Текст книги "Целебный яд"

Автор книги: Андрей Пиперов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Глава IX

Уануко – земной рай! Почему жуют коку.

– Если где-либо на земле существует рай, то это, бесспорно, в долине реки Уануко и в городе Уануко! Здесь нет больных, так как больные немедленно выздоравливают. Если бы я не сделался плантатором, то должен был бы помереть здесь с голоду! – восторженно говорил толстенький доктор Смит, врач по профессии.

– В Уануко все растет, все цветет, все приносит плоды. Климат для земледелия идеальный. Уануко имеет все преимущества тропического климата, не имея его недостатков. У нас ни комаров, ни болезней, сеньор Мюллер! – дополнил слова доктора управляющий гасиендой Кабальеро.

Разговор происходил на просторной веранде дома Кабальеро, у которого Мюллер по прибытии в Уануко нашел самый сердечный прием. Получив известие о приезде натуралиста, Кабальеро с нетерпением ожидал его. Теперь за стаканом вина они беседовали об особенностях долины Уануко. К ним присоединился доктор Смит, давно уже отказавшийся от врачебной практики и занимающийся теперь разведением бананов и коки.

– Вот взгляните на эти горы. – Своей коротенькой толстой ручкой доктор Смит указал на высокие горные вершины, как бы кольцом охватывающие долину Уануко. – Они ограждают нас от ветров. Кроме того, ограничивая количество дождей, обеспечивают нам необходимую влагу. Здесь нет недостатка ни в чем и вместе с тем нет ничего лишнего, герр Мюллер. Вот уж поистине тропическая благодать, без тропических мучений! – несколько элегично закончил он.

Мюллер машинально перевел свой взгляд на сад гасиенды. И действительно, чего тут только не было: бананы, апельсины, инжир, виноград, гранаты. Большие спелые дыни желтели между стволами деревьев. Тяжелыми гроздьями висел крупный виноград.

– Почему бы вам здесь не обосноваться? Что вы будете там делать в Ла-Монтанье[44]44
  Ла-Монтанья – покрытые лесом восточные склоны Анд.


[Закрыть]? За какие-нибудь три года вы здесь разбогатеете и будете иметь все, что только пожелаете, – соблазнял его доктор Смит.

– Он прав, сеньор Мюллер. Мы вам поможем на первых порах, – добавил Кабальеро. – Земля найдется, а все остальное мы вам дадим взаймы. Право, оставайтесь!

– Это невозможно, сеньоры! Передо мною поставлена задача, и я должен ее выполнить, – не колеблясь отвечал Мюллер.

– Посмотрите на эту прекрасную долину. Она только ждет таких людей, как вы, чтобы удвоить количество своих плодов. – И доктор Смит обвел кругом своей маленькой ручкой.

Вдали, на темном фоне роскошной тропической растительности, белели маленькие поселки с остроконечными крышами церквей.

– Нет, невозможно, сеньоры! Я уже вам сказал! Вы забываете, что у меня есть родина.

– Почему же? Мы это знаем! Каждый из нас имел свою родину, но теперь, коллега, мы нашли вторую родину в Уануко, – продолжал его уговаривать доктор Смит.

– А мои родные? Ведь у меня семья!

– Нет ничего проще! Вы встретите их в Кальяо и привезете сюда. А до Кальяо они доберутся так же, как добрались и вы, – сказал доктор Смит, у которого ответ был всегда наготове.

– Невозможно, доктор Смит! Нет, право же, невозможно! Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом, – попросил Мюллер, желая прекратить этот разговор.

– А знаете, какой вас ожидает ад в этой Ла-Монганье? Вы даже не подозреваете об этом! Когда там идут дожди, все набухает от влаги. А когда дождей нет, воздух кишит комарами и другими насекомыми. Там европеец больше года выдержать не может. Я вас просто не понимаю! – вступил в разговор Кабальеро, потягивая из своего стакана густое красное вино. Смуглый, стройный, с темными, как у оленя глазами, Кабальеро наклонился над столом и, отчаянно жестикулируя, старался придать убедительность своим словам.

– Об этом бесполезно говорить, господа! Вопрос для меня давно решен и ничто не может изменить моего решения! – сказал твердо Мюллер. И чтобы перевести разговор на другую тему, сказал:

– Мне советовали для мены с индейцами захватить с собою листья коки. Что вы на это скажете?

– Непременно! Кока у индейцев самый ходовой товар. За листья коки вы сможете, сеньор Мюллер, получить от них все, что угодно, – заявил Кабальеро, понимая, что бесцельно настаивать на том, чтобы Мюллер остался в Уануко.

– Вот наша плантация коки. В Индии и Китае собирают чайные листья, в других странах – лавровый лист, а мы собираем листья коки и, как видите, живем неплохо! – продолжал Кабальеро.

– Удивительное растение эта кока! В других местах я ее нигде не встречал, – сказал Мюллер.

– Ничего удивительного в ней нет, – заговорил снова доктор Смит. – Индеец впадает в транс, когда жует ее листья. Он ничего не слышит и ничего не видит. В этом состоянии он находится во власти Манко Канака, бога его прадедов, который явился им на озере Титикака и лично подарил эти чудодейственные листья. Под их влиянием индеец забывает все свои страдания, горести и невзгоды. Он чувствует себя окрепшим и освеженным, делается жизнерадостным и счастливым. Кока действительно оказывает волшебное воздействие на людей, лишь бы они не злоупотребляли ею, но это, к сожалению, часто происходит у индейцев.

– Вам не приходилось наблюдать, как индейцы употребляют коку? – в свою очередь спросил Кабальеро.

– По пути из Серро в Уануко на привале я однажды заметил, как мой слуга Пепе и аррьеро отошли в сторону. Аррьеро вынул из кожаного мешочка какие-то листья и дал Пепе. Тот положил их себе в рот и начал жевать.

– А вы не заметили, не посыпал ли он их предварительно белым порошком? – поинтересовался доктор Смит.

– Нет, не видел: это было не так близко. Затем оба растянулись на траве и пролежали некоторое время. Я испугался за Пепе и пошел посмотреть, в чем дело. Они с полуоткрытыми глазами неподвижно лежали на спине. Я тронул Пепе, но он, очевидно, меня не заметил. Тогда я оставил их в покое. Через полчаса они встали и, как ни в чем не бывало, подошли ко мне.

– Действие коки подобно действию гашиша и опиума, – пояснил доктор Смит. – Только, как я уже говорил, кока обладает свойством еще и ободрять. Белый порошок, о котором я упомянул, это растительный пепел. Им они посыпают листья коки перед тем, как их жевать.

– И вы этими листьями торгуете, сеньор Кабальеро? – обратился Мюллер к хозяину дома.

– А почему бы и нет? Мы торгуем всем, что может принести нам доход. Теперь, например, мы начали торговать хинной корой. Поставкой хинной коры для малярийных больных мы хотим искупить наши грехи, накопившиеся от продажи коки! – Кабальеро улыбнулся, причем его маленькие тоненькие усики чуть скривились на красивом смуглом лице. С чистой совестью он продолжал: – Наш шеф, с которым и вы хорошо знакомы, вот уже два месяца как находится в Ла-Монтанье, где организует сбор хинной коры. Если вы окончательно решили отправиться в Ла-Монтанью, вы, быть может, встретитесь там с сеньором де Миранда или с его рабочими.

Между тем незаметно стемнело. Одно за другим засветились окна Уануко. Доктор Смит распрощался и пошел к себе домой, на другой конец городка.

В Уануко багаж Мюллера был снова нагружен на мулов, так как ламами пользовались только в высокогорных районах, а они остались позади. Путникам, правда, предстояло еще подняться на высоту три тысячи метров, но для этого подъема мулы были самыми подходящими вьючными животными.

Казус бежал рядом и все время принюхивался. После перенесенной им в Серре-де-Паско горной болезни он чувствовал себя отлично. Трудно было найти более верного сторожа. Временами он таинственно исчезал, но потом возвращался, держа в зубах пойманного в скалах зайца или мышь, а иногда и… украденную у индейцев курицу. Против этого не помогали ни увещания, ни угрозы. Обыкновенно Казус приносил добычу к ногам своего хозяина и стоял перед ним, самодовольно виляя хвостом.

День за днем, шаг за шагом караван непрестанно двигался вперед, к Ла-Монтанье!

Глава X

Тропический лес. Висячий мост. Онц. Рассказ „белого кокеро“.

„Вот он, наконец, долгожданный тропический лес. Темная, таинственная, полная неожиданностей Ла-Монтанья“, – подумал Мюллер, когда перед ним на высоте трех тысяч метров раскинулся черный и безбрежный, как океан, тропический лес. Вид был изумительный. На западе устремлялись в небо белоснежные вершины Анд, на востоке раскинулась необъятная и страшная Ла-Монтанья.

С Пепе и двумя случайными проводниками-индейцами – кокеро, Мюллеру предстояло вступить в этот неведомый край. А удастся ли им оттуда вернуться? Сколько уже раз Ла-Монтанья отказывалась раскрыть людям свои тайны. Сколько раз жестоко мстила тем, кто осмеливался в нее проникнуть.

Между Сьеррой[45]45
  Сьерра – высокогорная область Анд с мощными хребтами и нагорьями, расчлененная глубокими ущельями рек.


[Закрыть] и Ла-Монтаньей[46]46
  Ла-Монтанья – восточные склоны Сьерры, которые, в противоположность западным ее склонам, покрыты густыми тропическими лесами. В среднем умеренном поясе Ла-Монтаньи, в так называемой „тьерра темплада“, находится родина хинного дерева – цинхоны.


[Закрыть] узкой полосой протянулась Сеха де Ла-Монтанья[47]47
  Ла-Сеха (исп.) – „бровь“, т. е. верхняя кромка леса, расположенная несколько ниже вершин восточных Анд и являющаяся переходом от них к лесам Ла-Монтаньи.


[Закрыть]. Немного ниже ее, в среднем, более умеренном поясе Ла-Монтаньи растет калисайя – благородное хинное дерево, кора которого содержит хинин. Это редкое и ценное растение было заветной целью, ради которой много людей через моря и сушу, горы и пустыни проделали этот трудный путь.

Сьерра, Сеха и Ла-Монтанья образуют три отдельные растительные области, но переход одной из них к другой различить почти невозможно – все они сливаются в один нескончаемый лес. Границы между этими природными зонами можно установить лишь приближенно, по высоте их местонахождения, с помощью барометра.

Только опытный глаз в состоянии обнаружить разницу в характере тропического леса этих трех зон. В находящейся на значительной высоте Сехе питающий слой почвы неглубок. Поэтому тропический лес невысок и вся растительность развивается вширь. В Ла-Монганье, на более плодородной почве и при большом количестве влаги, все буйно тянется вверх, неудержимо стремясь к животворной силе солнечных лучей. Корни растений проникают глубоко в землю.

„Вперед, к конечной цели! Остановки быть не может…“

Эти мысли волновали Мюллера, когда небольшой отряд, медленно продвигаясь по сохранившемуся еще с прошлых столетий древнему индейскому пути, очутился в лесах Ла-Монтаньи.

Деревья сплели над их головой свои кроны. Отклониться в сторону от тропы не было никакой возможности. Стволы вековых деревьев до самого верха были увиты лианами и другими вьющимися растениями. Густые заросли папоротников и травы доходили путешественникам почти до плеч.

Когда они углубились в Ла-Монтанью, Мюллер с тревогой спросил:

– Пепе, что это за таинственные человеческие голоса в чаще леса?

– Пепе засмеялся:

– Это же тукан, сеньор! Пойдите сюда!

По еле заметной тропинке Пепе отвел его в сторону.

– Смотрите, сеньор!

На высоком, сплошь увитом лианами дереве скакала какая-то птица, величиной с курицу, с ярко-красным оперением и черными опущенными крыльями.

– Видите, это тукан, сеньор!

Красивая птица издавала звуки, напоминавшие человеческий голос. У индейцев существует много связанных с этой птицей поверий.

– А вот и торописо, сеньор! – указал Пепе на другую сидевшую неподалеку от тукана птицу. У нее была маленькая черная головка, блестящие злобные глазки и красный клюв, из которого вылетал тихий свист, напоминавший шипение змеи.

Лес становился все выше и гуще. Множество птиц перелетало с дерева на дерево, оглашая окрестность громким щебетаньем.

Тут же миниатюрный колибри-трохилус, размером не крупнее шмеля, своим длинным клювом, как пчела, собирал цветочный нектар. Его яркое оперение отливало всеми цветами радуги. Белоснежные попугаи ара целыми стаями перелетали с ветки на ветку и перекликались пронзительными голосами.

Путники все дальше углублялись в Ла-Монтанью. Темные ущелья, промытые невидимыми потоками, преграждали им путь. Местами дорога становилась настолько тесной, что мулы с трудом пробирались между деревьями и скалами.

Так они дошли до прорытой водой глубокой расселины. Индейцы называли ее „Понго“. Откуда-то из глубины доносился глухой шум воды. Скалы круто спускались в темную бездну.

Над пропастью был переброшен висячий мост из лиан, сплетенный искусными руками индейцев. Он связывал обе стороны Понго. Лианы были соединены плетнем из ветвей, по которому и должны были пройти навьюченные мулы. Местами ветки выпали или прогнили от дождей.

Мулов повели оба кокеро. Умные животные, чуя угрожавшую им на этом необыкновенном мосту опасность, осторожно переступали ногами, инстинктивно находя надежное место.

Мюллер замер от страха.

– Не беспокойтесь, сеньор! Им и раньше приходилось переходить такие мосты. Перейдут и сейчас! – успокаивал его кокеро.

Только после того, как перевели последнего мула, Мюллер вздохнул с облегчением.

На полянке, расчищенной среди тропического леса, ярко пылал костер. В стороне стояло несколько индейских хижин. Путешественники расположились недалеко от них.

Жившие здесь индейцы занимались разведением коки. Вся площадь была старательно возделана. Кусты коки достигали высоты человеческого роста. Темно-оливковые, овальной формы листья, ожидая ферментации, сушились на солнце. После сушки их собирали, упаковывали в тюки и отправляли в гасиенду Кабальеро. Худые высокие индейцы принадлежали к племени кечуа. Из-за чрезмерного пристрастия к коке лица у них были желтыми и изможденными. Пища их состояла из кукурузы, бататов и мяса животных, главным образом, попугаев и обезьян.

На этой полянке Мюллер и решил оставаться до тех пор, пока не найдет более подходящего места для устройства постоянного лагеря.

Тучи комаров вились над головами людей. Дым костров временно их отгонял, но они снова упорно налетали. Из тропического леса доносились странные звуки. Они наполняли ночной мрак таинственностью и наводили жуть.

Вскоре утомленные путешественники устроились на ночлег в одной из хижин.

Пепе сразу же захрапел.

Но Мюллер не мог заснуть. С крыши, устланной пальмовыми листьями, доносились давно знакомые звуки – это гусеницы, как когда-то в Бейтензорге, грызли листья и шуршали ими. „Сколько времени прошло с тех пор, – вспоминал Мюллер, – тогда тоже гусеницы мешали мне спать. Но потом я к этому привык“. Постепенно мысли его перенеслись на далекую родину к близким его сердцу людям, которым он даже не имел права подать о себе весть. „Что они сейчас делают? Знают ли, что я еще жив, что постоянно думаю о них, что в своем одиночестве я все так же крепко связан с родиной и семьей.“ Им овладела тоска, но он вскоре забылся и незаметно уснул.

На другое утро все встали чуть свет. Мюллер взял двустволку и вместе с Казусом ушел на „разведку“ местности.

Он выбрал одну из тропинок, которую наметил еще накануне. Она круто подымалась по склону горы. Вначале все шло хорошо. Тропинка была ясно видна, но дальше она стала теряться и разветвляться в разные стороны. Мюллер понял, что заблудился. Чтобы ориентироваться, он полез на высокое дерево, пытаясь взобраться на самую его макушку. Казус, оставшись внизу, начал жалобно скулить.

К сожалению, Мюллеру не удалось добраться до самой вершины дерева. Ствол и ветви были так переплетены, что пролезть не было никакой возможности. Ободрав руки и порвав в нескольких местах одежду, Мюллер спустился на землю.

Положение осложнялось. Не имея другого выхода, он решил идти наугад, полагаясь только на инстинкт. Едва заметная тропа уходила все дальше в гущу леса. То вправо, то влево от нее отделялись новые тропинки и, расходясь в разные стороны, не давали возможности выйти на ту, по которой он пришел.

Солнце уже склонялось к западу, а Мюллер все еще блуждал в лесу. Наконец он вышел на небольшую лужайку и присел отдохнуть. Ему еще ни разу не встречалось заветное хинное дерево, хотя теперь он находился как раз в том районе, где цинхона росла и диком состоянии.

Мюллер расположился на поляне под большим развесистым деревом и вынул из кармана кусок жареного мяса. Несмотря на затруднительное положение, в котором он находился, после утомительного перехода обед показался ему особенно вкусным. Казус тоже получил свою порцию и остался доволен.

Вдруг собака насторожила уши. Быстро повернула голову, зарычала и с лаем бросилась в сторону леса. Какой-то неизвестный зверь, сделав огромный прыжок, вскочил на соседнее дерево. Мюллер быстро встал и побежал за лающим Казусом. На стволе дерева можно было различить какое-то большое пестрое пятно. Это был онц – жестокий ягуар, хищник американских тропиков, полновластный хозяин Ла-Монтаньи. Ягуар присел на задние лапы и каждую секунду был готов броситься на Казуса, который не переставал лаять и прыгать вокруг дерева. Если бы зверь сделал прыжок, собака погибла бы в одно мгновение. Ни храбрость, ни сила Казуса не помогли бы ему в борьбе с опасным противником.

Мюллер сразу же понял опасность, вскинул ружье и внимательно прицелился. Промах означал бы гибель для верной собаки. Как только мушка двустволки попала на грудь онца, Мюллер одновременно спустил оба курка. Двойной выстрел далеким эхом отозвался в лесу. Ягуар вздрогнул, сделал предсмертный прыжок и, сраженный, упал недалеко от Казуса. Собака с громким лаем бросилась на зверя и схватила его за горло. Но это было уже излишне. Выстрел поразил онца прямо в сердце. Еще несколько судорожных движений, и он застыл на месте.

Мюллер отогнал собаку, поднял убитого зверя и подвесил его на ветку дерева, под которым только что отдыхал. Он не знал, что с ним делать. Казус улегся под убитым онцем и, не спуская с него глаз, продолжал яростно рычать.

– Попридержите собаку, сеньор! – неожиданно донесся из леса чей-то сильный голос.

Казус забыл об онце и бросился на голос.

Из леса вышел крупный мужчина, почти великан. На нем был охотничий костюм, кожаные штаны и высокие сапоги. В руках он держал наготове ружье. На голове у него была широкополая шляпа, закрывавшая лицо. Из-под нее выглядывала рыжая борода, достигавшая ему почти до пояса.

– Ого-го! – воскликнул незнакомец после того, как Казус перестал лаять и начал глухо рычать.

– Недурно! Ты ему попал прямо в сердце! Мастерски сработано! Так значит, это и был двойной выстрел? – сказал он, подойдя к дереву и с интересом рассматривая убитого онца. Незнакомец самым беззастенчивым образом обращался к Мюллеру на ты.

По всему было видно, что здесь он чувствовал себя как дома.

Озадаченный неожиданным появлением незнакомого человека, Мюллер рассматривал его с любопытством.

Он никак не ожидал подобной встречи в лесу и не знал, что ему ответить.

– Ты, кажется, удивлен тем, что меня видишь? – снова раздался громкий и низкий бас незнакомца. – А я вот ничему не удивляюсь!

– Признаюсь, никак не ожидал встретить здесь белого человека, сеньор…

– Гансен, Олаф Гансен, сеньор! Иногда меня называют „белым кокеро“. Можете меня называть, как хотите.

Заметив упавшее дерево, Гансен бесцеремонно примостился недалеко от Мюллера держа ружье на коленях. Это был старый тяжелый штуцер крупного калибра. Вряд ли кто-либо другой, кроме этого великана, смог бы из него стрелять.

– Что, не можешь налюбоваться на мою игрушку? Я из нее на расстоянии тридцати шагов попадаю в талер. Если у тебя есть лишние талеры, можешь убедиться в этом! – И он засмеялся, показывая два ряда ровных белых зубов, сверкавших из-под длинных обвислых усов.

– Я уже совсем было потерял надежду выбраться из леса, как вдруг, точно посланец неба, являетесь вы, сеньор Гансен. Мое имя Мюллер. Я нахожусь в этих местах всего два дня.

– Мюллер[48]48
  Мюллер (нем.) – мельник.


[Закрыть]? Вы, должно быть, немец? Только немцы носят такие забавные имена! – И Гансен добродушно рассмеялся.

– Тебе повезло! – продолжал он. Я услышал двойной выстрел и понял, что случилось что-то необыкновенное. Ну, Олаф, сказал я себе, – пойди посмотри, что там происходит! И вот, как видишь, по звуку выстрела, по лаю собаки я тебя нашел. Тебе действительно повезло! – повторил он. – А вообще что ты здесь делаешь, в этих дебрях?

В нескольких словах Мюллер рассказал ему о цели своего путешествия.

– А теперь чего же ты ждешь? Чтобы я тебя вывел к жилищу индейцев? Ну, а если не захочу? Здесь каждый делает то, что хочет! Людские законы здесь не в силе. В лесу решает все вот только это. – И Олаф Гансен своей огромной лапой похлопал по прикладу ружья. – Но Олаф Гансен не такой человек! Конечно, я тебя выведу к жилью, но и ты мне кое-что обещай.

– Если вам нужны листья коки, могу вам дать сколько угодно, сеньор Гансен, – любезно предложил Мюллер.

– К чертям твою коку. Прибереги ее лучше для индейцев, а мне нужен порох, и если ты мне дашь один или два фунта этого порошка, мне ничего другого от тебя не нужно. Ну как, договорились?

– С удовольствием, сеньор, окажу вам эту услугу. У меня в багаже достаточно пороха.

– Ну, тогда идем, нам предстоит далекий путь. А что мы будем делать с этой кошкой? – спросил Гансен, показывая на убитого онца.

– Я не в состоянии нести его с собой. Если он вам нужен, дарю его вам! – вежливо предложил Мюллер.

– Нужен он мне! Повесим его сейчас на сук повыше, а потом посмотрим. – Олаф Гансен вытянулся во весь свой гигантской рост и одной рукой легко повесил онца на два метра от земли. – Так будет лучше! – сказал он.

– А ты, должно быть, удивляешься, что здесь делает старый Гансен? – возобновил прерванный разговор великан, когда они снова вышли на широкую тропу, где уже можно было идти рядом. – Эх, и я был когда-то студентом в Упсале[49]49
  Упсала – город в Швеции.


[Закрыть], но что толку? Мы читали о свободе, спорили о свободе воли… Да разве существует где-нибудь свобода в цивилизованном мире? Это запрещено… то не разрешается. Всюду ограничения… Только здесь есть свобода, герр Мюллер! С такой игрушкой в руках можешь себя чувствовать вполне свободным! – Говоря это, Гансен снова похлопал рукой по прикладу ружья. Вот уже пятнадцать лет, как я скитаюсь в этой глуши, знаю тут каждое дерево и каждый камень. Другой на моем месте давно бы стал жертвой комаров или добычей ягуара. Но, как видно, еще не родился тот онц, который перегрызет горло „белому кокеро“.

…Далеко впереди показалась поднимающаяся к небу тонкая струйка дыма.

– Вот и ваш лагерь, герр Мюллер.