Текст книги "Чейзер (СИ)"

Автор книги: Андрей Астахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

  – Нет, сэр. Я сам по себе.

  – Вижу, что из благородных. Породу не скроешь, даже если камзол насквозь мокрый и башмаки в грязи. Пойдем, потолкуем.

   Он привел меня в кордегардию, зловонную и темную, разжег висевший под сводом светильник и велел сесть за стол.

  – Выпьешь? – предложил он.

  – Нет, спасибо.

  – А я глотну немного, – Эббот приложился к своей фляге, крякнул, вытер ладонью рот. – Вобщем, дело такое. Про Лектурский лазарет слышал?

  – Нет, сэр. Я в Донкастере человек новый.

  – Лектурский лазарет "Белые буки" еще при дедушке нынешней нашей герцогини открыли. Свозили туда поначалу военных инвалидов, тех кто за честь и герб Вальзерата руки-ноги потерял, либо разума лишился. А где-то двадцать годов тому назад туда всех душевнобольных из Донкастера и окрестных поветов стали определять. Последние лет пятнадцать возглавляет лазарет отец Эммерих, один из первых учеников милорда Неллера и его бывший оруженосец. Хороший человек, благослови его Высшие, доброе у него сердце. И до последнего времени все в Лектуре было спокойно и хорошо, как в царствии Небесном, да только с месяц назад вдруг ни с того ни с сего начали больные умирать. Оно и раньше было, что умирали, в таком месте смерть дело обычное, но так, чтобы за одну неделю сразу семеро, по одному в день – такого никогда не случалось. Отец Эммерих, ясное дело, разбираться начал, а больные ему и говорят, что бедолаг этих Черный Человек убил, который по ночам в лазарете ходит. Оно, конечно, безумным что хочешь почудиться может, но только говорившие от страха сами еле живые были. С тех пор и творится в Лектуре эта чертовщина: каждую ночь по больному умирает, никаких следов, и конца этому не видно. Отец Эммерих милорда Неллера попросил о помощи, а тот меня, но неофициально, чтобы слухи нехорошие по городу не поползли. А у меня времени в обрез, служба. Вот и попросил я милорда Неллера помощника мне найти, чтобы на месте разобрался. Возьмешься?

  – Не вопрос, сэр. Помогу, чем смогу.

  – Отлично, – взгляд капитана Эббота сразу потеплел. – Есть где остановиться в Донкастере?

  – Нет, сэр.

  – Тогда оставайся тут. Найдем тебе в казарме свободную койку, выспишься, а утром отправишься в Лектур – это совсем рядом с городом, полмили от Северных ворот. – Эббот потрепал меня по плечу. – Пошли, молодой лорд. Вижу, глаза у тебя совсем осоловели.

   Я и сам чувствовал, что адски хочу спать – вчерашние испытания в Эммене, ночь в лесу и полный суеты день в Донкастере совсем меня измотали. Так что я отправился вслед за капитаном в казарму стражи и там, завалившись на одну из кроватей, провалился в глубокий сон без сновидений.

   Разбудил меня пожилой сержант, который заявил, что меня ждут к завтраку. Сидя за столом, я несколько раз ловил направленные на меня любопытные взгляды стражников. Видимо, ребята решили, что я новенький. Подкрепившись, я встретился с Эбботом, и капитан, еще раз объяснив мне, как добраться до Лектура, сказал напоследок, что сам обязательно прибудет в лазарет в ближайшее время.

   От Донкастера до Лектура я добрался до полудня и без всяких приключений. Лазарет "Белые буки" находился в бывшем монастыре на окраине деревни. Я постучался в ворота и сказал привратнику, что мне нужен отец Эммерих. Пока привратник бегал за настоятелем лазарета, я стоял на теплом весеннем солнышке и любовался окрестностями – места тут были райские, прямо тебе средняя полоса России поздней весной. В такую чудесную погоду только гулять и гулять, даже не верилось, что вчера было так холодно и пасмурно.

   Отец Эммерих, одетый в сутану степенный благообразный мужчина лет пятидесяти с длинной окладистой бородой выслушал меня самым внимательным образом и сразу предложил следовать за ним. Мы прошли по обсаженной розовыми кустами мощеной дорожке через обширный двор, где земля уже покрылась свежайшей зеленой травкой. Я не удержался и спросил, почему во дворе нет ни одного больного, хотя погода хорошая.

  – Сейчас пациенты в своих палатах, – ответствовал настоятель. – Им нужен покой.

   Дорожка привела нас к массивному мрачному трехэтажному зданию с узкими окнами, и мы вошли в него. Внутри было темно и холодно, а коридоры оказались такими низкими, что я испытал нечто вроде клаустрофобии. Поднявшись вслед за настоятелем по узкой каменной лестнице на второй этаж, я оказался в небольшом холле – в его дальнем конце располагался кабинет отца Эммериха.

  – Вы новичок, – сказал старик, когда мы вошли в кабинет. – Сразу видно, что вы не занимались подобными делами. Вы стражник?

  – Нет, просто воспитанник одного из друзей лорда Неллера, – ответил я. – Лорд Неллер и капитан Эббот попросили меня помочь вам.

  – Помочь! – Отец Эммерих развел руками. – Если бы я знал, как нам быть! Сегодня ночью в восточном крыле умер еще один страдалец. Сестры услышали крики больных, а когда прибежали в палату, он был уже мертв. По правде сказать, мы даже не представляем, что происходит.

  – Капитан Эббот сказал, что ваши пациенты видели какого-то Черного Человека, – сказал я.

  – Да, они все это говорят. По их словам, он появляется в самый глухой час ночи и проходит по коридорам. Они описывают его как высокую безликую черную фигуру, которая двигается бесшумно, будто призрак. Однако работающие в клинике сестры и помогающий мне врач никого не видели, хотя специально дежурили по ночам, рискуя жизнью. Так что заслуживающих доверия свидетельств, что призрак действительно появляется в лазарете нет. Вы же понимаете, что наши больные по разуму сущие дети.

  – Кто-нибудь из персонала умер?

  – Никто. Только пациенты.

  – Как вы объясните такую массовую галлюцинацию, святой отец?

  – У меня нет объяснения. Я знаю, что такое возможно. Сто пятьдесят лет назад в одном из женских монастырей Валь-Ардана случилось что-то похожее. У пяти монахинь начались непонятные припадки, а их сестры заявляли, что видят летающих по коридорам монастыря жутких призрачных существ с горящими глазами. Демонов, как они утверждали. В итоге одна из монахинь умерла во время припадка, у двоих помутился рассудок, но объяснение всему удалось найти. В то время шла очередная война между Санктуром и ведьмами Ковена, и монастырь подвергся магическому воздействию одной и сторон.

  – Может, и вашем случае все дело в магии?

  – Не исключено. Вот почему я предпочел бы видеть на вашем месте хорошего мага – уж извините за прямоту, сын мой.

   – Я понимаю. Капитан Эббот сказал, что все началось месяц назад.

  – Да, около того. За это время умерло больше тридцати пациентов. В большинстве своем это пожилые люди, их у нас две трети от общего числа больных, но есть и молодые.

  – А причина смерти?

  – Внезапный сердечный приступ – так считает мой помощник доктор Тибериус. Однако многие из умерших никогда не жаловались на сердце.

  – Я бы хотел взглянуть на тело последнего умершего, – сказал я.

  – Разумеется. Несчастный сейчас в мертвецкой, доктор Тибериус как раз готовит его к вскрытию. Пойдемте, я вас провожу.

   Мертвецкая располагалась в подвале – жуткое мрачное место, хотя я представлял, что оно будет еще страшнее. Никаких ужасных атрибутов средневекового морга, вроде расчлененных плавающих в лужах крови тел, подвешенных к потолку скелетов и заспиртованных в банках органов тут не было, но тусклый свет, резкий запах серы, немного перебивающий вонь разложения и распростертое на деревянном столе голое изможденное тело последней жертвы вызвали у меня самые мрачные впечатления. Доктор Тибериус, костлявый седой тип с лицом кинематографического злодея, раскладывал на столике свой инструментарий. Он отвесил мне самый почтительный поклон, и я ответил тем же.

  – Даже не знаю, стоит ли вскрывать папашу Оттона, – признался он. – У него был vicum cordis, как вы знаете. Я и сам удивлен, что он прожил почти восемьдесят лет. Картина совершенно типична. Бьюсь об заклад, это был фатальный сердечный приступ.

  – А что могло вызвать приступ, доктор? – спросил я.

  – Да что угодно. Сильная радость, страх, испуг, даже щекотка. А вы, простите, врач или маг?

  – Я воин, – ответил я. – Прислан помочь вам разобраться со слухами о Черном Человеке.

  – Помилуйте, и вы туда же! – Тибериус рассмеялся. – Мало ли что померещится нашим беднягам! Они испуганы, это очевидно, вот и выдумывают разные небылицы.

  – Вы считаете, что всем им мерещится одно и то же?

  – Они безумны, юноша. Без-ум-ны. Одно это все объясняет. – Тибериус со вздохом посмотрел на тело. – Пожалуй, я займусь этим беднягой. С вашего позволения, отец Эммерих.

  – Постойте, – я подошел ближе, пригляделся. – У него на левом предплечье татуировка. Смотрите, цифры – 1135.

  – Да, действительно, – Тибериус застыл с поднятым в руке ланцетом. – Это в самом деле татуировка.

  – Она у него была раньше?

  – Конечно, была, – небрежно ответил врач. – Уж не хотите ли вы сказать, молодой мастер, что это я ее наколол уже мертвому Оттону?

  – Нет, конечно нет... – Я повернулся к Эммериху. – Вы не помните, у остальных погибших были такие татуировки?

  – Не помню, – признался настоятель, растерянно глядя на меня. – А разве это важно?

  – Сейчас любая мелочь может быть важна. Из ваших слов я понял, что своим пациентам вы подобные татуировки не делаете, верно?

  – Разумеется. – Отец Эммерих попробовал улыбнуться. – У нас не каторга, а лазарет.

  – Было бы неплохо взглянуть на другие тела, – предложил я. Отец Эммерих помрачнел.

  – Это невозможно, – категоричным тоном заявил он. – Несчастные уже похоронены, а раскапывать могилы смертных грех.

  – И я совершенно уверен, что не замечал ничего такого в предыдущих случаях, – вставил Тибериус.

  – Возможно, доктор, вы просто не обратили внимания на такую мелочь.

  – Я обращаю внимание на все, – ледяным тоном ответствовал Тибериус и склонился над умершим. Я понял, что разговор закончен.

  – Очень странно, – сказал я, когда мы покинули мертвецкую. – Могу я поговорить с вашими пациентами?

  – Обычно я не позволяю гостям беседовать с больными, – ответил отец Эммерих, – но дело действительно крайне важное, потому сделаю для вас исключение. Только оружие вам придется снять, это может испугать больных.

   Я согласился. Оставил меч в кабинете Эммериха, надел поверх куртки длинную и очень неудобную сутану из плотного сукна и отправился в палаты лазарета. Посещение сумасшедшего дома – процедура крайне неприятная. Отец Эммерих предупредил меня, что опасности никакой нет, в главном здании "Белых буков" содержатся только тихие больные, несколько буйных помещены в отдельный флигель, где за ними следят специально обученные монахи-санитары. Тем не менее моя экскурсия получилась психологически очень тяжелой.

   На первом этаже размещались шесть палат, четыре большие и две маленькие. Я говорю "палаты" – именно так их назвал добрейший отец Эммерих, – но ничего общего с больничной палатой в современном понимании слова они не имели. Это были тесные и темные комнатки-кельи с неоштукатуренными стенами и земляными полами, больше похожие на тюремные камеры. Из мебели только грубо сколоченные топчаны, на которых эти несчастные спали. Плюс совершенно невыносимое зловоние, которое не выветривалось оттуда годами. В первой палате содержались пациенты с церебральным параличом – не приведи мне Бог еще раз в жизни увидеть такой ужас! Данте Алигьери с его картинами ада нервно курит в уголке. Я пробыл в этой "палате" меньше минуты и вылетел оттуда пулей, мне казалось, что все мое тело покрыто насекомыми, которые жрут меня заживо. Примерно то же самое я увидел и в прочих палатах. Я не хочу описывать, как выглядели сами больные, скажу только, что отец Эммерих сказал правду – большинство из этих людей были пожилыми людьми, многие с последствиями инсульта или старческим слабоумием. Я в смятении подумал, какой же светлой душой, каким мужеством нужно обладать, чтобы, как отец Эммерих и его помощники, посвятить себя заботе и уходу за этими несчастными. Воистину, святые люди! Разговор с больными не получился: едва я заговаривал о Черном Человеке, больные тут же уходили в молчанку или начинали нести какую-то околесицу. Некоторые вообще пребывали в ступоре и не обращали на меня никакого внимания. Так что разговора определенно не получилось. Но одну важную подробность я все же выяснил: ни у кого из пациентов, которых я повидал, не было татуировок с номером. Во всяком случае, я их не заметил.

   К концу обхода я чувствовал себя совершенно измотанным – не физически, морально. Отец Эммерих заметил мое состояние.

  – Вам нехорошо? – спросил он с тревогой.

  – Не то слово. Никогда не думал, что увижу ад еще при жизни.

  – Да, это действительно тяжелое зрелище, сын мой. Мы стараемся сделать все возможное для этих бедняг. Ее светлость лично патронирует наш лазарет, и многие богатые люди делают щедрые пожертвования на "Белые буки". Все знают, что у многих наших пациентов нет близких, или родные отказались от них. – Настоятель вздохнул. – Да воздадут Высшие каждому по делам его!

  – Аминь, – я вытер со лба пот, руки у меня дрожали. – Почему они не хотят говорить со мной?

  – Наверное, они напуганы. Не думаю, что вам удастся что-то от них узнать.

  – Да, это была дурацкая идея, – пробормотал я.

  – Умерший сегодня старик Оттон жил здесь, – заметил отец Эммерих, показывая на последнюю дверь в коридоре. – Не хотите поговорить с его соседями по палате?

  – Наверное, в этом тоже не будет смысла. Но давайте попробуем.

   Соседи Оттона находились в палате – высохший как мумия старичок с белоснежной козлиной бородкой лежал на своем топчане, скрестив тоненькие, почти детские руки на груди, а второй пациент стоял у окошка, покачиваясь на пятках. Он даже не повернулся, когда лязгнул засов и мы вошли в палату.

  – Мир вам, дети мои! – сказал отец Эммерих. Дедушка никак не отреагировал на слова настоятеля, продолжая смотреть умильными слезящимися глазами в черный от копоти и грязи потолок. А вот стоящий к нам спиной широкоплечий мужчина ответил.

  – Да чтоб ты сдох, старая крыса! – отчетливо произнес он.

  – Кто вы? – спросил я, понимая, что сейчас, скорее всего, буду послан этим грубияном куда подальше.

   К моему удивлению, мужчина сразу повернулся. Лицо у него было грубое, одутловатое и покрытое шрамами, сивые волосы торчали пучками на лысеющей голове. Я вздрогнул: левая сторона черепа от виска до макушки была закрыта металлической пластиной.

  – А тебе-то что, чертов молокосос? – гаркнул мужчина. – Ты кто такой?

  – Больше почтения, Элвин, – сказал отец Эммерих. – Молодой господин прибыл узнать о Черном Человеке.

  – Да мне поссать, зачем он прибыл, – ответствовал Элвин. – На деревьях уже листья, так что самое время ему тут гулять. Погода хорошая, тепло. Уже освежевали старого дурака Оттона? Бьюсь об заклад, внутри него не оказалось ничего, кроме дерьма.

  – А вы не любили беднягу, – заметил я.

  – Ненавидел. Как и всю эту хренову лечебницу и всех вас, проклятые крысы. Меня, воина и героя, заперли в этом каменном мешке, держат здесь против моей воли, да-да! Эх, если бы не эта проклятая боль!

  – Элвин был гвардейцем, и в бою получил тяжелейшее ранение в голову, – шепнул мне отец Эммерих. – С тех пор он страдает от ужасных припадков и порой нам даже приходится его связывать, чтобы он не покалечился.

  – Ничего я не знаю про этого Черного Человека, – заявил Элвин, обращаясь будто не к нам, а к некоему невидимому для нас собеседнику. – Только вот готов поспорить, что это он утащил душу засранца Оттона. Я этому рад – никто больше не будет портить воздух в палате и лапать мое сахарное печенье. Еще бы этого забрал, – Элвин показал на расслабленного старика.

  – Нельзя так говорить, сын мой, – с укоризной сказал отец Эммерих.

  – Плевать на приличия. Не во дворце. – Элвин скрестил руки на груди, важно надул губы. – Я бывал во дворце, не то, что вы, чертовы костоправы. Вас туда не пустили бы. Туда только приличных людей пускают. Значит, этот головастик хочет услышать про Черного Человека? Так я скажу – я видел его. Вот как вас сейчас вижу обоих. Он ходит тут по ночам, да-да, ходит. Старый пердун Оттон почувствовал, что он идет, и сразу хрипеть начал. А у меня голова сразу заболела. Остальное вы знаете.

  – Как он выглядит? – спросил я.

  – Никак, – Элвин осклабился, показав редкие коричневые зубы. – У демонов нет облика. А это демон, головой клянусь. Только мимо двери прошел, а Оттон усрался и помер. Еще будут расспросы?

  – Спасибо, что рассказали, – ответил я.

  – Тут про этого Черного Человека все знают, – заявил Элвин. – И все ждут, что он придет и заберет душу. Я ведь тоже в него не верил, а теперь верю. Все говорят, что он вернулся, это еще старая ворона Гиерлинда предсказывала. Теперь вы посмейтесь. За вами он тоже придет, да-да. А мое печенье я ему не отдам.

  – Гиерлинда?

  – Так зовут одну пациентку, – пояснил отец Эммерих. – Она в нашем лазарете как живая легенда.

  – Идите, идите отсюда, – добавил Элвин, глядя на нас без малейшего дружелюбия. – Устал я от вас. Вы у меня силы забираете. И деньги. Да-да, вас мой кошелек интересует. Но только вам его не украсть. Дулю вам, а не деньги Элвина Бонне.

   Отец Эммерих взял меня под руку и вывел в коридор.

  – Элвин не буйный, но лучше оставить его в покое, иначе у него припадок начнется, – пояснил он.

  – Он говорил о матушке Гиерлинде. Могу я с ней поговорить?

  – Конечно, идемте, сын мой.

   ***

   По дороге на второй этаж отец Эммерих сообщил мне, что Гиерлинда самая старая обитательница "Белых буков", ей почти девяносто лет, и все эти годы они прожила в этих стенах, чуть ли не с первых дней основания лазарета. Признаться, мне стало жутко. Вот как раз тот случай, когда долгая жизнь становится не благословением, а проклятием.

  – Не хотел бы я так прожить жизнь, – сказал я.

  – Самое удивительное, что у матушки Гиерлинды отличная память, – заметил Эммерих, – и она помнит историю этого места в мельчайших подробностях. Это поразительная женщина.

  – Не сомневаюсь.

   Палата Гиерлинды располагалась на втором этаже, и тут я был приятно удивлен – она оказалась полной противоположностью того, что я видел на втором этаже. В чистой и достаточно светлой, хоть и очень маленькой комнатке, была приличная мебель, камин и даже цветы в ящиках у окна. Сама же хозяйка, аккуратная старушка, чистенькая, белая и хрупкая, как фарфоровая статуэтка, сидела в кресле лицом к двери, и наше появление заставило ее улыбнуться, но я понял, что она не увидела, а услышала нас. Матушка Гиерлинда была слепа.

  – Я чувствую твой запах, Эммерих, – сказала она. – Доброго тебе утра. А кто с тобой?

  – Доброе утро, сестра. Это молодой мастер Сандер, посланник от лорда Неллера. Помогает мне разобраться с Черным Человеком..

  – Он необычный, этот мальчик. – Она протянула мне иссохшую руку в коричневых старческих пятнах. – Подойди ко мне, юноша.

   Я подошел, не без трепета взял в ладони изуродованные артрозом пальцы женщины. Ее рука была сухой и холодной. На лицо старушки будто легла тень, она перестала улыбаться.

  – Эммерих, оставь нас наедине, – вдруг сказала она.

   Настоятель как-то странно глянул на меня, замешкался на пару мгновений, а потом нерешительно, как-то бочком выскользнул из комнатки и закрыл за собой дверь. Я остался рядом со старушкой, продолжая держать ее пальцы в ладонях.

  – Ты как он! – шепнула Гиерлинда, и мне послышались в ее голосе радость и удивление. – Ты так похож на него!

  – На кого, сударыня?

  – На моего возлюбленного. На единственного человека, которого я любила всем сердцем и люблю до сих пор.

  – Сударыня, мне жаль, но...

  – Постой, – она подняла свободную руку, провела пальцами по моему лицу. – Удивительно! Значит, это все-таки случилось.

   У меня вдруг шевельнулась странная и пугающая мысль – а вдруг бабушка собралась объясняться мне в любви? Чур меня, чур. Я уже собрался выпустить ее руку, но тут она добавила:

  – Это было семьдесят лет назад. Два месяца прошло с тех пор, как открылись "Белые буки", и месяц, как я попала сюда. Еще недавно я была Гиерлиндой де Немрай, дочерью знатных родителей и счастливой невестой, готовившейся к свадьбе, но меня настигла тяжелая болезнь. Из-за нее я стала очень плохо видеть, и мой жених оставил меня. Ему не нужна была калека. И мои родители отправили меня сюда. Они отказались от меня. Самые близкие и дорогие мне люди меня предали. Я думала, что моя жизнь кончилась. Но потом появился этот человек...

   ***

  – Он был очень молод – лишь немногим старше меня. Наверное, лет двадцать ему было. И он был красив. У него были удивительные глаза. Умные, понимающие, внимательные и немного печальные. Я поняла, почему у него такой взгляд – он видел слишком много зла.

   Я хорошо помню день, когда мы впервые увиделись. Это был шестнадцатый день последнего месяца осени: зима не очень-то торопилась приходить в наши края, и было тепло. Я гуляла в парке и заметила, как тогдашний настоятель лазарета ведет этого юношу к дверям. Из-за слабости глаз я не могла разглядеть его лица, он был далеко от меня, но я почувствовала сильное волнение. А потом они подошли ближе, и он посмотрел на меня. Я всем телом ощутила этот взгляд. И еще, я поняла, что он не такой, как все те, кто меня окружал все это время. Что он другой.

   Весь день я думала об этом юноше. Он понравился мне, мне захотелось поговорить с ним. В то время в лазарете было всего двенадцать больных, и все они были старыми солдатами, потерявшими здоровье. Они не разговаривали со мной, и мне было очень одиноко. Этот юноша был совсем непохож на них. И мне было его очень жаль.

   От сестры, которая ухаживала за мной, я узнала, что новенького поместили в пристрой в дальней части парка – этот дом сохранился до сих пор. И еще я узнала имя юноши. Его звали Андре. Красивое имя, правда?

  – Продолжайте, матушка Гиерлинда, прошу вас.

  – Я очень хотела встретиться с ним, но никак не получалось. Он не выходил к общей трапезе, его кормили отдельно, и во время прогулок в парке я не видела его. Я очень много думала о нем. Однажды я попросила сестру Мири устроить нам встречу. Мири была очень добрая, она поняла меня. Как-то раз после обеда она пришла ко мне в келью и повела в парк. Там на скамейке сидел Андре. Мири представила меня и ушла. Так мы встретились и смогли в первый раз поговорить...

   Я сразу поняла, что Андре не сумасшедший. И мне стало интересно, как так случилось, что он оказался в этом печальном месте. Но Андре не хотел об этом говорить. У него было много тайн, которыми он не хотел со мной делиться, потому что не доверял мне. Мы говорили о разных пустяках, о погоде, о птичках, которые летали по парку, о нашей жизни в лазарете. Я рассказала Андре, почему оказалась в "Белых буках". Он предложил мне погулять, и я согласилась – мне было приятно идти рядом с ним. Потом пришла Мири и сказала, что нам нужно идти в свои палаты. И тогда Андре предложил мне встретиться завтра. Надо ли говорить тебе, как я обрадовалась! От волнения и радости я не спала всю ночь. Я думала о том, что Высшие услышали меня, послали мне близкого человека, который прогонит мое отчаяние, избавит от одиночества, поможет забыть о моем недуге и поверить в себя. Это было чудесное сладкое чувство.

   На следующий день мы встретились вновь. Гуляли по парку, слушали птиц и разговаривали о разных пустяках. А потом Андре внезапно сказал мне: "Я хочу попросить тебя об одной вещи, Гиерлинда. Никто не должен знать того, о чем мы с тобой разговариваем. Можешь мне это пообещать?" Конечно, я согласилась. И он попросил меня рассказать ему о моей стране, о Вальзерате. Он очень внимательно слушал, и я с удивлением понимала, что он с ходу запоминает все, что я ему рассказываю. У Андре была удивительная память.

   Прошел день, потом еще один, потом еще, и все эти дни я рассказывала Андре разные вещи. О Вальзерате, о наших городах, о красивых местах Десятигорья, о моем детстве. Ему было интересно абсолютно все, он задавал очень много вопросов, самых неожиданных.

  – Ты такой любопытный! – в конце концов не выдержала я. – Наверное, ты был в школе лучшим учеником.

  – Я хочу выжить, Гиерлинда, – неожиданно сказал Андре. – То, что ты мне рассказываешь, очень важно для меня. Очень. Однажды я скажу тебе, в чем дело.

  – Я чувствую себя учительницей, – пошутила я.

  – Так и есть. Ты мне очень помогаешь, милая. Но ты еще больше поможешь мне, если сможешь достать для меня немного бумаги и чем писать. Сделаешь?

  – Я попробую, – Я покраснела: Андре впервые назвал меня "милой", и это было очень приятно. – Конечно, Андре, я буду рада помочь тебе.

   Сама судьба помогла нам с Андре: на следующее утро я неожиданно получила из Эттбро письмо от моей давней подруги Шилены – она узнала, что я нахожусь в лазарете и написала мне. Конечно, я тут же попросила у отца Филиберта, тогдашнего настоятеля "Белых буков" бумагу и чернила, чтобы переписываться с Шиленой. Так Андре получил бумагу, перо и чернила, чему был очень рад.

  – Никому не говори, что ты мне помогаешь, – предупредил он, – иначе нам запретят видеться.

   Мне показалось странной его просьба, но я пообещала хранить молчание. А вот ночью в лазарете было неспокойно. Всю ночь лаяли собаки, а утром я узнала от сестры Мири, что у нас появились новые больные. Их поместили в отдельную палату. Мири сказала, что они очень странные – измученные, голодные и все, как один, не понимают нашего языка. И еще Мири сказала, что Санктур и Тойфельгартен опять начали воевать между собой. Меня встревожили ее слова: живя в лазарете, я совсем забыла о том, что за стенами "Белых буков" остается большой мир. И я подумала о своих близких: конечно, они предали меня, но мне было их жаль. Ведь война могла коснуться их тоже.

   Прошло еще несколько дней. Я чувствовала, что люблю Андре, но боялась открыться ему, и потому скрывала свои чувства. Я рассказала ему о войне, но он удивил меня своим ответом.

  – Этого надо было ожидать, – сказал он. – Это одна из причин, по которой я оказался тут. Прошу, ни о чем меня не спрашивай, так будет лучше для нас обоих.

  – О чем ты говоришь? Ты не доверяешь мне?

  – Всего лишь не хочу, чтобы из-за меня ты попала в нехорошую историю.

   Меня удивили его слова, но я не стала допытываться, что к чему. Мы продолжали видеться с Андре каждый день, и о большем счастье я не могла и мечтать. Вскоре я получила письмо от Шилены – моя подруга писала, что уезжает в Оссланд, потому что в Вальзерате стало неспокойно. Она пообещала писать мне с нового места, но это было последнее письмо, которое я получила от нее.

   Между тем пришла зима, выпал снег, и стало очень холодно. Отец Филиберт сократил время прогулок, опасаясь, что больные простудятся. Теперь мы с Андре могли видеться только полчаса в день, и это было очень и очень скверно. И я решилась. Я понимала, что поступаю глупо, недостойно и легкомысленно, но я не могла по-другому.

  – Андре, – сказала я ему во время очередной встречи, – я давно хотела сказать тебе, что ты мне очень дорог. Ты стал для меня смыслом жизни, и я поняла, что Высшие даровали мне счастье.

   Он сначала растерялся. А потом улыбнулся и обнял меня.

  – Родная моя, – шепнул он мне на ухо, и от звука его голоса мое сердце растаяло, – я тоже должен тебе что-то сказать. Я люблю тебя. Я очень тебя люблю, Гиерлинда. И я не хочу разлучаться с тобой ни на минуту.

  – И я не хочу с тобой разлучаться – никогда-никогда!

  – Это дерево слышало нас, – улыбнулся Андре, показав на старую березу, возле которой мы стояли. – Оно теперь наш свидетель. И если тебе понадобится узнать, о чем я думаю, подойди к нему и спроси. И я тоже так буду делать. Договорились?

   Это был лучший день в моей жизни. Я вернулась в свою палату и весь вечер молилась, благодаря Высших за посланное мне счастье. Просила их навсегда соединить нас с Андре. Я была уверена, что Высшие услышат меня, и теперь мы станем неразлучны. Но я ошиблась.

   Ночью меня разбудили стук и яркий свет. Я увидела, что в моей комнате находятся два человека – высокий молодой мужчина в странной черной одежде и головном уборе, и женщина, одетая по-мужски. Лицо женщины скрывала черная вуаль.

  – Встать! – скомандовал мужчина, направляя мне в лицо слепящий луч фонаря. – Быстро!

   Я была испугана и не смела показаться перед мужчиной в ночной рубашке, поэтому замотала головой и прикрылась одеялом. Тогда мужчина силой потащил меня с постели и заставил встать.

  – Смотреть в глаза! – велел он, схватив меня рукой в черной перчатке за подбородок. Черный говорил со странным акцентом. Глаза у него были страшные, бледно-голубые и холодные, как прикосновение смерти.

  – Гиерлинда де Немрай, не так ли? – заговорила женщина, шагнув ко мне. – Сама невинность с виду, никогда не подумаешь, что перед тобой враг. Сама расскажешь все, что знаешь?

  – Рассказать? – не поняла я. – Что рассказать?

  – Не прикидывайся дурочкой. Я хочу знать, что тебе говорил человек, с которым ты крутила любовь весь последний месяц.

  – Я... я ни с кем не крутила любовь, госпожа. – тут я вспомнила, о чем просил меня Андре, и мне стало страшно. – Вы ошибаетесь.

  – Я так не думаю, – женщина показала мне раскрытую ладонь, над которой плавал призрачный шар, вспыхивающий огненными искрами. – Я ведь могу забраться в твой мозг, и тогда тебе будет очень больно. Очень-очень. Поэтому говори сама, пока я не рассердилась.

   Ведьма, подумала я. В детстве я слышала много ужасных историй о ведьмах. Только они могут так околдовать человека, что он станет покорно выполнять их волю, только они могут читать мысли. Цепенея от ужаса, я попыталась выбежать из кельи, но человек в черном ударил меня фонарем по голове, и я упала на колени.

  – Говори быстро, дрянь! – зашипела ведьма. – Выкладывай все, что знаешь, иначе я превращу тебя в кучу пепла!

  – Я ничего не знаю!

  – Ты каждый день виделась с Андре. О чем вы говорили?

  – Мы... любим друг друга. Он добрый, хороший, и я очень...

   Ведьма расхохоталась.

  – Мало того, что он скрылся от нас в таком неожиданном месте, еще и подружку себе завел, – сказал она. – Что он тебе говорил?

  – Как любит меня... как мы с ним поженимся... госпожа, прошу вас...

  – Я так и думала, – ведьма что-то сказала человеку в черном, а потом больно вцепилась мне в руку. – Он говорил тебе, что собирается бежать?

  – Бежать? – Я задрожала всем телом, из глаз у меня хлынули слезы. – Бежать?! Андре... бежал?

  – Теперь я вижу, что ты ни демона не знаешь, – с презрением сказала ведьма и выпустила меня. – Твое счастье.