Текст книги "Заставлю вспомнить Русь..."

Автор книги: Андрей Серба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

4

Под надутыми ветром парусами, без устали работая вёслами, русские ладьи приближались к цели похода. Путь к имперской столице русичам был хорошо знаком. В ней не единожды бывали киевские купцы, да и многие дружинники, участвуя в выполнении договора с Византией о взаимной помощи, высаживались в Константинопольской гавани для защиты южной соседки.

Вначале плавание проходило спокойно, затем по мере приближения к неприятельским берегам от кормчих сторожевых ладей, высылаемых вперёд и по сторонам русской флотилии, стали поступать странные донесения. Кормчие неоднократно замечали на горизонте неизвестные суда, которые немедленно исчезали, едва русские ладьи пытались с ними сблизиться. Великий князь не придавал этим сообщениям особого значения, поскольку суда, скорее всего, принадлежали местным рыбакам. Даже если это были патрульные византийские корабли, они могли опередить русичей всего на двое-трое суток, которые уже мало что значили для организации обороны Царьграда.

Дело в том, что накануне похода из Константинополя в Киев возвратились великокняжеские лазутчики, засланные туда осенью под видом русских купцов. Они сообщили Игорю, что на имперских кораблях идёт спешная подготовка к отплытию в Италию, поэтому к моменту появления русичей у стен Константинополя византийского флота там не окажется. Именно это известие явилось одной из причин, отчего великий князь вначале так настаивал на задуманном им походе, а теперь без должного внимания отнёсся к настораживающим донесениям кормчих со сторожевых ладей...

Византийский флот внезапно появился перед русичами на рассвете. Появился одновременно со всех сторон, готовый к немедленному бою, занявший наивыгоднейшую по отношению к противнику позицию. Это были не собранные воедино в спешке дозорные суда, а весь византийский флот, не имевший себе равных в мире ни по количеству кораблей, ни по их оснащённости и выучке экипажей.

Прижавшись спиной к мачте, вцепившись пальцами рук в широкий кожаный пояс, великий князь расширенными от изумления глазами смотрел на возникшего перед ним врага. Игорь отчётливо различал огромные, со сложной системой парусов и длинными рядами вёсел дромоны и триремы, множество сновавших вокруг них либо вырвавшихся вперёд лёгких, подвижных памфил и хеландий[20]20
  Дромон — крупный корабль, вмещавший до 200 гребцов и 70 воинов. Трирема — большой корабль с тремя рядами вёсел. Памфила — быстроходное судно для несения патрульной службы. Хеландия — корабль средних размеров (впоследствии шаланда).


[Закрыть]. Флот империи надвигался на противника медленно, неотвратимо, уверенный в собственной мощи и несокрушимости, постепенно уплотняя боевой порядок и загоняя славянские и варяжские ладьи в центр замкнутого им со всех сторон пространства.

Игорь уловил на себе тревожно-вопрошающий взгляд стоявшего рядом Ратибора, напряжением воли сбросил овладевшее было им оцепенение. Лицо главного воеводы было бесстрастным, на нём не было заметно каких-либо признаков волнения, лишь немного белее обычного стали широкие скулы да совсем скрылись под длинными, густыми усами крепко стиснутые губы.

   – Ромеи, княже, – тихо произнёс он. – Мыслили скрестить меч с империей на суше, а придётся мериться с ней силой на море.

   – Но откуда они здесь? – выкрикнул Игорь. – Ведь имперский флот ещё месяц назад должен был уйти к берегам Тёплых морей! Уйти полностью и надолго!

Ратибор пожал плечами.

   – Разве теперь это важно? Что бы ни случилось, ромеи перед нами и надобно готовиться к скорой брани. Тяжкой и кровавой будет она для нас.

   – Ромеев столько, что нам не одолеть их. Так пусть сполна заплатят за нашу смерть, – со злостью проговорил Игорь, хватаясь за меч.

   – Умереть легче всего, княже, – невозмутимо сказал Ратибор, не отрывая взгляда от приближавшихся византийских кораблей. – Пусть боги не даруют нам победу сегодня, мы одержим верх завтра. А для этого надобно жить... – Он повернулся к Игорю, в упор посмотрел ему в лицо. – Следует прорываться, княже. Как можно скорее и обязательно в разные стороны.

   – Согласен, главный воевода, – не раздумывая, ответил Игорь. – Спасибо за твои слова, – дрогнувшим голосом добавил он. – Ты прав: коли боги отвернулись от нас сейчас, мы заслужим у них право на победу в следующий раз...

Ключ[21]21
  Ключ — подразделение древнерусского флота.


[Закрыть], в котором плыла ладья Микулы, по команде воеводы Асмуса резко повернул вправо и, сбавляя скорость, начал принимать боевой порядок. Византийские корабли были уже рядом, всего в нескольких стрелищах от русичей[22]22
  ...в нескольких стрелищах от русичей. — Стрелище – мера расстояния, равная полёту стрелы, пули, ядра.


[Закрыть]. Ближе всех к ладье Микулы находился дромон с высокими, ярко раскрашенными бортами, вдоль которых часто блестели каски и копья легионеров. Несколько манёвренных, быстроходных памфил вырвались было перед ним, но, увидев устремившийся на них плотный строй русских ладей, тотчас поспешно отпрянули назад, под защиту бортов дромона. Три следовавшие за ним тяжёлые, неповоротливые грузовые кумвирии почти вплотную приткнулись к его корме.

Под дружными, сильными ударами гребцов борт вражеского корабля приближался с каждой секундой, угрожающе вырастал в размерах. Ладья Микулы вырвалась из общего строя ключа на несколько корпусов вперёд, за ней смело шли на сближение с неприятелем остальные русские корабли: стремительные ладьи и более внушительные, с нашивными бортами насады. И вот дромон всего в полёте стрелы от ладьи тысяцкого.

Микула поднялся со скамьи, плотнее надвинул на лоб шлем. Поправил бармицу, снял с борта висевший на нём свой щит. Рванул из ножен меч.

   – К бою, други! – далеко над морем разнёсся его голос. – Смерть ромеям!

   – Смерть! – оглушающе раздалось вокруг.

На скамьях вдоль бортов судна осталось всего несколько самых опытных и сильных гребцов, которые должны были не позволить ладье столкнуться с дромоном, заняв, однако, удобное для абордажа положение. Остальные дружинники проверяли оружие, натягивали на луках тетивы, поудобнее пристраивали на бёдрах колчаны со стрелами. Один из воинов, сидевший до этого на дне ладьи на корточках, выпрямился, открывая взорам большую жаровню с ярко тлевшими угольями. С разных сторон десятки рук протянули к ней стрелы с привязанными к древкам пучками просмолённой пакли.

Микула оглянулся. Две ладьи, догнав его судёнышко, плыли рядом, следом за ними широким полукругом надвигались на дромон другие ладьи и насады их ключа. Пора! Микула резко опустил меч, и десятки горящих стрел метнулись к византийскому кораблю, впиваясь в деревянные борта, застревая в такелаже, влетая внутрь его чрева через отверстия для уключин. Ещё взмах меча – и новая стая горящих стрел обрушилась на неприятельское судно.

Ладья тысяцкого почти вплотную приблизилась к дромону. Гребцы сумели быстро и умело развернуть её вдоль чужого борта, и врагов теперь разделяла лишь узкая полоска воды. Дружинники откладывали в сторону ненужные луки, обнажали мечи, выстраивались у ближайшего к дромону борта ладьи. Несколько воинов, прикрытых сверху щитами товарищей, лихорадочно готовили к броску на византийский корабль длинные лестницы с острыми крючьями на концах. Две другие вырвавшиеся вперёд русские ладьи плыли чуть в стороне от судёнышка Микулы, готовые идти на абордаж дромона с кормы.

На палубе византийского корабля раздалась громкая, властная команда, и через его борта полыхнуло пламя. Длинные, ярко-красные, с дымными хвостами струи огня протянулись к русским ладьям, следовавшим сбоку Микулиной, уткнулись в них. И вместо красавиц ладей с десятками готовых к бою воинов на волнах выросли большие чадные костры, всё ещё продолжавшие по инерции свой бег к корме дромона. Леденящий душу, полный ужаса и боли крик пронёсся над гигантскими кострами, из бушевавшего огня метнулись в море три-четыре объятые пламенем человеческие фигуры. А над бортом дромона снова взлетело пламя, и ещё несколько языков огня, словно живые, потянулись к другим русским судёнышкам.

«Греческий огонь»! Микула и раньше много слышал об этой таинственной горючей смеси, которую метали византийцы во врагов на суше и море, заживо испепеляя их. В зависимости от обстоятельств ромеи швыряли в неприятеля глиняные сосуды, которые при ударе о твёрдый предмет разбивались и разбрызгивали во все стороны самовозгоравшийся на воздухе горючий состав, либо выплёскивали огненные струи через специально изготовленные метательные трубы-сифоны. Секрет огня был известен только византийцам, и сколько побед они выиграли лишь благодаря его применению! Если им сейчас не помешать, ромеи уничтожат всё живое и неживое, что находится в окружённом их флотом пространстве.

   – На копьё! – что было сил крикнул Микула, нарушив нависшую над ладьёй мёртвую тишину.

Он оттолкнул плечом в сторону замешкавшегося дружинника, вырвал из его рук конец абордажной лестницы, изловчившись, ловко швырнул её крючьями на борт дромона. Прежде чем византийцы успели их обрубить или оттолкнуть лестницу, тысяцкий первым бросился по перекладинам на вражескую палубу. Двое легионеров у борта выставили ему навстречу копья, но в горло одного тут же впилась русская стрела, в грудь второго с силой вонзились несколько коротких метательных копий-сулиц.

Слыша за спиной яростные крики ринувшихся за ним по лестнице дружинников, Микула спрыгнул на палубу дромона. Увернулся от блеснувшего рядом с ним лезвия секиры, принял на щит укол широкого ромейского копья, отбил клинком удар чужого меча. Тотчас по его бокам выросли двое дружинников, за ними ещё трое. Краем глаза Микула успел заметить, что и над другим бортом дромона появились остроконечные русские шлемы, а затем стена червлёных щитов хлынула на палубу.

– Смерть ромеям! – прокричал Микула, бросаясь с мечом вперёд, в гущу византийцев.

Жестокий и беспощадный бой на уничтожение, не знающий раненых и пленных, разгорелся на палубе и корме дромона, в его чреве...

Вёсла в руках отборных гребцов-силачей гнулись и скрипели, их покрасневшие от напряжения лица лоснились от пота, из шумно вздымавшихся грудей рвалось тяжёлое, прерывистое дыхание. Великий князь, словно обыкновенный лучник, стоял за щитом у борта ладьи и посылал в мелькавшие мимо него чужие корабли стрелу за стрелой. В середине своего ключа, прикрытая спереди и с боков другими русскими суднами, ладья великого князя шла на прорыв.

Безоблачное с утра небо сейчас было затянуто дымной пеленой, и даже лучи солнца не могли пробиться сквозь неё. Тут и там на воде виднелись ярко пылавшие русские ладьи и насады. Косматые языки пламени быстро пожирали просмолённое сухое дерево, густой смрадный дым медленно поднимался вверх, растекался по сторонам. Впереди великокняжеской ладьи смутно вырисовывались неясные очертания византийских кораблей, палубы и борта которых периодически озарялись вспышками метаемого в русичей огня. Его струи попадали в ладьи и насады, хлестали в дымную пелену, из которой те вырывались, византийцы будто хотели залить огнём всё, что находилось внутри замкнутого их флотом круга. Всё больше огромных костров из дерева и заживо сгораемых людей колыхалось на пунцовых от крови и огня волнах.

Охваченные пламенем русичи прыгали за борт, однако тяжёлое вооружение тянуло их на дно. Да и сама вода не сулила спасения: на её поверхности тоже плясал огонь – горела не угодившая в суда зажигательная смесь. На русичей, которым всё-таки удавалось отплыть на чистую воду, начинали густо сыпаться стрелы и камни византийских лучников и пращников. Рёв и гул десятков кострищ, крики и стоны сотен горевших живыми, тонувших в воде людей неслись со всех сторон.

Опустив лук, великий князь прижался лбом к борту, закрыл глаза, тихо застонал. Залитое огнём пылающее море, жарко дышавшее в лицо пламя – разве не эту картину видел он в пещере старого волхва, хранителя священного Порунова источника? Кто знает, сколько уже сейчас пропилось по его, князя Игоря, вине русской крови? Может, намного выше, чем по колени? Боги, зачем вы затмили его рассудок, отчего не внял он вашему предостережению на Лысой горе? Боги, будьте хоть в эту суровую годину вместе с внуками-русичами!

Игорь открыл глаза, достал из колчана и положил на тетиву очередную стрелу. Великокняжеская ладья вырвалась из дыма и пламени, оставила сбоку полыхнувшую в неё с палубы ближайшей триремы струю огня, расчётливо скользнула между ней и бортом соседнего дромона. Тотчас из-за кормы триремы на ладью бросились две быстрые, хищные хеландии, битком набитые легионерами. Наперерез им, заслоняя собой великокняжеское судёнышко, метнулись две русские ладьи, ощетинившиеся копьями и мечами готовых к рукопашному бою дружинников. Мгновение – и противники с треском и шумом столкнулись бортами, в воздух взметнулись абордажные лестницы и крючья, две людские стены, сверкая оружием, бросились друг на друга.

Гнулись и скрипели вёсла в руках не знавших усталости дюжих гребцов, из-за спины слабо доносился гул страшного морского сражения. Великокняжеская ладья, будто пущенная из тугого лука стрела, стремительно неслась уже в открытом, распахнутом для неё во всю ширь море...

Микула вложил в ножны меч, вытер со лба обильно выступивший пот, оглянулся по сторонам. Палуба дромона была густо завалена трупами, в нескольких местах на корабле бушевали пожары, дружинники спускали в ладьи раненых товарищей. Из чрева дромона доносились частые удары секир – это русичи прорубали в днище и бортах дыры.

Участок моря, откуда совсем недавно шла на прорыв ладья тысяцкого, был густо затянут дымом, в котором пылали или, уже догорая, чадили десятки русских ладей и насадов. Серую дымную пелену во всех направлениях прорезали багровые сполохи от «греческого огня». Горели или медленно погружались в воду с прорубленными днищами несколько захваченных русичами в бою византийских трирем и дромонов. Немало носилось по волнам пустых памфил и хеландий, экипажи которых были полностью уничтожены в рукопашных схватках. А через бреши, пробитые в некогда сплошном строю ромейского флота, вырывались на морской простор группами и в одиночку русские ладьи, уходя из уготованной им византийцами смертельной ловушки. Нельзя было медлить и тысяцкому с его воинами.

Микула стёр непроизвольно вспыхнувшую на лице радостную улыбку, взглянул на стоявшего рядом сотника.

– Всем в ладьи! И скорей от этого проклятого богами места!

Любовно разглаживая бороду, протовестиарий[23]23
  Протовестиарий — высший придворный чин в Византии.


[Закрыть] Феофан, под командованием которого находились все отправленные против князя Игоря византийские силы, рассеянно слушал приглашённых в его каюту полководцев и сановников. Он уже изрядно устал от произносимых ими льстивых и хвалебных речей, его клонило в дремоту от вкрадчивых, ласковых голосов. Как хотелось ему остаться одному, насладиться тишиной и покоем! Что мог услышать он нового или полезного? Всё было известно и предельно ясно без лишних слов и объяснений.

Флот язычников вчера утром был окружён, большая его часть сожжена и потоплена, остаткам варваров удалось прорваться и рассеяться по морю. Византийские корабли до самой ночи преследовали их, однако быстроходные, управляемые опытными мореходами русские ладьи было не так просто настичь. Сейчас Феофан должен был решить, как ему обезопасить границы и подданных империи от всё ещё существовавшей угрозы нападения со стороны уцелевших после вчерашнего разгрома варваров.

– Патрикий[24]24
  Патрикий — один из высших чинов, позволявший занимать самые значительные государственные должности.


[Закрыть] Варда, что донесли капитаны посланных вдогонку за язычниками кораблей? – не поднимая от пола глаз, спросил Феофан у одного из присутствовавших.

   – Русы ушли в трёх направлениях. Основная масса скрылась в малоазиатское мелководье, незначительное число повернуло обратно к русским берегам, остальные направились в сторону Болгарского побережья. Суда варваров легки и быстры, как чайки, желание оторваться от погони удесятеряет силы гребцов, поэтому мы смогли догнать и захватить лишь несколько вражеских кораблей.

Рука Феофана замерла на бороде, он посмотрел на собеседника.

   – Патрикий, вчера мы не смогли полностью уничтожить варваров, хотя это было вполне в наших силах. Правда, нам удалось главное – спасти от их вторжения столицу, однако побережью империи всё ещё грозит опасность. Русы храбры и отважны, они обозлены неудачей и гибелью товарищей, а посему страшны вдвойне. Вот почему мы обязаны догнать и разбить варваров окончательно, истребить их до последнего. Самые многочисленные и опасные из них те, что уплыли к берегам Малой Азии. Поэтому ты и доместик[25]25
  Доместик – чин среднего ранга в византийской армии.


[Закрыть] Иоанн отправитесь против них.

Варда низко склонил голову, приложил к груди руку:

   – Твоя воля будет исполнена, протовестиарий.

   – Даю вам половину флота. Берите лучшие корабли и как можно скорее настигните варваров. Выступайте немедленно. Император и я ждём от вас известий о победе.

К удивлению Феофана, ни один из названных им полководцев не тронулся с места. Переступив с ноги на ногу, патрикий Варда нерешительно посмотрел на протовестиария:

   – Прости, мы не можем выступить в погоню так быстро. Своими стрелами русы перебили вчера половину гребцов, оставшиеся изранены, устали. Им нужен хотя бы кратковременный отдых.

Лицо Феофана нахмурилось.

   – Мне докладывали об этом, и я велел вместо убитых гребцов приковать к вёслам пленных варваров. Выполнен ли мой приказ?

   – Да, протовестиарий. Но пленные русы не желают грести.

Феофан рассмеялся:

   – Не желают? Так заставьте их! Или считаете, что кто-то добровольно сядет на скамью гребца-невольника? Прикажите распять на глазах у всех парочку самых строптивых, и пленные будут грести лучше, чем на собственных лодках.

   – Мы распяли дюжину, однако русы и не помышляют брать вёсла в руки.

Протовестиарий не терпел возражений и пререканий, но патрикий Варда был его любимцем и лучшим из переданных под командование Феофана полководцев. Только поэтому он сдержал готовую вырваться наружу ярость. Подавшись в кресле, он строго посмотрел на другого сановника.

   – Спафарий[26]26
  Спафарий — военачальник среднего звена.


[Закрыть] Василий, я велел заняться пленными тебе. Объясни, что происходит.

Лицо спафария побледнело, он поспешно отвёл глаза от наклонившегося в его сторону Феофана.

   – Протовестиарий, разреши мне узнать всё самому.

   – Ступай, – отрывисто бросил Феофан. – Помни, что бешеных животных уничтожают, а их смерть, служа назидательным уроком для остальных, способствует усмирению и улучшению нравов стада. Это правило вполне применимо и к варварам. Жду тебя, спафарий...

Огромный обезьяноподобный чернокожий раб-надсмотрщик, пленённый десяток лет назад в Африке, низко поклонился Василию, придал грубому, отталкивающему лицу заискивающее выражение.

   – Рад снова видеть тебя, господин.

   – Отчего новые рабы не гребут? – прошипел спафарий, хватая его за грудь.

Надсмотрщик шумно засопел, его мясистые, вывороченные наружу губы перекосились.

   – Они решили умереть, господин, и уже полностью отрешились от всех земных дел. Я хорошо знаю русов, их упрямство не имеет предела. Никакая сила в мире не может заставить их пойти наперекор собственной воле.

Василий зловеще усмехнулся, хищно раздул ноздри.

   – Решили умереть? Что ж, я помогу им.

Он вырвал из руки надсмотрщика тяжёлую ремённую плеть, повёл глазами по сторонам. Пленных русов на дромоне протовестиария насчитывалось около трёх десятков. Скованные по рукам и ногам цепями, они были рассажены вперемежку со старыми рабами-гребцами. Большинство русов были изранены или обожжены. Под страхом смертной казни им было запрещено перевязывать друг другу раны и оказывать иную помощь, поэтому у многих раны ещё кровоточили. Впрочем, причина была не в запрете: русы предусмотрительно были разобщены, находясь один от другого не ближе, чем через несколько скамей. Некоторые из пленных не шевелились: прикованные вчера вечером к скамьям едва живыми, они к утру умерли от ран и потери крови.

Взгляд спафария остановился на русе, сидевшем на третьей от него скамье. Этот пленник был старше других по возрасту, богаче одет, гордо посаженная голова и осанистая фигура выдавали в нём непростого воина. Лицо пленника было залито кровью из глубокой раны на голове, плечо разрублено до кости, и с него на скамью капала кровь. Подбородок руса был вскинут, глаза прищурены, немигающий взгляд прикован к какой-то далёкой точке на горизонте.

   – Греби, собака! – скомандовал спафарий, шагая к русу и опуская на его спину плеть.

Пленник не шелохнулся. Казалось, он не слышал ни голоса Василия, ни удара плети.

   – Что, пёс, оглох? – недобро ощерил зубы спафарий. – Ничего, сейчас будешь слышать всё.

Сбросив на руки чернокожего надсмотрщика плащ, Василий обрушил на спину и голову руса град ударов. Из открытых ран пленника тотчас брызнула кровь. Опускаемая сильной и умелой рукой плеть рвала и шматовала тело, сдирая с него вместе с кожей мелкие кусочки мяса. Спина и плечи истязаемого покрылись багровыми, быстро вспухавшими рубцами. И опять рус не пошевелился. Его руки, лежавшие на коленях, остались неподвижны, направленные к горизонту глаза даже не мигали. Остервенев и не чувствуя усталости, спафарий наносил удар за ударом.

Неожиданно пленник всем телом вздрогнул, стал медленно подниматься со скамьи, выпрямился во весь рост.

Его лицо просветлело, глаза радостно блеснули. Удивлённый Василий опустил плеть, проследил за взглядом пленника. Глаза руса были направлены на красный диск солнца, появившийся среди покрывавших небо с утра грозовых туч. Раздавшийся с разных сторон звон цепей заставил спафария быстро завертеть головой. Все русские пленники как один встали со скамей, их взоры были обращены на встающее из волн небесное светило. Пожилой рус, насколько ему позволяли висевшие на запястьях цепи, протянул руки к солнцу.

   – О светлый Дажбог, ты явился взглянуть на своих внуков, – раздался в тишине зычный голос пленника, – прости нас, что не смогли умереть вчера с оружием в руках, однако не наша в том вина. Мы примем смерть сейчас, дозволь нам прийти в твои сады вместе с ушедшими раньше нас другами-братьями. Дажбог, прими на Небо наши души, сделай их путь в вырий[27]27
  Вырий, вирий, ирий – в восточнославянской мифологии древнее название рая.


[Закрыть] лёгким и быстрым. О дарующий свет и жизнь Дажбог, прими нас...

   – Прими, Дажбог, – словно эхо раздалось со всех скамей.

Это было столь неожиданно, что спафарий непроизвольно сделал шаг назад, схватился за рукоять меча. Надсмотрщик наклонился к нему.

   – Солнце – главный бог русов, – зашептал он. – Они молятся ему и обещают, что сегодня умрут. Поэтому ни один из них не притронется к вёслам. Мы бессильны заставить их работать, господин.

За время пребывания в неволе надсмотрщик научился неплохо понимать языки и наречия всех племён и народов, у чьих сынов ненасытная империя отняла свободу и превратила их в пленников.

Однако спафарий и без слов чернокожего раба понял смысл только что случившегося. Он и сам прежде неоднократно встречался с русами, немало слышал о них от других, так что многое из жизни и обычаев могучего северного соседа ему было известно. Он знал, что у русов-воинов сдача в плен почиталась тягчайшим позором и они предпочитали в безвыходном положении лучше умереть от собственной руки, нежели попасть во власть врагов. Превыше всего ценившие свободу, русы считали унизительным и недостойным настоящего мужчины повиноваться кому-либо, кроме своих богов, князя и командиров дружины.

Из сидевших в цепях перед спафарием русов никто не сдался в плен добровольно. Одних, израненных и обессилевших, взяли в бою с оружием в руках, других, полузахлебнувшихся в воде либо потерявших сознание, вытащили из моря. Сейчас, дождавшись появления своего верховного божества и вознеся ему молитву, пленные русы решили умереть, только бы не стать рабами. Так могла ли найтись во вселенной сила, которая оказалась бы могущественнее их воли? Нет!

Спафарий ощутил, как в душу вползает липкий, холодный страх перед непонятным ему мужеством и презрением к смерти. Ему захотелось очутиться как можно дальше от гордых даже сейчас, с цепями на ногах и руках, неподвластных чужой воле людей. Выхватив из рук надсмотрщика свой плащ, Василий сунул ему дымившуюся от свежей крови плеть.

   – Бей! – крикнул он, указывая на пожилого руса. – Они хотят умереть? Пусть этот подохнет первым!

С шумом набрав в лёгкие воздуха, надсмотрщик высоко занёс над головой плеть, со свистом опустил её на спину пленника. Сила его ударов была такова, что под ними не устоял бы и вол, и после нескольких взмахов плети рус рухнул. Преодолевая брезгливость, спафарий наклонился над куском кровоточившего мяса, которое недавно было спиной пленника, поднял за волосы его голову. Рус не дышал, умерев ещё до того, как упал. Он принял смерть стоя, как и подобает настоящему воину.

Спафарий выпрямился, взглянул на почтительно замершего подле него надсмотрщика.

   – Этот был первым, а последним будет тот, – указал Василий на первого попавшегося ему на глаза пленника. – Тела их потом вышвырнешь на корм рыбам. Всё понял, раб?

   – Да, господин, – низко склонил голову надсмотрщик.

Василий уже собирался уйти, но тут с соседней скамьи в его сторону с криком метнулась фигура.

   – Ромей, постой! Выслушай меня!

Спафарий остановился, с любопытством посмотрел на кричавшего. Высокий рост, широкие плечи, всклокоченные волосы, растрёпанная русая борода. Белёсые от страха глаза, с мольбой протянутые к нему руки.

   – Кто ты, раб? – с презрением спросил Василий.

   – Варяг... Не рус, а викинг... – быстро, словно боясь, что ему не позволят договорить, забормотал человек. – Вчера я сам бросил меч, не принеся зла ни одному ромею.

Действительно, в отличие от израненных и окровавленных русов, на пленном викинге не виднелось ни единой царапины, его одежда была цела и опрятна.

   – Ну и что? – пожал плечами спафарий. – Ты находился вместе с русами и, значит, враг империи. Такой же, как они.

   – Нет, ромей, у варягов нет врагов. Их враг тот, кто враг их хозяина. А хозяином викинга может стать каждый, кто ему хорошо заплатит. Но тебе, ромей, я готов служить даже не за деньги.

Спафарий рассмеялся:

   – Жалкий червь, какой мне от тебя прок? Чем ты можешь быть полезен?

   – Не торопись, ромей, выслушай меня до конца. Вчера вы лишь разбили русов, но вовсе не уничтожили. Вы разожгли в их душах злобу и жажду мести, и русы постараются как можно быстрее расквитаться с вами. Вместе со славянами вышли в море тридцать сотен викингов, которые вчера сражались с вами за имперское золото, а теперь станут мстить за мёртвых соплеменников. Я знаю многих русов и варягов, почти всех русских воевод и ярла Эрика. Ромей, если твой император и ты пообещаете мне свободу, я помогу империи уничтожить сотни и сотни оставшихся в живых её злейших врагов. Взамен одной собственной жизни я обещаю отдать вам жизни многих тысяч русов и викингов. Подумай над этим хорошенько.

Однако Василию не нужно было и думать – он сразу по достоинству оценил сделанное варягом предложение.

   – Освободи его, – приказал он надсмотрщику. – Он пойдёт со мной...

Протовестиарий внимательно выслушал Василия, пожевал губами.

   – Русы непокорны и на редкость упрямы, а поэтому неважные рабы. Ты правильно сделал, что избавил нас от них, поскольку они стали бы плохим примером для остальных рабов. Раз новых гребцов мы не приобрели, а старые устали и нуждаются в отдыхе, вы, – повернулся Феофан к патрикию Варде и доместику Иоанну, – выступите против варваров не сейчас, а вечером. Пусть гребцы день отдохнут, ибо каждому из них придётся трудиться за двоих.

Замолчав, протовестиарий некоторое время пристально рассматривал стоявшего рядом со спафарием викинга.

   – Варвар, ещё вчера ты был с нашими врагами, сегодня хочешь стать нашим другом. Как могу верить тебе?

   – Вчера меня вела в бой жажда обладать чужим золотом, сегодня – стремление снова обрести свободу. Это разные вещи, ромей.

   – Предавший раз – предаст снова. Ты можешь изменить и нам, сбежав к соплеменникам.

   – У меня их здесь нет, ромей. Среди викингов сыны многих северных народов, в жилах большинства варягов течёт славянская либо смешанная кровь. Я родился под Упсалой[28]28
  Упсала – древняя столица Швеции. Свион – швед.


[Закрыть] и, как чистокровный свеон, презираю этот сброд, отчего и не захотел вчера умирать вместе с ним. Однако варяги, кем бы они ни являлись по крови, имеют общие законы и не прощают ни трусости, ни измены. Если викинги узнают, что я сам бросил в бою оружие, они обязательно разыщут меня и предадут смерти. Я лишь тогда смогу спокойно жить, когда все, кто находился со мной в последнем бою в одном драккаре, будут мертвы. Поэтому, ромей, у нас с тобой сейчас общие враги.

Феофан задумался, его рука замедлила движение вдоль любовно ухоженной бороды.

   – Патрикий, сколько варваров уплыло к берегам Болгарии? – поинтересовался он у Варды.

   – Судя по числу судов, около тридцати сотен.

Протовестиарий выпрямился в кресле, откинулся на спинку.

   – Болгары ненавидят империю и считают русов своими братьями. Сегодня днепровских варваров три тысячи, завтра вместе с болгарами станет десять или больше. Поэтому мы должны уничтожить русов прежде, чем они успеют высадиться на побережье Болгарии. Это сделаешь ты, спафарий Василий, поможет тебе пленный викинг. Даю под твоё начало комеса[29]29
  Комес – командир легиона.


[Закрыть] Петра, в его когортах[30]30
  Когорта – тактическое подразделение легиона. В легионе было 10 когорт, в когорте – 360-600 чел.


[Закрыть] пять тысяч мечей.

Спафарий хорошо знал Феофана и догадывался, что у того после вчерашней победы хорошее настроение. Поэтому он решил поторговаться.

   – Протовестиарий, ты сказал, что к русам могут примкнуть болгары. Думаю, так и случится, поскольку русы опередили нас и будут у берегов Болгарии раньше. А раз так, объединённые силы русов и болгар окажутся для империи не меньшей угрозой, чем уплывшие к малоазиатскому мелководью остатки русского флота. Сомневаюсь, что с одним легионом возможно уничтожить высадившихся в Болгарии русов и пришедших им на помощь болгар.

Василий не ошибся – у Феофана действительно сегодня было отличное настроение. Он понимающе усмехнулся, с ленцой прикрыл глаза.

   – Хорошо, спафарий, возьми себе в подчинение ещё две тысячи всадников стратега Иоанна, несущих службу на Болгарском побережье. Но помни: ни один варвар не должен уйти из Болгарии живым. Мы должны навсегда отучить их от походов на Новый Рим.

Солнце нещадно палило голову, в ушах шумело, губы распухли от жажды.

Вот уже несколько суток русские ладьи, повернувшие после неудачного морского боя с византийским флотом к Болгарскому побережью, плыли вдоль него, не смея пристать к земле. Когда русичи, впервые заметив долгожданный берег, приблизились к нему, то увидели у воды длинные шеренги стоявших в полной боевой готовности византийских легионеров и замершие на флангах своей пехоты две колонны тяжёлой панцирной конницы. Русичей ждали, причём с силами, намного превосходившими их собственные.

И они вынуждены были снова повернуть ладьи в море, надеясь исчезнуть из поля зрения противника и высадиться на землю в другом месте. Но сколько раз после того они ни подплывали к берегу, ромеи всегда были готовы к встрече. Это было неудивительно: недаром последнее время за ладьями круглые сутки следовали неотступно в отдалении три быстроходные хеландии. К тому же, без сомнения, византийские наблюдательные посты располагались и на вершинах подступавших к морю гор.