Текст книги "Красный Барон"

Автор книги: Андрей Посняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Скорей уж – вода, а не земля. Ну все равно – аминь. Да упокоит их Господь.

Похоронив павших и напоив водой пленных, рабов и раненых, стали думать и об остальных. Как выяснилось сразу же, управлять кораблем из всех собравшихся никто не умел, переселенцы даже как ставить паруса – не знали, тем более не умели обращаться с астролябией и лотом.

– М-да, – уже вечером, расположившись в капитанской каюте, почесал затылок Громов. – Я так и предполагал, что моряков у нас нет. Что ж, хорошо не всех прибили… всегда есть к кому обратиться – вот что значит гуманизм!

– Постойте, сеньор Андреас, – неожиданно возразил Симон…

Сеньор Симон де Охейда, так его звали, был человеком не только набожным, но честным, справедливым и умным. Да-да, тогда было такое время, когда бизнес предпочитали вести честно – глупо, но факт, так вот сеньор Охейда как раз и являлся таким предпринимателем, упертым до крайности и в ущерб себе. Может, именно поэтому он и мельницы своей сукновальной лишился?

– Вы что же, уважаемый сеньор Андреас, хотите обратиться к этим… к команде? – покачав головой, осведомился сей достойный сеньор.

– А у нас нет другого выхода, – развел руками Андрей. – Или кто-нибудь знает, в какой стороне земля?

– Ну-у… – Симон задумался. – К примеру, можно утверждать, что земля – на западе. Там же целый материк!

– Это все знают, – невежливо отмахнулся молодой человек. – Но нам-то не нужен весь материк, нам нужна Флорида, а не Джорджия и не Каролина…

– Почему же не эти…

– Потому что мы все совершили тяжкое преступление, уважаемый господин Охейда! – Громов произнес эти слова громко и веско, словно бы всех собравшихся пригвоздил. – Да-да, преступление, если кто еще не понял. Мы – и вы, господа, в том числе – захватили целый корабль, идущий, между прочим, под английским флагом. Вы полагаете, суд Ее Величества королевы Анны это нам простит? А! Вижу, никто так не думает, что ж, тем лучше – дураков нет. Значит – Флорида! Или какая-нибудь другая испанская колония, все равно, просто Флорида, мне кажется, сейчас куда ближе других.

– Вы предлагаете добраться туда на баркасе, сеньор Андреас?

– Хотел… – Громов усмехнулся, словно бы вспомнил вдруг что-то забавное. – Однако раздумал. У нас же есть корабль!

– Но мы не умеем им управлять!

– Есть тот, кто умеет, – негромко напомнил Андрей.

Бывший владелец сукновальной мельницы растерянно хлопнул глазами:

– Вы хотите договориться… с этими? Я вас правильно понял, сеньор?

– Именно так, – молодой человек улыбнулся. – И мы сделаем это сейчас же, ибо время работает не на нас.

Симон де Охейда недоверчиво покачал головою и посмотрел вдаль, уже подернутую синим вечерним туманом:

– Не думаю, чтоб они помогли нам.

– Помогут, – безапелляционно заявил Громов, все так же улыбаясь, словно здесь, на захваченной «Эулалии» царило безудержное веселье. – Нам ведь не нужен корабль, и живой товар тоже не нужен – все это мы вернем, едва только окажемся у берегов Флориды.

– Но там верные сторонники короля Филиппа!

– А от сторонников короля Карла вы не натерпелись? И вообще – для вас есть какая-то разница – кто король? Если есть – прошу не побрезговать объяснить!

Сказав так, бывший лейтенант скрестил на груди руки и оглядел собравшихся вокруг него поселенцев.

– Вы сами-то что мыслите? Ну вот, к примеру, вы…

Андрей ткнул пальцем в коренастенького мужичка с сединой в усах и бородке.

– Я? – недоуменно поморгал тот.

– Вы, вы… вы за какого короля?

Мужичок беспомощно оглянулся и пожал плечами:

– Я – как все… как старший скажет. А староста у нас – достопочтенный сеньор Охейда. Ведь так?

– Так, так, – с облегчением закивали собравшиеся.

– Так пусть уж все будет, как он решит.

Вот ведь стадо! Громов едва удержался, чтобы не выругаться. Ишь ты, «как старший скажет» – лишь бы самим ничего не решать, не брать на себя ответственность! Сталкивался Андрей с такими людьми еще и в прошлой своей жизни, и весьма часто. И как-то так получалось, что те постоянно жаловались – то начальство плохое, то «пл о тют» мало, то еще что-нибудь. Так вы не работайте там, где вам плохо – открывайте свое дело или уезжайте куда-нибудь, решайтесь – чего зря ныть-то? Да ведь нет, так и будут ныть, друг дружке завидовать да радоваться приходящим от государства подачкам, ибо работать – если это слово здесь уместно употребить – предпочитали именно на государство, а последнему было весьма выгодно иметь столь покорный народ, знающий, правда, одно лишь слово «дай!», и зарабатывать самостоятельно не умеющий. А зачем что-то организовывать, решать, отвечать, когда можно к государственной кормушке присосаться, как клоп… только вот рано или поздно всех клопов – дустом, особенно когда пайки на всех не хватит.

– Сеньор Андреас, вы меня слышите?

– Что? Ах да, да, – Громов внимательно посмотрел на Симона. – Так что вы решили?

– Решили… э… Договаривайтесь! А то вдруг – буря? Лучше уж твердую землицу под ногами иметь, а уж там будь что будет.

– Ну вот и славненько.

Потерев руки, бывший королевский лейтенант махнул своим ссыльным сотоварищам и зашагал к люку.

Сильвио Головешка, Деревенщина Гонсало Санчес и Каменщик Рамон Кареда откровенно радовались – еще бы, никто из них сильно в заварушке не пострадал, если не считать подбитого глаза Головешки да раненой руки Рамона, раненной, впрочем, легко. Если кто и получил больше всех, так это Мартин Пташка, правда, тому хорошо досталось еще до всех столь внезапно произошедших событий – от матросов и покойного капитана Пинеды. К слову сказать, в моральном плане подросток пострадал куда больше, нежели в физическом, – все ж чуть не повесили парня.

– А, кстати, где Мартин? – вдруг озаботился Громов. – Что-то его не видать.

– Да на баке они, – усмехнулся Сильвио. – Воркуют… сам знаешь, с кем.

Андрей ухмыльнулся:

– Понятно. Не рано ему ворковать?

– Ему-то не рано…

– А девчонке?

– Да сейчас такие девки пошли! – сплюнув, вступил в беседу Рамон. – Сплошные бестии: невежливые, бездельные, наглые… не то что в старые времена – тогда совсем другие девушки были, старших уважали, молились да честь свою блюли. А нынешние-то потаскушки…

Громов отмахнулся – не любил он ханжеских разговоров про «девичью честь», в конце концов это для каждой девчонки – ее личное дело, и нечего в чужую жизнь своим фарисейским мурлом лезть!

– Добрый вечер, почтенные господа, – присев, молодой человек издевательски постучался в трюм. – Во-первых, хочу осведомиться, как вам понравился ужин?

– Смотри сам им не подавись, каторжник! – злобно зарычали снизу… Похоже, что это был боцман.

– Ну как хотите, – усмехнувшись, Андрей повел плечом. – Можем вас и вообще не кормить – подыхайте, кому от этого плохо-то?

Приложив палец к губам, он кивнул своим спутникам, и те отошли от люка, встав неподалеку, у мачты.

– Эй, эй! – через пару минут забеспокоились снизу. – Вы здесь еще? Не слушайте старого дурня…

– А мы и не слушаем, – подойдя ближе, Громов погремел засовом и распахнул люк. – Просто вот тут подумали и решили вернуть вам корабль.

С минуту, а то и больше, пленники переваривали услышанную новость и, конечно же, дружно сочли ее за издевательство. Впрочем, кто-то все же осведомился:

– Шутите?

Андрей покачал головой:

– Ничуть. Но для этого вы кое-что должны сделать… Для начала я хотел бы поговорить со шкипером.

Чернявый шкипер оказался весьма любезен и особого зла не держал – в схватке ему выбили зуб, однако же не пристрелили, не проткнули насквозь и не проломили голову, так что, по мнению Громова, моряк имел все основания быть довольным.

– Нам нужно попасть во Флориду, – подведя шкипера к штурвалу, объяснил молодой человек. – Знающих моряков средь нас, как вы давно догадались, нет, но курс – что по звездам, что по солнцу – я лично определить вполне способен, так что менять его не советую. Какой здесь ближайший испанский порт?

– Сан-Агустин, – немного подумав, отозвался шкипер. – Но если мы туда войдем… вы ж говорили, что вернете судно?

– Верну, верну, не сомневайтесь, – Громов похлопал моряка по плечу. – Ближе к гавани мы спустим баркас и свалим.

– Э… кого вы хотите свалить? – не понял сленга шкипер.

– Уйдем, говорю, – но для этого мы должны как можно скорее добраться до… как там его – Сент-Огюстен?

Моряк усмехнулся:

– Так французы говорят. Сан-Агустин – если по-нашему.

Присматривать за шкипером оставили двух подростков из поселенцев, и те, гордые оказанным доверием, радостно заулыбались.

– Ты с той стороны сиди, – приказал Громов. – А ты – там. И, ежели вдруг разбойник что-то задумает – к примеру, сбежать, бросившись в море, или пробраться к трюму – освободить своих – немедленно поднимайте тревогу!

– Хм, разбойник, – уныло пробурчал моряк себе под нос. – Это кто еще разбойник-то?

Андрей, конечно, расслышал сие бурчание, но оставил его без внимания, строго-настрого наказав подросткам глядеть в оба.

Само собой вышло так, что Громов оказался нынче за старшего, и, стало быть, теперь отвечал за всех, в том числе – за пленников, за рабов и за судно тоже. По словам шкипера, до Сан-Агустина еще оставалось два дня – не так уж много, но тем не менее на эти два дня нужно было организовать народ, да и вообще – сообразить, кому и как конкретно вести дела с испанскими властями, к коим, кстати сказать, все поселенцы испытывали законное недоверие – они-то ведь в Южную Каролину плыли. Между прочим – колонию частновладельческую, не государственную, Андрей, правда, не помнил, как звали хозяина, да не особенно-то и интересовался – наверное, какой-нибудь напыщенный, словно индюк, английский лорд.

Теплая южная ночь накрыла «Эулалию» своим ласковым покрывалом, в небе горели звезды, и медная половинка луны висела над бушпритом, словно цепляясь кромкой за черные волны. По совету шкипера – как и всегда, ночью – оставили один блинд, остальные паруса спустили – мало ли? Поскрипывали снасти, и слабый ночной ветерок раздувал оставшийся парус.

– Сеньор Андреас!

Не успел молодой человек открыть дверь в каюту покойного капитана, как сзади подбежал мальчишка, один из тех, кого Громов оставил присматривать за шкипером.

– Что такое? – обернулся Андрей. – Только не говори, что разбойник бросился в море!

– Не, не бросился, – парнишка заулыбался. – Просто велел передать, что мы сейчас идем в беде… боде…

– В бейдевинд, – догадался Громов. – Ну что ж – это понятно.

– И еще сказал, что рано утром надо поменять… что-то поменять надо.

Лейтенант рассмеялся:

– Наверное, галс. Ладно, уж это-то мы сможем. Беги, служи – утром сменим. Да! Там кормовой фонарь… зажги-ка от него свечку.

– Свечку?

– Сейчас… поищу.

Войдя в капитанскую каюту, Громов нашарил на столе подсвечник и, вытащив свечу, отдал подростку. Тот притащил ее обратно уже пылающую, и молодой человек, отпустив парня, внимательно осмотрел помещение, особенно тщательно проверяя всякого рода шкафчики и матрас. Сразу же был обнаружен судовой журнал – собственно, его и искать не пришлось, лежал на самом видном месте, – а кроме того, бронзовый письменный прибор, пара дорогих пистолетов и початый бочонок рома. Никаких документов на ссыльных Андрей не нашел – то ли капитан просто забыл из взять, то ли куда-то задевал… а, может, их и вообще не было, а имелась лишь устная договоренность – поди, теперь, узнай.

Ха! Молодой человек вдруг хлопнул себя по лбу: ну какой же он дурень-то! Судовой журнал! Там же должен быть список пассажиров… а ну-ка, глянем… ага! Вот он.

Пробежав взглядом записи, Громов быстро отыскал и себя, и своих товарищей по несчастью:

«Гонсало Санчес, крестьянин, арендатор земли в Матаро. Причинил увечья хозяину поместья, за что приговорен алькальдом и местным судом к трем годам каторги и десяти годам ссылки… Сильвио Дайвиш, мещанин из Барселоны, бывший домовладелец, приговорен… пять лет каторги и ссылка на… ого! двадцать лет – за кражу серебряной братины из монастыря на горе Монтсеррат».

Андрей ухмыльнулся: вот ведь гад, Головешка! Братину у монахов увел – и как такого не покарать Святой Деве? Ладненько, их дело…

«Рамон Кареда, каменщик…»

Ну этот хоть про себя не врал, действительно – каменщик.

«В течение трех лет во главе многочисленной организованной им шайки тайно похищал цемент и другие материалы со строительства собора Святой Эулалии».

Вот волк! Тут Громов хохотнул, не сдержался – то-то соборы по шестьсот лет строили! Можно и на тысячу лет затянуть, ежели цемент воровать «многочисленными шайками»… Так… а дальше у нас… он сам – Андреас Громахо. И что там? Хо! Растрата казны форта Монтжуик! Ох, ничего ж себе – у них там что, еще и казна была?

Честно говоря, чего бывший сеньор лейтенант никак не ожидал, так это непонятно откуда взявшегося обвинения в казнокрадстве. Хотя… как раз вполне понятно: никакой политики, казнокрад – и точка. Интересно, что Мартину приписали? Оп…

О Мартине Андрей не прочитал ничего – страница в журнале оказалась вырванной. Даже не одна – несколько… то ли в них что-то заворачивали, то ли кто-то хотел что-то скрыть – а зачем? От кого теперь скрывать-то?

В дверь осторожно постучали:

– Сеньор лейтенант? Ты здесь, Андреас?

Громов распахнул дверь:

– Рамон! Да заходи же, не заперто. Чего такой скромный?

– Да думал, мало ли ты не один, а с какой-нибудь поселянкой, – махнув рукой, каменщик уселся за стол. – Знаешь, я ведь только что отсюда парочку выгнал, Пташку с девчонкой – ишь, отыскали себе местечко. Не по чину!

– Интере-е-есно… И что они тут делали? – вспомнив вырванные листы, насторожился молодой человек.

Рамон хмыкнул и поглядел на бочонок:

– Да ничего интересного – целовались просто. Даже друг дружку не лапали… впрочем, может, и дошло б до чего – да я помешал, выгнал. Каюта-то теперь – для тебя, Андреас, ты ж у нас нынче за старшего. А в бочонке-то что?

– В бочонке? Ром, я думаю. Хочешь, так попробуем – стаканы вон, в шкафчике, у двери.

Ром оказался на удивление неплохим, забористым и пахучим – но пах приятно.

– А ничего, – крякнув, похвалил Каменщик. – У покойника капитана губа была не дура. Так ты все же решил – к испанцам?

– Ну а куда? – Громов поставил на стол опустевший стакан. – К англичанам нам, наверное, тоже бы можно – конечно, не в Чарльстон – да ведь до них еще плыть и плыть, а Сан-Агустин – он вот, под боком.

– Поселенцы в Сан-Агустин не хотят, – оглянувшись на дверь, тихо промолвил Кареда. – Слышал, как они промеж собою шушукались. Хотят к англичанам.

– Ха! – Андрей хлопнул себя ладонями по коленкам. – Ну наглецы! Это после всего-то?

– Думаю, они хотят пленных просто убить да выбросить море. А потом все свалить на пиратов. Что ты так смотришь, Андреас? – каменщик ухмыльнулся и пододвинул стакан ближе к бочонку. – Староста их, Охейда, к тебе еще не подходил?

– Нет.

– Ну так подойдет завтра. Выпьем еще? Напоследок?

Староста поселенцев явился с утра и имел с Громовым весьма непростую беседу, в ходе которой Андрею стало многое ясно, и в первую очередь то, что появились серьезные проблемы, которые хотелось бы разрешить как можно более срочно. Поселенцы оказались людьми весьма практичными, и им вовсе не хотелось отдавать корабль, который вполне можно было продать в какой-нибудь гавани. К тому же некий сеньор Ромуальдо с помощниками уже спускался в трюм и тщательно пересчитал чернокожих невольников – на живой товар ушлые переселенцы теперь тоже рассчитывали и каждый желал получить свою долю.

О неграх, кстати, думал и Громов, предполагая, причалив к берегу еще до Сан-Агустина, отпустить их на все четыре стороны, а там – как знают. Гуманист… Однако поселенцы решили иначе: живой товар – живые деньги. Впрочем, с невольниками вопрос был не главным, иное дело – судьба корабля. Продать захваченное судно? Да еще в английских колониях? Не-ет, это не старые пиратские деньки, нынче времена иные, за такие дела запросто вздернуть могут… как того же Кидда!

– У ваших людей, сеньор Охейда, от жадности совсем крышу снесло? – выслушав старосту, язвительно осведомился Андрей.

– Извините… что снесло? – конечно же, собеседник игры слов не понял. – Какую крышу?

– Вы все с ума сошли! – молодой человек попытался изложить свои мысли куда более доходчиво. – На виселицу захотели? Как вы собираетесь продать этот чертов корабль? Кому? Никого здесь не зная.

– Люди говорят, что «Святая Эулалия» – доброе судно, – угрюмо пояснил староста. – И стоит хороших денег. Зачем нам их терять? Здесь, на чужбине, любая медяшка – не лишняя. Тем более, получив свою долю, многие вернулись бы домой.

– Да кто бы против?! – не выдержав, закричал Громов. – Только где вы «Эулалию» продадите-то? Не связывайтесь, говорю вам. А, впрочем…

Что спорить с идиотами, которым привидевшиеся вдруг ни с того ни с сего шальные деньги затмили разум? Ишь, сволочуги – когда чуяли сильную руку, сидели себе тише воды, ниже травы, а тут вдруг почуяли волю. Корабль им… живой товар… А не жирно будет?

Бабах!!!

Снаружи вдруг донесся пушечный выстрел.

Двенадцатифунтовка! – выскакивая из каюты, определил на ходу лейтенант.

– Ну кому тут неймется-то?

Взбежав на корму, Громов обвел гневным взглядом всех, кто там в этот момент был – поселенцев и ссыльных…

– Сеньор Андреас! – Мартин Пташка боязливо показал рукой в море.

Андрей обернулся… И увидел по левому борту фрегат! Трехмачтовый, однодечный, стремительный, как и полагается фрегату. Подняв все паруса, фрегат быстро приближался, и вот уже стал менять курс, разворачиваться бортом…

«Готовится к выстрелу!» – увидев на корме судна испанский флаг, потерянно подумал Громов. Судьба…

– И что нам делать? – подойдя, тихо спросил Охейда. – Это испанский корабль… А мы – под английским флагом. Надо было спустить.

Лейтенант отмахнулся:

– Все равно не помогло бы. Интересно, откуда здесь взялся испанский фрегат? Наверное, охраняет Сан-Агустинскую гавань.

– А ничего нам не надо делать, – щурясь от только что поднявшегося солнца, Андрей посмотрел на чужое судно. – Они дали предупредительный выстрел. Нужно ложиться в дрейф, иначе…

– Что иначе?

– Сорок пушек… По двадцать с каждого борта – нас разнесут в щепки первым же залпом!

– И не уйти?

– А есть достойный по силе ветер? Это слабое трепыхание – не в счет. Да и фрегат слишком уж близок.

По всему выходило – сдаваться, геройствовать Громов вовсе не собирался – кроме пушек, на фрегате обычно еще человек полтораста солдат – опытнейших головорезов королевской морской пехоты. А на «Святой Эулалии» – пятеро ссыльных да два десятка переселенцев… И говорить не о чем. Тем более, кажется, некоторые как раз и собирались в Сан-Агустин – так что уж теперь спорить?

Неожиданно улыбнувшись, Андрей махнул рукою:

– Спускайте блинд! И снимите, наконец, английское знамя.

Глава 9
Весна – лето 1706 г. Сан-Агустин. Флорида
Дежавю

Гастилло Сан-Маркос – крепость Святого Марка, выстроенная еще добрую сотню лет назад для защиты гавани от пиратов, с высоты птичьего полета представляла собой сложенный из светло-серых камней квадрат с ромбовидными бастионами по углам. Вооруженный солидной артиллерией, форт не то чтобы представлял собой совсем уж непреодолимую преграду, однако же делал высадку морского десанта весьма и весьма затруднительной, а потому враги предпочитали обходить город по суше – так делали и французы, и англичане – два года назад губернатор Южной Каролины сжег Сан-Агустин дотла, и с той поры город еще не совсем отстроился, только крепость выглядела как новенькая… то есть как она обычно выглядела еще сто лет назад. Правда, и к ней уже начинали пристраивать стену, соединяя с единственными городскими воротами – все в целях безопасности, помня натиск неуемного английского губернатора.

Именно сюда, в глухие и темные подвалы форта, и поместили всех, снятых с борта «Святой Эулалии» славным фрегатом «Король Филипп», одно название которого не оставляло никаких сомнений в политической направленности местного истеблишмента. Ну конечно же, губернатор Флориды поддерживал Бурбонов! Как и все кастильцы, да – вообще-то! – большинство жителей Испании и ее колоний. Знаменитая «война за Испанское наследство» шла уже давно, и неизвестно было, когда закончится, – вот и укреплялись, как могли, да отстраивали потихонечку сожженный варварами-англосаксами город.

– А здесь много работы, я видел, повсюду строительные леса! – все никак не мог остановиться каменщик Рамон. – Мы могли бы здесь неплохо заработать, да… То есть я хотел сказать – некоторые из нас. Вам, сеньор Андреас, как бывшему лейтенанту и человеку, опытному в военных делах, здесь, несомненно, найдется иное призвание.

– Чего это ты меня на «вы» называешь? – усмехнулся в ответ Громов. – Я ведь разжалован давно. Что же касается призвания – боюсь, оно у нас всех будет теперь одинаковым: бери больше, кидай дальше. Будем копать ров! И, думаю, не за деньги, а в лучшем случае – за еду.

– Вы полагаете, они нам не поверили? – вслед за каменщиком и Мартин Пташка тоже назвал лейтенанта на «вы».

Ну а как же? Он же дворянин… хоть и бывший. Но это – для каталонцев и англичан – бывший, а для кастильцев… Хотя – кто знает? Вон как дело-то обернулось – в крепость всех бросили, а что дальше будет – одному Богу известно.

Свободных казематов на всех бунтовщиков не хватило, и часть пленников, не особенно-то пока разбираясь, засунули к кому попало. Ссыльные, кстати, оказались вместе почти все, кроме здоровяка Гонсало «Деревенщины» Санчеса, что позволяло им сейчас вести душевные разговоры «за жизнь», ругаться и строить планы, в чем не принимал участия только Мартин Пташка – подросток сидел, забившись в самый дальний угол, и грустил, вспоминая, конечно же, Аньезу.

Соседями по темнице у новоявленных узников оказались трое чрезвычайно молчаливых индейцев, не выказывавших никакой охоты к общению, и двое местных забулдыг, распространявших вокруг себя сильный запах мочи и крепкого алкоголя. Эти-то, может, и поболтали бы, да только вот пока в себя, судя по всему, окончательно не пришли – со спокойной совестью задавали храпака, и добудиться их не представлялось никакой возможности – да и нужно ли было?

Головешка Сильвио вдруг с силою хватил по стене кулаком и в очередной раз выругался:

– Что б их всех… Похоже, нам не поверили, а, лейтенант? Иначе б чего здесь держали? Мы ж пострадальцы от узурпаторов, так ведь?

– Не пострадальцы, а пострадавшие, – наставительно заметил Громов. – А узурпатор пока один – самозваный король Карл Габсбург.

– Похоже, и сторонники короля Филиппа к нам отнесутся так же, как и англичане, – вздохнув, Рамон Каменщик тоже постучал по стене и уважительно хмыкнул. – Неплохая здесь кладка, думаю, не всякой пушкой возьмешь. Что и говорить, сделано на совесть.

– Как хоть ты это все видишь-то? – Громов посмотрел в сторону узенького, не пролезть и кошке, оконца под самым потолком, едва пропускавшего призрачный беловато-розовый свет утренней зорьки.

Точно такое же окошко, сколь ему помнилось, было и в казематах крепости Монтжуик, и в том подвале в Калелье… Все повторяется снова – такое вот, как говорят французы, дежавю! Не очень-то хорошее…

– А я и не вижу, – охотно пояснил сотоварищ. – Я по звуку слышу.

Он снова стукнул в стенку:

– Слышали? Добрая кладка, и цемент… очень хороший раствор был, наверное, на яйцах.

– Не, не на яйцах, – Сильвио недоверчиво тряхнул своей темной, чудь кудрявившейся шевелюрой. – Откуда столько яиц взять? Просто в раствор всего, сколько положено, добавляли – песка там и прочего… не пускали налево, как некоторые.

– Это кто это – некоторые? – обиделся Каменщик. – Мы уж внаглую-то не воровали… как те, что сперли монастырскую братину с горы Монтсеррат. Вот нехристи-то – на святое покусились!

Услышав такие слова, Головешка сразу окрысился и вскочил на ноги, больно ударившись головой – потолки-то здесь были низковаты. Не такие, конечно, низкие, как в убогих советских «хрущевках» да «брежневках» (мечты всей жизни для подавляющего большинства нынешних жителей России), но все же и не высокие – приложиться башкой вполне можно было.

– Ты кого нехристем обозвал, черт белобрысый?! На себя бы лучше взглянул – прости господи, главный городской собор – и тот триста лет никак достроить не могут, все крадут, крадут… Вот кто самые настоящие нехристи и есть!

– Помолчал бы!

Каменщик тоже встал в позу, сжав кулаки и слегка склонив голову с видом опытного бойца.

– О, да вы никак подраться собрались? – презрительно сплюнув на пол, усмехнулся Андрей. – Обождите немного, мы сейчас ставки сделаем… в счет будущих великих заработков. Мартин, ты на кого ставишь? Эй, парень, ты там уснул?

Юноша вздрогнул и обернулся:

– А?

– На кого ставишь, спрашиваю. Тут у нас – кулачный бой.

– На Каменщика, – недолго думая, отозвался Мартин. – Десять против одного. Но это если честный бой.

– Что значит – если честный, Пташка чертова? – Сильвио выругался и недовольно посмотрел на парня. – Что ты этим хочешь сказать?

– А то и хочу! – В серо-зеленых глазах подростка отразился невзначай заглянувший в камеру первый солнечный лучик. – Думаешь, я не видел, как ты нож в сапоге припрятал?

– Ах ты ж, сволочь! – с видом оскорбленной невинности Головешка подскочил к парню и схватил его за грудки. – Ты что же, думаешь, я в честной схватке нож в дело пущу…

– Пустишь… Пусти-и-и… Ай…

– Ша! – звонко хлопнул в ладони Громов. – Хватит. А ну живо расползлись все по углам. Живо! Я кому сказал?

Он произнес это грозным и непреклонным тоном человека, привыкшего отдавать приказы, и каторжники не посмели ослушаться, тем более что не так давно признавали своего сотоварища за командира… да и сейчас держали за старшего.

Подчинились. Головешка, правда, пробурчал что-то себе под нос, а потом наступила тишина… прерванная чьим-то пьяным возгласом:

– А мне? Я-то могу ставку сделать, а?

Это произнес один из проснувшихся пьяниц – жилистый, лет за пятьдесят, мужичок, с седой бороденкой, одетый в грязно-серую рубаху и темный бархатный жилет с оторванными пуговицами.

– А ты кто такой есть-то? – удивленно спросил Сильвио. – И за что сидишь?

– Меня зовут Хосе Домингес! – пьяница с гордостью выпрямил плечи. – И в этом городе я не последний человек, клянусь Святой Девой! О-о-о, про старого Хосе вам всякий скажет, нет такого человека, чтоб меня не знал или хоть раз в жизни не обратился ко мне за помощью.

Андрей недоверчиво хмыкнул – впечатления человека благородного новый знакомец явно не производил. Простолюдин, это видно, однако речи ведет хвастливые. С чего бы?

– Да кто ж ты, ответь? – нетерпеливо повторил Головешка.

– Сапожник я… кто ж.

Забулдыга отвечал таким тоном, словно бы являлся не меньше, чем заместителем коменданта форта или уж по крайней мере владельцем нескольких доходных домов и пары мельниц.

– Ах, во-он оно что – сапо-о-ожник. Тот еще маркиз!

– Напрасно смеетесь, – обиделся Хосе. – Без башмаков ходить могут разве что дикари, вон… – он презрительно мотнул головой в сторону индейцев. – Нормальный же человек, хоть ты дворянин, хоть простой горожанин – без башмаков нельзя никак! Босиком только каторжники да нищие ходят, да еще дети малые – так на то они и дети, ага. А сапожников, кроме меня, в городе только трое. Трое! И спросите, кто самый лучший? Старый Хосе!

– Что ж ты тогда здесь сидишь, лучший? – засмеялся Сильвио. – Иль местным офицерам сапоги не нужны?

– Как не нужны? Нужны… А сижу – за дело! – сапожник с гордостью повел плечом.

Головешка хлопнул в ладоши:

– О как! Первый раз вижу человека, который бы признался, что за дело сидит! Обычно все говорят другое.

– А с чего мне юлить? Старый Хосе – человек честный, об этом все знают. Хватанул колодкой жену – так ведь тоже за дело. Чего она… Эх, – старый пьяница уныло махнул рукою. – Говорили мне люди – на индеанке женись, так ведь нет… Сейчас бы жил – в неге, в любви… Не, вообще-то, моя аллигаторша… гм… Трухильдия баба ничего себе, только на расправу скора, а так…

Сей интереснейший рассказ прервали чьи-то послышавшиеся снаружи шаги и скрежет засова. Распахнулась дверь и в камеру заглянул стражник в непонятного цвета мундире, перепоясанном крест-накрест широкими белыми лямками:

– Эй, дядюшка Хосе, ты там не помер еще?

Повернув голову, сапожник довольно осклабился:

– Не. Как, Пабло, сапоги-то не жмут?

– Да не жмут, дядюшка Хосе, – на совесть сработал.

– А! Что я говорил?!

– Тут твоя… как ты ее зовешь – аллигаторша – поесть тебе собрала, так забирай.

В камеру полетел увесистый узелок, ловко пойманный Головешкой. Захлопнулась дверь.

– На вот.

Бунтовщик протянул передачку адресату, и тот, развязав узелок, тут же организовал «поляну», гостеприимно пригласив к столу всех остальных… кроме индейцев – те даже и не повернулись, все так и хранили презрительное молчание. Ну что ж – вам с голоду помирать.

«Аллигаторша» Трухильдия прислала своему благоверному горшок кукурузной каши с мясом и перцем, соленые помидоры, чеснок, пару луковиц и вкуснейшие, обильно напичканные перцем и специями пирожки с луком, мясом и прочим ливером. Да! Еще и кувшинчик вина не забыла.

– Эх, вино-то разбавленное! – охоботив с полкувшина с видом лет триста бродящего в безводной пустыне странника, старый Хосе выругался и сплюнул. – Выходит, не зря бил. Учил уму-разуму.

– Слышь, Хосе, – похрустел пирожком Головешка. – А ты ее вообще – за что приложил-то?

Сапожник наконец оторвался от кувшина:

– Кого?

– Ну жену-то свою, ага.

– Да… в общем, было за что.

Быстренько замяв тему, Хосе безуспешно попытался растолкать своего соседа и, махнув рукой, навалился на кашу, которую ел прямо руками – благо густота консистенции сего питательного продукта это вполне позволяла.

Однако ж насладиться пиром Громову до конца не дали – вновь распахнулась дверь и в камеру заглянул стражник, на этот раз не Пабло, а какой-то усач в синем кафтане с крагами.

– Эй, бунтовщики! – зычно крикнул усатый. – Кто тут у вас за старшего?

– Ну я, – прожевав, обернулся Андрей.

Стражник поманил его пальцем:

– Тогда пошли. Наши господа желают тебя видеть.

И снова ощущение дежавю: длинные гулкие коридоры, факелы, решетки, стража. А вот и крепостной двор, чем-то похожий на площадь Вогезов в Париже: еще б статую короля Людовика, фонтан да деревья. Увы, здесь деревьев не было, лишь зеленела местами уже успевшая выгореть на местном жгучем солнышке травка. Прямо по траве и пошли, пересекли весь двор по диагонали, а затем поднялись по широкой лестнице, что вела на второй этаж, в просторный кабинет с распахнутыми настежь ставнями. Окна, конечно же, выходили во двор, снаружи оставались лишь бойницы да пушки, крепость все ж таки.

За длинным, устланным зеленым сукном столом, под портретом какой-то коронованной особы в парадной золоченой раме, узника дожидались трое, один из которых был священник в длинной, фиолетового цвета сутане, другой – длинный, как верста, военный в белом щегольском мундире с серебряными пуговицами и галунами, и третий – явно штатский – добродушного вида толстяк в камзоле темно-синего бархата и ослепительно-белой сорочке. Этакая сталинская «тройка» для суда над врагами народа – начальник местного отдела НКВД, председатель партбюро, прокурор. Интересно, кто здесь за прокурора? Священник? Вряд ли. Так что же – толстяк?