Текст книги "Кукольный загробный мир (СИ)"

Автор книги: Андрей Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

– Ой-ей, уморили! Неужели кто-то из вас всерьез думает, что утро наступает лишь потому, что вами же придуманная королева Раона в какой-то бездарной пьесе говорит: «да вспыхнет свет»? Из-за этой реплики, да? – Алхимик вытер навернувшиеся лживые слезы. – Вот попробуйте хотя бы раз отказаться от пьесы. Так, на один день. Ради эксперимента. И что, утро не придет вообще? – последовал очередной взрыв хохота. – Нет, у меня сегодня праздник. Назову его «праздником чужого скудоумия». Звучит, однако…

– Мы не можем огорчать Кукловода, – стояла на своем Анфиона, гневно топнув ногой. – Он дал нам все, что мы имеем. Почему ты такой злой?

– Довольно! Хватит на сегодня глупостей! Я уж и забыл, зачем вообще приходил… ладно, пойду к себе на озеро, авось вспомню.

Гимземин размашистой походкой покинул поляну, еще долго исчезая с поля зрения. Ему смотрели вслед и все думали: «а действительно, чего он приходил-то?»

Далее между куклами произошел длинный, серьезный и не очень приятный разговор.

* * *

Ночные сны никто не запоминал, но они снились – это точно. Темнота, прибежище всех страхов и кошмаров, навевала какие-то лютые образы, заставляя кукол ворочаться в своих кроватях, заставляя их недовольно хмуриться или испуганно дергать закрытыми веками. В одном из древних свитков имелась легенда, что по ночам души кукол отрываются от своих тел и блуждают по туману абстракций средь невнятных видений. Пытаются разговаривать с теми, кого не существует. Авилекс, впрочем, предупреждал, что ко многому из написанного следует относиться с долей скептицизма, именно как к легендам – художественным помесям правды и вымыслов.

Ханниол проснулся не от привычной щекотки утренних лучей, а оттого, что кто-то усиленно тряс его за плечо. Громко зевнул и нехотя открыл глаза…

Темнота. Лишь слабый огонек зажженного фитиля и лицо Авилекса с колпаком из наклеенных звезд. Взор пытался по тикающему звуку отыскать будильник и сообразить, который час.

– Ави? Что случилось? О ужас, если будишь среди ночи, наверняка что-то важное…

– Скажи, вы сегодня не играли пьесу? Это правда?

– А-а… – Хан поднялся и протер глаза, – с этим до завтра нельзя было подождать? Тут дело не в нас, тут Гимземин все воду мутит, мутит, мутит…

Он проснулся во второй раз и опять – от настырных рук звездочета. Кажется, успел поспать две секунды.

– Поднимайся! Идем будить других, надо ставить пьесу.

– Сейчас?! Среди ночи?! Ави, ты с ума сходишь?

Пластмассовое лицо Авилекса с минимумом свободы для эмоций было серьезней некуда:

– Я прошу, так надо.

– Неужели Кукловод разгневается, если мы пропустим всего один день? Что он нам сделает? Чертов алхимик в чем-то да прав: одни и те же зазубренные речи, одни и те же действующие лица… Может, нам пора придумать другой сценарий?

Звездочет попытался присесть на табурет, но во мраке только опрокинул его ногой:

– Ты даже не представляешь, насколько это важно.

– Ави, дай поспать! Все завтра, завтра… – Ханниол почувствовал притяжение подушки. – Завтра…

И следующим осмысленным мигом оказалось уже утро, под светом которого лопались мыльные пузыри сновидений. Прежде всего Хан подумал: «Авилекс на самом деле приходил или… надо обязательно спросить». Он вышел на поляну, полную взбудораженных голосов, и некоторое время наблюдал за кошастым, излюбленным занятием которого была погоня за порхающими бабочками. Эти воздушные создания с тонкими капроновыми крыльями словно существовали лишь для того, чтобы задирать его да действовать ему на нервы. Лео озлобленно рычал и резкими прыжками пытался расправиться со своими многочисленными врагами. Иногда охота завершалась триумфом, Лео прижимал какую-нибудь бабочку мохнатой лапой к земле, долго смотрел как она дергается и торжествующе скалился. Нередко его видели бегающего по поляне с расширенными от счастья глазами, а из зубов у него торчали чьи-то лапки да крылья. Сердобольная Винцела обычно кричала: «кошастый, а ну оставь в покое несчастное существо!», и тот обычно повиновался. Смерть для его жертв случалась крайне редко, зато почти половина бабочек летала вокруг с разорванными или как минимум потрепанными крыльями. Увы, такая для них суровая правда жизни.

Ханниол заметил, что последние дни куда бы он утром не направлялся, ноги рано или поздно приведут его к Астемиде. Так случилось и на этот раз. Они постояли рядом, посоревновались взглядами. Асти, уже уставшая от назойливого внимания к своей персоне, важно вскинула подбородок, отвернувшись в сторону:

– Ну, будем играть в молчанку? – на ней опять было другое платье.

– Скажи, Астемида, о чем ты сейчас думаешь?

– Да ни о чем не думаю! – в словах сквозила резкость. – У меня мозги, между прочим, в единственном экземпляре. Я их беречь должна.

– А-а-а… это ты у Раюла научилась так шутить?

– Вот еще! – ее голос опять делал что-то непонятное с его млеющим слухом.

– Послушай, Асти, сегодня, когда наступит тлеющий час, приходи ко мне в гости. А?

Она широко открыла глаза, чуть подкрученные ресницы были абсолютно черными. Странно, раньше он на эту мелочь даже внимания не обращал.

– Зачем?

– Попробуем чай с новыми ароматами… да просто поболтаем. Я научу тебя думать без вреда для мозгов. Придешь?

Астемида некоторое время в нерешительности молчала, чувствовала какой-то подвох, но тем не менее согласилась:

– Ладно уж, – потом наиграно передернула плечами, показывая, что для нее это пустяки, и направилась к своей подруге Гемме поделиться утренними откровениями.

Фалиил слонялся по поляне, разговаривая с алхимиком по ракушке, то прикладывая ее к уху, то к губам. С необщительным Гимземином они все же нашли нечто общее, а именно – тягу к научным изысканиям да философским дискуссиям. Кстати, об этих ракушках. Их полное научное название – неразлучные виталии, они парами обитают на дне озера и всегда сдвоены своим хитиновым основанием. Если неразлучную виталию разломить на две части, у нее возникает удивительное свойство передавать голос на сколь угодно большое расстояние – пожалуй, хоть до непреодолимых скал. Если кто-то один говорит, другой может слушать, и наоборот. Среди кукол подарить половинку найденной ракушки кому-то еще равносильно признать его своим лучшим другом. К примеру, Гемма свою половинку отдала Астемиде, хотя сама ее не находила, а получила от того же Фалиила. Он часто любит нырять в озере, наблюдая за диковинными подводными обитателями. Большинство неразлучных виталий он же, кстати, и добыл.

Кошастый вдруг потерял интерес к бабочкам, заметив для себя другую цель. Нечто ярко-красное непонятной формы, похожее на какую-то маляку настырно кружило в воздухе. Лео подпрыгнул, уверенный что собьет ее одной лапой, но маляка резко набрала высоту и ускользнула. Вторая, третья и еще несколько последующих попыток закончились также безрезультатно. Тут Лео замер и пригляделся: оказывается, маляка была привязана на чуть заметную прозрачную леску, которая тянулась аккурат к окошку Винцелы. На миг показалась ее пестрая прическа вместе с улыбающейся физиономией. Кошастый тут же сообразил, что его просто дурачат, развернулся и поднял хвост трубой. Кисточка на конце загнулась, жестом пытаясь передать обиду.

– Лео! Ну скажи что-нибудь.

– Мррр…

Ингустин в это время пристально смотрел на один из циферблатов мраморной экспоненты. Давно замечено: если долго-долго вглядываться в застывшие стрелки, то в какое-то мгновение может показаться, что они чуть-чуть да шевелятся. Вранье, конечно. Все четыре циферблата, показывающие время соответственно на севере, юге, западе и востоке, застыли навсегда. А мраморная экспонента навек превратилась в единый монолит, не имеющий никакой связи с ходом времени, – по той очевидной причине, что в пространстве скуки оно просто отсутствовало. Стрелки, обращенные на запад и восток, немного отставали от остальных. Авилекс объяснял это тем, что раньше, когда мир был единым, на западе и востоке время шло чуточку медленнее, чем на севере и юге. А это, в свою очередь, вытекает из сложной научной концепции, что мировая ткань времени имеет отрицательную кривизну. Доводов звездочета никто так и не понял, но все поверили ему на слово, кроме Гимземина, который плюнул и сказал: «тьфу, ересь какая!»

Ингустин оторвался от своих метафизических помыслов, лишь когда чья-то рука коснулась его плеча. Вздрогнул. Обернулся. Сзади стоял Хариами:

– Что, думаешь, свершится чудо, и от твоего взгляда стрелки начнут вращаться?

– Хоть кто-нибудь из нас помнит те дни, когда они вращались?

– Нет, конечно! Приходится лишь верить звездочету, а тот, в свою очередь, верит написанному в свитках. – Хариами глубоко вздохнул и резко перевел тему: – На вот в твою коллекцию, – он передал стальной своей рукой чистый лист с номерами страниц 89/90.

– Ух ты! Где нашел?

– Не поверишь, в лесу: залез в дупло одного из деревьев-вихрей. Ради любопытства залез. Я в принципе и не искал эти страницы, даже цели такой не ставил. Глупость, думаю, все.

– Все равно спасибо. Надо вклеить ее в книгу. Мне уже просто любопытно, чем этот розыгрыш закончится.

– Полагаю, всеобщим разочарованием. Даже посмеяться от души не получится. – Хариами еще раз вздохнул и направился по своим делам, его густо-малиновые волосы, как пучки слипшихся иголок, торчали с головы во все стороны. Кто-то находил это красивым.

* * *

Винцела вышла на поляну и осмотрелась. Кряжистые, чуть придавленные небом хижины выглядели немного покосившимися от тяжести времени. Их изогнутые крыши сонливо распластали свои края над бревнами. Они казались гигантскими черепичными крыльями, давно потерявшими способность взмахами покорять высоту. Все восемнадцать домиков накрепко вросли фундаментом в поляну и от усталости порой лишь зевали, открывая и закрывая свои скрипучие двери. Этот скрип чем-то напоминал легкую икоту. Винцела заметила куклу в странном вязаном свитере… то есть, нет. В самом свитере, конечно, ничего странного не было, но почему она его раньше ни на ком не видела? Может, рукодельница Леафани связала новый шерстяной шедевр?

– Эй, погоди!

Кто бы ни был обладатель свитера, он не соизволил даже обернуться. Дефилировал размеренной походкой куда-то в сторону юга. Птицы, хлопая крыльями, создавали в небе ораторию бумажного шелеста.

– Не слышишь, что ли?

Вина прибавила шаг, то же сделал и странный субъект.

– Догоню ведь!

Оба уже бежали, и тут Винцела резко затормозила: неприятная догадка всколыхнула ее ум, пришел страх и желание вернуться. Поляна, как назло, была совершенно пуста – ни свидетелей, ни хотя бы праздношатающихся – все разбрелись кто куда. Заглянуть в хижину Анфионы? Так и сделала. Анфи тихо сидела за своим привычным занятием: склонилась над холстом и выводила кисточкой детали очередного пейзажа. Запах разведенных красок, который излучал мольберт, был для обеих чем-то приятен.

– Анфи, я видела Незнакомца. Только что.

– И…

– При чем здесь твое «и»? Струсила, конечно! Откуда они все берутся?

Анфиона отложила кисточку, слегка прищурившись – не сочиняет ли подруга? А смысл?

– Не обращай на них внимание, вот и все.

– Ты так спокойно об этом говоришь? Кто знает, что у них на уме… Да кто они вообще такие?!

Почти половина обитаемого пространства в жилище подруги было завалено картинами. На них изображены остановленные в красках моменты бытия: где-то щедрая зелень деревьев, где-то обширная область неба с порхающими созданиями похожими на птиц, где-то плоские изваяния других кукол. Анфиона нарисовала всех, кроме двоих: Гимземина и Исмирала. Первый попросту отмахнулся от нее, а второй заявил: «вот когда я совершу победоносный полет на ракете, тогда и запечатлишь меня-героя, а сейчас пока рано». На одной из картин очень удачно получился Авилекс, стоящий рядом с каменной книгой и с проповедническим жестом поднятой вверх руки, точно звездочету кто-то сказал: стой! замри на месте! Но похоже, Анфиона явно польстила Авилексу, нарисовав его чуть выше ростом, в богатых одеждах, которых Ави никогда не носил, да и не было у него таких.

– Послушай, а что если они вылазят из зеркал, когда мы спим? – сказала Винцела, и в мире стало на одну абсурдную идею больше.

– Вина, не говори глупостей, к цвету твоих волос они не идут.

– Вот прицепилась к моим волосам! Они-то тебе чем не угодили? – Винцела подошла к осколку зеркала и чуточку взлохматила свою прическу. Говоря о цвете, Анфи наверняка иронизировала, так как на голове подруги присутствовала чуть ли не половина палитры с ее мольберта: зеленый, синий, желтый, оранжевый, даже фисташковый цвет. Вина словно когда-то искупала голову в красках, выливая на себя разные банки, но ей это безумно нравилось.

Последнее время Незнакомцев наблюдали почти все, причем – неоднократно. Как и где они появляются – загадка. Почему? – главный вопрос, являющийся частью той же загадки. Все очевидцы говорят об одном: Незнакомцы постоянно направляются в сторону от Восемнадцатиугольника через лес и скрываются в тумане абстракций. Никто еще не видел, чтобы кто-то из них вернулся обратно. Более того – никто не видел их лица, они всегда развернуты спиной и являются при одном, максимум – двух свидетелях. Авилекс хмурился всякий раз, когда ему докладывали об очередной аномалии, но внятных объяснений не давал. Таурья как-то выдвинула идею, не являются ли Незнакомцы результатом алхимических опытов всем хорошо известного субъекта, но тут же закрыла рот ладошкой со своей знаменитой фразой: «ой, я опять что-то не то сказала». Фалиил же вообще усомнился в их реальности, заявляя, что это простые миражи: ведь никто еще не смог догнать ни одного и хотя бы потрогать его за руку.

Загадки, загадки, загадки…

Когда наступил тлеющий час, Ханниол подогрел маленький чайник, пыхтящий миндальным ароматом, и разлил его содержимое в две небольшие фарфоровые чашки. Потом он достал из закромов мензурку, сворованную во «дворце» у Гимземина, долго рассматривая ее мутноватое содержимое. Жидкая любовь отдавала каким-то сизым оттенком и была совершенно непривлекательна глазу. «Ну, алхимик! Ну, злодей!» – думал он с давно остывшим негодованием, – «Понавыдумывает всякого варева, а другим теперь расхлебывай!» Его же личный коварный план был прост, как и всякое бытовое коварство. Он решил напоить этим зельем Астемиду. Она лишь смеется? Ничего, сейчас посмотрим… Ей безразличны его терзания? Подождем, подождем… Пусть она почувствует то, что чувствует он! Пусть помучается! Может, хотя бы согласится проводить с ним больше времени.

С этими помыслами, которые вряд ли можно отнести к числу благородных, Ханниол вылил содержимое маленькой стекляшки в чай, предназначенный для гостьи. Тот даже не изменил свой цвет, лишь в букете запахов появились едва уловимые свежие нотки. Теперь оставалось только ждать, слушая тиканье вечно отстающего от хода времени будильника…

В дверь вежливо постучали, Хан взволнованно привстал с табуретки, но тут же опустился назад:

– Гемма, ты… ты?

– Ага, я и еще раз я. Вот, зашла проведать чем занимаются бездельники. – Две маленькие непослушные косички по бокам своевольно дергались всякий раз, когда она поворачивала голову. Серое пятно, увы, все еще сопровождало ее в любом путешествии. – Бездельники занимаются бездельем, ничего оригинального. Ух ты, чаек готов! Ничего, если я отхлебну пару глоточков?

– Гемма, нет!!

Ее малахитовые глаза сверкнули негодованием:

– Тебе что, простого чая жалко?

– Да нет же! На вот, пей из этой чашки!

Но было поздно, Гемма издевательскими глотками иссушила все до дна и громко поставила чашку на столик. Тот даже сдвинулся с места.

– Ж-жадина! – она резко направилась к двери, потом обернулась, как-то странно на него посмотрела и уже более мягко произнесла: – Уж и жа-адина!

Дверь не успела даже скрипнуть, как гостьи и след простыл. А когда появилась Астемида, пришлось пить самый обыкновенный чай, разговаривать на обыкновенные темы, разбавляя беседу лишь необыкновенными выдумками. Ханниол постоянно смотрел вниз, боясь встретиться с Асти взглядом, точно опасаясь чем-то заразиться от нее.

* * *

Авилекс собрал всех на поляне неподалеку от священной Ротонды, сказав, что имеется очень важный разговор. Куклы расселись по передвижным пням, перешептываясь и теряясь в разных догадках. Были почти все. Гимземин, как и полагается, гордо отсутствовал. Звездочет принес с собой пару свитков, и кое-кто уже сидел в предвкушении, что их ожидает увлекательное чтиво. Днем Авилекс одевался совсем не так как ночью: на нем был элегантный кардиган с шелковым отливом, застегнутый на все пуговицы. Четыре объемных кармана – два на груди, два по бокам – почти постоянно были пусты. Красовались и только. Ну, вдобавок его знаменитая шляпа, конечно. Куда ж без нее?

– Когда-то давно я читал вам любопытную историю, ныне всеми забытую. – Звездочет приподнял свитки, бережно зажатые в руке. – Это одно из важнейших древних писаний, а может, и самое важное. В нем повествуется о том, как и почему образовалось пространство скуки.

Факт, что пространство скуки в начале времен было обитаемым, известен всем. Там тоже жили куклы, похожие на них, в лесах водилось множество плюшевых зверей, повсюду стояли города и села – большие и малые архитектурные постройки, где-то даже грандиозные, совсем не такие как Восемнадцатиугольник. Воспоминания о тех событиях, если и оставались в ватной голове, были настолько смутными, что казались флуктуациями собственного рассудка, лишь нелепыми домыслами реальности.

– Я хочу напомнить всем, по какой причине произошла Катастрофа, после которой время в пространстве скуки навсегда остановилось, – Авилекс говорил громко, с правильно расставленной интонацией, почти торжественно. Часть его подбородка механически двигалась вверх-вниз, а губы, лишенные мимики, при этом то смыкались, то опять раздвигались. Его глаза, пожалуй – самая живая часть лица, приковывали собой всеобщее внимание. – Итак, вы готовы слушать?

Каждый готов был по-своему. Анфиона безразлично разглядывала свои ноготки, Хариами поглаживал стальную руку другой, пластмассовой рукой, опустив хмурый взор. Ханниол все чаще замечал на себе заинтересованные взгляды Геммы, удрученно думая: «о нет! этого только не хватало!» Ему сейчас было совсем не до ветхих легенд. Остальные же выражали неподдельную заинтересованность. Авилекс развернул пожелтевший и слегка потрескавшийся свиток, принявшись за чтение:

«Каждый четный и нечетный день в поднебесье происходят важные события, но такого еще не бывало от начала времен. Читающий да внемлет!

Был город на северо-востоке – Хиндамол, богатый, со множеством жителей. И был этот город столицей над всей ойкуменой, правил в нем король Раветиль. Жил он в неописуемой роскоши, его дворец был сделан из плит отборного керамического пластилина, в придачу украшенный драгоценными камнями размером с чью-то голову. В богатстве не было ему равных ни на севере, ни на юге, ни на западе, ни на востоке. Ни даже в недоступной Сингулярности. Он ходил в расписных одеждах, шитых золотом да серебром, и одежды его блистали разными цветами, как свечи на горизонте. Неподалеку, в том же городе Хиндамоле, жил нищий с куцым именем Нун. Не было у него абсолютно ничего, ходил он в смрадных рубищах и постоянно жаловался на несчастную жизнь.

Вот однажды король Раветиль заметил нищего и спросил его:

– Почему ты так беден?

Нун уныло ответил:

– Потому что нет у меня ничего, даже своего дома, сплю где придется.

Случилось так, что король пребывал в благодушном настроении, и от излишнего благодушия своего сказал:

– Нун! Я разрешаю тебе, если конечно хочешь, в течение часа посидеть на моем троне! Даже померить корону и почувствовать себя правителем всего кукольного мира.

Нун от неожиданности не поверил, втянул голову в плечи и стал еще более угрюмым.

– Ты смеешься надо мною, король…

– Нет-нет! Даю обещание перед всеми моими подданными и военачальниками: я не только разрешу тебе посидеть час на троне, но даже издать указ. Правда, один-единственный. Зато самый настоящий! Клянусь, его приведут в исполнение!

Все придворные принялись прославлять Раветиля:

– О какое благородство! Какая щедрость! Какое благодушие!

И воссел нищий Нун на величественный трон, и надел на голову корону, и весьма нелепо она смотрелась вместе с его грязными рубищами, но никто не посмел засмеяться, ибо знали, что даже сам король не вправе изменить своим словам.

– Я на самом деле могу издать указ? – робко спросил Нун.

– Конечно, – сказал Раветиль. – Смелее! Даже армия на один час у тебя в подчинении!

– Даже армия… – загадочно произнес Нун. Его лицо стало хитрым и чуточку злобным. – Тогда позовите ко мне всех военачальников.

– Уж не думаешь ли ты объявить кому-то войну? – засмеялся Раветиль.

– Нет, нет! Что вы, ваше величество! – А военачальникам он сказал другое: – Приказываю вам остановить все часы, что вы найдете в пределах ойкумены! Циферблаты разбить! Стрелки сломать! Чтобы ни одного тиканья по всей округе!

В своих коварных помыслах нищий надеялся, что если остановится само время, то и час, отведенный ему для правления, никогда не закончится. И он останется на троне вечно. Увы! Он оказался прав, даже не представляя, к каким последствиям это приведет.

Король нахмурился, услышав нелепый указ, пожалел было о своих словах, но нарушить собственное обещание не осмелился. И разбрелись солдаты по всему пространству ойкумены, заходили в каждый дом и, если где находили часы, ломали их: циферблаты разбивали, стрелки останавливали. И вот, когда были уничтожены последние часы, время вовсе перестало идти. Ветер затих. Все куклы прекратили шевелиться и обернулись статуями. Замер король Раветиль, замерли все его придворные. Замер на троне и Нун. Навеки, как и хотел. Сидел, схватившись за золотые подлокотники и не шевелясь.

Ибо единственный час его правления не завершится уже никогда.

Отныне это пространство скуки.

Читающий да внемлет!»

Закончив, Авилекс аккуратно свернул драгоценную бумагу и обмотал ее тесемкой. Фалиил задал вопрос очевидный для всех:

– Почему же нас это не коснулось?

– Никто из бывшей ойкумены не в состоянии преодолеть туман абстракций и проникнуть в Сингулярность. Мы – особая область пространства, со своими свойствами и даже законами. Тем не менее, остановка времени рано или поздно не могла как-то не отразиться и на нас. – Авилекс задумчиво посмотрел в сторону горизонта, где одна из свечей молча проповедовала миру свой свет, три другие спорили с ней, безмолвно пытаясь доказать, что именно их сияние краше. – Последние дни я много думал над сложившейся ситуацией, и то, что сейчас скажу, не сочтите за безумие… я хочу попытаться снова запустить ход времени.

Звездочет снял шляпу для того, чтобы очередной раз помять ее в руках. Это бессмысленное действо он совершал минимум по несколько раз в день: иль от излишнего волнения, или от прозаического безделья. Куклы переглянулись и стали громко перешептываться, даже Анфиона потеряла интерес к разглядыванию ногтей, приподняв заинтересованный взгляд.

– А что, это получится? – спросил Фалиил.

– Не уверен. Но можно попытаться, нет – нужно попытаться. У нас просто нет выбора: с каждой ночью туман абстракций светится все сильнее, в нем накапливается внутренняя энергия, не находящая себе выхода, ведь он находится на границе между текущим и стационарным состоянием времени. Там растет напряжение, последствия которого сложно предсказать. Думаю, это как-то связано и с нашими личными странностями: появилась тень, в далеком прошлом исчезнувшая навеки, все чаще возникают видения загадочных Незнакомцев, еще эта книга… Сингулярность становится нестабильна и порождает аномалии. А что будет завтра?

Легкое дуновение страха, последовавшее за этими словами, заставило кукол притихнуть. Таурья даже закрыла лицо ладонями, шепча себе под нос: «ой, что будет? что будет?».

– Теперь вы понимаете, что я собрал вас не для праздной болтовни? – звездочет принялся разворачивать второй из принесенных свитков. – Слушайте:

«Читающий да внемлет!

Философский трактат о тайных бытия.

Знайте, что движение времени в поднебесье вызывается колебанием струн. На границе мира, у непреодолимых скал, находятся два механических музыканта: один на востоке, другой на западе. Тот, что на западе – музыкант со скрипкой, он играет только в миноре. Путь к нему преграждает Недорисованная крепость. На востоке – музыкант с арфой, он играет только в мажоре. Препятствием к нему является Сентиментальный лабиринт. Лишь когда они оба играют, светлая и темная, четная и нечетная, мажорная и минорная стороны реальности гармонируют друг с другом, и это приводит к поступательному ходу времени. Работу же самих музыкантов вызывает механизм Тензора, который расположен далеко на севере. Он охраняется Каруселью зеркал. А для того, чтобы придать энергию всей этой системе, нужно отправляться на самый юг – туда, где находится Пружина заводного механизма. Путь туда свободен.

Вы спросите: как же столь отдаленные объекты взаимодействуют между собой?

Отвечу: под землей, через нижнее пространство мироздания проходит целая система полубесконечных цепей, связывающих одно с другим.

Читающий да внемлет!»

Авилекс внимательно посмотрел на каждого слушателя, потом сделал свой официальный голос немного мягче:

– Я понимаю, что нагрузил вас излишней информацией, но об этом просто необходимо знать. Иначе мы не двинемся дальше.

– Вот уж никогда не думал, что ход вселенского времени заводится какой-то там пружиной, – с легким смешком в голосе произнес Ханниол, и его скептицизм сейчас разделяли многие.

– Да-да, примерно как ты заводишь свой будильник. Это еще раз доказывает, что все существует по образу и подобию некой парадигмы… что, слово непонятно? Если просто, то все вещи, малые и великие, неизбежно похожи друг на друга. Так устроено все вокруг.

– От нас-то чего требуется? – Ингустин, занятый последнее время лишь книгой да поиском ее сакраментальных страниц, с крайней неохотой переключал свое мышление в другое русло. Его бесцветные опаловые глаза, лишенные выразительности и какой-либо индивидуальности, сейчас недовольно смотрели в сторону рассказчика легенд. Вот еще в чем заковырка… – именно легенд, скорее всего звездочетом же когда-то и записанных (если не придуманных).

– Нужно четыре добровольца, чтобы отправиться в пространство скуки, на самый край – к непреодолимым скалам. Один пойдет к механизму Тензора, наладить который является самой сложной и ответственной задачей. Он сломался сразу после событий, спровоцированных уже небезызвестным вам нищим Нуном. Путь туда, как мы только читали, лежит на север. Двое других пойдут на восток и запад, чтобы настроить ослабевшие струны арфы и скрипки соответственно. Если во время своей игры механические музыканты будут фальшивить, запустить время не получится. Проблема усугубляется еще и тем, что на пути к нашим благородным целям расположены три препятствия: Карусель зеркал, Сентиментальный Лабиринт и Недорисованная крепость. Они созданы для защиты от любопытных глаз да неугомонных умов. Что это такое пока меня не спрашивайте, долго объяснять. Четвертому добровольцу выпадает самая легкая задача: отправиться на юг и завести Пружину так называемого заводного механизма. После того, как был сломан Тензор, она раскрутилась и ослабла. Никаких препятствий движению на юг не установлено.

Авилекс наконец сказал все, что хотел, долго после этого выслушивая не уверенную в себе самой тишину. Мраморная экспонента с четырьмя мертвыми циферблатами стояла посреди поляны как немое доказательство всего вышесказанного и теперь обретала своим существованием иной, более глубокий смысл. Хотелось даже подойти, подергать какую-нибудь из ее застывших стрелок – вдруг от этого в пространстве скуки что-то да изменится. Хотя, вряд ли. Стрелки, двигающие ходом времени, а не наоборот, – явление в принципе невозможное.

Звездочет уже начинал тяготиться всеобщим безмолвием, развел руками и сказал:

– Увы. Внутри Сингулярности осталось слишком мало субстанции времени, поэтому оно, чтобы не утечь окончательно, замкнуто в петлю. Мы с вами, по сути, постоянно проживаем один и тот же день, только по-разному. Если когда-нибудь…

– Я пойду! – бестактно прервал Ханниол, ему в голову вдруг пришла спасительная мысль, что путешествие – это возможность долго не видеть Астемиду, ну… и Гемму заодно. Может, со временем чары эликсира под названием «любовь» наконец развеются?

– Хорошо. Если уж первым вызвался, то тебе решать – в какую сторону направишься.

– Да какая разница, пусть будет север, – наугад ляпнул Хан и обрадовался окончательно принятому решению.

– Хм… к механизму Тензора, значит. Самая ответственная миссия. Одобряю. – Авилекс надеялся, что теперь-то после этого смелого шага предложения от самовыдвиженцев посыплются чередой. Хоть он и являлся негласным лидером общества, он не мог никому приказывать. Но поляну словно покрыла эманация тишины, даже шуршание крыльев бабочек перестали восприниматься слухом. – К примеру ты, Раюл, не желаешь ли сходить развеяться?

– Не-а, я вообще ходить не люблю, у меня ног слишком мало.

Винцела хихикнула, а Раюл для чего-то пошлепал друг о друга свои ботинки. Казалось, он вообще никогда не говорил всерьез, вся его жизнь – на шутках да прибаутках – кружилась с легкостью пушинки, не зная откуда, не зная куда и даже не ведая зачем. Ко всему вокруг он относился с иронией – в лучшем случае, с издевкой – далеко не в худшем. Его лицо обладало так называемой мимикой покоя: даже когда оно не выражало никаких чувств, легкая сардоническая ухмылка пластмассовой маской присутствовала постоянно. Больше всех он доставал Гимземина, иногда скажет нечто вроде: «о, Стекляшкин к нам пожаловал!» или «пробирочно-колбочный бог к нам дойти ногами смог». Алхимик злится, сыплет проклятиями, а тому только весело.

Хариами и Фалиил стали о чем-то перешептываться между собой, даже немного поспорили, после чего Хара заявил:

– Мы оба тоже идем: я на восток, Фали на запад. Хочется посмотреть, что за механические музыканты такие?

– Замечательно, замечательно, – Авилекс нежно пригладил тулью своей шляпы, показывая жестами, как все хорошо складывается.

– Тогда я иду на юг! – громко сказал Раюл.

– Подожди, я же только что тебе предлагал, ты отказался!

– Правда? – Раюл выразил искреннее изумления. – Ну так пользуйтесь моментом, пока я не отказался от того, от чего уже отказался! Иду, и все тут!

Звездочет озадаченно вздохнул, с недоверием посмотрев на местного шутника:

– Ладно. Кстати, Фали, у тебя остались еще свободные ракушки? Четыре пары наберется?