно дернулись. – Победа! Завтра школу не проспишь. А я вот шел мимо, думаю – дай загляну на огонек. Кстати, что скажешь насчет Карабаса? Он тебе странным не показался?

Стас перевел дух, когда увидел свои любимые часы снова в боевом строю, сел в кресло и смачно потянулся, зевнув при этом:

– Он и был всегда странным, не замечал? Детинушке уже пятнадцать, скоро паспорт получать, а он все в куклы играет.

Парадов приземлился в другое кресло с изрядно продавленным днищем, уютно в нем устроился, как в гнезде, да огляделся по сторонам. Плакат с фотонной ракетой, годами летящей по нарисованному космосу, висел чуточку криво. Неужели хозяин этого не замечает? Или, по его мнению, весь космос реально наклонен к земле?

– Не просто играет, ему там копейка капает… скажешь, плохая подработка?

– Уж лучше на стройку, чем так унижаться.

– Приколись, сегодня спрашиваю Саудовскую: Саудовская, почему когда самолеты по небу летают, крыльями не машут? Знаешь, что ответила?

– Ну-ну?

– Сказала: по той же причине, что и ты, когда думаешь, не шевелишь своими извилинами. Во завернула, да? – Алексей мечтательно закатил глаза, сомкнув руки на затылке. – Взять после школы жениться на ней, что ли? Годика два поживем вместе да разбежимся, какая проблема?