Текст книги "Капитан-командор"

Автор книги: Андрей Посняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

– Согласен!

– Освящается брачный договор и этот перстень, коий верная супруга должна вечно носить на левой руке в знак своего брака и любви…

Ах, как сияли синие глаза юной баронессы! Как струилось шелком платье. Жаль, что на такую красу почти некому было взглянуть!

– А теперь – поцелуйте друг друга!

– Ах, милый… как я тебя люблю!

– И я тебя…

Не били колокола, многочисленные родственники не размазывали по лицам пьяные слезы, и дети не осыпали брачующихся нежными лепестками роз. Ничего этого не было, все проходило тайно, и эта тайна стоила не таких уж и великих денег, на ремонт часовни Андрей пожертвовал всего-то дюжину луидоров, золотых королевских монет, отчеканенных по образцу испанских дублонов.

Простившись со священником, влюбленные – уже хотя бы наполовину муж и жена – быстро спустились вниз, к лошадям и верному Спиридону с юнгой. В небе ярко светила луна внизу, под ногами – лежал ночной город, лежал спокойно и тихо, лишь слышно было, как на стоящих в гавани кораблях отбили колоколами склянки.

Копыта коней гулко процокали по мостовой у церкви Святой Катерины, длинной и чем-то похожей на корабль. В расположенном неподалеку доме скрипнула дверь… в окнах вспыхнули свечи…

– Так-так, – ловкий малый с неприметным лицом, кравшийся за всей компанией от самого леса, шепотом подвел итог: – Эти двое, плотник, отец Анатоль, черный слуга и… что за мальчишка? Юнга? Надо будет завтра узнать. А так – хорошо! Надеюсь, месье д'Эвре окажется нынче щедрым!

Шелковое, цвета морской волны, платье, шурша, упало под ноги, и обнаженная Бьянка, восхитительно прекрасная, как только что рожденная из пены Афродита, шагнула навстречу мужу, едва только супруги остались одни. Светало, и сквозь щели в ставнях в комнату просачивались тонкие лучики призрачно-дрожащего света, напоминавшие отражающиеся от воды блики в облачный день, когда подсвеченные солнцем облака – нежно-палевые, золотисто-желтые, розовые – неспешно плывут над морем, жемчужными россыпями уходя к горизонту.

Обняв супругу за талию, Андрей погладил ее по спине и принялся целовать в губы, жарко и страстно. Возлюбленная отвечала с тем же, если не с большим, пылом, синие очи ее закатились, и томно вздымалась грудь, изящная, упругая, с небольшими, быстро твердеющими сосками… кои молодой человек тоже накрыл поцелуями, и, подхватив Бьянку на руки, осторожно уложил в постель…

Они пришли в себя лишь к обеду, и тут Громов вспомнил об обещанной Райкову прогулке.

– Милая, а не поехать ли нам прокатиться? Тем более лошади во дворе.

– Опять на плато де Грас? – с улыбкой уточнила баронесса.

– Да нет, здесь ведь немало иных, не менее красивых мест, скажем – Бомон-ан-Ож.

– Там я еще не была…

– Вот видишь!

Молодоженов сопровождали двое – Том и весьма кстати заглянувший в гости Спиридон, охотно согласившийся немного прокатиться. Так все трое и ехали, никуда не спеша и любуясь природой, Том, как и положено чернокожему слуге, почтительно шагал рядом, время от времени переходя на бег.

Около хутора Райков встретил их лично: поклонился, галантно приподняв шляпу, помог Бьянке спешиться:

– Проходите, проходите, дорогие гости. У меня уж и стол накрыт.

Стол был накрыт на открытой террасе, располагавшейся близ просторного, правда, довольно старого и требующего ремонта шато, серого, с высокими печными трубами и вентиляционными вытяжками. Клонившиеся ивы, густые кусты акации и голубые заросли вереска придавали пейзажу весьма живописный вид, а уж стол просто ломился от яств: Данила Петрович и здесь, за границей, демонстрировал широту русской души.

– Это вот – паштет из соловьиных язычков, откушайте, здесь, рядом – суфле с грибами, а в том серебряном блюде – салат из спаржи с мелко нарубленными жаворонками, сейчас принесут гуся и жаркое… Кушайте, дорогие гости, прошу!

В кустах весело пели птицы, ивы давали прохладную тень, и легкий ветерок уносил ослепительно-белые облака куда-то далеко к морю.

– За гостей! За то, что приехали!

Выпили вина и пуншу, всем стало весело, и даже скромно прислуживающий за столом Том получил свою долю вина и кушаний.

– Сейчас подадут десерт, – Райков кивнул на молчаливых слуг – молодых плечистых парней с бесстрастными лицами статуй, – а мы с господином капитаном пока пройдемся, поговорим кой о каких делах. Ах, прекраснейшая мадам, ничего, если мы вас ненадолго оставим?

Бьянка махнула рукой и рассмеялась:

– Оставляйте, уж что с вами поделать? Дела есть дела.

Чмокнув жену в щечку, Андрей быстро последовал за Райковым. Миновав небольшой сквер, они обогнули шато слева и оказались на просторном заднем дворе, где собралось около сотни молодых мужчин и парней в скромных, без всяких украшений кафтанах.

– Ну, – Данила Петрович скосил глаза на Громова, – командуйте, господин капитан!

– Как скажете, – Андрей пожал плечами и повернулся к парням:

– Та-ак! Слушай мою команду… В три шеренги… становись! Р-равняйсь! Я сказал – равняйсь… выровняли носочки… так… Смирно! Подняли головы… ага! Я вижу, в армии служили немного. Ладно… Кто умеет обращаться с фузеями – шаг вперед!

Переглянувшись, вперед выступило две трети собравшихся. Хмыкнув, Райков довольно потер руки.

– Теперь – канониры. Два шага вперед!

Помявшись, вышло человек десять.

– Кто хаживал в море? Умеет обращаться с парусами?

Парни обескураженно переглянулись, из строя вдруг вышел мужчина лет сорока, с красным обветренным лицом и уверенным взглядом:

– Мое имя Жан-Жак Лефевр. Парни просто не поняли вопроса, господин капитан. В море ходили немногие, но с парусами управиться смогут – я их кое-чему научил.

– Так вы моряк, месье?

– Боцман, господин капитан.

– Так-так… – задумчиво протянул Громов. – А ну-ка, проверим… Вот вы! – он ткнул пальцем в первого попавшегося парня – белобрысого, стриженного по-крестьянски, в кружок. – Грот-марсель – это где?

– Верхний парус на средней мачте, господин капитан! – без запинки выпалил белобрысый.

– А блинд?

– Блинд, господин капитан, на бушприте.

– Что ж, неплохо.

Искоса поглядывая на Райкова, Андрей опросил еще несколько человек, после чего развел руками и улыбнулся:

– Моряки – хоть куда. Правда, пока только в теории.

Данила Петрович окинул гостя цепким взглядом и, понизив голос, спросил:

– Ну так как? Согласны?

– М-м-м… – скривился молодой человек. – Признаться, еще даже не думал. Как-то было не до того.

– Жаль, жаль, – Райков скривился и вздохнул. – Вижу, не особенно-то вы рветесь на родину, дорогой мой Андрей Андреич.

– Да как вам сказать…

Громов и в самом деле не рвался, он и здесь-то, в Онфлере, можно сказать, только жить начинал, наконец вот женившись. А что в России? Дикий сатрап Петр Алексеевич? Боже упаси, там и в двадцать первом-то веке – в чистейшем виде территориально-отраслевой феодализм с многочисленными и своевольными вассалами типа «Газпрома» или РАО «РЖД», с «вертикалью власти» по типу типичной древневосточной деспотии, основной принцип которой – «я начальник – ты дурак!» Нет уж, не надобно такого счастья! В прежней своей жизни Громов имел немало знакомых эмигрантов, уехавших кто в девяностые, а кто в «тучные» далеко не для всех нулевые, в Финляндию, Францию, Германию, Чехию… Обратно «домой» никто не рвался, и никакой ностальгии не испытывал. Вообще, это понятие – ностальгия – как заметил Андрей, почему-то поднимали на щит люди, нигде кроме какой-нибудь пошлой «все включено» Турции не бывавшие, а то и вообще загранпаспорта не имевшие, зато всерьез полагавшие, что в чужедальней-то сторонке русского человека грусть-тоска обязательно до смерти заест. Да не заест! Никого еще не заела, и не спился никто «от тоски». Спиваются-то – в России, большинство тех, кто по привычке полагает, мол, российское государство – это же их, родное – что давно уже далеко не так.

Так что никакая ностальгия Громова, как умного человека, не мучила, в Россию образца начала восемнадцатого века он не стремился ничуть. А вот туда, туда в двадцать первый… в цивилизацию… Перед каждой грозой таскал ведь Бьянку на корабль, надеясь – а вдруг?

Так что, наверное, и была ностальгия… не – упаси боже! – по государству – по временам, по эпохе.

А Райкову почему-то неудобно было сразу отказать, однако Андрей все же пересилил себя:

– Знаете, Данила Петрович, – думаю, что нет.

– Ну что ж, – дипломат не особенно-то и обиделся. – Жаль, конечно, но, как говорится – хозяин – барин. Не буду неволить, спасибо, Андрей Андреевич, что людей моих посмотрели. Молодцы ведь – один к одному, а?

Ближе к вечеру гости уехали, со всей искренностью поблагодарив гостеприимного хозяина за теплый прием. Данила Петрович долго махал им вслед, а когда всадники и идущий рядом негр скрылись в рябиновой рощице, хмыкнул в кулак и, утробно высморкавшись, промолвил себе под нос:

– Думаешь, избавился от меня, господин капитан? А вот шалишь! Все одно по-моему выйдет, все одно! Чего вам, месье Лефевр? – Райков скосил глаза на подошедшего боцмана.

– Там человечек какой-то… Нездешний, говорит, что за кроличьими шкурками едет.

– И что?

– Да больно уж востроглаз. И кроликов тут никто не держит.

– Так ты полагаешь…

– Да, мой господин – соглядатай. Королевский шпион, тут и думать нечего! За гостями нашими следил, с ними и явился. Прикажете его… того…

– Нет-нет, – подумав, ухмыльнулся Райков. – Пусть о том, что видел, доложит, а мы… А мы подождем… не здесь, а близ Гавра. Пора уже туда перебраться… Жан-Жак – объявите о том людям, пусть собираются. Да! И парней, тех, кто половчее, отправьте в Онфлер… за соглядатаем этим.

На следующий день, в понедельник, с утра уже за Громовым и Бьянкой явился небольшой отряд конно-полицейской стражи во главе с незнакомым офицером, представившимся лейтенантом Брюссо и вежливо попросивший «господина капитана и его домочадцев» следовать за ним в здание городского суда.

– А что случилось? – изумился Андрей. – Что, вас господин Дюпре послал?

– Господин Дюпре смещен со своего поста еще в субботу! – лихо отрапортовал лейтенант. – Приказом нового сюр-интенданта полиции, графа д'Арно, наш прежний командир, шевалье д'Эвре восстановлен в своей должности… как и господин судья, к которому мы сейчас с вами и направляемся.

– Ах, вон оно как… – одеваясь, Андрей лихорадочно размышлял о случившемся. – А что же с маркизом де Сент-Обан?

– Арестован, господин капитан, – пожал плечами офицер. – Насколько я знаю, маркиз де Сент-Обан обвинен в злоупотреблении служебным положением и в ожидании суда помещен в Бастилию.

– В Бастилию! – непритворно ахнул Андрей. – Ну надо же! И что? Думаете, он оттуда уже не выберется?

– Может, и выберется, – Брюссо нехорошо ухмыльнулся и многозначительно поправил висевшую на новенькой перевязи шпагу. – Но нескоро.

– Так-та-ак…

– Вы собрались уже, господин капитан?

– Меня что, тоже вознамерились арестовать?

– Насколько знаю – господин судья лишь собирается предъявить вам обвинение. А дальше, в ожидании суда – домашний арест.

Надев треуголку, Громов покачал головой:

– Интересно, и в чем же меня хотят обвинить?

– А вот судья вам и скажет, – вполне логично объяснил офицер. – Вам и вашей супруге.

– При чем тут моя супруга?

– В суде все и узнаете.

Андрей был ошеломлен – ну надо же, ни с того ни с сего – словно гром с ясного неба! Ладно, с ним самим, пользуясь арестом маркиза, явно пытались свести счеты – было кому! Но вот Бьянка… к ней-то какие претензии?

– Ничего, милый, – набросив на плечи легкий шелковый плащ, баронесса подбодрила супруга. – Я уверена – все очень скоро разъяснится, уладится.

Громов, кстати, думал сейчас точно так же. Ну враги-завистники, интриги – понятно. Однако под его командованием – почти целый флот! Моряки, морская пехота. Неужели посмеют арестовать? Это трусоватый-то судья? Вряд ли… Прав этот Брюссо – домашний арест, самое большее. От командования, конечно, отстранят – ну и черт с ним! Друзей много, еще поборемся!

В сумрачном зале суда, за трибуной уже собрались заседатели во главе с самим судьей – морщинистым старикашкой с желчным отечным лицом и недобрым взглядом, парик которого напоминал нечто среднее между вороньим гнездом и куском старой пакли. Солнечные лучи, падавшие сквозь украшенные витражами высокие стрельчатые окна, окрашивали лица заседателей в синий и зеленый цвета, придавая сим достойным гражданам сходство с ожившими мертвецами.

– А, месье де Тоннер! – хриплым, каким-то каркающим голосом промолвил судья после доклада Брюссо. – Давно, давно вас ожидаем, как и супругу вашу… если ее вообще можно считать супругой.

Андрей возмущенно вскинул брови:

– Как это – можно считать?!

– А сейчас и узнаете, дорогой мой, вот прямо сейчас… Это кто еще?

Рассерженно тряхнув париком, судья вызверился на вошедших в зал жандармов в красных мундирах. Полдюжины человек во главе с широкоплечим молодцом – офицером. Вооружены алебардами и палашами, у офицера, кроме шпаги, еще эспантон и пара пистолетов за поясом. Жандармы конвоировали какого-то безусого юнца, почти мальчика, с наглым ухмыляющимся лицом и связанными за спиною руками.

– Что это? Кто? – возмущенно закаркал судья. – Я вас что – приглашал, господа жандармы? Какого ж черта вы сюда ворвались?

– Доставили преступника, господин судья! – кивнув на задержанного, молодцевато доложил офицер.

– Какого еще преступника?

– Это – Ансельм Обиши, тот самый обидчик женщин из Хулгата! Наконец-то попался, голубчик! Мы б его снаружи посторожили, на улице, да там девчонки с рынка – так мы боимся, кабы его до суда не разорвали.

– О-о-о! – с интересом взглянув на ухмыляющегося парня, судья потер руки. – Так это значит, тот самый Обиши и есть! Обидчик женщин. Надо же – а по виду совсем еще молокосос. И где вы его поймали?

– В гавани, господин судья. В таверне «Черный жук».

– Ах, вон оно что. В «Жуке», значит. Ладно, сидите пока здесь, ждите… Только смотрите мне – не гомонить!

– Еще одно только слово, господин судья, – глянув на синие мундиры солдат конно-полицейской стражи, учтиво испросил разрешения жандарм. – Не вам, а вот этому господину офицеру.

– Говорите, – судья махнул рукой. – Только быстро.

– Не вы ли будете лейтенант конно-полицейской стражи месье Брюссо?

– Я, а что? – лейтенант вытянулся.

– Да ничего особенного, – его собеседник светски улыбнулся. – Просто я встретил по пути вашего командира, полковника д'Эвре, так он объявил общее построение и срочный сбор!

– Да, но у нас вот тут… – Брюссо растерянно обернулся на Громова.

– Так мы его можем сопроводить, если нужно, – пожав плечами, жандарм посмотрел на судью.

– Сопроводите, – похожий на паклю парик раздраженно дернулся. – А вы… – судья кивнул лейтенанту. – Можете уходить, тут и без вас народу много.

Солдаты конно-полицейской стражи поспешно покинули зал заседания, и достойнейшие представители нормандского правосудия наконец-то смогли приступить к своим непосредственным обязанностям.

– Итак, господин де Тоннер, имею честь сообщить, что вы, равно как и ваша… гм-гм… супруга, обвиняетесь сразу по нескольким пунктам, – с ухмылкой прогнусавил судья. – В предательстве национальных интересов и в предательстве интересов веры!

– Что? – дернулся молодой человек. – Каких еще интересов?

– Извольте, разъясню, – похожий на паклю парик колыхнулся, словно корабль в бурю. – По первому пункту – вы постоянно поддерживали связь с нашими врагами англичанами…

– Ну надо же!

– Посредством вашего юнги… кстати, урожденного англичанина, по имени Лесли Смит, уже давшего все необходимые показания высокому суду.

– Интересно, каким путями вы их выбили?

– По второму пункту обвинения имеются два подпункта, – судья глянул на Громова с торжествующей усмешкой, словно все дело было уже давно доказанным и требовалось лишь соблюсти все необходимые формальности. – Подпункт «а» – вы тайно встречались с врагами нашего короля и католической веры, последователями некоего голландца Янсения, посланец которого, по имени Мартин, скрывался в вашем доме.

Тут уж не выдержала Бьянка:

– Что вы такое говорите, господин судья? У вас имеются свидетели?

– Конечно имеются! Кроме того, некий господин Анатоль, что служил при церкви Нотр-Дам де Грас, тоже – янсенист, закоренелый враг нашего короля и веры!

– Отец Анатоль?! Янсенист?

– Это еще не все, господа! – судья повернулся к заседателям. – Не далее как вчера обвиняемые так же сношались с еще одними недобитыми врагами – с мятежниками камизарами! Гугенотами, коих, вне всяких сомнений, очень скоро ждет костер, и…

– Ну до костра, я полагаю, все ж не дойдет дело, – судью неожиданно прервал чей-то гулкий голос.

Громов, Бьянка и все остальные обернулись, увидав идущего к трибуне человека в красном жандармском платье и с двумя пистолетами в руках.

– Райков! – удивленно воскликнул Андрей. – Данила Петрович! Ты-то как здесь? Зачем?

– За тобой, – выстрелив в потолок, Райков громко расхохотался и кивнул жандармам. – А ну-ка, парни, вяжите их всех. Нет, нет, своих-то не трогайте. Ну что, Андрей Андреевич, скажете, что я не вовремя? Они бы вас вздернули, честное слово. И вашу дражайшую супругу бы не пощадили.

– Что ж, спасибо, – Громов покусал губу. – Я так полагаю – мы идем сразу на корабль? Слава богу, морских пехотинцев там сейчас нету, месье д'Арризо увел их тренироваться в лес. А ваши люди, господин Райков, они здесь?

– Недалеко от Гавра, – Данила Петрович по-отечески взглянул на Андрея и улыбнулся. – Надо будет за ним свернуть.

– А сейчас – освободить юнгу.

– Уже!

– Быстро же вы управились! – с уважением промолвил Громов.

Райков рассмеялся, убирая пистолеты за пояс:

– На том и стоим, друг мой, Андрей Андреич, на том стоим!

Уже через полчаса «Красный Барон» вышел из гавани и лег на правый галс, к Гавру, точнее, к тому местечку в устье Сены, где дожидались завербованные Данилой Петровичем парни. Кто их знает, может, и впрямь – камизары, повстанцы-гугеноты, не до конца разгромленные войсками Его величества короля Франции.

Глава 11
Лето 1707 г.
Балтика

Из Северного моря в Балтику «Красный Барон» прошел без всяких эксцессов, в числе подобных ему торговых голландских судов, следующих в Любек, Ригу или Ревель. Полосатый голландский флаг щедро пожертвовал Райков, также у него нашлись и русские стяги – полосатый триколор с андреевским косым синим крестом, ныне тщательно спрятанные в особом тайнике в трюме. Судно «голландского купца Яна Песториуса», по всем документам, вышло из Амстердама с грузом сахара и кофе, оный груз тоже предоставил все тот же Райков, перегрузив в устье Сены на лодках, и яснее ясного намекнул, что и кофе и сахар очень ждет в Риге один тамошний купец по имени Ганс Фидлер, по словам Данила Петровича, настроенный к России весьма лояльно. Часть денег за товар Фидлер предоставил заранее, еще весной, совершив так называемую фьючерсную сделку через Амстердамскую биржу, а часть – девяносто восемь тысяч талеров – должен был уплатить непосредственно в Риге, для чего Райков, тщательно проинструктировав Громова, дал ему к купцу рекомендательное письмо, кое тоже надлежало хранить в тайне, правда, тайна сия – в отличие от всех других – была чисто коммерческая. Просто уважаемый Данила Петрович, наряду с дипломатическими и чисто шпионскими делами еще и при удобном случае проворачивал чисто личные гешефты. Почему бы и нет? Поэтому судно должно бы обязательно зайти в Ригу, а из девяноста восьми тысяч талеров пять получал лично Андрей и еще пять делилось на всю команду. После Риги, сделав портовую отметку для возможной проверки со стороны шведских военных судов и прихватив попутный груз все от того же купца Фидлера, судну надлежало идти в Ревель, а уж оттуда – по бумагам – в Выборг, на самом же деле – свернуть в Санкт-Петербург (тогда еще – Санкт-Питер-Бурх, никакая не столица), можно даже и под голландским флагом, с подачи царя Петра Алексеевича голландцев в будущей столице любили и всячески жаловали, даже сам царь иногда подносил капитану чарку. К царю же Райков дал Громову письмо и просил заходить, не чинясь, ибо «вас, господин капитан, с собственным-то фрегатом и командой сам черт в друзья примет!». Так что дело все, казалось, было уже на мази, от Онфлера никто за беглецами не гнался, вот только Балтийское море все же не зря называли Шведским озером, а могущественная Швеция находилась с Россией в состоянии войны, король Карл упрямо требовал Ингрию с Санкт-Питер-Бурхом. Так что, ежели б шведы хорошенько проверили липового «голландца», могли бы возникнуть весьма нехорошие коллизии… впрочем, Андрей – а, вернее, его новая команда, предоставленные Райковым люди, вполне могли бы сказаться теми, кем на самом деле и были: французскими мятежниками-гугенотами, беглыми «камизарами», как их называли за белые рубашки (камиза, по-итальянски и южно-французски), надеваемые поверх одежды – нечто вроде мундиров, чтобы отличить своих. Камизары выступали за возвращение норм Нантского эдикта, коим славный король Генрих Четвертый когда-то даровал свободу веры, и ныне давно отмененного, а также собирались установить какое-то мифическое «царство равенства и братства», что заставляло Громова относиться к своим навязанным матросам с известной долей осторожности – он вообще не очень любил фанатиков и предпочитал не иметь с ними никаких дел.

Однако рекомендованные Райковым парни производили впечатление людей вполне здравомыслящих и толковых, в морском деле набирались опыта быстро и капитана искренне уважали, тем более – у последнего и выбора-то никакого не было, не идти же в дальний поход с командой из двадцати человек, а именно столько оказалось «охочих». Плюс плотник Спиридон, ныне используемый за шкипера, плюс Том, плюс юнга Лесли – с парусами, положим, управиться и можно бы, при не особенно сильном ветре, однако вот вести бой – совершенно нереально!

У острова Рюген все суда задержались – пережидали внезапно налетевший шторм, а потом при почти полном штиле ждали попутного ветра. Пользуясь вынужденной остановкой, кто-то красил суда, кто-то устраивал купальню, а беглецы-камизары долго молились, опять же – с разрешения господина капитана.

Старшим среди них бы старый знакомый Жан-Жак Лефевр, крестьянин из Виваре, боцман, имевший – как он уклончиво выразился – некоторое отношение к морю. Какое именно – Андрей быстро догадался, глянув на его крутые мускулы и мозолистые ладони – галерный гребец, кандальник! Что ж, дело ясное.

Том гугенотов откровенно побаивался, хотя и сам принадлежал почти что к протестантской церкви, каковой можно было считать англикан, не признававших главенство папы, Бьянка же, наоборот, нашла с ними общие темы и даже по вечерам, после ужина, долго говорила с Жан-Жаком, довольно смело сравнивая последователей упертого швейцарского протестанта Кальвина и голландского католического богослова Янсения…

– Ну ведь и там, и там – божественное предопределение судьбы, самосовершенствование, строгость нравов! Это же все близко, не так?

– И вовсе не так, любезнейшая мадам Тоннер! Янсенисты все же – католики и…

– И иезуиты католики! А сторонники Янсения их ненавидят…

– А король Людовик гнобит и тех, и других, – встряв в разговор, Громов кивнул на небо. – Похоже, завтра с утра все-таки поднимется ветер. Даже ночью уже.

– Мы будем готовы, господин капитан, – месье Лефевр почтительно поднялся. – Ах, этот король Людовик… Эта проклятая война, разорившая нас. Господин Райков уверил, что царь Петр очень хорошо относится к людям нашего рода?

– Вы имеет в виду веру? – уточнил Андрей.

– Именно так, господин капитан.

– Тогда – да. А мятежников, скажу откровенно, ни в одном государстве особо не жалуют.

– Ого! Как там весело!

Вскочив на ноги, Бьянка подбежала к фальшборту, глядя, как сигают в воду моряки стоявшей невдалеке шхуны под английским флагом.

– А корма у них – зеленая, радостная! – присмотревшись, добавила девушка. – И цветы какие-то нарисованы… Ромашки! Как видно, тамошний капитан – человек веселый.

Рига встретила суда – от Рюгена они так и шли вместе, почти что в кильватер – отражающимся в бирюзовых волнах залива солнцем, голубым, с редкими бегущими облаками, небом и звоном колоколов, плывущим над широкой Даугавой, от самого города – к заливу. У причалов и на рейде стояло немало судов, в большинстве своем голландских, немецких и шведских, над красными крышами бюргерских домов гордо возвышались зеленые колокольни церквей Святого Якоба и Святого Петра, а – посередине, между ними – длинный основательный шпиль кафедрального собора, тоже выкрашенный радостной изумрудно-зеленой краской.

– Красивый город! – закрываясь от солнца рукой, Бьянка во все глаза смотрела на набережную. – И с погодою повезло. Только вот ветер – какой-то слишком прохладный.

На взгляд Громова, ветер был как раз тот, что нужно, как и температура воздуха – градусов восемнадцать-двадцать… ну да, для жительницы Барселоны, конечно, холодновато.

– Ой! А вон тот веселый корабль, с ромашками! – хлопнув в ладоши, кивнула юная баронесса. – И название – по-латыни… я могу прочитать – «Белая ромашка»!

– Да, забавное судно, – глянув на причаливающую к пирсу шхуну, Громов крутанул штурвал влево и отдал приказ готовиться к швартовке.

Добропорядочного рижского купца герра Ганса Фидлера Андрей отыскал там, где и говорил Райков – в недешевой харчевне недалеко от Ратушной площади и вычурного дома торговой корпорации «Черноголовых», названной так по знаку их покровителя, святого Маврикия – Черной голове. Харчевня так и именовалась «У дома», хозяин ее – здоровенный, с длинными белыми волосами и бородой, чем-то похожий на викинга, мужичага, откликавшийся на имя Борис, – услыхав про купца, кивнул и, попросив Громова немного обождать, указал на пустующий стол.

– Я велю принести вам пива, – по-английски отозвался трактирщик.

Именно на этом языке, по совету Райкова, и обратился к нему Андрей.

– У меня очень хорошее пиво, сэр. Найдется и ром, не хуже, чем на Ямайке… Вы ведь примерно из тех мест?

Громов повел плечом:

– С чего вы взяли?

– Ваш загар, сэр! Такой – точно из тропиков.

– Так вы и сами, видать, там бывали?

– Бывал, – без обиняков признался Борис. – В молодости служил у Моргана.

– Ого!

Услыхав имя знаменитого пирата, ставшего впоследствии губернатором, молодой человек не смог сдержать восхищенный возглас… и не стал уточнять, на каком именно этапе карьеры господина Моргана изволил служить почтеннейший владелец таверны, ответивший на возглас посетителя самой радушной улыбкой:

– Сколько лет прошло… А я всегда признаю своих, сэр! Пожалуй, я принесу вам и рому… и тотчас же пошлю мальчика за купцом, тот должен быть дома.

Кивнув, капитан «Красного Барона» расположился за столиком со всеми удобствами и, потягивая вкусное пиво в ожидании встречи, с любопытством разглядывал разные, украшавшие стены харчевни штуки типа старых штурвалов, обломков весел, рыбацких сетей и прочего. На небольшой полочке, отдельно, виднелась корабельная астролябия и какая-то мелочь, в числе которой…

Черт возьми! Показалось?

Поставив кружку, молодой человек рывком поднялся на ноги и, подойдя к полке, потрогал накрепко приклеенные к толстой сосновой доске фигурки – трех желтых, с серебряными саблями, воинов. Пешки!

– Ну вот, сэр! Нужный вам человек скоро прибудет. Совсем немного просил подождать.

Обернувшись на незаметно подошедшего хозяина, Андрей посмотрел ему в глаза и спросил прямо, без экивоков:

– Откуда это у вас?

– Чатуранга… – кабатчик хмыкнул и довольно пригладил бороду. – Эти индийские шахматы, должно быть, повидали немало. Один человек подарил их мне лет десять тому назад… Знаете, сэр, он тоже был загорелый, из наших.

– А как его звали?

– Уж и не помню, – пожал плечами Борис. – Да он и не назвался, скорее всего… а если и назвался, так не своим именем, вы ведь понимаете всё, сэр.

– Так он в Риге?

– Никогда больше его не встречал! Такой высокий седой мужчина. Кажется, он добирался в Стокгольм… или оттуда уже возвращался. Ага! – кинув взгляд на распахнутую дверь, владелец харчевни помахал рукой. – Доброго здравия, герр Фидлер! Прошу, прошу сюда…

– Да-а… – погладив фигурки указательным пальцем, пробормотал молодой человек себе под нос. – Вон оно как интересно! Что ж, наша милая рыженькая Камилла со своим дружком лекарем, выходит, в Ирландию-то подалась зря.

– Гутен таг, здравствуйте, – герр Фидлер – высокий, не старый еще мужчина, с обветренным умным лицом, в дорогих башмаках с пряжками и в синем кафтане доброго сукна – поздоровался с Громовым сразу на двух языках. – Вы меня искали?

– Да, вот письмо.

– Ах… – оглянувшись по сторонам, купец быстро пробежал послание глазами и тут же спрятал его за отворот рукава. – Ах, Райков, Райков… Вы говорите по-немецки?

– Нет.

– Тогда, быть может, перейдем на русский?

– Извольте, уважаемый герр!

Умные серые глаза собеседника азартно блеснули, чисто выбритое лицо напряглось, а тонкие губы сложились в улыбку, или скорее, в то, что должно было обозначать улыбку.

– Так у вас – корабль! – тихо промолвил купец. – Данила Петрович все же нашел, что искал. – Значит, можно вывезти медь… Опасно, конечно, но – кто не рискует, тот не живет, слыхали такую пословицу?

Андрей улыбнулся:

– У нас говорят – кто не рискует, тот не пьет шампанского!

– Всегда предпочитал бургундское или, уж в крайнем случае, бордо… Впрочем, это сейчас неважно, – герр Фидлер спрятал улыбку, посмотрев на собеседника со всей возможной серьезностью и, выдержав небольшую паузу, спросил: – Что у вас за судно, господин капитан?

– Добрый трехмачтовый корабль с вместительными трюмами и высокой кормой.

– Не тот красный, что вошел в гавань совсем недавно?

– Он и есть.

– Славно! – потерев ладони, собеседник понизил голос почти до шепота: – Теперь слушайте меня внимательно и делайте в точности так, как я вам скажу. Не прогадаете, смею вас уверить! Итак, под погрузку встанете последним, так, чтобы освободить трюмы лишь к вечеру… а загрузить – ближе к ночи. Со старостами грузчиков и портовыми ратманами ругайтесь на эту тему, как можно сильнее – мол, задержали до самой темноты! По бумагам – у вас коровьи шкуры, на самом деле – медь. Будьте осторожны, если узнают шведы… Ну вы человек опытный. Да! По навигационной карте – вы идете в Ревель, так на таможне и заявите. Деньги я чуть позже занесу прямо на ваш корабль. Все, до единого талера, в том числе – вашу долю и долю вашего экипажа, герр капитан. Если вы доставите груз в Санкт-Петербург, получите еще немало. Ну все! Удачи! Увидимся вечером, господин капитан.

Допив пиво, купец вытер с губ пену и откланялся, попросив Громова еще чуть-чуть посидеть в таверне. Так, на всякий случай.

В очередь на таможню Громов, как и договаривались, встал последним, сразу за разбитным огненно-рыжим малым с веснушчатым лицом ярмарочного забияки, судя по выговору – ирландцем. Рыжий оказался капитаном «Белой ромашки», того самого веселого судна, что всю дорогу от Рюгена до Риги шло чуть впереди «Красного Барона» и вызвало такой интерес Бьянки.