Текст книги "Целебный яд"
Автор книги: Андрей Пиперов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
Глава IV
В Роттердаме – письмо, маленький воришка. Контора ван Снуттена. На клипере „Голландия“.
Стоя перед открытым окном гостиничной комнаты, Карл полной грудью вдыхал свежий утренний воздух. Ему казалось, что в легком дуновении ветра он чувствует дыхание моря, хотя до него было около двадцати километров.
С улицы доносился шум множества человеческих голосов, тяжелый конский топот по мостовой, выкрики уличных торговцев. И все это отражало напряженную жизнь, начинавшуюся с самых ранних часов дня.
Прошел уже целый месяц, а Хасскарл все еще не мог привыкнуть к новым условиям жизни и продолжал с интересом изучать этот крупный центр западноевропейского побережья. Однако сознание, что подходит к концу тягостное ожидание корабля, который должен был унести его к берегам Ост-Индии, ободряло его и он уже не жалел о проведенных в томительном ожидании днях. Но стоило ему задуматься о своем положении в Роттердаме, как его еще сильнее тянуло на родину – туда, в Кассель, Бонн, куда угодно, только подальше от шума и сутолоки этого чужого города, где каждый думал только о деньгах и прибылях.
Безделье начинало его тяготить. Проходили дни и недели, и ему казалось, что он сидит как немощный старец, со скрытой тревогой ожидающий, что принесет ему завтрашний день.
Его постоянно мучило чувство неуверенности. Он не был уверен в осуществлении столь щедро данного ему обещания, не был уверен в скором отбытии торгового корабля, наконец, не был уверен и в себе самом. Имеет ли вообще смысл вся эта поездка? Достигнет ли он поставленной цели, внесет ли что-нибудь новое в сокровищницу человеческих знаний? Если нет, то зачем же предпринимать это далекое путешествие? Карл знал, что он едет не на увеселительную прогулку. Ну, а если поездка вообще не состоится?..
„Каждый человек должен носить в своем сердце хотя бы частицу силы Прометея! Орлы клевали его печень, и он испытывал жестокие муки, но… помни об истине и правде! В них залог твоей силы!.. Не забывай о них, сын мой!..“ Эти напутственные слова окрыляли тянувшегося к знаниям Карла. С ними он связывал образ самого близкого ему человека, оставшегося в родном городе. Это был образ стареющего отца со строгим выражением лица, на котором светились темные, ласковые глаза…
Легкий стук вывел его из задумчивости. В дверях показалась горничная. Она бесшумно вошла в комнату и положила на столик письмо.
– Это вам, – сказала она.
Карл поблагодарил ее кивком головы и, не успела она еще закрыть за собой дверь, как он уже держал в руках почтовый конверт. Но письмо было не от отца. Нет, нет, почерк был совсем незнакомый и… как будто женский. Да, это была женская рука. Странное дело! Он с удивлением распечатал конверт и вынул лист бумаги, исписанный мелким почерком. Вот, что он прочел:
„Дорогой Карл,
Я надеюсь, что это письмо застанет вас еще в Роттердаме. Мне будет жаль, если оно вернется нераспечатанным. Это означало бы, что вы уже покинули Европу.
Вас, может быть, удивят эти строки, но дело в следующем: Вы меня не знаете, но я вас знаю. Я вас часто видела с профессором Гольдфусом. Он-то и сообщил мне о вашем отъезде в Голландскую Индию.
Я рада за вас, что вы сможете продолжать ваши научные занятия!..
Думаю, что подготовка к предстоящему путешествию поглощает все ваше время, но я все же должна вам признаться в чем-то, чего вы не знаете и что вот уже несколько месяцев меня тяготит. Выслушайте меня!
Не так давно по непонятной для вас причине вам пришлось драться на дуэли с Францем Губертом. Вы не могли тогда знать, что дуэль произошла из-за меня: не думая о возможных последствиях, я однажды в разговоре с этим человеком позволила себе восхищаться вами, рассказала ему о вас много хорошего, что слышала от профессора Гольдфуса, и… причинила вам этим неприятность… О дуэли я узнала слишком поздно… и уже не имела возможности ни объясниться, ни предотвратить ее…
Да, я виновата! И мне хочется, хотя бы теперь, когда, как мне кажется, мы уже не увидимся, сказать вам, как я глубоко сожалею о случившемся… и попросить у вас прощения, которого я, быть может, и не заслуживаю…
От всего сердца желаю вам успеха!
В свободное от работы время вспоминайте наш красивый город и ваших друзей, оставшихся на родине.
Всего хорошего!
Незнакомая вам
Бонн, 2 мая 1837 г. Лотти Браун“
Карл медленно сложил письмо и бережно спрятал его в карман. С конвертом в руке он вернулся на прежнее место к окну и стал задумчиво смотреть на улицу.
Стоявший у дверей гостиницы швейцар был удивлен: немецкий жилец из номера 27 никогда не проходил мимо него, не поздоровавшись. На этот раз он даже не обернулся.
Уличный шум оглушил спешившего юношу. На минуту он остановился. Улицы кишели народом. Каждый торопился, каждый бежал, но куда и зачем?..
Громким голосом расхваливая свой товар, мимо него прошел торговец бананами. Два матроса, видимо только что вернувшиеся из плавания, обнявшись шли по улице и пели хриплыми голосами. Женщины с корзинками в руках спешили за утренними покупками. Ломовые извозчики с гиканьем размахивали кнутами, погоняя тяжело нагруженных лошадей.
Карлу здесь все было не по душе.
Он пошел по тянувшейся почти на целый километр главной торговой улице и смешался с толпой. Это должно было рассеять его мысли.
Свернув в одну из улочек, он очутился на большой рыночной площади. На рынке стоял гомон множества голосов. Продавцы громко зазывали покупателей, покупатели спорили и ожесточенно торговались. Пробираясь между ногами прохожих, какая-то отощалая собака опасливо нюхала землю. Она прихрамывала на правую заднюю лапу, из которой сочилась кровь. Карл сам потом удивился, что заметил эту подробность.
Северная часть площади была занята торговцами рыбой. Запах всякого рода свежей, соленой, копченой, сушеной рыбы стоял над всей площадью и смешивался с ароматом бананов, лимонов, апельсинов и других южных фруктов. В рыбных лавках было особенно много селедок, самой дешевой рыбы. Селедки продавались в развес на фунты, в бочонках и коробках, в греческом или испанском оливковом масле, консервированные, залитые томатным соусом, словом, в самом разнообразном виде.
Рядом с рыботорговцами помещались торговцы сырами. Прилавки ломились от целой горы сыров и масла любых видов и качества. Здесь были сыры эмментальский, рокфор, пахучий тильзитский и многих других сортов, но в основном преобладали красные головы голландского сыра. Некоторые покупали этот сыр целыми головами, но большинство брало полфунта или фунт, рассчитываясь мелкой никелевой или медной монетой, заботливо отсчитываемой бережливой рукой хозяйки.
Для товаров, привезенных из далеких стран, было отведено почетное место. Некогда владевший всеми морями голландский флот все еще не хотел поступиться своей былой славой. Его флаги развевались во всех портах мира, и его корабли доставляли полные трюмы бананов, фиников, винных ягод и других южных плодов. Карл толкался в толпе или, вернее, толпа его толкала и бросала во все стороны, от селедочных бочонков к красным грудам сыров, затем к ящикам с душистыми южными фруктами, а когда он поднимал голову, то видел возвышавшуюся над толпой статую Эразма Роттердамского…[3]3
Эразм Роттердамский – голландский философ-гуманист (1467–1536).
[Закрыть] Казалось, что философ смотрит на него строгим взглядом и посмеивается над повседневными заботами и мелкими невзгодами людей. Карл хорошо знал о значении его книги „Похвала глупости“, которой он прославился в XVI веке.
Базарный шум привел Карла в еще большее замешательство. Ему начало казаться, что силы его оставляют и он теряет равновесие.
С трудом пробираясь в толпе, он вдруг почувствовал, что кто-то залез к нему в карман. Быстрым движением Карл схватил вора за руку. Перед ним стоял мальчик лет десяти, который умоляюще произнес:
– Дяденька, прости меня, пожалуйста!
Карл глянул на мальчугана. На его голове была старая помятая шляпа, из-под которой выглядывали два голубых не по-детски умных глаза. На нем было одето доходившее ему до пят пальто с чужого плеча, на ногах огромные сапоги.
Кто-то громко крикнул:
– Вор! Держите вора!
Карл прижал мальчика к себе. Тот, видимо, отказался от всякой попытки к бегству. Карл вывел его из толпы. Когда они добрались до более спокойного места, где торговцы складывали порожнюю тару, Хасскарл посадил мальчика на ящик и спросил его строгим голосом:
– Как тебя звать?
– Питер.
– И тебе не стыдно воровать?
Мальчик молчал. Вдруг личико его сморщилось, он закрылся руками и весь затрясся от рыданий. Он плакал и грязным руками размазывал по щекам слезы.
Карл пристально смотрел на него.
Плач постепенно перешел в стон. Видимо, мальчик глубоко переживал свой позор.
Карл положил ему руку на плечо и сочувственно спросил:
– Скажи мне, почему ты плачешь?
Мальчик продолжал всхлипывать, но ничего не ответил.
Ну так скажи, почему ты роешься в чужих карманах?
Питер немного помедлил и, опустив голову, словно в полузабытьи пробормотал:
– Я не ел со вчерашнего дня… Мама больна… Ханни тоже ничего не ела. Ей шесть лет…
Карл вынул носовой платок, подал его мальчику, чтобы тот утер слезы, и ласково провел рукой по его прямым, желтым, как солома, волосам. Питер взглянул на него испуганно и недоверчиво, но бежать не пытался.
– А где твой отец?
– Погиб. Он был матросом. Погиб на корабле „Голландия“ у мыса Доброй Надежды. Мама стирала белье, но сейчас она больна. Нам нечего есть. Вот уже два месяца, как она лежит.
У Карла что-то защемило в горле.
Мальчик снова задумался и уже с большим доверием грустно добавил:
– Мы все продали. Нас выселяют из квартиры. Мама и Ханни… умрут, если я не достану денег… – снова разрыдавшись, закончил он.
Перед Карлом стоял ребенок, который, как и многие другие дети большого города, был обречен на гибель, если тем или другим способом не сумеет раздобыть немного денег… „Деньги решают все“… – горько подумал он.
Он снова приласкал мальчика. Затем прислушался к гомону рынка, посмотрел на Питера и сунул руку в карман своего пиджака, в котором еще так недавно хозяйничал маленький воришка.
Он нащупал два гульдена и молча протянул их мальчику.
Тот посмотрел на деньги и, словно не веря своим глазам, перевел взгляд на своего неожиданного благодетеля.
Карл ободряюще кивнул ему головой.
Питер сполз с ящика, крепко зажал деньги в кулаке, и, ни слова не говоря, подобрав привычным жестом полы своего длинного пальто, сорвался с места и исчез в соседней улице.
Хасскарл огляделся. Солнце стояло высоко над горизонтом, а ему еще предстояла встреча с минхерром ван Снуттеном. Им нужно было условиться о последних подробностях долгожданного отъезда. Корабль отплывал на следующий день.
Только бы не случилось ничего непредвиденного!
Шум рынка затих, когда он очутился в южной части города, где Маас поворачивает на север.
У излучины Мааса, там где стоит вечно неспокойный и шумный Роттердам, вода во время отлива размыла в реке глубокое русло. Глубина его доходила до девяти метров и открывала большим морским кораблям свободный доступ в порт. Они находили здесь не только защиту от бурь и сильных морских ветров, но и все необходимые сооружения для погрузки и выгрузки своих прожорливых трюмов.
Рейн связывал город и порт с индустриальными районами Европы, начиная с Рурской и Саарской областей и кончая Эльзасом и Лотарингией, а, как известно, Маас образует рукав дельты этой реки.
Роттердамская гавань была расположена на северном берегу Мааса. Западнее ее строились новые городские кварталы с красивыми и удобными жилыми зданиями, дальше, около музея, был разбит парк, а севернее его находился большой зоологический сад.
На южном берегу Мааса коммерческие потребности Роттердама удовлетворялись новостроящимися доками и пристанями, обслуживающими преимущественно суда, прибывавшие и отбывавшие в порты Северного и Балтийского морей и Атлантического океана. Корабли, курсировавшие между Роттердамом и Голландской Индией или странами Дальнего Востока, пришвартовывались, как и прежде, в старой гавани на северном берегу Мааса.
Карл дошел до старого причала Бамбиес, где находились многочисленные конторы, склады и агентства транспортных фирм в морских компаний. Здесь же помещались банки, меняльные конторы и всякого рода дельцы, умеющие делать деньги. Справа от причала тянулся длинный ряд огромных пакгаузов бывшей Ост-Индской компании[4]4
Ост-Индская компания, основанная в 1602 году, – мощная торговая организация, которая, согласно решению голландского правительства, была ликвидирована в 1798 году. Занималась торговлей с Дальним Востоком.
[Закрыть]. Сюда на протяжении двух столетий на собственных кораблях свозились из стран Дальнего Востока несметные количества товаров и богатств. От этих больших каменных зданий и сейчас еще веяло прежним могуществом и холодом.
Пройдя мимо складов, Карл остановился перед трехэтажным каменным зданием, у входа которого была прибита начищенная медная дощечка с надписью:
ХЕНРИК ВАН СНУТТЕН И Кº
торговля и транспорт
В верхнем правом углу дощечки был выгравирован герб фирмы, изображавший двух львов с высунутыми языками и помещенными между ними крестом. Вокруг герба красовался девиз: „Верой, смелостью и справедливостью!“
Карл робко постучал висевшим на железных дверях металлическим молоточком.
Находившееся у дверей маленькое окошечко тут же отворилось, и в нем показалась седая голова. Затем голова спряталась, и тяжелая дверь медленно отворилась. Карл переступил порог конторы негоцианта ван Снуттена.
Несмотря на то, что он бывал здесь и раньше, обстановка и теперь показалась ему торжественной. Он мысленно представил себе выстроившихся шеренгой служащих фирмы, склонившихся в низком поклоне перед своим патроном, интересы которого они были призваны защищать. Оконца, расположенные с обеих сторон коридора, казались ему глазами какого-то огромного сказочного чудовища.
Из комнат доносился запах плесени и залежавшихся бумаг.
За стеклами оконцев виднелись усердные лица молодых, пожилых и старых людей, старательно перелистывающих толстые конторские книги. До ушей Карла достигал разноголосый шум, напоминающий гудение пчелиного улья.
На дверях, ведущих в кабинет ван Снуттена, крупными, художественно выполненными буквами было написано: „ДИРЕКТОР“. И снова, как и во время своего первого посещения конторы, Карл почувствовал некоторую робость.
Он одернул костюм и тихо постучал.
– Войдите! – раздался в ответ громкий голос.
Ван Снуттен ходил взад и вперед по своему кабинету. В расстегнутом сюртуке, с засунутыми в карманы брюк руками, чем-то сильно озабоченный, он напоминал разъяренного тигра в клетке. Толстые и сильные ноги голландца, вся его крупная полная фигура и немного выдающаяся вперед нижняя челюсть говорили о крепком здоровье и силе. Во рту он держал погасшую трубку, которая шевелилась в обросших густой щетиной губах.
Появление молодого человека как будто мало обрадовало торговца.
– А, это вы? – машинально произнес он. – Прошу садиться! – И ван Снуттен широкой ладонью указал на одно из кожаных кресел, стараясь в то же время подавить свое раздражение. В нем Карл, очевидно, виновен не был.
Гость скромно сел, а ван Снуттен направился к вделанному в стене шкафу. Из него он извлек откупоренную бутылку виски и две рюмки, поставил их на столик перед Карлом, налил прозрачную жидкость и с притворной веселостью сказал:
– Желаю вам счастливого пути! За ваш отъезд!
Он одним духом влил содержимое рюмки себе в рот и причмокнул губами. Потом поставил ее на стол и деланно улыбнулся. Наполнив свою рюмку, он снова выпил. Почувствовав, что крепкий напиток разливается по жилам, он, по-видимому, пришел в более уравновешенное душевное состояние.
– Завидую вам, – сказал он, – завидую вашей молодости и беззаботности… Завтра вы уезжаете. Корабль унесет вас в дальние страны, к новым людям, в неведомый мир. А я – я сижу здесь, измученный постоянными неприятностями, причиняемыми разными чудаками, которые все время мешают мне в работе. Как они не понимают, что смысл моей жизни заключается в торговой деятельности? Да ведь она мне нужна как воздух! – При этих словах лицо его сделалось серьезным, и он сердито продолжал:
– Да, этого они понять не могут! Без прибылей я жить не могу!.. Но жестоко ошибаются те, кто воображает, что можно напугать ван Снуттена! Я безжалостно раздавлю этих червей! Я их уничтожу всех до одного!
Эти произнесенные злым дрожащим голосом слова были, очевидно, заключением тех мыслей ван Снуттена, которые привели его в плохое настроение.
Он взглянул на удивленно смотревшего на него юношу и, изменив тон, уже спокойнее сказал:
– Но довольно говорить об этом. Завтра утром клипер „Голландия“ отплывает на остров Яву. С этого момента начинаются и ваши обязанности. Другими словами, вы должны сегодня же перенести свой багаж и ночевать на корабле.
Затем из ящика письменного стола он достал изящный конверт и, вручив его Карлу продолжал:
– Это письмо адресовано моему племяннику в Батавии. Он примет вас в своем доме как близкого человека. На Яве вы проведете два года и будете иметь полную возможность изучать местную флору. Я надеюсь, что вы не забудете старого ван Снуттена, который среди постоянных забот и треволнений нашел время помочь молодому человеку в его научных занятиях.
Последние слова он произнес с еле заметной усмешкой. С покровительственным видом подавая Хасскарлу письмо, он похлопал молодого человека по плечу и самодовольно засмеялся.
Карл взял конверт и прочел:
МИНХЕРРУ ВАН ПОТЕНУ,
торговцу
в Батавии
Легкая краска залила его лицо. Он встал и от волнения не мог подыскать подходящих слов для выражения своей благодарности.
А ван Снуттен продолжал, как-то особенно акцентируя произносимые им слова:
– Само собой разумеется, что если вы встретите на Яве растение или плод, имеющий коммерческое значение, то вы об этом прежде всего уведомите меня или хотя бы моего племянника, к которому я вас направляю… Благодарность – самый красивый цветок и в богатейшем ботаническом саду… и в сердце каждого честного юноши… – закончил он многозначительно.
Карл вздрогнул. Что это? После громких фраз коммерсант заговорил о какой-то благодарности, которая будет выражена в новых плодах и растениях… Но об этом до сих пор не было речи? Так вот с каким расчетом оказывал ему ван Снуттен свое покровительство!.. За свою услугу он требовал результаты его будущих открытий… Его научные исследования должны будут обратиться в товар!..
Этого Хасскарл предвидеть не мог и поэтому твердо ответил:
– Я боюсь, минхерр, что вы обманетесь в своих надеждах. Я скромный натуралист, и едва ли сбудутся ваши ожидания…
Ван Снуттена это не смутило. Он медленно повернулся к своему собеседнику и, переложив погасшую трубку из одного угла рта в другой, ответил:
– Эх, молодость имеет свои пороки. Но считаю нужным предупредить вас, что в жизни каждый должен стремиться только к полезному. Какую пользу принесла бы ваша наука, если бы мы, коммерсанты, промышленники, плантаторы – не пользовались ее результатами? И то на благо человечества!.. Человек должен быть практичным, молодой человек! Мы должны все использовать для человеческого благополучия. А природа так богата… В ней таятся неведомые силы, которые могут быть использованы страждущим человечеством… Если… если найдется человек, которому удастся эти силы открыть… Это вам говорю я, ван Снуттен, который на свете повидал больше вашего. Но… давайте кончим – не забывайте же мой совет. Он вам пригодится… И может оказаться весьма полезным!
– Разве, минхерр, все должно сводиться к прибылям?
– А почему бы и нет? Я торговец. Когда мы человечеству оказываем услуги и при этом получаем какую-то прибыль, разве человечество от этого что-то теряет? Да разве может существовать торговец без прибылей? Ха-ха-ха! – прозвучал веселый смех ван Снуттена. – Да и вам, ученым, не повредит, если в дополнение к вашему жалованию вы подработаете немного денег! Ведь, насколько мне известно, ваш отец не крез и не индийский раджа!
– Да, но… – попытался возразить Хасскарл.
– Никаких „но“, – прервал его ван Снуттен. – В жизни есть некоторые важные вещи, которые каждый молодой человек должен понять вовремя.
С этими словами торговец направился к стоявшему в углу большому железному сейфу, открыл его тяжелую дверцу и, вынув из него кожаный кошелек, сказал:
– А это вам на дорожные расходы. Молодому ученому от старого торговца! На основе взаимности. Мы должны помогать науке, чтобы и она помогала нам.
Он подал кошелек Карлу и снова потрепал его по плечу.
– Да, чуть было не забыл вам сказать, – добавил он, – что на корабле будет и моя дочь Анита. Она едет в Ост-Индию на год, погостить у моего племянника, но если ей там понравится, то может остаться и дольше. Мне будет приятно, если в пути вы будете ее развлекать. Как вам известно, путешествие это продолжительно и, как мне кажется, довольно однообразно. Я думаю, что для натуралиста не составит большого труда занимать молодую девушку и быть ее кавалером. Ей до сих пор не случалось плыть через океан, и ваши услуги будут ей только на пользу. Ван Снуттен пожелал отъезжающему „счастливого пути“, и Карл, торопливо откланявшись, снова очутился на улице.
Старый привратник посмотрел на него с любопытством и закрыл за ним тяжелые железные двери.
Карл Хасскарл шел по тесной торговой набережной. Встречные прохожие, не оглядываясь, проходили мимо.
Левый карман его брюк, где лежал кошелек, оттопырился. Молодому человеку казалось, что деньги жгут ему бок.
На корабле „Голландия“ – одном из быстроходных торговых клиперов – царило большое оживление. Заканчивались последние приготовления перед отплытием в дальнее плавание. Корабль был пришвартован в старой роттердамской гавани у постоянной пристани фирмы „Ван Снуттен и К°“.
Капитаном корабля был ван Петерсен, старый холостяк с плотной фигурой, широким лицом и острым взглядом. Он был известен своей строгостью, которой иногда прикрывал отсутствие характера. Несмотря на то, что он не раз пересекал экватор и знал каждый уголок океана, у него не было уверенности в себе, которая наблюдается у людей, посвятивших все свои силы овладению профессией. Перед каждым плаванием он испытывал чувство страха, представляя себе могучие волны бесконечной водной стихии. Он знал, что быстроходность клипера не в состоянии оградить его от разных сюрпризов мореплавания и что подчас самое прочное судно оказывается не надежнее яичной скорлупы. Он понимал, что в таких случаях „Голландию“ может спасти только опыт его помощников и твердая рука рулевого.
В ясную погоду и при спокойном плавании ван Петерсену не представляло труда отдавать краткие распоряжения, в случае же опасности он терялся, бросал умоляющие взгляды на своих подчиненных, обнаруживая свое полное бессилие. Когда по некоторым внешним признакам можно было ожидать резкого ухудшения погоды или других угрожающих безопасности корабля природных явлений, ван Петерсен умел до последнего юнги включить весь экипаж в борьбу с морской стихией, а сам отходил в сторону, возлагая ответственность на других.
Среди команды были матросы, которые подчинялись ему, как они подчинялись бы и всякому другому капитану. Они покорно исполняли его распоряжения потому, что чувство дисциплины у них брало верх над другими чувствами. Но в большинстве своем матросы не только не любили его, а в глубине души даже ненавидели.
Из всех напитков капитан отдавал предпочтение бренди. Бренди он поглощал стаканами. Когда он бывал навеселе, то совершенно устранялся от руководства. В такие дни никто по служебным делам к нему не обращался, и сам он на мостике не показывался. Но зато, когда он, протрезвившись, выходил из своей каюты, несладко приходилось тому матросу, который первым попадался ему на глаза.
Ван Петерсен пользовался доверием фирмы. Проработав в ней свыше двадцати лет, он твердо усвоил правило, что если будет соблюдать ее интересы, то и хозяева его не забудут.
В этом он уже имел случай убедиться. Два года тому назад, когда у мыса Доброй Надежды затонула старая „Голландия“, на которой он был капитаном, фирма, несмотря на неприятности с морскими властями, на него не прогневалась. Во время расследования выяснилось, что спасательные средства корабля не были в исправности. Из-за повреждения в одной из лодок погибло двенадцать матросов. Но никто не был привлечен к ответственности за гибель этих доблестных моряков, так как корабль и груз были застрахованы и фирма никаких убытков не понесла. Более того, говорили, что „Ван Снуттен и К°“ даже увеличили свои прибыли именно благодаря потере „Голландии“: ван Петерсену, когда он спасал судовые документы, в последний момент удалось вписать в списки товаров фиктивные грузы, стоимость которых была также выплачена страховым обществом.
За самоотверженное спасение „Голландии“, хотя она так и не была спасена, как не были спасены двенадцать матросов, ван Петерсен получил от фирмы благодарность, выразившуюся в банковском чеке на десять тысяч гульденов.
На полученные от страховой компании деньги фирма приобрела новый быстроходный клипер, названный тем же именем „Голландия“. Ван Петерсен был назначен капитаном новой „Голландии“, которая стала курсировать между Роттердамом и Батавией.
Любимцем матросов был первый помощник капитана старший офицер Фердинанд Клаас. Способный и трудолюбивый, Клаас с юных лет сжился с морем. Он начал свою карьеру юнгой, а теперь его высоко ценили, и руководством фирмы было признано, что регулярность морских сообщений на линии Роттердам – Батавия зависит прежде всего от высоких качеств этого выдающегося морского офицера.
Несмотря на то, что он был требователен и строг, приказания его исполнялись всей командой с готовностью и охотно, ибо строгость людям не в тягость, если она справедлива, а Фердинанд Клаас был прежде всего человеком справедливым.
В те дни, когда капитан предавался своему любимому занятию – тянул бренди, на палубе царило веселое настроение. Матросы шутили друг с другом, доносились нежные звуки гитары, а вечером часто слышались старинные морские песни. В эти дни все как-то спорилось само собой: вахта не тяготила, уборка не надоедала, в трюме не было душно, а в камбузе жарко. Матросы знали, что в это время кораблем командует первый помощник капитана.
Фердинанд Клаас еще и тем отличался от капитана, что был женат. Каждый раз, уходя в плавание, он с болью в сердце расставался со своей женой и двумя хорошенькими дочками. И эти три дорогих образа не покидали его в продолжение всего путешествия.
Солнце уже низко склонилось к западу, когда Карл выгрузил из пролетки свой багаж на мостовую набережной. В порту скопилось много кораблей и огромное количество лодок. Кое-где среди мачт торчали пароходные трубы, над которыми вился дымок: на некоторых кораблях были уже поставлены паровые машины. Вот уже несколько лет, как эти машины производили целую революцию в корабельном деле. Но парусных судов все еще было гораздо больше, и одним из них был новый клипер „Голландия“.
Часть кораблей недавно пришвартовалась к причалу и уже началась разгрузка. Грузчики переносили разные ящики. Их низко согнутые спины и потные лица свидетельствовали о тяжести ноши. Ручные подъемные краны разгружали бочки с кокосовым маслом и огромные связки недубленых кож.
С вернувшихся из северного плавания судов выгружали бесчисленное множество кадушек с рыбой. Эти кадушки загромождали набережную и мешали движению подвод. Возчики громко ругались, и невозможно было понять, относятся эти ругательства к их лошадям или же к собственникам товаров.
Какая-то невидимая гигантская рука управляла этим кажущимся на первый взгляд хаосом, всеми этими животными и людьми, и заставляла последних бегать, толкаться, говорить или кричать, выжимала из них последнюю каплю пота. А наградой за целый день непосильного труда была стопка водки, выпитая в каком-нибудь грязном портовом кабачке.
Карл осмотрелся и направился к своему новому жилищу – „Голландии“. Багаж его был уже перенесен на корабль.
У трапа он встретился с одетым в синюю морскую форму высоким белокурым офицером.
Карл поздоровался и представился.
Офицер весело улыбнулся и, подавая ему руку, шутливо сказал:
– А! Так это вы наш путешественник? Очень рад вас приветствовать на корабле. Я уже было думал, что вы отказались от путешествия. В этом рейсе вы один из наших двух пассажиров, и мы сделаем все от нас зависящее, чтобы вы здесь чувствовали себя как дома.
– Иоганн! – обратился офицер к стоявшему неподалеку матросу. – Покажи господину Хасскарлу его каюту.
– Устраивайтесь, как вам будет удобней, – сказал офицер Хасскарлу. – Надеюсь, что мы с вами скоро увидимся.
Рослый пожилой матрос, с широкой грудью и светлым, изрытым оспой лицом, неуклюже раскачиваясь из стороны в сторону, повел Карла к трапу. Указав ему на дверь каюты, он учтиво отступил в сторону:
– Вот ваша каюта, минхерр!
Принесенные чьей-то заботливой рукой, здесь рядком на полу стояли чемоданы молодого ученого. В иллюминатор проникали последние лучи заходящего солнца. С пристани доносился замиравший шум. Карл очутился в новом мире…
Он задумчиво подошел к иллюминатору. От реки тянуло приятной свежестью, пахло илом и рыбой.
