Текст книги "Целебный яд"
Автор книги: Андрей Пиперов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
Слова его были просты и правдивы.
Карл еще с первого дня почувствовал расположение и симпатию к этому старому морскому волку. За суровым, загоревшим на солнце, обветренном и изрытым оспою лицом матроса чувствовалось какое-то покорившее молодого ученого скрытое величие души. Искренность, с которой обратился с нему Иоганн, еще больше тронула и привлекла Карла.
– Собственно говоря, – обратился матрос к Карлу, – я кое за что должен перед вами извиниться.
– Извиниться? Что же это вы начинаете с того, что благодарите, а потом извиняетесь!
– Когда честный человек сознает свою ошибку, он должен ее исправить. Иначе где же будет его честность, минхерр?
– Что же тревожит вас, Иоганн, любопытно было бы мне знать?
– Несколько дней назад, вот в такой же точно вечер, я вас обидел, минхерр, проявив к вам недоверие. Простите меня! Я был неправ!
– Так вот в чем дело! – развеселившись, воскликнул Хасскарл. – Не беспокойтесь! Это с каждым может случиться.
– Мы, матросы, народ недоверчивый, минхерр. Такими нас делает наша профессия. Морю никогда доверять нельзя, так как никогда не знаешь, какие оно тебе готовит сюрпризы. Но тогда я к вам отнесся несправедливо и теперь искренно в этом раскаиваюсь. Несмотря на свою матросскую недоверчивость, я должен был вам поверить.
Так они пробеседовали до поздней ночи.
„Голландия“ неутомимо прокладывала себе путь через океан. Завернув на два дня в Бордо, чтобы запастись пресной водой и продовольствием, клипер взял курс на юго-запад и широкой дугой обогнул берега Португалии, где задерживаться ему было незачем.
Все вперед и вперед несся маленький клипер по синим морским волнам. Взяв левый галс[10]10
Левый галс – положение корабля, когда ветер дует ему в левый борт.
[Закрыть], он летел, подгоняемый попутным ветром. Капитан Петерсен знал, что море полно неожиданностей и что следует пользоваться малейшей возможностью вести корабль по намеченному курсу.
Мало ли что могло случиться в дальнейшем? Могла подняться буря… Можно было целые месяцы простоять в штилевой зоне… Даже красота Азорских островов не могла остановить стремительный бег корабля. Острова остались позади, справа.
Вперед и только вперед!
Анита ван Снуттен получила обещанный ей шелковый зонтик. Иоганн отстоял внеочередную вахту, а что касается Карла, то он уже начинал тяготиться длительным плаванием. Он, как и Анита, перенес морскую болезнь и еще не совсем окреп после нее. Консервированная пища, застоявшаяся вода, однообразие океана – все это действовало угнетающе. А ему еще предстояло много, много дней провести в таких условиях…
Только в обществе знакомых матросов, слушая их нескончаемые рассказы, он немного рассеивался и отвлекался. В этих рассказах было много нового и удивительного, а часто и такого, что для него, как натуралиста, представляло несомненный интерес. Путешествуя по всему свету, матросы видели немало любопытного. Вот и сейчас они собрались на палубе и тесным кружком уселись вокруг Иоганна. Карл подошел, поздоровался кивком головы и, стараясь не мешать, тихонько подсел к ним.
– После сильной бури, настигшей нас в Индийском океане, – рассказывал Иоганн, – мы с трудом добрались до Цейлона. Там мы должны были взять груз чая для Англии. Англичане большие любители цейлонского чая. Они вообще любители чужого… Тогда клиперов еще не было и мы шли на мощном бриге. Пока он стоял в порту на ремонте, капитан отпустил нас на несколько дней в отпуск. Мы все сошли на берег осмотреть остров. Цейлон – удивительная страна. Там пашут на слонах, а когда тамошний богач путешествует, его несут на носилках или сажают на слона. Мы тоже наняли слонов, когда сошли на берег в Коломбо…
И Иоганн продолжал описывать буйную тропическую растительность, пальмы, бананы, ананасы, обширные чайные плантации. Он рассказывал и о трудолюбии жителей острова, а также о небольшой речушке Синганое с ее болотами, трясинами… и множеством комаров.
– Только белые платки, которыми мы повязали головы, спасали нас от назойливых комаров. Эти насекомые проникают в самые мелкие отверстия. Мы поспешили убраться оттуда. Проводник привел нас в деревню, целиком построенную из бамбука. Там, так же как и на Яве, туземцы строят из него свои дома. Только крышу покрывают большими пальмовыми листьями. Так как село расположено на болотистой почве, жители забивают в землю сваи и на них возводят свои жилища. Люди укрываются в них от солнца, листья спасают их от дождя, но от комаров нет никакого спасенья! Это страшное бедствие. Мы видели у старых и молодых мужчин и женщин, а также у детей такие раны от комариных укусов, что волосы у нас становились дыбом. Люди с желтыми изможденными лицами лежали на улицах, перед хижинами, в поле… Ноги худые, а животы раздуты, как мехи…
– Странное дело, – заметил кто-то. – Тощие, а живот большой. Все равно, что мистер ван Снуттен!
– Точно так. Похожи они были на господ из торговых контор, – засмеялся Иоганн. – Болезнь это такая, ребята! Малярия! Ничем им нельзя было помочь. От нее-то, а не от обжорства раздувались у них животы.
– Ну, а вы-то как? Не заразились?
– Мы-то? Нет, о нас позаботились. Нам нельзя было давать болеть: ведь нам предстояло доставить товар в Европу. У нас была хинная кора. Мы ее варили и пили отвар. Он очень противный, но предохраняет и лечит. Теперь эту кору иначе перерабатывают, усовершенствовали производство…
– А кто же им мешает тоже добывать хинин?
– Мешает правительство Перу. Вот, кто мешает! Хинное дерево растет только там, и перуанцы берегут его как зеницу ока. Ввели монополию. Не хотят выпускать из рук. Доходное дело. А тех, кто попытается его выкрасть – на каторгу, либо на виселицу. И вот диктуют мировому рынку… Но никакое зло не вечно. Когда-нибудь найдется смельчак, который спасет человечество. Надо облегчить человеческие страдания… – закончил Иоганн, затягиваясь трубкой.
Карл облокотился на перила. В его ушах продолжали звучать слова матроса.
„…Никакое зло не вечно… Когда-нибудь найдется смельчак, который спасет человечество…“
Он медленно ушел с палубы.
Странные мысли вертелись в его голове.
Прошло немало времени. Жизнь на корабле текла медленно и монотонно. Одни только краткие стоянки в небольших портах вносили некоторое разнообразие. „Голландия“ была нагружена товарами, предназначенными для Явы, и поэтому должна была идти кратчайшим путем.
Плавание протекало нормально. Ветер был попутный, погода особенно не портилась, и экипаж не был перегружен работой.
Хуже всех чувствовала себя на корабле дочь его собственника Анита ван Снуттен. Несмотря на то, что она занимала лучшую каюту и была окружена заботами и вниманием всего экипажа, она раздражалась по малейшему поводу и делала всем замечания. Капитан приказал исполнять все ее желания, а кок готовил для нее особые блюда. И все же в кают-компании, где Анита столовалась вместе с офицерами и Карлом, она брезгливо ковыряла вилкой в своей тарелке и презрительно кривила губы. Ей казалось, что все, что подавалось за столом, было плохо и невкусно приготовлено. Офицеры прекрасно понимали ее настроение и не сердились на нее, но несчастный кок тяжело переживал капризы Аниты. Он напрасно дожидался дня, когда услышит заслуженную похвалу из уст своей молодой хозяйки… Дочь ван Снуттена впервые в жизни находилась в далеком плавании и не желала расставаться с удобствами жизни, к которым она привыкла в отцовском доме.
Было дано специальное распоряжение отпускать ей пресную воду без всяких ограничений, что являлось неслыханной роскошью. Матросы употребляли воду только для утоления невыносимой жажды. В то время, как офицерам полагалось не более нескольких пригоршней этой воды, чтобы утром умыть лицо, Анита могла даже купаться в ней. Матросы же вот уже несколько недель умывались соленой морской водой.
И вот наконец…
Наконец-то в жизни клипера произошли перемены…
Продолжая свой непрерывный бег, теперь уже почти прямо на юг, „Голландия“, оставив справа от себя остров Мадейру, должна была через три дня остановиться на более продолжительный срок на Канарских островах. Это было событие особой важности, волновавшее всех на корабле. Можно будет сойти на берег и даже… совершить небольшую прогулку. Матросы предвкушали удовольствие от этой „встряски“, так как в их представлении она была неразрывно связана с посещением любимых кабачков, в которых они могли отведать спиртных напитков местного производства. Такое времяпрепровождение действовало на них успокаивающе и позволяло набраться сил до следующей стоянки.
На двадцать четвертый день после отплытия корабля из Роттердама на палубе царило необычайное оживление. Каждую минуту ожидалось появление земли, настоящей земли. Первый помощник капитана сообщил, что в ясную погоду вершина вулкана Пико-де-Тейде или, как ее еще называют, Пик Тенерифе, видна миль за двести. Эта вершина одноименного с нею острова возвышается на 3716 метров над уровнем моря. Она как бы прямо возникает из воды и только на 450 метров ниже вершины Юнгфрау в Альпах.
Нетерпение загнало одних на мачты, другие взобрались на самый фор-Марс[11]11
Фор-Марс – небольшая площадка на передней мачте.
[Закрыть]. Пассажиры и офицеры с подзорными трубами в руках пристально вглядывались в горизонт. Бутылка первоклассного рома „Ямайка“ была обещана тому, кто первым увидит землю.
Юнга Августин давно уже занял наблюдательную позицию на марсе грот-мачты[12]12
Грот-мачта – средняя, самая высокая мачта корабля.
[Закрыть] и, прикрыв глаза рукою, напряженно всматривался в даль. Но кругом вода, вода, небо… и никакой земли…
Вдруг громкий крик вырвался из его груди:
– Земля, земля, земля!
Подзорные трубы тотчас же повернулись в том направлении, куда указывал Августин, но с палубы еще ничего не было видно. И как раз в тот момент, когда на разволнованного юнгу готов был обрушиться град упреков, в подзорных трубах показалась на горизонте маленькая черная точка, которая начала медленно расти. Обещанную бутылку рома Августин поделил между всеми.
Только на третий день вошла „Голландия“ в порт Тенерифе. Гора возносила к небу свою могучую вершину и придавала всему окружающему величественный вид. Со дна моря до вершины вулкана было свыше 6000 метров, из них более 2000 метров находились под водой. Если бы много миллионов лет назад вулкан Пико-де-Тейде с такой огромной силой не поднял дно океана на эту высоту, то здесь не было бы никаких островов. Но он тогда упорно потрудился и создал одно из самых красивых мест на земном шаре.
Многие считали, что острова называются Канарскими потому, что на них водится много канареек. Сходя на берег, они ожидали увидеть целые стаи этих птиц. Велико было их разочарование, когда они узнавали, что ни острова не называются Канарскими по имени птиц, ни птицы не зовутся канарейками в честь островов. Назвали их так испанские мореплаватели потому, что здесь было много собак, которых местные жители считали своими лучшими друзьями[13]13
От испанского can – собака, пес.
[Закрыть]. Так рассеивается поэтическое представление, связанное с именем красивых певчих птичек. Эту разгадку скоро узнали и пассажиры „Голландии“. В глубокой древности на этих островах побывали финикийцы, а позднее и римляне, назвавшие их „Счастливыми островами“. После падения Римской империи острова были совершенно забыты, и целые восемь веков оставались неизвестными европейской географической науке. Только в 1341 году они были вновь „открыты“ испанцем Луи-де-ля-Серда и под теперешним наименованием стали испанским владением.
Горы Лас Канадас вулканического происхождения, они подковой охватывают гордую вершину Пико-де-Тейде и придают ей еще большую величественность. Дующий со стороны Сахары северо-восточный пассат и равномерные, но часто недостаточные осадки делают климат островов субтропическим, океанским, что вместе с умеренной температурой препятствует развитию болезней. Здесь люди не только редко болеют, но и многие быстро выздоравливают. Лавры, кустарниковые дубы, тамариксы и стройные кипарисы представляли собой живописную картину. Заботливо возделанные плантации сахарного тростника, среди которых темнели банановые рощи, финиковые пальмы и апельсиновые деревья, вносили чудесное разнообразие в окружающую природу.
Группа, состоявшая из Хасскарла, Аниты ван Снуттен, Фердинанда Клааса и нескольких матросов, под водительством опытного Иоганна предприняла долгожданную прогулку по крутым базальтовым склонам Пико-де-Тейде, которая длилась целый день.
Другие члены экипажа предпочли остаться в порту, чтобы развлекаться в кабачках или скитаться по маленьким узким улочкам городка.
Достигнув островов Зеленого Мыса, расположенных против самой западной точки африканского континента, „Голландия“ миновала неудобную пристань на острове Сантьяго и на восьмой день отплытия из Тенерифе бросила якорь у острова Сан-Висенти, в большой, удобной и хорошо защищенной от морских ветров пристани Пуэрто-Гранде. Много тысячелетий тому назад морские воды залили широкий кратер угасшего вулкана и образовали удобную для стоянки судов бухту. Острова Зеленого Мыса населены реже и беднее Канарских. Они вулканического происхождения, климат их находится в полной зависимости от дующего из Сахары северо-восточного пассата. Земля здесь мало плодородная. Только некоторые виды кустарников и травы могут расти в неблагоприятных условиях недостаточного количества влаги. Дожди выпадают летом, преимущественно в августе. Неприветливость острова, голые скалы и скудная растительность не располагали к продолжительной стоянке, и клипер понесся по направлению к Кейптауну.
В зоне экватора жара стала невыносимой. Солнечные лучи падали отвесно, и на палубе все было раскалено. Человеку казалось, что он может расплавиться, как плавилась на палубе смола. Наступил штиль. Случалось, что за сутки корабль продвигался только на десять – двадцать миль. Паруса беспомощно повисли. Люди были измучены палящим зноем. Экипаж „Голландии“ старался использовать малейшее дуновение ветра, чтобы скорее выбраться из неприятной зоны затишья. Голые до пояса матросы все время обливались морской водой. В каютах было душно, и никто в них не заходил. Ночи проводили на палубе в каком-то тягостном полузабытьи. Корабль еле двигался. Блестящие изумруды бесчисленных небесных светил отражались в фосфоресцирующем зеленоватом море. Вода за кормой чуть заметно плескалась или тускло светилась, как расплавленный свинец.
В один из таких вечеров клипер фирмы „Ван Снуттен и К°“ пересек экватор.
Как только золотой серп луны высоко поднялся над горизонтом, первое ведро воды вылилось на голову самого младшего – юнги Августина, а следующие – на натуралиста Карла Хасскарла. Нил Куленс деликатно побрызгал морской водой волосы Аниты ван Снуттен. Таким образом был соблюден старинный обычай поливать водой каждого, кто впервые пересекает невидимую черту, разделяющую земной шар на две половины…
По этому же случаю был устроен общий ужин с большим количеством вин и закусок.
Капитан ван Петерсен избегал показываться на палубе. Постоянные задержки в пути и медленное продвижение вперед выводили его из терпения, и только любимый бренди приносил ему некоторое успокоение. Укрываясь от палящих солнечных лучей, он целые дни проводил в каюте наедине с бутылкой.
Анита ван Снуттен находилась в самом мрачном настроении. Никакой жизни, никакого разнообразия не было в эти томительные дни! Она нервничала от скуки и без всякого стеснения желчно придиралась ко всем, кто попадался ей на глаза.
Однажды в столовой к концу обеда она с возмущением сказала:
– Не может ли этот вонючий лимонад быть хоть немножко холоднее? Здесь меня, несчастную, никто не жалеет! Все делается как будто для того, чтобы это изнурительное путешествие сделать еще ужаснее.
Окружающие уже не обращали внимания на ее слова. Один только слуга-матрос подобострастно суетился около хозяйки корабля и сокрушался, что лимонад теплый и что у него нет возможности его остудить. Лимонад действительно был теплым, но под тропиками негде было достать льда!
– Барышня, вероятно, слышала, что под тропиками очень жарко, – старался объяснить он. – Даже если бы можно было достать немного льда, он тотчас бы растаял. Я до сих пор не слыхал, чтобы делались опыты в этом направлении.
– Чертов лимонад! – вскричала Анита ван Снуттен. – Вы все словно сговорились повторять мне одни и те же сказки! Суметь раздобыть холодный лимонад входит в ваши, а не в мои обязанности!
Сказав это, она с гордо поднятой головой направилась к выходу.
– Странная девушка, – заметил Клаас, обращаясь к откинувшемуся на спинку стула Хасскарлу. – Она как будто не желает проявлять никакой снисходительности. Мне кажется, что вы с вашими познаниями в области медицины могли бы помочь ей успокоиться. Я предлагаю вам попытаться. В противном случае… в противном случае, мне кажется, что я не выдержу ее капризов…
– Да… – колеблясь, ответил Карл. – Может быть, вы и правы, но мне думается, что ее изнеженный организм не в силах переносить это томление. Ведь здесь тропики!
Ему совсем не хотелось завязывать более близкие отношения со своенравной девицей, но он чувствовал себя обязанным оказать ей некоторую помощь. По замыслу Клааса, это сближение должно было произойти не для ее удовольствия, а для того чтобы Карл помог ей своими знаниями в области медицины. Он не скрывал, что она действует ему на нервы своей несдержанностью и капризами. С самого начала создавшаяся к ней антипатия у него прошла: часто встречаясь с ней на корабле, он внимательно ее изучал. И теперь, когда эта девушка до такой степени изнервничалась, нужно было помочь ей. Но каким образом? Не расстроит ли это ее воображение, и не составит ли она себе о нем превратное представление? А вдруг у нее сделается нервный припадок? Ведь неизвестно, к чему могут привести добрые намерения помощника капитана и молодого натуралиста…
А если Карл решится на этот смелый шаг, где удобнее всего будет начать с нею подходящий разговор? На палубе? Но это было рискованно и могло кончиться неудачей. Их встреча не могла бы остаться незамеченной для наблюдательных матросов. Кроме того, он мог бы на глазах у всех попасть в глупое положение или же это могло вызвать очередной скандал, вроде того, который произошел в свое время из-за потери зонтика.
Карл решил, что удобнее всего будет зайти к ней в каюту. Когда люди в силу тех или иных обстоятельств должны совместно переживать разного рода невзгоды, им волей-неволей приходится друг друга терпеть. Трудно было допустить, что Анита откажет ему в приеме. Но если бы это даже и случилось, у него осталось бы сознание выполненного долга перед нею и помощником капитана.
С этими мыслями Карл постучался в приоткрытую дверь занимаемой ею каюты и, получив разрешение, – вошел. Анита полулежала на кушетке, подперев голову обеими руками.
Не вставая, она резко повернулась к Карлу.
– Ах, это вы? – спросила она, поджав губы. – Не ожидала вас видеть.
Крепкий запах духов ударил ему в нос с такой силой, что он чуть не задохнулся. Столик у кушетки был заставлен флакончиками и баночками всевозможных видов и размеров. Кроме того, на нем были навалены разного рода сувениры и статуэтки, купленные в местах стоянки корабля.
На этом единственном в каюте столике лежала и большая морская раковина, из тех, что рыбаки во многих портах продают за бесценок.
Карл первым делом подошел к иллюминатору.
– Здесь очень душно! Больному человеку нужен прежде всего чистый воздух, – сказал он, открывая иллюминатор.
– Этого мне кажется недостаточно, – нервно ответила Анита.
– Конечно. В более тяжелых случаях необходимо применять и соответствующее лечение.
– И больше заботы и внимания! – добавила она.
Карл отошел от иллюминатора, посмотрел Аните в лицо и спокойно сказал:
– Я с вами согласен, но вам следует знать, что заботы и внимание должны быть обоюдными.
Губы Аниты дрогнули. Она приподнялась на кушетке и вызывающе бросила:
– Уж не хотите ли вы этим сказать, что я не заслуживаю, чтобы обо мне заботились?
– Разрешите вас спросить, случалось ли в вашей жизни, чтобы вы о ком-нибудь позаботились?
Она удивленно взглянула на своего собеседника. Такого вопроса никто до сих пор ей не задавал.
– Но я ван Снуттен! А это кое-что значит!
– Да, в ваших глазах это значит многое, но на некоторые вещи надо смотреть и глазами других людей… – подчеркивая каждое слово, ответил Карл.
– Не понимаю вас! – вскакивая с кушетки, почти гневно воскликнула она. – Что вы хотите этим сказать?
Хасскарл молча смотрел на стоявшую перед ним девушку.
– Вы молчите? Отлично. Раз вы не желаете высказаться, позвольте мне вам сказать то, что я думаю. Для ван Снуттен не имеет абсолютно никакого значения, что думают другие… в особенности… если эти другие живут на их средства! Понятно!
Эти слова, произнесенные одним духом, словно ножом полоснули сердце молодого ученого. Хасскарл побледнел, дрожь пробежала по всему его телу.
– Благодарю вас! Этого я не ожидал! – проговорил он глухим голосом.
Вернувшись в свою каюту, он со сжатыми кулаками бросился на койку. Это было его любимое место: здесь под монотонный напев морских волн предавался он своим тяжелым думам. В каюту юфроу он пошел с самыми чистыми намерениями оказать ей помощь, бодрый и уверенный, а вышел оттуда подавленный и совершенно разбитый. Его удивила жестокость молодой ван Снуттен. Правда, ему была понятна психология таких людей, как Анита, но несмотря на это он не мог примириться с нанесенным ему оскорблением. Если бы эти слова были произнесены до его отъезда, он без всякого колебания послал бы ко всем чертям предложение ван Снуттена…
Но теперь? Теперь он ничего не мог сделать.
Постепенно выбираясь из зоны затишья, клипер продолжал медленно двигаться в юго-восточном направлении.
Вдруг совершенно неожиданно разразилась буря…
Небо было ясным, солнце сильно припекало. Легкий попутный ветер покачивал корабль. „Голландия“ находилась примерно на той же широте, на которой лежит остров Святой Елены, только на несколько сот километров восточнее его.
Сначала на северо-западе показалось маленькое темное пятнышко. Оно казалось странным и необычным на голубом фоне неба.
Его внезапное появление обеспокоило старых матросов.
– Нехороший знак, ребята… – замечали одни.
– Да, не к добру… – отвечали другие, и весть об этом зловещем облаке вскоре разнеслась по всему кораблю. Между тем оно быстро увеличивалось.
Ветер совершенно стих. Паруса повисли. Наступило зловещее затишье. Несколько раз пронесся над кораблем буревестник и, как бы спасаясь от темной тучи, скрылся где-то в юго-восточном направлении.
Барометр начал стремительно падать, предвещая бурю…
Ван Петерсену пришлось выйти из своей каюты. Он посмотрел на небо и тотчас же созвал своих помощников на совещание. Однако он не послушался советов Фердинанда Клааса и, полагая, что начинается обыкновенная буря, приказал спустить только главные паруса, а оставить марсели и продолжать идти прежним курсом. Таким образом он хотел использовать направление ветра для ускорения движения корабля. Этим Петерсен внес известное успокоение среди экипажа. Матросы быстро выполняли приказания, но нетрудно было заметить, что опытные моряки недоверчиво покачивали головами. Что-то казалось им неладно…
Когда все приготовления были закончены, ван Петерсен снова удалился в свою каюту, передав командование кораблем Фердинанду Клаасу.
Клаас не отрывал взгляда от неумолимо надвигавшейся тучи, ставшей уже большой и черной. Временами ее прорезали молнии. Все тревожно посматривали на небо. Начало темнеть. Море и небо слились воедино. Встревоженный опасностью, первый помощник капитана вызвал к себе Иоганна.
– Мне все это, господин помощник, не нравится. Мне кажется, что мы попали в тропический циклон, а не в обыкновенную бурю. Если мы не переменим курса, то едва ли нам удастся его избежать, а в таком случае… – ответил старый матрос и своими словами еще более взволновал Клааса. Клаас и так был того же мнения, но все еще надеялся, что капитан не ошибся.
Перескакивая через канаты, паруса и другие сложенные на палубе снасти, он поспешил в капитанскую каюту.
– Господин капитан, нужно изменить курс корабля, – доложил Клаас.
– Это почему же? Исполняйте то, что я приказал.
– Есть, господин капитан! Но… в скором времени разразится циклон и, если мы не избежим его центра… мы не выдержим.
Капитан встал раздраженный.
– Кто вам сказал, что это циклон?
– Все признаки налицо, господин капитан. Если выйдете на палубу, то вы сами в этом убедитесь. Не может быть никакого сомнения.
– Что же вы предлагаете?
– Немедленно изменить курс, взять направление на запад. Быть может, мы еще успеем избежать центра.
Ван Петерсен подошел к иллюминатору, выглянул наружу и, не глядя на Клааса, уже мягче сказал:
– Все же давайте немножко подождем.
Ван Петерсен и в данном случае проявил характерную для него нерешительность. „Ну его к черту, этого Клааса! – подумал он. – Всегда он что-нибудь придумает! И откуда эта буря?.. Все время какие то неприятности… А вдруг это не циклон, а обыкновенная буря, как я тогда объясню задержку корабля, которая произойдет из-за его отклонения от курса? Чем скорее мы выйдем из зоны затишья, тем лучше. Чем скорее придет „Голландия“ на Яву, тем выгоднее будут проданы находящиеся на ней товары… А в конце концов это важнее всего!“ – рассуждал Петерсен.
– Нельзя замедлять ход „Голландии“, – решительно отрезал он, и разговор на этом кончился.
Первый порыв ветра пронесся над палубой. Он прозвучал, как подавленный вздох океана. Корабль сразу подскочил и стремительно понесся вперед. Паруса надулись. „Голландия“ теряла последние шансы на спасение. Чтобы уйти от центра циклона, надо было тотчас же изменить курс. А то, что это был циклон, в этом уже никто не сомневался. Один только капитан все еще не решался изменить курс. И так немало времени он потерял в зоне штиля и вот теперь – опять все сначала!
Клаас нервно ходил по палубе, оглядываясь по сторонам… Его настойчиво преследовала одна и та же мысль: изменить курс! Но как нарушить приказ капитана?! Ведь это недопустимо… Этого делать нельзя… Это означает либо суд… либо, в лучшем случае, увольнение со службы. А после увольнения со службы в такой фирме, как „Ван Снуттен и К°“, ему нелегко будет найти подходящее место…
Перед ним стояла дилемма: выполнить служебный долг или поступить против своей совести. Что делать?! А если, вопреки очевидности, капитан прав? Тогда что?..
Заслышав за спиной шаги, Клаас обернулся. Перед ним стоял Хасскарл.
– Циклон усиливается, господин Клаас, – уверенно сказал он. – Как мы из него выйдем?..
Клаас вздрогнул Циклон! Вот и натуралист подтверждает…
– Гм… Я, правда, циклонов не видал, но по всем признакам… это не может быть ничем иным. Атмосферное давление быстро падает… эта черная туча… а недавно этот характерный штиль… отсутствие дождя… – безусловно циклон, господин помощник!
Слова молодого человека звучали убедительно. Клаас взглянул на него, секунда колебания – и он, кивнув головой, побежал на корму.
– Курс на запад! – громко крикнул он.
– Но… капитан приказал на юго-восток, – возразил рулевой.
Корабль качнуло, и он снова подскочил над волнами.
– Курс на запад! – скомандовал Клаас.
Рулевой посмотрел на него: таким Фердинанда Клааса он еще никогда не видел. В помощнике капитана не осталось ни капли присущего ему спокойствия.
– Если мы не изменим курса, мы погибли! Понимаете вы это?! – громко, отчеканивая каждое слово, произнес Клаас. – Мы должны немедленно изменить направление!
Рулевой понял. Загремели цепи. Корабль, сильно накренившись, начал менять курс. Небо совершенно потемнело, огромные волны накатывались друг на друга, но буря еще не разразилась со всей силой. Минуты, быть может, секунды отделяли клипер от момента наивысшего напряжения ветра. Старый и опытный рулевой умело лавировал между громадными волнами, следя за тем, чтобы они не ударялись в борт корабля. „Голландия“ с каждым метром удалялась от опасного центра циклона.
Ветер усилился. Теперь клипер бросало из стороны в сторону, как яичную скорлупку. Сделанный из крепкого соснового дерева, корпус корабля трещал под мощным напором волн и казалось, что он вот-вот распадется. Палуба накренялась в разные стороны. Карлу казалось, что его вот-вот снесет в море. Он с трудом удерживался за канат. При свете молний он видел темные силуэты матросов, повисших на снастях корабля. Казалось, что они могут сорваться и упасть в море. Карлу хотелось поспешить им на помощь, принять участие в общей борьбе со стихией. Малейшая попытка сдвинуться с места заставляла его еще крепче хвататься за канат. Карл с ужасом сознавал свое бессилие. Потоки воды заливали палубу, паруса зловеще хлопали над головой. Защищая одной рукой лицо от струй воды, он снова попытался было сдвинуться со своего места, но руки его еще крепче вцепились в спасительный канат.
Вдруг около него метнулась человеческая фигура. Скользя и спотыкаясь на качающейся палубе, человек напрягал все свои силы, чтобы удержаться на ногах, но потерял равновесие и рухнул вниз: Карл, не раздумывая, в один миг подхватил бесчувственное тело и, борясь с сильными порывами ветра, бросился к каютам. В его руках лежала Анита. Карл сам удивился своей смелости. Большая волна обрушилась на корабль и сильно накренила его. Карл с трудом удержался на ногах, но все же, не выпуская своей ноши, продолжал продвигаться вперед.
Откуда-то появился Клаас.
– В каюту! Скорее в каюту! – приказал он, стараясь перекричать рев бури.
– Пустите меня! – простонала Анита, делая попытки встать на ноги. – Почему вы меня несете? Я сама могу идти.
Она вырвалась из рук Карла и побежала на корму корабля. Карл бросился за нею. Налетел новый шквал. Анита пошатнулась, но Карл успел ее поддержать. С развевающимися черными волосами, напуганная бурей, Анита казалась каким-то таинственным призраком.
– Спасите меня! Спасите! На помощь! – закричала она, бледная от страха.
– Я уже сказал вам – в каюту! – донесся откуда-то снова голос Клааса.
– Нет, нет! В каюте ужасно! Корабль тонет! Хочу быть среди живых людей!
Клаас подошел, пошатываясь.
– Привязать ее немедленно к грот-мачте! – приказал он.
Высокий матрос схватил девушку и, несмотря на ее сопротивление, привязал к мачте.
– Я не хочу! Пустите меня! – кричала она.
– Здесь распоряжаются другие, юфроу! – крикнул ей в ухо матрос. – Успокойтесь. Если вообще кто-нибудь вырвется из этого ада, то это будете прежде всего вы!
Анита всем телом повисла на крепко стягивающих ее веревках, беспомощно протягивая руки. Ее вопли заглушались воем ветра. Буря неистовствовала со страшной силой. Волна налетала за волной и швыряла корабль в разные стороны. Но все же рулевому удавалось поворачивать судно ютом против волн. Все его внимание было направлено на то, чтобы избежать рокового удара по борту. Временами „Голландия“ исчезала в глубокой бездне, чтобы затем, как птица, снова взлететь на гребень волн.
