Текст книги "Демоны крови"

Автор книги: Андрей Посняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

– Мунгалы? – Олекса мечтательно улыбнулся, кивнул. – Был и у тех, а как же! Бату-хан, Кайду… мужчины серьезные! Правда, и строгость у них… чтоб старшого ослушаться ни-ни! Сразу голова с плеч. Не нравится мне это… Да и грязные они – пахнут, смердят просто! Хотя выпить не дураки – любят.

Так вот дни и тянулись. И не происходило ничего. Абсолютно! Никому этот убогий островок не казался интересным, никто сюда не заглядывал, похоже, рыбы и в иных, близких к человеческому жилью, местах хватало.

Олекса перед сном молился, уж это обязательно, крестился мелко-мелко на какой-то ракитовый куст, что-то там выпрашивал у Господа, какие-то тряпочки, от брюк оторвав к веткам привязывал… Тьфу! И как только не стыдно! Это что – христианство, что ли? Так, пародия какая-то…

Сам Миша, кстати, тоже молился – ощущал в себе такую потребность, и даже чувствовал некоторые укоры совести: это ж надо – в церковь так редко ходил! Права, права была Машенька, правильно ругала.

Ратников все чаще вспоминал жену, все думал – как ему с ней повезло. И еще одно тревожило: Маша почему-то ну никак не могла родить, а ребятишек хотелось – сына или дочку, а лучше – обоих. Что это за семья – без детей? Врачам, что ли, Марьюшку показать? Нужно бы… В конце концов, если все так серьезно, так можно и из детского дома ребеночка взять. Усыновить, так сказать… А что? Чем плохо-то?

Вот на такие ют мысли наталкивало Михаила вынужденное безделье, весь этот остров, заброшенный и первозданно-дикий, тающие угольки костра, шум набегающих на берег волн и далекое кукованье кукушки.

Ладно, семья, Машенька, людокрады и флигель, все это можно понять, но все чаще и чаще Мишу тянуло на размышления о проблемах глобальных, больших, общечеловеческих. И это был плохой признак. Почему плохой – Ратников и сам бы не мог сказать. Наверное, потому, что какой толк рассуждать о том, на что сам никак повлиять не можешь?

Что же касается конкретики, тех же рыбаков или кого еще…

– Лекса! – подумав, воскликнул Ратников. – А не поискать ли нам на бережку мест, для ладеек пригодных?!

– Пойдем, поищем, Мисаиле-боярин, – охотно откликнулся юноша.

Было как раз утро, точнее, уже ближе к полудню, хороший такой денек, с синим высоким небом, ярким ласковым солнышком, птичьим гомоном и пряным запахом трав.

Сделав по бережку круг, напарники обнаружили четыре удобных для причаливания лодок местечка: одно – на том самом песчаном пляже, второе – за плесом, и два – на другой стороне островка, ближе к ивовым зарослям. И везде Миша, не поленившись, понацепил по кустам да камышинам тоненьких, вытащенных из подола рубашки, ниточек, чтоб, ежели что, так потом увидеть, был здесь кто-то или нет. Вообще, хорошая идея – жаль, поздновато в голову пришла, ну, да лучше уж поздно, чем никогда.

День «сторожки» простояли, другой, а на третий… Первым заметил глазастый Олекса, на той стороне, на одном из дальних местечек, за ивами. Прибежал, запыхавшись:

– А нитки-то порваны, Мисаиле!

– Порваны? А ну-ка, пошли, сходим! Ты смотрел там чего?

– Не. Ты ж, боярин, сказал – сперва тебя звать.

– Молодец! А то все следы затопчешь.

Улеглись вчера поздно – с вечера молотил дождь, в шалаше мокровато стало, потому и уснули уже под утро, соответственно и проснулись… А куда торопиться-то?

Ниточки, ниточки, веревочки… Ну, конечно, порваны. Кто бы сомневался! А еще на песке след от киля ладьи или какой-то большой лодки! Видать, вытаскивали на берег.

– Не, не вытаскивали, – вскользь возразил Олекса. – Просто втюрились в берег с разгона, выскочили…

– Ну-ка по песочку пройдись… Вон, до тех камышей! Что-то они какие-то… вроде бы как примятые.

– Точно – примятые! Может, бежал кто? Или на челноке…

– Вот и посмотри… Постой! Пройдусь-ка и я с тобой.

Оба закатали штанины, пошлепали по мелководью, по песочку, стараясь не порезать ноги острыми раковинами.

Олекса внезапно остановился:

– Глянь, боярин! Вроде как след. Цепочка целая!

Миша опустил глаза: гм-гм… если и следы, то уж очень сильно размытые. Не поймешь, то ли к камышам шли, то ли, наоборот, оттуда к ладейке.

– А тут не один человек бежал, – Олекса присел на корточки. – Трое!

– Бежал?

– Ну да. Вон, расстояние-то… Оп-оп. Больно уж широковато шагать-то. Нет, не шли, бежали! Один… за ним двое. Пошли в камыши?

– Стой! – Ратников насторожился. – А вдруг там есть кто?

– Да нету! – отмахнулся юноша. – Вон, утки-то спокойные да и птицы поют… Был бы кто – так бы не пели.

Вот с этим можно было согласиться, вообще, средневековые люди, в отличие от современных, обладали изрядной наблюдательностью, и уж раз Олекса сказал, что в камышах никого нет, стало быть, нету.

Песок. Синее небо над головой. Жгущее спины солнце, бликующее в волнах золотой сверкающей змейкой. Цепочка размытых следов. Примятые, явно примятые камыши… И там же, в этих вот, камышах – лежащее навзничь тело.

Голая девушка с черной стрелой в спине.

Глава 5
Лето. Чудское озеро
МЕРТВЫЕ И ЖИВЫЕ

…общественное мнение превыше всего ценило силу, причем в самом примитивном ее проявлении.

Марк Блок.

Феодальное общество

Девушка лет шестнадцати была убита часа два-три назад, утром, по крайней мере, именно так, внимательно осмотрев труп, утверждал Олекса, а он в таких делах понимал не хуже любого судмедэксперта – жизнь выучила.

– Девка, видать, выскочила с ладьи, убегти восхотела, – не мудрствуя лукаво, высказал свою версию юноша. – За ней двое побегли… кто-то стрельнул из лука. И все! Не, стрела добрая, новгородцка!

– Новгородская, говоришь? Ну-ну… – Ратников сжал губы и тут же спросил: – Слушай, а чего им стрелять-то? Коли уж в погоню бросились?

– Не знаю, боярин, – Олекса пожал плечами. – Я ведь не кудесник, не чаровник, предсказывать да гадать не умею. Что вижу – про то и говорю.

Нагнувшись, парень вытащил стрелу и, перевернув мертвое тело на спину, внимательно всмотрелся в лицо убитой:

– Нет, не знаю такой. А девка ничего, красивая… была.

Олекса произнес это с таким равнодушием, что Мише на миг вдруг стало страшно: это что же за парень такой! Сидит рядом со свеженьким трупом, рассуждает цинично… Ни вздоха, ни оха, ни сожаления… даже брезгливости – и той нет. Хотя, если спокойно рассудить – а чего ему охать и вздыхать? Сам-то Ратников, вон, тоже не особо-то покоробился. Кто она им, эта мертвая девушка? Уж, слава богу, не сестрица и не женушка любимая… так, не пойми кто. Ну, жалко, конечно, но… Это Михаилу жалко, а Олексе… он человек своего времени, где смерть – вполне привычное дело. Убили и убили… слава богу – не его самого. Сейчас – не его, а дальше – один бог знает.

– Похоронить бы надо юницу, – шмыгнув носом, неожиданно промолвил Олекса. – Негоже так оставлять, не по-людски это, не по-божески!

– Ага, похоронить, – на этот раз цинично усмехнулся уже Миша. – Руками будем могилу копать?

– Так в песке-то быстро. Крестик выломаем… а то как же так-то?

Прав был Олекса, кругом прав: тело телом, а ведь и о душе надо думать. И коли уж так случилось, что, Кроме двух странников-беглецов, никому в целом мире не было дела до несчастной убитой, то уж придется им и взять на себя все дальнейшие хлопоты. По мысли средневекового человека, очень даже необходимые хлопоты. Мыслимое ли дело – тело непогребенным оставить?

– Она хоть православная? Ах да… – нагнувшись, Миша заметил на шее несчастной крестик. Маленький, зазеленевший, медный, не на цепочке даже, на нитке суровой, по всему видать – из небогатых слоев была девка, наверное, челядинка-холопка – раба. Как когда-то Марьюшка. Марьюшка… А ведь и она могла бы вот так же вот лежать со стрелой в спине или в груди, или вообще с перерезанным горлом, запросто могла… И что – тогда тоже не нашлось бы кому схоронить?

– Что ж, давай рыть могилу, парень, – сухо кивнул Михаил. – Ты начинай, а я в лесок прогуляюсь – досочку там подходящую видел.

«Подходящей досочкой» оказалась коряжина с плоским обломом, удобная вещь, почти как лопата, не забыть бы с собой потом прихватить, пригодится.

Могилу вырыли быстро, причем по большей-то части копал один Олекса, парень явно стеснялся, когда за импровизированную «лопату» брался «боярин-батюшка». Но сам-то работал умело, ходко, управившись с ямой менее чем за пару часов.

Вырыв могилу, выпрямился, посетовал:

– Эх, жаль, без гроба хоронить придется, да и не вовремя, до обеда ж надо… ну да Бог простит, не оставлять же на завтра – жарко, протухнет вся.

Ратников только хмыкнул: ну конечно протухнет.

Вдвоем осторожно перенесли убитую в яму, положили, скрестили на груди руки. Миша нагнулся – закрыть глаза. Большие, синие, кажется… да-да, синие… Или в них просто отражалось небо?

Олекса прочел молитву, бросил горсть земли, потом взялся за «лопату»… Михаил почему-то никак не мог отвести взгляд от мертвого лица девушки. Действительно – красивая. Такой бы замуж по любви, да нарожать бы деток… А тут… Да уж – вот она, жизнь.

Зарыли быстро, соорудили из песка холмик, Миша, оторвав от рубахи подол, примотал крест-накрест найденные неподалеку в лесу палки, воткнул. Оба перекрестились:

– Ну, милая, пусть тебе земля будет пухом. Не сладилась на этом свете жизнь, Бог даст, сладится на том, лучшем.

Постояли, помолчали. Потом вздохнули да зашагали себе обратно, шли тоже молча – каждый по-своему переживали чужую смерть.

Лишь ближе к вечеру, когда пекли на углях рыбу, Ратников тихо спросил:

– Как думаешь, кто ее?

– Шильники! – убежденно отозвался Олекса, а Миша кивнул: ну, знамо дело, шильники. Этим словом в Новгороде называли всех душегубов-разбойничков да, бродяг.

– Стрела-то новгородская, – осторожно переворачивая палочкой рыбу, рассуждал юноша. – Так это еще ничего не значит. Мало ли у кого могут новгородские стрелы быть? И у гостей торговых, и у шильников, и у чудинов здешних, даже у рыцарей… у кнехтов – само собою…

Михаил не спорил, думал, и думы его были не особо веселые… хотя довольно-таки интересные. Молодая красивая девушка из низших слоев. Да еще в таком месте, где… где можно уйти-перейти, занырнуть в чужое время, а там – налаженная работорговая связь! А не старые ли знакомые здесь проявились? Людокрады боярыни Ирины Мирошкиничны? Очень может быть, очень… Кстати, немцы тоже тем же делом занимались – отец Герман, каштелян орденский, тому пример. Друг с другом на пару работали? Или, наоборот, конкурировали? И так могло быть, и сяк. Однако стрела-то все-таки новгородская…

– Я вот что думаю – зря мы здесь сидим, не пасемся! – неожиданно встрепенулся Олекса. – А вдруг…

Михаил покровительственно похлопал парнишку по плечу:

– Ну, это ты, может, не опасаешься… я – так очень даже наоборот. Думаешь, для чего сторожи-нитки поставили? И костерок мы с тобой в темноте не палим, и днем он у нас сильно-то не дымит, я слежу, ты не думай. И местечко у нас глухое, не видное…

Отрок покачал головой:

– Ох, Мисаил-боярин, умный ты человек!

– А ты думал! – внезапно расхохотался Миша. – Не был бы умный, давно бы вон, как давешняя девчонка, лежал, царствие ей небесное!

– Во веки веков. Аминь!

Подросток благоговейно перекрестился. Впрочем, это он в том, оставшемся мире, подросток, а здесь уже очень даже взрослый, путь даже и молодой. Молодой и умелый воин, способный на все!

Усевшись к догорающему костру, Михаил задумчиво поворошил хворостиною угли:

– Я вот что подумал, Лекса…

Парень тут же напрягся, аж шею вытянул – слушал, внимал умному человеку с благоговением. Даже рыбину есть перестал.

– Может, эта девчонка не просто так бежала, а знала – куда. Может – к кому-то, кто бы ее мог поджидать в камышах.

– Да, так могло быть, – важно кивнул Олекса. – Вполне.

– Вполне, – Миша вдруг хохотнул. – Но скорее всего – нет. Однако могло… значит, и мы должны эту возможность со счетов не сбрасывать. Вдруг да кто-то сюда заявится, вот на то самое место… в ближайшие дни. Может быть – даже сейчас вот.

Юноша открыл рот, прислушался… вздрогнул:

– Чу! Кажись, веслище плеснуло!

– Ага, веслище… что на той стороне делается здесь и не услышишь. Дежурить нужно. По очереди.

– Что делать, боярин?

– Де… сторожу ночную нести! Дозор.

– Ясно! – Олекса оживленно всплеснул руками. – Я так могу хоть целую ночку не спать!

– Я же сказал – по очереди, – Михаил недовольно скривился. – Ты когда в дозор хочешь?

– Хоть сейчас, Мисаил-боярин! Приказывай только.

– Ну, сейчас так сейчас, – подумав, согласился Ратников. – Дорогу-то помнишь?

– Угу!

– Тогда иди. Вернешься… м-м-м…

– Когда Матица на поклон пойдет!

Матица… Полярная звезда, что ли? Наверное, так и сеть… На поклон – значит, под утро.

– Молодец! Верно все рассчитал, парень.

Олекса аж зарделся от похвалы, заважничал, не перед Мишей – перед собою:

– Я, боярин-батюшка, если что, тихохонько в шалаш прибегу…

– Опять – «батюшка»?

– Не гневайся, Мисаиле-боярин!

– Да не кланяйся ты, сколько раз уже говорить? Собрался? Иди!

Ратников и сам, как мог, старался рассчитывать: с той стороны острова до шалаша минут двадцать ходу – это учитывая ночь. Вряд ли там за двадцать минут что-то такое произойдет, что нельзя бы чуть позже иль раньше увидеть… тем более, все равно Мишу-то разбудить некому. Ладно – уж как решил!

В эту ночь Ратникову приснился сон, странно, но Миша его запомнил, хотя обычно такой вот на сны памятливостью не отличался, как, впрочем, и любой другой человек, кроме совсем уж древних старушек. Ну, не запоминал он сны, даже если когда и видел, а тут вот запомнил – наверное, потому, что разбудили посреди ночи. Олекса и разбудил, кто же еще-то? А сон был престранный! Будто стоит он, Миша, на вершине белой и искрящейся от снега горы, стоит не так просто, а на лыжах, а за спиной у него – рюкзак, а внизу, в долине темно – буря, а на вершине горы – солнышко… даже не солнышко вовсе – а сияющий змейка-браслет!

И вокруг, сколько хватает глаз – снег, снег, снег! Синие долины, снежные шапки угрюмых скал, перевалы… Что за место такое? Михаил мог бы поклясться, что никогда и нигде ничего подобного не видел.

Может, конечно, чуть позже и прояснилось бы что-нибудь в этом сне, если бы не разбудил Олекса:

– Боярин-батюшка, поднимайся! Сам ведь строго-настрого наказал будить.

– Спасибо, что разбудил, молодец, службу знаешь! – Ратников протер глаза, уселся на мягком, заменявшем ложе, мху. – Ну, как там?

– Все спокойно! – тут же заверил подросток. – Уж я все глаза просмотрел.

Ну, уж в этом ему можно было верить.

– Благодарю за службу, товарищ сержант! – пошутил Ратников и, пожелав парню спокойной ночи, вышел.

Ночь была спокойной и тихой, такой, какой и должна быть летняя ночь – спокойной и тихой лишь в меру. И для того только, кто не умеет ходить бесшумно. Миша вот, как ни старался, не умел… в отличие от того же Олексы. Впрочем, такое умение не купишь и не приобретешь – таким родиться надо. В этих вот самых условиях.

Отведя еловые ветки от глаз, Ратников на секунду остановился, замер. И тут же услышал, как где-то неподалеку плотоядно ухает филин, как – чу! – пронеслась меж деревьями чья-то небольшая стремительная тень – белка? Заяц? Как что-то затрещало наверху, на ветках… затрещало и стихло. А вот кто-то пискнул… Наверное, филин все ж таки нашел свою жертву. Интересно было бы послушать ночную симфонию дальше, но нужно было идти, уж потом там, на месте, наслушаться.

Михаил старался передвигаться неслышно, бесшумно, как ходили охотники, и получалось вроде неплохо, но… для человека двадцать первого века, конечно, неплохо, даже просто замечательно, а вот для местных же – хуже некуда! Уж те-то ходили, как индейцы, – и Миша даже надеждами себя не тешил, что сможет перехитрить в лесу охотника, да и вообще – обычного средневекового человека, бывшего куда как ближе к природе, нежели он сам. Не тешил… но старался.

К камышам путник выбрался без всяких проблем – все-таки умел ориентироваться, не потерял еще нюх, даже живя в глуши, приобрел и некоторый опыт. Затаился в ивовых зарослях, место специально выбрал так, чтобы озеро, чтоб камыши, чтоб узенькая полоска песка – чтоб все было как на ладони. Чтоб, ежели что, не отводить потом ветки рукой. Отведешь – покажется, что бесшумно, а на самом-то деле «шильники» услышат на раз. Запросто. Куда там индейцам!

Яркая луна, сверкающая на полнеба, постепенно стала приобретать утренний серебристо-белый цвет, блекли и звезды, а небо на востоке алело пока еще узенькой полосой. Алый, оранжевый, темно-голубой, глубоко-синий такая вот предрассветная радуга. Часа четыре утра, тот самый час, когда так хочется спать. Час волка.

Вот именно, что волка! И волки эти не замедлили появиться. Естественно – двуногие!

Михаил сначала услышал негромкий плеск волны под веслами, а уж потом заметил вынырнувшую из утреннего тумана ладью, небольшую, в пять пар весел. Она шла ходко, видать, плывущие на ней люди хорошо знали фарватер, мелей не убоялись. Разогнав суденышко, разом подняли весла, мягко ткнулись в песок, выскочили.

Немцы!

Разглядев наконец пришельцев почти впритык, Ратников закусил губу – ну точно немцы. Двое монахов с бритыми лицами и с десяток кнехтов – стеганые гамбизоны, кое у кого кольчужка, небольшие, с черным на белом фоне тевтонским крестом щиты, железные шапки. Ну, копья, понятное дело, шестоперы-палицы, даже секиры. А вот мечи только у двух – оружие дорогое, рыцарское. У этих-то наверняка самые плохонькие, хорошие-то клинки не по чину.

Итак, орденцы. Верно, приплыли проведать рыболовные свои угодья. Но почему явились под утро? И почему так таятся? Громко не разговаривают, общаются все больше жестами… Ага! Вот ладья отчалила, скрылась в тумане, тихонько так, словно подводная лодка во вражеских водах, а эта дюжина – кнехты и два монаха – так и остались на берегу. Впрочем, нет – тут же пошли в лес, и Ратников, немного подумав, за ними. Утро уже, утро, солнышко вот-вот взойдет, роса кругом – знать, снова погожий денек будет. Еще чуть-чуть, и весело запоют-зачирикают птицы, лес наполнится шумом, не так-то просто будет идущим заметить осторожно крадущегося позади человека. Да и не очень-то они и прислушивались – шли себе по узенькой тропке, шагали быстро и целеустремленно, наверняка знали куда.

Ну и Миша сзади. И все думал, как бы к шалашу не свернули, не заметили бы… Нет, не свернули. Прошли прямо к поляне в окружении сосен и молодых дубков, той самой, где и появились провалившиеся в прошлое Ратников с Олексой, где в далеком будущем будет стоять мыза… Горелая мыза… Проклятая мыза.

Ага, пришли… Один из монахов – высокий и сутулый, лица за дальностью было не разглядеть – что-то отрывисто бросил, и кнехты разом попрятались в сосняке, затаились… гам же, чуть погодя, укрылись и монахи.

Зачем? Кого-то поджидали? А, пожалуй! Очень уж все было похоже на засаду.

Мише даже стало интересно, кого это они тут ждут, кого схватят? Все равно было – кого, Ратников давно уже научился в чужие дела не встревать, особенно здесь, в Пограничье. А потому тоже затаился за ракитовыми кустиками, ждал. И все прикидывал, с какой стороны подойдут те, на кого охотились монахи и кнехты. С той стороны, куда причаливала ладья? Вряд ли… тогда б уж там бы и ждали – куда как удобнее, взяли бы сразу по высадке, тепленьких! Скорее всего – с пляжа подойдут, с того, где обычно купались «робинзоны»… или с плеса.

Но откуда тевтонцы знают, что те, кто появится, придут именно сюда, именно на это место? Значит, знали откуда-то…

Михаил почувствовал волнение, азарт даже – ведь именно с этой полянкой и была связана тайна проникновения в иную эпоху, туда-то ему и надо бы… так может быть, повезет?

Чу! Рядом, слева, вдруг послышались чьи-то шаги, не такие уж и осторожные! Кто-то шел по лесу прямо на затаившегося в кустах Ратникова. Миша приготовился выскочить, убежать, петляя, к болотцу… конечно, не с той стороны, где шалаш…

Кнехты – да, это были именно они, двое – прошли мимо, буквально в двух шагах… уселись за деревьями, так, чтобы хорошо видеть поляну. Приготовили копья, один сорвал с плеча лук… вообще-то оружие для орденских служилых людей нехарактерное. Но у этого вот был хороший такой лук, татарский – уже стало настолько светло, что Ратников во всех подробностях смог рассмотреть. И кольнуло вдруг – а не из этого ли лука была убита та несчастная девушка?

Ладно, что уж гадать… мало ли здесь лучников? Ну, не так много, конечно, как где-нибудь в степных кочевьях, но все-таки…

Странно вели себя эти кнехты. Не то чтобы очень уж шумели, но и не особо таились – вполголоса переговаривались, шутили, смеялись даже. Умели бы курить и было бы курево, так, верно, и засмолили бы, а что ж? Ну ничего себе засада! Любой местный охотник или рыбак засек бы враз. А им, похоже, и дела нет. Ни на тропу, ни назад вообще не смотрят, только на поляну пялятся, надо сказать, весьма внимательно, глаз не отрывая.

И чего ждут? Или – кого?

Оп!!! Миша и не заметил, как в воздухе словно бы что-то хлопнуло, как потянуло гарью… да нет – сигаретным дымом!

И на поляне прямо из воздуха материализовался, возник – именно возник, вот как Михаил с Олексой возникли! – плечистый мужчина с квадратным подбородком и такими же квадратными плечами, одетый в серый приталенный плащ вполне современного покроя и кепку. В руке визитер держал небольшой чемоданчик – коричневый, старинного типа, с блестящими металлическими застежками и уголками, таких чемоданов полным-полно на шкафах у всех наших бабушек-дедушек. Но этот был новый, ослепительно новый. На уголках вдруг отразилось только что вышедшее на небо солнышко… Мужчина снял кепку, прищурился…

И Ратников едва сдержал крик! Узнал… еще бы…

Кнут! Кнут Карасевич! Старинный, с новгородских еще времен, враг, садист и убийца, опытный людокрад и доверенное лицо боярыни Ирины Мирошкиничны!

Ах ты, гад…

Кто-то повелительно крикнул. Вскинув лук, затаившийся кнехт ловко пустил стрелу… угодившую работорговцу в грудь! Миша только головой тряхнул – ну и дела, однако. Кнут Карасевич пошатнулся и, выпустив из рук чемодан, медленно повалился навзничь. Радостно загомонившие тевтонцы бросились к нему со всех сторон. Ага… вот на кого, значит, была засада! Ну, не повезло тебе, Кнут… и поделом!

Бабах!!! Утреннюю тишину, едва тронутую людским гомоном и пением птиц вдруг разорвал выстрел! Потом – еще один, и еще!

Вот упал на бегу один кнехт, смешно перевернулся через голову, застыл… За ним повалился другой его сотоварищ… еще один…

Бах! Пришла очередь и сутулому монаху!

Ратников аж привстал, вытянув шею. Картина того стоила: казавшийся мертвее мертвого визитер, сбросив плащ, под которым оказалась кольчуга, прицельно выстрелил в тевтонцев из парабеллума. Да-да, это был именно парабеллум, Миша хорошо разглядел…

Не так-то и глубока, видать, оказалась рана! Или и не было никакой раны, и людокрад просто умело притворился?

Снова выстрел. На этот раз, судя по всему, мимо. Пора бы уже и закончиться патронам… или имеется еще и запасная обойма? Да нет… похоже, что нет…

Впрочем, кнехты тоже не оказались такими уж потрясенными… Вот поднял голову один, другой… Снова засвистели стрелы.

А ведь точно – патроны кончились! Сунув парабеллум за пояс, Кнут Карасевич подхватил чемодан и, петляя, как заяц, со всех ног бросился к озеру.

Туда бежал, туда… к плесу…

Тевтонцы – те, кто еще был жив – нимало не растерявшись, понеслись следом. Ну а за ними, чуть выждав, и Михаил.

Разбойник бежал быстро, очень быстро, ловко перепрыгивая через овражки. Вот метнулся к болотине… гад! Там же шалаш! Нет, снова свернул… Опытный. Прячется за деревьями – попади в него тут, попробуй!

Вот и пляж, плес… Ага! Кнут уже без чемоданчика – видать, сбросил где-то… остановился, быстренько скинул сапоги, кольчугу – ах, как блеснуло, прямо больно глазам! Оглянулся, ухмыльнулся и, бросившись в воду, поплыл, умело загребая руками.

Погоня замешкалась. Лучники выпустил пару стрел… безрезультатно. Выбежал на берег запыхавшийся монах с чемоданом… ишь ты, подобрал все-таки… Что-то отрывисто приказал… Трое кнехтов скинули одежку, вошли в воду… Только, увы, поздно. Из-за мыса уже выгребала узенькая рыбацкая лодка. К ней-то как раз и плыл Кнут Карасевич. По всему, «рыбачки» именно его тут и ждали. Подплыл, перевалил через борт. На лодке заработали веслами, подняли парус…

Монах возвел глаза к небу, сплюнул и гнусно выругался.