Текст книги "Целебный яд"
Автор книги: Андрей Пиперов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
Глава VI
Мацука и Пепе. Погребальные гробы. И на кладбище существует разделение на белых и цветных.
Расположенный близ центра города просторный дом дон Косио напоминал Мюллеру постройки, которые он видел в Тенерифе. Он был построен в староиспанском стиле с красивыми каменными колоннами между окнами и утопал в зелени большого запущенного сада. Сад был обнесен высокой кирпичной оградой. Посредине, между двумя мраморными львами, бил фонтанчик. В неочищенном его водоеме плавали широкие листья водяных лилий и отражались белые цветы орхидей.
В саду росли одичавшие смоковницы, апельсиновые деревья, гранаты и низкорослые пальмы. Среди них вились виноградные лозы с тяжелыми гроздьями крупного черного винограда.
Рано овдовевший дон Косио уделял дому лишь небольшую часть своего времени. Весь день он проводил на работе, а вечером допоздна засиживался в городском клубе, где играл в карты или вел нескончаемые политические беседы. Тесно связанный с правящими кругами, поддерживавшими президента Рамона Кастильо, он считал политику своей основной профессией.
Домом фактически управляла его двадцатидвухлетняя дочь Мигуэла. Это была стройная девушка с большими черными глазами и темными волосами. Мигуэла была типичной представительницей испанской расы. В отличие от нее, ее брат Альфонсо, семнадцатилетний юноша, избалованный и преждевременно располневший, проводил все свое время в безделье. Если он не валялся в кровати или на диванах, то либо дразнил кошек и попугаев своей сестры, либо придирался к прислуге.
Отведенная доктору Мюллеру комната двумя широкими окнами выходила в сад. Гость был дружески принят в доме дон Косио, и только Альфонсо, здороваясь, небрежно протянул ему руку, выказывая полное свое безразличие. Он тут же отвернулся от Мюллера и принялся палочкой дразнить сидящего на подоконнике пестрого попугая. Выражая свое неудовлетворение, тот что-то громко залопотал по-испански.
– Будьте как у себя дома, сеньор Мюллер, – постаралась загладить Мигуэла невежливость брата.
– Когда же ты, Альфонсо, наконец образумишься? – обратилась она к нему с упреком.
– Прошу вас, не беспокойтесь, сеньора! Я никому не хочу доставлять никаких хлопот, – любезно сказал Мюллер.
Выслушав его, Мигуэла предложила пойти в сад, посмотреть на редкие растения. Казус весело бежал впереди. Он отлично себя чувствовал среди зелени и, подняв морду, с наслаждением нюхал свежий воздух.
В одном углу сада Мюллер заметил двоих людей, которые перекапывали клумбы маленькими мотыгами.
– Это наши рабочие-садовники. К сожалению, они в садоводстве ничего не понимают. Об этом говорит и состояние сада. Как вам, вероятно, известно, индейцы никогда не были искусными садоводами. Они всегда останутся бездомными бродягами, – глядя с презрением на двух индейцев, пояснила Мигуэла.
Индейцы были раздеты до пояса, и их бронзовые тела блестели на солнце. Волосы, заплетенные в две косички, висели по обе стороны лица. Что-то дикое и вместе с тем приниженное было во всем их облике. Мюллер с любопытством разглядывал их.
– Давно они у вас работают?
– Ха-ха-ха! – засмеялась Мигуэла, показывая свои красивые белые зубы. – Назвать их нашими рабочими нельзя, но работают они у нас уже целых пять лет. Они осуждены за тяжкие преступления, и мой отец взял их сюда на работу. Как-никак здесь им лучше, чем в тюрьме.
– Вы им что-нибудь за это платите?
– Разве мало того, что мы их кормим, сеньор Мюллер? В тюрьме они сидели бы в какой-нибудь мрачной и сырой дыре, а здесь они свободно дышат чистым воздухом и наслаждаются солнечным теплом. Не забывайте, что это дикари, совершившие преступления.
Они направились к индейцам, которые продолжали копать землю, не поднимая головы.
– Мацука, Пепе, – позвала Мигуэла, – подите сюда!
Индейцы в нерешительности остановились, бросили мотыги и приблизились быстрыми шагами.
– Это доктор Мюллер, – сказала Мигуэла. – В будущем он будет заведовать садом. Вы будете выполнять все его распоряжения и делать то, что он вам скажет. Понятно?
Индейцы кивнули головами и украдкой посмотрели на своего нового господина. На их бронзовых лицах бисеринками блестели мелкие капли пота.
– Не желаете ли, сеньор Мюллер, дать им какие-либо указания? – обратилась Мигуэла к своему спутнику.
– Пока еще нет, сеньорита! А скажите, сколько им лет?
– Одному пятьдесят пять, а другому двадцать. Это отец и сын. Нельзя сказать, чтобы они были усердными работниками. Но вы сами позаботитесь о том, чтобы они не лодырничали. Да и Альфонсо может вам помочь в этом отношении. Ха-ха-ха! – как-то странно засмеялась Мигуэла. – С индейцами он, правда, перегибает палку, но… уж такой у него характер. Переделать его я не в состоянии.
– Услышав имя Альфонсо, индейцы насторожились. У младшего из-под насупленных бровей сверкнул горящий ненавистью взгляд.
Мюллер не спускал с них глаз. Старший, сутулый, с впалой грудью, был худ, как скелет. Кожа на его лице была желтой, как пергамент. Жалкие лохмотья вместо штанов еле держались на его тощих бедрах.
Сын был значительно выше отца. Статный рост и крепкая мускулатура говорили о прирожденной силе. Это впечатление еще более усиливалось острым взглядом его черных глаз.
Мигуэла подала им знак рукой, и индейцы, не проронив ни слова, снова взялись за свои мотыги.
Молодая девушка и ее гость продолжали осмотр сада.
Лучи восходящего солнца золотым потоком вливались в широко распахнутые окна. Мюллер доканчивал завтрак, принесенный ему старой прислужницей. Вытерев губы белой салфеткой, он взял шляпу и быстро вышел из комнаты.
Прошло уже несколько месяцев, как он поселился у дон Косио. Он свистнул Казуса, и собака послушно побежала за ним. Сад встретил его во всей красе своего утреннего убора. Капельки росы сверкали на гроздьях крупного испанского винограда и тысячами брильянтов рассыпались в зеленой траве.
Мюллер сорвал бело-кремовый цветок с ближайшего апельсинового дерева и понюхал его нежные лепестки. С чувством удовлетворения оглядывал он сад.
Со дня его прибытия сад совершенно преобразился. Он был очищен от сорных трав, дорожки посыпаны желтым песком, деревья старательно подрезаны, а под гнущиеся от тяжести плодов ветви поставлены крепкие подпорки. Мюллер с полным правом мог гордиться результатами своих трудов. Дон Косио не мог сказать, что гость злоупотребил его доверием и не выполнил принятых на себя обязательств.
Благодаря любезной помощи Мигуэлы, Мюллер сделал большие успехи и в изучении испанского языка. Он говорил уже на нем почти совсем свободно.
Быстрыми шагами перешел он через двор, привычным движением откинул большой железный засов тяжелых въездных ворот и вышел на улицу. Впервые он не взял с собою Казуса.
Перед ним стояла серьезная задача.
За истекшее время Мюллер хорошо изучил местный рынок и узнал, какие виды хинной коры доставляются в Лиму из Анд и вывозятся за границу. Он установил, что всего имеется семь различных видов хинного дерева и что самой ценной хинной корой является кора, доставляемая из долины Уануко. Среди других видов хинной коры были и такие, которые из-за незначительного содержания в них хинина почти никакой ценности не представляли.
Разыскать благородную калисайю, растущую где-то далеко в таинственных Андах, взять ее побеги и семена, вывезти их незаметно за пределы страны и доставить целыми и невредимыми на Яву – вот в чем заключалась эта трудная и опасная задача!
Все эти дни Мюллеру было над чем подумать. Он ложился и вставал все с одной и той же неотвязной мыслью о калисайе…
Мюллер пересек площадь „Плаца де Арма“ и свернул в боковую улицу. Лима со своими шестьюдесятью семью церквами и разноцветной староиспанской архитектурой была живописным городом и в иные дни Мюллер не мог не любоваться ею. Но сегодня у него не было времени для этого.
Миновав две перпендикулярные улицы, он остановился перед маленьким домиком, стоящим за неизбежной здесь высокой каменной оградой.
Внимательно осмотревшись по сторонам, он постучался. Скоро дверь приоткрылась, и в ней показалась пожилая женщина с растрепанными седыми волосами, которая довольно недружелюбно спросила:
– Кого вам надо?
– Генрих Вебер дома? Я пришел за белыми цветами из Анд.
Женщина испуганно на него посмотрела и на минуту задумалась. Потом повернула голову и крикнула хриплым голосом:
– Здесь вас спрашивают, сеньор Вебер! Пришли за цветами из Анд!
– Пусть войдет! – раздался изнутри грубый мужской голос, говоривший на испанском языке с иностранным акцентом.
Женщина пропустила незнакомца, все еще подозрительно глядя на него. Когда тот вошел, она старательно закрыла за ним дверь.
Мюллер очутился в маленькой полутемной комнатке. Не успели его глаза свыкнуться с полумраком, как он услышал за собою тот же грубый голос:
– Что вам от меня надо?
Мюллер обернулся удивленный. Он увидел пожилого человека лет пятидесяти пяти, сидевшего на простом деревянном стуле. Этот человек недоверчиво смотрел на посетителя и медленно перекладывал свою трубку из одного угла рта в другой.
– Я привез из дома фотографию, – без околичностей начал Мюллер. Он достал из бумажника и протянул Веберу половину разорванной карточки с изображением Вестминстерского аббатства в Лондоне[36]36
Вестминстерское аббатство – резиденция лондонского архиепископа.
[Закрыть].
Человек взял карточку, надел большие старомодные очки и начал внимательно ее рассматривать. Затем молча встал, выдвинул ящик стола и вынул другую половину карточки. Соединив их вместе, он повернулся к посетителю и совершенно другим тоном сказал по-немецки:
– Я уже давно вас жду! Садитесь! – И он указал на стоявший перед ним стул. Потом подошел к двери и запер ее на торчавший в замочной скважине большой железный ключ.
– Теперь можете говорить!
– Вы уже знаете о цели моего приезда в Перу, господин Вебер. Вас об этом уведомило голландское правительство Я нуждаюсь в вашей помощи. Думаю, излишне говорить, что все должно остаться в полной тайне. Мы должны найти способ вывезти за границу побеги и семена хинного дерева. Вы думали об этом? Я надеюсь, что смогу доставить деревца и семена в Лиму, но как мы их вывезем отсюда, я не знаю. Вот в чем заключается наша задача в настоящее время! – Мюллер говорил по-немецки, понизив голос.
Вебер встал и повел гостя каким-то темным коридором. Мюллер шел за ним ощупью. Затем, хозяин открыл одну из дверей, и они очутились в просторном, но тоже плохо освещенном помещении. Посредине стоял верстак, на котором лежали рубанки, сверла, пилы и разные другие столярные инструменты.
Вдоль стен стояло штук десять небольших продолговатых ящиков около метра длиной, напоминавших детские гробики.
– Вот в чем мы их вывезем! – сказал Вебер, указывая на них рукой.
– Не понимаю вас. Что это такое? – спросил удивленный Мюллер, поглядывая то на ящики, то на Вебера.
– Это гробы. В них вы якобы везете мумии инков, которые открыли во время вашего путешествия по Андам. Теперь вам ясно?
– Не совсем! Очень прошу вас повторить, герр Вебер!
– Что бы вы ни пожелали вывезти за границу, все подлежит таможенной проверке. В этих условиях ваш „товар“ непременно будет обнаружен. Таможенники могут проявить небрежность или безразличие только в отношении таких предметов, которые им внушают страх или кажутся маловажными. Я думаю, что они не проявят особого интереса к содержимому гробов, в которых перевозятся трупы мертвецов. Согласны вы со мною? – Вебер улыбнулся, приоткрыв рот с двумя недостающими передними зубами.
План старого Вебера показался Мюллеру очень остроумным. Он кивнул головой в знак одобрения, облегченно вздохнул и с улыбкой обнял своего собеседника.
– Отлично! Отлично!
Довольные, они вернулись в гостиную, чтобы уточнить некоторые подробности. Было решено гробы обложить изнутри стеклом, чтобы можно было поливать деревца в пути, и в боковых досках проделать отверстия для доступа воздуха.
В поисках сокровищ Вебер двадцать лет тому назад приехал в Перу. Потерпев в этом предприятии полный крах, он остался жить в Лиме, работая столяром. В то же время он состоял тайным агентом голландского правительства в Перу и исполнял особые поручения. Он давно уже ждал доктора Мюллера и был готов оказать ему помощь.
Через полчаса старая испанка проводила Мюллера так же таинственно, как и встретила, и посмотрела ему вслед все так же недружелюбно и подозрительно.
Не успел еще Мюллер войти в дом дон Косио, как услышал громкие крики и пререкания. До его ушей донесся голос Мигуэлы:
– Постыдись в конце концов! Это же ни на что не похоже! У этих несчастных тоже есть душа, они тоже божьи созданья!
– А мне какое Дело? – слышался глухой и несколько протяжный голос Альфонсо. – С каких это пор у индейцев оказалась душа? С ними можно разговаривать только с помощью бича, и я не советую тебе за них заступаться!
Мюллер прошел мимо, испытывая неловкость от того, что невольно подслушал чужую ссору, и направился в сад, где раздавался визгливый лай Казуса. Из маленького домика, в котором жили садовники-индейцы, доносились громкие стоны и какие-то непонятные слова. Через полуоткрытую дверь он заглянул внутрь.
Громко охая, на полу корчился старый Мацука. Рядом с ним, скрестив ноги, сидел Пепе и успокаивал отца на своем родном языке. Время от времени он подавал ему мисочку с водой, из которой старик с жадностью отпивал большими глотками.
Мюллер успел полюбить этих двух индейцев, отрабатывавших в саду дон Косио наложенное на них наказание. Эти люди, привыкшие к свободной жизни орлов в высоких горах, невыразимо страдали в четырех стенах сада, чувствуя себя, как в клетке. К тому же им приходилось еще сносить жестокое обращение Альфонсо, не упускавшего случая избивать их самым бесчеловечным образом. Молчание, с которым они переносили побои, еще больше его ожесточало. В таких случаях он впадал в неистовство и бил по чему попало.
– Что случилось, Пепе? – с участием спросил Мюллер.
– Сеньор Альфонсо ударял мой отца. Отец тяжело больной, сеньор Мюллер, – ответил Пепе. Лицо его было мрачно и выражало твердую решимость.
– Посмотрите, сеньор Мюллер! – Пепе приподнял наброшенное на старика одеяло.
На тощем теле старого Мацуки сочились кровью глубокие раны, его изодранная одежда была в крови, лицо исполосовано ударами бича, глаз налит кровью.
– За что это, Пепе?
– Мой отец не работал достаточно быстро, сеньор Мюллер. Я работал за два. Зачем бьет его?
– Сейчас я вернусь, Пепе! Подожди немного. – И Мюллер, сбегав в свою комнату, принес сумку с медицинскими принадлежностями.
Он промыл раны Мацуки и смазал их болеутоляющими мазями. Состояние старика было очень тяжелое. Он с трудом дышал, изнемогая от высокой температуры, и не переставая стонал. Сын ухаживал за ним с молчаливой преданностью и всячески старался облегчить страдания отца.
Дав Пепе несколько советов. Мюллер вышел из хижины и отправился в столовую.
– Большое дело! – с несколько виноватым видом встретил его Альфонсо, который сидел, развалившись в кресле и закинув ноги на спинку стула. – Сестра здесь расхныкалась. Все заживет, как на собаке.
Мюллер посмотрел на него, не проронив ни слова. Поступок Альфонсо возмутил его до глубины души. Но он не хотел наживать себе врагов в доме, который был ему так нужен для успешного выполнения возложенной на него задачи. Он знал, что дон Косио любит и балует своего единственного сына и, хотя порицает его жестокий нрав, но под влиянием отцовских чувств не находит в себе сил его обуздать. Мюллер с трудом сдерживал гнев, но поступать таким образом диктовал ему голос разума. Он понимал, что не в состоянии изменить заведенные в доме дон Косио порядки и задавал себе вопрос, есть ли смысл идти на безрассудный риск? „Да, есть!“ – отвечал внутренний голос. Но с другой стороны каждый шаг, сделанный им в защиту несчастного Мацуки, может помешать исполнению его благородной задачи, ставшей целью всей его жизни. Нет, рисковать было нельзя!
– Сегодня мой брат снова встал не с той ноги! – сказала несколько дней спустя Мигуэла, подсаживаясь к Мюллеру со своим вышиваньем.
– Это тебя не касается! Занимайся своими пяльцами и кухней! – огрызнулся Альфонсо, похлопывая стеком по голенищу сапога.
В столовую вошел дон Косио, и ссора между братом и сестрой прекратилась.
– Мигуэла, Альфонсо! Оставьте нас наедине! – поздоровавшись, сказал дон Косио. – Я хочу поговорить с вами без свидетелей, сеньор Мюллер, – обратился он к естествоиспытателю. – Мне надо вам сказать нечто очень важное.
Мюллер насторожился. Он почти с испугом смотрел на дон Косио. Только что услышанные им слова не предвещали ничего хорошего. После встречи с Вебером нервы его и так были напряжены до крайности, а теперь, очевидно, надо было ожидать какой-то крупной неприятности…
– Я вас слушаю, дон Косио!
Дон Косио налил себе кофе из стоявшего на столе кофейника и с деланным безразличием сказал:
– Вчера меня вызвал к себе министр. Он много говорил о вас. Полиция донесла ему, что вы проявляете большой интерес к хинной коре. Вас часто видят на рынке, где вы не только встречаетесь с торговцами, но и вступаете в разговоры с аррьеро-индейцами. Этот ваш интерес к хинной коре вызвал серьезные подозрения касательно цели вашего приезда в Перу. Что вы на это скажете?
– Все это верно, дон Косио. Но вы сами знаете, что я ботаник и садовод и что я очень интересуюсь флорой Перу. Мой особый интерес к хинному дереву легко объяснить. Где, кроме как в Перу, я могу собрать более точные сведения об этом интересном растении?
– Я так и объяснил министру ваш интерес к хинному дереву, но все же не следует перебарщивать! В отношении хинного дерева мы очень подозрительны. Не забывайте об этом!
– Благодарю вас за совет, дон Косио! Я вам очень признателен!
– Я воспользовался случаем, чтобы изложить министру ваш план о переезде немецких эмигрантов в Перу. Он полностью его одобряет и обещал свое содействие. Как мне кажется, пока что вам опасаться нечего, сеньор Мюллер. А когда вы думаете ехать?
Вопрос дон Косио звучал, как предложение покинуть его дом. По-видимому, хозяин не хотел больше оказывать гостеприимство иностранцу, которым заинтересовался сам министр и который находится на примете у полиции. Мюллер почувствовал, что не имеет права злоупотреблять любезностью дон Косно, проявившего к нему столько внимания. Не дай бог причинить ему какие бы то ни было неприятности! Нет, этого ни в коем случае допустить нельзя!
– Я думаю выехать через несколько дней, дон Косио. Все готово для моего путешествия в Анды!
– Вот и отлично! Я вам дам рекомендательные письма к нашим властям в провинции с просьбой оказать вам необходимое содействие. Прошу вас, не стесняясь, сказать мне, если вам еще что-нибудь нужно! – с этими словами дон Косио допил последний глоток уже остывшего кофе и встал из-за стола. За ним поднялся и гость. Поклонившись хозяину, он вышел в сад.
Через два дня старый Мацука умер от побоев, нанесенных ему Альфонсо.
Пепе был безутешен в своей скорби. Он неподвижно стоял над безжизненным телом отца, в головах которого мерцала маленькая свечка. Пепе не отводил немого страдальческого взора от лица умершего.
Мюллер застал его в полутемной садовой хижине, свет в которую проникал через отверстие маленького оконца. Оно было открыто.
– Довольно, Пепе! Этим делу не поможешь! – сказал ему Мюллер.
Пепе посмотрел на него потускневшим от слез взглядом и еще ниже опустил голову.
– Ты слышишь меня, Пепе? – тронул его за плечо Мюллер.
– Пепе слышит, но Мацука не слышит! – еле шевеля губами прошептал юноша.
– Что же делать, Пепе! Так уж случилось! Ты теперь должен жить вместо Мацуки. Такова жизнь!
– Здесь Пепе тоже умрет, сеньор! Мацука был отец и друг Пепе. Нет Мацука, нет и Пепе!
– Я постараюсь тебе помочь, Пепе! Хочешь мы вместе поедем в Анды? Там ты будешь взбираться на скалы, бродить по лесным чащам. Хочешь, Пепе?
На какое-то мгновение в глазах молодого индейца мелькнула искра жизни, и на губах появилась слабая улыбка. Но она быстро исчезла.
– Злые люди, сеньор! Они оставят Пепе умереть здесь. Пепе никогда не увидит Анды. Пепе умрет сеньор, скоро умрет.
Мюллер присел на табуретку у тела покойного. Он всей душой сочувствовал осиротевшему юноше. В его тихой скорби было что-то величавое. Пепе не гневался на людей, не ненавидел их, а просто изверился и примирился со злом, как с чем-то неизбежным.
– Скажи мне, Пепе, как ты сюда попал? Что ты сделал? За что вас осудили?
Пепе вздохнул, потом медленно повернул голову, посмотрел на Мюллера и тихо начал:
– Высоко в Андах жил Пепе с отцом Мацука и сестрой Амила. Пепе и Мацука работали в серебряный рудник. Амила смотрела за домом. Амила была очень красивая. Надзиратель рудник понравилась Амила. Мацука и Пепе работали в рудник, надзиратель пошел к Амила. Она выгнала надзиратель. Надзиратель выгнал Пепе и Мацука из рудник. Пепе, Мацука и Амила голодные. Зима холодная, нечего есть. Плохо, очень плохо, соньор! – Пепе говорил, запинаясь, стараясь связать отдельные слова в целые предложения, что ему не всегда удавалось. Время от времени он жестикуляцией старался помочь своей речи.
Свечка в головах умершего горела слабым неровным светом, чуть потрескивая.
– А потом что вы сделали, Пепе? Ведь просто так, ни за что, никого не осуждают, – сказал Мюллер, взволнованный грустным рассказом молодого индейца.
Пепе и Мацука пошли на охота за викуньи[37]37
Викунья, или вигонь – дикая лама. В Андах они живут целыми стадами.
[Закрыть]. Индейцам запрещено убивать викуньи. Надзиратель поймал Пепе и Мацука. Пепе и Мацука бежать из тюрьмы. Надзиратель снова поймал, судья осудил и послал в Лима. Теперь Пепе здесь один, без Мацука. Мацука умер, сеньор, Пепе тоже умрет!
Он затрясся в глухих рыданиях.
– А что сталось с Амилой? Она жива?
– Амила убила себя, сеньор. Она не хотела жить с надзиратель. Надзиратель злой человек. Он бьет бедные индейцы, – закончил в слезах Пепе и молча застыл перед телом отца.
– Я постараюсь тебе помочь, Пепе! Человек никогда не должен отчаиваться. – С этими словами Мюллер вышел из хижины.
Он нашел дон Косио у фонтана, кормящим рыбок крошками хлеба.
– Сеньор, вы обещали помочь мне в моем путешествии. И вот у меня к вам большая просьба, – обратился к нему Мюллер.
– Только не просите у меня хинного дерева! Его никто вам дать не сможет, сеньор Мюллер! – ответил ему, загадочно усмехаясь, дон Косио.
– Вы знаете, что я здесь совсем один. Не знаю людей и местных условий. Не согласитесь ли вы дать мне в провожатые и помощники индейца Пепе? После смерти своего отца он остался в полном одиночестве и, наверное, согласится меня сопровождать.
Дон Косио усмехнулся:
– И это все, о чем вы меня просите? Это, конечно, можно будет устроить. Завтра же поговорю с министром. Считайте это дело улаженным.
– Благодарю вас, сеньор! Вы окажете мне большую услугу.
На следующий день Мацуку похоронили на маленьком индейском кладбище, находившемся около большого кладбища для белых.
На индейском кладбище не было ни надгробных памятников, ни плит. На запущенных поросших травою могилах только кое-где виднелись покосившиеся кресты или увядшие букетики полевых цветов, принесенные одетыми в черное индианками.
На погребении присутствовали старый священник, Пепе, Мигуэла и Мюллер. Казус чувствовал, что произошло какое-то несчастье: он стоял с поджатым хвостом и жалобно повизгивал.
Как только закопали умершего, Мюллер отозвал Пепе в сторону и сообщил ему радостную весть о его освобождении. Глаза индейца засияли. Его осунувшееся лицо снова оживилось.
– Пепе очень рад, сеньор! Пепе будет служить верно. Он любит сеньора. Сеньор добрый и Пепе добрый. Мацука может спать спокойно.
Пепе бросил последний взгляд на могилу отца и пошел за Мюллером к выходу из кладбища…
