Текст книги "Целебный яд"

Автор книги: Андрей Пиперов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Глава V

Бейтензорг. Яванцы и европейцы.

Бейтензорг[5]5
  Бейтензорг – по-голландски значит беззаботность.


[Закрыть] боязливо жался к подножию вулкана.

Воздух был накален. Дышалось с трудом.

Вулкан величественно возвышался над тропическим лесом, который доходил почти до самого его кратера. Разноцветные облака словно покрывалом окутывали, клубясь, вечно дымящуюся вершину горы. Временами ветер доносил легкий запах серы.

Два бурных потока прорезали склоны Салака и, как бы заключая в свои объятия, охватывали с двух сторон сады европейских переселенцев. Они несли прохладу расположенным здесь виллам колонизаторов. Эти виллы были лучшим украшением Бейтензорга. Рассеялась грозная тень Дипо Негары[6]6
  Дипо Негара – султан династии Джокьякарты, поднявший восстание против голландцев на острове Яве и успешно боровшийся с ними с 1825 по 1829 год.


[Закрыть], наводившая страх на колонию голландской короны. Взбунтовавшийся султан, бессильный и обезвреженный, томился в Макассаре[7]7
  Макассар – портовый город на острове Целебес.


[Закрыть], дожидаясь конца своих дней. Подавлением восстания Голландия была обязана генералу Коку – королевскому посланцу и командиру присланной из метрополии особой армии. Перед этим воином королевства была поставлена особо важная задача: истребить непокорных бойцов Дипо Негары.

Не добившись успеха военными искусством, генерал предложил упорному султану вступить в переговоры. Бунтовщику „честным словом“ усмирителя была гарантирована свобода. Дипо Негара поверил данному ему слову и явился на встречу без охраны и оружия… Его схватили, связали и сослали на пустынный остров. Солдатам генерала теперь были уже не страшны копья туземных бойцов. Но у них все еще оставался опасный противник: это были мириады комаров, обитавших в болотах и трясинах колонии. Они продолжали лишать солдат кратких часов ночного отдыха. В армии свирепствовала лихорадка, ежедневно уносившая десятки солдатских жизней. Недоставало хинина, который по высоким ценам доставлялся из Перу.

Все же на острове царило спокойствие. Восстание туземцев было подавлено.

Губернатор Ян ван де Бош ввел новую, так называемую „культурную систему управления“. Она давала плантаторам возможность вербовать сотни тысяч яванцев для работы на плантациях, главным образом, индиговых. Открытое рабство было заменено жесточайшей эксплуатацией.

Плантации белых занимали большие площади, поэтому всегда был спрос на рабочую силу. Для того, чтобы, несмотря на оказываемое туземцами сопротивление, принудить их бесплатно работать на белых господ, были изданы специальные законы. Целью их было заставить эти „ленивые“ племена свыкнуться с рабским существованием ради „развития“ человеческой культуры и цивилизации острова“.

„Культурная система“ предоставляла белым большие выгоды. В их виллах и домах работали только яванцы, тысячи туземцев нагружали и разгружали их корабли, а на плодородных полях копошились мужчины, женщины и дети.

Впереди шли бантенги[8]8
  Бантенги – полудикая порода быков на острове Яве.


[Закрыть], за ними мужчины, а за мужчинами – женщины.

Усталый взор генерал-губернатора останавливался в часы отдыха не на обрабатываемых полях, а на богатом по своему разнообразию парке резиденции, разбитом на берегу потока Тииливонг. Этот огромный парк постепенно переходил в тропический лес. На одном краю парка находился и ботанический сад, еще в 1818 году основанный Рейнвардом[9]9
  Рейнвард – немецкий натуралист.


[Закрыть]. Он главным образом служил для удовлетворения потребностей личной кухни губернатора Голландской Индии. Научные цели были отодвинуты на задний план.

Два всадника ехали по крутой тропинке вдоль берега Тииливонга. К седлам их откормленных лошадей были приторочены сабли, из-за пояса торчали револьверы. На руке у каждого висела плеть.

Тропинка вилась по каменистому берегу реки и поднималась по склону Салака.

– Неприятная история, – нарушил молчание один из всадников. – Как будто мы едем на охоту за гиббонами… а на самом деле должны охотиться за живыми людьми… Мне опротивело слушать вопли и стоны…

– За что тебе платят, то и будешь делать! – отрезал другой.

Оба продолжали молча подниматься вдоль реки в гору.

Неожиданно их взору открылась широкая поляна, на которой работала группа туземцев. Всадники пришпорили коней и крупной рысью подъехали к работавшим.

Туземцы перестали работать. Лица их были сосредоточены от напряжения.

– Эй, вы, живее! – заорал на них старший всадник и щелкнул своей плетью в воздухе. – Прежде посеете рис его превосходительства генерал-губернатора! Свой рис будете сеять потом! Собирайтесь и марш в дорогу!

Яванцы смотрели на него с каким-то безразличием и не трогались с места. Можно было подумать, что эти слова к ним не относятся.

– Ну, поскорее! Я кому говорю! – прикрикнул всадник, и плеть загуляла по спинам стоявших впереди.

Люди сгрудились и молча ждали, что будет дальше. Вокруг них, размахивая плетьми, кружились всадники.

– А нельзя нам сначала засеять наше поле, а уж потом идти к белому господину? – тихо спросил один яванец.

Но не успел он еще договорить, как старший всадник хлестнул его своей плетью по спине, и на ней сразу же выступила темно-красная полоса.

– Коричневые обезьяны!

Плеть снова засвистела и обвила тело молодой стройной женщины. Яванцы еще плотнее придвинулись друг к другу, не сводя глаз с фигуры всадника.

– Ты чего на меня, красавица, уставилась или думаешь запугать своими черными глазами? – насмешливо бросил он.

Никто ему не ответил.

В то же мгновение яванка нагнулась, схватила большой камень и изо всей силы бросила в своего обидчика. Всадник издал глухой стон. Слегка качнувшись в седле, он посмотрел ненавидящими глазами на яванцев, направил свою лошадь прямо в толпу. Размахивая плетью и выкрикивая грубые ругательства, он наносил удары направо и налево.

– Дикари! Скоты!..

Другой всадник, державшийся все это время в стороне, вдруг вышел из оцепенения. Его плеть тоже заходила по спинам несчастных туземцев. Сдавленные стоны сливались со свистом плетей. В ожидании, что гнев белых господ скоро уляжется и что они снова смогут вернуться к своей работе, яванцы все ниже пригибались к земле.

– Амок, амок! – внезапно крикнул кто-то.

Всадники на миг остановились и обернулись. От опушки леса с ножом в руке бежал кривоногий яванец. Он быстро приближался, изо рта у него текла пена. Оскалом своих зубов он скорее напоминал зверя, чем человека.

В общей суматохе никто его не остановил, и он успел добежать до сбившихся в кучу людей. На миг остановившись, набросился на женщину, стоявшую к нему ближе всех.

Сумасшедший вонзил нож в грудь женщины, затем выдернул его и кинулся к всадникам.

Не теряя самообладания, младший из них выхватил револьвер и, прицелившись, спустил курок.

Сумасшедший грохнулся на землю к ногам лошадей. Громкий хрип вырвался из его груди. Хотя и смертельно раненный, он еще нашел силы повернуться на спину, затем скорчился и начал размахивать ножом в воздухе.

Однако его движения скоро начали ослабевать, а хрип затих. Наконец он судорожно вытянулся, и кровь хлынула у него изо рта.

Всадник подъехал, посмотрел на него и еще раз выстрелил. На вспаханной земле под телом убитого растекалась кровавая лужа. Разбежавшиеся яванцы испуганно переглядывались и украдкой делали друг другу какие-то знаки.

– Кто это такой? – сердито спросил всадник.

– Наш… товарищ… Он пошел на работу в лес… – боязливо ответил старый яванец.

Раненая женщина глухо стонала. Пожилая яванка вопросительно посмотрела на старшего всадника. Тот махнул рукой:

– Скорее! Перевяжите ее!

Яванка сорвала со своих плеч блузку и наскоро перевязала раненую.

– Живее! Живее! – подгоняли всадники.

Яванцы подчинились приказанию. Они поспешно подняли раненую на руки и выстроились по двое в ряд.

Подгоняя их плетьми, всадники погнали группу вверх по тропинке, к лесу…

На рисовом поле, среди молодой рассады, остался лежать труп убитого. Громко жужжа, над ним кружились большие синие мухи.

Бантенги кротко смотрели вокруг своими влажными глазами. Увидев, что люди ушли, они протяжно замычали…

Не очень-то было приятно сидеть на веранде губернаторского дворца.

Дневной зной Бейтензорга истомил лица четырех человек, сидевших за маленьким столиком. На нем лежали разбросанные игральные карты и золотые монеты. Перед каждым стоял стакан, в который слуга яванец, подходя бесшумными шагами, непрерывно подливал виски.

Все четверо молчали. Время от времени тишину нарушал голос одного из них, когда подходил его черед делать ставку или просить карту. По-видимому, это был опытный игрок. Звали его Францем Губертом, и здесь он исполнял обязанности секретаря прусского консульства.

Франц Губерт был не только близким другом адъютанта губернатора, но и желанным гостем в губернаторской резиденции. Оба приятеля часто бывали вместе. Текущая работа секретаря консульства не могла заполнить все его время, и он искал развлечений. Губерт знал, что в губернаторском доме он всегда может рассчитывать на общество адъютанта. Жан Поль де Бусс имел приятный характер и умел разнообразить свой досуг.

За столиком сидел еще сорокапятилетний блондин с бакенбардами и округлым брюшком, на котором поблескивала массивная золотая цепочка. Это был голландский торговец и плантатор ван Потен. Со своей вечно торчавшей изо рта сигаретой ван Потен был типичным представителем нескольких поколений голландцев, которые направлялись за смелыми мореплавателями, чтобы следом за ними создавать свои коммерческие конторы, банки и плантации. Они теперь деньгами и хитростью старались сохранить то, что их предшественники приобрели огнем и мечом. Стоявшая за спиной этого человека фирма называлась „Ван Снуттен и К°“ и находилась в Роттердаме. Ее главой и главным акционером был его дядюшка, известный роттердамский негоциант ван Снуттен.

Четвертым в компании был натуралист доктор Ган. Он давно покинул свое отечество и держал себя с напускной серьезностью. Его представил и ввел в губернаторский дом секретарь прусского консульства. Доктор Ган хорошо владел пером и мог в ярких красках описать самые незначительные события. Он был человеком волевым и честолюбивым и поэтому рассчитывал, что быстро преуспеет в голландской колонии. Доктор Ган был хорошо знаком с литературой, создавшей известность многим исследователям, и был убежден, что за два-три года под тропиками он сделает видную карьеру и прославит свое имя.

Знакомство натуралиста с секретарем прусского консульства не было случайным. Доктор Ган всегда старался быть поближе к важным и влиятельным людям.

– Минхерр, – неожиданно обратился Губерт к ван Потену, – я слыхал, что на борту „Голландии“ находится и вашу кузина Анита?.. Говорят, что она необыкновенная красавица.

Ван Потен вздрогнул, но вида не подал и с опущенными веками дослушал своего партнера. Затем он поднял голову и недовольно сказал:

– Возможно, что это правда. Но я не понимаю, почему это вас должно интересовать?

– Меня это не то, чтобы очень интересует, будьте покойны. Но я не могу безразлично относиться к счастью моих друзей, не так ли?

После известного колебания он беззастенчиво добавил:

– Мне кажется, что на этот раз прибытие „Голландии“ не совсем обыкновенное событие и что оно должно быть соответствующим образом отмечено.

Слова Франца Губерта не понравились торговцу, и он, выкладывая на стол сильные карты, отрывисто бросил:

– О том, будет ли и как будет отпраздновано прибытие „Голландии“, решат другие. Вас это совершенно не касается!

Но Губерт не собирался сдаваться.

– Мне кажется, – заметил он, – что элементарная учтивость обязывает вас представить нас этой даме…

– И я со своей стороны предлагаю, чтобы по прибытии вашей кузины мы были ей представлены вместе, – счел уместным добавить доктор Ган.

Ван Потен почувствовал себя серьезно задетым. Мало того, что секретарь нахально завел с ним подобный разговор, в него еще вмешивается и этот натуралист.

– Я бы вам посоветовал не совать свой нос в мои личные дела, – грубо предупредил он.

Франц Губерт возмутился.

– Вы меня оскорбляете! – Он вскочил со стула. – Я не позволю издеваться над собой. Сегодня вечером ожидайте моих секундантов.

На губах торговца промелькнула тонкая язвительная усмешка.

– Секундантов? – иронически спросил он. – Вы, кажется, воображаете, что Бейтензорг это что-то вроде Боннского университета? А есть некоторая разница… Мы здесь не мальчишки в пестрых фуражках, которым вы можете царапать щечки… Здесь решают дело голландские законы и голландские гульдены!

Красавец Бобби вспыхнул. Если бы таким тоном с ним говорил в ином месте кто-нибудь другой, он сумел бы его проучить. Но с этим плантатором дело обстояло иначе. Он и без того считал себя не ниже самого губернатора.

Доктор Ган встрепенулся. А что, если оба его приятеля действительно поссорятся? Чью тогда держать сторону?

Он решил уладить инцидент и замять скандал.

– Ну вот! – вмешался он. – Из-за таких пустяков портить себе такой чудесный вечер. По-моему, спор вышел из-за пустяка. Пруссия и Голландия давнишние и близкие друзья, и именно на этом основывается наше искреннее сотрудничество. Предлагаю выпить за нашу дружбу!

Своим словам доктор придал особую интонацию. Он подал стаканы с виски обоим противникам и с улыбкой выпил свой до дна. Адъютант тоже поднял стакан и опорожнил его одним духом. Такого тоста не могли не поддержать и двое остальных. Поднявшись, они вместе с другими осушили свои стаканы.

Неожиданно их внимание привлекли глухие стоны.

Хозяин подошел к окну, приподнял штору и увидел приближающуюся группу людей. Мимо здания под охраной двух всадников шла вереница туземцев.

Де Босс знаком руки подозвал старшего полицейского, который поспешно доложил:

– Беглецы, господин адъютант. Не отработали королевской повинности. Мы с трудом их поймали в поле, на Салаке. Не понимают, что должны отбывать трудовую повинность.

– Зачем они тащат с собой больную? – спросил адъютант, указывая на лежащую на носилках и стонущую яванку.

– Свои ее ранили, господин адъютант! Из леса выскочил ее родственник и, не успели мы оглянуться, как он пырнул ее ножом. Наверно, семейная драма. У них это постоянно бывает.

Яванцы поняли, что полицейский объясняет что-то по поводу их поимки, и замедлили шаг. В окне показались остальные три европейца.

Увидев их, всадник добавил:

– Мы хотели оставить ее в поле, но они решили взять ее с собой. Из-за этого и произошла задержка.

Вдруг один молодой яванец выскочил вперед и закричал умоляющим голосом:

– Господа, отпустите нас. Дайте нам посеять рис. Наши дети голодают. Поле, где нас взяли, принадлежит нам. Смилуйтесь над нами, господа! Мы после сами придем.

Туземцы заволновались. Две женщины отделились от группы и упали на колени, протягивая руки к белым господам. Они плакали и просили пожалеть их.

– Разрешите нам угнать с поля бантенгов. Желтый тигр перегрызет им горло. Погибли наши бантенги.

Это было уже слишком. Полицейские подбежали и начали избивать всех трех просителей плетьми. Но яванцы терпеливо сносили удары и не двигались с места.

– Господин адъютант, это бездельники. Они постоянно увиливают от работы, – докладывал местный полицейский. – Ленивый народ!

Адъютант посмотрел на него, потом перевел взгляд на туземцев и опустил штору.

– К столу, господа! – пригласил он неестественно веселым голосом. – И выпьем за нашу дружбу!

Все снова уселись. Стаканы были наполнены и тотчас же опорожнены, потом, снова наполнены и вновь опорожнены.

Происшествие было быстро забыто. Оно даже как будто рассеяло напряженную атмосферу.

А группа туземцев медленно удалялась. Топот лошадиных копыт по мостовой сливался с шагами людей и хлопаньем плетей.

Глава VI

Рассказы старого Иоганна. Анита ван Снуттен. Прогулка.

„Голландия“ уже трое суток находилась в открытом море. Родные берега потонули в тумане, а справа одна за другой проплывали белые крутые скалы Дувра. Слева вдали, узкой, еле заметной полосой тянулись очертания европейского материка. Попутный ветер надул паруса, чуть гнулись мачты. За кормой корабля пенился проложенный им широкий белый след.

Недавно построенный корабль был образцом современного судостроения. Он был одним из первых клиперов голландского торгового флота и предназначался для курьерских сообщений с Китаем и Ост-Индией.

Пройдя через узкий Ла-Манш и благополучно миновав опасные подводные скалы, морские течения и мертвую зыбь, корабль уверенно шел вперед, направляемый опытной рукой помощника капитана Фердинанда Клааса. Капитан ван Петерсен уединился в капитанской каюте со своим любимым бренди, и матросы почувствовали себя свободнее. Солнце садилось, и на корабль спускались лиловые сумерки тихого вечера. Ветерок ласково обдувал загрубевшие матросские лица. Свободные от службы матросы расположились на связках канатов или на сложенных резервных парусах, попыхивая своими коротенькими трубочками. Несколько человек окружили старого Иоганна и приготовились его слушать.

Приятно отдохнуть, когда знаешь, что не встретишься с сердитым взглядом своего придирчивого капитана.

– Я служил тогда на военном корабле, – начал старый Погани свой рассказ. Многое повидал на своем веку и о многом любил рассказать этот славный матрос, прозванный „Добрым Иоганном“. – Наш фрегат крейсировал у западных берегов Африки. Там велась оживленная торговля живым товаром с Америкой.

– Что это за живой товар, дядюшка Иоганн? – спросил впервые пересекавший океан юнга Августин.

– Не перебивай! – прикрикнули на него другие.

– А почему бы и нет? Пусть спрашивает, – возразил Иоганн, – иначе он ничему не научится. Живой товар – это люди, как мы с тобой. Только чернокожие. Одним словом, такие же люди. Если бы не цвет кожи, то и не отличишь. Так вот, однажды заметили мы на горизонте подозрительный корабль. Шел он под мексиканским флагом. Но мы-то хорошо знали, что в эти места мексиканские корабли редко наведываются, да и флот у мексиканцев небольшой. А нашего капитана провести было нелегко.

Мы сразу же приказали кораблю остановиться. Но „мексиканец“ поднял все паруса и попытался удрать. Ах так? Ну и наш фрегат тоже бегать умеет. Натянули мы брамсели, а затем марсель и трисель – и за ним! Где же ему тягаться с нашим фрегатом! Капитан приказал дать выстрел, так сказать, поклон послать. Наша бортовая пушка вступила в действие, и ядро упало перед самым кораблем. С нами шутки плохи! Неизвестный „мексиканец“ начал убирать свои паруса.

– А потом? – нетерпеливо спросил Августин.

– Гм, потом… Потом твой дядюшка Иоганн увидел такое, чего до тех пор никогда не видывал. Корабль был битком набит неграми. Они лежали, закованные в цепи. Среди них были и умершие от голода и болезней, и их трупы так и разлагались в оковах. Товар этот был закуплен в устье Конго и отправлялся к берегам Флориды. Капитан, здоровенный и крепкий янки, рассчитывал хорошо нажиться на этом деле. Такова была его профессия.

– А что же вы сделали с неграми? – наперебой стали спрашивать матросы.

– Да! Спутали мы этому торговцу его планы! Однако едва ли он отказался от своего подлого ремесла. Корабль мы ему вернули, а негров освободили. Но что им было делать в чужом порту?.. без пищи, без близких… Разве что бог сжалился над ними.

– Да, ребятки, – закончил Иоганн, – не очень-то мы им помогли. Так они рабами и остались, только одного хозяина сменили на другого.

Все тяжело вздохнули. Печально заканчивались все рассказы старого матроса. Прошлый раз он тоже рассказывал об одном путешествии, и всем казалось, что уж на этот раз конец непременно будет веселым, но получилось наоборот. Иоганн рассказал и о том, как затонула первая „Голландия“. Только тогда узнали матросы о ее страшной участи. Хорошо, что поблизости не было капитана. Трудно себе представить, что бы он сделал, если бы услышал рассказ Иоганна!.. А Иоганн не боялся. Рассказал все как было. Просто, откровенно. Многие из слушателей, в особенности те, что были помоложе, не выдержали, и глаза их наливались слезами. Даже старшие расчувствовались. Да и как не расчувствоваться, когда подумаешь об угрожающих тебе в океане опасностях. Кругом вода, вода… и небо. И ничего другого! Море бушует, небо скрыто мглой, тучи находят на тучи, сверкают молнии, гром гремит, сотрясая все вокруг.

– Так и погибла „Голландия“, – рассказывал Иоганн, – мы только чудом уцелели. Но двенадцать наших товарищей потонули… Погубили их спасательные лодки… Прогнили и не выдержали… Погубило их и упрямство ван Петерсена. Будь он проклят за смерть этих несчастных… Из-за него осиротели дети боцмана Дальгаарда… Теперь семья его голодает. Вдова больна, маленькая дочурка Ханни тоже больна, а сынок его Питер скитается по улицам. Я был у них на прошлой неделе. Тяжелая картина… Очень тяжелая… Лишь бы этого больше не повторилось…

– Как вы сказали: Питер? – послышался за спиной Иоганна незнакомый голос.

– Да, Питер! А что?

– Я спрашиваю, потому что… и я знаю одного маленького Питера, отец которого погиб у мыса Доброй Надежды.

Иоганн оглянулся и в наступившей уже темноте различил черный силуэт, облокотившегося о деревянный фальшборт человека. Старый матрос узнал в нем ехавшего на Яву пассажира, которого накануне отплытия он лично проводил в отведенную ему каюту.

– Значит вы подслушивали, а? – спросил Иоганн, глубоко затягиваясь своей трубкой.

– Нет, почему же? – последовал из тьмы ответ. – Просто я случайно слышал ваш рассказ, который не показался мне секретным.

Это кто как понимает, минхерр! Для одних он может быть секретным, а для других… Разные есть люди на свете…

– Вы хотите сказать, что во время кораблекрушения одни всплывают, а другие тонут. Не так ли?

– Может быть, и так, минхерр! Но почему вас интересует эта печальная история со старой „Голландией“?

– С „Голландией“ нет, но вот история с семьей вашего друга Дальгаарда меня, быть может, и интересует! Мир не так велик, Иоганн, хотя океан и кажется нам безбрежным. Не думаете ли вы, что это так?

– Господа обыкновенно не особенно-то считаются с тем, что думают простые матросы, минхерр. Каждый заботится о своем собственном доме и тянет подстилочку к себе.

– Вы очень неприветливы, Иоганн. Говорят, что моряки отличаются гостеприимством, – я бы о вас этого не сказал.

– Не люблю людей, минхерр, которые вмешиваются в чужие дела, когда их об этом не просят.

Хасскарл понял, что матросы считают его чужим и ему не доверяют.

– Извините, Иоганн, что я помешал вашему рассказу, – тихо промолвил он и медленными шагами отошел на другой конец палубы.

Все эти три дня ему было скучно… Но вот и с матросами ему не повезло. Они избегали его общества.

Когда он ушел, матросы замолчали. Наступила напряженная тишина, и только было слышно, как бьются волны о борт корабля и где-то высоко над головами плещутся паруса.

– Продолжай, дядюшка Иоганн! Человек ушел! – нарушил юнга Августин общее молчание.

Иоганн потянул из своей трубочки, но она погасла. Тогда он вынул ее изо рта и с досадой выбил о толстую подошву своих грубых матросских башмаков. Для него самого была неожиданна та грубость, которую он совершенно без всякой причины проявил в отношении незнакомого ему юноши – пассажира корабля. Поэтому он чувствовал угрызения совести.

– Ну, малый, ступай спать! Уже поздно. Теперь не время для разговоров, – сказал он. – Сами не знаем, что нас ожидает завтра. – Он протянул в темноте мозолистую руку в рубцах от корабельных канатов, погладил ею растрепанные волосы юнги, потом непривычным жестом притянул его к себе. Тепло, исходившее от тела Августина, успокаивающе разлилось по его жилам.

– Ну и нам пора! Пошли спать!

Все зашевелились, как будто эти слова вывели их из оцепенения.

Луна давно уже взошла над горизонтом, и ее серебряные лучи мягко освещали палубу корабля, на которой постепенно затихали шаги удаляющихся матросов.

На юте раздавался веселый смех. Перегнувшись через борт, второй помощник капитана Нил Куленс, молодой стройный моряк лет тридцати, оживленно беседовал со своей маленькой кузиной Анитой ван Снуттен. Здесь, в открытом море, молодая девица чувствовала себя много свободнее, чем дома. Не было обязательных вечерних выездов в карете, чтобы „подышать свежим воздухом“, не было скучных приемов, на которых она должна была присутствовать по настоянию родителей, не было ненавистной гувернантки, которая постоянно наставляла ее: „Не так, милая барышня… Но, барышня, это не дозволено… Но это необходимо вам знать… В хорошем обществе это не принято…“ и другие подобного же рода замечания все еще звучали в ее ушах. Анита просто сокрушалась, что все еще не может забыть голос своей наставницы.

Здесь все было иначе. Небо, вода, воздух, простор! И можно смеяться, сколько душе угодно! Никто тебя не сопровождает, никто не следит за тобой, не указывает тебе, сколько времени можно еще смеяться и какое выражение надо придать лицу.

Анита смеялась всему, что ей говорил кузен. Она была довольна. День выдался прекрасный, на ней было нарядное платье, а в руках она держала свой любимый маленький зонтик. Находясь в таком настроении, каждая молодая девушка непременно будет держать себя более непринужденно: то она будет вертеть головой больше, чем полагается, то начнет обмахиваться платочком, то… слишком часто размахивать своим зонтиком… Так поступила и Анита. Она постукивала зонтиком по перилам, перегибалась через борт, и, указывая им на что-то в темной воде, затем снова игриво постукивала им по наружному борту, – одним словом, забавлялась.

Но… Ах, если бы не было этого „но“…

Вдруг, когда она таким образом размахивала зонтиком и постукивала им по борту, он выскользнул из ее рук и… упал в воду. Сначала он ударился о борт, но не успела его обладательница от изумления раскрыть свой ротик, как его поглоти та волна. На какое-то мгновение он мелькнул в воде, а затем уже показался довольно далеко от корабля.

Раздался громкий крик:

– Мой зонтик! Мой зонтик! Умоляю вас, Нил, прикажите достать мой зонтик!

Нил Куленс растерялся. Все произошло так быстро и неожиданно. За кормой клипера виднелся маленький красный зонтик огорченной барышни, а перед ним стояла сама она – его кузина, дочь главы фирмы, собственница корабля.

– Спустить лодку! – громко скомандовал он.

Матросы собрались у борта и, посмеиваясь, смотрели в направлении мелькавшей вдали маленькой красной точки.

Команда заставила людей вздрогнуть.

– Спустить лодку! Живее! – еще раз скомандовал Куленс.

Двое матросов бросились к лодке, но вдруг перед Куленсом вырос Иоганн и спокойно сказал:

– Господин помощник, оставим зонтик. Из-за него не стоит рисковать людьми. Волнение усиливается. Погода сейчас кажется хорошей, но барометр падает, скоро должен подняться сильный ветер. Ожидается волнение в семь баллов. Излишне…

– Кто разрешил вам возражать против распоряжений вашего начальника? – возбужденно закричал Куленс. – Вы не имеете на это никакого права! Скорее лодку, говорю я вам!

– Но, господин начальник, бессмысленно… Если бы дело шло о человеке, я первый бросился бы в воду. Но… из-за зонтика…

– Спустить лодку! Приказываю! – отрезал Куленс. – Назначаю вас на одну вахту вне очереди. О вашем бунте доложу капитану.

– Господин Куленс, я тоже присоединяюсь к мнению Иоганна. Прошу вас отменить ваше распоряжение. Не следует рисковать из-за зонтика людьми.

Слова эти произнес Карл Хасскарл.

Нил Куленс повернулся, посмотрел на него, гневно сжав губы.

– Вы наш пассажир! – резко сказал он, делая ударение на слове „пассажир“. – Единственное, что входит в ваши обязанности, это строго соблюдать установленный на корабле порядок.

К собравшимся подошел Фердинанд Клаас. Он сразу же разобрался в сложившейся обстановке.

– Мне кажется, что сударыня сама разрешит этот вопрос, – спокойно сказал он с любезной улыбкой. – Она не могла знать, что спасение зонтика связано с большим риском. Я обещаю, что в Бордо она получит в подарок самый красивый красный зонтик, который когда-либо был сделан во Франции.

Слова первого помощника как будто успокоили Аниту. Она действительно не имела представления о том, как должно произойти спасение ее зонтика. Она знала лишь, что это ее любимый зонтик и что его любой ценой надо достать из воды. Что для этого нужно было спустить лодку, матросам отплыть от корабля, отыскать зонтик и вернуться обратно, рискуя при этом жизнью, так как ветер с каждой минутой крепчал и волнение усиливалось… Нет, столь сложным это ей не казалось.

Однако строгая учтивость Фердинанда Клааса заставила ее промолчать.

– По местам! Спуск лодки отставить! – строго приказал первый помощник капитана.

Матросы разошлись.

– Забота о людях – необходимое условие успешного плавания, – серьезно заметил Клаас, обращаясь к Куленсу. – Мы не должны его нарушать без крайней необходимости.

Нил Куленс демонстративно повернулся к нему спиной и направился на нос корабля. Он негодовал. Все же авторитет его не был подорван – своевольный Иоганн не был освобожден от наложенного на него наказания. Клаас не мог отменить его распоряжения. Пусть все знают, как наказывает Нил Куленс!.. Сделавшись вторым помощником капитана только благодаря родственным связям с ван Снуттеном, Куленс никогда не был настоящим моряком, ни по призванию, ни по подготовке. Есть люди, у которых любовь к морскому делу заложена в крови, они как бы родились моряками. Другие трудом и прилежанием осваивают его с течением времени. О Ниле Куленсе нельзя было сказать ни того, ни другого. Он стал моряком случайно, так же, как случайно мог стать торговцем или фабрикантом, в зависимости от того, в какую сторону была бы направлена протекция его богатого дядюшки.

Вечером, когда уже совсем стемнело, Карл вышел из душной каюты отдохнуть после продолжительного чтения. Свежий соленый воздух действовал на него ободряюще. Волнение усилилось, корабль довольно сильно качало, но Карл надеялся, что справится с морской болезнью.

На палубе он увидел вахтенных матросов. Они перекидывались веселыми шутками, и их уверенность в себе успокоила его.

Укачиваемый монотонным движением корабля, он не заметил, как к нему кто-то приблизился.

– Благодарю вас, минхерр! Благодарю от имени всех матросов!

Карл резко обернулся. Перед ним стоял Иоганн. Они улыбнулись друг другу, и Карл пожал протянутую ему руку. Это было честное рукопожатие.

– Считаю, что я первым должен был бы вас приветствовать! – сказал он. – Вы так смело выступили на защиту своих товарищей. Кроме того, вы были несправедливо наказаны вашим начальником.

Матрос вздрогнул. Он сунул руку в карман брюк, достал коротенькую трубочку и стал медленно набивать ее своими огрубевшими пальцами. Потом он закурил, посмотрел вдаль и неторопливо сказал:

– Видите мою седую голову? Я давно привык к несправедливости. Меня часто наказывают. Вахта вне очереди – для старого моряка это пустое. Тяжело смотреть, когда этот кавалер готов бесцельно жертвовать жизнью матроса… Вот, что меня огорчает…

Он, видимо, не спешил уходить.

– Матросы свыклись с опасностями. Когда это действительно необходимо, мы с готовностью боремся с ними. – Даже юнгу спросите, за Фердинанда Клааса каждый из нас готов броситься в воду. А это потому, что каждый знает, что если он приказал, то это так и нужно! Справедливость прежде всего! Это говорит вам Иоганн, который не раз видел, как много людей сделалось добычей хищных акул.