Текст книги "Случай в Кропоткинском переулке"

Автор книги: Андрей Ветер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

МОСКВА. ЛУБЯНСКАЯ ПЛОЩАДЬ. ПОЛКОВНИК МАКАРОВ

Праздники минули, начались будни.

Несмотря на поздний час, Владлен Анатольевич Макаров всё ещё сидел за столом в своём кабинете и в который уже раз перечитывал лежавшую перед ним на столе бумагу. Это была справка, составленная его заместителем. Справка, которая повергла Макарова в глубочайшее уныние. Анализируя полученную информацию снова и снова, полковник мысленно вёл разговор с двумя своими сотрудниками – Владимиром Нагибиным и Николаем Жуковым.

«Ну вот, Владимир Семёнович, как я и подозревал, не из служебного усердия вы беспокоились о чрезмерной, как вам казалось, либеральности товарища Жукова. Вот видите, лежит передо мной отчёт о его работе. И о вашей работе тоже… Даже не знаю, чьи… проступки, назовём это так, озадачили меня сильнее… Оказывается, разрабатывая гражданина Серёгина, вы чрезмерно увлеклись его сестрой. Вы же не станете отрицать, что вступили с Валерией Германовной в интимную связь? Ну, хорошо, что не отказываетесь. Было бы глупо с вашей стороны… Не понимаю только, как вас угораздило, Владимир Семёнович. Валерия Германовна, конечно, женщина весьма привлекательна, было бы безумием оспаривать этот факт. Но ведь вы – профессионал, вас учили контролировать себя, товарищ Нагибин, а вы втюрились, как мальчишка, голову потеряли. И ведь вам-то, Владимир Семёнович, лучше других было известно, что к Анатолию Германовичу Серёгину уже начались подходы со стороны иностранных спецслужб. Могли быть такие же подходы и к его сестре. И всё-таки вы позволили себе такую… беспечность! Как же так, Владимир Семёнович? Как же так? А если бы через Валерию Германовну англичане предприняли шаги для вашей вербовки? Ну да, машете рукой, мол, вы держали ситуацию под контролем… А как же, в таком случае, могло случиться, что вы нарушили устав? Каким образом эта женщина оказалась на конспиративной квартире, Владимир Семёнович? Что же вы молчите? Да-с, интересное у нас кино получается, товарищ Нагибин… Вот вы утверждаете, что это лишь сердечная слабость и что ничего за ней нет преступного. Но почему же вы тогда своего друга подставили под топор? Это ведь уже самое настоящее предательство, товарищ Нагибин. Жуков знал о ваших похождениях, не так ли, Николай Константинович? И вы, товарищ Нагибин, решили подстраховаться… Однако ваша хитрость привела к обратному. В процессе проверки Жукова открылось, что он утаил от руководства имевшуюся у него информацию о вашей связи с гражданкой Валерией Германовной… Как же так, Николай Константинович? Вы же профессионал, офицер госбезопасности! Вам ли не знать, куда могут привезти такие утайки? Да любая спецслужба даст много за такую информацию, а вы… Не ожидал от вас, товарищ майор, никак не ожидал. Ну ладно Нагибин – у него влюблённость! Но вы-то куда смотрели? Фактически расшифрован конспиративный адрес! Не понимаю вас… Да не нужно мне ничего объяснять, Николай Константинович, не нужно! Дружба тут ни при чём! Оставьте это!.. Вы отдаёте себе отчёт в том, что оба нарушили закон? Я теперь вынужден передать эти материалы в следственный отдел КГБ… Грустно это всё, товарищи. Очень грустно! И трагично! Что касается лично вас, товарищ Нагибин, то я буду настаивать на возбуждении уголовного дела… Вот такие пироги с котятами…»

Полковник Макаров откинулся в кресле и посмотрел в ночное окно. Лубянская площадь была пустынна. Изредка проезжали автомобили. Жёлтые пятна фонарей отражались в мокром асфальте, а высоко над землёй, под плафонами фонарных столбов, где свет скапливался какими-то плотными пятнами, клубилась мокрая снежная пыль, мелкая и юркая, как мошкара. Посреди площади привычно возвышалась фигура Дзержинского.

«Когда долго смотришь на скульптуру, начинает возникать ощущение, что она наполнена жизнью, – подумал вдруг Макаров. – Как это странно… И как естественно…Если бы в скульптурах не было бы частицы жизни, то не имело бы смысла водружать их. Мёртвый камень никому не нужен. Но в памятниках есть нечто… Нечто особенное… И как ни странно, в хорошо сделанных памятниках, кому бы они ни посвящались, всегда чувствуется жизнь… Только вот чья это жизнь – автора или модели…Чёрт возьми, не моё это дело, не мои вопросы…»

Макаров встал из-за стола.

МОСКВА. АНТОН ЮДИН. ВЫСТРЕЛЫ

– Куда едем? – спросил водитель.

– По Комсомольскому до конца, – ответил Юдин.

– А там куда?

– Там скажу, – буркнул Юдин, ощупывая в кармане рукоятку пистолета.

Весь день сыпал мокрый снег, теперь же снег превратился в обычный дождь. Асфальт казался зеркальным, огни фар и фонарей плавали по дороге мокрыми разводами. Облака мокрой пыли, поднимавшиеся из-под колёс, вились позади машин мутными шлейфами. «Дворники» монотонно скрипели, очищая лобовое стекло от вязкой каши ноябрьской грязи.

Юдин был мрачный и нервный. Он решил во что бы то ни стало заполучить милицейскую машину, но в черте города это было сделать почти невозможно. Оставалось одно: выехать на Московскую окружную. Вечерами там было темно и безлюдно. Юдин уже дважды совершал поездку по окружной дороге, запоминая, где имели обыкновение стоять выездные пикеты ГАИ. Обстановка на окружной обнадёжила его. Сегодня он принял решение действовать.

Когда Юдин увидел на окружной первую машину ГАИ, притаившуюся в кустах на обочине и почти незаметную для проезжавших автомобилей, он вдруг почувствовал невыносимую слабость во всём теле.

– Слушай, – он тронул водителя за плечо, – притормози.

– Давай, я чуть подальше, а то здесь гаишники.

– Только не далеко езжай…

Юдина мутило.

Едва машина остановилась, он распахнул дверь и чуть ли не вывалился наружу.

– Что? – испугался водитель. – Плохо?

Юдин выждал пару минут, пока не утихло беспокойство, и посмотрел через плечо:

– Уже лучше, уже почти нормально.

– Может, куда-нибудь в больницу? Что у тебя болит-то?

– Всё в порядке, не бери в голову… Ты езжай, я останусь… Пройдусь пешком… Воздух мне нужен… Возьми деньги…

Он бросил водителю синюю пятирублёвую бумажку. Тот выпучил в ответ глаза:

– Ты что такими деньгами швыряешься? Ты не уходи… Хочешь, я подожду?

– Езжай, – отмахнулся Юдин и отошёл от машины, скрываясь в темноте.

– Да я за такие деньги тебя хоть два часа буду ждать!

– Пошёл ты! Уматывай! Мне надо одному… Устал я…

Машина медленно поехала. Юдин проводил глазами красные её огоньки и сделал глубокий вдох.

– Так… Раз решил, то надо идти…

Он сделал шаг в ту сторону, где видел машину ГАИ. В голове сильно шумело. Почему-то ему показалось, что от непроницаемо-чёрного небосвода исходили какие-то синие лучи, помогавшие ему видеть шоссе, но в действительности дорога была погружена в глубокий мрак.

– И это центр великой державы! – громко сказал Юдин. – Да как можно жить в стране, где даже фонарей вдоль шоссе нет?!

Он остановился, испугавшись собственного голоса.

«Молчи, козёл, молчи! Молчи, чтобы тебя не засекли! Сейчас не время разглагольствовать! В любую минуту может решиться твоя судьба! Молчи! Просто молчи!»

Он заставил себя остановиться и отдышаться. Воздух был холодный и сырой. Ветер дул в спину. Вспотевшая ладонь влажно ощущала прикосновение рукоятки «макарова».

Выждав несколько минут, Юдин пошёл вперёд, вслушиваясь в хруст гравия под ногами. Он сошёл с дороги на обочину и едва не упал в канаву, залитую водой.

– Мать твою!

Серая «волга» с маячком на крыше вылепилась из темноты совершенно внезапно. Если бы не появившийся вдали автомобиль, полоснувший дальним светом и прорисовавший контуры «волги», то Юдин мог в прямом смысле слова наткнуться на гаишников.

Увидев «волгу», он остановился. В свете проезжавшего автомобиля он успел разглядеть две головы в фуражках. Оба инспектора ГАИ сидели на передних креслах «волги».

– Ну… – шепнул он и отщёлкнул большим пальцем рычажок предохранителя на пистолете.

Он распахнул дверцу «волги» настолько неожиданно, что сидевшие в ней мужчины не успели даже среагировать. Включившаяся жёлтая лампочка на потолке не осветила их лиц, но ярко залила светом плечи инспекторов. Они одновременно повернули головы к Юдину, и он сразу нажал на спусковой крючок, резко выбросив руку перед собой. От грохота выстрелов у него заложило уши.

«Наверное, нервное», – промелькнуло у него в голове, и перед его глазами возникло на доли секунды лицо мёртвого Асланбека Тевлоева.

Оба человека перед ним завалились набок.

Юдин рывком бросился внутрь машины и захлопнул за собой дверь. Так он сидел некоторое время, громко дыша и вслушиваясь в хрипы застреленных им людей. Вокруг лежала кромешная тьма.

«Чего ты расселся? – спросил он себя. – У тебя, что ли, дел никаких нет? Ты меня поражаешь, старик! А ну! Быстро!»

Он снова распахнул дверцу и принялся вытаскивать из машины неподвижных инспекторов. Они оказались тяжёлые, цеплялись ногами за кресла и рычаг коробки передач. Тот, что сидел на месте водителя, оказывается, крепко вцепился в руль, и Юдину пришлось потратить немало сил, чтобы разжать пальцы, обхватившие «баранку».

– Ах ты сука! Что ж ты делаешь, тварь такая? У меня же времени ни хрена нет!

Он дважды ударил рукояткой пистолета по пальцам инспектора. Тот отозвался едва уловимым стоном.

– Так ты ещё не сдох? Однако, гнида, ты упрям!

Когда Юдин наконец выволок второго инспектора из «волги», вдали вспыхнули четыре пары огней.

– Только этого не хватало для полноты счастья!

Он захлопнул дверцу машины и из всех сил потащил второе тело подальше в кусты. Первое тело уже лежало там.

Появившиеся автомобили на короткое время превратили заросли мокрого кустарника в ярко освещённую театральную сцену. Юдин сжался, стиснув пистолет. Машины сбавили скорость…

– Падлы! Все вокруг падлы! – прошептал он и не узнал собственный голос: настолько он был пронизан страхом, настолько в нём не было человеческих интонаций, настолько он был пронизан интонациями загнанного в угол обезумевшего пса.

Машины проехали мимо, и пространство вновь провалилось в темноту.

Юдин тяжело опустился на землю, ткнувшись коленями в мокрую пожухлую траву. Брюки сразу промокли насквозь. От коленей по всему телу побежал пронзительный холод.

«Давай же! Не сиди так!»

Он принялся расстёгивать шинели инспекторов. Кто-то из них опять захрипел, и Юдин задрожал от этого звука.

– Замолчи! Замолчи! Застрелю!

Но помутневшее сознание не позволяло ему понять, кто именно стонал.

С трудом переворачивая тела жертв, он стаскивал с них шинели и кители, расстёгивал ремни, пряжки, стаскивал сапоги…

МОСКВА. ВЛАДИМИР НАГИБИН

– Послушай, Володя, сейчас уже вернётся муж, – сказала Лера.

– Я хочу дождаться его. Хочу поговорить с ним, – мрачно ответил Нагибин. – Хватит нам таиться. Пора расставить все точки…

– Только не надо начинать с моей семьи! Ты расставь точки у себя дома! – выпалила женщина, сверкнув глазами. – Почему надо разрушать чужое? Почему мою семью? Нет! Начни с себя!

– При чём тут разрушать, Лера? Мы хотим построить наш с тобой дом. Наш и только наш! Разве я не прав?

– Ты прав, но начни с себя, – женщина взяла со стола бутылку и посмотрела на просвет, не осталось ли на дне вина. – Когда ты поговоришь со своей женой, я поговорю с моим мужем. Поверь, я не стану тянуть. Это ты тянешь резину…

– Я? Да мне просто жаль сына! Я не хочу травмировать мальчика!

– Ты просто трус, Вова! – Лера резко встала из-за стола, и два бокала, качнувшись, тревожно ударились о пустую бутылку. Лера скрестила руки на груди и приняла оскорблённый вид.

– Я не трус! Ты не понимаешь!

– Ты трус, – продолжала она. – И ты трус во всём!

– Я тебя не понимаю?… Лера, милая, почему ты так говоришь? Я же люблю тебя!

– Любишь? Ты только вилять умеешь! При чём тут любовь?

– Ты всё не правильно интепретируешь!

– Это я интепретирую? Да пошёл ты! Ты только и умеешь что к словам цепляться… Может, я не права? Ах… Да ты кто такой, Вова?..

– Что ты имеешь в виду?

– Ты же гэбэшник!

– И что? Можно подумать, что ты не знала этого! Ты знала, где я работаю, Не строй из себя невинную девочку. Ты прекрасно знала, что я…

– Да мало ли что я знала… Но только я думала, что ты – порядочный человек!

– Не понимаю тебя. А я кто? Я разве…

– Не делай удивлённых глаз.

– Ты о чём? – Нагибин нахмурился.

– Не строй из себя ангела. Я знаю, что это ты виновен в аресте моего брата.

– Твоего брата? Ты про Анатолия Серёгина говоришь? Ну что ж, раз ты знаешь, то тем легче нам разговаривать, – лицо Нагибина приняло чиновничье выражение. – Да, я познакомился с ним целенаправленно, мне было дано задание внедриться в его круг, так как мы получили информацию о том, что к Анатолию Серёгину проявляет большой интерес английская разведка. Ты знаешь, что твой брат имел слабость к антисоветской литературе…

– Подумаешь! Я тоже почитывала эти книжки. И что с того?

– Не о тебе речь, Лера, ты – другое дело.

– Почему?

– Во-первых, я тебя люблю, а во-вторых, ты не работаешь на секретном предприятии. А твой брат работал в «почтовом ящике»! У него был доступ к закрытой информации! Лера, ты понимаешь это?

– Он никогда не был предателем, Володя! Мой брат никого не предавал! Быть диссидентом ещё не означает быть изменником Родины! – с жаром воскликнула женщина.

«Боже, как она хороша! – подумал Владимир, глядя на неё. – В гневе она становится особенно прекрасной. Даже не знаю, когда она выглядит чудеснее: когда кипит страстью в постели, или когда гневается… Нет, я не могу без неё. Она – моя болезнь. Я ради неё пойду на всё… Чёрт возьми, вот так люди и сползают на скользкую дорожку…»

– Лера, – внушительно проговорил Нагибин и накрыл ладонью руку женщины, – выслушай меня спокойно. Твой брат мог стать лёгкой жертвой шпионажа. Люди его склада слишком безответственно идут на контакты с иностранцами… Ты помнишь Малковича?

– Тед Малкович? Английский журналист? – уточнила Лера. – Помню, был он как-то в нашей компании.

– Был, – подтвердил Нагибин, – он дважды был дома у твоего брата. Так вот Малкович – английский разведчик.

– Глупости! – выпалила Лера с возмущением. – Тебе всюду мерещатся шпионы! Ты помешан на них! Ты и твои коллеги… Вы все одинаковы! Вам бы только людей запугивать…

– Лера, ты не понимаешь!

– Всё я понимаю!

Нагибин замялся, смутился, сжал руки на груди, поднял их растерянно к лицу:

– Лера…

– Что?

– Ты не понимаешь…

– Я всё понимаю, сукин ты сын!

– Ты не понимаешь… Я на самом деле люблю тебя… И то, что я встречаюсь с тобой… То, что я общаюсь с тобой… Всё это ставит меня под такой удар…

– Какой удар? Не вешай мне лапшу…

– Лера!

– Что?! Ты думаешь, что я боюсь тебя? – Лера помахала указательным пальцем перед лицом Нагибина и презрительно ухмыльнулась. «А ведь я и впрямь боюсь его. Когда стало известно об аресте брата, я испугалась жутко. Но на следующий день Володя открылся мне, сказал, что он работает в КГБ, и мой страх куда-то улетучился. Пришло даже спокойствие, ощущение надёжности какой-то. Почему-то подумалось, что он меня от всего защитит. Но потом я узнала, что именно Володя виноват в аресте брата. И вот тогда пришёл настоящий страх. Мне и сейчас страшно. И я ничего не могу поделать с собой».

– Лера, почему ты так жестока со мной? Я на самом деле люблю тебя!

– Ты пользовался мною с первого дня нашего знакомства!

– Я не пользовался – почти закричал Нагибин.

– Ты хочешь знать, какие чувства ты вызываешь во мне? Ужас! Только ужас!

– Что ты говоришь? Лера! Милая моя, я люблю тебя!

– Да, я тоже любила тебя, Володя. Ты был умён, нежен и страстен… Но всё кончилось, как только я узнала, что ты упёк Анатолия за решётку… Да плевать я хотела теперь на твою любовь! Ты пользовался мною! Ох, если бы я знала, что ты использовал меня для того, чтобы набросить петлю на моего брата!..

– Лера, что ты говоришь!

– Это ты говоришь… Ты только и умеешь что говорить! – воскликнула Лера.

– Подожди, давай обсудим. Ты должна понять, что я…

– Володя, уходи, – она наконец-то решилась поставить точку на этих отношениях. – Убирайся! Видеть тебя не хочу!

Он не знал, что сказать. Его одолевали тысячи противоречивых чувств, разрывавших его на части. Он медленно поднялся на тяжёлых ногах и с трудом дошёл до двери.

– Значит, вот ты как. Значит, гонишь? Презираешь за то, что я чекист? Профессия тебе не нравится моя? Да знаешь ли ты, Лера, что я голову мою под удар поставил, полюбив тебя? Мне же нельзя никаких личных связей с такими, как ты… И ещё водил тебя на ту квартиру…

– На какую квартиру? Ах, на ту… Ну и что? Ведь это квартира твоего лучшего друга. При чём тут та квартира?

– Ты ничего не понимаешь, дура! Это служебная квартира! Я на моего товарища настучал из-за этой квартиры. Я моего друга фактически предал из-за тебя, из-за любви к тебе!

– Постой, Володя, да ты меня никак в чём-то упрекаешь? Ты? Гэбэшник? Меня? – она приблизилась к нему и включила свет в коридоре. – Боже, до чего ты смешон! До чего ты смешон, Вова!

– Я из-за тебя друга подставил!

– Ну ты и говно, – она решительно повернула дверной замок. – Ты говоришь, что ты предал друга… Я не знаю, что случилось, но это ты предал, а не я. При чём тут я? Зачем ты на меня сваливаешь вину?.. Ну всё, достаточно уже… Уматывай отсюда.

Он оделся, глядя на распахнутую дверь.

– Неужели так бывает? – он долго смотрел Лере в глаза.

– Уматывай! – прошипела она.

Он вышел и остановился на лестничной клетке. Он не подозревал, что человеку может быть так плохо.

«Лучше бы умереть, чем испытывать такое…»

Он вышел из подъезда, тяжело передвигая ноги. Шёл мелкий дождь. искристые капли вились под фонарными столбами, клубились, превращались в густое жёлтое месиво.

«Надо взять такси…Иначе не доеду…»

До проезжей части надо было пройти метров сто. Владимир шёл медленно, словно преодолевая огромное сопротивление. Ему казалось (и он физически ощущал это), что некая сила тянула его обратно, к Лере. Надо было объясниться с ней. Надо было понять друг друга. Нельзя было рвать всё вот так, разом, резать по живому…

Он остановился на залитом водой газоне. Слева от него громоздился припаркованный чёрный грузовик. Владимир облокотился о капот, обтёр лицо ладонью.

«Боже, какую глупость я совершил… Зачем я связался с этой женщиной?.. Что за тайную схему придумала для меня судьба?»

Он выпрямился и шагнул вперёд…

Серая «волга» на бешеной скорости вынырнула из-за грузовика. Синие полосы на бортах… Аккуратные белые буковки на синих полосках: «Милиция»… Маячок на крыше машины… Волга вильнула влево… Секунда… Правый задний борт стремительно налетел на Владимира, ударил, оглушил, отшвырнул…

Владимир перевернулся и отлетел на газон.

«Какая всё-таки внезапная у нас жизнь», – подумал он.

Никто не видел, как он упал, никто не вызвал «скорую», никто не оказал первую помощь. Нагибин лежал в полном одиночестве, распластавшись на спине. Повреждённый позвоночник не позволял ему шевельнуться, из разбитых губ сочилась кровь, и холодный дождь сразу смывал её с кожи, будто не желая портить красными разводами смертельную бледность человеческого лица. Мысли мучительно бились в голове Нагибина, оценивая произошедшее, торопливо перелистывая страницы прошлого и пытаясь заглянуть в будущее. Однако с каждой минутой думать было труднее и труднее, наползавшая тьма вгрызалась в сознание, разваливала его на куски. Тело почти не ощущало боли, лишь где-то вдалеке, будто в стороне, пульсировало что-то колючее и жгучее.

Нагибин с трудом сглотнул слюну.

«Какая внезапная жизнь…»

Сознание отлепилось от его тела и ринулось прочь…

МОСКВА. АНТОН ЮДИН

Юдин коротко глянул в зеркало заднего обзора. Тело сбитого человека перекувыркнулось, удар отбросил его на газон.

«Плевать! На всё плевать!»

Юдин надавил на педаль и в одно мгновение пролетел через перекрёсток. Справа промелькнуло здание цирка. Слева остался университет с примкнувшим к нему огромным парком.

«Плевать! Теперь надо только успеть!»

Перед глазами Юдина мелькали расплавленные световые пятна.

«Только бы не пропустить поворот!»

Он уверенно притормозил при съезде с эстакады, вывернул направо, как если бы ездил там каждый день, и выехал на Садовое кольцо. До его квартиры оставались считанные десятки метров…

Всю дорогу он слышал в переговорном устройстве шипящий голос дежурного ГАИ, который всё спрашивал и спрашивал, почему не отвечает патруль… Юдин то и дело бросал тяжёлый взгляд на приёмник и всё думал, что вот бы сейчас ответить: «Да пошли вы все»… Но сдержал себя.

Его сознание временами мутнело, но иногда делалось настолько ясным, что ему даже казалось, что он видел не только свою собственную жизнь, будто разложенную перед ним на длинной киноленте, каждый кадр которой был различим в мельчайших подробностях, но и жизнь всего человечества, со всеми его страстями, со всеми ошибками, со всеми хитросплетениями, со всеми нераскрытыми тайнами. Эта способность видеть всё в мельчайших деталях изумляла Юдина, но изумляла как-то мягко, неназойливо, будто намекая на что-то. Он уже знал, как всё закончится, но это знание было похоже на просмотренный только что фильм, в котором всё было понятно, разжёвано, но всё же оставалось только фильмом, не имевшим отношения к нему, Юдину, к которому был адресован этот фильм…

Он видел всё, он знал всё, но сам он будто оставался далеко в стороне от этого знания. Он понимал всё, но сам лишь слепо исполнял написанную кем-то для него роль…

* * *

Остановив «волгу» во дворе своего дома, он некоторое время сидел неподвижно за рулём. Рядом на кресле лежал ворох одежды, от которой исходил сочный запах осенней земли.

«Как сильно пахнет сырая трава… Просто воняет… Меня обязательно вычислят по этому запаху…»

Он быстро вышел из машины и, не увидев никого во дворе, сгрёб в охапку одежду, снятую с инспекторов ГАИ. Двор был тих и тёмен, почти нигде не горел свет. В одном из окон голубовато мерцали отблески включённого телевизора.

Юдин поднялся на свой этаж и разбросал на полу форму.

«Золото, теперь надо думать только о золоте!»

Он быстро вытащил из шкафа заветные тяжёлые мешочки и пакет с драгоценностями и побросал их в небольшой кожаный чемодан, заготовленный за пару дней до этого. Взвесив чемодан в руке, он поставил его на пол.

«Жарко, – он торопливо прошёл в ванную и ополоснул лицо. – Жарко. Как же мне жарко. Прямо-таки пылает всё внутри».

Юдин посмотрел в зеркало. Ему в ответ поглядели мутные глаза. Чёрные усы. Бледная кожа. Стиснутые тонкие губы. Белый шрам над правой бровью.

«Пора!»

Он ещё раз плеснул водой на лицо и вернулся в комнату.

Минут пять он разглядывал пачки советских денег.

«Зачем они мне теперь?»

Он отбросил их ногой и защёлкнул чемодан.

Торопливо переодевшись в форму инспектора ГАИ, выругался:

– Бляха-муха, сапоги-то великоваты! Ну, трудно, что ли, было нормальных людей послать?

Он застегнул пуговицы кителя и взял шинели с пола.

На одной шинели было видно отверстие от пули. На другой была лишь кровь возле левого лацкана, капнувшая, видимо, с лица застреленного.

«Кровь! Сука, сдохнуть не мог аккуратно! Всё только бы испортить! Ничего в жизни не идёт у меня гладко. Хотя бы крохотная подножка, но должна быть! Мать твою…»

Юдин опять вернулся в ванную, сунул окровавленный край шинели под струю воды и принялся отмывать кровь. Как только ткань впитала воду, она сразу потемнела, и кровь стала плохо различима на шинели.

«Вот ещё номер! Только врёшь! Нас на такие фокусы не купишь! Отчищу дочиста!»

Юдин взял кусок мыла и густо натёр им испачканное место. Минут десять он тщательно намыливал и смывал пену, потом придирчиво изучал отстиранное место под лампой.

«Вот теперь хорошо. Теперь уж никто не заметит, что тут были следы крови.»

Он оделся, поправил портупею и взял тяжёлый чемодан.

«Вот и всё. Только надо обязательно присесть перед дорогой.»

Он сел на чемодан, огляделся и остановил взгляд на пачках советских денег.

Чёрт с ними, хотя жалко оставлять. Ну, ладно, пусть достанутся хозяйке. За такой наблюдательный пункт можно хорошо заплатить.

Он неторопливо вышел из дома, оглядел двор и, положив чемодан за заднее сиденье, сел за руль.

«Курить хочется чертовски, – подумал Юдин. – Только теперь уж некогда. В посольстве расслаблюсь. Надо потерпеть немного».

Из передатчика доносился возбуждённый голос. Юдин прислушался. Судя по всему, докладывал человек, приехавший на место выездного пикета, где Юдин застрелил инспекторов ГАИ.

– Я обнаружил их… Они лежат в кустах, один убит, другой дышит… Оба раздеты, оба без формы, оружие изъято… Машины нет… Срочно высылайте «скорую»… Повторяю… Я обнаружил обоих. Судя по всему, нападение совершено час или два тому назад… Васильев мёртв, убит выстрелом в голову. Антипов дышит, у него пулевое ранение в грудь, потерял много крови… Высылайте «скорую»… Повторяю: высылайте «скорую»…

Юдин хлопнул дверью.

– Повторяйте, товарищи, повторяйте, – пробормотал он сам себе и повернул ключ зажигания. Машина загудела. – Повторяйте, товарищи. Повторение – мать учения… Эх, братцы, как я устал от всего этого, как мне надоело прятаться… Но всё-таки есть справедливость на свете. Теперь мне тут недолго, я последние минуты в этом дерьме…

Он надавил на газ и выехал со двора. Плавно повернув налево, покатил к посольству Финляндии, от которого его отделяло всего несколько десятков метров…