Текст книги "Демоны крови"

Автор книги: Андрей Посняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Глава 11
Лето. Окрестности Чудского озера
ГРУППА КРОВИ

Группа крови на рукаве,

Мой порядковый номер на рукаве,

Пожелай мне удачи в бою…

Виктор Цой. «Кино»

Как нарочно, день похорон выдался замечательным – теплым, но не знойным, со свежим, дующим с озера ветерком и ярким солнцем. В высоком голубом небе величаво проплывали белые, словно манная каша, облака, гуртовались, сбивались в кучи, быстро разносимые ветром.

Тему хоронили на местном кладбище, что располагалось километрах в двух от поселка, в сторону пилорамы и скупки Узбека, как раз по дороге к озеру. Высокие, рвущиеся к небу сосны, покосившаяся, а местами и просто отсутствующая ограда, нестройные ряды могил с разномастными памятниками – крестики, пирамидки со звездами, солидные гранитные постаменты с выбитыми золочеными буквами. Постаментов, впрочем, было мало, все больше железные, сваренные на скорую руку, крестики.

Вокруг кладбища и между могилок рвались к небу могучие корабельные сосны, шумели вершинами, перебивая довольное карканье воронья, всегда жировавшего во время религиозных праздников и поминок.

В последний путь несчастного паренька провожало не так уж много народу, честно сказать – и совсем мало. Директор детского дома Иван Андреевич Сидоров, медсестра Алия – знойная брюнетка с большой грудью и чуть заметным пушком на верхней губе, – пара старших воспитанниц – чтоб не было совсем уж убого, трое местных бичей – землекопы – ну и Ратников заглянул, опоздал, правда, поздно узнал, и, когда приехал, уже зарывали. Да уж, и денек сегодня! Недаром – тринадцатое число…

Бросив машину внизу, на дороге, рядом с желтым «детским» автобусом, как видно, выпрошенным по такому случаю в районо, Михаил все же успел кинуть на гроб земельки. Потом уж поздоровался со всеми, кивнул, отошел в сторонку наблюдая, как бичи, среди которых был и пресловутый Леха Афоничев, Афоня, не так давно раздетый Олексой, сноровисто закапывают могилку землей.

Девчонки уже перестали плакать и о чем-то шептались… Вот и совсем отошли, закурили. Директор и медсестра деловито суетились с бутербродами и водкой, на которую уже давно поглядывали трудившиеся ударными темпами гопники. Водка была плохая, паленая, та самая дешевка, что продавалась в лабазе Капустихи по цене сорок девять рублей за пол-литра. Ратников даже знал, в какой баньке ее катали. Димыч говорил как-то.

Вот кто-то – медсестра! – пролила водку мимо стакана, засмеялась… улыбнулся и директор, что-то сказал, погладив женщину по руке… Этак вот погладил, тоже нехорошо, неуместно, тем более здесь, сейчас, на кладбище – уж больно похотливо все выглядело. Впрочем, черт с ними. Кому какое дело-то до чужой личной жизни? Никому – верно. А особо психопатические личности, одержимые зудом нездорового любопытства, пущай ток-шоу «Пусть говорят» смотрят.

Миша подошел к девчонкам и тихонько спросил про Тему: мол, как хоть все произошло-то?

– Да как громом! – выбросив окурок, откликнулась одна, стройненькая такая блондиночка с простоватым круглым лицом. – Целый день веселый бегал, ну, Артем-то… И вот…

– А вообще-то нам запрещено с незнакомыми взрослыми разговаривать, – вмешалась другая, тоже светленькая, но полная, если не сказать – толстенькая – с упитанно-добродушным лицом. – Директор строго-настрого наказал!

– Ну, правильно, – Ратников пожал плечами и подошел к могиле, которую как раз уже зарывали. Помог воткнуть крест, запоздало сожалея, что не успел купить венок. Ничего… еще будет время сюда наведаться, как следует помянуть…

– Давайте, мужики, подходите, – громко позвал директор.

Бичи оживились, побросали лопаты, однако вели себя скромно, даже с достоинством, вполне сообразуясь с моментом.

– Ну, пусть земля ему…

Выпили. Иван Андреевич водрузил на крест аляповатый венок, почему-то с желтой лентой, по которой шли кривоватые буквицы «от детского дома №…». Сами, что ли, писали? Наверное. Экономил на всем – и это тоже было неприятно. И еще… Артем ведь был крещеный, а тут… Даже батюшку не позвали, зарыли как собаку – водку вот теперь пьют, смеются, Андреич медсестру свою уже открыто лапает. Тоже еще, козлик…

Кстати, насчет священника… Нужно будет поговорить с отцом Александром. Да-да, обязательно поговорить, и в самое ближайшее время.

Ратников не стал больше пить, уехал, по пути соображая, что делать дальше? Все почему-то не давала покоя полученная в морге информация. Об анализах на группу крови. И в самом деле – почему так срочно-то? Еще и там, в том времени, в тевтонском бурге, тоже ведь брали кровь. Тоже – на группу?

Ощущение какой-то нехорошей зловещей тайны не оставляло его ни на минуту. Тот же Артем… Может, он не сам, может… Прикоснулся невзначай к этой вот тайне и… Почему бы и нет?

Нет! Сколько можно-то?

Резко остановив машину, Михаил спустился к ручью, ополоснул холодной водицей лицо и шею. Господи! Да что за бред-то в голову лезет? Ну, отправила Алия эта кровь парней на группу – так на то она и медсестра, чтоб о здоровье подопечных заботиться, а Тема… тут уж, как ни крути… Мог! Вполне мог. И то, что он целый день веселый пробегал, ничего особо не значит. Дети, они ведь такие, в эмоциональном состоянии неустойчивые… то смеются, то сразу плачут. Нет, вряд ли Артем кому-то был нужен… да и по похоронам этим видно – никому!

Зарыли и забыли. Даже за могилкой наверняка ухаживать будет некому… ну разве что самому Мише… и Маше. Вот кого искать надо, искать!

Итак, что есть-то? Надпись на фотографии – «Артему!!!» – ну, у того теперь не спросишь… Брошенная у железнодорожного вокзала «Ока»… Хотели запутать следы? Типа Маша куда-то срочно уехала… Хм… дурацкий ход, как есть – дурацкий…

Красно-белый «мерс»! Мужик еще в нем такой сидел, в старомодной шляпе «борсалино», с рыбьим холодным взглядом… Неприятный тип! Вот его бы и прижать, попросить Димыча, а если что, вызвать из Питера «тяжелую артиллерию» – старшего опера Ваську Ганзеева, знаменитого Веселого Ганса. Да, Ганс сразу врубится в ситуацию, уж не откажет. Позвонить… и срочно!

Миша поднялся на горку – там, с горки, брало – вытащил телефон… Слава богу, отозвались!

– Здорово, Ганс! Да я понимаю, что здоровей видали… Тут такое дело… Ты сейчас можешь разговаривать? Тогда слушай, что не поймешь – спроси…

Веселый Ганс все понял. Ну или почти все. Что не понял, можно было рассказать и потом, как приедет, а приехать он обещал быстро, на той неделе – как раз в отгулы… Ну, вот и хорошо, вот и славненько! Уж с таким опытным опером, как Вася, поиски куда быстрее пойдут.

Так… время сейчас… Миша взглянул на телефон… кто-то звонил. Ну да – один пропущенный звонок… Кто?

Максик. Максим Гордеев, тот самый молодой человек лет четырнадцати, с которым в прошлом году шастали по тевтонским да псковским землям. Тот, кто знает… кто был… Тоже неплохая поддержка! Лишняя пара зорких глаз, быстрых ног… да и не дурак Максим, не дурак… Вот его и зарядить выспрашивать у детишек про Тему… Может, кто-то видел, как они с Машей общались, может, даже слышал – о чем? Да уж, с этим делом подросток куда лучше справится, все же подозрительно выглядит, когда взрослый дядька пристает с непонятными расспросами к детям, да и не все дети взрослому – тем более незнакомому или плохо знакомому, скажут, далеко не все.

Михаил улыбнулся…

– Здорово, Максюта! Смотрю, звонил… Да ничего живу, так себе… Сюда приезжаешь? Отлично! Дело к тебе есть… Какое – потом расскажу, при встрече… Вечерним автобусом? Понял… Пока.

До вечера Ратников четко наметил, что поручить Максу, а что оставить себе… вместе с Васей Ганзеевым. Подкрепился, наскоро похлебав все тех же Машиных щей – не съел и тарелки, ну не было совсем аппетита! Забрался в машину, поехал, остановился напротив автобусной остановки, в тени. Ждал на удивление недолго – обычно всегда солидно опаздывавший автобус на этот раз приехал вовремя, и даже чуть раньше. Старый чадящий «Икарус», красно-белый… как «мерс»!

Максик за год не изменился – все такой же смешливый, лохматый, с непокорными темно-русыми прядями, во всегдашних своих белых пижонских шортах и черной маечке «Чилдрен Оф Бодом». С сумкой через плечо.

Ага, вот встал, оглядывается. Ратников посигналил. Ага! Пошел!

Все ж таки он вытянулся, ну да, вытянулся, за год-то… можно даже сказать – возмужал.

– Здрасьте, дядя Миша!

– Привет, привет. Ты чего, Максюта, такой потный?

– Так жарко ж в автобусе. Пекло просто какое-то! А я в лагерь ездил, в Анапу, здорово!

Михаил засмеялся:

– Вижу, вижу – обгорел, как черт!

– Не видели вы, дядя Миша, как обгорают… Маша-то где? В магазине?

Ратников опустил глаза:

– А нету Маши, Максюта. Пропала.

– Как пропала?! – подросток ошарашенно захлопал глазами.

– Да так… была и нету. Я вот думаю – не туда ли ушла?

Туда… обоим было ясно – куда.

– Так она, что, собиралась?

– Как раз и нет! В этом все дело… Я вот даже думаю – не увели ли?

А еще Миша думал, что супруги его может уже не быть и в живых. Но гнал от себя подобные мысли. Надеялся… А надежда, как известно, умирает последней…

– Маша о чем-то таком говорила с мальчишкой одним, детдомовским… только вот тот умер, схоронили сегодня. Так что не расскажет теперь ничего.

– Умер?! Господи… – Максим сглотнул слюну. – Ну и дела здесь…

– Я вот что думаю, Макс… Кто-то ведь из ребят, детдомовских да с площадки летней, мог ведь и… кому-то Артем мог сказать…

– Артем?

– Парнишка тот… увы, ныне покойный… И вот о чем я тебя. Максюта, хочу попросить… Поговорил бы ты с ними… ну со всеми этими детишками… у детдомовского лагеря пошатайся… они, кстати, еще и тайком на танцы ползают. В общем, тебе сподручней, чем мне… Понял, о чем спрашивать-то? Только так, невзначай… Поможешь?

– О чем разговор, дядя Миша! Да я ради вас… ради Маши… Эх, да вы не переживайте так. Найдется она, обязательно найдется!

В общем-то основную работу Максик и сделал, уже на следующее утро явился докладывать – приехал на усадьбу на старом, на ладан дышавшем «Восходе». Ратников еще издали услыхал треск, приглушил выставленный на подоконник магнитофон – слушал старые альбомы «Кино», сборник, музыка Мише думать помогала – выглянул за ворота:

– Здоров будь, Максюта. Ну, что скажешь?

Судя по хитрому виду парня, кое-что тот все-таки выяснил. Но начал издалека.

Даже немножко подпел Цою:

– Следи за собой, будь осторожен…

Ратников хмыкнул: ишь ты, знал ведь откуда-то!

– Короче, в детдоме Артема этого и не вспоминает никто, так, погоревали малость.

– Ну да, ну да, – Миша покивал головой. – Он же там новенький, не прижился еще… вот уж точно – не прижился! Эх, что за жизнь такая штука поганая?

– Больше о беглецах говорят, мол, вроде как и не собирались они никуда убегать, наоборот даже – с девчонками-дачницами замутили, на танцы втихаря бегали, хвастались. Нет, не собирались они рвать – все уверены. И Милка, и Ленка с Катькой…

– Ты что же, всех уже их знаешь? – удивился Ратников.

– Вчера познакомились, в клубе… Веселились.

Михаил сплюнул:

– Веселились они… парня только похоронили. Ну, люди! Ты, не подумай, Макс, это я не в твой адрес.

– Если кто об Артеме и грустит, так это девчонки с площадки. Особенно одна… Светка, – подросток хитровато прищурился и, склонив голову набок, сунул руку в карман. – Они как раз в тот день тусовались, почти до самого вечера. У Светки этой как раз день рождения был… вот он ей и подарил, гм… кое-что…

Вытащив из кармана руку, Максик раскрыл ладонь… Сверкнули на солнышке бирюзовые осколки стекла… осколки браслетика… такого же, в виде витой змейки, как тот, желтенький.

– Артем Светке сказал – Маша дала. Мол, склеить можно – и будет, как целый. Они еще хотели «Момент» купить, да опоздали – Маши уже в магазине не было.

– Так-так-так… – тихо пробормотал Ратников. – Вот оно как, значит…

– И это еще не все! – Максим хохотнул. – Ты еще про красно-белый «мерседес» спрашивал, старинный… Так та же Светка рассказывала – видела она эту машину, и не раз. Белая, говорит, с красным, старинная…

– Ну, ее многие видели…

– И человека видела. Водителя, в шляпе – больше ничего не запомнила, только шляпу… издалека смотрела, да и недолго.

– Ну, мужика в шляпе я и сам видал. Даже разговаривал как-то.

Макс снова прищурился:

– А знаете, дядь Миша, что этот, в шляпе, делал? Ни за что не догадаетесь! Рисовал что-то мелом на старой трансформаторной будке! Ну, у школы которая, где детдомовский лагерь.

– Рисовал?!

– Ну или писал, я не знаю, Светка еще удивилась – вроде такой солидный дядька… А потом, утром, там стерли все – девчонки детдомовские всю стенку отмыли, видать, директор приказал.

– Отмыли…

– Да не особо-то они и старались, если хорошо присмотреться – заметно все… ну, не все, но большая часть. Я даже на листок все переписал, не поленился, случай уж больно стремный, вообще! Нужен листочек-то?

– Конечно, нужен! Давай! Ты молодец, Максюта…

Парнишка улыбнулся и, пригладив волосы, подошел к мотоциклу:

– Поеду… Еще, может, кого расспрошу.

– Эй, эй, – Ратников придержал его за локоть. – Ты это… не торопись, притормози пока. А вечерком я тебе разыщу… ну или звякну, лады?

– Лады, дядя Миша! Только вы это… если вдруг Маша придет, мне тоже звякните.

– Само собой, Максим, само собой…

Подросток разбежался, разогнал мотоцикл, завел с толкача и, прыгнув в седло, укатил все с тем же страшным треском. Проводив парня взглядом, Ратников зашел в дом и, расстелив листок на столе, вчитался:

«Ленка + Колька = Любовь до гроба дураки оба»,

«7 + 8 + 6 = X – У»,

«3 + 1 +»,

«Колька дурак»,

«АРИЯ»…

И дальше снова пошли какие-то арифметические примеры – кто-то считал в столбик…

– …под светом звезды по имени Солнце… – все так же пел Цой, магнитофон Ратников так и не выключил, правда, и звук не прибавил.

Звезда по имени Солнце… да… Интересно, кто тогда на острове подал знак, где следует искать браслеты? Кто-то, кто явно помнил песни «Кино». И знал, что Ратников их тоже помнит. Да-а… Что тут и говорить? Запишем пока в загадки.

А что мог написать на трансформаторной будке мужик в старомодной шляпе? «Колька дурак»? Или производил в столбик личные финансовые подсчеты? Икс от игрека отнимал… вернее – игрек от икса… И эти еще странные цифры – три и один. Три и один… три плюс один плюс… незаконченный какой-то пример получается.

 
Группа крови на рукаве,
Мой порядковый номер на рукаве…
 

Группа… группа крови? Ну да… Ратников хорошо запомнил – у парней-побегушников первая и третья положительная, у двух девчонок – вторая… Первая и третья… Три и один… Три – плюс, один – плюс… А может, не так все читается? Никакая это не арифметика! Третья – положительная, и первая – положительная… И потом оба парня с нужными группами – пропали… Ай-ай-ай…

От подобной догадки у Миши едва волосы дыбом не встали! Вот ведь оно как получается, вот как выходит… Выходит, медсестричка-то точно при делах, если не сам директор!

 
Группа крови на рукаве,
Мой порядковый номер на рукаве,
Пожелай мне удачи в бою,
Пожела-а-ай мне…
 

Глава 12
Лето. Окрестности Чудского озера
ЖЕНЩИНА И РОЗЫ

Все будет сведено к чему-то более банальному, чем сама реальность.

Поль Вен. Как пишут историю.

Опыт эпистемологии

Маша не зря вспомнила про Тему, скорее всего – именно из-за странного своего подарка – бирюзовых осколочков, как две капли воды похожих на те, коричневато-желтые. Уж конечно же об их происхождении девушка догадалась, не дура. И вот, когда что-то такое случилось, произошло, непонятно пока что, но что-то не очень хорошее, Машенька о своем подарке вспомнила, указала… место, где ее искать? Гм… скорее – путь к нему А для этого указания должны были быть условия, да такие, которые, наверное, можно бы назвать экстремальными – кто-то входил в дом или подъезжал, и Маша точно знала, что добра от незваного гостя (или гостей) ждать нечего. И не успеть было написать записку, указав все свои подозрения (а, может быть, и специально не писала, боялась, что найдут) вот и сообразила – вытащила из рамки фотку… «Артему!!!»

Значит, Артем тоже знал что-то… и тогда его самоубийство – очень даже странное, быть может, это и не самоубийство вовсе. Медсестра сделала укол… потом – таблетки… Одно снотворное на другое и… Нет, с этим делом все до конца не ясно! И еще – побегушники… группа крови, написанная пижоном с ретро-«мерса» на старой трансформаторной будке.

Что-то такое несчастный мальчишка знал, это точно. И хотел склеить браслетик, бирюзовый, с синеватым отливом, подарить Светке… Такой же браслетик имелся сейчас и у Миши. Витой, в виде змейки с рубиновыми глазками.

Почему бирюзовый, а не коричнево-желтенький? Да потому что это совсем другой ключ, ключ к дверям, которые ведут вовсе не в Средневековье, а… совсем в иную эпоху! Вот хоть взять Кнута – парабеллум, пиджак по моде тридцатых, немецкий модный журнал… опять же – за тридцать шестой год. Тридцать шестой… или чуть позже. Скорее всего, это время – незадолго до Второй мировой войны… Иначе бы Кнут вполне мог обзавестись и более серьезным оружием. Мог… А мог и не обзавестись, всяко бывает. Но если допустить конец тридцатых… Кстати, и те парни-поджигатели, что общались с кем-то на борту «Гермеса» – самоходной баржи Николая «Узбека» Кумовкина, они ведь тоже были одеты именно по той, довоенной, моде. И тот флигель, странно проявившийся во время перемещения: портрет какого-то угрюмого человека с квадратным подбородком, коротко стриженного, патефон с пластинками, картина – стоящий перед окном скрипач. Мазня? Да нет – стиль такой. Явно не соцреализм… постимпрессионизм, скорее. Значит, хозяин флигеля… или просто жилец… человек для своего времени весьма продвинутый – любитель искусств, как же – патефон, пластинки, картина…

Конец тридцатых… Кстати, остров тогда принадлежал Эстонии. Независимой Эстонии. И это плохо, очень плохо. В Средних веках хоть документы не спрашивают, а здесь… Тогда была пограничная зона, как, впрочем, и сейчас. Можно, конечно, нахрапом, но лучше подготовиться, хотя бы чуть-чуть. Если они – черт знает пока, кто конкретно – Машеньку забрали с собой, а не убили вот прямо здесь, сразу, да еще обставились, запутывая следы, – типа сама уехала, то какое-то время все-таки есть. Какое-то время… Еще бы хорошо и здесь кое-кого проверить. Как вот только? Да так! Внаглую! Съездить в поселок – там таксофон – позвонить по телефону доверия, инкогнито или вымышленным именем назваться. Сказать… А что сказать-то? Некую девушку похитили пришельцы из прошлого? М-да-а… А тогда про Артема! Дескать, мальчишку убили… И что, хватит доказательств? Да и вообще, по этому делу заключение медэкспертизы имеется, весьма двусмысленное, кстати. И так, и всяк трактовать можно – ну, это уж дело следствия. Хотя… какое следствие? По самоубийству проверку Димыч ведет… Ладно, с ним еще разок потолковать можно. Опять же Ганс должен приехать – оставить ему, на всякий случай, подробную записку о всех своих подозрениях, о всем, что здесь творится, без указания на пришельцев, разумеется – просто бандиты, похищают людей, главный подозреваемый – пижон на красно-белом «мерсе»… и кто-то из команды «Гермеса». Об этом и по телефону доверия сообщить – мол, принимают ворованный металл, увозят на барже в Эстонию. Пусть пошерстят, проверят – Коле Узбеку лишняя заморочка, хоть он и не при делах, наверное. А может, и при делах, кто его знает? Димыч когда еще говорил – по всем документам – дела у Кумовкина идут ни шатко, ни валко. Так на какие шиши жирует? Хм… Да ясно на какие – «паленый» лес на пилорамке своей пилит… как и многие прочие.

И тем не менее все это надобно в письме отразить. Эх, самому бы «Гермес» этот проверить, да только как? Да и некогда – Машу искать надо. Что там искать – спасать, вытаскивать!

Ладно. Написав записку Ганзееву, Михаил вложил ее в конверт… подумал и заклеивать не стал, лишь подписал – «Веселому Гансу». Максим Гордеев – подросток воспитанный, чужие письма читать не будет. Впрочем, ему-то как раз и можно эту записку показать, нужно даже.

Итак, в поселок! Заодно колеса на шиномонтажку отвезти да вернуть председательские – это первое дело. Потом – к Максику, потом… Потом видно будет! Да, позвонить еще, не забыть.

Новенький красный таксофон висел на торцевой стене продмага. Подъехав, Ратников нарочно выждал, когда пройдет народ, затем, сняв трубку, набрал нужный номер и тихонько заговорил нарочито хриплым голосом:

– Эт-та милиция? Милиция, спрашиваю? Ага… А я, значит, Иван Степаныч Колобков, с поселка Советского дачник. Сообщить хочу! Записываете? Ага… Тут у нас такие дела творятся! На пароходе «Гермес» ворованный металл в Эстонию возят… «Гер-мес»… Да-да, именно так. Ах, знаете? Ну, тем лучше… И еще это – в детском лагере здесь детишки убегают, а медсестра их неправильно лечит… И вот еще…

Взгляд Михаила упал на висевший тут же, рядом, плакат, призывающий граждан активно «стучать» на сбытчиков наркоты. Плакат из тех, что вызывают, мягко говоря, недоумение – это что же, получается, опер из отдела по борьбе с наркотиками не знает, что у него на «земле» делается? Или что гораздо хуже – знает, но «в доле»? Как хочешь, так и понимай.

– И вот еще про наркотики… Тут у нас один, на красно-белом «мерседесе» ездит, старинном… анашу продает, гад! В запасном колесе ее прячет. Записали? Да-да… Коробкин меня зовут, Степан Иваныч…

Быстренько повесив трубку, Миша откашлялся и, пройдя к оставленному аж за клубом «уазику», поехал на шиномонтажку. Управился быстро: отвез колеса Михалычу, затем вызвонил Максима Гордеева, встретился с ним за клубом, передал письмо:

– Мало ли, я задержусь где, а в гости ко мне приятель приедет. Ты его знаешь – Вася Ганзеев из Питера. Письмецо передай. Сначала и сам прочти, вот прямо сейчас и прочти, чего непонятно – спросишь.

Вытащив записку из конверта, подросток зашевелил губами:

– Не, все понятно. Кумовкина проверить, «Гермес» этот подозрительный… А что за мужик-то на «мерсе»?

– Да черт его знает… – Михаил пожал плечами. – Не нравится мне этот пижон. Ты вот что, Максюта, ежели увидишь, держись-ка от него подальше.

Ратников тут же закрыл рот, сообразив, что сморозил глупость. Уж теперь-то Максик точно «подальше» держатся не будет! Ладно, чего уж.

– Слышь, Макс, у тебя здесь Интернет есть?

– Нету. Я хотел ноутбук взять, да мама…

– Понятно…

– Здесь в библиотеке есть и на почте, только на почте плохой, и все время занято.

– Ясно. Значит, в библиотеке… – Ратников неожиданно улыбнулся. – Вот что, Максюта… У твоей тетушки на чердаке никакого старого хламу нет? Ну, там старые грампластинки, патефон и все такое прочее?

– Самовар есть! – охотно отозвался парнишка. – Старинный, с медалями.

Ратников хмыкнул:

– Ну, самовар – это слишком! А, скажем, старая полевая сумка, ручка с чернильным пером, те же пластинки…

– Спрошу, – серьезно кивнул Максим. – У меня здесь друзей много. Позвоню, как отыщу что-нибудь… – подросток вдруг задумался, улыбнулся. – Знаете что, дядя Миша? Вы еще у Горелухина спросите, приятеля вашего, у него на чердаке хламу-у-у… Племянник евонный рассказывал…

– Не «евонный», а «его», – наставительно поправил Миша. – Ну ищи, Пинкертон. А я – в библиотеку.

– Живут же некоторые! – подросток дурашливо ухмыльнулся. – По библиотекам ходят…

Библиотека располагалась рядом, в клубе – обитая железом дверь, решетки на окнах – первый этаж, как же! Книги-то, они никому не нужны, но вот компьютер…

Библиотекарша – пожилая, в круглых очках, дама в длинном темно-сером платье и с прической «мелкий бес» (видно, бывшая учительница) визиту Ратникова не удивилась:

– Интернет? Да-да, пожалуйста, сейчас включу… А вы у нас записаны?

Миша виновато развел руками:

– Да, к стыду своему – нет.

– А тогда записаться нужно. Паспорт у вас имеется?

– Только права.

– Давайте. А данные паспорта вы мне позже скажете, можете по телефону даже.

– Отлично! Тогда, может быть, вы мне кое-что подскажете, – Михаил светски улыбнулся, – по части художников.

– Художников? – библиотекарша оторвалась от формуляра и, приподняв рукою очки, радостно округлила глаза. – А кто вас интересует? Кто-то конкретно?

– Ну… – замялся Миша. – Скорее – стиль…

– Классицизм, реализм, импрессионизм?

– Гм… Наверное – этот последний. Знаете, такой вот портрет… – Ратников прикрыл глаза, стараясь припомнить как можно более точно. – Такой серо-бело-коричневый… Скрипач напротив окна. Такой стилизованный, с круглой, как шар, головой, прямоугольными ногами…

– Гм-гм… Наверное, кто-то из кубистов. Впрочем, я посмотрю – вы пока вот проходите к компьютеру. Сейчас я включу… Ага…

Настроив «Мегафон-Интернет», библиотекарша исчезла за полками. Пришли какие-то умные детишки. Затихли, ушли.

Михаил пробежался по клавишам: Эстония, история развития… Вот!

Выборы в учредительное собрание, земельная реформа… 1919 год – это, пожалуй, не то… Ага! 1934 год. Константин Пятс занял пост премьер-министра… И портрет! Тот самый мужик! Нет, не скрипач, другой – с квадратным подбородком, угрюмый… Совершил государственный переворот совместно с Йоханом Лайдонером, запретив «Лигу ветеранов» (вапсы). Запрещены все партии, кроме правящей – Исамаалийт – «Союз Отечества». Начавшийся период назвали «эпохой безмолвия» – авторитарное правление триумвирата: Пятс (президент), Лайдонер, Ээнпалу. 1 января 1938 года – Конституция. Эстония – президентская республика. Парламент не собирался. Ограничение прав и свобод, нищета, батрачество, лагеря принудительного труда для безработных…

Пожалуй, и все… Ага, карта. Этот райончик, где остров… уезд Тартумаа… Нет! Рядом – Йыгевамаа.

Вот теперь все. Остальную беллетристику читать некогда.

– Молодой человек!

Ратников быстро оглянулся.

– Кажется, я нашла то, о чем вы спрашивали… Вот, взгляните.

Встав, Михаил посмотрел на репродукцию в открытой на нужной странице книге…

Он! Анри Матисс, «Скрипач у окна»!

– А еще что-нибудь подобное? И желательно из того же периода.

– Подобное? – библиотекарша задумалась. – Пожалуй, Пикассо, Брак, быть может, Кандинский, Шагал…

– А у вас репродукции есть?

– Разве что-то в энциклопедиях по искусству… Вы подождите.

«Матисс, „Розовая Обнаженная“, „Одалиска“ – аккуратно записал в блокнотик Ратников. – Жорж Брак, „Дома в Эстоке“, Пикассо, „Женщины, бегущие по пляжу“»…

Все это он потом, вечером, аккуратно переписал дома на вырванный из старой тетради листок. Написал пером, чернилами – их подогнал Максик. И еще – старые заезженные пластинки, целую кучу… И у Горелухина (с чердака) Михаил взял пластинки… и патефон! Красивый, обитый красным панбархатом, выпуска завода имени Молотова! С запасными иглами! Пружину, правда, пришлось заменить – и теперь все работало.

А какие пластинки были! Миша специально старался выбрать немецкие (впрочем, уж какие попались) – оркестры Роберта Ренара, Марека Вебера, Оскара Йоста, Барнабаса фон Гечи…

Завел пружину, поставил танго «Женщина и розы» танц-оркестра Роберта Ренара. За этой пластинкой последовали и другие – Миша слушал, старательно запоминая мудреные названия и простенькие мелодии. Заслушался «Мою старую клячу» Оскара Йоста, уронил кляксу, пришлось переписывать:

«Матисс, „Одалиска“, Величко, Л-д, Б-р Профсоюзов, 14–17 – 500 р., Жорж Брак, „Дома в Эстоке“, Л-д, Иванеев, Зверинская 21–24 – 750 р., Модильяни, три эскиза, Моск. обл. Аникеева…»

Закончив писать, дождался, когда чернила высохнут и, аккуратно свернув листок вчетверо, убрал в портсигар – старинный, но, увы, не серебряный, тоже изысканный где-то Максом. А вот черные сатиновые трусы до колен Миша сам прикупил на почте – там торговали всем!

Подумав, Ратников положил в портсигар золотую цепочку и перстень-печатку. Потом еще раз осмотрел все Машины вещи, вчера еще заметил – нет нитки красных бус, не таких уж Машиных и любимых. Красные бусы… так… Не забыть бы! Не забыть…

К утру Миша управился, немного поспал и поехал к погранцам – к тому самому мздоимцу, толстячку-капитану… А потом – все по старой схеме: к горелухинской моторке. По пути заглянул на кладбище, к Теме. Постоял, положил цветы… Вздохнул.

До Проклятого острова добрался без приключений: мотор работал ровно, да и путь был знаком. Никакого «Гермеса», да и просто рыбаков, Ратников вблизи островка не встретил, хотя и кружил, всматриваясь в серовато-синюю озерную гладь. Никого! И славно.

На этот раз наученный горьким опытом Михаил оставил моторку за песчаной косой, в камышах. Подальше от лишних глаз – так, пожалуй что, лучше будет.

Подойдя к самой воде, нагнулся и начисто сбрил усы и бородку прихваченным с собой одноразовым станком. Еще раньше, в поселке, коротко подстригся, памятуя, что в тридцатые годы длинных волос не носили. Да и Кнута помнил – быть может, в таком вот, бритом, виде и не узнает? Хотя, конечно, надежда слабая – средневековые (вообще, все древние) люди отличались редкостной наблюдательностью и памятливостью на лица.

Умывшись, Михаил наскоро выкупался и, прихватив патефон, пару пластинок и портсигар, направился к сгоревшему флигелю. На левой руке его тускло поблескивал бирюзовый браслет…

Молодой человек, конечно, не подходил бы слишком уж близко, но тут нельзя было рисковать – кто знает, на каком расстоянии подействовал бы браслетик? Миша примерно прикинул, откуда появился Кнут, где исчезли парни… В принципе, не так уж и рядом! Вот здесь вот, за пригорком, близ небольшого заливчика, пожалуй, будет в самый раз. Тихо, нет никого. Хотя это здесь нет, а там…

Ну, как говорится, с богом! Вытянув руку, Ратников переломил браслет…

Все так же светило солнце – оранжево-золотое, закатное, отражавшееся в озерной глади трепещущими лунками света. Все так же тихо было кругом и, казалось, ничего не изменилось, Миша так уж точно ничего такого не почувствовал и даже испугался – неужели не вышло? Правда, тут же успокоился, увидев внезапно выросшую кленовую рощицу, густую траву, прошедший невдалеке, по озеру, белый пароходик с длинной, как у самовара, трубой.

Помахав пароходику рукой, Ратников снова выкупался, завел патефон, поставил пластинку…

Ласково плескались синие волны. В голубом, едва тронутом прозрачной облачностью, небе кричали пронзительно белые чайки, а на песчаной косе громко играло танго «Женщина и розы». Рядом с патефоном, подложив за голову руки, загорал Михаил. Из одежки на нем были одни лишь длинные сатиновые трусы и те – мокрые.