Текст книги "Самоубийство Земли"
Автор книги: Андрей Максимов
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)
И комиссар решил так: поскольку он уже все пережил во сне – больше ему нечего бояться. И поскольку он знает, что его ждет, – он не позволит издеваться над собой каким-то мелким таракашкам…
Так решил комиссар Гард – который, как известно, никогда не меняет своих решений – и двинулся по темным улицам туда, где его ждала смерть.
Гард шел на звук, ибо улицы были совершенно темны, даже окна в домах не горели. Окна не то что не указывали дорогу, но даже не освещали путь.
Дорогу Гарду указывал отвратительный шелестящий звук.
Когда же и звук исчез – в кромешной тьме комиссар увидел очертания замка и понял: «Все будет в порядке – сон продолжает сбываться. Я ведь уже знаю все, что ждет меня в этом замке, и значит я смогу победить».
Комиссар привалился к старому трухлявому дереву: он решил дождаться рассвета. Гард очень боялся заснуть – заснешь, и такое приснится, что жить не захочешь.
Так, в борьбе со сном, комиссар провел остаток ночи, и едва первые лучи позолотили то, что им и положено позолотить, – Гард направился к замку.
Многочисленные двери замка были заперты. И лишь на самой верхотуре комиссар заметил окно. Добраться до него было делом комиссарской техники.
Гард оказался посредине длинного коридора. Пошел в один конец и уперся в запертую дверь.
Тогда пошел обратно вдоль старинных и, разумеется, зловещих дверей. Дергал за ручки, толкал – двери не поддавались.
Но вот одна медленно и – как догадался проницательный читатель – со скрипом раскрылась. Комиссар шагнул в комнату и тут же выскочил обратно.
Весь пол был усеян тараканами. Сплошное, чуть шевелящееся пространство желто-коричневых тварей.
«Они похожи на солдат, отдыхающих после боя», – подумал Гард. И ему не понравилось это сравнение.
Теперь комиссар знал совершенно точно: его сон сбывается. А почему бы, собственно, и нет? Ведь никто в конце концов не знает, что такое сон. А вдруг это подсказка, дарованная нам свыше? Кто знает, может, так устроен наш мир, что каждому человеку – пусть хоть однажды в роковую минуту – дается такая подсказка?
Так думал комиссар Гард, шагая по длинному коридору, которому – казалось – не будет конца.
– Человек, постой, – услышал вдруг комиссар и, оглянувшись, увидел седого человека. – Постойте, – повторил незнакомец, тяжело дыша. – Я не успеваю за вами, однако, если вы пришли спасать мир от этих тварей, то мы должны быть вместе.
Незнакомец был похож на университетского профессора: высокий лоб, благородная седина, тоска в глазах – интеллигент, короче говоря. Таких людей Гард никогда не понимал, но всегда уважал – может быть, как раз за то, что не понимал.
– Здравствуйте, – комиссар протянул профессору руку.
Профессор улыбнулся:
– Смешное какое слово… Знаете, с тех пор, как я прячусь от этих тварей, мне никто не желал здравствовать.
– Прячетесь? – удивился Гард. – Здесь?
– А где же еще? Самое лучшее убежище – в доме врага. Здесь тебя никто искать не станет…
«Интересно, а чем он здесь питается?» – подумал комиссар, но сказал совершенно другое:
– Если не остановить этих тварей – они уничтожат всю планету. Тараканы мстят людям – и им есть за что. На самом деле это ничто иное, как очередная война рабов против своих угнетателей. Только на этот раз война приняла столь уродливые формы.
– Как вы интересно говорите, – профессор подошел вплотную к Гарду и теперь смотрел ему прямо в глаза. – Но ведь рабами должен кто-то руководить. Вы знаете этого человека?
– Человека? – комиссар удивленно посмотрел на профессора. – Вы живете здесь и не знаете, кто руководит этими тварями?
– Я, видите ли, не выхожу из своего убежища, – промямлил профессор.
– Ладно, – Гард попробовал улыбнуться ободряюще. – Пошли искать главаря вместе. Только должен предупредить вас: во главе этой банды стоит таракан. Огромный с человеческий рост таракан. Да-да, что вы улыбаетесь? Ни одному человеку даже в голову не могло бы придти использовать тараканов, как смертоносное оружие. Пока мы думаем, как воевать с желтым облаком, пока решаем, можно ли использовать против него газ или лучше пули, эти твари просто уничтожают нас, просто…
Гард не успел договорить. Почувствовал мощный толчок в спину, он оказался на полу в абсолютно темной комнате.
Впрочем, свет зажегся почти мгновенно, и Гард понял, что находится на площадке, внизу которой бассейн – тот самый, приснившийся. Тот самый, кишащий тараканами.
Площадка эта медленно, но абсолютно неуклонно опускалась вниз.
И тут Гард увидел профессора. Профессор возвышался на противоположном краю бассейна и махал рукой с тем равнодушно-доброжелательным видом, с каким главы государств приветствуют демонстрантов.
– Вы глупы, молодой человек, не имею честь знать вашего имени. Впрочем, зачем имя человеку, которого через несколько минут не станет? Природа – добра, все зло в мире – от человека… Неужто вы считаете, что устраивать тараканьи бега можно, а тараканьи войны – нельзя? Эдакая глупость считать, будто тараканов нельзя выдрессировать.
Площадка опускалась все ниже. Тараканы, будто почуяв добычу, зашевелились, зашебуршали, зашелестели…
Профессор снова приветливо помахал рукой:
– Как вы там, дорогой мой комиссар?.. Помните, кстати, цепь загадочных исчезновений где-то годика за три до появления желтого облака? Вам не довелось заниматься их раскрытием? А ведь это я убивал человечков и скармливал их своим маленьким друзьям. Они сначала отказывались, но, знаете ли, достаточно несколько дней поморить их голодом, и у тараканов появляется дьявольский аппетит. Я бы именно так и сказал: дьявольский…
Все ниже, ниже, ниже опускается площадка… «Сон дважды обманул меня, – подумал комиссар. – Во-первых, главарь вовсе не таракан, а во-вторых, мне не удастся спасти сына».
– Все дело в том, что люди ужасно боятся непонятного. Извините, что веду с вами разговоры в столь неподобающий момент… Однако я, видите ли, соскучился по людям, по простым разговорам. Моя гениальность не только в том, что я – великий дрессировщик. Главное, я понял: человек всегда боится неведомого. Если люди знают как убить своего врага – они его убьют наверняка, важно – чтоб не знали. Вот и все. Боитесь? Напрасно… Утешайте себя тем, что ваши изгрызенные кости, ваш прах станет частью этого замка – замка императора всей земли!
Известно ведь: не надо философствовать некстати. Но профессор забыл об этом. Наверное, если бы он молчал – не вызвал бы такого раздражения у Гарда, но тут уж комиссар не выдержал, достал пистолет, и, ни на что не надеясь, выстрелил.
Профессор пошатнулся и упал.
– Как глупо… Я хотел сделать пуленепробиваемую стену и забыл. Как глупо, – прохрипел профессор.
Надо ли добавлять, что он, конечно, зашатался и, разумеется, упал в бассейн, где мгновенно был съеден тараканами.
А Гард подумал: «Все-таки хорошо, что сны никогда не сбываются до конца», – после чего он куда-то там полез, перелез куда-то – это все не важно.
«И все-таки, в словах того таракана-гиганта что-то было, – подумал Гард, садясь в машину. – Что-то было важное».
Но что именно, Гард никак не мог вспомнить. Зато он точно знал: сыну его уже ничто не грозит.
Смерть всегда в прошлом
1
Историю эту читать не надо: вы вряд ли в ней найдете что-нибудь особо интересное. Ну разве еще раз убедитесь в прозорливости комиссара Гарда, который меняет времена проживания столь же легко, как мы одежду, но в каждом времени проявляет свою прозорливость.
А так… Ну, что за история? Сюжетец, надо признать, весьма незатейлив. Намек на детектив серьезно воспринимать не следует – намек он и есть намек, не более того. Да и пишу я вовсе не для того, чтобы читали. Я пишу для того, чтобы было. Пусть себе пылится в далеком ящике какого-нибудь одинокого стола или хранится в памяти старого компьютера. Главное: зафиксировать правду об этих событиях, которые уже обросли массой домыслов и легенд. Здесь же не будет ни одного красивого, но не проверенного факта. Ни слова лжи. Ни полслова фантастики, вообще – фантазии никакой. Только – правда.
…В то утро комиссар Гард полетел на ракете по близлежащим планетам – такая у него была привычка – и занимался тем, чем привыкли заниматься все комиссары по утрам: он читал газету и пил кофе.
Как догадался проницательный читатель, я рассказываю об этом только для того, чтобы написать фразу: И ТУТ ЗАЗВОНИЛ ТЕЛЕФОН. Что ж это за комиссар, который с чашечкой кофе в руках не бросается по утрам к телефону?
Правда, Гард бросился к видеотелефону. Уж если быть точным. Уж если не врать и не сочинять.
– Алле, – сказал комиссар.
И увидел на экране толстое лицо своего начальника – префекта полиции… Как вы, конечно, знаете (не из жизни – так из литературы), что префекты полиции – люди не особо симпатичные. Поэтому лица у них бывают, как правило, либо чересчур толстые (у плохих, но добродушных), либо чрезвычайно худые (у совсем-совсем плохих). У этого было толстое: щеки с трудом помещались на экране.
– Ну? – спросил Гард.
– Отдыхаешь? – спросило лицо и улыбнулось, отчего щеки исчезли вовсе, остался один рот с ровным рядом белых искусственных зубов. Рот спросил: – Гард, ты конечно, слышал об этой странной смерти в прошлом?
Гард не слышал, но ответил уверенно:
– Разумеется.
– И что ты обо всем этом думаешь: это действительно подвиг или убийство?
«Интересная, видно, история», – подумал Гард, а вслух сказал:
– Я думаю, дорогой префект, что убийство в наше время штука столь редкая, что это наверняка – несчастный случай.
– Вижу, я тебя заинтересовал, – сказал рот и щеки вернулись на место. – Вот и займись.
– Это приказ? – спросил Гард на всякий случай.
– Увидишь Марию – передавай привет, – ответил префект и отключился.
«Глупости, – подумал Гард. – Во-первых, с чего это мне видеть Марию, а во-вторых, с чего бы мне передавать ей привет от всяких толстых префектов».
Занятый этими размышлениями, он открыл газету на первой полосе и увидел огромный заголовок: «ГЕРОИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ В XIX ВЕКЕ».
Надо ли добавлять, что комиссар – разумеется, невольно – почувствовал легкий холодок в районе виска? Известное дело: у комиссаров полиции непременно где-нибудь холодит, когда речь идет о настоящем деле.
2
Директор Института Истории Земли встретил комиссара Гарда с той нарочитой вежливостью, какую во все времена используют интеллигентные люди, дабы показать, насколько им неприятен собеседник.
– Садитесь, милейший, в креслице, – улыбнулся Директор.
Однако проницательный Гард заметил в его взгляде недобрую мысль, и поэтому сразу решил перейти к делу:
– Мне хотелось бы подробнее узнать обстоятельства смерти Александра Мака.
– Мне тоже хотелось бы, миленький вы мой. Только вот, увы, сие невозможно. И я могу вам повторить только то, что вы знаете и так: в машине времени произошла поломка, после чего Александр Мак самоуничтожился. Это настоящий подвиг, доложу я вам. Не каждый ученый способен на такое.
– Зачем он убивал себя? В конце концов, лучше жить в прошлом, чем не жить вообще.
– Миленький вы мой, – сказал Директор тем тоном, который принят при обращении к неполноценным. – Если вы не понимаете, я вам объясню, дорогуша моя. Прошлое было таким, каким оно было, и другим оно быть не может. Это понятно? Если хоть чуть-чуть изменить прошлое – неминуемо изменится и настоящее, причем предсказать эти изменения невозможно. Это понятно? Фантасты об этом много писали… Или комиссары не читают фантастику?
Гард не ответил. Он не привык отвечать на вопросы – он привык их задавать.
– Любой, даже самый молодой исследователь далекого прошлого понимает: никогда и ни при каких обстоятельствах в прошлое вмешиваться нельзя, – продолжил Директор. – И уж тем более недопустимо, чтобы в прошлом жил человек, который на самом деле там не жил никогда. Невозможно жить и вовсе никак на жизнь не влиять. Вы это понимаете? Александр Мак совершил великий подвиг ученого – он уничтожил себя, чтобы не уничтожить историю. Понятно?
– Непонятно другое, – Гард изо всех сил делал вид, будто его не раздражает тон Директора. – Что за поломка была в машине времени?
Директор рассмеялся:
– Дорогуша моя, может вам еще принцип машины времени рассказать? Если у вас есть в запасе неделька-другая: пожалуйста, я могу. Тот большой агрегат, который находится в нашем институте и благодаря которому работают индивидуальные машины времени, к счастью, не поломался. Его поломка была бы настоящей трагедией. А вот индивидуальная сломалась, ученый погиб. – Вдруг улыбка исчезла с лица Директора. – Повторяю вам: Александр Мак совершил великий подвиг, а в подвиге копаться не надо. Ясно вам? Не стоит порочить подозрениями имя великого ученого. Еще есть вопросы?
Директор говорил так, что его хотелось подозревать. Это насторожило опытного Гарда. Так они и разговаривали теперь – с настороженностью.
– Да. У меня еще есть вопросы. Чем конкретно занимался Александр Мак?
– Если объяснять так, чтобы даже вам было понятно… Александр Мак проверял легенды прошлого. Ясно?
– Не совсем, – усмехнулся Гард. Ему в голову пришла блестящая идея: попросить своего приятели из финансового управления устроить в этом Институте ревизию: даже если ничего не найдут, нервы Директору попортят, это уж точно. Эта мысль успокоила комиссара. – Не совсем ясно, – повторил Гард. – Туповат, извините, потому что – полицейский. Объясните проще.
– Попробую, милейший. Вы, конечно, знаете, кто такие Моцарт и Сальери, и, разумеется, убеждены, что Сальери отравил Моцарта…
– Признаться, я всегда именно так и думал, – сказал Гард, который понятия не имел, ни кто такой Моцарт, ни кто такой Сальери, ни зачем понадобилось одному травить другого.
– Так вот, Мак проверил, как оно все было на самом деле, и выяснилось, представьте себе, что Сальери Моцарта не травил. Впрочем, думаю, что про первое открытие Мака знаете даже вы. Оно касалось XX века, а если еще конкретней – поэта Евтушенко. Вы знаете, кто такой Евтушенко?
Кто такой Евтушенко, знал даже Гард.
Директор и не сомневался в этом, поэтому продолжил:
– Как вы знаете, считалось, что Евтушенко был нищ, жил на грани бедности и умер от голода. Да и разве могло быть иначе, дорогуша моя? Не мог же поэт, который конфликтовал буквально со всеми режимами, – это видно из его творчества – жить богато. Оказалось: мог. Маку, конечно, никто не поверил, но он представил неопровержимые доказательства, целый фильм. Удивительно, не так ли? Открытие это перевернуло все представления о литературе XX века. Еще вопросы, милейший?
– И таких примеров много? – спросил Гард для поддержания разговора.
– Работа Александра Мака, по сути, еще только началась. А что, это может помочь следствию?
На этот вечный вопрос, у Гарда как и всякого уважающего себя комиссара, имелся вечный ответ:
– Следствию может помочь буквально все. Любая деталь.
Тут Директор понял, что наступило время послать Гарда к кому-нибудь, и он не замедлил это сделать:
– Вы можете пройти к профессору Кински, он разбирал архив Мака, у него есть последняя видеозапись последнего путешествия Мака, а следствию, как вы очень точно заметили, может пригодиться любая деталь.
– Благодарю, – комиссар встал и направился к двери.
Как вы понимаете, у самой двери его остановил голос Директора:
– Послушайте, комиссар, вы зря стараетесь. Мак погиб. Его машина уничтожена. Он – герой. Вот и все. Мне кажется, я уже говорил вам это? Так что не тратьте времени напрасно.
И комиссар Гард твердо понял, что тратит время не напрасно.
3
Разумеется, после всего этого комиссару не оставалось ничего другого, как вернуться домой, выкурив в машине свою любимую дешевую сигарету и залезть под душ, ибо именно под душем так любят раздумывать все комиссары.
Раздумывал комиссар о возможных версиях.
Версия первая: Александр Мак погиб от того, что в машине времени случилась некая поломка.
Версия вторая: Александр Мак, действительно, погиб сам, обнаружив поломку в машине времени, но поломка эта была не случайна.
Версия третья: кто-то прилетел в прошлое к Александру Маку, убил его там, а все остальное инсценировал.
Комиссар вышел из ванной, выпил стакан вина, и подумал, что, пожалуй, больше вариантов нет.
Поскольку комиссар Гард ощущал себя героем детектива, то первую версию он сразу отверг. Стоило ли, как говорится, «огород городить», если Мак погиб сам?
Выпив еще полстакана, Гард понял, что склоняется к третьей версии, хотя она и казалась довольно странной. Однако, допив второй стакан, комиссар смог объяснить себе, что ему не нравится во второй версии.
Известно, что в прошлое посылают только людей с крепкими нервами, исследователи прошлого проходят специальные испытания. Увы, прошлое нашей Земли таково, что встречу с ним выдерживает не каждый. Чтобы такой человек, едва обнаружив поломку, покончил с собой? Вероятно, конечно, но не очень.
И еще. Комиссар Гард прекрасно знал: когда человек любит свое дело – для него процесс важнее результата. Ведь и сам комиссар, как ни странно, не любил те минуты, когда ему становилось все ясно. Он любил расследовать, искать. Мак наверняка тоже был фанатик, иные в прошлое не суются. И вот такой фанатик-исследователь попадает в мир, который ему очень интересен. Пусть он не может передавать результаты своих наблюдений в Институт, но вовсе отказаться от исследований? Вероятно, конечно, но не очень.
Кроме того. Откуда Мак узнал, что его машина времени сломана? Он уже собирался в обратный путь? Значит он уже окончил развенчивание очередной легенды? Какой? Может быть, кто-нибудь очень не хотел, чтобы результаты этих исследований были широко известны?
Предположим, кто-то проник вслед за Гардом в прошлое, убил его, уничтожил машину времени, а потом на своей вернулся назад. Машина времени, как известно, двух человек перенести не может. Правда, неясно: зачем убивать Мака в прошлом, когда проще это сделать в настоящем?..
И все же, если эта версия верна, то круг подозреваемых становится чрезвычайно узок: ведь попасть к машинам может только специалист. А все специалисты по изучению прошлого работают в институте. Итак, надо проверять версию, что некто, работающий в Институте, полетел в прошлое и там убил Мака.
«Хорошо бы это оказался Директор», – подумал Гард и улыбнулся.
После этого он выпил еще полстакана и вдруг спросил сам себя: «А почему, собственно, я так уверен, что Александр Мак погиб? Ведь труп его никто не видел?»
От этого вопроса Гард чрезвычайно расстроился. Он решил немедленно позвонить Марии и устроить себе сегодня отдых.
Что и проделал с большим удовольствием.
4
Наутро после отдыха тело болело, а голова воспринимала окружающий мир как затуманенную картину, от которой, к тому же, дурно пахло.
И поэтому, когда профессор Кински предложил комиссару рюмочку виски (профессора, как известно, любят пить именно виски, и именно рюмочками), он сразу расположил к себе Гарда.
– Значит, вы заинтересовались этим делом, – вздохнул Кински. – И будете мне задавать всякие вопросы…
Комиссар отхлебнул виски и хрипло спросил:
– Вы близко знали Александра Мака?
Этот простой и вроде бы ни к чему не обязывающий вопрос почему-то заставил профессора Кински встать и зашагать по комнате с таким видом, будто ответ требовал очень серьезных раздумий.
– Знаете что, комиссар, – сказал наконец Кински. – Давайте не будем устраивать смешной допрос. Я сам расскажу вам все, что, как мне кажется, может вас заинтересовать, потом мы посмотрим последнюю видеозапись Мака – хотя на ней нет ничего интересного, – а уж потом, если у вас появятся вопросы, я на них отвечу. Договорились?
«Какой милый человек, – подумал Гард. – Он как будто знает, что меньше всего на свете мне хочется сейчас открывать рот». Вслух, однако, комиссар сказал следующее:
– Как вам будет удобно, профессор.
– Что я могу сказать о Маке? – начал Кински. – Сухой, педантичный человек. Если вы хотите знать мое мнение, то такие люди не должны заниматься историей. Вы спрашиваете: «Почему?» – объясню коротко. История – не математика, историю делают люди, а не цифры, а людьми движут чувства. Историю нельзя понять – ее нужно непременно почувствовать. Александр Мак был на это не способен. Впрочем, обязанности свои он выполнял добросовестно.
Вы пейте, пейте виски, комиссар. Что такое рюмочка виски для комиссара полиции?
У вас возникает вопрос: «Убийство это или не убийство? А если убийство – то кто мог убить Мака?» Могу вам сказать определенно: врагов у него не было и не могло быть, ибо у него не было друзей. Александр Мак жил в институте совершенно замкнуто.
На ваш вопрос: «Можно ли повредить индивидуальную машину времени?» могу ответить утвердительно: можно. Правда, как это сделать – не знаю, но зато уверен: все, что построено человеком, человек может испортить.
Что еще?
Виски, приятно утепляя, пилось, кресло было мягкое, и комиссара тревожило только одно: как бы не заснуть ненароком.
Профессор Кински, между тем, продолжал:
– Вам, должно быть, интересно, что я узнал, разбирая архив Мака, ведь следствию, насколько мне известно, может помочь любая деталь? Так вот, представьте, ничего интересного я не обнаружил. Никаких посторонних записей. Самое интересное, пожалуй, список легенд, которые Мак хотел проверить. Вас интересует, какие именно легенды Мак хотел проверить в первую очередь?
Комиссар неопределенно кивнул. Впрочем, может быть, у него голова сама свесилась – Гард боролся со сном.
Профессор, однако, решил, что это был утвердительный кивок.
– Мак, например, хотел проверить: правда ли, что композитору Гектору Берлиозу снились сюжеты его будущих музыкальных симфоний? Правда ли, что великий сказочник Андерсен не любил детей? Правда ли, что Менделееву его знаменитая таблица приснилась? Правда ли, что Александр Македонский изобрел мороженое и цензуру? Правда ли, что Виктор Гюго обстриг себе полголовы и полбороды, а ножницы выбросил в окно, и, таким образом, запер себя в кабинете на две недели, чтобы дописать очередной роман? Правда ли, что изобретатель космического топлива, величайший ученый XXI века Серов покончил с собой из-за того, что его бросила жена?
От обилия имен, большинство из которых он слышал впервые, у Гарда закружилась голова, и, чтобы прервать их поток, он заметил;
– У Мака были весьма обширные планы.
– Увы, им не суждено сбыться никогда.
Это замечание удивило комиссара.
– А разве вы не будете продолжать дело своего друга?
– Во-первых, Мак не был моим другом, – Кински снова улыбнулся. Но на этот раз улыбка у него получилась почему-то виноватая. – А во-вторых, я уже вам, кажется, говорил: у нас с ним расходились взгляды на историю… Насколько мне известно, в Институте Мака никто не поддерживал… Впрочем, мне кажется, я ответил на большинство ваших вопросов, и, вам, конечно, хочется посмотреть последнюю видеозапись Мака?
– Пожалуй, – несколько вальяжно ответил Гард.
5
На огромном экране, который занимал всю стену, шел высокий, немного несуразный человек. Он шел не по асфальтированной дороге, а прямо по земле. Вокруг цвела буйная растительность. Никогда в своей жизни Гард не видел столько зелени одновременно.
– Это и есть Александр Мак, – заметил Кински. – Его последние исследования были связаны с именем великого русского поэта Пушкина. С именем Пушкина связано множество легенд. Мак проверял их.
– А Пушкин жил давно? – спросил Гард.
– В XIX веке, – ответил Кински.
Мак, между тем, все шел и шел. Казалось, у его пути нет никакой цели, и путь этот не кончится никогда.
Периодически сбоку от дороги возникали какие-то люди в грязных одеждах. Люди копошились в земле и не обращали на Мака ни малейшего внимания.
Будто угадав его мысли, Кински спросил:
– Исследователи прошлого невидимы. Это единственный способ не оказывать никакого воздействия на окружающую жизнь.
А Мак все шел и шел.
Потом он повернул и пошел обратно.
– И долго он так ходить будет? – спросил Гард.
– Во-первых, он дышит воздухом. В XIX веке, скажу вам, был потрясающий воздух. Тот воздух имел вкус. А во-вторых, изучает обстановку, атмосферу. Вы хотели смотреть его последнюю видеозапись? Смотрите. Но это очень скучное занятие. Когда исследователь находится в прошлом – съемка ведется постоянно. Это важно для самого исследователя, вернувшись, он все может подробно рассмотреть. Подобные с позволения сказать фильмы, как правило, смотрят только сами исследователи… Вот, кстати, видите рядом с Маком проскакал на лошади маленький человечек, похожий на обезьяну? Это Пушкин. Будем продолжать просмотр? – поинтересовался Кински.
– А еще долго?
– Часа три. Может, чуть больше. Но ничего интересного вы тут не увидите.
Если бы Гард не чувствовал себя столь погано – он бы, конечно, встал, поблагодарил Кински и ушел домой с чувством выполненного долга. Но комиссар чувствовал себя плохо. Значит, относился к самому себе с повышенным вниманием. Боялся дать самому себе поблажку.
– А нельзя прокрутить? – спросил комиссар.
– Пожалуйста, – Кински был сама любезность.
Мак быстро забегал по земляной дороге туда-сюда, а потом быстро-быстро направился к усадьбе, белеющей вдали.
Кински включил нормальную скорость и заметил:
– Комиссар, поверьте, вы напрасно тратите время. Здесь нет ничего интересного.
– Давайте посмотрим самые последние кадры. Самые-самые. После которых оборвалась жизнь Мака.
– Пожалуйста, – согласился Кински. – Хотя и в них вы вряд ли что увидите криминальное…
Александр Мак по-прежнему шел по дороге.
– Ну как? – спросил профессор.
– У вас в прошлом приятная работа, – заметил Гард. – Ходи себе, дыши вкусным воздухом. – Вдруг он впился в экран взглядом, потом вскочил со стула и заорал. – Стоп! Стоп! Остановите, умоляю вас!
На экране шло лишь белое изображение пустоты.
– Немедленно верните последние кадры, – голос Гарда срывался.
– В чем дело? – растерялся Кински.
– Верните, я сказал.
– Я спрашиваю вас: в чем дело? – Кински посмотрел на Гарда, и в его взгляде комиссар увидел испуг.
Но Гарду было не до этого.
И снова Александр Мак шел по дороге, вот он обернулся, так, будто его позвали.
Он обернулся так, будто его позвали.
– Стоп! – снова крикнул Гард. – Вы видели?
– Что такое?
– Вы заметили его реакцию? Заметили? Так реагирует человек, когда его позвали. А кто, скажите, может окликнуть человека-невидимку?
– О, Господи, комиссар, – Кински опустился в кресло. – Я и не подозревал, что в полиции работают такие фантазеры. О чем вы? Мало ли что отвлекло Мака? Может быть, топот копыт или крик человека.
Гард выпил виски, потом попросил:
– Давайте еще раз.
Комиссар забыл про усталость: он напал на след. А настоящие комиссары не могут чувствовать усталость и след одновременно.
Снова пошло изображение.
– Пожалуйста, в замедленном темпе, – Гард уставился в экран. – Смотрите, смотрите внимательно. Видите, Кински, вот он поворачивается. Стоп! Да остановите вы! Дайте крупно его глаза. Еще крупней. Вам не кажется, что так смотрит человек, когда он узнал кого-то? Дальше изображение. Вам не кажется, что так поднимает руки человек, когда он хочет кого-то поприветствовать?
И опять – белая полоса.
– Жаль, что машина времени сломалась, – вздохнул Кински.
– Вам не кажется, что она сломалась очень вовремя?
– Но, комиссар, признаться, я не увидел ничего такого, что увидели вы.
– Именно поэтому, профессор, вы – историк, а я – комиссар полиции. Если угодно, факт убийства не оставляет для меня сомнений, и я намерен просить у вашего Директора карамболь.
– Не даст, – уверенно сказал Кински.
С тех пор как появилась машина времени, полицейские стали использовать ее в своих целях. Ну, право слово, как просто: отодвинуться чуть-чуть в прошлое, самому попасть невидимым на место преступления и все увидеть своими глазами. Операция по проникновению в прошлое ради добычи криминальной информации и зашифровывалось словом «карамболь». Имелось в виду, что никто из посторонних не догадается, о чем идет речь, когда какой-нибудь полицейский скажет эдак небрежно: «Я вчера карамболился немного. Очень устал».
Как вы понимаете: едва слово стало секретным – все сразу узнали его истинное значение.
Разрешение на карамболь давал лично Директор Института Истории Земли. И это было правильно: во-первых, если каждый желающий полицейский полезет в прошлое – машина будет работать только на полицию. А во-вторых, карамболь внес в жизнь большую путаницу: некоторые полицейские прыгая в ближайшее прошлое, там и оставались, чем нарушали нормальный порядок вещей, а другие, благородные, вместо того, чтобы внимательно проследить за преступником, предотвращали преступления, снова мешая нормальному течению истории.
– Директор на «карамболь» разрешения не даст, – повторил Кински.
– Придется его уломать, – возразил Гард.
– Не удастся.
– Тогда придется на него повлиять как-то иначе, – Гард закурил свою дешевую сигарету. Так всегда в трудную минуту поступают комиссары.
– Значит, вы твердо решили карамболиться в прошлое? – Кински пододвинул комиссару пепельницу и закашлялся от дыма.
– Благодарю вас, профессор, вы мне очень помогли, – Гард поднялся и протянул Кински руку. – Поверьте, мне было приятно с вами по знакомиться.
Но профессор протянутой руки не взял. Он посмотрел на Гарда, словно оценивая, и сказал:
– Вижу, комиссар, что вы не отступите. Вы не только наблюдательны, но и упорны. Что ж, значит лучше решить все сразу. Карамболь вам предоставляю я.
– А вы имеете такие права? – наконец опустил руку Гард.
– Я имею такие возможности. И давайте не откладывать. Сегодня вечером вас устроит? И прошу вас, приходите один, потому что, если кто-нибудь узнает, что я дал вам карамболь… В общем, сами понимаете.
– Спасибо, профессор.
– На здоровье, комиссар Гард. Мне ведь и самому небезынтересно узнать, кто убил Александра Мака… Если его, конечно, убили. Ну так что, договорились?
И они пожали друг другу руки.
6
Вечером, когда все коридоры Института гулко отдавали пустотой, Гард подошел к кабинету профессора Кински. Постучал. Ему никто не ответил. Постучал настойчивей. Тишина.
Комиссар открыл дверь. Вошел.
– Закройте дверь, комиссар, – раздался голос в темноте. – И имейте в виду: одно неверное движение и вы будете убиты.
Комиссар закрыл дверь.
– А теперь бросьте, пожалуйста, пистолет, – вежливо попросил Кински. – И второй тоже. Третьего, я надеюсь, нет. Смешно, комиссар, не так ли: сколько напридумывали всего, даже машину времени, а для честного мужского разговора нет оружия лучше, чем пистолет.
Вспыхнул свет.
– Присаживайтесь, – Кински сидел в дальнем углу комнаты, наставив на Гарда пистолет.
– Александра Мака убил я, – спокойно сказал Кински.
– Профессор, я хочу предупредить вас, что дом окружен, и вы не выйдете отсюда, даже если убьете меня.