Текст книги "Чейзер (СИ)"

Автор книги: Андрей Астахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Чейзер
Андрей Астахов

1

  Глава первая. Вначале была легенда

   Безлюдье, тревога и наползающий мрак близкой ночи – вот что меня окружало. И еще тишина, такая неестественная и потому оглушительная. Вокзал был пуст, его окна, частью разбитые ударной волной рвавшихся тут не так давно бомб, частью целые и заклеенные бумажными полосами, были темны и безжизненны; замершие на путях искореженные взрывами и обгоревшие остовы вагонов и платформ казались черными тенями на фоне темнеющего хмарного неба. Клочья осенних облаков плыли над моей головой, порывами налетал холодный ветер. Большие часы на столбе у края перрона во время последней бомбардировки города союзниками остановились, их циферблат треснул, и теперь они постоянно показывали четверть пятого – в это самое время трое суток назад у вокзала начали рваться бомбы, сброшенные «либерейторами». Каждый раз, когда я смотрел на них, сразу возникала потребность проверить время, и я лез в карман за своими часами. Наверное, я слишком часто это делал, это могло вызвать подозрения. В последний раз это случилось минут пять назад, и стрелки показывали без семи семь. Ждать осталось совсем немного, потому что встреча с Лотаром назначена на семь.

   Я узнал о ней два дня назад, в кафе "Луна" от Марии. Мы с Лотаром прежде никогда не встречались, хотя в разведке слово "никогда" лучше не использовать, под псевдонимом Лотар может скрываться кто угодно – даже твой сосед или одноклассник. Мария сказала мне, что Лотар уже год работает с местным Сопротивлением, и ему удалось получить информацию огромной важности, которая очень интересует Центр. Так что командованием приказано встретиться с ним на перроне городского вокзала в пятницу в семь вечера, и на встречу отправлюсь я. Условным знаком для Лотара будет журнал "Пари-Матч", который я должен держать в левой руке. Все подробности Лотар мне сообщит при встрече – так сказала Мария.

  – За удачу! – шепнула она, поднимая бокал с вином. – И да хранит тебя Бог, Андре!

   Мария знает мое настоящее имя, но всегда использует псевдоним, который мне дали в разведке – Андре Форжерон. Так-то я Андрей Кузнецов, уроженец Москвы, недоучившийся студент журфака МГУ – война помешала. А Мария родилась во Франции, в Париже. Ее отец – французский коммунист, воевал в Испании в тридцать шестом году, а мама русская, из эмигрантов. Мы познакомились в разведшколе в Саратове, куда меня направили в октябре сорок первого, в самые тяжелые дни обороны Москвы. Я тогда просился на фронт, написал несколько заявлений, но в военкомате нашли мне другое применение. Сочли, что работая под руководством специалистов из Пятого Управления РККА, я принесу Родине больше пользы....

   Часы в моем кармане издали мелодичный звон. Я вздрогнул, достал часы, открыл крышку. Ровно семь. Лотар вот-вот появится. Поежившись и поправив шляпу, я медленным шагом направился к остановившимся вокзальным часам. Осколки стекол, усыпавшие перрон, противно хрустели под моими подошвами. А потом услышал шаги нескольких человек.

   Они вышли из здания вокзала – не армейцы и не эсэсовцы, "кеттенхунде", офицер в чине гауптмана и два солдата фельджандармерии. Крепкие, рослые, откормленные, с до зеркального блеска начищенными горжетами, в новенькой форме. И тут же направились в мою сторону.

  – Ире папирен битте! – бросил мне офицер, вцепившись в меня наглым, господским и одновременно подозрительным взглядом водянистых голубых глаз. Господи, какая противная у него морда, настоящий нацист. Такой застрелит и не поморщится.

   Я достал свой аусвайс, подал жандарму. Тот взял документ брезгливо, кончиками пальцев, затянутых в лайковые перчатки. В голове вспыхнула мысль, от которой меня жаром обдало: как объяснить этому лощеному фрицу, что я делаю в семь вечера на перроне полуразрушенного вокзала, на который уже четвертый день не приходят поезда?

  – Очень предусмотрительно носить с собой удостоверение личности, герр Форжерон, – сказал немец на чистом французском языке, возвращая мой документ. – Здесь опасное место для прогулок, не стоит оставаться на вокзале. В городе орудуют банды маки и английских диверсантов.

  – Благодарю за заботу, герр гауптман.

   Офицер не ответил мне. Быстро, отработанным за годы движением, извлек из кобуры "Люгер" и выстрелил в своих солдат. Они даже не поняли, что случилось. А потом схватил меня за руку и крикнул:

  – Я Лотар! За мной!

   Я был так ошеломлен, что не сразу сообразил, что Лотар говорит со мной уже не по-французски, а на чистейшем русском языке. И не мог оторвать взгляда от двух еще вздрагивающих тел в растекающихся лужах крови.

  – Быстрее, черт!

   Лотар потащил меня на пути, и мы побежали прямо по разбитым рельсам, мимо разбомбленных вагонов и оставленных взрывами воронок, мчались, не разбирая дороги, пока хватило дыхания. Наверное, мы отбежали от здания вокзала не меньше, чем на километр, когда Лотар, наконец, остановился.

  – А ты дохляк, зема, – сказал он с насмешкой глядя на меня. – Совсем задохся. Куришь?

  – Нет, – выдохнул я, пытаясь прийти в себя. – Что... что вообще тут такое.... творится?

  – Потом. Давай за мной!

   На этот раз мы не бежали, а шли быстрым шагом. Миновали застывшие мертвые паровозы, вагоны и платформы, потом вышли к сортировочной станции. Само здание станции было сильно разрушено бомбардировкой. Лотар вошел первым, через секунду жестом позвал меня внутрь.

  – Отдышался? – спросил он. Его глаза загадочно поблескивали в пахнущей гарью полутьме. – Давай, приходи в себя. У нас мало времени.

  – Ты что, наш, советский? – спросил я, опустившись на уцелевший стул.

  – Советский, – он протянул мне руку. – Будем знакомиться – Константин. Можно без звания. Вот ты значит какой, лейтенант. Мария тебя очень точно описала. Оружие есть?

  – Никак нет.

  – Держи, – Лотар-Константин протянул мне свой "Люгер". – Вот еще обойма. Перезаряди.

   Я попытался вытащить обойму из рукояти, но защелка была слишком тугая, и еще, у меня дрожали пальцы. Сильно дрожали. Константин наблюдал за мной, а потом потерял терпение.

  – Дай сюда! – буркнул он, выхватив у меня оружие. – Сиди здесь, я сейчас.

   Он вышел из комнаты и вернулся минуты через три с большой тяжелой сумкой, измазанной землей и пеплом. В сумке оказался комплект полевой формы вермахта, пистолет-пулемет МР40 и подсумок с магазинами.

  – Быстро надевай это, – велел Константин, показывая на сумку.

  – Что за дело, ептыть? Объясни толком, что творится.

  – Сейчас четверть восьмого, – сказал Константин, глянув на часы. – Представление начинается в восемь, так что успеваем.

  – Какое представление?

  – Ты одевайся, одевайся... Ну вот, хорошо, – протянул он, оглядев меня, – форменный фриц, аж руки чешутся. Снаряженных магазинов всего два, поэтому стреляй короткими очередями и не мажь. Дело такое, что промахиваться никак нельзя. Ты как стрелок, хреновый или ворошиловский?

  – Слушай, ты, – разозлился я, – долго еще выеживаться будешь? Притащил меня сюда, маскарад устроил. Что вообще...

  – Ладно, ладно, охолонись. Хочешь правду – вот тебе правда. Засаду мы с тобой устроим, зема. На крупного зверя, крупнее не бывает.

  – Языка брать будем, что ли?

  – Нет, не языка. Про "Анненербе" слышал когда-нибудь?

  – Не приходилось. А кто это?

  – Интересные люди. Я б сказал, с изюминкой люди. Это особое подразделение СС, которое занимается разной чертовщиной. И придется нам с тобой познакомиться с ними сегодня.

  – Чертовщина, да? А если без красивых слов?

  – А если без, то вот тебе факты. Был недалеко от города до войны химический завод компании Рон-Пуленк. В сорок третьем немцы устроили на этом заводе концлагерь. Пригнали сюда несколько тысяч узников из Натцвайлера и других лагерей. Сами фрицы называют этот новый лагерь "Объект 43". И наша, и английская разведки давно до этого "Объекта" добирались – уж больно он их интересовал. Подозревали, что там какое-то новое секретное оружие делают. Только вот лагерь очень сильно охранялся, подхода к ним никакого не было. Почти год мы за ними наблюдали, но без толку.

  – И что дальше?

  – Дальше? Появилась у нас одна зацепка. Когда на севере Франции союзники высадились, фрицы занервничали. Начали специальными конвоями с Объекта 43 что-то вывозить. Не так давно такой вот конвой под бомбовый удар союзников попал – все в кашу, но один фриц выжил и оказался у партизан. Звали его Пауль Райхманн, он на этом Объекте инженером по гидросистемам работал, причем имел высокий доступ. У Райхманна еще и документы кое-какие интересные оказались. Словом, выяснилось, что немцы на Объекте 43 монтировали какую-то хитрую машину, которую называли Flucht – по-нашему "Прямая линия". Принцип ее действия и назначение Райхманн описать не мог, только упомянул, что каждый этап проекта согласовывался с высшим командованием СС и "Анненербе". Сам Зиверс неоднократно приезжал на объект и интересовался ходом работ. Отвечал за реализацию проекта правая рука Зиверса, штандартенфюрер Удо Энгель, а научным консультантом была штурмбаннфюрер санитарной службы СС Ева Хаан. Она, по словам Райхманна, лично отбирала заключенных для экспериментов, связанных с проектом. Что уж они с этими беднягами там делали, Райхманн не знал, но клялся, что потом отобранных Хаан людей никто больше не видел. Вообще, в блок, где была смонтирована машина, даже комендант лагеря не имел права входить. Вот так мы получили первую информацию об этой конторе. Ну, а потом удалось завербовать одного парня-француза, который работает ремонтником в гараже на объекте. Он сообщил, что в гараже в постоянной готовности стоят два автомобиля "опель-адмирал" с одинаковыми номерами. Четыре дня назад, как раз перед налетом союзников оба автомобиля с пассажирами были готовы покинуть Объект 43. Причем один автомобиль должен был сопровождаться конвоем, а вот второй почему-то нет. Интересное кино получается.

  – И каковы наши действия?

  – Нам поставлена следующая боевая задача – в случае эвакуации перехватить автомобиль с высокопоставленными нацистами. Сегодня в восемь англичане начнут налет – в числе целей значится и Объект 43. В Центре сделали так, что информация о будущем налете попала к немцам. За дорогами следят наши люди. В принципе, немцы могут ехать либо через город, либо по дороге Страсбург – Сен-Лазар. Думаю, интересующие нас персоны поедут по ней. Второй маршрут не так приметен, да и не станут с воздуха бомбить одинокую машину. – Константин еще раз оглядел меня с головы до ног. – А мы по ней слегка постреляем. Как, готов?

  – Так точно.

  – Тогда выдвигаемся. Времени осталось совсем немного.

   Последующие полчаса мы пробирались по узким улочкам старого города, скрытые сгустившейся темнотой. Я сильно волновался, мне еще ни разу не доводилось участвовать в такой операции. Но Константин был спокоен. Так мы добрались до францисканского монастыря, и здесь увидели огни.

  – Спокойно, – сказал Константин, – это свои.

   "Свои" оказались группой французов, одетых в камуфлированную эсэсовскую форму и окруживших бронетранспортер "Ханомаг". Их командир поприветствовал нас и заявил, что все готово, и что они ждут только приказа перекрыть дорогу.

  – Превосходно, – сказал Константин. – Тогда начинаем.

   Маки полезли в машину, бронетранспортер завелся и пополз в сторону дороги, хорошо заметной за деревьями. Я немного успокоился – с такой поддержкой предстоящее боевое задание уже не казалось таким рискованным. Впрочем, чего это я? Я ж комсомолец, мне бояться не положено...

   БТР выкатился на обочину, взяв дорогу под прицел пулемета. Французы быстро извлекли из кустов оплетенную колючей проволокой рогатку и перекрыли дорогу. Все, теперь ждем. Интересно, что бы сказала Мария, увидев меня в этой форме?

   Едва я подумал о Марии, как до нас донесся далекий звук сирены, на него отозвалась другая, и вскоре сигналы предупреждения о воздушном налете выли уже по всему городу. В небо уперлись световые столбы зенитных прожекторов, шаря в нем, будто призрачные пальцы. Я посмотрел на Константина – он негромко беседовал с командиром партизан, кряжистым мужиком с квадратным лицом и пышными драгунскими усами. Мне не хотелось, чтобы он заметил мою нервозность.

  – Ну-ка, подойди! – вдруг позвал он меня.

   Я подчинился. Француз кивнул, отошел. Константин взял меня под локоть, отвел в сторону.

  – Начну я, – зашептал он, – ты стой и не кипиши, понял? Как упаду на землю, тогда стреляй. И точно стреляй, чтобы ни один не опомнился. Французы нас подстрахуют, конечно, но и нам самим оплошать никак нельзя. Понял, зема?

  – Понял.

  – Понял он, – передразнил Константин. – Надо отвечать "Так точно", деревня. А теперь слушай приказ, на тот случай, если меня... если я не смогу дальше действовать. Французы не знают, а ты обязан. В машине наверняка будут какие-то интересные вещи. Документы, чертежи, планы, карты – ну, ты разведчик, должен понимать. Так вот, все, что найдешь на месте операции, доставишь Марии. Она знает, что с этим делать. Приказ ясен?

  – Так точно. – Я сделал паузу. – Только ты уж под пули не подставляйся, не стоит.

  – И тебе могу сказать то же самое. Все, ждем. Скоро начнется....

   Вдалеке заухали взрывы, окрашивая ночное небо зарницами. По самолетам били зенитки – я отчетливо слышал их стрельбу. Мне вдруг стала понятной простая вещь: вряд ли эсэсовские шишки поедут через город, там попасть под случайную бомбу плевое дело. Константин все правильно придумал. Надо ждать тварей тут. Только вот от ожидания этого прямо дрожь по спине пробирает...

   Уж не знаю, сколько времени прошло – может десять минут, может, больше. А потом из– за поворота дороги показалась легковушка. Одна, без охраны.

  – Стоять! – крикнул Константин, обращаясь ко всем сразу. – Не стрелять!

   Он шагнул на дорогу, и свет фар легковушки упал на него. Я видел, как Константин поднял руку. Машина – теперь я разглядел ее, это был роскошный черный "опель-адмирал", – взвизгнула тормозами, видимо, водитель не ожидал, что кто-то вот так внезапно выскочит на дорогу. Хлопнула дверь, кто-то в кожаном плаще выскочил из машины, подскочил к Константину и разразился непечатной немецкой руганью. Мол, знаешь ли ты, такой-растакой, кого останавливаешь? А я будто в гипнозе смотрел в салон – в нем оставались еще трое, молодой белобрысый офицер со злым лицом на сидении рядом с водителем, и крашеная блондинка сзади – ее лицо было бледным, будто гипсовым. Или это в машине свет такой?

   Константин прервал поток брани, выстрелив немцу прямо в лоб, и сам упал на дорогу, рядом с убитыми. Миг спустя "Ханомаг" включил фары, и по легковушке заработали не меньше десятка стволов, включая МГ-34. "Опель" немедленно осел на простреленных шинах, безупречно чистый сверкающий корпус в мгновение стал похож на решето. Лобовое стекло разлетелось градом осколков, содержимое головы белобрысого нациста забрызгало всю кабину, водителя прошило пулями вместе с сидением.

  – А-а-а-а, сволочи! – заорал я и нажал на спуск, присоединяясь к расстрелу машины.

   Я расстрелял весь магазин. Вряд ли хоть кто-то мог остаться в живых под таким градом пуль. Но я ошибся. В тот момент, когда я менял магазин на полный, задняя дверь расстрелянной машины распахнулась, и блондинка в эсэсовской форме вывалилась из салона на дорогу. Изо рта у нее толчками выплескивалась темная кровь, глаза остекленели, но в правой руке она продолжала сжимать пистолет, а в левой – небольшой чемоданчик из серебристого металла.

   Я вскинул автомат, чтобы добить ее, но эсэсовка меня опередила – судорожным отчаянным движением сунула ствол пистолета в рот и нажала на курок. Все, финита ля комедия.

  – Кажись, все! – услышал я голос Константина. – Чемодан возьми!

   Я не сразу смог вырвать чемодан из пальцев мертвой женщины. Константин, видя, что меня вот-вот вывернет наизнанку, сам обыскал карманы убитых, собирая документы и прочую важную мелочь. А потом мы бежали в ночь, стремясь побыстрее уйти с места операции и унося наши трофеи, пока не оказались у какого-то неприметного дома на окраине, в дверь которого Константин долго стучал, пока, наконец, нам не открыли. Хозяин провел нас на второй этаж. Я даже не удивился, когда увидел сидевшую за столом Марию.

  – Оба живы! – обрадовалась она. – Как все прошло?

  – Андре, давай-ка наш трофей на стол, – велел мне Константин.

   Мы встали кругом – Мария, Константин, я и хозяин дома, который каким-то специальным инструментом ловко открыл замок. В чемоданчике оказался металлический футляр с винтовой крышкой. Свинтив ее, Константин осторожно извлек из футляра стеклянный флакон с бесцветной жидкостью.

  – Духи? – удивленно спросила Мария. – Похоже на флакон от духов.

  – Нет, дорогая моя, это не духи, – Константин поднес флакон к лампе. – Ради этого сотни людей отдали свои жизни. – Тут он глянул на меня. – Закрой дверь, быстро!

   Я понял, что сейчас узнаю что-то невероятно важное. Нечто такое, что в жизни разведчика можно узнать только один раз. Я подошел к двери, прикрыл ее, но насмешливый голос за моей спиной сказал:

  – Эй, Мезенцев, ты чего? Проснись! Эй, не спи!

   Я открыл глаза и не сразу сообразил спросонья, что вся группа смотрит на меня. Мгновение спустя я услышал негромкий и будто обиженный голос доцента Михаила Львовича Виленского, нашего преподавателя по культуре речи:

  – Нет, натурально бывает, что студенты засыпают на лекции. Но в первый раз слышу, чтобы так храпели!

   ***

   Ну заснул и заснул – чего башку пеплом посыпать? Со всеми бывает. Тем более у Виленского на лекции. Его на факультете так и называют – Кот-Баюн. Лекции он читает тихо и монотонно, будто со своим галстуком разговаривает. Убаюкивает, зараза, не хочешь, а заснешь. Не в первый раз кто-то у него засыпает. Да еще и погода морит, в такую погоду всегда спать охота. А то, что сокурсники поржали, так плевать. Они с любой фигни ржут. Чихнул кто на паре – смеются, сморкнулся – тоже. Не беда, переживем. Лишь бы Виленский на меня обидку не задавил, а то припомнит мне на зачете. Так-то по словам знатоков факультетской жизни Львович мужик не злопамятный, но все же...

   А сон-то, сон! Ну прямо тебе кино про войну, блин. Никогда мне таких ярких и реалистичных снов не снилось. И ведь как все связно! Еще и цветной. Ночью мне таких снов сроду не снилось, а тут нате, на лекции. Крепко меня сморил Виленский своим плетением словес....

   Я умылся холодной водой, вытер лицо бумажным полотенцем, показал язык своему отражению в зеркале, и вышел из туалета. Слава Богу, одна пара осталась, английский, и домой.

  – Мезенцев, стой!

   Это Наташка Архипова, наша староста. Странная девица, манерная вся из себя, чопорная, как семидесятилетняя англичанка, совершенно завернутая на учебе, кошаках и смурных опусах Мураками и без малейшего чувства юмора. Я подумал было, что она за мою спячку на лекции зудеть начнет, но ошибся.

  – Тебя Резниченко вызывает, – заявила она с выражением лица принцессы, отдающей приказ последнему из холопов. – Он на кафедре.

   Олег Анатольевич Резниченко – заведующий кафедрой романских языков и наш куратор. Мужик с феноменальной памятью, меня всегда поражало и сейчас поражает, сколько он всего знает. Поисковик Гугл, а не человек. Назови ему любую цитату, и он тут же скажет, из какой она книги. Всю мировую литературу, особенно иностранную, знает вдоль и поперек. И еще на пяти языках свободно разговаривает. Наши серые мышки, вроде той же Архиповой, поголовно и насмерть в него влюблены и в своем кругу называют его Олежеком. Вообще его на факультете любят – преподаватель хороший, толковый, не подлючий, на экзаменах никого не валит и зачеты ставит автоматом. С ним у меня как-то забавный диалог на экзамене по зарубежной литературе случился. Резниченко был ассистентом экзаменатора. Мне достался не самый лучший билет – первый вопрос "Макбет" Шекспира, а второй ранняя американская проза – Готорн там, Вашингтон Ирвинг, прочие. Сказать по правде, ни "Макбета", ни американцев я особо не читал, так глазами пробежал. Ну ничего, думаю, прорвемся, уж на тройку расскажу по-любому. Накатал на листке что вспомнил, сажусь отвечать, и в этот момент экзаменатор наш, Игорь Рудольфович Винтер, встает и выходит, оставив нас с глазу на глаз с Резниченко. Ну, я начинаю ему рассказывать про "Макбет", что там да как, говорю про сцену с ведьмами, – единственную, которую более-менее помнил, – а Резниченко мне так с выражением говорит: "Будь здрав, Макбет, будь здрав, Гламисский тан!" Я не догнал сразу, смотрю на него, как панк на салют. А он мне: "Будь здрав, Макбет, будь здрав, Кавдорский тан!". Ну, тут у меня соображалка включилась, и я ему в ответ: "Будь здрав, Макбет, будь здрав, король в грядущем!" Резниченко улыбнулся, расписался в моей зачетке и сказал: "Молодец, Мезенцев, память у вас феноменальная. Знаю, что не читали "Макбета", так, пробежались по страницам, но выкрутились. И до новых встреч". Вот так я за одну минуту сдал экзамен на "отлично". Короче, свой человек. Со студентами всегда на "вы", ни разу не слышал, чтобы он орал на кого-то. Только вот непонятно, на кой хрен я ему понадобился?

   Наверное, про мой сон на паре ему уже успели настучать. А, плевать, как-нибудь вынесу маленькое начальничье порицание. Идем на кафедру.

   Резниченко был не один – рядом с ним стояла старенькая преподавательница испанского Надия Фазыловна, "баба Надя", как ее называли на факультете. Я поздоровался. Резниченко кивнул мне, показал на стул. А баба Надя тихо, как-то бочком, ускользнула в соседнюю комнату. Я успел заметить, что в руке у нее платочек, и тушь потекла, будто плакала она.

  – Вызывали, Олег Анатольевич? – спросил я.

  – Вызывал. Хочу вас, Мезенцев, попросить помочь в одном деле.

  – Не вопрос. Конечно, помогу.

  – Дня два-три придется после занятий поработать. Книги перевозить будем в библиотеку.

   Из смежной комнаты послышались всхлипывания бабы Нади. Резниченко как-то безрадостно глянул на меня, кашлянул в кулак.

  – Андрей Антонович, наш бывший завкафедрой умер, – сказал он, опустив глаза. – Необыкновенный был человек, Царство Небесное. Умница, интеллигент, преподаватель от Бога. У нас половина преподавателей у него училась. Библиотека после него огромная осталась, очень ценная. Андрей Антонович одинокий был, бездетный, все свои книги завещал родной альма матер. Вот и надо эти книги из квартиры забрать и сюда перевезти.

  – Хорошо, Олег Анатольевич, – ответил я.

  – Андрей Антонович на улице Коммунаров жил, а вы там, как мне помнится, где-то по соседству живете.

  – Да, на Фестивальном проспекте. Совсем рядом.

   Резниченко кивнул, быстро написал пару строчек на листке из блокнота и отдал мне.

  – Вот вам адрес, – сказал он. – Подходите сегодня в четыре. И возьмите с собой матерчатые перчатки.

  – Понял, Олег Анатольевич, – я сунул листок в карман рубашки.

  – Все, свободны. – Тут Резниченко на меня так внимательно посмотрел. – Не выспались что ли сегодня?

  – Да нет, все нормально, – я понял, что куратору уже стукнули про мой храп на паре у Виленского. – Отлично все.

  – Идите, Мезенцев.

  – До свидания.

   В коридоре я вытащил бумажку из кармана и прочел адрес. Улица Коммунаров, дом 8, корпус 1, квартира 12. Реально в двух кварталах от моей хаты, хоть через весь город не надо ехать. Занятия кончаются в два часа, успею поточить чего-нибудь вкусненькое и еще "ВКонтакте" заглянуть.

   Звонок на пару прервал мои мысли. Аудитория 224, в которой у нас будет английский, в другом крыле, надо спешить. Я прошел по коридору, вышел в вестибюль. И увидел группу людей, преподавателей и студентов – они в молчании стояли у накрытого красной тканью стола, приставленного к стене. На столе я увидел вазу с красными гвоздиками и большую фотографию в траурной рамке. С фото на меня смотрел поверх старомодных роговых очков умными немного печальными глазами незнакомый мне пожилой человек. Под фотографией было написано следующее:

   "КУЗНЕЦОВ АНДРЕЙ АНТОНОВИЧ

   17 февраля 1924 г. – 19 апреля 2014 г."

   Стоп, Андрей Кузнецов? Это ведь...

   Я почувствовал, что ладони у меня вспотели. И лицо начало гореть, будто температура поднялась. Быстро, чтобы никто не заметил моего состояния, я отошел от стола и поспешил в аудиторию. Почему-то мне совершенно расхотелось идти на английский. Я понял, что всю пару буду думать совсем не о тонкостях перевода оборотов с there и употреблении перфекта. Что-то странное происходит. И я пока не могу понять, что именно.

   А, наплевать и забыть! Все это игра воображения. Просто совпало, в жизни так бывает. И вообще, надо шевелиться – наша англичанка Алла Игоревна не любит, когда опаздывают на занятия...

   ***

   Хорошо, когда дома никого нет. Просто душой отдыхаешь. Первое, что я куплю, когда сделаю карьеру и начну прилично зарабатывать – это квартиру. Пусть маленькую, пусть в не престижном районе, но свою. Чтобы сам себе хозяин. Без отца и Ленки.

   Уже то хорошо, что батя сейчас на вахте. Он работает по схеме "две на две" – две недели на Севере, две дома. Когда он дома, это для меня настоящий вынос мозга. Во-первых, все эти его расспросы – как учеба, с кем дружишь, куда ходишь, не появилась ли у меня девушка и тэ дэ и тэ пэ. Да хрен бы с ними, с вопросами (хотя следует на них отвечать немедленно и подробно), но потом и еще каменты начинаются типа "А вот я в твое время...." Никакая психика этого занудства не выдержит. Во-вторых, ненавижу телевизор, а отец может смотреть его сутками, особенно люто настаигравшие мне сериалы про бандитов и ментов и футбол, от которого у меня зуд по всему телу. И постоянно пиво бухает, каждый день литра по четыре минимум, потом пивным духом прет по всей квартире. Когда мама была жива, такого не было...

   Ленка тоже не подарок. Сестрица старше меня на четыре года, но решила заменить мне мать. Может, замуж выйдет (поскорее бы!), будет мужа воспитывать, но пока отрывается на мне. Заколебали ее постоянные замечания и придирки – помой руки, джинсы на кресле не оставляй, смартфон на кухонный стол не клади, приходи домой вовремя и т.д. и т.п. Спасает дело тот момент, что она с девяти до шести на работе, потом еще полчаса добирается. Так что мы только по вечерам и выходным видимся. В больших количествах Ленку выносить тяжело. Общаемся через записки, которые она оставляет на моем компьютерном столе (это если отца дома нет). Вот и сегодня для меня была записочка:

   "В холодильнике суп – разогрей и ешь. Посуду после себя помой. Убери у себя в комнате. Мусор вынеси".

  – Лол! – пробормотал я, скомкав записку и кинув ее в мусорное ведро. – Главное, мусор вынеси. исполни супружеский долг!

   Суп был вкусный, как раз такой, какой люблю – куриный с домашней лапшой. Ленка, может, и зануда, но готовит классно. И хлеб успела купить свежий. Я съел две тарелки. Будь у меня сегодня другие планы, я б завалился часика на два в счастливую послеобеденную спячку, но меня в четыре Резниченко будет ждать, так что придется ограничиться кратким серфом в сети.

   Не люблю просматривать почту в смарте – глаза устают. Только в случае крайней необходимости. В транспорте, или если на парах приспичило. А вот на большом дисплее, да удобно усевшись в кресле, да с чашкой кофе – это тема. Комфорт все-таки великая вещь.

   Писем была полна почта, но все какие-то левые, не от тех, кто мне интересен. Удалив все это, я зашел на свою страницу "ВКонтакте", посмотрел, чем живет народ, а потом, глянув на часы, обнаружил, что уже половина четвертого. Пора собираться как бы...

   Перед самым выходом из дома на смарт пришло сообщение от Сыча – "Меня тоже припахали, встретимся на Коммунарах". Не скажу, чтобы меня это сообщение сильно обрадовало, но и не расстроило. Мне было как-то параллельно, если честно. Славик Сычев мой однокурсник, но особой взаимной симпатии у нас нет – так, мужская солидарность, поскольку в группе у нас на двадцать три девчонки только четверо парней: я, Сыч, знойный армянин и любимец всего женского населения филфака Вова Мовсесян и странный картавый очкарик Юра Лисовских, от которого постоянно пахнет валерьянкой и нафталином, как от ветхого деда. Сыч всегда раздражал меня своими тупыми шутками. Однажды на семинаре по штилям Ломоносова кто-то из девчонок задал вопрос, был ли Ломоносов верующий, и Сыч загнул примерно следующее: "Ага, верующий был, но покемонов в церкви любил половить". Напряг у чела с чувством юмора. А еще у Сыча есть одна черта характера, которая мне очень не нравится – он лезет ко всем со своей дружбой и пытается каждому понравиться. Со мной это не прошло, так что мы просто сокурсники. А с другой стороны, если книг действительно много, лишняя рабочая сила ну никак не помешает. Быстрее все сделаю и освобожусь.

   ***

   Двухкомнатная квартира в доме-сталинке на Коммунаров 8 была довольно-таки запущена – кругом слой пыли, дешевые бумажные обои выгорели, покрылись пятнами и местами отклеились, давно небеленый потолок был в ржавых разводах. И запах специфический, такой в давно непроветриваемых нежилых помещениях бывает. Дело понятное – одинокий девяностолетний старик тут жил, царство ему Небесное. А еще, она была просто забита книгами. Я никогда прежде не видел столько книг. Их тут были тысячи. Они заполняли старые массивные шкафы со стеклянными дверями, лежали стопками в углах комнат, у дивана, под кроватью, на кухне и даже в чуланчике в прихожей. А еще здесь были подшивки советских и иностранных газет и журналов на самых разных языках, просто кипы бумаг, перевязанных шпагатом, тетради, блокноты, какие-то листочки и прочая макулатура. Квартира покойного Кузнецова была царством книг. Кроме них тут и не было ничего, ну разве только древний диван с кожаной спинкой и письменный стол с допотопной пишущей машинкой и опять же стопками книг в гостиной, стол и пара полок с посудой на кухне и сработанная при царе Горохе кровать с панцирной сеткой в спальне. Да, еще не столе стоял доисторический ламповый радиоприемник "Телефункен". Такая вот обстановочка.

   Оглядываясь вокруг, я заметил две старые черно-белые фотографии в рамках на столе. На одной была совсем юная, очень миловидная темноволосая и большеглазая женщина с восточными чертами лица, одетая в платье в мелкий белый горошек. На второй фотографии был юноша в военной форме, фуражке и с погонами младшего лейтенанта. Хорошее лицо, открытый взгляд, лихой чуб, падающий из-под околыша фуражки на лоб. На гимнастерке красовались ордена Славы и Красной Звезды.