Текст книги "Демоны крови"

Автор книги: Андрей Посняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава 13
Лето. Чудское озеро
ДВА МЕЛОМАНА

Историческое познание якобы интеллектуально лишь наполовину; в нем есть нечто принципиально субъективное…

Поль Вен. Как пишут историю.

Опыт эпистемологии

Они появились из-за кустов, окружили – четверо молодых людей в полувоенной форме: сапогах, смешных галифе и фуражках. Ратников заметил их еще издали, однако вида не показал, лишь прикрыл глаза рукою, от солнца якобы.

Подошли. Кто-то что-то сказал по-эстонски. Михаил лениво открыл глаза и, усевшись на песке, улыбнулся:

– Терве!

– Терве, – без тени улыбки отозвался один из парней, постарше других лет, наверное, двадцати трех – двадцати пяти.

И что-то добавил по-своему. Ратников добродушно развел руками:

– Не понимаю! Русский я… Вене! Вене! Понял?

– Вы есть откута?

Ага, сообразил наконец по-русски спросить.

– Оттуда я, – неопределенно махнул рукой Михаил. – С той стороны… бежал.

– Бежаль? Так это по фам стреляли?

Ого! Здесь уже по кому-то стреляли? Славно.

– Ну, ясно – по мне. Стреляли, да не попали… сперва… Я вот и патефон из лодки вытащил, как вдруг… снова! Пришлось нырять, чтобы не продырявили… Ну, не попали чтобы… Пиджак утопил, сапоги… деньги с документами тоже в пиджаке были…

– Что ж. Пойтемте с нами.

– Охотно! Только – куда? Вы, вообще, кто?

– Там увитите.

Пожав плечами, Миша поднялся и, подхватив под мышку патефон, направился вместе с парнями… к мызе куда же еще-то?

Новая, нет, все же не такая уж и новая, постройки примерно середины, а то и начала девятнадцатого века мыза производила такое же отталкивающее и неприятное впечатление, как сгоревшая. То ли окна были слишком уж маленькие, да и со ставнями, то ли стены – чересчур мощными, как у средневекового замка, то ли… Была в этом строении какая-то несуразность, некрасивость, что ли…

А вот сад… Сад совершенно сглаживал первое, довольно-таки угрюмое впечатление! Аккуратные аллейки, старый дуб, разбитые повсюду разноцветные клумбы, дорожки, посыпанные желтым песком. И флигель! Веселенький такой, выкрашенный ярко-зеленой краской.

Во флигель они не пошли, обогнув фасад мызы, свернули к пристройке. Там, в полутемном вестибюле, Ратникову и велели ждать, кивнув на большой, обитый темно-коричневой кожей диван, не очень-то и мягкий. Ждал Михаил не один, а в компании все тех же парней, старший из которых, прихватив патефон, куда-то ушел, свернув по коридору налево – по всей видимости, доложить, кому надо.

В вестибюле, в простенке меж узкими окнами, тоже висел портрет того угрюмого мужчины с квадратной челюстью – президента Константина Пятса. Ратников ухмыльнулся – значит, туда и попал. Конец тридцатых!

Парни оказались неразговорчивыми, да Миша у них и не спрашивал ничего – не того полета птицы. Что они могут сказать-то? Нужно было говорить с более осведомленными людьми. И подобная беседа, по всем признакам, вот-вот должна была состояться.

– Прохотите! – выглянувший из коридора старшие сделал приглашающий жест.

Михаил с готовностью поднялся с дивана, стоявшие вдоль стен парни пошли вслед за ним.

Голые, выкрашенные темно-серой краской стены, двери… дубовые, что ли? Одна из них приоткрыта. Туда и вошли.

Ратников зажмурился от хлынувшего прямо в глаза солнца. Помещение оказалось небольшим, но светлым, с высокими, забранными мощными ажурными решетками окнами. Больше всего оно напоминало приемный покой больницы – белые стены, топчаны, какие-то – тоже белые – шкафчики, большой конторский стол напротив окна. И белая ширма, за которой обычно переодеваются для осмотра.

– Отевайтесь! – усевшись за стол, охранник кивнул на лежавшую на одном из топчанов, слева, пижаму… Ну точно – больница!

– Вижу, вам как раз…

Михаил улыбнулся: ну, вообще-то да, впору. Правда, штаны чуть коротковаты… зато шлепанцы – в самый раз.

– Садитесь… Расскашите о себе, кратко.

– А чего рассказывать-то? Родился я в шестнадцатом году, в Санкт-Петербурге, Петрограде тогда уже… Отец – столяр, мать – домохозяйка, братьев-сестер нет, не успели родить. Да и отца я не помню – мал был, он на войне и погиб, на империалистической, матушка тоже долго не зажилась – в Гражданскую сгорела от тифа, ну а я… Какое-то время беспризорничал, потом – нашлись хорошие люди, пригрели…

– Что за люти?

– Считайте, по-вашему – преступники, – криво ухмыльнулся Миша. – Но от них я тоже сбежал, как подрос. Не люблю никакого давления, знаете ли. Работал в одном тресте, счетоводом…

– Но старые связи остались? – выйдя из-за ширмы, спросил невысокий чрезвычайно подвижный человек лет пятидесяти, с длинным, лишенным всяких морщин лицом, совершенно ничем не запоминающимся, обычным, и бритой наголо головой. Или незнакомец был просто лысым. В добротном – сером, с искрою – костюме-тройке, при белой рубашке с вишневого цвета галстуком, заколотом золотой булавкой, в черных, надраенных до блеска башмаках со скрипом, выглядел он, надо признать, вполне авантажно.

Охранник поспешно вскочил со стула.

– Спасибо, Матиас, – занимая место за столом, улыбнулся вошедший. – Теперь же – оставьте нас. На сегодня ваша работа закончена.

– Слушаюсь, господин Лаатс! – по-военному прищелкнув каблуками, молодой человек вышел за ширму – сразу повеяло сквозняком, видать, там тоже имелась дверь… ну, конечно.

– Возьмите за ширмой стул и присаживайтесь ближе, к столу, – тут же распорядился господин Лаатс. – Вот так… прекрасно!

Он говорил по-русски легко и свободно, хотя и чувствовался небольшой акцент:

– Ну-ну, рассказывайте дальше. Как ваше имя, кстати?

– Михаил. Михаил Сергеевич Ратников.

– Значит, счетовод, говорите?

– Да, счетовод… – Ратников потянулся и хмыкнул. – Но вообще-то я занимаюсь антиквариатом, картинами там и всем прочим… Вы же нашли портсигар, господин Ласт! Там, в патефоне.

– Да, нашел, – кивнул лысый. – Я просто предположил – а зачем брать с собой патефон, нелегально пересекая границу? А действительно, зачем?

– А вот именно для этого и надо! Чтобы пересечь границу… – цинично усмехнувшись, Михаил заложил ногу на ногу. – Кофе не предложите? А то что-то пить хочется.

– Предложу ужин. Только чуть позже. Так что насчет патефона? К чему?

– Небольшой пикник – лодки, девочки, патефон… Немного проворства и – оп! – я уже в иных водах.

– Не нравятся Советы?

– Достали!!! Они хотят строить светлое будущее, а я – нет. Устал жить в страхе. Да и тучи уже сгустились, еще б немного, и… Хорошо, есть кое-какие знакомые на границе. Помогли.

– Об этом, если потребуется, напишете подробно, – господин Лаатс ухмыльнулся. – Сейчас же – о портсигаре. Золото – это понятно, но… Что значит эта вымокшая записка… кое-что я все же смог прочитать… Модильяни, кажется?

– Да, Модильяни, – хитро прищурился Михаил. – Три великолепных эскиза! И не менее великолепные Матисс, Брак, Пикассо! Они есть, есть… их нужно только взять… и не за такую уж большую цену.

– О, Матисс! Пикассо! – собеседник, похоже, пришел в возбуждение: встал, прошелся по комнате, усмехнулся. – Вы хотите сказать, что знаете, у кого и где все это взять?

– Ну конечно! А зачем же тогда я все это записал, позвольте спросить? Знаете, всегда жаловался на память, господин… Лаатс.

– Да, да, вы именно так и можете меня называть. А жаловаться на память в вашем возрасте глупо! – Светло-серые холодные глаза холеного господина сверлили Мишу насмешливыми недоверчиво-колючими буравчиками. – И еще глупее – фиксировать на бумаге кое-какие вещи… Зачем вы все это записали? Память? Хм… А хотите, я вам скажу?

Ратников развел руками:

– Что ж, извольте! Интересно будет послушать.

– Вот-вот, послушайте, любезный! – Господин Лаатс снова прошелся из угла в угол. – Вы записали все это не просто так, и не в памяти, думается мне, здесь дело. Просто… вы сразу хотели произвести впечатление человека, у которого есть что предложить, так?

– Ну, допустим, так, – неохотно согласился Миша.

– И этот патефон, пластинка с оркестром маэстро Роберта Ренара… Вы знаете, я тоже люблю танцевальные пьесы. Но вам-то зачем привлекать к себе излишнее внимание, отвечать на лишние вопросы?

– Я просто хочу побыстрее закрепиться здесь, – Ратников с самым серьезным видом посмотрел в лицо собеседнику. – И да – вы правы – привлечь внимание. Только – не эстонских властей, вы уж извините… Есть некоторые страны… страна, которой я симпатизирую и, быть может, вскорости предложу свои скромные услуги…

– Абвер? – жестко перебил господин Лаатс. – А не перебор ли? Мало того что черный антиквар, так еще и шпион? Точнее – навязывающийся в шпионы!

Михаил светски улыбнулся:

– Так я именно этого и хочу – внимания! И прекрасно понимаю, что без помощи… без посторонней помощи никогда не доберусь до всего того, что упомянул в записке. Как вы правильно догадались – специально упомянул. Умный поймет.

– Странный вы человек, – задумчиво промолвил господин Лаатс. – Хотя по здравому размышлению, в таком вашем поведении есть свой резон. Если уж привлечь внимание… Считайте, что вы его привлекли!

– Абвер? – оглянувшись, шепотом спросил молодой человек.

Собеседник лишь усмехнулся:

– Пока – только мое. Но поверьте, и этого уже вполне достаточно… Вы действительно можете… имеете возможности приобрести все указанное?

– Почти все, господин Лаатс. Но придется потрудиться и весьма изрядно.

– Потрудиться… там?

Ратников хохотнул:

– Ну а где же? Правда, если вы или кто-то другой найдет способ переправить меня обратно… с чистыми документами, разумеется.

– И стоило ради этого так рисковать… ради того, чтобы убраться восвояси?

– Стоило! – кивнув, молодой человек упрямо сжал губы. – Ради того, чтобы потом жить здесь, в Европе. Так сказать, долго, законно и счастливо.

– А вы мне чем-то импонируете! – немного помолчав, негромко рассмеялся господин Лаатс. – Нет, в самом деле. Ну, в отношении того, чтобы жить в Европе долго и счастливо – это уж пускай будут ваши проблемы, а вот насчет законности… с этим мы, пожалуй, мы вам сможем помочь. В обмен на некоторые услуги.

– Мы – это кто?

– Вам незачем знать. Пока… Уверяю вас, мы здесь – очень влиятельные и весьма небедные люди. Так что все в ваших руках! Хотя конечно же мы должны подумать – в чем вам можно довериться?

– А чем вы рискуете? – быстро поинтересовался Ратников, и господин Лаатс тут же расхохотался:

– Вы правы – ничем! Рискуете только вы… И там, и сейчас – здесь.

– Вот-вот! А вы разве что потратите на меня некоторую сумму… не такую уж и большую… на советские документы, экипировку и прочее.

– Подумаем, подумаем, – покивал господин Лаатс.

– Доктор Лаатс, – так его назвала заглянувшая в дверь женщина в белом крахмальном халате. Медсестра? Врач?

– Что вы хотели, Марта? – Лаатс что-то добавил по-эстонски.

Женщина отозвалась на том же языке, наверное, сообщила что-то важное – собеседник явно чем-то озаботился и, посмотрев на Мишу, махнул рукой:

– Сегодня разговор у нас с вами окончен. Вас проводят, подадут ужин. Прошу пока никуда из палаты не выходить. Да вам и не дадут, поймите нас правильно.

– Господин Лаатс!

Доктор недовольно обернулся в дверях:

– Что такое?

– А можно мне принесут патефон? И пластинку?

– Пластинку? Ах да, вы же любите музыку… – Глаза господина Лаатса неожиданно потеплели. – Как вы относитесь к оркестру Бенни де Вайле?

– О! Обожаю!

– Пару грампластинок я сейчас велю принести. Смотрите, не поцарапайте!

– Ну что вы!

«Она не хочет ни цветов, ни шоколада» – именно так в переводе с немецкого называлась пьеса знаменитого танцевального оркестра, как, уходя, не преминул заметить доктор, ни в чем не уступавшего модным английским составам – Гарри Роя, Генри Холла и Джеральдо.

«Sie will nicht blumen und nicht schokolade» оказалась очень приятной и веселой пьесой, джазовой даже, Мише очень понравилась, хоть и слушал он ее первый раз в жизни. Но ставил раз десять подряд, снова и снова…

Палата. Ну да, это и была палата белая, с двумя койками, небольшим, выкрашенным в белый цвет столом и такими же белыми тумбочками. Вполне спартанская обстановка, если не считать патефона с пластинками.

А этот господин Лаатс явно не военный – даже запасные иголки не убрал… А вдруг что?! Иголки-то, они острые… Доктор! Клиника! Анализ крови! Анализы…

Снова предчувствие чего-то зловещего, какой-то гнусной подлости, сдавило Михаилу грудь, как когда-то.

Маша! Надо искать Машу. Воспользоваться буквально первыми днями – за это время не так уж и просто будет разобраться с тем, что Миша о себе нагородил: спекулянт модными картинами, меломан, набивающийся в шпионы…

Воспользоваться, отыскать браслеты и Машу… и убраться. Черт! А на окнах-то решетки – ну, вполне можно было ожидать. Хорошо, успел припрятать в кустах парабеллум. Хоть и без патронов, но ведь такие патроны в здешней эпохе не особая проблема найти.

Доев ужин – тушенное с черносливом мясо с овсянкой и овощами и чашка кофе, – Ратников завалился на кровать – думать, что делать дальше. Впрочем, и не только об этом, а, пожалуй, обо всем увиденном…

Доктор. Клиника. Анализы крови – и в прошлом и в будущем. И пропавшие дети…

Нет, отсюда не поставляют наложниц и сексуальных рабов! Сюда, в эту чертову клинику, детей и подростков привозят совсем для другого. Для опытов? Или… для трансплантации органов?! А почему бы и нет?! Последнее даже вернее. И тогда все становится ясно… эти группы крови и пижон на красно-белом «мерсе». Он что у них, курьер? Такой же, как и Кнут Карасевич? Поставщик «запчастей» клиентам? Да, но из прошлого, похоже, детей поставляет замок-бург. А Кнут… Кнут тевтонцам конкурент, вот они и пытались его взять, чтобы, так сказать, «самим всем володети». А та убитая стрелою девчонка на острове? Случайная жертва? Просто неудачно попыталась бежать? Да, так, наверное.

Однако что же здесь-то делать? Неужели эта лысая башка, доктор Лаатс, так и не зайдет? Хм… чтоб меломан да не поговорил с меломаном? Не похвастал записями… в смысле пластинками? Да и картины… Матисс, Брак, Модильяни – на любой вкус. Неужто Ратников так плохо все просчитал… Да нет, вроде все сходится – обитатель флигеля вот этот самый доктор Лаатс и есть!

Доктор зашел-таки, только уже утром. Усталый, но довольный.

– Извините, дорогой господин Ратникофф, никак не смог к вам вчера заглянуть… ну да ничего! Сегодня устрою выходной, пойдемте прогуляемся, у нас здесь очень красивые места. Исключая саму мызу – она, увы, оскорбляет любой художественный вкус, даже самый неразвитый. Кстати, как вам Бенни де Вайле?

– Я и раньше его обожал… Особенно песню про шоколад.

– А Джеральдо?

– Хм… Гленн Миллер мне нравится больше!

– Но разве можно сравнивать?!

– Вы совершенно правы, дорогой доктор, нельзя, конечно.

Доктор Лаатс (или как там его по-настоящему звали) взял с собой на прогулку фотоаппарат, замечательную немецкую «Лейку», долгое время выпускавшуюся и в Советском Союзе под именем «ФЭД». Да, этот доктор имел весьма разносторонние увлечения – искусство, легкая музыка, фотография… О обо всем этом болтал без умолку – видно, больше не с кем было. Ну еще бы – какой же коллекционер да не похвастает перед понимающим человеком? На то и рассчитывал Ратников, понимая, что явиться сюда просто так – гиблое дело. Островок маленький, людей – много, не спрячешься. Пришлось вот так, по-наглому, экстравагантно – в семейных трусах и с патефоном! Местная охрана просто опешила, да и доктор – а, похоже, именно он и был тут за главного – не знал, что и думать. Не знал, пока не разглядел в пришельце «родственную душу» – а уж Миша-то постарался, чтоб разглядел.

– Знаете, здесь, сразу за мызой, в саду, растет один старый дуб, языческий, вот, право же, языческий – местные эстонцы даже приносят ему жертвы!

– Да что вы говорите! – искренне изумился молодой человек.

– Да-да, господин Ратников! – господин Лаатс рассмеялся в голос. – Ну, не совсем, конечно, жертвы, но… привязывают к ветвям разноцветные ленточки, приносят цветы, бусы… и, что удивительно – по христианским праздникам! На Рождество, к примеру, на Богоявление. Но и так, без всяких праздников, преподносят. Считается, что божество старого дуба обязательно поможет во всех начинаниях… Вот, кстати, и он – полюбуйтесь!

Дуб был тот самый, с дуплом, высокий, с кряжистым стволом, он ничуть не помолодел с начала двадцать первого века, оставаясь все таким же древним. И в самом деле, у подножия, у могучих корней, лежали уже подвядшие цветы, а на ветвях ветер теребил разноцветные ленточки, раскачивал бусы – янтарные, и даже из яшмы – видно, кто-то что-то просил по-серьезному. Бусы…

Мише вдруг показалось… да нет, не показалось! На нижней ветке, в ряду всех прочих приношений, висела ниточка красных бусин. Те самые, Машины? Или просто похожи, мало ли красных бус?

Ратников подошел поближе, вытянул руку…

– Вот-вот, так и стойте, друг мой! – доктор уже вытащил из футляра «Лейку». – Именно с таким выражением лица! Внимание, снимаю… Оп!!! Отличный кадр, я вам обязательно подарю фотографию.

А Миша уже поднес к глазам крайнюю в ожерелье бусину… сам ведь и брал когда-то на оптовой базе, целую кипу привез – желтенькие, сиреневые, голубые… Маше вот красные понравились… эти? Ну да! Вот она, надпись-то – «Made in China»! В здешние-то времена Китай еще никакой не поставщик всего и вся.

Глава 14
Июль 1938 года. Чудское озеро
АРИЯ

Пережить ощущения карфагенянина, приносящего в жертву богам своего первенца? …пунийцы были подготовлены своей средой для жертвоприношения первенцев, как мы подготовлены для сбрасывания на людей атомных бомб.

Поль Вен. Как пишут историю.

Опыт эпистемологии

12 июля 1938 года. Именно эту дату Ратников заметил на перекидном календаре во флигеле доктора Лаатса. Да-да, во флигеле – доктор взял манеру почти каждый вечер приглашать Михаила в гости. Видно было, господин Лаатс (он велел называть себя «просто Отто») совсем одичал здесь, на этом Проклятом острове, на мызе, и был рад каждому свежему человеку, тем более, такому заядлому меломану, как «дорогой Михель» – родственные души все-таки, как раз тот случай, когда рыбак рыбака видит издалека.

Да, конечно, танцевальную музыку тридцатых годов Ратников не очень-то хорошо знал, но поддерживал разговор междометиями:

– О! Ах!!! Здорово!

Ну и запоминал – меняя на патефоне пластинки, доктор Отто Лаатс любил разглагольствовать о музыке и о музыкантах:

– Ах, Тино Росси – это что-то! Этот бархатный тенор, он просто завораживает, вы не находите, Михель?

– Тино – просто потрясающ!

– Совершенно с вами согласен, друг мой!

Вот! Уже – «друг мой»! Так бы и дальше шло…

– А Ренцо Мори с оркестром Дино Оливьери? Вероника, Вероника…

– «Вероника» – замечательная песня! Мне всегда очень нравилась, – вот тут Миша не врал, эту «Веронику» доктор заводил вчера почти целый вечер.

Да что уж, и не надо ему было ничего говорить, достаточно просто слушать, ведь дорогой друг Отто болтал без умолку. А еще все время хвастал пластинками, показывая их, как всякий истинный коллекционер, с непревзойденной гордостью:

– Вот эту я приобрел в Париже, на Елисейских Полях, «Одеон» – прекрасная фирма. А эти вот – «Полидор» и «Колумбия» – в Берлине, а вот то – в Венгрии, в Будапеште. Кстати, в Таллине есть очень неплохой магазин, да и здесь, совсем рядом, в Дерпте – только там надо заказывать. Кстати, есть один местный лавочник… впрочем, он завозит пластинки лишь так, иногда.

– А вы часто заказываете, Отто?

– Увы, друг мой! – доктор с сожалением развел руками. – Я не могу надолго покидать клинику в течение… гм-гм… определенного времени.

Ага… вот даже как! Интересно, кто ж за ним следит, за этим доктором Отто?

– Что же, вы даже не можете вот так просто взять и уехать?

– Вот именно, не могу!

– Рабство какое-то! – Ратников возмущенно фыркнул и отвернулся.

– Пусть так… – обиженно отозвался господин Лаатс. – Но очень хорошо оплачиваемое рабство! Мир ведь еще не до конца оправился от кризиса, а тут… Тут – перспективы, тут полный простор для…

Доктор вдруг резко осекся и замолчал – видно, чуть не сболтнул лишнего. Правда, тут же не преминул похвастать:

– Знаете, такого уникального оборудования нет больше нигде в мире! Поверьте, поверьте, я много где успел поработать.

– Но не можете уехать… И предлагаете помощь мне!

– Вы – другое дело! – неожиданно расхохотался господин Лаатс. – Вас ведь никакие контракты не связывают. Вам нужно лишь сорвать куш… и вы согласны делиться, что очень правильно, особенно в вашей ситуации. Не бойтесь, друг мой, в цене я вас не обижу!

– Вы знаете, дорогой Отто, я ведь не столько из-за денег… – осторожно напомнил молодой человек. – Вернее, не только из-за них…

– Да, помню, помню, – снова захохотал доктор. – Вам нужна легальность. Но… если вы выполните свои условия, я исполню свое. Документы у вас будут… Как вам Германия?

– Замечательная страна! Но лучше будет Швеция, еще лучше – Штаты или Канада.

– Э-э, плутишка! Так вы не любите Адольфа Гитлера!

– Не люблю, – честно признался Ратников. – Я уж, извините, достаточно нажился при Сталине, чтобы менять одного диктатора на другого.

– Эк как вас понесло! Германия все же европейская страна, а не дикая Россия… увы, Советский Союз… Ах, Россия, Россия… Я там когда-то учился, когда еще была империя, государь… Потом работал чуть-чуть и не так давно. Впрочем, ладно. Штаты, так Штаты… только учтите, документы у вас будут немецкие!

– Но…

– Настоящие, смею вас заверить! О, у меня в Германии влиятельные друзья, очень влиятельные. Доктор Вольфрам Зиверс – заместитель председателя управляющего совета директоров научно-исследовательского совета рейха! Видите – какая длинная должность. А у другого моего приятеля, доктора Карла Брандта, должность очень короткая… просто – личный врач фюрера. Ха!!!

– Да уж, и друзья у вас! – Ратников покачал головой, как бывший историк он хорошо помнил, что этих обоих – и Брандта, и Зиверса – сразу после войны повесят по приговору Нюрнбергского суда за организацию бесчеловечных исследований на узниках концлагерей.

– Будете кофе? – господин Лаатс снял трубку стоявшего на конторском столе черного телефонного аппарата. – Я сейчас закажу… Конечно, у меня есть и коньяк, хороший французский коньяк, но… Мы его выпьем завтра! Завтра – пятница… очень трудный день. И вместе с тем – радостный.

Доктор потер руки, как показалось, несколько суетливо, он вообще делал много лишних движений, видать, берег собранность для операций… Для операций? Ну да, он же ведь хирург, наверное…

– Дорогой Отто, а вы кто по профессии? Нет, я понимаю, что врач, но…

– Уж конечно не терапевт! – ухмыльнулся господин Лаатс. – Да хирург же! Хирург, конечно. Вообще, хирургия – это самая важная отрасль медицины, отрасль, без которой просто не может быть никаких прорывов! Впрочем, об этом поговорим потом, завтра… сейчас же – спать, спать! И рад бы посидеть с вами еще, но, увы, завтра я должен быть в форме.

– Ничего не имею против, дорогой господин Лаатс, – Ратников поднялся с кресла и направился к выходу – Завтра так завтра.

– Слушайте, Михель, – недовольно остановил его доктор. – Ну, сколько вас просить, не называйте меня Лаатсом. Зовите – Отто!

– Хорошо, господин… Отто! – светски улыбнувшись, Михаил пожелал новому приятелю спокойной ночи и быстро покинул флигель, чувствуя, как по садовой дорожке, у него за спиной, шагают двое охранников. Все ж таки не доверяли. Точнее, опасались, как бы невольный гость не узнал чего лишнего.

Где-то в дальнем крыле мызы, вырабатывая электричество, тарахтел дизель. Квадратные фонари на чугунных столбиках освещали все подходы к клинике и аллеи. Все окна в мызе давно погасли, лишь на первом этаже, у входа, горел яркий свет. У закрытых ворот важно прохаживались охранники с крупными овчарками на поводках. Недалеко, на причале, мощный авиационный прожектор время от времени прочесывал узким лучом темные воды озера и ночное небо. Он, казалось, доставал до самой луны, этот чертов прожектор.

Михаил невольно передернул плечами – до чего все здесь напоминало концлагерь. И он, Ратников, здесь, в этом концлагере всего лишь арестант, пусть даже самый привилегированный. Одно пока радовало – бусы! Машенька точно здесь! А значит, рано или поздно Миша до нее доберется – в том никаких сомнений не имелось.

На следующий день, в пятницу, Михаила не выпускали из палаты до самого вечера. Просто начальник охраны – Матиас – зашел и вежливо предупредил, чтоб даже в сад носа не высовывать, да и по коридору – с опаской.

– Расве што по нуште, в упорную, – ухмыльнувшись, издевательски-шутливо козырнул охранник.

Ну, по нужде так по нужде! Миша сразу туда и отправился, памятуя, что маленькое окошко уборной как раз выходило к торцу и, если высунуть голову, можно было увидеть и все подъезды к зданию. Из окна палаты, увы, виден был лишь задний двор да густые кусты.

А здесь вот, из уборной… из уборной Ратников сразу же заметил вальяжно подкатившее к воротам знакомое авто – тот самый красно-белый «мерс»! И водитель – пижон в шляпе «борсалино»! Тот самый…

Понятненько – вот, значит, кого тут ждали, вот, кто приезжает по пятницам – и сразу же у хирурга Отто Лаатса начинается работа. Много работы. И много денег.

Вот так же, из уборной, Миша заметил, как «мерседес» уехал. Насколько было видно – пустой, кроме пижона-водителя, в салоне никого не было. Уехал. Охранники поспешно закрыли ворота. Красно-белый бок машины блеснул за деревьями… Интересно, а куда тут вообще можно ездить? Островок-то – раз, два и… Разве что – к причалу. А там – на паром или баржу, до берега не так уж и далеко. И все дороги открыты – Тарту, Таллин, Рига, Берлин!

Доктор зашел часов в пять вечера, уставший – это было видно, но радостный и воодушевленный до такой степени, что даже не мог шутить. Лишь все время восклицал:

– Ах, друг мой, какой был сегодня чудесный день! Поистине чудесный! Идемте же, скорее идемте, вчера я, кажется, обещал вам коньяк?

– Да-да, вот именно обещали, дорогой Отто! Целый день вас прождал.

– Ну, полноте, полноте, сейчас посидим, выпьем! Кстати, мне сегодня привезли десяток пластинок! Американские – Энрико Мадригуэра, Гай Ломбардо!

– Вообще-то, в танцевальной музыке я больше предпочитаю англичан…

– Не только вы, друг мой, не только вы. Сие – мировая тенденция!

– Но все равно интересно будет послушать…

– Послушаем! И выпьем! Господи, как я сегодня устал!

Под какое-то танго – Миша уже запутался в названиях оркестров – приятели ополовинили бутылку коньяка, – как и положено, под лимончик, а затем уж принялись не спеша смаковать. Кстати, в углу комнаты доктора был установлен фотоаппарат на треноге. Классический, так сказать, тип, с фотопластинками.

– Сейчас сниму вас для паспорта, – поставив опустевший бокал на стол, господин Лаатс довольно потер руки. – А ну-ка садитесь вот сюда, в кресло… Ага! – он скрылся за аппаратом, под черным покрывалом. – Замрите… Внимание! Ап!

– Вижу, вы все же решились действовать, дорогой Отто, – светски улыбнулся Ратников. – Рад. Очень рад.

– А вы думали? Ну, если я и рискую, то, поверьте, очень немногим.

– А я на вашем месте сказал бы совершенно наоборот! – молодой человек расхохотался и пододвинул поближе бокал. – Еще?

– Пожалуй… Под лимончик. Зря вы его посыпаете сахаром, попробуйте с солью. Вкус – уверяю вас…

Выпив, Михаил обмакнул в соль лимон, кинул в рот:

– Умм… ничего, вкусно. Так, говорите, скоро все?

– Буквально через пару дней… в крайнем случае – в следующую пятницу. А что вы так разволновались?

– Признаюсь, меня немного смущает обратный путь, – поставив бокал, негромко промолвил гость.

– А не надо смущаться! – расхохотался доктор. – Нет, в самом деле, не надо. Все будет так, что никакие пограничники ничего не заметят. Уверяю вас – и ухом не поведут. А вот как вы будете добираться до Ленинграда без документов…

– А это уж, извините, Отто, не ваша забота, – угрюмо хохотнул Михаил. – Поверьте, есть надежные люди.

– Из вашего криминального прошлого? – господин Лаатс насмешливо скривил губы. – Впрочем, у вас и настоящее вполне криминально. Ну-ну, не обижайтесь, дружище! Налейте-ка лучше еще! Как вам эти американцы?

– Да неплохо. Но все-таки я бы предпочел англичан… или немцев.

– Тогда… Оскар Йост – устроит?

– О, это будет чудесно!

Быстро поднявшись, доктор заменил пластинку и широко улыбнулся:

– Знал, что именно так вы и скажете! Кстати, а как у вас в СССР с танцевальной музыкой? Выходят пластинки?

– Гм… – Миша ненадолго задумался. – Ну как же, есть артисты. Тот же Утесов…

– О, Утесов – это неплохо, очень неплохо!

– И еще Вертинский мне нравится… Помните: «Пей, мой девочка, пей, моя милая, это плохое вино…»

– Оба мы нищие, – тут же подпел господин Лаатс. – Оба унылые, счастия нам не дано! Нет! Нет! Никогда не понимал декаданса. То ли дело – танцевальный оркестр, я ведь, друг мой Михель, оптимист по натуре.

Тут вдруг зазвонил телефон, тот самый, эбонитово-черный, выглядевший не то чтобы очень солидно, а скорее как-то зловеще. Наверное, с этого аппарата можно было бы запросто позвонить в ад.

– Слушаю! – подняв трубку, хозяин флигеля быстро заговорил по-немецки.

Этот язык Ратников знал плохо, да и то, что знал, относилось к какому-то средневековому диалекту…

– Опять они требуют роговицы! – бросив трубку, в сердцах выругался господин Лаатс. И, похоже, сам не заметил, что произнес эту фразу по-русски.

А у Миши все внутри екнуло – ну, вот оно! Значит, правильно предполагал – в этой клинике занимаются трансплантацией органов. Точнее сказать – органы здесь вырезают! У несчастных детей, подростков. Ну, как же, детские органы приживаются быстрее и служат дольше! Да и отторгаются не так часто, как взрослые. Курьер – пижон на красно-белом «мерсе» – забирает контейнеры и доставляет их куда надо. В будущее! А эта клиника – вот уж действительно Проклятая мыза! – наверняка в частной собственности. Да и связи у Лаатса… Никто и носа не сунет! Интересно, Машу они тоже намерены на запчасти пустить? Сволочи…

Наверное, у Михаила непроизвольно изменился взгляд, потому что господин Лаатс даже спросил с некоторым участливым испугом:

– Что с вами, дружище?

Дьявол тебе дружище!

– Немного волнует переход границы…

– Да не волнуйтесь вы, сколько раз уже говорить?! Не сомневайтесь, все пройдет нормально…

– А как потом возвратиться?

– И это уже продумано! Да уверяю вас, никаких проблем не будет! Вот, сами вспомните, когда вы появились, у вас имелись проблемы с местными пограничниками?

– Нет…

– Ну вот! А вы, думаете, они не слышали выстрелов? Не хотели попасть сюда? Увы… – доктор жестко прищурился. – Возможностей не хватает! И ни у кого не хватит, понимаете – ни у кого! Кстати, я как раз говорил с курьером… на вашу тему… Он согласен войти в долю!

– М-да, – тяжело вздохнул Миша. – Представляю, что же тогда достанется мне!